CC BY
19
няющего распавшееся фрагментированное пространство в относительную целостность, как примирение посредством иронии (коллажа, эклектики) раздвоенности существования. Практикуя в игре иронию «как принцип жизни, человек недопустимо снижает нравственную культурную планку своего бытия» (с. 100). Взрослое общество захлестывает подростковая психология: инфантилизм, нежелание взрослеть, нести ответственность за свои поступки.
Постмодернизм обращается к эстетизации культуры как средству оправдания несовершенного мира, в поиске «неотчужденного смысла вещей» (Р.Барт), в стремлении извлечь некоторое позитивное содержание из культуры «иного». Мир представляется как поэтический текст, как «сознание вслух» (М.К.Мамардашвили), как явленное сознание. Но в такой эстетизации текста, нарратива, сознания творца имеется сильный апологетический импульс, лишенный гуманистического содержания. Читатели только тогда могут понять текст, когда они владеют культурными кодами (цитатами без кавычек, уже читанным, уже знаемым). Лишенные единого метода философского творчества, потребляющие тексты, в которых размыты грани между художественными и философскими произведениями, они способны образовать «республику вкуса», научиться находить новые перспективы, оставляющие позади условия постмодернизма. И тогда вопрос о природе человеческого в постсовременности решится на пути исследования эстетизированной культуры постмодернизма.
И.С.Андреева
2004.03.002. ВАСИЛЬЕВА С.В. ПЯТАЯ РАСА: ЭСТЕТИЧЕСКИЕ
ВЗГЛЯДЫ ХОСЕ ВАСКОНСЕЛОСА. — СПб., 2003. — 240 с.
В состав книги вошли: 1) исследование специфики латиноамериканской философии и эстетического учения одного из ее основоположников — мексиканского мыслителя Хосе Васконселоса (1882-1959); 2) небольшой очерк «Метопам», посвященный автору данного исследования — С.В.Васильевой, составленный ее друзьями по Ленинградскому университету; 3) приложение, содержащее принадлежащие Васильевой небольшие эссе и стихотворения.
Светлана Владимировна Васильева (1956-1998) — философ-романист широкого профиля. Она свободно владела английским, французским, испанским языками, была талантливой переводчицей, знатоком и пропагандистом у нас в стране иберийской культуры. В конце 80-х годов она возглавляла группу гуманитарных исследований культуры Ла-
тинской Америки. Анализу взглядов видного мексиканского философа и культуролога ХХ в. Хосе Васконселоса посвящена ее кандидатская диссертация; она — переводчица на русский язык философских трудов, стихов и прозы испанских и латиноамериканских авторов ХХ в. (в частности, работ Х.Ортеги-и-Гассета «Восстание масс» и «Почему мы пришли к философии»). Васильева долго работала на Кубе, в Анголе, Мозамбике. С 1990 г. вплоть до своей кончины она преподавала в различных университетах Мексики, где читала курсы по риторике и поэтике, литературоведению и литературной критике и др., активно пропагандируя советскую культуру. Одним из ценных ее курсов был курс лекций «Формирование советского художественного авангарда (1910-1939) и его столкновение с социалистическим реализмом» (1991), который стал одной из вех просвещения интеллектуалов Мексики по истории духовной жизни России. Той же цели служили впервые переведенная ею на испанский язык работа Н.А.Бердяева «Душа России», а также освещение культурной жизни России в различных газетах и журналах. Ее усилиями был организован Международный конгресс в Мехико, посвященный столетию М.М.Бахтина (1994).
В работе Васильевой теоретическое осмысление богатства духовной культуры Латинской Америки в жизни и творчестве Васконселоса представлено на фоне деятельности как туземных, так и европейских художников, писателей и мыслителей. Исходя из особен-ностей развития культуры континента, она обосновывала закономерность эстетического способа философствования в Латинской Америке, сопоставимую с интересом к искусству мысли не только у русских философов и литераторов начала ХХ в. (Бердяев, Л.Шестов, А.Белый и др.), но и у корифеев западноевропейской философии (Ф.Ницше, С.Киркегор, А.Бергсон и др.). Речь идет не просто о преимущественном интересе к художественным ценностям, но о признании значения эстетического компонента в осмыслении мира, человека и его деятельности, о недостаточности понимания мира рационалистическим средствами.
Эстетический способ философствования в Латинской Америке ХХ в. обусловливается, по мнению Васильевой, особенностями развития культуры этого континента — наличием разных типов миропонимания и космовидения, встреча которых осуществилась в эпоху конкисты и колонизации (речь идет о синтезе индейского, африканского и европейского типов сознания). Поначалу считалось, что пиренейская культура-донор определила сущность автохтонных культур Америки как культур-
реципиентов. На самом деле, с конца XV в. и до нашего времени невиданными темпами осуществляется «метисация» культурной жизни, причем благодаря синтезу разных типов сознания в этом процессе ярко выражается мифотворческое осмысление мира, чему способствовало восприятие европейского романтизма и барокко, повлиявших на так называемое «креольское барокко». Васильева отмечает просветительский характер испано-американс-кой философии, которая является не только способом познания мира, но и инструментом его преобразования.
Осознание культурной самобытности достигло пика в конце XIX — начале XX в., когда влияние самобытного мировидения потеснило европейское доминирование. Основоположники оригинальной философии континента Антонио Касо и Васконселос, обратившись к теме создания «нового гуманизма», имеющего многие точки соприкосновения с художественной литературой, поставили в центр внимания проблему человека, конкретно — человека «пятой расы», т.е. латиноамериканца в контексте его культуры. Но культурологическая проблематика человека изначально имела тяготение к онтологии, подчиняющей себе гносеологию. Поэтому так называемый «эстетический монизм» Васконселоса обращен к эмоциональной составляющей научного и эстетического познания. Обращение же к сим-волу и мифу стало своего рода реакцией на позитивизм и эволюционизм, просочившиеся в Латинскую Америку после ее освобождения от колониальной зависимости.
Стремление преодолеть четко осознаваемый кризис европейского рационализма побудил философа обратиться к учениям Ницше, Бергсона, Ортеги-и-Гассета и др., в которых жизнь понимается как эстетический феномен, а философия, по словам Бергсона, «предстает как жанр, видами которого являются различные искусства» (цит. по: с. 27). Для Васкон-селоса философское произведение интересно только тогда, когда оно эстетично «как в области содержания, так и в литературной форме» (с. 29), когда оно не замкнуто по правилам логической системы.
Эстетический монизм построен на иерархии триад: космической триаде преобразования энергий соответствует триада движения человеческого сознания; биологическое поведение человека также имеет триад-ную иерархию. В генезисе искусства выделяется триада, в которой искусство соподчиняется аполлоновскому, дионисийскому и мистическому началам. В музыке — самом высоком из искусств — присутствует триада в виде мелодии, ритма и контрапункта. В построении своей концепции Васильева подчеркивает значение образа и символа, особенность кото-
рых состоит, в отличие от философствования, обращенного к интеллекту и логике, в их открытости.
Обращаясь к онтологическому содержания взглядов Васконселоса, Васильева сосредоточивает свое внимание на значении такого эстетического понятия, как «ритм», которому она придает онтологическое значение. Она считает, что в таком подходе заложены неприятие линейной концепции развития мира и человека, пропагандируемой позитивизмом, а также стремление понять законы творчес-кого акта не только в искусстве, но и в самой Вселенной: ритм — динамическое начало, синтезирующее диалектику движения, преобразующего инертную материю, соединяя конечное и бесконечное, относительное и абсолютное; вскрывая корни бытия, ритм погружается в глубины иррационального, подчиняя все единому вселенскому ритму. В нем проявляется телеологическое намерение Бога, поэтому он управляет и судьбой человека, подчиняя человека ритму вселенской судьбы. Благодаря ритму осуществляется связь с будущим.
Здесь Васильева усматривает родство с культурными реалиями России начала ХХ в. Так, Бердяев в «Новом Средневековье» видел в мире чередование дневных и ночных ритмов, А.Белый считал, что в ритме смысл дан шире социального и глубже индивидуального абстрактного смысла, В.В.Маяковский трактовал ритм как первооснову художественного творчества, а для Велимира (В.В.)Хлебникова в ритме человек сливается с природой, которая становится единой вселенской личностью. Действительно, в те годы обе страны (Россия и Мексика) переживали революционные перевороты и осмысляли пути дальнейшего развития обновленного общества.
Ритм является не только выражением и символом динамики движения, он обладает способностью лишать движение каузального характера, переводя его на уровень восхождения к духовной сфере. Подобно художнику, ритм создает новую действительность. Совпадающие ритмы субъектов творят любовь, ритм гармонизирует также процесс символизации этических ценностей, приспосабливая эмоции человеческого поведения к высшим целям. По Васконселосу, ритм — существенный признак категории красоты, центральное понятие его эстетики. По его мнению, для красоты равнозначимы онтологический, гносеологический и аксиологический аспекты: там, где речь идет о красоте, мы имеем дело с преобразованием инертной материи по эстетическим динамическим законам,
поскольку совпадение ритмов души и ритмов материи порождают гармонию и вызы-вают эмоцию красоты.
Для Васконселоса эстетическая деятельность лежит в основе любого творческого процесса и предстает как неизбежный процесс символизации. Философ полагает, что дуализм субъекта и объекта преодолевается не при помощи диалектики и не при помощи абстракции, а посредством перенесения их обоих из плана неистинного, неэстетичного, «грязного» бытового существования в план существования истинного — эстетического, т.е. абсолютного На этом поле биологические ритмы преобразуются в ритм души, а биологическая энергия переходит в духовную.
Методологическим принципом Васконселоса является не анализ, на котором базируется рационализм, а синтез, к которому стремятся не только художник и философ, но и сама жизнь. Речь идет о сверхчеловеческой эмоции, воплощаемой в стремлении к постижению высшей любви, высшей сущности, или единого Бога. Эта тяга к единому, всеобщему, универсальному отличает и русских философов начала ХХ в.
В отличие от научного познания, опирающегося на абстрактные умозаключения, эстетическое познание, схватывая саму жизнь, опираясь на нее и преобразуя ее, способно «войти в объект» не для того, чтобы познать его с помощью рассудка, а для того, чтобы преодолеть его, возвыситься над ним и тем самым способствовать становлению нового. Поэтому образы восприятия (бытовой и художественные) субстанциально едины, хотя и различаются иерархически: в первом отражаются чувственные характеристики предмета, вторые — сверхрациональны и гедони-стичны, приносят радость соприкосновения с динамикой становления. Последние образы трансцендентальны, стремятся к бесконечному и (символически) к абсолюту.
Васконселос, основываясь на изучении византийского и испанского искусства, а также на ницшевской теории культуры, закладывал в основу морали эстетическое начало: прямая дорога к царству Божьему и абсолютной морали лежит через творение эстетических ценностей символического характера, призванных в синтезе превзойти феноменальный мир вещей, т.е. материальное. Он хотел с помощью искусства обрести «новое христианство», в котором художник и народ, объединенные идеей национального становления и самоутверждения, столь глубоко обновят мораль, что этика сольется с эстетикой. Васильева видит в этом перекличку с носителями нового религиозного сознания в русском Серебряном веке. Тогда у нас пытались создать христианство «третьего завета»
(З.Гиппиус, Д.Мережковский и др.) и опереться «на новую соборность» (Вяч. Иванов). Попытки философа придать своим идеям практическое значение, заключает автор, связаны с его педагогической деятельностью, ориентированной на человека, передача которому собственного эмоционального заряда, способна преобразовать на эстетических началах будущую жизнь латиноамериканского общества.
И.С.Андреева
2004.03.003. УЛЫБИНА Е.В. СТРАХ И СМЕРТЬ ЖЕЛАНИЯ. — М.: Модерн-А; СПб.: Акад. исслед. культуры, 2003. — 320 с.
В книге рассматриваются различные варианты трансформации человеческого желания как феномена, создаваемого искусственно в пространстве культуры и посредством культуры. Монография имеет сложную, многоплановую структуру.
Психоанализ З. Фрейда. Эта тема представлена в основном «в семиотическом варианте» Ж.Лакана, соединяющем «слово и сексуальность», показывающем «их глубокое внутреннее единство» (с. 16). Само желание, феномен которого исследуется в книге, позиционируется прежде всего в контексте лакановской интерпретации фрейдистских символических конструкций (Эдипов комплекс, инцест, Я — Оно — сверх-Я). Для Лакана человек — это существо, прежде всего желающее, «но его желание имеет не природную, биологическую основу, а культурноисторическую, социальную. Желание задается интерсубъективным пространством, имеющим знаковую природу, и именно формирование желания делает человека человеком» (там же).
«Неожиданный А.Н.Островский». Этот сюжет книги развертывается в рамках сопоставления классического и неклассического вариантов психоанализа с психологическими, историко-культурными концепциями, а также с русскими литературными произведениями. Автор анализирует взгляды Л.С.Выготского, А.Н. Леонтьева, М.М.Бахтина, П.А.Флоренского и современного российского писателя Владимира Сорокина. Основной массив анализируемого материала — ментальность российской жизни, представленная «в литературном и научном слове» русских мыслителей (в этом смысле исключением выглядят анализ «Фауста» Гёте, кинофильма П.А.Андерсона «Магнолия», а также трактовка феномена рекламы).
Обращение к персоналиям русской культуры обеспечивает адаптацию психоанализа к скрытым возможностям российской ментальности,
