Научная статья на тему 'Знания о мире и языке в когнитивной семантике формы слова'

Знания о мире и языке в когнитивной семантике формы слова Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
429
73
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ЗНАНИЕ / ТИПОЛОГИЯ ЗНАНИЙ / СЛОВО / ФОРМА СЛОВА / ФУНКЦИИ СЛОВА И ЕГО ФОРМ / ОСОБЫЕ ФОРМЫ ЧАСТИ РЕЧИ / КАТЕГОРИЯ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ / KNOWLEDGE / TYPOLOGY OF KNOWLEDGE / WORD / WORD FORM / FUNCTIONS OF WORD AND ITS FORMS / SPECIAL FORMS OF PARTS OF SPEECH / REPRESENTATION CATEGORY

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Шарандин Анатолий Леонидович

В статье рассматриваются функции слова как языкового знака и форм слова с позиций концептуализации и категоризации, связь слова и его форм с типологией знаний и отражение разных форматов знаний в когнитивной семантике слова.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

KNOWLEDGE ABOUT WORLD AND LANGUAGE IN COGNITIVE SEMANTICS OF WORD FORM

The article views the functions of the word as language unit and forms of word from position of conceptualization and categorization, link of word and its forms with typology of knowledge and reflection of different formats of knowledge in cognitive semantics of word.

Текст научной работы на тему «Знания о мире и языке в когнитивной семантике формы слова»

УДК Si’37

ЗНАНИЯ О МИРЕ И ЯЗЫКЕ В КОГНИТИВНОЙ СЕМАНТИКЕ ФОРМЫ СЛОВА1

© Анатолий Леонидович ШАРАНДИН

Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерация, доктор филологических наук, профессор-консультант кафедры русского языка, почетный работник высшего профессионального образования РФ, e-mail: [email protected]

В статье рассматриваются функции слова как языкового знака и форм слова с позиций концептуализации и категоризации, связь слова и его форм с типологией знаний и отражение разных форматов знаний в когнитивной семантике слова.

Ключевые слова: знание; типология знаний; слово; форма слова; функции слова и его форм; особые формы части речи; категория репрезентации.

Типам знаний и их репрезентации в языке в настоящее время посвящены многие работы, в частности, фундаментальная работа Е.С. Кубряковой «Язык и знание» (2004) и совместные сборники Института языкознания РАН и Тамбовского государственного университета им. Г.Р. Державина «Проблемы представления (репрезентации) в языке. Типы и форматы знаний» (2007), «Типы знаний и их репрезентация в языке» (2007), «Когнитивные исследования языка. Вып. 3. Типы знаний и проблема их классификации» (2008).

В «Философском энциклопедическом словаре» знание определяется как «результат процесса познания действительности, адекватное ее отражение в сознании человека в виде представлений, понятий, суждений, теорий» [1, с. 192]. При этом отмечается, что отношение к действительности носит многоуровневый и сложно опосредованный характер. В качестве основного средства, выражающего это отношение и создающего опо-средованность в отношениях «действительность - человек», выступает прежде всего язык. Однако язык в этом случае оказывается не только средством общения и познания действительности, но и объектом этой действительности, познание которого приводит к формированию самостоятельного типа знаний о нем.

В статье «Оппозитивные отношения в системе знаний» [2] мы попытались представить систему знания как упорядоченную со-

1 НИР выполнена в рамках реализации ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг.

вокупность разных типов знаний, имеющих свой ранг и свое концептуальное пространство, что позволило определить иерархию типов знаний и тем самым их информационную специфику, которая связана с познанием действительности посредством языка. В этой системе знаний, построенной на основе оп-позитивных отношений между разными типами знаний, самыми «весомыми» оказываются специальные знания. Именно они, скорее всего, являются прототипом знания, обладая всеми положительными значениями различительных признаков в рассматриваемой типологии знаний. В наименьшей степени понятие «знание» ассоциируется с обыденным (житейским, бытовым, практическим) знанием, которое демонстрирует немаркированный характер во всех оппозициях, и лишь противопоставление незнанию вообще позволяет осознавать его как знание, как то, что имеет коммуникативно значимую информацию. Но, будучи немаркированным, обыденное знание обеспечивает устойчивость и динамичность системы знания, выполняя основную функцию - собственно коммуникативную.

Прежде всего отметим, что противопоставление «слова» и «формы слова» отражается не во всех типах знаний, а точнее, оно не оказывается востребованным, релевантным для всех типов знаний. Наиболее наглядным примером этого является обыденное знание. С точки зрения обыденного сознания слово - это то, что мы произносим, читаем, то, с помощью чего мы называем предметы и явления действительности, то,

что хранится в нашей памяти. Вот характерные примеры: «Полоний: Что вы читаете, принц? Гамлет: Слова, слова, слова» (В. Шекспир); «Молчат гробницы, мумии и кости, - / Лишь слову жизнь дана: / Из древней тьмы, на мировом погосте, / Звучат лишь Письмена» (И. Бунин).

В обыденном сознании носителей языка понятие формы слова нерелевантно, т. к. любая форма слова воспринимается как самостоятельное слово в составе высказывания. Более того, даже такие компоненты высказывания, как предлоги, союзы и частицы осознаются в качестве слов. Поэтому понятие формы слова, скорее всего, оказывается следствием наших знаний по освоению языка как знаковой коммуникативной системы, как самостоятельного объекта действительности. Именно с точки зрения обыденного сознания слово оказывается вовлеченным во все сферы человеческой жизни и окрашено человеческими качествами в зависимости от коммуникативного опыта человека. Ср.: «Словом можно убить, словом можно спасти, / Словом можно полки за собой повести. / Словом можно продать, и предать, и купить, / Слово можно в разящий свинец перелить» (В. Шефнер).

Наряду с обыденным знанием, в системе некреативных знаний представлено религиозное знание, которое отражает религиозный взгляд на восприятие действительности и реализует магическую функцию языка. В этом случае человек в своем познании действительности руководствуется не своим взглядом на мир, а тем, что определено высшими силами, вследствие чего ему приходится принимать на веру то, что предписано свыше, т. е. ту систему представлений о мире с его духовными ценностями, которую сформировали высшие силы. Религиозные знания - это те знания, которые сообщены человеку через «слово божие», и в этом смысле они некреативны, ибо их содержание «понимается как вечное, абсолютное, не подлежащее какому бы то ни было историческому изменению» [1, с. 676]. Поэтому с точки зрения религиозных знаний слово - это «дар божий», «слово божие», то, что было дано человеку богом для понимания «откровения божьего». Слово имеет магическую силу, и, по существу, носитель языка фетишизирует слово божественное, верит в его

сверхъестественные свойства. Здесь также отсутствует противопоставление слова и его формы. Слово в любой форме оказывается самодостаточным и ценным для понимания сакрального текста. Показательна в этом отношении дискуссия о допустимости или недопустимости перевода языка сакрального текста на современный русский язык.

В системе типов знания, как мы уже отметили выше, высший ранг имеет специальное научное знание, которое характеризуется «наличием специальной информации». В отличие от философского знания, где представлена обобщенная система взглядов на мир, на отношение к нему со стороны человека, что позволяет использовать философское знание в качестве методологической базы, включающей в себя систему фундаментальных понятий, специальные знания связаны с отражением познания объектов той или иной конкретной науки, в нашем случае с познанием языка как объекта лингвистики. Именно в рамках специальных лингвистических знаний получает свое обоснование разграничение понятий «слово» и «форма слова». В этом случае языковое сознание, определяющее научное познание системы языка, позволяет систематизировать результаты функционирования слова в плане категори-зующей функции языка, что дает возможность моделирования речемыслительной деятельности человека с целью наиболее экономного представления процесса номинации и слово-формопорождения (деривации), а также тех языковых знаний, которые обусловливают осмысление этого процесса и его единиц в когнитивно-дискурсивном аспекте языка.

Как известно, реальная коммуникация всегда в той или иной степени связана с функционированием слова, которое предстает в определенной форме. Поэтому понятие формы слова оказывается следствием наших знаний по освоению языка как знаковой коммуникативной системы, выступающей в качестве естественного объекта, коррелирующего с действительностью, познание которой нашло отражение в языковом сознании. В результате слово как языковой знак отразило реализацию и сознания как такового, связанного с освоением действительности (концептуальное сознание), и языкового сознания, связанного с различными формами вербализации этой действительности. Формы

слова, будучи его представителями в высказывании (предложении), оказываются в этом случае языковыми единицами, совмещающими выполнение языком двух его основных функций - коммуникативной и когнитивной. При этом коммуникативная функция определяет функционирование слова как языкового знака в его дискурсивной форме, т. е. как морфолого-синтаксического образования, а когнитивная функция проявляется в объективации и репрезентации как предметнопонятийного содержания посредством слова (лексемы), так и дискурсивного содержания посредством языковой формы. Поэтому в целом у словоформы мы наблюдаем своего рода двойную референцию, которую по отношению к производному знаку Е.С. Кубря-кова определила так: «... отсылать и к действительности, и к языку». По ее мнению, «сам акт номинации осуществляется в дискурсе и ментальной деятельности человека не только для того, чтобы обозначить новую реалию и тем самым служить наречению мира, но и для того, чтобы обеспечить протекание дискурса, связать разные его отрезки и выполнять разные текстообразующие функции» [3, с. 407].

На наш взгляд, человек делает достоянием своей памяти и сознания не только конкретные выражения (высказывания), но и результаты абстрагирующей функции языка -формы. Если человек знает, что это форма 1-го лица единственного числа настоящего времени, то эта форма является значимой для него, поскольку она объективирует ряд типичных конкретных высказываний, описывающих ситуацию действия говорящего в данный момент речи как реальный факт. Он овладевает знанием лексического значения слова, но не затрачивает при этом усилий на реализацию формы данного слова в определенном контексте. Поэтому и важно определиться в разграничении понятий «слово» и «форма слова», поскольку их функции принципиально различны: «слово» как языковой знак объективирует окружающий нас мир, а «форма слова» как языковая единица - отношения между различными сторонами этого мира. Это не означает, что формы слов не объективируют действительности. Они объективируют, но их объективация вторичная, результат преломления в сознании человека той первичной объективации, которая осуществлена знаковым (лексическим) спосо-

бом. Поэтому и важно, после выявления первичной объективации, установить механизм и формы реализации вторичной объективации, той категоризации, которая функциональна в узком смысле слова, поскольку сориентирована на высказывание, на функционирование языкового знака (слова) в высказывании, в тексте.

С точки зрения специальных знаний, в данном случае лингвистических, слово - это грамматически оформленный знак коммуникативной системы человека, аккумулирующий отражение предметно-понятийной стороны действительности путем ее называния или указания на нее и предназначенный для передачи конкретной информации на правах самостоятельного элемента (члена) высказывания (предложения) [4]. В этом определении есть специальная информация, в частности, о грамматике как средстве оформления языкового знака, тем самым отличающем его от понятия знака вообще, т. е. от философских знаний о слове.

На наш взгляд, необходимо помнить, что есть слово и слово. Есть слово как своего рода аналог того объекта действительности, обозначением которого он является, и есть слово как единица языка, включенная в коммуникативный процесс.

В этом плане показательно отношение исследователей к статусу такой лексической группировки, как тематическая группа. Они отмечают экстралингвистическую направленность ее содержания и считают, что слова в ней оказываются своего рода «слепками», «фотографиями» тех или иных фрагментов действительности. Например, лексический состав тематической группы «Части человеческого тела» обусловлен физиологической организацией человека, строением его тела. И собственно языковых закономерностей, позволяющих описать связи между словами в тематической группе, по существу, нет. Как отмечает Е.Е. Котцова, «состав тематической группы задается не общим языковым значением, а самой реальной действительностью, объективными отношениями между ее явлениями (денотатами), т. е. во многом определяется привходящими внеязыковыми, экст-ралингвистическими факторами» [5, с. 96].

С другой стороны, лексические обозначения, передавая знания о действительности, оказываются тем способом передачи знаний

о ней, который имеет языковой характер, поскольку они включаются в коммуникативный процесс, осуществляемый когнитивнодискурсивным способом. Именно включение в коммуникацию, представленную уже речемыслительными единицами (разного типами высказываний), в которых слово как номинативное обозначение предметов и явлений действительности получает языковое значение, позволяет слову в качестве номинативного знака реализовать свои функциональные речевые возможности, изменить статус знака вообще на статус языкового знака как единицы общения. И это изменение статуса слова сопровождается соотносительностью языковой формы и значения, т. е. слово становится единицей языка как коммуникативной знаковой системы. С этой точки зрения примечательна позиция В.В. Виноградова, который писал: «Слова, взятые вне системы языка в целом, лишь в их отношении к вещам и явлениям действительности, служат различными знаками, названиями этих явлений действительности, отраженных в общественном сознании. Рассматриваемые только под этим углом зрения слова, в сущности, еще лишены соотносительности языковых форм и значений. Они сближаются друг с другом фонетически, но не связаны ни грамматически, ни семантически» [6, с. 16].

В результате перед нами самая настоящая антиномия, определяющая, с одной стороны, что лексические обозначения (называния) не есть собственно языковые значения, поскольку представляют собой аналоговую репрезентацию действительности, когда сознание человека направлено на фонетическое (звуковое) оформление называний (ср.: «На «духе» с самого начала лежит проклятие -быть «отягощенным» материей, которая выступает здесь в виде движущихся слоев воздуха, звуков - словом, в виде языка». -К. Маркс и Ф. Энгельс. Немецкая идеология). А с другой стороны, лексические обозначения (называния) являются языковыми номинациями предметов и явлений действительности, представляя собой концептуальное содержание, неразрывно связанное с грамматическим оформлением (концептуальной структурой) языкового знака, которое они получают в коммуникации, где сознание человека направлено на использование слова для передачи сообщения в рамках такой ре-

чевой (дискурсивной) единицы, как высказывание, имеющей предикативную структуру, что приводит, в итоге, к его оформлению как когнитивно-дискурсивной единицы языка.

Таким образом, лексическая единица оказывается единством когниции (сознания), номинации (обозначения) и речевой деятельности (коммуникации). Причем когниция, представленная теми или иными ментальными структурами, в отношении к номинации использует фонетические (звуковые) механизмы оформления мыслительного содержания, тогда как в отношении к речевой деятельности реализует дискурсивные (морфо-лого-синтаксические) способы оформления мыслительного содержания. В первом случае это содержание не есть еще собственно языковое значение слова, оно в большей степени логическое, аналоговое, а во втором - мыслительное содержание может рассматриваться как собственно языковое значение, как собственно лексическое значение, обусловленное включением в коммуникативный процесс.

Вот почему в системе специальных лингвистических знаний оказалось востребованным собственно языковое научное понятие, соотнесенное с понятием слова и понятием формы слова. В качестве такого термина, который включил в свое содержание и понятие «слово», и понятие «формы слова», был использован термин «лексема»: «слово, рассматриваемое в контексте языка, т. е. взятое во всей совокупности своих форм и значений» [6, с. 17].

Таким образом, термины «слово» и «форма слова» в аспекте разных типов знаний отражают различную концептуализацию, будучи репрезентантом различного содержания концептуальных пространств, которые при этом оказываются взаимосвязанными и взаимодействующими. Показателем этого, на наш взгляд, являются толкования слов, представленные в толковых словарях русского языка, которые часто совмещают результаты, например, обыденного и научного познания действительности, в результате чего современная языковая картина мира предстает в креолизованном виде (ср.: «вода» - «прозрачная бесцветная жидкость, представляющая собой в чистом виде химическое соединение водорода и кислорода. Стакан воды.

Морская вода» - С.И. Ожегов. Словарь русского языка).

Для русского языка в целом и для теории частей речи в частности понятие формы слова является одним из основополагающих в плане определения границ лексемы, участвующей в категоризации действительности, которая объективируется, прежде всего, в лексических значениях слов. Поэтому и важно определиться в разграничении понятий «слово» как единицы номинации, обозначения и «форма слова» как языковой, когнитивно-дискурсивной единицы, поскольку их функции, как было отмечено выше, принципиально различны. В частности, если мы будем определять части речи как классы слов, связанных с отражением действительности, то в классификацию частей речи формы слов не должны включаться и не рассматриваться в качестве самостоятельных частей речи, что мы иногда обнаруживаем по отношению к причастию и деепричастию.

Например, глагол, как известно, относится к частям речи, имеющим наибольшее количество форм. По выражению В.В. Виноградова, «глагольное слово с богатством и разнообразием значений сочетает богатство и разнообразие форм» [6, с. 342]. Однако мнения языковедов относительно языкового статуса тех или иных глагольных образований высказывались разные и неоднозначные [6, с. 342-345; 7]. Большинство лингвистов соглашается с мнением В.В. Виноградова, согласно которому «слово, подводимое под категорию глагола, обычно представляет собой сложную систему многочисленных форм, которая образует парадигму спряжения и включает в себя причастия с их видоизменениями, деепричастные образования, а также видовые и отчасти залоговые варианты» [6, с. 345].

В отличие от В.В. Виноградова, рассматривающего отглагольные образования типа «бег», т. е. «девербативы» (Г. А. Золотова), в качестве отглагольных существительных, мы включаем их в систему глагольной лексемы как особые субстантивные формы глагола [8-10], наряду с другими особыми грамматическими формами - инфинитивом, причастием и деепричастием, которые оказываются противопоставленными классу «подлинных», собственно глагольных форм - предикативных.

Наиболее яркими представителями глагола как части речи признаются личные формы, как синтетические, так и аналитические (читаю, буду читать и т. д.). Неслучайно в некоторых пособиях глагол определялся как часть речи, изменяющаяся по лицам и числам.

Личные формы глагола в когнитивно -дискурсивном аспекте выступают как типичные и обязательные репрезентанты его частеречного концепта - процесса, реализуемого в предикативной позиции комплексом грамматических значений и соответствующих форм. Предикативная позиция позволяет различным формам конкурировать друг с другом (ср. конкуренцию видов, времен, наклонений), обеспечивая тем самым гибкость и устойчивость в объективации глагольного признака, а тем самым его значимость для человеческого восприятия познаваемой действительности. Но при этом, как справедливо отмечает Е.С. Кубрякова, «язык как бы накладывает некоторые объективные ограничения на возможности выбора». И далее: «. при всей гибкости и подвижности языковых форм, а также размытости границ некоторых категорий, благодаря которым в них может быть выделено их ядро и их периферия, использование этих форм регламентировано» [3, с. 313].

Наряду с формами, обеспечивающими объективацию глагольного признака в предикативной позиции, в языке представлены особые формы глагола, репрезентирующие его частеречную семантику в непредикативных позициях. В качестве таких форм выступают причастие, деепричастие и девербатив. В отличие от личных форм, имеющих максимальную морфологическую поддержку в плане реализации грамматических категорий глагола, непредикативные (особые) его формы реализуют эти категории не в полном объеме. Однако при этом утрата морфологических категорий глагола сопровождается «приращением» грамматических категорий других частей речи, тех, для которых та или иная синтаксическая позиция оказывается первичной в реализации их частеречной семантики. Таким образом, особые формы глагола - это результат его взаимодействия с другими частями речи в коммуникативном процессе (дискурсе, тексте). Эти формы отражают принципиально иную плоскость концептуализации действительности по

сравнению с формами грамматических категорий. В отличие от последних, приписывающих субъекту (объекту) простой глагольный признак, что обеспечивает однофокус-ность восприятия объекта (фигуры), в особых формах глагола представлена двухфо-кусность его восприятия, обусловленная взаимодействующими частеречными концептами. Показательно в этом плане мнение Е.С. Кубряковой, которая, анализируя номинативные ряды типа «белая скатерть - белизна скатерти», пишет: «Приписывая объекту простой признак, мы держим в фокусе сам объект (фигуру), но при использовании номинализации равное внимание уделяется одновременно двум объектам (фигурам) и конструкция приобретает вид двухфокусной» [3, с. 435].

Функционирование особых (гибридных) форм глагола наиболее ярко характеризует лингвокреативную деятельность человека, когда он может, «строя текст, сфокусировать внимание на разных деталях происходящего, поместить фокус внимания в какую-либо одну из граней ситуации, профилировать одного из участников ситуации или совершаемое им действие, или результат последнего. Описываемый референт остается, собственно, одним и тем же, но ракурс его рассмотрения изменен» [3, с. 399-400]. Ракурс же этого рассмотрения часто оказывается связанным с дискурсивными целями: «выразить как можно больше необходимой информации за счет наименьшего количества усилий и/или средств» [3, с. 409].

Другими словами, отличие особых (непредикативных) форм глагола от исходных слов не лексическое, а грамматическое (мор-фолого-синтаксическое), обусловленное

коммуникативно-дискурсивными целями. И это позволяет объединять особые формы с предикативными формами в один класс, в одну категорию - когнитивно-дискурсивных образований глагола.

Данные формы могут быть объединены в составе парадигмы, представляющей особую грамматическую категорию - категорию репрезентации русского глагола. Термин «категория репрезентации», по мнению

Н.В. Перцова, предложен А.И. Смирницким в «Морфологии английского языка» (1959). Данное понятие, считает Н.В. Перцов, в некотором смысле аналогично понятию «часть

речи». Отличие последнего понятия от репрезентации состоит в том, что разные значения признака репрезентации характеризуют формы одной и той же лексемы; что же касается разных частей речи, они характеризуют разные лексемы [11, с. 118].

На наш взгляд, выделение категории репрезентации, характеризующей глагол в целом, заслуживает внимания. Данная категория позволяет выявить содержательную сущность репрезентантов и увидеть их назначение в коммуникативном процессе. Объединение их в одну парадигму в этом случае, наряду с собственно морфологическими парадигмами грамматических категорий, дает возможность использовать ее в качестве характеризующего признака части речи, в качестве категории-параметра, но не рассматривать членов этой категории (парадигмы) в качестве самостоятельных частей речи.

Другими словами, явление репрезентации может иметь следующее истолкование. Категоризация действительности, реализуемая посредством частей речи, в основе содержания которых лежат базисные, в максимальной степени абстрагированные понятия, что делает их по существу семантическими примитивами, осуществляется в двух вариантах: 1) «жестком», который предполагает статический характер категоризации; 2) «нежестком», который определяется ее динамическим характером и учитывает взаимосвязи и взаимодействие частей речи в коммуникативном процессе (акте). Это нашло отражение в особых формах, которые связаны с разными сторонами взаимодействующих частей речи: с лексической семантикой одной из них и с грамматической формой другой. В результате возникают своеобразные «противоречивые знаки»: план содержания и план выражения не соответствуют однозначно друг другу. Такая «противоречивость» объясняется особенностями функционирования языкового знака во вторичных для него синтаксических позициях с определенной коммуникативной целью. Другими словами, существование и функционирование особых форм той или иной части - это способ и форма категоризации коммуникативного процесса, в котором часть речи может иметь как бы своих представителей (их можно назвать репрезентантами) для выполнения определенных коммуникативных задач.

В связи с обоснованием репрезентации глагола в коммуникативном процессе и рассмотрением ее в качестве особой когнитивно-дискурсивной категории возникает возможность дополнить определение глагола как части речи: глагол - это класс номинативных слов, обозначающих процессуальный признак, который реализуется в тех или иных формах грамматических категорий наклонения, времени, вида, залога, лица (рода) и числа, а также репрезентирован в предикативных и непредикативных формах в коммуникативном акте (речи, тексте).

1. Философский энциклопедический словарь. М., 1983.

2. Шарандин А.Л. Оппозитивные отношения в системе знания // Когнитивные исследования языка. Вып. 111. Типы знаний и проблема их классификации. Москва; Тамбов, 2008. С. 7589.

3. Кубрякова Е. С. Язык и знание. М., 2004.

4. Шарандин А.Л. Слово в аспекте знаковой теории языка // Слово и предложение: исследования по русскому языку и методике преподавания. СПб., 2007. С. 9-19.

5. Котцова Е.Е. Лексическая семантика в системно-тематическом аспекте. Архангельск, 2002.

6. Виноградов В.В. Русский язык. М., 1972.

7. Шарандин А.Л. Русский глагол: комплексное описание. Тамбов, 2009.

8. Руделев В.Г. Слово в лексической системе языка. Тамбов, 1984. С. 27.

9. Шарандин А.Л. К вопросу о языковом статусе девербатива // Горизонты современной лингвистики: Традиции и новаторство. М., 2009. С. 267-277.

10. Егорова Е.Н. Девербативы как субстантивные формы глагола: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Тамбов, 2009.

11. Перцов Н.В. Инварианты в русском словоизменении. М., 2001.

Поступила в редакцию 2i.04.20ii г.

UDC 81 ’37

KNOWLEDGE ABOUT WORLD AND LANGUAGE IN COGNITIVE SEMANTICS OF WORD FORM Anatoliy Leonidovich SHARANDIN, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Doctor of Philology, Professor-consultant of Russian Language Department, Honoured Worker of High Professional Education of Russian Federation, e-mail: [email protected]

The article views the functions of the word as language unit and forms of word from position of conceptualization and categorization, link of word and its forms with typology of knowledge and reflection of different formats of knowledge in cognitive semantics of word.

Key words: knowledge; typology of knowledge; word; word form; functions of word and its forms; special forms of parts of speech; representation category.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.