Научная статья на тему 'Зинаида Шаховская в «Русской мысли»: позиция редактора в газетной полемике'

Зинаида Шаховская в «Русской мысли»: позиция редактора в газетной полемике Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY-NC-ND
153
34
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ЛИТЕРАТУРА ЗАРУБЕЖЬЯ / RUSSIAN LITERATURE ABROAD / "РУССКАЯ МЫСЛЬ" / "RUSSIAN THOUGHT" ("RUSSKAYA MYSL") / ЗИНАИДА ШАХОВСКАЯ / ZINAIDA SHAKHOVSKAYA / А. СИНЯВСКИЙ (АБРАМ ТЕРЦ) / A. SINYAVSKY (ABRAM TERTZ)

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Бойко Светлана Сергеевна

Цель статьи – выявить культурно-эстетическую позицию З. Шаховской на материале газетной полемики о «Прогулках с Пушкиным» А. Синявского и других дискуссий. В качестве главного редактора газеты «Русская мысль», вслед за своими предшественниками З. Шаховская отстаивала свободу как «духовную способность отдельной личности противостоять злу» и как возможность для каждого автора беспрепятственно высказать на страницах зарубежной русской печати свои мысли, в том числе и не разделяемые редакцией. Редактор может выступить со специальной заметкой, содержащей собственное видение ситуации, воспоминания, касающиеся схожих положений, анализ опубликованных материалов в культурном контексте.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Zinaida Shakhovskaya in “Russian Thought”. The editor’s position in the newspaper polemic

The aim of the article is to identify Z. Shakhovskaya’s cultural and aesthetic position in case of the newspaper polemic about A. Sinyavsky’s “0Strolls with Pushkin” and other discussions. As an editor-in-chief of the newspaper “Russian Thought” (“Russkaya Mysl”), following her predecessors, Z. Shakhovskaya defended freedom as each individual’s spiritual ability to resist the evil and as a possibility for each author to express freely their thoughts in the pages of the Russian press abroad, including the ones not coinciding with the editorial board’s opinion. The editor might come out with a special note that contains his or her own point of view on the situation, recollections that concern similar conditions, and analysis of the published materials in the cultural context.

Текст научной работы на тему «Зинаида Шаховская в «Русской мысли»: позиция редактора в газетной полемике»

С.С. Бойко

ЗИНАИДА ШАХОВСКАЯ В «РУССКОЙ МЫСЛИ»: ПОЗИЦИЯ РЕДАКТОРА В ГАЗЕТНОЙ ПОЛЕМИКЕ

Цель статьи - выявить культурно-эстетическую позицию З. Шаховской на материале газетной полемики о «Прогулках с Пушкиным» А. Синявского и других дискуссий. В качестве главного редактора газеты «Русская мысль», вслед за своими предшественниками З. Шаховская отстаивала свободу как «духовную способность отдельной личности противостоять злу» и как возможность для каждого автора беспрепятственно высказать на страницах зарубежной русской печати свои мысли, в том числе и не разделяемые редакцией. Редактор может выступить со специальной заметкой, содержащей собственное видение ситуации, воспоминания, касающиеся схожих положений, анализ опубликованных материалов в культурном контексте.

Ключевые слова: литература Зарубежья, «Русская мысль». Зинаида Шаховская, А. Синявский (Абрам Терц).

Парижская газета «Русская мысль» (1947) относится к числу наиболее значительных русских изданий в Зарубежье середины - второй половины ХХ в. Один из старейших свидетелей эпохи, Б.К. Зайцев вспоминал: «Газета [«Русская мысль»] явилась вовремя, была пряма, бескорыстна и воодушевленна. Отклик получился сразу, но тираж, конечно, эмигрантский»1. Юрий Терапиано в 1968 г. констатировал: «Я думаю, вряд-ли [так!2] кто станет оспаривать, что в послевоенное время в эмиграции, в течение долгих лет, "Русская Мысль" занимает в Париже место "Последних Новостей", лучшей из всех газет довоенного периода»3.

Первый главный редактор - практически создатель газеты4 -В.А. Лазаревский весной 1947 г. (3 мая) так выразил кредо близкого ему круга русского Зарубежья: «Смирение перед Россией, непримиримость к советчине»; в послевоенную пору эти слова можно считать продолжением знаменитой довоенной формулировки: «Мы не в изгнании, мы в послании» (Н. Берберова). С 1954 до 1968 г.

© Бойко С.С., 2013

главным редактором был С.А. Водов5, столь же яркий выразитель позиции газеты, принадлежавший к тем, для кого «задача русской эмиграции заключалась в сохранении свободной русской мысли, задавленной на нашей родине»6.

Принимая бразды правления после смерти своего предшественника, З.А. Шаховская подтверждала: «"Русская мысль" не хочет быть газетой какой-либо партии. Она предоставляет свою свободную трибуну даже тем, чьи мнения Редакция не разделяет. Только двум идеологиям не найдется в ней места: фашизму и коммунизму - потому, что они не признают дорогих нам свобод <...> наша газета будет <...> служить прежде всего ценностям духовным и высокой человеческой правде. Один из признаков этого служения - свобода слова»7.

Понимание свободы раскрыто в ряде публицистических произведений З. Шаховской этого периода. Так, в первом номере вновь созданного журнала «Континент» она печатает статью «Общность надежды и опасности» где, в частности, сказано: «Свобода - это прежде всего духовная способность отдельной личности противостоять злу. Кто свободнее, Солженицын или Брежнев? Но не об этой свободе говорят и не за нее борются, не ей учат»8.

Среди прочего две дискуссии оставили значительный след в материалах личного архива Зинаиды Алексеевны - это многочисленные отклики на первый номер журнала «Континент» (1974), поместившего статью А. Синявского «Литературный процесс в России», и на выход книги Абрама Терца «Прогулки с Пушкиным» (Париж, 1975).

В числе откликов на «Литературный процесс в России» в «Русской мысли» была помещена статья «советского образованца», полученная, как сказано в редакторской аннотации, «из проверенного и достойного уважения источника». Оговорена также полная сарказма подпись под публикуемым материалом: «Автор подписывается инициалами С. О., объясняя, что он типичный представитель "Советской Образованщины"».

В публикуемой статье «"Вторая литература" и "Литературный процесс в России"» критикуется ряд положений А. Синявского, а именно:

1. Утверждение, будто «до расцвета русской прозы в нашем столетии дело не дошло». С. О. резонно напоминает о громких именах писателей начала ХХ в. («Чехов, Лев Толстой, Иван Бунин, Куприн, Леонид Андреев, Вас. Вас. Розанов»), а в советское время - о прозе Пастернака и о «Тихом Доне», о Булгакове, Солженицыне, Цветаевой, Мандельштаме, Ходасевиче как выдающихся прозаиках;

2. Умозаключения Терца, касающиеся роли Сталина в жизни и творчестве Булгакова;

3. Доверие Андрея Донатовича к литературному хвастовству скандально прославленного Анатолия Кузнецова; любовь-доверие к личности и заявлениям Аркадия Белинкова и ряд других положений.

Впоследствии З. Шаховская отмечала, что, как и всегда, она полностью отвечает за публикацию этого материала, предваренного в газете словами, отражающими ее позицию: «Редакция не согласна с резким тоном этого выступления, но считает своей обязанностью знакомить читателей с самой различной информацией, поступающей к нам из России, какие бы категорические и резкие формы она ни принимала».

Позиция Шаховской как редактора ярко проявляется и в том, что спустя две недели «Русская мысль» публикует обстоятельный и резкий («где здесь кончается Госбезопасность и начинаются об-разованцы?») ответ Синявского9, который обвиняет газету в сочувствии к С. О., отказываясь доверять беспристрастию редакции: «В заключение у меня вопрос к "Русской Мысли", которая, как явствует из краткого предисловия к статье Образованца, не согласна только с резкостью его тона, но, очевидно, согласна с изложенными в его статье фактами и оценками?»

Подводя итог полемики в статье «По поводу разногласий»10, редактор напоминает о плодотворности сопоставления мнений, столкновения идей: «Каждый писатель, публицист, религиозный, общественный или политический деятель обязательно становится мишенью критики, предметом спора, похвал или осуждений. Без права критиковать, и похвала - насмешка». Собственная позиция З. Шаховской также находит отражение в ее заметках итогового характера, в частности здесь - по поводу неприемлемых и для нее слов Абрама Терца «Россия - сука», - она напоминает: «Советское правительство и коммунистическая партия не выражают сущности России <...> Приходилось мне протестовать и в Западной прессе против привычки моих иностранных собратьев приписывать все достижения Советам, а все преступления - России».

Обширная дискуссия, посвященная другой скандальной новинке Андрея Синявского - «Прогулкам с Пушкиным» (Париж, 1975), развернулась на страницах «Русской мысли» в 1976 г. В ней приняли участие многие авторы, в том числе такие видные, как Марк Слоним и Виктор Некрасов - в качестве сторонников произведения, - а также менее известные или неизвестные вовсе - в ипостаси противников (в их числе упоминаемый ниже Ю. Павловский).

«Книга Синявского о Пушкине необычайно тепла, восторженна, наполнена "нежной восприимчивостью" к предмету изучения <...> Трудно найти и более доброжелательного пушкиниста»11. Однако, как известно, книга вызвала яростные споры, как в Зарубежье, так впоследствии и в России. Не останавливаясь здесь на широко известных обстоятельствах этой полемики, обратимся к позиции З. Шаховской.

Небольшая ее заметка «Все о тех же прогулках»12 завершала в газете дискуссию о скандальной новинке. Опубликование статьи Марка Слонима (ставшей «последней статьей покойного литературоведа») «ввергло меня, как я и предполагала, "в пещь огненную". Кто только мне не писал! Писем было больше против, чем за, но и защитники, и противники книги А. Терца с двух фронтов сыпали на меня картечь упреков». Дотоле незнакомый редактору подписчик газеты, встретившись с нею случайно на отдыхе в Довиле «сразу же вручил мне еще одно письмо в редакцию - благодарность г. Павловскому и порицание г-же Горбаневской».

Редактор, как всегда, заботится о пропорциональности представления различных тем и сетует, что «Спор вокруг книги затянулся в ущерб возможным новым спорам». Кроме того, необходимые, с точки зрения Шаховской, непредвзятость, беспристрастие подвергаются опасности: «Признаюсь, держать редакторский нейтралитет стало трудно. Если сегодня я все же решаюсь закончить дискуссию этой статьей, то совсем в ином плане, чем в том, в котором она велась».

Можно сказать, что автор далее выступает не как критик, но как историк литературы и культуры, стремящийся найти объяснение сложившейся расстановке сил, балансу мнений:

<...> Я обнаружила во время этих споров - некий водораздел и постаралась найти ему объяснение.

Против «Прогулок», кроме Павловского, были лица или успевшие родиться в дореволюционной России, или выросшие за границей, в среде, которая передала им эстетическое и историческое ощущение исчезнувшей de facto, но для них никак не музейной России, поскольку она в них жива. Другая часть - защитники «Прогулок» (за исключением М. Слонима), как и сам автор, гуляющий с Пушкиным, были как бы исключены из России начала ХХ века, которая до самой революции еще жила ощущением 19-го.

Водораздел иллюстрирует тот самый полувековой пробел в преемственности русской культуры, о котором напомнил А. Солженицын в Золотой книге «Р. М.».

Итак, редактор опирается на основополагающий культурный знак первой волны: «мы не в изгнании, мы в послании», мы преемники и хранители литературы, языка, культурных традиций старой России. По этому признаку, как известно, часть эмиграции противопоставляла себя другой части - тем, кто здесь, в изгнании, готов «большевизанствовать», сочувственно воспринимая события культурной жизни «совдепии». Водораздел проходит не по возрасту и не по месту пребывания, а по типу культурной ориентации.

Эти два типа различаются, по мнению Шаховской, своим отношением к русской культуре XIX в.:

Вот этим оторванным, 19 век, повидимому не «свое», а архив, музей, и нетрудно понять, почему для первой группы читателей книга Терца неприемлема. Таинственная и тонкая красота золотого века да и сам Пушкин затушевываются для них «экивочной» усмешечкой автора. Но несколько провинциальные ужимки его второй части читателей не кажутся предосудительными или достойными порицания, как и вкрапленные им в текст непристойности, вполне модные для советской интеллигенции, тогда как нарочитая грубость Пушкина была народной, мужицкой, а никак не интеллигентской.

Представляют, с нашей точки зрения, значительный интерес рассуждения Шаховской, касающиеся историко-литературных проблем XIX в. и заложенных в нем противоречивых культурных тенденций, получивших продолжение в дальнейшем:

Впрочем, наряду вот с этим, пушкинским 19 веком сосуществовала другая его разновидность. Вспомним Белинского с его «сумбурной риторикой», с его обидой, что Гоголь променял идею прогресса «на какого-то Бога», с его: «Вольтер. конечно, более сын Христа, нежели - все ваши попы, архиереи. А это известно каждому гимназисту!» (Гоголь говорил о Белинском: «чем вернее первая мысль, тем нелепее вторая»), Белинскому (как, по-видимому и Терцу) трудно было пережить «дворянство» Пушкина - «для него принцип класса вечная истина», - но ведь у Белинского было чувство класса. Борьба же классов ведет, как мы знаем, к порождению новых классов, так как природа не терпит пустоты и даже равенства. Талантливый был человек Белинский, а вот написал же: «у Гоголя все обыкновенно и просто» и Пушкин «кончился». - Да еще вспомним Писарева, твердо верующего в «колоссальную неразвитость Пушкина». Вероятно, имеется причина, по которой 19 век Белинского (и Писарева) не остался в «родовой памяти» первой группы, может быть, потому, что он предварял то подспудное, что выявилось после Октября.

Таким образом, З. Шаховская указывает на существеннейшую черту культуры любимого эмигрантами-традиционалистами XIX в.: на самом деле он внутренне отнюдь не однороден, и виднейшие события его культуры стали предтечами Октября. Культурная позиция, условно говоря, эмигрантов-«Чернышевских», с их преклонением перед кумирами от Белинского до Писарева, рисуется редактором «Русской мысли» как противоречивая и недальновидная.

Шаховскую занимает также вопрос о том, какую позицию заняли бы в актуальной дискуссии представители различных типов русской культуры:

Владислав Ходасевич, Модест Гофман, называя уже ушедших, были бы по логике на стороне первых, - но интересно было бы знать, что думает о Пушкине Терца ленинградский профессор Алексеев, -потому что и для него, вероятно, с его высокой квалификацией, Пушкинский мир да и сам Пушкин не может быть только объектом литературоведческой работы, но и эмоциональным восприятием воплощенной в Пушкине культуры, - той самой, о которой Поль Валери сказал: «Культура - это то, что остается, когда все забыто».

Что касается зарубежных русистов, то подлинное сочувствие «первой группе» мыслится у Шаховской как невозможное для них состояние. Так, Макс Хайворд, автор «хвалебной для Терца статьи» в «Таймс», обладает в данном контексте той особенностью, что «для него то, что мы называем собирательно Пушкинским миром, не есть нечто врожденное, кровное, чем он является, по-видимому, для первой группы. Тут уже дело не в образовании, а в ощущении».

Итоговые заметки редактора в упомянутых нами двух дискуссиях, как видим, тесно связаны с культурными ориентирами первой волны эмиграции. Однако в них отразился и ценный опыт послевоенной полемики автора со сторонниками самых различных социально-политических и культурно-исторических воззрений. Опыт этот свидетельствовал зачастую о непримиримости полемистов, нежелании принять самоё возможность альтернативного мнения - то есть, по Шаховской, о неготовности к свободе. Думается, что значительную ценность представляет также переосмысление ею культурных итогов русского XIX в. З. Шаховская подчеркивает, что именно тогда формировалось представление о «колоссальной неразвитости Пушкина», о приоритетности «идеи прогресса» - то есть складывался образ мира, который в дальнейшем приобрел черты «телеологии» (Абрам Терц), устремления к «светлому будущему», ставшему основополагающей чертой тоталитарной советской системы.

С.С. Бойко Примечания

1 Зайцев Б. Прощание // Русская мысль. 1968. № 2689. 11 июня. С. 3.

2 Цитируя публикации «Русской мысли», мы сохраняем особенности орфографии и пунктуации как в тех случаях, когда - как здесь - они противоречат современной российской норме, так и в тех, когда налицо описки и опечатки, могущие нарушать норму, на которую ориентируется автор газетного материала.

3 Терапиано Ю. Памяти С.А. Водова // Русская мысль. 1968. № 2690. 17 июня. С. 7.

4 См. об этом: Мнухин Л. Русская мысль // Литературная энциклопедия Русского Зарубежья. 1918-1940 Т. 2: Периодика и литературные центры. М.: РОССПЭН, 2000. С. 560-565 (первая треть этого материала -выборка характерная и не оговоренная - с опечатками воспроизведена на сайте: http://www.kuchaknig.ru/show_book.php?book=166365 (дата обращения: 01.08.2012)).

5 Водов С.А. (1898-1968) - юрист, журналист, редактор; сотрудничал в «Последних новостях».

6 Михалевский П. Памяти С.А. Водова // Русская мысль. 1968. № 2692. 27 июня. С. 7.

7 Шаховская З. К нашим читателям // Русская мысль. 1968. № 2704. 19 сент. С. 1.

8 Шаховская З. Общность надежды и опасности // Континент. 1974. № 1. С. 287-288.

9 Синявский А. (он же - Абрам Терц) Вопросы и уточнения к статье советского Образованца, напечатанной в газете «Русская Мысль» 10 апреля 1975 г. // Русская мысль. 1975. № 3048. 24 апр. С. 6. В названии материала нам видится реминисценция названия стихотворения «Письмо к любимой Молчанова, брошенной им, как о том сообщается в № 219 "Комсомольской правды" в стихе по имени "Свидание"», принадлежащем перу В. Маяковского, высоко ценимого полемистом.

10 Шаховская З. По поводу разногласий // Русская мысль. 1975. № 3051. 15 мая. С. 6.

11 Эткинд Е. Седло Синявского: Лагерная критика в культурной истории советского периода. (НЛО 2010. № 101) [Электронный ресурс] // Журнальный зал. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2010/101/ et22.html (дата обращения: 01.07.2012).

12 Шаховская З. Все о тех же прогулках // Русская мысль. 1976. № 3112.

15 июля. С. 9.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.