CC BY-NC-ND
37
С.С. Бойко
ЗИНАИДА ШАХОВСКАЯ В «РУССКОЙ МЫСЛИ»: ПОЗИЦИЯ РЕДАКТОРА В ГАЗЕТНОЙ ПОЛЕМИКЕ
Цель статьи - выявить культурно-эстетическую позицию З. Шаховской на материале газетной полемики о «Прогулках с Пушкиным» А. Синявского и других дискуссий. В качестве главного редактора газеты «Русская мысль», вслед за своими предшественниками З. Шаховская отстаивала свободу как «духовную способность отдельной личности противостоять злу» и как возможность для каждого автора беспрепятственно высказать на страницах зарубежной русской печати свои мысли, в том числе и не разделяемые редакцией. Редактор может выступить со специальной заметкой, содержащей собственное видение ситуации, воспоминания, касающиеся схожих положений, анализ опубликованных материалов в культурном контексте.
Ключевые слова: литература Зарубежья, «Русская мысль». Зинаида Шаховская, А. Синявский (Абрам Терц).
Парижская газета «Русская мысль» (1947) относится к числу наиболее значительных русских изданий в Зарубежье середины - второй половины ХХ в. Один из старейших свидетелей эпохи, Б.К. Зайцев вспоминал: «Газета [«Русская мысль»] явилась вовремя, была пряма, бескорыстна и воодушевленна. Отклик получился сразу, но тираж, конечно, эмигрантский»1. Юрий Терапиано в 1968 г. констатировал: «Я думаю, вряд-ли [так!2] кто станет оспаривать, что в послевоенное время в эмиграции, в течение долгих лет, "Русская Мысль" занимает в Париже место "Последних Новостей", лучшей из всех газет довоенного периода»3.
Первый главный редактор - практически создатель газеты4 -В.А. Лазаревский весной 1947 г. (3 мая) так выразил кредо близкого ему круга русского Зарубежья: «Смирение перед Россией, непримиримость к советчине»; в послевоенную пору эти слова можно считать продолжением знаменитой довоенной формулировки: «Мы не в изгнании, мы в послании» (Н. Берберова). С 1954 до 1968 г.
© Бойко С.С., 2013
главным редактором был С.А. Водов5, столь же яркий выразитель позиции газеты, принадлежавший к тем, для кого «задача русской эмиграции заключалась в сохранении свободной русской мысли, задавленной на нашей родине»6.
Принимая бразды правления после смерти своего предшественника, З.А. Шаховская подтверждала: «"Русская мысль" не хочет быть газетой какой-либо партии. Она предоставляет свою свободную трибуну даже тем, чьи мнения Редакция не разделяет. Только двум идеологиям не найдется в ней места: фашизму и коммунизму - потому, что они не признают дорогих нам свобод <...> наша газета будет <...> служить прежде всего ценностям духовным и высокой человеческой правде. Один из признаков этого служения - свобода слова»7.
Понимание свободы раскрыто в ряде публицистических произведений З. Шаховской этого периода. Так, в первом номере вновь созданного журнала «Континент» она печатает статью «Общность надежды и опасности» где, в частности, сказано: «Свобода - это прежде всего духовная способность отдельной личности противостоять злу. Кто свободнее, Солженицын или Брежнев? Но не об этой свободе говорят и не за нее борются, не ей учат»8.
Среди прочего две дискуссии оставили значительный след в материалах личного архива Зинаиды Алексеевны - это многочисленные отклики на первый номер журнала «Континент» (1974), поместившего статью А. Синявского «Литературный процесс в России», и на выход книги Абрама Терца «Прогулки с Пушкиным» (Париж, 1975).
В числе откликов на «Литературный процесс в России» в «Русской мысли» была помещена статья «советского образованца», полученная, как сказано в редакторской аннотации, «из проверенного и достойного уважения источника». Оговорена также полная сарказма подпись под публикуемым материалом: «Автор подписывается инициалами С. О., объясняя, что он типичный представитель "Советской Образованщины"».
В публикуемой статье «"Вторая литература" и "Литературный процесс в России"» критикуется ряд положений А. Синявского, а именно:
1. Утверждение, будто «до расцвета русской прозы в нашем столетии дело не дошло». С. О. резонно напоминает о громких именах писателей начала ХХ в. («Чехов, Лев Толстой, Иван Бунин, Куприн, Леонид Андреев, Вас. Вас. Розанов»), а в советское время - о прозе Пастернака и о «Тихом Доне», о Булгакове, Солженицыне, Цветаевой, Мандельштаме, Ходасевиче как выдающихся прозаиках;
2. Умозаключения Терца, касающиеся роли Сталина в жизни и творчестве Булгакова;
3. Доверие Андрея Донатовича к литературному хвастовству скандально прославленного Анатолия Кузнецова; любовь-доверие к личности и заявлениям Аркадия Белинкова и ряд других положений.
Впоследствии З. Шаховская отмечала, что, как и всегда, она полностью отвечает за публикацию этого материала, предваренного в газете словами, отражающими ее позицию: «Редакция не согласна с резким тоном этого выступления, но считает своей обязанностью знакомить читателей с самой различной информацией, поступающей к нам из России, какие бы категорические и резкие формы она ни принимала».
Позиция Шаховской как редактора ярко проявляется и в том, что спустя две недели «Русская мысль» публикует обстоятельный и резкий («где здесь кончается Госбезопасность и начинаются об-разованцы?») ответ Синявского9, который обвиняет газету в сочувствии к С. О., отказываясь доверять беспристрастию редакции: «В заключение у меня вопрос к "Русской Мысли", которая, как явствует из краткого предисловия к статье Образованца, не согласна только с резкостью его тона, но, очевидно, согласна с изложенными в его статье фактами и оценками?»
Подводя итог полемики в статье «По поводу разногласий»10, редактор напоминает о плодотворности сопоставления мнений, столкновения идей: «Каждый писатель, публицист, религиозный, общественный или политический деятель обязательно становится мишенью критики, предметом спора, похвал или осуждений. Без права критиковать, и похвала - насмешка». Собственная позиция З. Шаховской также находит отражение в ее заметках итогового характера, в частности здесь - по поводу неприемлемых и для нее слов Абрама Терца «Россия - сука», - она напоминает: «Советское правительство и коммунистическая партия не выражают сущности России <...> Приходилось мне протестовать и в Западной прессе против привычки моих иностранных собратьев приписывать все достижения Советам, а все преступления - России».
Обширная дискуссия, посвященная другой скандальной новинке Андрея Синявского - «Прогулкам с Пушкиным» (Париж, 1975), развернулась на страницах «Русской мысли» в 1976 г. В ней приняли участие многие авторы, в том числе такие видные, как Марк Слоним и Виктор Некрасов - в качестве сторонников произведения, - а также менее известные или неизвестные вовсе - в ипостаси противников (в их числе упоминаемый ниже Ю. Павловский).
«Книга Синявского о Пушкине необычайно тепла, восторженна, наполнена "нежной восприимчивостью" к предмету изучения <...> Трудно найти и более доброжелательного пушкиниста»11. Однако, как известно, книга вызвала яростные споры, как в Зарубежье, так впоследствии и в России. Не останавливаясь здесь на широко известных обстоятельствах этой полемики, обратимся к позиции З. Шаховской.
Небольшая ее заметка «Все о тех же прогулках»12 завершала в газете дискуссию о скандальной новинке. Опубликование статьи Марка Слонима (ставшей «последней статьей покойного литературоведа») «ввергло меня, как я и предполагала, "в пещь огненную". Кто только мне не писал! Писем было больше против, чем за, но и защитники, и противники книги А. Терца с двух фронтов сыпали на меня картечь упреков». Дотоле незнакомый редактору подписчик газеты, встретившись с нею случайно на отдыхе в Довиле «сразу же вручил мне еще одно письмо в редакцию - благодарность г. Павловскому и порицание г-же Горбаневской».
Редактор, как всегда, заботится о пропорциональности представления различных тем и сетует, что «Спор вокруг книги затянулся в ущерб возможным новым спорам». Кроме того, необходимые, с точки зрения Шаховской, непредвзятость, беспристрастие подвергаются опасности: «Признаюсь, держать редакторский нейтралитет стало трудно. Если сегодня я все же решаюсь закончить дискуссию этой статьей, то совсем в ином плане, чем в том, в котором она велась».
Можно сказать, что автор далее выступает не как критик, но как историк литературы и культуры, стремящийся найти объяснение сложившейся расстановке сил, балансу мнений:
<...> Я обнаружила во время этих споров - некий водораздел и постаралась найти ему объяснение.
Против «Прогулок», кроме Павловского, были лица или успевшие родиться в дореволюционной России, или выросшие за границей, в среде, которая передала им эстетическое и историческое ощущение исчезнувшей de facto, но для них никак не музейной России, поскольку она в них жива. Другая часть - защитники «Прогулок» (за исключением М. Слонима), как и сам автор, гуляющий с Пушкиным, были как бы исключены из России начала ХХ века, которая до самой революции еще жила ощущением 19-го.
Водораздел иллюстрирует тот самый полувековой пробел в преемственности русской культуры, о котором напомнил А. Солженицын в Золотой книге «Р. М.».
Итак, редактор опирается на основополагающий культурный знак первой волны: «мы не в изгнании, мы в послании», мы преемники и хранители литературы, языка, культурных традиций старой России. По этому признаку, как известно, часть эмиграции противопоставляла себя другой части - тем, кто здесь, в изгнании, готов «большевизанствовать», сочувственно воспринимая события культурной жизни «совдепии». Водораздел проходит не по возрасту и не по месту пребывания, а по типу культурной ориентации.
Эти два типа различаются, по мнению Шаховской, своим отношением к русской культуре XIX в.:
Вот этим оторванным, 19 век, повидимому не «свое», а архив, музей, и нетрудно понять, почему для первой группы читателей книга Терца неприемлема. Таинственная и тонкая красота золотого века да и сам Пушкин затушевываются для них «экивочной» усмешечкой автора. Но несколько провинциальные ужимки его второй части читателей не кажутся предосудительными или достойными порицания, как и вкрапленные им в текст непристойности, вполне модные для советской интеллигенции, тогда как нарочитая грубость Пушкина была народной, мужицкой, а никак не интеллигентской.
Представляют, с нашей точки зрения, значительный интерес рассуждения Шаховской, касающиеся историко-литературных проблем XIX в. и заложенных в нем противоречивых культурных тенденций, получивших продолжение в дальнейшем:
Впрочем, наряду вот с этим, пушкинским 19 веком сосуществовала другая его разновидность. Вспомним Белинского с его «сумбурной риторикой», с его обидой, что Гоголь променял идею прогресса «на какого-то Бога», с его: «Вольтер. конечно, более сын Христа, нежели - все ваши попы, архиереи. А это известно каждому гимназисту!» (Гоголь говорил о Белинском: «чем вернее первая мысль, тем нелепее вторая»), Белинскому (как, по-видимому и Терцу) трудно было пережить «дворянство» Пушкина - «для него принцип класса вечная истина», - но ведь у Белинского было чувство класса. Борьба же классов ведет, как мы знаем, к порождению новых классов, так как природа не терпит пустоты и даже равенства. Талантливый был человек Белинский, а вот написал же: «у Гоголя все обыкновенно и просто» и Пушкин «кончился». - Да еще вспомним Писарева, твердо верующего в «колоссальную неразвитость Пушкина». Вероятно, имеется причина, по которой 19 век Белинского (и Писарева) не остался в «родовой памяти» первой группы, может быть, потому, что он предварял то подспудное, что выявилось после Октября.
Таким образом, З. Шаховская указывает на существеннейшую черту культуры любимого эмигрантами-традиционалистами XIX в.: на самом деле он внутренне отнюдь не однороден, и виднейшие события его культуры стали предтечами Октября. Культурная позиция, условно говоря, эмигрантов-«Чернышевских», с их преклонением перед кумирами от Белинского до Писарева, рисуется редактором «Русской мысли» как противоречивая и недальновидная.
Шаховскую занимает также вопрос о том, какую позицию заняли бы в актуальной дискуссии представители различных типов русской культуры:
Владислав Ходасевич, Модест Гофман, называя уже ушедших, были бы по логике на стороне первых, - но интересно было бы знать, что думает о Пушкине Терца ленинградский профессор Алексеев, -потому что и для него, вероятно, с его высокой квалификацией, Пушкинский мир да и сам Пушкин не может быть только объектом литературоведческой работы, но и эмоциональным восприятием воплощенной в Пушкине культуры, - той самой, о которой Поль Валери сказал: «Культура - это то, что остается, когда все забыто».
Что касается зарубежных русистов, то подлинное сочувствие «первой группе» мыслится у Шаховской как невозможное для них состояние. Так, Макс Хайворд, автор «хвалебной для Терца статьи» в «Таймс», обладает в данном контексте той особенностью, что «для него то, что мы называем собирательно Пушкинским миром, не есть нечто врожденное, кровное, чем он является, по-видимому, для первой группы. Тут уже дело не в образовании, а в ощущении».
Итоговые заметки редактора в упомянутых нами двух дискуссиях, как видим, тесно связаны с культурными ориентирами первой волны эмиграции. Однако в них отразился и ценный опыт послевоенной полемики автора со сторонниками самых различных социально-политических и культурно-исторических воззрений. Опыт этот свидетельствовал зачастую о непримиримости полемистов, нежелании принять самоё возможность альтернативного мнения - то есть, по Шаховской, о неготовности к свободе. Думается, что значительную ценность представляет также переосмысление ею культурных итогов русского XIX в. З. Шаховская подчеркивает, что именно тогда формировалось представление о «колоссальной неразвитости Пушкина», о приоритетности «идеи прогресса» - то есть складывался образ мира, который в дальнейшем приобрел черты «телеологии» (Абрам Терц), устремления к «светлому будущему», ставшему основополагающей чертой тоталитарной советской системы.
С.С. Бойко Примечания
1 Зайцев Б. Прощание // Русская мысль. 1968. № 2689. 11 июня. С. 3.
2 Цитируя публикации «Русской мысли», мы сохраняем особенности орфографии и пунктуации как в тех случаях, когда - как здесь - они противоречат современной российской норме, так и в тех, когда налицо описки и опечатки, могущие нарушать норму, на которую ориентируется автор газетного материала.
3 Терапиано Ю. Памяти С.А. Водова // Русская мысль. 1968. № 2690. 17 июня. С. 7.
4 См. об этом: Мнухин Л. Русская мысль // Литературная энциклопедия Русского Зарубежья. 1918-1940 Т. 2: Периодика и литературные центры. М.: РОССПЭН, 2000. С. 560-565 (первая треть этого материала -выборка характерная и не оговоренная - с опечатками воспроизведена на сайте: http://www.kuchaknig.ru/show_book.php?book=166365 (дата обращения: 01.08.2012)).
5 Водов С.А. (1898-1968) - юрист, журналист, редактор; сотрудничал в «Последних новостях».
6 Михалевский П. Памяти С.А. Водова // Русская мысль. 1968. № 2692. 27 июня. С. 7.
7 Шаховская З. К нашим читателям // Русская мысль. 1968. № 2704. 19 сент. С. 1.
8 Шаховская З. Общность надежды и опасности // Континент. 1974. № 1. С. 287-288.
9 Синявский А. (он же - Абрам Терц) Вопросы и уточнения к статье советского Образованца, напечатанной в газете «Русская Мысль» 10 апреля 1975 г. // Русская мысль. 1975. № 3048. 24 апр. С. 6. В названии материала нам видится реминисценция названия стихотворения «Письмо к любимой Молчанова, брошенной им, как о том сообщается в № 219 "Комсомольской правды" в стихе по имени "Свидание"», принадлежащем перу В. Маяковского, высоко ценимого полемистом.
10 Шаховская З. По поводу разногласий // Русская мысль. 1975. № 3051. 15 мая. С. 6.
11 Эткинд Е. Седло Синявского: Лагерная критика в культурной истории советского периода. (НЛО 2010. № 101) [Электронный ресурс] // Журнальный зал. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2010/101/ et22.html (дата обращения: 01.07.2012).
12 Шаховская З. Все о тех же прогулках // Русская мысль. 1976. № 3112.
15 июля. С. 9.
