CC BY
63между зрением человека и насекомого сравнивается с разницей между полутоновым клише на тончайшем растре и тем же изображением на самой грубой сетке, которой пользуются для газетных репродукций. Набокова занимал вопрос об эволюции художественного видения: «Показателем того, как на протяжении веков развивалось искусство описания, могут служить перемены, которые претерпело художественное зрение, фасеточный глаз становится единым, необычайно сложным органом, а мертвые, тусклые "принятые краски" (как бы "врожденные идеи") постепенно выделяют тонкие оттенки и создают новые чудеса изображения» [9]. Прием взаимоотражения крайних точек мысли, «обратимость» образов (фраз, слов), наоборотное прочтение тематических оппозиций составляет существенную черту художественного мышления В. Набокова. Человек -это и соглядатай, и поднадзорный одновременно, а вещи - наблюдаемые и наблюдающие. Мир представляется таким, каким его видишь, обернувшись назад: «И вечно за плечом маячит Муза, оборотень странный» («Бледное пламя»). Еще один любимый принцип - изображение настоящего как будущего воспоминания: «будущий читатель - отражение автора во времени» [10]. Замысловатые оптические метаморфозы похожи на механизм действия перевернутого телескопа, увеличивающего задний план (Лужин хранил образы прошлого в памяти, словно под увеличительным стеклом).
Ход мысли «туда - обратно» в метафорической символике писателя получает различные номинации: прием обратной перспективы, наоборотного совпадения; эквилибристика мыслей, вертикальное изложение мыслей; прожектор обратного осмысления. Описывая «акробатику слов и мыслей» в романе «Ада», автор замечает, что он ставит метафору с «ног на голову» не ради одной только трудности трюка, но из потребности «воспринять в обратной перспективе низвергающийся поток или восходящее солнце, восторжествовать в определенном смысле над "ардисом времени"». Набоков экспериментирует, чтобы показать «изумительно абсурдный мир нашего сознания». Порождае-
мый обратимостью сдвиг делает равноправными члены оппозиций другое / то же самое, различие / сходство, внутреннее / внешнее, тот / этот мир, действительность / иллюзия. Полюса антитез являются равными (одинаково возможными) реализациями одного положения вещей.
Набоковым чутко улавливается одновременность протекания различных процессов, развивающихся в одном направлении или противоположных: «Сходства - это лишь тени различий» («Бледный огонь»). Дискурсивная амбивалентность делает верх / низ, начало / конец взаимоотражаемыми; в смерти утверждается рождение. Понятие «обратная, передняя вечность» в романе «Другие берега» олицетворяет «бездну преджизненную».
Повышенная обратимость семантики текста, прямая и обращенная версии темы, игра противоположными смыслами характерны для набоков-ского мира переходных состояний. Внутренняя обратимость и «иррациональные нормы», «закон обратного контраста», как доказал Набоков, естественны для искусства, они объясняют безграничность его возможностей.
Литература
1. Мамардашвили М. Лекции о Прусте. М., 1995. С. 273.
2. Успенский Б. А. Семиотика искусства. М., 1995. С. 247.
3. Бройтман С. Н. Историческая поэтика. М., 2001. С. 141.
4. Раушенбах Б. В. Геометрия картины и изобразительное восприятие. СПб., 2001. С. 268-269.
5. Набоков В. В. Собрание сочинений: в 4 т. Т. 3. М., 1990. С. 17.
6. Там же. Т. 4. С. 233.
7. Там же. С. 233.
8. Набоков В. В. Лекции по зарубежной литературе. М., 1998. С. 256.
9. Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М., 1996. С. 89.
10. Набоков В. В. Лекции по зарубежной литературе ... М., 1998. С. 305.
В статье рассматривается информационная функция фонических структур знаменитого стихотворения Э. По «Ворон» в соотношении с процессами звуковой метафоризации и семантизации стихотворной речи, позволяющими судить о восприятии русским читателем особенностей идеостиля автора.
Ключевые слова: Э. По, фонические структуры, звукообраз стихотворения, идеостиль, звуковая мета-форизация.
l. n. ryaguzova. the «artistic vision» as a theoretical and artistic concept
Basing on the material of V. V. Nabokov's works and aesthetic statements, the author of the article tries to give theoretical and literary (relying on categorical apparatus of inoscientific spheres) reasons for the author's specificity of artistic vision.
Key words: direct and reverse prospect, artistic optics, artistic vision, interpretation.
Е. Г. СОМОВА
ЗВУКООБРАЗ СТИХОТВОРЕНИЯ Э. ПО «ВОРОН» В ВОСПРИЯТИИ РУССКОГО ЧИТАТЕЛЯ
Тезис о влиянии на поэтическое творчество «определенный комплекс звуков, который, запол-звукообраза был выдвинут когда-то Д. И. Выгод- няя в данный момент сознание поэта, заставляет ским. Термин «звукообраз» трактуется им как его подбирать в произведении звуки, тождествен-
46 "Культурная жизнь Юга России"
№ 2 (45), 2012
ные или аналогичные имеющимся в комплексе» [1]. Как нам представляется, изучение специфики формирования звукообраза помогает пониманию особенностей идеостиля художника.
Мы поставили задачу выявить особенности восприятия звукописи программного произведения Э. По «Ворон» русскозычными реципиентами, в достаточной степени владеющими английским языком. Без сомнения, даже неискушенный русский читатель, способный прочитать оригинал этого текста, попадает под влияние звуковой волны стихотворения. Э. По осознанно выстраивает свое произведение, направляя его звучание «в область красоты и печали», о чем и пишет в своей «Философии композиции» [2]. Он находит звуковой лейтмотив - рефрен «nevermore» ('никогда'). Из этого звукового стержня развертывается весь звукоряд поэтического текста. Можно предположить, что «nevermore» является ведущим звукообразом произведения. Выбор рефрена в качестве звуковой основы Э. По объясняет особенностями его звучания: соотношением долгого [о] как наиболее звучного гласного с [r] как наиболее продуктивным согласным. Автор усиливает звуковое воздействие рефрена перекличкой с заголовком, являющимся отчасти его звуковым перевертышем: «never» / «raven» ('ворон'). В заголовке [r] -начальный звук, который, по мнению психолингвистов [3], всегда привлекает особое внимание в стихе. Звуковая организация рефрена поддержана в тексте несколькими ключевыми словами. Все «ключи» четко разделены по звуковым характеристикам на две антагонистические группы. С одной стороны - «never», «raven», «nothing», «darkness», соотносящиеся с негативным планом содержания стихотворения с другой - «lost», «Lenore», «more», которые обращены к теме светлой грусти и любви.
Все аллитерации «Ворона», кроме традиционно излюбленных в английском поэтическом языке аллитераций на f, g, h [4], восходят к звуковому составу рефрена и слов-ключей. Непременное стремление Э. По ввести в звуковую ткань произведения привычно-популярные f, g, h, очевидно, объясняется заявленным им в теоретической работе «Философия композиции» желанием «запрограммировать» свое стихотворение на успех у читателя.
Эти аллитерации используются при передаче трагического состояния лирического героя: «Filled me with fantastic terrors never felt before» -[f], «On this home by Horror haunted» - [h].
Аллитерации, составляющие базовый прием стихотворения, поддержаны нетипичными для русского поэтического языка фоно-графическими возможностями английской речи. Слова в стихотворной английской строке могут объединяться одновременно и звуковым и графическим повтором, поскольку имеет место неадекватность английского письма и произношения. Например, в строке «And the silken, sad, uncertain, rustling of each purple curtain» графическое единство c в словах «uncertain» - «curtain» поддержано звуковым соответствием s / с в словах «silken», «sad», «rustling».
В тексте стихотворения «The Raven» обнаруживается большое количество фонетико-графи-ческих параллелей.
Например, в строке «Whether Tempter sent, or
whether tempest tossed thee» первые три слова объединены двойной ассоциативной связью: [th], [t], [s], [th] графически соотнесено с t, а по звучанию с /s.
Похожая звуко-графическая связь объединяет слова в строках «Silance, nothing more» - s / c / th и «Guessing, but no syllable expressing» - ss / s / s / x / ss.
Наличие подобной двойной связи делает «стиховые ряды» произведения необычайно тесными. Э. По в аллитерациях неизменно обращается к одним и тем же созвучиям, включающим [t], [h], [l], [v], [r], [m], [f], [s], [g]. Особенно частотны аллитерации на [s], которые обычно сочетаются в повторе с другими ключевыми согласными [n], [w], [l], [r].
Например: «Sorrow, sorrow for the lost Leno-ur» - sr / st; «Still is sitting» - stl; «Sitting lonely on the placid bust, spoke only» - stl / ls / st.
Анализ показывает, что символика звуковых доминант в стихотворении неизменно эмоционально поддерживает вербально передаваемую информацию. Звучание собственных имен в произведении обнаруживает сильное влияние звуко-символизма. Наиболее наглядно это проявляется в выборе имени оплакиваемой потерянной любимой (Lenore) и мифического персонажа - Афины Паллады, скульптурный бюст которой становится прибежищем ворона («the bust of Pallas»). Фоника слов соотнесена в тексте и поддерживает созданный автором эмоциональный контраст в стихе, обозначенный вербально соположением лексем «lenore», «pallas» и «raven». Звуковое сходство заставляет сопоставить в тексте эпитеты «placid» (спокойный) и «pallid» (мертвенно-белый), которыми автор характеризует бюст Афины. (Известно, что в поэтической символике XIX века белый цвет в эпитетах неизменно служит выражению идеи чистоты либо мертвенности [5]). Эпитеты объединены звуковым повтором pla со словом «pallas». Очевидно, звуковой строй выбранных эпитетов неосознанно влияет на поэтические ассоциации автора, становясь мотивацией выбора мифического имени «pallas». Самым частотным приемом в стихотворении является расположение в строке звукоповторов многоконсонантного слова между двумя или несколькими более простыми по составу словами. Например: «Blessed with seeing bird» - bsd / s / bd (Курсивом выделено базовое многоконсонантное слово).
В основе развертывания всех звуковых рядов обнаруживается прием, позволяющий созвучию варьироваться, выступая то в полном, то в усеченном виде. Излюбленный Э. По прием тавтологии в строках выполняет такую же функцию, как и дробление повторов многоконсонантных слов. Автор избирает для тавтологического повтора лексемы, различающиеся только одним звуком, обычно согласным, как, например, в звукорядах «morrow - borrow - sorrow», «lonely - only», «tapping - napping - rapping», «evil - devil». Реже встречается группировка слов с аналогичными корнями: «dreamly dreams», «fast fasten». Тавтология позволяет поэту создавать концентрацию важных для него звуковых доминант в строке. При этом повторы фиксируют на себе внимание читателя, служа дополнительной мотивировкой авторского замысла. Тавтология в стихотворении часто сочетается с флектированием основ. Так, в строке «Tell his songs one burden bore» в тавтоло-
гичных словах чередуются гласные основы - [о] (bore), [u] (burden). Для английской поэзии приемы, обращенные к гласным фонемам, являются относительной редкостью. Э. По не только осуществляет простую мену гласных, но и усложняет прием, «маскируя» основу дополнительной звуковой или графической игрой (перевертыши «raven» / «never»). Мена гласных в стихе всегда сопровождает вербальное сопоставление: так, в строке «Bird or beast upon the sculptured bust» сопоставляются лексемы «beast» - «bust».
Сильное воздействие на читателя оказывает прием монотонии, применяемый прежде всего в рифмах. По мысли автора (см. «Философию композиции»), главная роль в этом приеме отводится [о], поскольку этот звук лучше всего соотносится с печальной тональностью стихотворения. Второй звуковой доминантой является [е]. Постоянное повторение рефрена способствует тому, что лексическое значение слова постепенно перестает привлекать внимание читателя, а звучание повтора начинает выступать более выпукло. Моното-ния в стихе, подкрепляясь внутренними рифмами, позволяет выстраивать звуко-смысловые ассоциативные ряды (например, «morrow» - «borrow» -«sorrow») и выполняет суггестивную функцию, вызывая меланхолическое настроение у читателя. Звуковой состав ключевых слов «разбросан»
в тексте в виде многочисленных орнаментальных повторов. Концентрация нужных автору фонических структур с определенными акустическими характеристиками приводит к семантизации звука и усиливает образно-смысловое содержание текста.
Как представляется, все применяемые Э. По стилистические приемы создают в стихе максимальную «тесноту стиховых рядов» [6]. Звуковая суггестия в стихе в сильной степени способствует парадоксальному возрастанию смысловой и эстетической информации.
Литература
1. Выгодский Л. Д. Из эвфонических наблюдений // Пушкинский сборник. M.; Петроград, 1923. С. 54.
2. Poe E. A. The Philosophy of Composition // Edgar Allan Poe / sel. and еd. by Philip Doren Stern. N. Y., 1977.
3. Кулешова О. Д. Роль фоносемантики в речевом воздействии // Оптимизация речевого воздействия. M., 1990.
4. Гальперин И. Р. Информативность единиц языка. M. 1974.
5. Краснянский В. Развитие сложного эпитета // Проблемы структурной лингвистики. M., 1989.
6. Тынянов Ю. Н. Проблема стихотворного языка. M., 1965.
YE. G. soMovA. souND IMAGE oF E. poE's poEM «THE RAvEN»
in the perception of Russian reader
The article deals with the informative function of phonic structures in E. Poe's famous poem «The Raven» in relation to the processes of sound metaforization and semantization of verses. These processes allow to judge how Russian reader percepts the peculiarities of author's idiostyle.
Key words: E. Poe, phonic structures, sound image of a poem, idiostyle, sound metaforization.
А. В. ТАТАРИНОВ
АНГЛИЙСКИЕ И АМЕРИКАНСКИЕ РОМАНЫ 2010 ГОДА: СЮЖЕТНАЯ СТРАТЕГИЯ И КОНЦЕПЦИЯ МИРА
На материале новых романов И. Макьюэна, М. Эмиса, М. Каннингема и Дж. Франзена рассматривается одна из значимых сюжетных стратегий современной западной литературы.
Ключевые слова: современная литература Англии и США, стратегия сюжета, концепция художественного мира, антиметафизический пафос.
В 2010 году в Англии и США были опубликованы новые романы авторитетных мастеров западной прозы: «Солнечная» («Solar») Иэна Макьюэна, «Беременная вдова» («The Pregnant Widow») Мартина Эмиса, «Начинается ночь» («By Nightfall») Майкла Каннингема, «Свобода» («Freedom») Джонатана Франзена [1]. Мир, созданный в этих текстах, свидетельствует о единстве духовного жеста, об одной из значимых стратегий литературы современного Запада, суть которой заключается в снижении драматизма, отказе от метафизики и усилении присутствия се-мейно-бытовых контекстов.
Русская литература продолжает искать знаки присутствия иных миров в текущей социальности. Иначе обстоят дела в западном романе, где сделана ставка на совершенство изображения
повседневности, полностью вобравшей в себя человека, избавившей его от Неба и Ада. Герой безальтернативно помещен в свое настоящее, которое незаметно, без агрессии превращается в «близкую старость». Есть жилье, работа, деньги, много вкусной еды, неограниченные возможности для путешествий. Нет безумцев, зараженных той или иной шизофренической идеей, исчезли из текста маньяки, убийцы, агрессоры. Отсутствует важная для Запада борьба с тоталитаризмом в разных контекстах. Много страниц посвятили этой битве Милан Кундера, Джулиан Барнс, Умберто Эко, Джон Фаулз. Сейчас уже и бороться вроде бы не с чем. Все праведники и злодеи исключены из сюжета. Остались просто нормальные люди. Их главное желание - без осложнений, сохраняя комфорт движения, без больших эмоциональных
