CC BY
37
А. Дьяченко, О. Михайловой и др. Дебютировали на «Любимовке» и ныне репертуарные пьесы К. Драгунской, М. Курочкина, Е. Исаевой, В. Леванова, О. Мухиной. Были открыты новые имена: С. Калужанов, И. Вырыпаев и др. Многие выдвинутые «Любимовкой» драматурги удостоились премии «Дебют» и были приглашены со своими пьесами на сцены различных театров, прежде всего, в Центр драматургии и режиссуры. Основное впечатление критиков после каждого фестиваля - широкий диапазон поисков, эстетическое многообразие, неоднородность художественных пристрастий молодых авторов.
О.В. Михайлова
Русское зарубежье
2006.04.022. ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР И.С. ШМЕЛЁВА И ТРАДИЦИИ СЛАВЯНСКИХ ЛИТЕРАТУР: Сб. материалов меж-дунар. науч. конф. / Ред. Цыганник В.П. - Симферополь: Таврия-Плюс, 2004. - 340 с.
Сборник содержит материалы XII Крымских международных Шмелёвских чтений, проходивших в 2003 г. в Алуштинском музее писателя. Публикуются доклады ученых России, Украины, Беларуси, Германии, Польши. Статьи распределены по разделам: «Жизнь и творчество И.С. Шмелёва», «Славянская литература рубежа веков», «Религиозно-философские искания писателей ХХ в.»,
«Исторические процессы ХХ в. в формировании мировоззрения: Факты, документы, архивы», «Украинская диаспора: Контакты и тенденции развития», «Языковые процессы в современном мире». Для реферата выделены статьи о И.С. Шмелёве.
Открывает сборник статья Л.А. Спиридоновой (Москва) «В русле “духовного русского потока”: (И. Шмелёв и русская классика)», в которой рассматривается влияние Пушкина, Гоголя, Достоевского, Л. Толстого, Чехова, Горького. Вместе с тем подчеркивается, что писатель развивал многие традиционные темы в соответствии со своей идейно-философской и эстетической концепцией. Так, в повестях «Гражданин Уклейкин» и «Человек из ресторана» он изобразил «маленького человека» не смиренным страдальцем (как у Пушкина и Гоголя), не «униженным и оскорб-
ленным» (как у Достоевского), не философствующим босяком (как у Горького), но личностью, ищущей «дорогу к Небу» (с. 6). Истоки темы детства - одной из главных в творчестве Шмелёва - также таятся в русской классике. Разрабатывая мотив дороги - символа исторических путей России и русского человека, писатель ставит и решает вечные вопросы бытия. Подобно Чехову, он в описаниях природы парадоксально сочетает приземленно-бытовое и возвышенно-лирическое. Своеобразие творческой манеры Шмелёва в решении темы быта особенно очевидно в сравнении с
А. Амфитеатровым и В. Гиляровским. Рисуя обыденность, писатель будил «мысли высшего порядка»; он поэтизировал быт как неизменную субстанцию, хранящую традиционные устои народной культуры.
На самобытность писателя в освоении творческого опыта русских классиков обращает внимание А.П. Черников (Калуга) в статье «Традиции русской литературы XIX в. в прозе И.С. Шмелёва». Пушкинское влияние ощутимо в развитии мотива родовой памяти: не случайно эпиграфом к «Лету Господнему» взяты строки из стихотворения «Два чувства дивно близки нам...» В представлении Шмелёва (как и Пушкина) «память» - категория «религиозно-нравственная», позволяющая ощущать себя «наследником прошлого и осознать ответственность за будущее» (с. 21). Вслед за Достоевским писатель обращался к темам «униженных и оскорбленных», искупления греха страданием, к идее земного Креста, всемирной ответственности. Влияние Л. Толстого исследователь усматривает в романе «Пути небесные», где для воплощения религиозных идей используется традиция любовного романа, в частности «Анны Карениной». А.П. Черников отмечает своеобразие созданного Шмелёвым нового жанра - духовного романа, важнейшими смысловыми и формообразующими факторами которого являются знамения, предсказания, предопределения, чудеса, вещие сны и случаи - как знаки Господни. Писатель показывает роль Провидения, Божьего Промысла в жизни человека, что не умаляет его роли в выборе пути. Влияние Чехова обнаруживается в изображении внутренней многосложности «обыденной жизни обыкновенных людей», в трактовке темы интеллигенции, в описании гибели дворянской усадьбы.
В.В. Полонский (Москва) в статье «О символическом подходе к изображению “маленького человека” в дореволюционном творчестве И.С. Шмелёва (повесть “Гражданин Уклейкин”)» размышляет об изменении концепции образа «маленького человека» в литературе от Пушкина и Гоголя до Шмелёва и его современников. К рубежу веков эта тема «все более набирает в своем символическом потенциале... отказываясь от былого гуманистического пафоса» (с. 37). В повести «Гражданин Уклейкин» помимо традиционно-реалистической разработки темы героя - как типичного мелкого мастерового, «униженного и оскорбленного», Шмелёв и в изображении окружающей реальности как «жестокой царствующей стихии “вывихнутого” мироздания» сближается с символистской литературой (с. 38). В дискуссионном плане исследователь ставит вопрос о влиянии Шмелёва на символистов 1910-х годов и делает вывод о достаточно раннем появлении у писателя неореалистических тенденций.
В статье «“Маленький человек” в повестях А. Пушкина “Станционный смотритель” и И.С. Шмелёва “Человек из ресторана” (христианский контекст)» (авторы - Д.В. Макаров,
С.Н. Макарова) отмечается, что при создании Якова Скороходова, главного героя повести «Человек из ресторана», писатель опирался на пушкинский образ Самсона Вырина. Именно на таком фоне раскрывается в полной мере духовно-нравственный облик шмелёв-ского персонажа.
В.А. Кошелев (Новгород Великий) в статье «Рассказ И.С. Шмелёва “Два Ивана” в свете культурологических традиций русской классики» усматривает в притчевом повествовании о ссоре двух Иванов определенный шаблон, заложенный еще Гоголем. Однако «историческая прикрепленность» изображаемого к событиям 1917-1922 гг., происходившим в Крыму, осложняет сюжет ассоциациями совсем другого рода: в притче Шмелёва корни исторической оппозиции уходят в спор о русском народе 60-х годов XIX в. Анализируя взгляды Н.А. Некрасова и А.К. Толстого на русский народ и его «образованных» представителей, исследователь приходит к выводу, что рассказ Шмелёва - «крымский вариант» известной софистической притчи о том, что «интеллигенция развалила великую Россию» (с. 18). В основе ее - инвариант извечной, от Евангелия идущей, притчи о «сеятеле»; ее мотивы звучат у
Пушкина, Некрасова, Короленко. Своеобразие Шмелёва
В.А. Кошелев видит в том, что писатель поставил вопрос о цене, которую приходится платить этому «сеятелю» за его кажущиеся благом деяния.
В ряде статей дан анализ отдельных произведений писателя, его стилистического мастерства, своеобразия художественного мира, жанровой специфики.
Е.Г. Руднева (Москва) в статье «О стилистике сказа в “Няне из Москвы” И. Шмелёва» отмечает, что «поэтика сказа - стилевая доминанта произведения и в художественном отношении наиболее сильная его сторона» (с. 57). Посредством этого приема писатель воспроизвел атмосферу предвоенных и военных лет в Москве, Крыму и в эмиграции, как она ощущалась простым человеком из низов в его бытовой повседневности. Автор статьи анализирует ценностные ориентиры рассказчицы, обусловленные традиционными православными представлениями, а также устную, простонародную речь, ее лексическое и фразеологическое разнообразие. Эстетически преобразованная Шмелёвым народная разговорная речь, сохраненная в изгнании вопреки всем жизненным перипетиям героев, утверждается писателем как несомненная духовная ценность, историческое достояние народа.
О вкладе писателя в сохранение русского языка и литературы как неотъемлемой части православной культуры пишет Т.В. Строганова (Москва) в работе «Символика Шмелёва как благодатное начало». О.В. Быстрова (Москва) в статье «“Вначале было слово, и слово было у Бога. ”: (Слово в творчестве И. Шмелёва)» обнаруживает «потаенный смысл», скрытый в «разно-смысловом» слове писателя (с. 79). В статье «Символическая природа образа Куликова поля (на материале очерка И.С. Шмелёва “Куликово поле”)» Е.О. Козлова (Горловка) подчеркивает, что названный символ, важный для истории, культуры и русского национального самосознания, подразумевает, помимо прочих толкований, и возрождение России.
По мнению М.А. Хатямовой (Томск), «особенности повествования» в повести И.С. Шмелёва «Росстани» (1913) заключаются в том, что писатель, избегая крайностей идеализации и критицизма, воссоздает гармонию естественно-природного бытия. Это подтверждается анализом разных уровней текста: пространственно-
временного, сюжетно-композиционного и субъектной организации произведения. Повествовательная структура как бы моделирует эпическое равновесие индивидуального бытия личности и коллективного бытия нации, что достигается благодаря конструктивному неразграничению речи героя и эпического сказителя. В «Росстани» писатель стремился воплотить «национальный идеал, в основе которого органика жизни и судьба народа» (с. 44).
Т.В. Филат (Днепропетровск) в статье «Повествовательные стратегии и нарративные структуры малой прозы И. Шмелёва 20-х годов» на примере рассказа «Весенний плеск» (1925) ставит проблему целостного анализа литературного произведения, опираясь на работы таких нарратологов, как В. Шмид, Ж. Женетт, Ц. Тодоров, Я. Линтвельт, К. Гамбургер, Ф. Штанцель, П. Лаббок. Используется системный подход к постижению природы, семантики и функций повествовательных форм.
Мотив радости в «Неупиваемой чаше» И. Шмелёва, пишет
В.И. Мельник (Москва), многопланов, он связан, с одной стороны, с любовью героя-художника к Анастасии, а с другой стороны, -с его творческим выбором между «византийско-строгим» и «руб-лёвски-радостным» стилем в иконописании (с. 47). В попытке писателя изобразить путь человека к Богу через возведение высокоочистительной любви к земной женщине до небесной любви к Пресвятой Богородице автор работы усматривает влияние западноевропейского католического Средневековья с его культом Дамы. С церковной точки зрения образ героя повести не каноничен и дает большие возможности для различных трактовок.
В работе Н.Ю. Желтовой (Тамбов) «Русский взгляд на Италию в повести И.С. Шмелёва “Неупиваемая чаша”» акцентирована антитеза в пространственно-временной организации художественного мира, в системе персонажей, в образе главного героя произведения. Итальянский рационализм, с его приоритетом формы и определенности, ориентацией на вечность, противопоставлен загадочной русской душе, ее духовному стремлению к высокому Божественному началу, недостижимому рационалистическим путем. Синтез свято-житийной и умильно-идиллической жанровых традиций, считает автор, во многом определил идейноэстетическую концепцию позднего творчества Шмелёва. Н.В. Грихонина (Горловка) в статье «Отношение “Я” и “Мир” в
исповедальной прозе И.С. Шмелёва» причисляет такие произведения, как «Лето Господне», «Богомолье», «Небывалый обед», к жанру исповеди.
В статье Ч. Андрушко (Польша, Познань) «Образ времени: “Солнце мертвых” И. Шмелёва и “Голый год” Б. Пильняка» сопоставляются произведения, отражающие разные точки зрения на революцию: Пильняк создает новый миф о революциии; Шмелёв, наоборот, демифологизирует ее, видит в ней смерть и разрушение, а в природе - возрождение и жизнь. Исследователь обращает внимание на видимое сходство в заглавиях, отражающих состояние пустоты. Поиски Шмелёвым «новой эстетики» автор соотносит с опытом пильняковской орнаментальной прозы. В тексте «Солнца мертвых» обнаруживаются прямые и косвенные реминисценции и открытые цитаты из «Голого года».
Традиционный образ солнца, олицетворяющий жизнь, в произведениях с трагическим пафосом символизирует смерть, считает
В.И. Матушкина (Мичуринск). Сопоставляя «Солнце мертвых» И. Шмелёва и «Пирамиду» Л. Леонова, автор статьи обнаруживает общность восприятия этими писателями исторических событий в России начала ХХ в. как несущих разрушение национального самосознания. Следуя православно-христианским представлениям о мире и человеке, оба писателя утверждают «неистребимый инстинкт жизни» и «Вечный Свет, идущий свыше» (с. 117).
В работе «“Грустный вой песнь русская” (от Пушкина к Шмелёву)» Н.Ф. Иванова (Великий Новгород) исследует мотив песни в произведениях писателя и отмечает функциональное сходство в его использовании с творениями Пушкина, Гоголя, Тургенева: речь идет о передаче настроений и психологических состояний персонажей, о воссоздании национально-бытовой среды, фольклорных традиций.
Д.А. Завельская (Москва) рассматривает «фон, картину и сюжет у Шмелёва и его современников» и обращает внимание на соотношение «бытовизма» и непроявленности сюжета в творчестве таких писателей начала ХХ в., как И. Шмелёв, А. Ремизов, Б. Зайцев. В слиянии фона и событийной линии их произведений автор видит выражение изменившегося художественного мировосприятия писателей.
В сборник включены публикации, содержащие историкобиблиографический материал: С. И. Кормилов (Москва) анализирует «эмигрантскую критику о Шмелёве» в 20-30-е годы, неоднозначные оценки его творчества Г.В. Адамовичем, З.Н. Гиппиус, Б.Ф. Шлецером, А.В. Амфитеатровым, В.М. Зензиновым, К.В. Мо-чульским, А.И. Куприным, И.А. Ильиным. Широкий спектр жанровых определений, данных произведениям Шмелёва критиками эмиграции и современными отечественными литературоведами, представлен в работе Е.В. Каманиной (Москва). В статье
С.М. Демкиной (Москва), озаглавленной словами К. Д. Бальмонта о Шмелёве: «С ним помнишь, что Россия вновь будет Россией.», речь идет о ностальгической идеализации и мифологизации эмигрантами образа утраченной России, об оценке современниками произведений Шмелёва, вернувшего читателю «веру, надежду и любовь» (с. 151).
О.В. Селянская (Тамбов) в статье «“Великое искусство Бого-познания”: Религиозное мировидение И.С. Шмелёва (на материале “Переписки двух Иванов”)» обращает внимание на слова И. Ильина о «внутреннем, нечувственном видении сердца», которое обогатило творчество писателя духовной и метафизической прозорливостью, подвигло на создание его главных произведений, столь точно отразивших религиозно-православные представления русского народа. Для писателя религиозные убеждения стали определяющим критерием его жизненной позиции: благодаря обостренному «внутреннему видению» писатель смог постичь истину, спасшую его от чувства безысходности и отчаяния.
С письмами И.С. Шмелёва к Е.С. Гелелович (1943-1944) французского периода жизни писателя знакомит В. П. Цыганник (Алушта). О новых архивных материалах рассказывают Е.Н. Чавча-вадзе и О.Н. Шотова (Москва) в статье «.Высокое назначение искусства - поднимать человека.», а также Л.И. Петрушева (Москва) в обзоре «Жизнь и творчество И.С. Шмелёва в документальных собраниях Русского заграничного исторического архива в Праге (по фондам ГАРФ)».
Фактографический материал представлен в работах Л.Ф. Поповой (Германия, Бонн) «Две встречи: И.С. Шмелёв -
С.Н. Булгаков: (К проблеме авторства)» и Л.П. Коваленко (Алушта) «Иван Шмелёв и Томас Манн (личные связи, творческие контакты)».
В сборнике также публикуют свои статьи: С.М. Пинаев (Москва) «Лики жизни и маски бессмертия: (Поэзия Владимира Набокова)»; А.В. Злочевская (Москва) «Традиции русской философии любви в романе В. Набокова “Лолита”»; Ю.М. Шпрыгов (Магадан) «Истоки темы преображения России в творчестве С.Н. Сергеева-Ценского»; Я.В. Галкина (Николаев) «Поэтическое пространство в “Громокипящем кубке” И. Северянина (типология локусов)»; Т.В. Алешка (Минск) «“Я знаю, что умру.”: Тема смерти в лирике Б. Ахмадулиной»; Т.И. Петракова (Москва) «Святоотеческое наследие и современные проблемы духовно-нравственного воспитания»; Г.Л. Нефагина, И. Меланьина (Минск) «Религиознофилософские взгляды А. Введенского»; А.А. Бородич,
Ч.С. Кирвель (Гродно) «Левицкий С. А. о свободе как осознанной возможности исторического выбора и самоопределения человека и общества: (Мыслители русского зарубежья)»; Н.В. Рыжак (Москва) «Коллекция изданий русского Китая Российской Государственной Библиотеки» и др.
И.Н. Харламова
