CC BY
31понимании о. В. Зеньковского в сознании каждого ребенка можно проследить духовно-религиозную историю всего человечества.
Ключевые слова: о. В. Зеньковский; русская педагогика; детское сознание; духовная жизнь ребенка; тео-педагогика; духовные основания семьи.
Meaning of a Christian image in theological pedagogics of fr.V. Zenkovsky
Kolesnikov S.A. doctor of philology, head of the department of general disciplines of the Belgorod Theological seminary (with missionary orientation), Russia, Belgorod [email protected]
Annotation. The article is devoted to the analysis of a pedagogical concept of fr. V. Zenkovsky. Basic principles of practical use of theological positions in it are shown. Description of a pedagogical method of fr. V. Zenkovsky and main vectors of development of a child are given. The emphasis is done on understanding of a structure of religious consciousness of a child. It is concluded, that according to fr. V. Zenkovsky in consciousness of each child spiritual and religious history of all mankind can be seen.
Key words: fr.V. Zenkovsky; Russian pedagogics; child's minds; a spiritual life of a child; God -pedagogics; spiritual foundations of a family.
Для о. В. Зеньковского педагогика и современность являлись нераздельными явлениями, определяющими главную суть сегодняшнего дня, и, самое важное, -определяющими факторами будущего человечества. Именно в педагогике становления христианского образа являет в себе вся полнота ответственности, которую в полной мере осознает православная теология, стремящаяся к практической реализации своей религиозной системы ценностей. В своей работе «Русская педагогика в XX веке» (1960) о. В. Зеньковский писал: «Связывание педагогических проблем с темами современности и есть та плодотворная сила, которая определяет собой творческое настроение педагогической мысли. Мы стоим ныне всюду, а в России в особенности, перед грандиозной борьбой религиозной и антирелигиозной культуры. Время «нейтральной» культуры ушло — ас этим обнажились и те последние задачи, в уяснении и осуществлении которых через воспитание заключается задача педагогической мысли и практики» [1,221]. Осознание остроты педагогической проблемы как проблемы самого существования человечества есть тот самый напряженно-духовный фон, на котором осуществлялась вся богословско-педагогическая деятельность, вся жизнь о. В. Зеньковского.
В чем же состояли основные принципы практического применения теологических положений в педагогической концепции о. В. Зеньковского?
Прежде всего, это особое понимание детского мировосприятия, понимание всей сложности и глубины сознания ребенка как духовно-психологического феномена.
В целом о. В. Зеньковский понимал детство как основную «модель культуры», как важнейшей фактор формирования традиционной «культурной экипировки», как жизнеопределяющий этап становления личности. Но самым важным моментом детства становится уникальность религиозного мироощущения ребенка, его способность к простоте в Богообщении. «Не мыслям и образам детским -примитивным и наивным - поклоняемся мы, - писал о. В. Зеньковский в работе «Проблемы воспитания в свете христианской антропологии», - а той райской простоте в Богообщении, которая теряется нами при отходе от детства» [2,171]. Детство как уникальный период человеческой жизни, глее возможна максимальная простота общения с Богом, должно восприниматься тео-педагогикой как самый важный момент воспитательного воздействия на душу.
Отрицать наличие духовной жизни в сознании ребенка не профессионально для педагога, а подавление стремления ребенка к религиозности - преступно: «Дитя не просто живет в мире, живет горячим и страстным к нему интересом, стимулирующем всю психическую жизнь ребенка, - это является величайшим свидетельством того, что и в ребенке идет подлинная духовная жизнь, зажигающая его душу влечением к Бесконечности» [2,168]. Как раз важнейшей задачей практической тео-педагогики и становится поддержание духовного интереса ребенка, го духовной активности. Само состояние детства есть метафизическая открытость миру, не случайно о. В. Зеньковский подчеркивал: «Дети - великие метафизики» [2,169]. Детство, пожалуй, единственный период в жизни человека, когда все его мировосприятие целостно и осмыслено, причем осмысленно в духовном аспекте. «Мир для ребенка, - настаивал о. В. Зеньковский, - не есть набор случайных и отдельных фактов, но он весь пронизан смысловыми лучами, исходящими из какой-то точки» [2,171]/ И точка эта, определяющее единство мировоззрения ребенка, - вера.
Именно с веры, убежден о. В. Зеньковский, начинается личность в целом, именно через открытие Божьего образа в себе открываются основания каждой личности: «Духовное начало в ребенке есть образ Божий в нем, то есть начало личности, укорененное в Боге - Творце, связующем дитя со всей тварной Софией, то есть идеальной живой основой тварного мира» [2,162]. Единство сознания, цельность мировосприятия ребенка может формироваться, воспитываться только в свете веры, даже в том случае, если ребенок не имеет возможности быть полностью погруженным в церковную жизнь.
Очень важной, основополагающей деталью, на которой акцентирует внимание в своей тео-педагогике о. В. Зеньковский, является духовная интуиция ребенка, неизбывное христианское начало в его душе. «Что есть Бог, дети осознают в свете и семейного опыта и традиции (иконы, молитвы, культ), но что есть Бог как Творец и Вседержитель, от Которого исходит смысловая гармоничность мира, - это ясно
детям «само собой» [2,171]. Душа человеческая, раскрывающаяся в христианской вере, душа-христианка, становится таковой уже в раннем детстве: те религиозные интуиции, приобретающие осмысленность на более поздних этапах становления человека, в детстве неминуемо должны проявиться, и задача тео-педагогики не подавить проявления этой детской духовности.
А то, что такая опасность раздавить раскрывающуюся потенциальную религиозность существует, для о. В. Зеньковского было очевидным. Усугублялось эта опасность еще и тем, что «ни само дитя в своем бедном еще сознании, ни педагог в его личном миросозерцании не обладают достаточными данными для решения вопроса о тех целях, какие должны быть поставлены воспитанию» [2,12]. Взрослый, самый опытный педагоги, и уж тем более ребенок, не могут выработать однозначно рациональные и безукоризненно правильные рекомендации для духовной, да и просто дидактики. В основании тео-педагогики лежит, уже выше обозначенный тезис о потаенности как фундаментальном основании и мира и человека. Потаенность человеческой души, потаенность детской души не может быть высвечена рационалистическими приемами. Сложность человеческой души уже на самых ранних стадиях развития столь велика, по определению современного исследователя Н. А. Носова, «фактически любые психологические теории оказываются правдоподобными, поскольку всегда найдется нечто в психике ребенка, что будет соответствовать психологической теории» [3,46]. Из своего огромного педагогического опыта о. В. Зеньковский хорошо знал, что претензия на обладание конечными педагогическими истинами - тщетны; человеческая душа -тайна, которую до абсолютного дна раскрыть невозможно.
Путь педагога, претендующего на то, что он полностью управляет сознанием ребенка, ведет к ошибочным выводам и следствиям. Примером тому могут служить идеологические теории в педагогике, столь популярные в советское время, особенно в 1920-1930-е годы. Эксперименты по полному контролю личности ребенка, пробы вне-семейного, интернатского воспитания в идеологическом духе завершались, как правило, малыми, а то и трагическими, как в случае с экспериментальной «площадкой» А. С. Макаренко (известно, что колонисты Макаренко зарубили его собственного сына), результатами. Кроме того, идеологические клише, накладываемые на детство, приводили к искажению самого понимания детства, как, например, это запечатлено в очерке Ю. Тынянова «Корней Чуковский», где сказано, что якобы: «В дореволюционной литературе не было детей, а были только лилипуты... поэзия отбирала только небольшие предметы... как будто детям предстояло прожить всю жизнь в заключении, называемом детской. Улицы совсем не было, как будто дети жили только на даче. Поразительное противоречие было между действительными детскими играми. и этим бесцельным времяпровождением лилипутов». Дореволюционная педагогика, в том числе и духовная педагогика, понимала ребенка гораздо шире, нежели, то «мир лилипутов», который рисует Ю. Тынянов. И с подобными претензиями на полноту знаний о ребенке, с одной стороны, а с другой, - с искажениями этих представлений в угоду тем или иным идеологическим концепциям, категорически был не согласен о. В. Зеньковский.
Его главный педагогический постулат звучал очень четко: «На вере в ребенка основывается весь смысл педагогического вхождения в жизнь ребенка» [2,24]. При этом опыт веры в ребенка имел религиозный контекст: эта вера органично вытекала из веры в Бога, образуя единый мировоззренческо-педагогический комплекс, единую дидактическую установку.
Из заявленного тезиса о вере в ребенка вытекало все пристальное внимание к детской душе, безграничная вера определяла широкие горизонты надежд и ожиданий от ребенка. Сам педагогический метод о. В. Зеньковского можно характеризовать как глубоко пристальный, проникающий в глубины детской психики. Детальное вглядывание в этапы раскрытия христианского дара в человеческой душе было для теолога-педагога определено глубочайшим религиозным зовом, следуя которому о. Зеньковский стремится к постижению тайны взаимоотношений человека и Бога. В этом процессе постижения религиозной тайны он выделял, в частности, следующие векторы: «Развитие личности ребенка идет в трех направлениях: развитие своеобразия, основных сил, творческого начала в ребенке, - развитие в нем исконного различения добра и зла и связанное с этим развитие начала свободы, - и развитие связи его с социальной средой через усвоение языка, всей социальной традиции» [2,163].
Таким образом, религиозное понимание структуры детского сознания предполагало многоуровневый подход: во-первых, признание за ребенком права на активную, творческую реализацию тех дарований, которые в нем были заложены как подобия креативно-божественного образа, признание за этими неотрывными от личности дарованиями творческого отношения к миру приоритетного положения. По сути, если транспонировать данное утверждение на библейскую историю, то «творческое начало в ребенке» есть отражение, отзвук того райского существования, того дара преображения, которым был наделен Адам в Эдеме.
Во-вторых, различение добра и зла как способность аналитического отношения к миру в сознании ребенка можно рассматривать в качестве следующего этапа Священной истории - эпизода вкушения от древа познания, обретения способности различать добро и зло, актуализация проблемы человеческой свободы. Каждому ребенку предстоит войти в ситуацию выбора между добром и злом, по тем заложенным в нем критериям различения между «светом и тьмой», «жизнью и смертью», выбора одного из двух путей, предлагаемых ребенку миром.
И, наконец, в-третьих, «развитие связи с социальной средой» выступает как вектор преображения, прежде всего преображения духовного, всей окружающей ребенка реальности. В этой линии соединяется и традиция то или иной культуры, в том культуры педагогической, и усваиваемый языковой инструментарий, и собственные усилия ребенка по изменению внешнего мира.
В сознании каждого ребенка, в интерпретации о. В. Зеньковского, таится духовно-религиозная история всего человечества, потаенно присутствуют практически все важнейшие вехи становления человека как религиозного явления. А потому каждый «элемент» детского сознания, будь то мышление, память или нечто иное, обретает метафизический масштаб, а вся личность даже маленького ребенка становится отражением величественного образа Божия. Так, в детском мышлении о.
В. Зеньковский обнаруживает вселенскую гармонию, выстроенную по закону аналогии, т. е. подобия: «Мышление по аналогии является могучим возбудителем умственной пытливости у ребенка, который ищет гармонии и соответствий во всем мире, подходит к составлению картины мира с убеждением, что единство в мире есть и должно быть лишь понято и открыто» [2,169]. Через детское, кажущееся примитивным, мышление для религиозного педагога открывается принципиальное единство мира; в единстве мышления ребенка просвечивает целостность всего христианского мировосприятия.
Не менее сложной и не менее величественной предстает с религиозно-педагогической точки зрения функция детской памяти. Можно привести развернутую выдержку рассуждений о. В. Зеньковского по поводу механизмов детской памяти в отношении тех трагических событий, которые были связаны у детей-эмигрантов с оставлением Родины и выявлялись в ходе упоминавшегося масштабного анкетирования, зафиксированного в книге «Дети в эмиграции»: «.различия в работе памяти и в общей установке в отношении к прошлому свидетельствуют не только о дифференциальных особенностях тех или иных детей: вчитываясь в сочинения, я очень живо ощущал своеобразную борьбу между прошлым и настоящим в детской душе. Иногда настоящее далеко оттесняет прошлое, которое как бы отделяется непроходимой преградой забвения, — и в этом самоохранении от прошлого иногда так ярко ощущаешь тревожное подполье души, от которого единственное спасение кажется в забвении. Я могу отметить четыре ступени в этой борьбе прошлого с настоящим: на первой ступени стоит почти полное забвение прошлого, которое стихло, куда-то провалилось, оставив лишь следы пережитого, какое-то общее тяжелое чувство в душе. ... На следующей ступени мы имеем дело уже с отсутствием воли к забвению: к прошлому, наоборот, тянется душа, ищет возможности погрузиться в него, находя в этом какое-то облегчение. . На последней ступени надо поставить тот случай, где прошлое не отпускает от себя души, где оно навязчиво преследует и не дает тишины и покоя. Эти неотвязные воспоминания все время не позволяют жить настоящим, — и это уже почти стоит на грани психического заболевания. Во всей этой борьбе прошлого с настоящим обнаруживается, однако, лишь внешне и формально то, что происходит в глубине души наших детей» [4,52]. Сложнейшие отношения памяти ребенка и прошлого, соотнесенность Ребенка и Истории, многогранная палитра переплетенность пластов прошлого, настоящего и грядущего со становящимся сознанием ребенка - все это базируется на христианском понимании души, и только такой подход позволяет тео-педагогике в лице о. В. Зеньковского соответствовать сложности рассматриваемых проблем.
Поэтому столь важным представлялось о. В. Зеньковскому сохранение христианских основ семьи. Если христианизация семьи не достигнет желаемых результатов, то «процессы христианизации семьи либо должны искать иных для себя оснований, либо должны стушеваться и уступить место новой варваризации семьи» [5,21]. Современность XXI века показывает насколько был прав о. В. Зеньковский, предупреждая о «варваризации» семьи!
Подобный, «варварский», подход к пониманию семьи и на рубеже Х1Х-ХХ веков, и на рубеже веков ХХ-ХХ1 не утратил свою остроту. Сама постановка вопроса об эволюционности, перманентной амбивалентности семьи катастрофична для человеческого сообщества. В том случае, когда опровергнуть тезис «быть человеком - значит быть семейным» (А. Карсон) [6,37] являлось сложным, вне- и анти-христианские концепции стремятся провести процедуру анти-дефинизации, стирания четких определений понятия семьи. Именно в этом направлении и развивается реализация деструктивных стратегий, лишающих семью традиционного социального статуса. Так, в Серебряном веке необходимо было доказать и, главное, показать, что семья представляет собой крайне неустойчивое образование, подверженное радикальным пластическим трансформациям. А потому на страницах произведений этого периода русской культуры - как впрочем и сегодня, через сто лет! - возникает огромное, хаотическое количество типов литературных семей; мысль Л. Толстого о единственности типа счастливой семьи была зеркально интерпретирована в тезис о возможности существования исключительно безлимитной типологии семей. Если существуют только разные семьи, только абсолютно непохожие семьи, значит, утверждала деструктивность, демагогически развивая тезис Л. Толстого, все семьи радикально несчастны.
Отсюда и проистекал, по мнению о. В. Зеньковского, кризис семьи: «На этой как раз почве и происходит кризис семьи: христианский смысл семьи, до которого мы доросли, с которым сжилась наша душа, все труднее вмещается в реальные условия семейной жизни, и отсюда вырастает своеобразное "оязычение" современной семьи, ее "паганизация"» [6,37]. Если вспомнить реалии Серебряного века, к которому относятся слова о. В. Зеньковского, то яркой иллюстрацией к ним могут служить воспоминания М. А. Бекетовой, тети А. А. Блока, которая говорила: «Брюсов, Мережковские, Вяч. Иванов, Гамсун, Пшибышевский - все говорили одно и тоже, призывая к протесту против семейного очага, призывая к отказу от счастья, к безбытности, к разрушению семьи, уюта... Каждый безумствовал, каждый хотел разрушить семью - свою и чужую» [7,22]. Яркой антитезой может служить позиция «золотого века», воплощенная в высказывании А. С. Хомякова: «Первое счастье в мире - семейное.» [8,37]. И продолжая традиции «золотого века», о. В. Зеньковский писал: «Насколько семья не утрачивает религиозной силы, ей присущей через таинство брака, настолько же она в самом своем бытии, без всяких усилий религиозно воспитывает детей. И обратно: утеря, ослабление или тем более сознательное отвержение (столь ныне частое) духовной, благодатной основы в браке обрекает семью на бессилие в смысле религиозного влияния. Лучший способ религиозного воспитания детей заключается в том, чтобы семья сохраняла в себе благодатную основу, оставалась религиозной в своей природе» [6,106].
Именно духовные основания семьи позволяют ей быть «незаменимым органом социального воспитания, потому что к тесному социальному сотрудничеству присоединяется здесь естественное чувство родственной близости, известная органическая связь членов семьи. Нормальная семья может и не задаваться педагогическими задачами, — она все равно воспитывает самим строем своим, взаимностью социальных связей. Родители возвышаются над детьми своим
авторитетом, но они же приближаются к детям в нежной любви к ним» [9,331]. Особый педагогический инструментарий семьи как раз и реализуется в упоминаемой потаенности: «Тайна семьи, о которой говорил апостол Павел, есть вообще тайна духовного расширения, которое рождается из самых недр семейной жизни. Конечно, глубочайшее значение имеет здесь рождение детей, которое не только несет с собой радость, но и реализует чувство "полноты", которое так ярко выступает тогда, когда муж и жена становятся "родителями": появление в семье детей есть действительно реальное вхождение в сферу бесконечного бытия» [10,19]. Семья становится своеобразными вратами к духовному росту - как для родителей, так и для детей, импульсом к религиозному просветлению в мировосприятии.
Кроме того, в семейном воспитании не утрачивается и эсхатологический аспект, придающий уникальное звучание отдельной личности: «Неповторимость, единичность каждого человека, как она впервые возвещена и раскрыта в христианстве в его благовестии спасения и воскресения, впервые раскрывает то, что семья есть духовный организм, ибо связь в семье не исчезает со смертью, но сохраняется для вечности» [6,43]. То метафизическое единство земного и небесного, человеческого и божественного, которое и создает подлинную семью, имеет важнейший воспитательный эффект: «Нет в семейной жизни отдельных сфер -отдельной телесной, социальной, духовной близости; здесь одно откликается в другом, одно отражается в другом, все связано очень внутренне и интимно, и какая -либо боль в одной стороне очень чувствительно дает себя знать и в других сферах» [8,20]. Семья, по сути, в христианской педагогике воспринмается как прообраз тела Христова, отзывающийся в каждой своей части на боль и страдание каждого члена семьи. Отсюда и возникает понимание семьи как «малой Церкви», как своеобразного обожения в рамках отдельной семьи.
Но масштабность религиозной педагогики не останавливается только на границах отдельной семьи, в задачу семьи входит и создание «материка» церковной культуры: «Создание "островков церковной культуры" под силу только семье, вернее - семьям, соединяющимся вместе для этого. Религиозная значительность нашей эпохи определяется тем, насколько новой и религиозно живой является семья» [6,80]. Здесь и раскрывается главное метафизическое предназначение семьи как ступени к созданию христианского общества, как этапа на пути к Царствию Божьему.
Литература
1. Зеньковский В. В. Педагогика. Клин: Христианская жизнь, 2002
2. Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. Клин: Христианская жизнь, 2002.
3. Носов Н. А. Виртуальный человек. Очерки по виртуальной психологии детства. М., 1997.с . 46
4. «Памяти отца Василия Зеньковского»; издание РСХД. Париж, 1984 г.
5. В доме Отца моего. М.: Храм Трех Святителей на Кулишках, Благотворительный фонд "Северная обитель", 2001
6. Карлсон А. Общество-семья-личность: социальный кризис Америки. М.,
2003.
7. Бекетова M. A. Воспоминания об Александре Блоке. М.: Правда, 1990.
8. Хомяков А. С. О старом и новом. М., 1988.
9. Зеньковский В. В., проф. Психология детства. Лейпциг: Изд-во «Сотрудник», 1924.
10. Зеньковский В., прот. На пороге зрелости. Беседы с юношеством о вопросе пола. - М.: Воскресение, 1991.
Гносеология В.С. Соловьева и аспекты ее осмысления западными философами в контексте диалога Запад-Восток
УДК 26/28
Т.А.Полетаева кандидат философских наук, заведующая отделом образования и документоведения Белгородской Духовной семинарии (с миссионерской направленностью) Россия, г.Белгород [email protected]
Аннотация: в статье рассматриваются подходы западных мыслителей к осмыслению гносеологических идей В.С.Соловьева. Особый акцент в статье делается на раннем учении В.С.Соловьева о внутреннем опыте и мистической интуиции и его переосмыслении философом в позднем сочинении «Теоретическая философия». К основным выводам можно отнести следующие: раннее учение философа о внутреннем опыте и мистической интуиции имело гностический характер; в «Теоретической философии» философ переосмыслил это учение в феноменологическом контексте, превратив его в философское учение о достижении безусловного знания; западные исследователи высоко оценивают это позднее учение В.С.Соловьева, считая, что в нем, с одной стороны, предвосхищен весь инструментарий немецкой феноменологии, а с другой стороны, восстановлены классические подходы к пониманию процесса познания, основанные на том, что истина неотделима от добра.
Ключевые слова: В.С.Соловьев; гносеология; внутренний опыт; мистическая интуиция; гностические идеи; безусловное знание; феноменологический контекст; богопознание
Gnoseology of V.S. Soloviev and aspects of its interpretation by Western philosophers in the context of East-West dialogue
T.A.Poletaeva PhD,
Head of the department
