CC BY
19
этического и эстетического позволяет художественному воспитанию выполнять центральную роль в формировании демократической гражданской личности, заключает С. Дарсель.
Н.Т. Пахсарьян
2015.01.002. БИСЛИ Р., БУЛЛОК Ф.Р. ПРОТИВ КОНЦЕПТА ВЛИЯНИЯ: О ТОМ, ЧТО НАПИСАНО О РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ В БРИТАНИИ.
BEASLEY R., BULLOCK P.R. Against influence: On writing about Russian culture in Britain // Russia in Britain, 1880-1940. From melodrama to modernism. - Oxford: Oxford univ. press, 2013. - P. 1-18.
Ключевые слова: восприятие русской культуры в Англии; смена парадигм; модернизм.
Исследователи из Оксфорда - Ребекка Бисли и Филип Росс Буллок - анализируют современное состояние и перспективы исследований восприятия русской культуры в Англии в период модернизма. Русская культура, отмечают они, существенно воздействовала на британскую культуру начиная с 1880-х годов, когда наметился постоянный интерес к русской литературе, и вплоть до 1940 г., кануна вступления СССР во Вторую мировую войну. Многочисленные работы о конкретных явлениях, фигурах, проблемах распространения не только русской литературы, но - шире - русской культуры, определяют новую территорию исследований. Стрелки переводятся с «проблемы влияния» на более широкий круг воздействия и взаимодействия, охватывая переводы, библиотеки, журналы, правительственные учреждения, концертные залы, университеты, издательства, театры и кино. Методологическую модель изучения «влияния» сменяет изучение проблем распространения, перевода, посредничества.
Давно замечено, что анализ воздействия русской культуры сопровождался определенными трудностями, несмотря на обилие свидетельств его интенсивности. Авторы ссылаются на Гилберта Фелпса, который еще в 1956 г. в книге «Русский роман в английской литературе» отметил энтузиазм и смутную обобщенность
«русских исследований»1. Он попытался доказать, что корни английского романа в его взаимодействии с русской литературой глубже, чем сосредоточенность на «культе Достоевского», о чем писала Хелен Мачник в книге «Английская репутация Достоевского» (1939)2. Но Г. Фелпс в своей концентрации на влиянии Тургенева в сущности повторил ее методологию. Последующие критики и издатели основывались на этих ранних исследованиях, к которым авторы добавляют книги Рояла Гетмана о Тургеневе и Дороти Бру-стер о контактах Востока и Запада3. Книги о восприятии в Британии Тургенева, Достоевского, Толстого выходили в основанной известным английским русистом Энтони Кроссом почти 20 лет назад серии «Англо-русские связи» (Anglo-Russian affinities)4, а также и за ее пределами, в частности исследования о Тургеневе, Чехове в Британии, и финской исследовательницы Лийсы Бюклинг - о воздействии студии Михаила Чехова в Дартингтоне на западный театр и кино5. Тема «русская литература и британский модернизм» тщательно изучена в недавно опубликованных книгах - Тила Корнуэлла - о Джеймсе Джойсе, Роберты Рубинштейн - о В. Вулф, Джоанны Вудс - о Кэтрин Мэнсфилд и Питера Кэя - о влиянии
1 Phelps G. The Russian novel in English fiction. - L.: Hutchinson's univ. library, 1956. - P. 12.
2
Muchnic H. Dostoevsky's English reputation. - Northampton, MA: Smith college, 1939.
Gettmann R.A. Turgenev in England and America. - Urbana, Il.: Univ. of Illinois press, 1941; Brewster D. East-West passage: A study in literary relationships. - L.: Allen & Unwin, 1954.
4 Cross A. Anglo-Russica: Aspects of cultural relations between Great Britain and Russia in the Eighteenth and Early Nineteenth centuries. - Oxford: Berg, 1993; Ivan Turgenev and Britain / Ed. by Waddington P. - Oxford: Berg, 1995; Dostoevskii and Britain / Ed. by Leatherbarrow W.J. - Oxford: Berg, 1995; Tolstoi and Britain / Ed. by Gareth Jones W. - Oxford: Berg, 1995.
5 Waddington P. Turgenev in England. - L.: Macmillan, 1980; Turton G. Turgenev and the context of English literature, 1850-1900. - L.: Routledge, 1992; Miles P. Chekhov on the British stage. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1993; Chekhov on the British stage, 1909-1987: An essay in cultural exchange. - Cambridge: Sam & Sam, 1987; Senelick L. The Chekhov theatre: A century of plays in performance. - Cambrige: Cambridge univ. press, 1997; Бюклинг Л. Михаил Чехов в западном театре и кино. -СПб.: Академический проект, 2000.
Достоевского на Лоуренса, Вулф, Арнольда Беннета, Джозефа Конрада, Э.М. Форстера1. Имплицитно или эксплицитно англоязычные ученые в восприятии русской литературы находятся в диалоге с русской наукой или просто обязаны ей, хотя им свойствен свой взгляд на эти проблемы в иной научной и культурной традиции (с. 2).
До сих пор, как отмечают авторы, в изучении темы «Россия в Британии» преобладали литературные и исторические исследования, однако недавно возник новый вектор исследований - о феномене русской музыки в Британии, изобразительных искусств, ки-но2. Несомненный методологический интерес представляет книга Розалинд П. Блейксли и Сьюзан Рейд «Русское искусство и Запад» (2007), хотя она в меньшей мере сосредоточена на западном восприятии русского искусства, чем на процессе и результатах «художественных встреч и обменов». Во многих статьях вышедшего под редакцией Кэрол Эдлэм и Джульетт Симпсон сборника статей «Критический взаимообмен: Художественная критика XVIII и XIX веков в России и Западной Европе» (2009) России отводится интегральное место в европейском художественном дискурсе; эту позицию разделяет и Р.П. Блейксли в книге «Развитие изобразительного и прикладного искусства» (2006), где Россия инкорпорируется в панъевропейский контекст, из которого она часто бывала исключена3.
1 Cornwell N. James Joyce and the Russian. - Basingstoke: Palgrave, 1992; Rubenstein R. Virginia Woolf and the Russian point of view. - Houndmills: Palgrave, 2009; Woods J. Katerina: The Russian world of Katherine Mansfield. - Auckland: Penguin, 2001; Kaye P. Dostoevsky and English modernism 1900-1930. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1999.
2 Gareth James T. The impact of Russian music in England, 1892-1929. - Birmingham, Univ. of Birmingham, 2005; Bullock P.R. Rosa Newmarch and Russian music in late nineteenth and early twentieth century England. - Farnham: Ashgate, 2009; 'A People passing rude': British responses to Russian culture / Ed. by Cross A. - Cambridge: Open book publishers, 2012; Marcus L. The tenth muse: Writing about cinema in the modernist period. - Oxford: Oxford univ. press, 2007.
3
Blakesley R.P., Reid S.E. A long engagement: Russian art and the «West» // Russian art and the West: A century of dialogue in painting, architecture and the decorative arts / Ed. by Blakesley R.P., Reid S.E. - Decalb, Il.: Northern Illinois univ. press, 2007. - P. 3-20; Critical exchange: Art criticism of the eighteenth and nineteenth centuries in Russia and Western Europe / Ed. by Adlam C., Simpson J. - Oxford: Peter Lang, 2009; Blakesley R.P. The arts and crafts movement. - L.: Phaidon, 2006. - P. 159-175.
Прежде нередко, особенно в литературных исследованиях, все сводилось к выявлению непосредственных линий влияния1. В 1965 г. английский поэт и критик Доналд Дейви в антологии «Русская литература и современная английская литература» (1965) определял воздействие русской прозы не просто как «формальное влияние», а как «вызов англо-американской литературной культуре»2.
Авторы статьи отмечают, что нередко литературная критика без особой симпатии относилась к объяснениям выдающегося русского воздействия конца XIX - начала ХХ в. Первая волна переводов, сделанных в Англии после Крымской войны, характеризовалась восприятием русской литературы как непосредственного источника о современной истории. «Герой нашего времени» Лермонтова был переименован в «Очерки русской жизни на Кавказе» («Sketches of Russian life in the Caucasus», 1853) и представлен как реальный «отчет» русского, «много лет жившего среди горных племен», «Записки охотника» Тургенева были переведены с французского как «Русская жизнь изнутри, или Опыт охотника» («Russian life in the interior, or The experience of a sportsman», 1855) (с. 4).
Крайне влиятельной была книга Э.М. Вогюэ «Русский роман» (1885), поначалу представленная в 1887 г. в Англии как «Русские романисты» («Russian novelists») и впервые опубликованная в переводе на английский в 1913 г. Вогюэ видел в русском романе нравственную альтернативу французскому натурализму и утверждал, что русский роман очаровывает не только местным колоритом или экзотикой, но «дыханием жизни», искренностью и сочув-ствием3.
1 См.: Muchnic E. Dostoevsky's English reputation. - P. 171-171; Brewster D. East-West passage: A study in literary relationships. - L.: Allen & Unwin, 1954. -P. 195-197 и в целом часть 2. В книге П. Кэя показано, что происходит, когда «романист встречает романиста», при этом «объяснение способности, мощи Достоевского, распространяющейся как на форму, так и на содержание», предлагается не в русле англо-американской формальной критики, а путем нового открытия русского формализма - под «маской» Бахтина, которое началось в середине 1980-х годов (с. 4).
Davie D. Introduction // Russian literature and modern English fiction: A collection of critical essays. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1965. - P. 9.
3
Vogue E.M. de. The Russian novel / Trans. by Sawyer H.A. - L.: Chapman a. Hall, 1913. - P. 23.
Намеренно не профессиональный, даже антикритический подход к русской культуре - особенно литературе - характерен, по мнению Р. Бисли и Ф. Буллока, для «энтузиазного» британского отношения к русской культуре.
Туманность обобщений привлекает внимание к идеологическому содержанию британского толкования русской культуры и мобильности понятия «Россия» в британском дискурсе.
В современном контексте исследования глобальных связей русско-британские отношения до сих пор оставались «старомодной темой» и методологией. Введение России в масштабный глобальный контекст открывает, на взгляд авторов статьи, новый вектор исследований. При этом они ссылаются на мнение Лауры Дойл и Лауры Винкил, во введении к сборнику статей «Геомодернизмы» замечающих, что феномен глобализации требует пересмотра периодизации, генеалогий, связей и форм1.
В список жанров, «импортированных» из России в Британию в 1880-1940 гг., авторы включают антиклассические «Русские балеты», чеховскую драму, психологический (или «достоевский») роман, монтажный фильм Сергея Эйзенштейна; все они подверглись существенным изменениям для новой аудитории. Чеховские пьесы поначалу воспринимались на основе стереотипов британской мелодрамы XIX в. на русские сюжеты, которые были привязаны к политике. Успех чеховских пьес был вызван не только романтизацией Чехова Федором Комиссаржевским (после эмиграции в 1919 г. он стал в Англии одним из ведущих театральных режиссеров), но также современным контекстом. Британское понимание чеховской драмы отличалось от русского, чеховские пьесы «трансформировались» в переводе и в контексте восприятия их британским зрителем / читателем, возникал своеобразный «гибридный продукт», инкорпорировавший отклик на рассказы Мопассана, пьесы Шекспира и Ибсена. Также и восприятие романов Достоевского, ассоциирующееся с представлением о специфически «русской душе» в Британии начала ХХ в., связано с британской и фран-
1 Doyle L., Winkiel L. Introduction: The global horizons of modernism // Geo-modernisms: Race, modernism, modernity. - Bloomington; Indianapolis: Indiana univ. press, 2005. - P. 3.
цузской реалистическими традициями1. «Славянская душа» не была чисто славянским концептом, как считалось: питаемый в XIX в. русским контекстом немецкого романтизма, он существенно изменил свой смысл, когда переместился в контекст (в основном литературный) Британии ХХ в.2
Модернизм - более проблематичное понятие в истории культурных обменов между Россией и Британией. Моделью для британских литераторов-модернистов служил русский реализм XIX в. и гораздо меньше их интересовал русский литературный модернизм. В СССР он был осужден. Символизм, акмеизм, футуризм рассматривались как локальные версии панъевропейского культурного фе-номена3. Британские модернисты знали кое-что об экспериментах в русском изобразительном искусстве, но при выборе художников для рецензий, репродукций, выставок они руководствовались идеей «духовной эстетики» (spiritual aesthetics), исключавшей явно авангардистские работы (с. 8). Наблюдалось и временное различие. Если обычно считается, что британский модернизм существовал в период между 1910-1930 гг., то русский возник несколько раньше4. В литературе появление осознанно современной (хотя еще и не модернистской) эстетики часто связывают с двумя лекциями Д. Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях в современ-
1 См.: Fanger D. Dostoevsky and romantic realism. - Cambridge, MA: Harvard univ. press, 1965.
Williams R.S. 'The Russian soul': A study in European thought and non-european nationalism // Journal of the history of ideas. - Philadelphia, 1979. - Vol. 31, N 4. - P. 573-578; Brown C. The Russian soul Englished // Journal of modern literature. -Bloomington, 2012. - Vol. 36, N 1. - P. 132-149.
Модернизм как понятие и идея исследовался англо-американскими русистами, напр.: Gibian G., Tjalsma H.W. Russian modernism: Culture and the AvantGarde, 1900-1930. - Ithaca, N.Y.: Cornell univ. press, 1976; Hutchings S.C. Russian modernism: The transfiguration of the everyday. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1997; Creating life: The aesthetic utopia of Russian modernism / Ed. by Paperno I., Delany Grossman J. - Stanford: Stanford univ. press, 1994 и др.
4 См., в частности: Wollaeger M. Introduction // The Oxford handbook of global modernisms / Ed. by Wollaeger M., Eatough M. - Oxford: Oxford univ. press, 2011. - P. 10-14.
ной русской литературе» (1892)1. Конечный предел русского модернизма установить труднее: большевистская революция 1917 г. часто служила политическим оправданием для эстетического предпочтения, а ранний советский авангард радикально порвал с предшественниками. С недавних пор, отмечают авторы, начали выявлять глубинные связи между русским символизмом, советским авангардом и сталинским соцреализмом, что еще более затрудняет периодизацию русской литературной эволюции2.
Разница во времени характерна для восприятия, например, балетов Дягилева, живописи Кандинского, музыки Стравинского, монтажного кино - все они кажутся в Британии более «современными», чем их британские эквиваленты, но всем им в качестве важного элемента их современности присущ, как считают авторы статьи, примитивизм. Дискурс модернистского примитивизма получил определение в Британии в 1910 г., когда Десмонд Маккарти в эссе-каталоге выставки, организованной Роджером Фраем - «Мане и постимпрессионизм», объяснил феномен живописи Сезанна, Ван Гога, Матисса как возвращение к формам выражения «примитивного искусства»; именно это определило включение русских художников в экспозицию «Второй постимпрессионистской выставки» (1912)3. Но в русском искусстве, в отличие от французского, примитивное воспринималось как не колониальное (скажем, африканское), «другое», а как местное - обращение к национальному наследию, по-разному понимаемому византийскому, восточному или даже дохристианскому наследию восточных славян.
1 Pyman A. A history of Russian symbolism. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1994. - P. 7-10.
Groys B. The total art of stalinism: Avant-Garde, aesthetic dictatorship, and beyond / Trans. by Rougle Ch. - Princeton, N.J.: Princeton univ. press, 1992; Rosenthal B.G. New myth, new world: From Nietzsche to stalinism. - University park: Pennsylvania state univ. press, 2002. Составленная Катрионой Келли антология модернистских литературных произведений охватывает период до кануна Второй мировой войны: Utopias: Russian modernist texts, 1905-1940. - L.: Penguin, 1999.
MacCarthy D. The post-impressionists // Manet and the post-impressionists. -L.: Ballantyne &Co, 1910. - P. 7, 10, 11. См.: Beasley R. Vortorussophilia // Vorticism: New perspectives / Ed. by Antliff M., Klein S. - Oxford: Oxford univ. press, 2013.
Главная причина этого различия в том, что российская империя не имела заморских владений, она была пространственно единой1.
Зачастую «Россия» и «продукты» русской культуры продавались на британском «рынке»: мелодрама - массам, музыка, искусство и кино - культурной элите, санкционированные из СССР литературные переводы - политическому левому крылу, но порой, по выражению авторов статьи, явлениям «культурного капитализма» противостояли явления «антикапиталистические» (с. 10): толстовские «христианские анархистские сочинения» циркулировали в окружении, которое авторы статьи характеризуют как «рынок», организованный «гениальными предпринимателями» - толстовцами Джоном Кенворти и Владимиром Чертковым.
Исследователи обращают внимание и на деятельность бесплатной Русской библиотеки в Лондоне, созданной русским эмигрантом Алексеем Тепловым. Ее постоянными читателями были в основном русские эмигранты, но также и Констанс Гарнетт, самый плодовитый переводчик русской литературы на английский в тот период и посредник между русской эмигрантской общиной и социалистической литературной элитой.
Успех в разных культурных слоях - «буржуазных» и рабочих кинообществах имело советское кино. Русская культура в Британии была востребована элитой и массами, богатыми и бедными. Роль революционеров-эмигрантов и британских социалистов делала восприятие русской культуры принципиально, «структурно» иным, чем восприятие французской, немецкой, испанской и даже итальянской культуры до 1917 г. Это продолжалось и после 1917 г. По сравнению с Францией, Германией, Чехословакией и даже Болгарией русская диаспора в Британии была немногочисленна и ее влияние было ограниченным2.
В 1930-е годы, как писала Катерина Кларк в книге «Москва, четвертый Рим: Сталинизм, космополитизм и эволюция советской
1 См.: Tolz V. Russia's own orient: The politics of identity and oriental studies in the late imperial and early Soviet periods. - Oxford: Oxford univ. press, 2011.
2 См.: Smith G.S.D.S. Mirsky: A Russian-English life, 1890-1939. - Oxford, N.Y.: Oxford univ. press, 2000; Kaзнина O.A. Русские в Англии: Русская эмиграция в контексте русско-английских литературных связей в первой половине ХХ века. -М.: Наследие, 1997.
культуры, 1931-1941», Советский Союз продолжал ассоциироваться с политической активностью, выходившей за рамки национального. К. Кларк анализирует десятилетие как поворот к Великому русскому национализму и отмечает одновременное процветание интернационализма1.
Актуально и изучение деятельности советского литературного агентства «ПресЛит», свидетельствующей о том, что Советский Союз усилил пропаганду своего образа в 1930-е годы посредством распространения советской литературы в английских переводах. Успех советской культуры в Британии был обусловлен смесью советской пропаганды, социалистического идеализма и финансовых потребностей.
Особое внимание авторы статьи уделяют проблеме перевода. В 2011 г. они опубликовали специальный выпуск журнала «Перевод и литература» - «Переводя Россию, 1890-1935», куда вошли пять эссе о переводах и посредниках - Морисе Бэринге, Корнее Чуковском, Эдварде Гарнетте, Констанс Гарнетт, Джейн Хэррисон, Самуиле Котелянском, Д.С. Мирском и В. Вулф2. В предисловии к этому спецвыпуску говорилось о недостаточной изученности связей между «культурным переводом» и исследованиями модернизма как целостного феномена3. При этом важно исследование не только особенностей индивидуальных переводов, но и всей «динамической системы, в которой они создавалась» (с. 15).
Авторов статьи особо занимает идея Британии и России не только как культурных пространств, но как национальных государств с исторической реальностью. Воздействие политики про-
1 Clark K. Moscow, the fourth Rome: Stalinism, cosmopolitanism, and the Evolution of Soviet culture, 1931-1941. - Cambridge, MA: Harvard univ. press, 2011. - P. 7.
Smith H. Edward Garnett: Interpreting the Russians // Translation and literature. - Edinburgh, 2011. - Vol. 20, N 3: Translating Russia, 1890-1935. - P. 301-313; Schwinn Smith M. 'Bergsonian poetics' and the beast: Jane Harrison's translations from the Russian // Ibid. - P. 314-333; Davison-Pegon C. Samuel Solomonovich Koteliansky and British modernism // Ibid. - P. 334-347; Bullock P.R. Untranslated and Untranslatable? Pushkin's poetry in English, 1892-1931 // Ibid. - P. 348-372; Vaninskaya A. Korney Chukovsky in Britain // Ibid. - P. 373-392.
3
Beasley R., Bullock P.R. Introduction: The illusion of transparency // Ibid. -P. 283-300.
сматривается на всех уровнях: оно порождает любопытство к врагу во время Крымской войны и союзничества во время Первой мировой войны; оно воздействует на роль университетских русских отделений и их программу, определяет, какие русские тексты переводятся, контролирует отбор советских фильмов. История восприятия русской культуры дает особенно ясно почувствовать непосредственность русской культуры, ее подлинность, ее связь с универсальными идеями «жизни» и «души» (с. 13).
Одним из последствий этого процесса авторы считают превращение России, реальной нации, существующей в истории, в «Россию» - британский «образ», который имеет относительное отношение к источнику. Тем не менее именно русские пьесы, балеты, фильмы напоминали британской публике, что Британия - более сложное пространство, чем кажется или хотелось бы думать (с. 13).
Авторы статьи разделяют мнение Кена Хиршкопа о том, что многие «русские проекты» первой трети ХХ в. не выдержали испытания временем (с. 18). И тем не менее отклик британских интеллектуалов на русскую культуру был поразительным.
Т.Н. Красавченко
2015.01.003. МАНДОКИ К. ЗООЭСТЕТИКА: ЕСТЕСТВЕННЫЙ ШАГ ВСЛЕД ЗА ДАРВИНОМ.
MANDOKI K. Zoo-aesthetics: A natural step after Darwin // Semiotica. -Berlin: De Gruyter Mouton, 2014. - Vol. 198. - P. 61-91.
Ключевые слова: поэтика; зооэстетика; зоосемиотика; неодарвинизм; квазижанры в поведении животных.
Катя Мандоки (Автономный столичный университет в Мехико, Мексика) предлагает вывести основанное Аристотелем учение о поэтике за пределы традиционного антропоцентризма. По ее мнению, «пойесис» (способность создавать структуры, в которых акцентированы такие внепрагматические, формальные качества, как симметрия, ритмическая регулярность и т.п.) и эстетика (как способность воспринимать такие качества в их самоценности) представлены не только в человеческом мире, но и в мире животных.
Основной тезис К. Мандоки состоит в том, что эстетическое чувство «не возникло ex nihilo и не было даровано Богом одному лишь человеческому виду... но имеет эволюционную значимость и
