CC BY
18
? ресеийскля т.-¡ /тЗЭ
1 4 >/
\ ssj'st:. а. . * я- -л Т с
РосЬмйьктуижяеммя НАУК А/
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 11
СОЦИОЛОГИЯ
1
издается с 1991 г.
выходит 4 раза в год
индекс РЖ 2
индекс серии 2.11
рефераты 98.01.001 -98.01.018
МОСКВА 1998
Осуществив сбор социологической информации, исследователь придает ей определенный вид типологизации и классификации, и только после этого информация обрабатывается на ЭВМ или другими способами. Обработанную информацию необходимо всесторонне и правильно интерпретировать, поскольку только в этом случае социологические данные могут быть должным образом использованы. Заключительной стадией исследования является оформление его результатов. Это прежде всего отчет по итогам исследования, приложение к нему и аналитическая или информационная справка, в которых содержатся информация, выводы и рекомендации. Кроме того, это становиться банком социологических данных, которые используются при проведении повторных исследований, изучении динамики социального явления или процесса. Таков общий путь социологического исследования.
■> , И. Г. Петров \ '
Т.Н. Салысова
\' ^ ^
98.01.00?. ЗИГЛИНА Т.С. ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ ПЕРЕЛОМ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ В СВЕТЕ ТЕОРИИ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ДИНАМИКИ П.А.СОРОКИНА.
В судьбе России последние пять лет обозначились как переломные. Это во-первых, время ломки устойчивых связей во всех сферах общественной жизни бывшего "государства развитого социализма". Во-вторых, это попытка построить на обломках старого общества новые социальные отношения, воссоединяющие Россию с цивилизованным миром. Помимо огромных изменений в политической и экономической жизни, сегодняшняя Россия претерпевает глобальный культурный или даже цивилизационный перелом. Какова же социокультурная сущность реформ в современной России? Что означает на цивилизационном уровне этот судьбоносный переход от "государства развитого социализма" к "западной демократии"?
Сегодня, когда наша страна находится во всеобъемлющем кризисе, когда население отчуждено от власти, парализовано производство, прогрессирует социальное неравенство, попраны исконно русские идеалы справедливости, бескорыстия и добра, необходимо проанализировать, каков социокультурный базис реформ, приведших к таким катастрофическим последствиям. Он
является основой негативных процессов в политике, экономике, культуре, душевном и духовном здоровье россиян. Поэтому в настоящей статье системный кризис в России рассматривается через призму социокультурной парадигмы, которая лежит в основании посткоммунистических реформ.
Для рассмотрения данного вопроса необходима некоторая макротеория, в которой конценции социокультурного процесса и кризиса присутствовали бы в качестве основополагающих. Макротеории, содержащие социокультурный подход, появились еще в 80-х годах прошлого столетия. Так, К.Маркс высказал идею "азиатского способа производства" как некой формы существования экономики на протяжении тысячелетий. Ф.Теннис делает основанием своей теории дихртомию возможных форм социальной организации: "общины" и "общества". Э.Дюркгейм в теории разделения общественного труда также выделяет два противоположные по своему социокультурному смыслу типа солидарности - "механическую" и "органическую". Однако при разработке социально-культурного подхода к социуму выше названные социологи не рассматривали роли социетальных кризисов в социокультурной динамике человеческого сообщества.
Поэтому макротеория социокультурной динамики П.А.Сорокина, пожалуй, в наибольшей степени соответствует целям нашего исследования. Она рассматривает человеческую историю как процесс динамического чередования трех типов социокультурных (цивилизационных) суперсистем: идеационального,
идеалистического и чувственного. Процесс ломки одного типа системы и установления другого есть цивилизационный кризис.
Итак, рассмотрим основные понятия, используемые в теории социокультурной динамики Сорокина. Центральным в теории является понятие "социокультурная суперсистема". Концепция социокультурных суперсистем и их классификация стали ядром всей теории.
Прежде всего, необходимо определить, что Сорокин понимает под системой вообще и социокультурной системой и суперсистемой в частности. Система, по Сорокину-, - это "...совокупность феноменов, объединенных причинной связью" (18, с.192). Так, начало войны и голода ведет к росту роли сосударства, а отрицание этических и правовых ценностей - к росту преступлений.
Культурная же система обладает особыми качествами, отличающими ее от других систем. Так как предметом культуры являются, по Сорокину, смыслы, ценности и нормы, то элементами культурной системы являются взаимосвязанные по смыслу положения, т.е. система смыслов. Но для социологов более важными являются те культурные системы, которые играют большую роль в социальном мире. Эти системы значений "объективируются посредством метериальных механизмов и становятся не только идеологическими, но еще и поведенческими и материальными" (18, с. 195). Каузальные, как и смысловые связи соединяются в одну идеологическо-поведенческо-материальную систему. По Сорокину, такая система связи феноменов наиболее тесно интегрирована, в отличие от случайных социокультурных скоплений, полускоплений и просто систем. Этот тип систем Сорокин называет социокультурными системами.
Почти все организованные группы, будь то семья, политическая партия, государство, религиозная организация, профессиональный союз, являются причинно-смысловыми социальными общностями. Таким образом, общественные институты - это огромные социокультурные системы. Сам Сорокин часто называет общественные институты социокультурными системами, чтобы показать, что ценности принадлежащих к ним индивидов рождаются и распространяются, главным образом, в сообществах и обществах, т.е. имеют коллективную природу.
Систему можно считать социокультурной, если она обладает следующими компонентами.
"1. Идеологической культурой - совокупностью смыслов, ценностей и норм.
2. Поведенческой культурой - совокупностью значимых действий, через которые чистые смыслы - ценности и нормы проявляются и осуществляются.
3. Совокупностью всех других механизмов, материальных и биопсихических объектов и энергий, посредством которых идеологическая культура выходит наружу, социализируется, давая материальную культуру" (18, с.192).
В обществе существует -огромное количество мелких культурных систем, которые борются за право стать крупными и
доминирующими. Для того чтобы стать крупной социокультурной системой, малая система должна обладать следующими качествами.
1. Как семя гиганского дерева, она должна содержать потенциал раскрытия в огромной системе, важный по смыслу и практически. Тривиальные идеи, ценности и нормы, как семена мелкого растения, не могут стать огромными культурными системами...В то же время такие понятия, как "атом", "колесо", "огонь", "справедливость", "красота", "причина" и следствие", содержат в себе потенциал огромных идеологических и культурных систем.
2. Малая идеологическая система должна соответствовать естественной потребности населения...
3. Наконец, чтобы быть долговременной, малая система должна иметь отношение к вечной реальности и ценности (19, с.585).
В любом обществе, как правило, присутствуют следующие огромные социокультурные системы: язык, наука, философия, религия, искусство, этика, право и большие производные системы от вышеназванных систем: прикладная технология, экономика и политика. Важно отметить, что идеологические компоненты этих систем не только не противоречат друг другу, но и, как правило, прекрасно согласуются друг с другом. Эту согласованность Сорокин считает сильным аргументом в защиту рациональности и последовательности в творческом созидании человеком своего социокультурного бытия.
Все вышесказанное логически подводит к утверждению о существованиие еще более всеобъемлющей социокультурной системы-социокультурной суперсистемы. Крупные социокультурные системы - наука, право, политика - являются ее составляющими.
Очевидно, что, как и в других, менее крупных системах, в социокультурных суперсистемах их идеологический компонент зиждется на определенных ценностных предпосылках или, иначе говоря, на определенных конечных принципах, развитие, дифференциация и артикуляция которых составляют совокупную идеологию суперсистемы. Идеология социокультурных суперсистем является наиболее общей, поэтому она имеет в своем основании наиболее значимые социокультурные предпосылки. Как утверждает Сорокин, наиболее значимой;ценностной предпосылкой в любой социокультурной суперсистеме является решение вопроса о том, что
9 3964
есть истина или что есть истинная реальность. По Сорокину, в истории человечества на этот вопрос давалось три ответа, в соответствии с которыми строилась социокультурная суперсистема, начиная с общих вопросов идеологии, построения государства и заканчивая принципами функционирования частных социокультурных систем.
Первый ответ, пожалуй, наиболее близок мировозрению современного человека: "Конечная и единственно верная реальность, в которой и заключены важнейшие ценности, -чувственная". Все ценности для такого индивида содержатся в чувственно ощущаемой реальности, и осуществления другой реальности и надчувственных ценностей он не признает. На таком решении вопроса о конечной истине зиждется тип социокультурных суперсистем, который Сорокин назвал чувственным.
Второй ответ на вопрос об истине прямо противоположен первому: "Конечная и единственно верная реальность и высочайшая ценность - это надчувственный, надрациональный Абсолют - Бог или боги" (Брахма, Христос, Магомед.) Это - главная предпосылка идеационального типа социокультурных суперсистем.
Третий ответ на вопрос об истине является, по Сорокину, симбиозом первых двух, причем симбиозом гармоничным, но порождающим неустойчивую и недолговечную идеалистическую суперсистему. Он звучит следующим образом: "Конечная истиная реальность - это многообразная, многоликая бесконечность. Эта бесконечность имеет несколько аспектов: рациональный, или логический, чувственный и надрациональный". Три вышеназванных аспекта гармонично соединены в ней как реальные, и все они имеют конечную ценность. У такой бесконечности много имен: Бог, Тао, Нирвана, "Священное Ничто" мистиков, "Недифференцируемый континуум" Нортропа.
В зависимости от решения вопроса об истине формируется вся социокультурная суперсистема.
Три типа социокультурных систем сменяет друг друга в истории. За идеационной системой следует идеалистическая. Такой переход не сопровождается социокультурным, или цивилизационным кризисом, так как последний тип является лишь смягченной формой первого. При дальнейшем движении общества к чувственной системе становится неизбежным цивилизационный
кризис как процесс смены основополагающих социокультурных ориентиров. То же самое происходит при переходе социума от чувственного к идеационному социокультурному типу.
Кризис социокультурной суперсистемы - это, прежде всего, кризис данной системы истины, который, в свою очередь, влечет кризис всех общественных институтов. И если сама суперсистема включает в себя идеологический, поведенческий и материальный компоненты, то ее кризис означает последовательную дезинтеграцию и деградацию этих компонентов от первого к третьему.
Цивилизационный кризис - это первая, наиболее аномичная стадия перехода от одной суперсистемы к другой. В кризисные эпохи основные черты старой, изжившей себя суперсистемы доведены до абсурда (будь то ставшая формальной религиозность или стремление к материальному успеху), в то время как ростки новой идеологии еще только начинают свое распространение в обществе. При переходе из идеациональной в чувственную суперсистему такими ростками являются чувственные философские и сциентистские теории и воззрения, при переходе из чувственной в идеациональную эпоху эту роль играет возникновение новой религии или возрождение старой.
Кризис подготавливает вступление общества в следующий этап перехода - - осознание обществом ложности принципов функционирования старой "перезревшей" социокультурной суперсистемы и постепенное принятие новой системы истины. Далее в обществе перестают действовать кризисные тенденции и в силу вступают позитивные фазы: катарсис - очищение общества от грехов и пороков; харизма - введение социальных отношений, присущих новой системе; и, наконец, воскрешение - полное восстановление и укрепление новой господствующей суперсистемы в обществе.
Таким образом, по Сорокину, кризис не есть явление, чуждое социокультурному развитию. Он является необходимой составляющей социокультурной динамики социума. Цивилизационный кризис неизбежен в существовании любой системы, какой бы гармоничной она ни казалась. Кризис сам по себе не является злом, он лишь раскрывает недостатки, имманентно присущие идеациональной и чувственной суперсистемам.
Главным признаком цивилизационного кризиса на ценностно-нормативном уровне является, по Сорокину, моральный нигилизм. Вот каким образом Сорокин описывает моральное состояние
человека эпохи кризиса: "Если индивид не имеет твердых убеждений по поводу того, что истинно, а что ложно, если он не верит в Бога или абсолютные моральные ценности, если он больше не уважает договорные обязательства и, наконец, если его поиски удовольствий и чувственных ценностей являются наиважнейшими в жизни, что может вести и контролировать его поведение по отношению к другим людям? Ничего, кроме его желаний и вожделения" (17, с.356).
На основе анализа цивилизационных кризисов в Древней Греции, Древнем Риме, Древнем Китае и Индии в качестве главных признаков и одновременно последствий кризиса той или иной культурной суперсистемы Сорокин выделяет следующие: резкое увеличение внутри- и внешнеполитических конфликтов (войны и революции), резкое обнищание значительной части общества, ужесточение уголовного права, увеличение числа психических отклонений и самоубийств, дезорганизация института семьи.
Итак, какова же социокультурная, или цивилизационная, сущность современного российского кризиса в свете теории социокультурной динамики?
Для того, чтобы определить сущность современного социокультурного кризиса в России, необходимо прежде всего понять, что представляла из себя Россия в социокультурном аспекте на протяжении своей истории.
Как утверждает Сорокин, в целом Россия повторяла западный "сценарий" установления чувственной суперсистемы во второй половине II тысячелетия (14, с.488). Однако на российской почве этот "сценарий" имел три важнейшие особенности:
- господство идеациональной суперсистемы в России длилось до XVIII в. (главным образом, вследствие 200 летнего татарского ига);
господство идеалистической суперсистемы было существенно более коротким и менее глубоким;
- господство быстро развившейся чувственной суперсистемы в России было также более коротким, чем в Европе. Эта суперсистема, как утверждает Сорокин, быстро разрушилась в XX в., что привело Россию к поискам новой суперсистемы - личностной, культурной и социальной. Быстрый упадок чувственной суперсистемы вызвал наряду с другими событиями революции 1905-1907 гг. и 1917 г.
Кровавая вакханалия гражданской войны и последующий надрывный энтузиазм коммунистического строительства имели одни
и те же корни. Рисуемые сегодня картины благополучного развития чувственного капиталистического типа общества на российской почве в XIX - начале XX в. - это миф, развеянный уже революцией 1905 г. "Подлинной трагедией стало то, что в условиях глубокого расслоения российского общества, своим путем впадавшего в мировой кризис рубежа веков, от народа оторвались и противостояли ему не только социально-экономические, но и духовно-культурные слои и силы общества, как религиозные, так и светские", -констатирует Г.П.Выжлецов (13, с. 17).
К 1917 г. народ в массе своей потерял веру в Бога, Царя, традиционный быт и нравственные устои, отвергнув православные идеациональные ценности, и успокоился только в новом рабстве. На смену так и не раскрывшему свой положительный потенциал чувственному социокультурному порядку приходит некий псевдоидеациональный строй.
В отличие от многих современных интерпретаторов революционных событий в России, Сорокин видит в случившемся не историческую аберрацию, а закономерное проявление кризиса чувственной суперсистемы на российской почве. Давая русской революции как феномену социальной дезорганизации однозначно отрицательную оценку, Сорокин, однако, дает положительную оценку некоторым из ее последствий. Так, следствием установления коммунистического режима стало распространение новой коммунистической этики, являющейся, по мнению Сорокина, "воспроизведением и модификацией вечных и универсальных моральных принципов, провозглашенных всеми великими религиями, включая Нагорную проповедь и заповеди Иисуса" (14, с.488).
Система истины, выраженная в коммунистической этике, была в своих существенных чертах идеациональной. Несмотря на то что коммунистический социум был воинствующе антирелигиозен, господствующая в нем идеология проповедовала слепую веру в возможность воплощения коммунизма на всей Земле, при котором жизнь станет подобной раю. Именно вера в некое прекрасное будущее была основой коммунистической "религии". В данном случае коммунистическое счастливое будущее играло роль "иной" высшей реальности и правды, которая не имеет пока материального
воплощения, и в возможность этого воплощения можно было только верить.
На фоне такой грандиозной задачи, как построение коммунизма, комфорт и сиюминутные удовольствия теряли всякую значимость. Роль духовных абсолютов, дарующих истину о "светлом коммунистическом будущем", играли основатели и лидеры коммунистической идеологии: Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин.
Коммунистические принципы равенства, справедливости, коллективности "срезонировали" с огромным гуманистическим зарядом идеациональной традиционной православной русской культуры с характерным для нее приданием особой значимости надматериальным ценностям. Иначе говоря, содержание основных принципов построения коммунистического общества не противоречило специфике социокультурного кода нации.
Будучи изначально основанной на псевдорелигии, советская псевдоидеациональная социокультурная суперсистема породила двойную реальность. "Все во имя человека, ради его блага", - этот и подобные лозунги "реального социализма" были впечатаны в сознание советских людей. Они утверждались не только повседневной деятельностью всеохватывающей пропагандистской машины. За ними стояли определенные реалии: практически гарантированное рабочее место, зарплата, позволяющая быть сытым, обутым и одетым, бесплатное образование и медицинское обслуживание, для многих - жилье. Оборудование и средства труда, в противоположность чувственной системе Запада, были объявлены и считались общенародной собственностью, высшим достижением социального прогресса, преддверия
коммунистического обобществления. Но на более глубоких уровнях рассмотрения советский режим, будучи воплощением навязанных обществу утопических идей, оказался объективно неспособен создать незыблемую политическую, экономическую и собственно социальную системы, которые функционировали бы, как это имеет место в естественных идеациональных системах, в течение нескольких веков. По сути коммунистический режим, по крайней мере в том виде, в каком он существовал до 1951 г., был выражением цивилизационного кризиса чувственной суперсистемы на российской почве.
Основой социальных отношений в СССР стало отнюдь не родственное начало, присущее, по Сорокину, идеациональным системам, но тотальная принудительность, характерная для чувственных систем эпохи кризисов.
Политическая сфера советского социума не носила типично идеационального характера, так как форма правления не являлась теократией. Формой правления, господствовавшей в СССР, была диктатура, или тирания. По Сорокину, тирания типична для чувственных суперсистем, находящихся в кризисе. Это подводит к мысли о том, что вместе с падением царизма и установления коммунистической диктатуры не произошло настоящего перехода к новой социокультурной суперсистеме, но цивилизационный кризис лишь принял Скрытую форму, облачившись в псевдоидеациональные одежды.
В экономической жизни центральным процессом было отчуждение производства от потребностей населения. Ускоренное развитие тяжелой промышленности обеспечивалось за счет такого ущемления легкой промышленности, что машиностроение не обеспечивало даже своевременной замены физически изношенного оборудования ни в пищевой, ни в легкой промышленности. Экономика СССР не была эффективной и развивалась, главным образом, экстенсивно, что является главной чертой экономики идеациональной.
Наука стала орудием развития практически исключительно военной промышленности - в этой области она шла семимильными шагами. Как замечает Сорокин, ускоренное развитие науки является отличительной чертой чувственных суперсистем, и однобокое милитаризированное использование науки в СССР позволяет говорить о скрытом присутствии чувственных элементов в этой суперсистеме.
Существенным сходством суперсистемы, установившейся в СССР, с раннеидеациональными обществами являлась ее репрессивная направленность, что означало отчуждение граждан от их собственной жизни и безопасности. Правоохранительные органы, - были заменены карательными органами, осуществлявшими вплоть до 1951 г. под руководством партийно-государственной номенклатуры массовое истребление граждан. Жертвы красного террора и гражданской войны, продразверсток и
коллективизации, процессов над врагами народа" и внепроцессуальных самосудов "троек", репрессии целых народов по подозрению в пособничестве внешнему врагу - это миллионы намеренно погубленных и десятки миллионов искалеченных жизней. Начавшись в период явно выраженного цивилизационного кризиса, репрессии продолжились в псевдоидеациональной суперсистеме. Как это имеет место в идеациональных суперсистемах, советский режим подразумевал тяжкие телесные наказания за несогласие и неприятие возведенных в ранг религии коммунистических идеалов.
Уже после установления псевдоидеациональной суперсистемы в Советском Союзе в законах о наказаниях 1926 и 1930 гг. число уголовно наказуемых деяний резко возросло по сравнению с дореволюционным уголовным правом. Так, измена социалистической Родине ( в абсолютном большинстве случаев не имевшая места в реальности) каралась расстрелом и пытками. Жестокость системы уголовных наказаний сохраняется, хотя и в меньших масштабах, уже после развенчания сталинских репрессий. С 1962 по 1990 гг. в СССР были приговорены к смертной казни около 25 тыс.человек, а казнены свыше 21 тыс. (по 730 казней в год). Для сравнения заметим, что с 1826 по 1906 г., (за 80 лет) в России с господствующей чувственной суперсистемой были приговорены к смертной казни 612 человек (97 человек в год), а казнены не более 170 (по 2 человека в год).
На уровне духовности и культуры возникло отчуждение народа от правдивой информации. В сознании людей присутствовал "двойной стандарт", или "внутренний цензор", позволяющий говорить и действовать только в соответствии с официальной идеологией. Так формировалась бездуховность личности и науки. Исходя из этого, вряд ли можно полностью согласиться с точкой зрения Сорокина, состоящей в признании советского общества послесталинского периода существенно более духовным и идеалистичным, чем западное общество того времени.
К середине 80-х годов встала острая необходимость демократизации существующего политического строя и поворота всего производства лицом к потребителю,сохраняя при этом идеалы, абсолюты социализма. Формула "За социализм с человеческим лицом" стала афористичным выражением сущности идеалистической суперсистемы, достижение которой было для
России делом вполне реальным. В первых лозунгах перестройки "За ускорение НТП", "Больше социализма" с очевидностью просматривается ориентация на переход социально-экономических отношений от идеационного к гармоничному идеалистическому типу.
При этом было бы ошибочным считать СССР 80-х годов слаборазвитой в экономическом аспекте страной, стоящей на одной ступени со странами "третьего мира". Среди западных ученых и политиков перед началом перестройки наблюдалось известное согласие, что СССР - это среднеразвитая страна с плановой централизованной экономикой и тоталитарным коммунистическим режимом, обладающая термоядерными бомбами и средствами их доставки. Поэтому в период перестройки перед Советским Союзом стояла необходимость структурной реорганизации экономики на путях активного использования достижений НТР и прежде всего посредством переориентации и конверсии военно-промышленного комплекса. Целью этих реформ было повышение уровня жизни населения, а не проведение индустриализации ( этот этап СССР прошел в 30-е годы). Иными словами, ускорение НТП должно было преобразовать индустриальную державу в постиндустриальную -обеспечить достижение высокого уровня экономики, не меняя изначальной ценностной установки коммунизма.
Однако этот путь остался неосуществленным, а последующий развал и капитализация СССР в своем социокультурном срезе явили стремление к достижению принципиально иной, а именно чувственной суперсистемы.
Кардинальные изменения претерпели политическая, экономическая, социальная и культурная сферы российского общества. Но наличествуют ли в сегодняшнем российском обществе негативные феномены, являющиеся для Сорокина достоверными признаками цивилизационного кризиса?
В качестве конечных целей реформ первой половины 90-х годов указывались эффективная рыночная экономика, формирование гражданского общества, формирование среднего класса и полномасштабная реставрация класса предпринимателей-капиталистов как социальной и политической базы суперсистемы.
Достижение вышеназванных целей было невозможно без кардинальных изменений менталитета российского общества - его
10-3964
вестернизации в форме принятия большинством населения и элитой, в частности, ценностей и норм западного, прежде всего американского социума. Вестернизация в применении к российской действительности означает "преобразование на западный манер законодательства, всей системы экономических и общественных отношений, сознания, культуры и образа жизни, установление более тесных отношений зависисмости от Запада в области внешней и внутренней политики" (13, с.37). Поэтому в сегодняшней российской ментальности обозначилась болезненная долгосрочная перестройка базовых норм и ценностей. Как и 70 лет назад, для современного общественного сознания характерны безнормность и отрицание ценностей прошлого. И если коммунистический период российской истории означал полный отказ от православия как системы истины, то сегодня таким же "козлом отпущения" является идеал коммунизма.
В силу появившейся экономико-политической в зависисмости России от стран Запада в обществе началось активное насаждение системы истины и этической системы западной чувственной суперсистемы. Тот факт, что прививаемая чувственная этика и чувственные ценности не родились в недрах российского общества, т.е. не были ему органично присущи, но оказались привнесены извне, придает особую остроту и драматизм духовному кризису российского социума.
Вспомним, что западная чувственная система истины выкристаллизовывалась в течение нескольких столетий ренессанса, прежде чем стать духовной основой западной социокультурной суперсистемы. В России же, по замечанию Сорокина, собственно чувственная суперсистема господствовала только XIX столетии, после чего последовал ее быстрый упадок. В сегодняшней России внутренняя потребность и готовность к принятию основополагающих духовных принципов бытия западной суперсистемы также отсутствуют.
Освободившись от коммунистической идеологии и оказавшись в ценностном вакууме, российское общество встало перед необходимостью создания новой системы ценностей на основе одной из уже существующих в его духовнмх недрах идеологических систем Таков путь создания естественной социокультурной суперсистемы в своей собственной духовной среде. Как указывает Сорокин в работе
"Кризис нашего времени", только активный поиск и последующее распространение некой системы ценностей, принимаемой большинством населения, знаменуют начало позитивного периода в выходе социума из системного кризиса.
Сорокин неоднократно подчеркивает, что в условиях всеобъемлющего кризиса никакие отдельные меры в области экономики и политики не могут устранить его (15, гл.15). Только глобальная ценностная периориентация внутри самого общества может стать гарантом его стабилизации.
Каковы же основные черты этой "новой русской духовности", которая, по мнению реформаторов, призвана стать ценностной основой строящейся в России социокультурной суперсистемы?
Источником "новой духовности" являются прежде всего "новые русские" и представители западного капитала. Сегодня на доминирование претендуют ценности коммерческого успеха, индивидуализма и неограниченного материального потребления. Если вспомнить сорокинскую классификацию этнических систем, то можно констатировать, что данные ценности присущи чувственным гедонистическим этическим системам, в которых культивируются материальная реальность, успех, индивидуализм - и чувственные удовольствия.
Однако порочность данной этической системы уже раскрылась на примере истории США и Западной Европы XX столетия. Наряду с огромным прогрессом в области производства, науки и техники, этика успеха и потребления привела западное общество "... в равной мере и к его истощению вплоть до эрозии отдельных социальных слоев и групп, истощению, в первую очередь, морально-психологическому" (10, с.57). Более того, стремление к материальному успеху на Западе имело безнравственный характер и стало источником аномии, что показал Роберт Мертон. Таков итог функционирования этики успеха и потребления на Западе.
В России ни православная религиозная традиция, ни взращенная на ней светская культура никогда не поощряли "этику успеха" и тем более не считали ее признаком богоизбранности. На этот важнейший социокультурный фактор указывает Н.Е.Покровский: "Тот, кто вознамерился радикально реформировать советско-российское общество, имеет дело не только с верхушечными экономическими и Политическими институтами,
ю*
доставшимися от "проклятого коммунизма", а с необъятным океаном самобытной культуры, которая лишь на протяжении 70 с небольшим лет получила искусственную и во многом внешнюю форму социализма, оставаясь по-прежнему глубоко традиционной" (10, с.60).
Этика успеха, не имеющая соответствующего религиозного обоснования (как это имеет место в протестантизме), превратилась в обыкновенную сугубо материальную жажду мгновенной наживы. "Голая" этика успеха, нацеленная на немедленную прибыль, еще больше подрывает экономические устои общества, при этом увеличивая социальное неравенство и лишая его социальной стабильности.
Некоторые руководители российского государства видят или хотели бы видеть в качестве неоспоримой системы истины и духовного абсолюта- православие. Иначе говоря, они верят в возможность православия стать реальной духовной опорой капиталистической России. Но насколько в действительности оправдано говорить о духовном и материальном возрождении России на почве православного христианства?
Прежде всего, против этого предположения говорит тот факт, что православие в России развивалось в условиях зависимости и "сращенности" с государством, образуя тем самым типичную идеациональную суперсистему. Российское идеациональное общество не только отрекалось от чувственных ценностей, но и исключало возможность "рынка религий", т.е. сосуществования различных систем истины. Сегодня же мы имеем совсем иную ситуацию: православию "предложено" стать системой истины для россиян в условиях существенно меньшей зависимости от государства, в обстановке активного насаждения идеологии потребительства и материального успеха и в условиях соперничества с материально более обеспеченными протестанскими и иными конфессиями. Не нужно также сбрасывать со счетов 70-летние забвение православия в СССР.
Социологические исследования, выявляющие место православия в шкале ценностей россиян, также подтверждают заметное, но не решающее и не доминирующее место православного христианства в духовной и морально-этической ориентации российского социума. Православие превратилось скорее в
застывшую традиционную ценность, но не в каждодневную практику жизни. Поданным ВЦИОМ на 1993 г. более 90% верующих по стране относили себя к православным. Однако число лиц, принимающих всерьез важнейшие церковные нормы, такие как причастие, соблюдение постов, участие в богослужении, было ничтожно (2, с.6). Религиозные знания среди населения также крайне низки. Существенно, что россияне не хотят, чтобы православие заняло место государственной идеологии, т.е. стало базой построения и функционирования всех остальных социокультурных систем общества. Более того, они стоят в оппозиции получению православными каких-либо привилегий по сравнению с атеистами и людьми другой веры (2, с.7).
Считая русскую церковь не источником истины, но социальным институтом, способным повысить социальную справедливость в обществе, общественное мнение России хочет независимых партнерских отношений церкви и государства, оно не склонно к монархизму и тем более к православному тоталитаризму.
Из вышеуказанного следует, что православие также не является источником системы истины и этики, на основе которой возможно кардинальное оздоровление кризисного российского социума.
Таким образом, сегодня в России наблюдаются одновременно кризис ее традиционных православных ценностей, низвержение коммунистического идеала и насаждение извне этической системы западного общества. Таковы главные факторы глубочайшего духовного кризиса в России. Отсутствие принимаемой практически всем обществом этической системы, бесспорных моральных норм и ценностей стало главной причиной и главным признаком цивиллизационного кризиса в России как одновременной дезинтеграции всех институтов общества в условиях морального нигилизма. По своему характеру это кризис псевдоидеациональной социокультурной суперсистемы коммунизма, сопровождающийся попытками единовременного перехода к чувственному типу социокультурных систем.
По утверждению Сорокина, отсутствие морально здоровой внутренне присущей данному обществу этической системы неизбежно ведет к дезинтеграции базовых социокультурных систем общества. Важнейшими признаками цивилизационного кризиса в
основных социальных институтах являются: экономическое обнищание на уровне всей нации, рост внутренних беспорядков (революций, бунтов), международных войн, преступности, душевных болезней и суицида. Но имеют ли данные признаки место в современной России и не преувечиваем ли мы фактор "духовности" или в данном случае бездуховности?
Сорокин выделяет следующие признаки цивилизационного кризиса на уровне экономической социокультурной системы: замена экономики "дальнего действия" на экономику немедленной выгоды или обыкновенный грабеж, обнищание в масштабах нации, резкое социальное расслоение.
В экономической жизни России в течение последних пяти лет основными тенденциями стали катастрофический спад производства, разграбление природных ресурсов, резкое замедление НТР вследствие недостатка поддержки научных кадров государством. Декларированный переход к рыночной экономике прежде всего пагубно отразился на производстве предметов народного потребления: если в 1990 г. было произведено 106,2% по сравнению с предыдущим годом, то в 1991 г.- 95,0; в 1992 г. - 84,8; в 1993 г. - 74,0; в 1994 г. - 74,2% (11, с.219).
Традиционно наиболее эфективным показателем экономического развития является ВВП. В период 1990-1995 гг. ВВП в России снизился более чем в 2 раза, причем наибольший урон нанесен легкой промышленности, на развитие которой была направлена перестройка, - в ней ВВП упал на 70% (11, с.218). Если за критический порог принять уровень падения ВВП в США в годы "великой депрессиии", т.е. 30%, становится очевидно, что сегодня в России имеет место кризис невиданного масштаба, не сравнимый с кризисами чисто экономическими.
Реализация отдельных шоковых мер в виде либерализации и финансовой стабилизации (борьбы с инфляцией) в нерыночной, в значительной мере монополизированной среде не привела к переводу системы хозяйства на рыночные рельсы, а послужила импульсом для краха потребительского и инвестиционного спроса и запуска механизма саморазрушения российской промышленности. "Положение дел в российской экономике, обществе и хозяйстве, к сожалению, свидетельствует, что бывают периоды, когда теоретический смысл понятия "катастрофа", вкладываемый в него
математической теорией перестроек, и его бытовое житейское значение смыкаются", - констатирует экономист И.Н.Шургалина (16, с.70).
Выбранная стратегия реформирования соответствовала стратегии "шоковой" модернизации или, в терминах теории перестроек, катастрофе. Изначально задуманный и реализованный курс на перевод экономической системы в новое состояние скачком, т.е. через катастрофу, привел к поистине катастрофическим последствиям: вызвал развал хозяйственной системы, масштабное падение производства, обнищание населения, катастрофические последствия в области образования, науки, демографической сферы. Таким образом, парадоксальность современной
макроэкономической ситуации в России определяется сочетанием совпадающих друг с другом и взаимно усиливающих друг друга кризисных процессов, с одной стороны, и размытостью основных целей стратегического развития - с другой.
В социальной сфере основными тенденциями стали резкий рост социального неравенства, маргинализация значительной части населения, появления безработицы. Достаточно сказать, что за 1991-1994 гг. пророрциональное соотношение доходов у полярных групп населения возросло с 1:4 до 1:30. Происходит социальная мутация общества, связанная в значительной степени с маргинализацией бывшего среднего класса.
В настоящее время произошли резкие качественные и количественные изменения российского среднего класса. "Новый" средний класс стал носителем западных ценностных ориентаций. Современные представители среднего класса - это, главным образом, чиновники, вышедшие из интеллегенции и офицеров. Они смогли удачно вписаться" в систему капиталистических экономико-социальных отношений, при этом став идеальной криминогенной средой и, таким образом, потеряв типические черты русской интеллигенции.
Повторяя общее для кризисных периодов правило, в России идет процесс ускоренного социального расслоения, все резче верхние слои отделяются от массовых слоев, концентрирующихся на полюсе бедности. Накладывающиеся друг на друга процессы обнищания населения и растущего социального расслоения приводят к тому, что
одни богатеют, а другие беднеют, создавая гипертрофированные формы социального неравенства.
Как пишет Сорокин, если имеет место цивилизационный кризис, то огромные экономические и духовные потери народа сопровождаются повышенной внутри - и внешнеполитической конфликтностью (их индикаторами Сорокин называет динамику числа конфликтов, их временную продолжительность и число погибших в данных конфликтах).
Присутствие этого важнейшего признака цивилизационного кризиса стало очевидным еще в СССР. Начиная со второй половины 80-х годов число самих конфликтов, их временная продолжительность и число погибших вследствие этих конфликтов неуклонно растут.
Приводится перечень зон основных межнациональных конфликтов, разгоревшихся в СССР и на бывшей территории СССР в последние 10 лет: 1986 г. - Алма-Ата; 1988 г. - Сумгаит, Нагорный Карабах, Кировобад, Армения; 1989 г. - Тбилиси, Ашхабад, Небит-Даг, Ферганская область, Гурьевская область, Абхазия, Южная Осетия, Кишинев, Нахичевань; 1990 г. - Баку, Душанбе, Ташкентская, Андижанская , Наманская, Омская области, Тува; 1991 г. - Южная Осетия, Северная Осетия, Нагорный Карабах; 1992 г. - Абхазия, Грузия, Северный Кавказ, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкессия, Северная Осетия, Ингушетия, Приднестровье; 1993 г. - Абхазия, Грузия, Нагорный Карабах, Азербайджан, Таджикистан; 1994 г.- Абхазия, Азербайджан, Нагорный Карабах, Таджикистан, Ингушетия и, наконец, Чечня.
Учет погибших в межнациональных конфликтах велся московским Центром по изучению межнациональных конфликтов с 1988 по 1990 г. Далее такой учет был прекращен в силу невозможности хотя бы более или менее точного подсчета. В 1988 г. в межнациональных конфликтах погибли 95 человек; в 1989 г. - 222; за два месяца 1990 г. -293 человека. За это время появились 573 300 беженцев. Основные межнациональные столкновения, переходящие в полномасштабные войны в Азербайджане, Нагорном Карабахе и Армении, Грузии, Южной Осетии и Абхазии, в Молдове и Приднестровье, в России и Чечте развернулись в последующие месяцы 1990 г., а также в 1991-1996 гг. По предварительным данным,
число погибших в одном только чеченском конфликте составило более 47 тыс.человек.
Конфликтологи прогнозируют дальнейшую эскалацию межнациональных конфликтов: "Исходя из ситуации, когда главный вектор посттоталитарного развития проходит по двум детерминантам - государственность и этничность - мы можем прогнозировать углубление этнических конфликтов, не всегда открыто выраженных, порою носящих спонтанный, нередко латентный характер. Взрывы будут малопрогнозируемыми и слабо контролируемыми" (6, с.58).
Как пишет Сорокин, в период перехода от одной суперсистемы к другой резко возрастает вынужденная миграция. В Российской Федерации, по данным Федеральной миграционной службы, на январь 1995 г. только на учете состояли 705 тыс. человек, и это без учета лиц, покинувших Чеченскую республику. По оценкам специалистов, общее число беженцев и вынужденных переселенцев, включая незарегистрированных, достигло более 2 млн.
Внутри самой России политическая ситуация, на первый взгляд, относительно спокойная. В первой половине 1995 г. политически инертная часть населения составляла 30-50%, доля готовых к активным политическим действиям не превышала 7-13% (5, с. 13). Однако к концу 1995 г. число участников забастовок было рекордным за всю историю переходного периода, увеличившись с 155,3 тыс. в 1994 г. до 489,4 тыс. (в 1992 г. насчитывалось 357,6 тыс участников, в 1993 г. - 122 тыс.) (12, с.47).
При более глубоком анализе российской внутриполитической ситуации становится очевидной ее скрытая напряженность, связанная с отчуждением людей от собственности и власти. Внешняя апатичность россиян - следствие глубокой фрустрации, разочарования в стратегии приобщения к "цивилизованному миру". В течение последних нескольких лет был принят ряд политических решений, которые большинством населения воспринимаются как антинародные. Это Беловежское соглашение, политические уступки странам Запада, чековая приватизация, либерализация цен. Согласно разработанным группой экспертов под руководством академика Г.В.Осипова показателям политического риска, допустимая норма отвергающих существующий политический режим - это 20-25%. В России, согласно исследованию Г.В.Осипова, существующую власть отвергают 40% населения, что ставит под сомнение ее легитимность
11-3964
(9, с.83). Сейчас в России присутствует скрытая взрывоопасность, чреватая своей непредсказуемостью.
Следующий симптом цивилизационного кризиса, выделяемый Сорокиным, - это резкий рост преступности. В России этот признак налицо.
Если в 1990 г. зарегистрировано 1839 тыс. преступлений, то в 1991 г. - 2167 тыс.; в 1992 г. - 2761 тыс.; в 1993 г. - 2799 тыс.; в 1994 г. -2632 тыс.; в 1995 г. - 2756 тыс. (7), (24, с. 117).
Сегодня уровень преступности в стране составляет 6-6,5 тыс. преступлений в год на 100 тыс.человек, при том что в мировой практике в качестве "критического порога" преступности принята цифра 5-6 тыс. преступлений на 100 тыс. человек. Особенно высокий рост числа преступлений наблюдался в 1992 г., когда начался активный процесс приватизации.
В течение последних пяти лет на общем фоне роста преступности и судимости (последняя выросла более чем вдвое) резко возросло число лиц, осужденных за умышленные убийства при отягчающих обстоятельствах. Если в 1992 г. их число составляло 23 тыс., то в 1993 г. - 29,2 тыс.; в 1994 г. - 32,2 тыс.; в 1995 г. - 31,7 тыс. (12, с.117). С 1990 по 1995 г. количество умышленных убийств возросло более чем в два раза (12, с. 117). Заметим, что рост числа спланированных убийств, когда гомицид становится своего рода бизнесом, и убийца не питает личной неприязни к жертве, также выделяется Сорокиным в качестве признака цивилизационного кризиса.
Следующие три взаимосвязанных признака цивилизационного кризиса, о которых писал П.А.Сорокин, - это рост числа душевнобольных, рост суицида и дезинтеграция семьи. Каков же уровень душевного здоровья российского населения 90-х годов?
Разрушение системы социальных льгот и гарантий, потеря социальной защищенности сопровождаются ростом стрессовых ситуаций и душевных травм, которые могут перерасти в душевные болезни. С 1990 по 1995 г. число самоубийц на 100 тыс. увеличилось с 26,4 человек до 41 на 100 тыс. (12, с.28). В то же время в мировой практике высоким признан уровень самоубийств, превышающий 20 на 100 тыс. человек.
Если в 1990 г. за консультативно-врачебной помощью к психиатру обратились 236,1 тыс. человек, то в 1993 г. число
обращений составило 314,6 тыс. (11, с. 169). Продолжается рост "пограничных состояний" - неврозов, депрессий, после которых следующий шаг - попытка самоубийства. По оценкам экспертной группы Г.В.Осипова, примерно 25% российского населения нуждается в психиатрической помощи (8, с.317). Растет число инвалидов по психическому здоровью.
Кризис института семьи, который Сорокин выделяет в качестве признака цивилизационного кризиса, характерен для России. В постсоветской России семья не смогла стать психологическим и эмоциональным убежищем, не смогла нейтрализовать отрицательные последствия ломки моральных, экономико-политических и социальных связей. Сегодня на четыре заключаемых брака приходится два развода, имеет место резкое падение рождаемости, обусловленное как чисто экономическими трудностями, так и субъективным понижением ценности детей по сравнению с ценностью карьеры, независимости и т.д. Специалисты по социологии семьи констатируют: кризис разложения семейного образа жизни обострился до такой степени, что аморализм в России стал одной из отличительных черт переходного периода (1).
В сфере права индикатором наличия или отсутствия цивилизационного кризиса является ужесточение уголовного права. Наиболее отличительная черта современного российского права, в том числе и уголовного - это его декларированная гуманизация, что означает декларированный переход к чувственному праву.
Предпосылка гуманизации закреплена в ст.2 Конституции РФ: человек, его права и свободы провозглашаются высшей ценностью, а защита прав и свобод человека и
гражданина - обязанностью государства. В Уголовном кодесе РФ, вступившем в силу с 1 января 1997 г., в ст.7 сформулирован принцип гуманизма, который утверждает, во-первых, что уголовное законодательство обеспечивает безопасность человека и, во-вторых, что наказание не может иметь своей целью причинение физических страданий или унижение человеческого достоинства.
К середине 1996 г. по России предполагалось ввести декларацию прав подозреваемого при задержании, что также являлось бы существенным актом гуманизации закона. В ней перечислены права и свободы человека, закрепленные в Конституции и в уголовно-процессуальном законодательстве,
а*
указаны способы защиты прав подозреваемого. Ключевые из них: задержание не должно сопровождаться пытками и другими незаконными действиями, задежанному должно быть сообщено, кем и когда он может быть допрошен.
Важным показателем гуманизации закона является частота применения смертной казни. Если в советском уголовном праве периода застоя насчитывалось 26 статей, предусматривающих смертную казнь, то в новом УК их число снизилось до пяти. Тем не менее в ст. 44 УК эта мера наказания предусмотрена, хотя она не может быть применена к женщинам, лицам, не достигшим 18-летнего возраста, а также к достигшим 65-летнего возраста. Сегодня смертная казнь может быть установлена только за преступления, посягающие на жизнь (ст. 59 УК). В свою очередь, пожизненное заключение может устанавливаться только как альтернатива смертной казни.
Таким образом, человеческая жизнь, а не некая духовная ценность, будь то коммунистический идеал или религиозный абсолют, определена в Уголовном кодексе современной России как высшая ценность для общества и государства. Без сомнения, это важный шаг на пути перехода к идеалистическо-чувственному типу ценностей.
Наиболее существенными мерами по гуманизации закона, его ориентации на человека стали, во-первых, снятие запретов на инакомыслие, проведение забастовок, демонстраций, митингов, ограничение смертной казни (ст. 13, 20, 29, 31, 37 Конституции РФ); во-вторых, признание государством не только политической, но и юридической (материальной) ответственности перед гражданами (жертвами политических репрессий); в-третьих, узаконение возможности возмещения морального вреда.
Существенная черта декларированного закона в России в переходный период - это усиление его взаимодействия с международным правом. Согласно ст. 15 Конституции РФ общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры России являются составной частью правовой системы и имеют приоритет перед нормами национального законодательства, кроме Конституции РФ.
Однако совершенно очевидно, что между данными законами и российской реальностью лежит пропасть. Государство сознательно не
защищает право человека на жизнь, развязывая чеченскую войну, провоцируя террористические акты и рост преступности. По мнению вице-призидента РАН В.Н.Кудрявцева, законодательство развивается скорее не по линии гуманизации, но по линии коммерциализации - все больше внимания уделяется экономическим аспектам, а права человека остаются на втором плане. Эксперты в области уголовного права России констатируют, что реально в условиях переходного периода российское уголовное право хотя и не ужесточилось, но и не стало существенно более гуманным. Его существенными характеристиками на современном этапе являются неясность и противоречивость - около 1/4 нарушений законности связано с несовершенством законодательных актов.
Под влиянием Совета Европы смертная казнь стала практиковаться существенно реже: в 1995 г. 173 человека были приговорены к высшей мере наказания; в 1996 г. - 62 человека. Тем не менее сам факт приведения в исполнение смертных приговоров является нарушением Россией обязательств по правам человека, принятых 25 января 1996 г. при вступлении в Совет Европы.
Совершенно очевидна пропасть между представлениями о правах человека на Западе и в посткоммунистической России, в которой абсолютное большинство населения (до 80%) выступает против отмены смертной казни или просто феномена помилования. В сегодняшней России возможное физическое уничтожение рассматривается в качестве единственной меры, действительно способной удержать от преступлений потенциальных преступников. В переходный период жестокость является единственным ответом общества на проявленную по отношению к его членам несправедливость.
В условиях разрушения прежнего социально-экономического порядка и отсутствия общей для всего общества системы ценностей естественная (в противоположность декларированной) гуманизация сознания россиян невозможна. Поэтому гуманизация Уголовного кодекса осуществляется сегодня не естественным путем (будучи выражением общественных настроений), а как уступка экономически развитым странам.
Таким образом, в России 90-х годов присутствуют все признаки цивилизационного кризиса: обеднение в масштабе нации, повышенная внутри- и внешнеполитическая конфликтность, резкий
рост преступности, рост числа душевных болезней и самоубийств, кризис семьи Хотя факта усиления жестокости наказаний в системе уголовного законодательства мы сегодня не наблюдаем, это, как было замечено выше, не является свидетельством гуманизации сознания самого российского населения
Современный кризис - это не просто период радикального социально-экономического и политического реформирования страны, но болезненный процесс в большой степени насильственного перехода от псевдоидеациональной суперсистемы к чувственной социокультурной системе Особенность этого переходного периода состоит в том, что, заимствуя чуждые русскому национальному сознанию западные ценностные установки, народ оказался как никогда далеко от уровня материальной культуры западных обществ. Приобщение к западной цивиллизации не привело к актуализации гуманистического потенциала русского народа Напротив, всеобъемлющий кризис и предельно упрощенное усвоение западных чувственных ценностей усилили иррациональные антигуманистические тенденции общественной жизни
Автор выражает благодарность Российскому гумманитарному научному фонду за поддержку данного проекта (проект 96-03-04182)
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1 Антонов А И Депопуляция и кризис семьи кто виноват и что делать'' // Вестн МГУ Сер 18, Социол и политология - М , 1995 - № 2 - С 75-84
2 Борзенко А В Религия в посткоммунистической России // Экон и социап перемены мониторинг общественного мнения - М , 1993 -№8 - С 5-7
3 Выжлецов I П Духовные ценности и судьба России // Социал полит журн М 1994 - № 3-6 - С 16-32
4 Гилинскии Я И Кризис системы уголовных наказаний // Социол ислед - М , 1993 -№8 - С 70-74
5 Дмитриев АВ, Степанов ЕИ, Чуликов АН Российский социум в 1995 году конфликтологическая экспертиза//Социол исслед - М , 1996 -№1 С 6-23
6 Дробижева Л М Этнические конфликты // Социальные конфликты п меняющемся российском обществе - М , 1994 - С 56-61
7 Известия М , 1994 - 18окт
8 Осипов Г В Реформирование России мифы и реальность - М , 1994 384 с
9 Осипов Г В Перестройка и радикальные реформы 10 лет спустя//Социал полит журн - М , 1996 - № 1 - С 170-184
10 Покровский НЕ Успешно жить не запретишь' // Социол исслед - М , 1996 -№7 -С 56-67
11 Россия в цифрах Российская Федерация в 1994 году - М ,1995 -С 218-219
12 Россия в цифрах Российская Федерация в 1995 году - М ,1996 -399 с
13 Рукавишников ВО Социология переходного периода // Социол исслед-М , 1994 - №6-С 25-32
14 Сорокин ПА Основные черты русской нации в двадцатом столетии//0 России и русской философской культуре - М , 1990 - С 463-489
15 Сорокин ПА Дальняя дорога Автобиография - М , 1992 - 304 с
16 Шургалина И Н Анализ экономических реформ в России и их последствий в свете теории катастроф// На рубеже веков - М , 1996 -№3 -С 70
17 Sorokrn PA The Crisis of our age - N Y , 1941 - 338 p
18 Sorokm PA Social philosophies of an age of crisis - Boston 1951/ - XI, 343p
19 Sorokm PA Society, culture and personality Their structure a dynamics - NY, 1962 -XVI, 742 p
