Журнал «София»: между двух столиц Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

КРАЕВЕДЕНИЕ

Г.В. МУРЗО

Журнал «София»: между двух столиц

Шесть номеров журнала, полное название которого «София. Журнал искусства и литературы, издаваемый в Москве К.Ф. Некрасовым под редакцией П.П. Муратова», вышли в 1914 году. Печатался журнал в Ярославле, где издатель и владелец типографии К.Ф. Некрасов жил постоянно до 1916 года, в Москве и Петербурге бывая наездами. Ко времени выхода журнала П.П. Муратов и К.Ф. Некрасов имели значительный опыт успешной совместной деятельности и стали не только единомышленниками, но и друзьями.

Сотрудничество П.П. Муратова и К.Ф. Некрасова началось в 1911 году. К этому времени Муратов был уже популярным московским «писателем по вопросам искусства», а Некрасов - небезызвестным издателем ярославской газеты «Голос» и историко-

литературного приложения к ней «Ярославские зарницы», открывшим собственное книгоиздательство, контора которого размещалась в Москве.

К.Ф. Некрасов, несомненно, относился к плеяде просвещенных русских издателей. Он был хорошо образован, отличался широтой взглядов, обладал развитым эстетическим вкусом и не чуждался общественных интересов, подобно знаменитому родственнику, от которого как бы принял издательскую эстафету1. С «Книгоиздательством К.Ф. Некрасова» сотрудничали А. Блок, В. Брюсов, К. Бальмонт, А. Белый, Б. Зайцев, А. Толстой,

М. Кузмин, В. Ходасевич, Н. Клюев и другие писатели и поэты. Среди адресатов К.Ф. Некрасова, имевшего обширную переписку, были И. Бунин, В. Короленко, Ф. Сологуб,

Д. Мережковский, З. Гиппиус.

П.П. Муратову (переводчику, художественному критику, историку искусства), влиявшему на личные пристрастия Некрасова, принадлежала особая роль в осуществлении целого ряда издательских начинаний. К ним относился и журнал «София», главной задачей которого являлось пробуждение интереса читателей к древнерусскому искусству. Зна-

1 К.Ф. Некрасов был племянником Николая Алексеевича Некрасова, сыном его младшего брата Федора Алексеевича.

комство с предысторией московско-ярославского журнала позволит лучше понять его значение и место среди культурных явлений начала XX века, оценить личный вклад в культуру его издателей.

Причиной возникновения журнала стало открытие древней иконописи. Анализируя и оценивая спустя годы этот факт, Муратов утверждал, что решающим моментом здесь стала сама эпоха. «В конце XIX столетия у древнего русского искусства еще не было своего зрителя, который мог бы принять это искусство как некий специфический художественный феномен; не было своей публики, своей сочувствующей и соответствующей среды. Около 1911 года этот зритель появился, эта публика нашлась, эта среда сложилась», чему способствовали люди, которым были доступны в равной степени «достижения прошлого и движения современности» [4. С. 48].

К ним относился, безусловно, и сам Муратов. Ему были знакомы академические вкусы 50-х годов и передвижнические понятия 70-80-х, близки «ретроспективный» энтузиазм «мирискусников» и произведения новой французской живописи, которые он имел возможность увидеть в частных коллекциях С.И. Щукина и А.В. Морозова еще в 1904 году. Глаз и вкус Муратова воспитывала его работа помощником, а затем и хранителем отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея; первые заграничные путешествия в Англию и Францию (1906), потом в Италию (1908). Под влиянием постимпрессионизма обострился интерес Муратова к русской иконе, а знакомство с итальянской архаикой позволило рассматривать древнерусское искусство в контексте мировой культуры.

По возвращении в Москву он был принят как равный в среде знатоков (И.С. Остро-ухова, А.И. Анисимова, Н.М. Щекотова и др.), тех, кто, восхищенный художественными качествами иконы, собирал и изучал лучшие ее образцы, не уничтоженные временем и не испорченные неумелыми «поновлениями». Это сделала возможным легализация старообрядчества в 1905 году и открытие старообрядческих храмов, бывших настоящими музеями, хранилищами древностей [4. С. 52].

В связи с интересом к русской старине обрели огромную притягательную силу горо-

да - сокровищницы древнерусского искусства: Новгород, Владимир, Суздаль, Ярославль, Городец на Волге, Юрьев-Польский - и, конечно, северные монастыри. Среди паломников к северным художественным святыням был и И.Э. Грабарь, задумавший издание многотомной «Истории русского искусства». Позже этим путем пройдет и Муратов.

В 1911 году, почти одновременно с К.Ф. Некрасовым, Грабарь предложил Муратову стать автором древнерусского раздела его «Истории». Сделано это было по совету петербургского критика барона Н.Н. Врангеля, объяснявшего свой отказ и преимущества коллеги: «... Всегда считал и считаю, что даже «популярно» писать может только специалист. Посему решительно не берусь за эту область и начну с «преобразованной России». Если хотите иметь красивую и научную допетровскую эпоху, попросите об этом не «ученых мужей», а П.П. Муратова. Он, как Вам известно, очень хорошо знает итальянских примитивов, и ему легко усвоить, понять и даже изучить их «двоюродных братьев» -иконописцев наших» [2. С. 426]. Муратов принял предложение, но, занятый подготовкой 3-го тома «Образов Италии», а также работой в издательстве К.Ф. Некрасова, в частности собиранием и переводом новелл итальянского Возрождения, в том же 1911 году уехал в Италию.

В самом конце 1911 - начале 1912 года в Петербурге состоялся Всероссийский съезд художников, собравший представительную аудиторию: художников и педагогов, археологов и критиков, деятелей академической искусствоведческой науки и посвятивших себя просветительской работе. Среди выставок, организованных к съезду, была выставка старины из частных собраний И.П. Лихачева, С.П. Рябушинского, В.М. Васнецова и др. Работала секция «Русская старина и ее охрана». Известный искусствовед В.Т. Георгиевский представил отдельные копии и фотографии открытых им фресок Дионисия. Интерес к ним укрепил популярность его роскошно изданной монографии «Фрески Ферапонтова монастыря», усилил понимание значимости других публикаций в этой области и, главное, самих объектов исследования.

В Петербурге хранитель Русского музея Александра III П.И. Нерадовский оказался особенно чутким в этом смысле, и при содействии великого князя Георгия Михайловича ему удалось купить для музея и привести в порядок с помощью лучших московских рес-

тавраторов крупнейшее собрание Н.П. Лихачева [4. С. 56]. Так вслед за Москвой Петербург получил возможность познакомиться с древним русским искусством - «в кругах петербургских художественных деятелей. оно быстро нашло должную оценку» [5. С. 280]. Журнал «Старые годы», сотрудником которого был Врангель, обращался в Москву с постоянными просьбами писать об иконе. Но настоящим катализатором интереса к ней стала выставка 1913 года, организованная Московским археологическим институтом.

Муратов, вернувшийся в конце 1912 года из-за границы, вошел в комитет по подготовке выставки. В письмах его к Некрасову наряду с издательскими делами неизменно обсуждались «иконные новости»: замечания по поводу принятых на выставку экспонатов; возможность покупки икон, их качество, вид, цена; предпочтения общих знакомых, опытных собирателей старины; собственные удачи и просчеты в приобретении, советы на будущее. Во всем этом прочитывался призыв «действовать», имевший объяснение: письмом в Италию Некрасов сообщил Муратову о своем намерении открыть в Ярославле галерею икон и современной живописи - Муратов идею поддержал и обещал всяческую помощь, что и выполнял с большой личной заинтересованностью, используя свои обширные познания, побуждая к содействию влиятельных московских друзей.

Собирание, реставрацию и популяризацию древнерусского искусства Муратов считал большим национальным делом, к которому причислял и упомянутую выставку, открывшуюся в феврале 1913 года. Основу ее составляли богатейшие коллекции С.П. Рябу-шинского и И.С. Остроухова. Муратов, поджидавший Некрасова в Москве, не скрывал досады: «Хотелось вместе посмотреть выставку. Она изумительна и прекрасна. Но посещается пока что плохо» [3. С. 208]. Возможно, поклонники «Образов Италии» (вышедшие в 1911-1912 годах два первых тома книги приобрели огромную популярность -Г. М.) были разочарованы неожиданностью и несхожестью увиденного с итальянской мистической живописью. Не слишком помогли и публикации Муратова в «Старых годах» и «Русском слове», где он пытался, рассказывая о выставке, раскрыть эстетическую суть иконы [6; 7]. Думается, написанное им в 1914 году объясняет это непонимание, а заодно и назревавшую идею журнала: «Древнерусская иконопись... обращается к артистической вос-

приимчивости, превышающей средний уровень ее в людях. От нехудожника нельзя требовать ответа на внушения этого искусства /.../. Нужна особая, прилежно воспитанная острота зрения.» [8. С. 3].

В художественных кругах Москвы и Петербурга выставка, напротив, вызвала восторг: «Эта выставка - событие. Более того -откровение для всех нас: не начало ли нового художественного сознания в России? Я говорю об отделе икон.», - писал К.С. Маковский в редактируемом им «Аполлоне» [11. С. 264]. Уже в августе 1913 года в Петербурге состоялось учредительное собрание Общества изучения древнерусской иконописи, председателем которого был избран Нерадовский, а исполняющим должность секретаря - Н. Н. Пунин. При ближайшем участии этого общества и должен был издаваться двухмесячник «Русская икона», редактором которой становился Маковский [11. С. 262]. Желание Муратова и Некрасова создать противовес «Русской иконе» было поводом, ускорившим появление «Софии».

Москвичи с настороженностью и предубеждением отнеслись к инициативе петербуржцев, которых считали недостаточно компетентными в области древнерусского искусства, и оставляли за собой моральное право первенства на его изучение. П.С. Сухотин писал Некрасову: «Журнал не дает мне покоя. Почему Питер? Почему Маковский?» [3. С. 223]. Муратов, давно сотрудничавший с Маковским и хорошо его знавший, был в курсе намерений последнего. Это становится ясно из письма Некрасову: «Видел я тут . Маковского. Боже, какая петербургская чушь и беспомощность. Но вот Вам неожиданные выводы: хочу завтра пойти к Остроухову и потолковать с ним серьезно. Нельзя ли найти человека, который дал бы денег для издания нашего с Вами журнала. /./ А журнал начать с 1 января, и пусть в заглавии будет участвовать слово Москва» [3. С. 222]. Невольно в этих словах угадывался вызов, и будущий журнал по многим параметрам противопоставлялся «Русской иконе».

Муратов был готов отказаться от работы в музее, запланированного путешествия на Восток и взяться за редакторство «с азартом». «Главное, откладывать нечего, - писал он Некрасову. - Журнал Маковского ни капли не помешает. Это будет инвентарь богатых собраний. И кроме того, журнал специальный. А наш не должен быть нисколько специальным. Цель: в глубочайшем смысле слова эстетиче-

ское воспитание на том, что ближе всего, конечно, - русская икона, повесть, но и не только на этом, а и на том, что можно выбрать, перевести с Запада» [3. С. 222].

Оценив замысел Муратова, Некрасов согласился, пожелав только несколько отсрочить издание. Условие устраивало и Муратова, о чем он сообщает в следующем письме, передавая «московские разговоры» о журнале: с Николаем Михайловичем Щекотовым «полное сочувствие»; Илья Семенович Ост-роухов «жестоко напал», однако через два дня признал, что в идее «что-то есть». В самом же Муратове идея «прочно засела», и замысел зрел: «... Журнал должен быть абсолютно не «роскошным», и главное в нем текст, а не картинки...» [3. С. 224]. Не имея возможности собраться в Ярославль, он просит приехать в Москву Некрасова: «.Поговорим о журнале, и это будет не пустой разговор. Мы с Вами непременно сделаем московский художественный и литературный журнал с 1 января 1914 г.!» [3. С. 225]. Творческий порыв был так силен, что уже через несколько дней Муратов возобновил эпистолярный диалог: «Мысль о журнале и после нашего согласия «отложим» его на год, не давала мне покоя. Дней пять назад мы сидели с Ник[олаем] Мих[айловичем] . и целый вечер говорили об этом. И прежде по ночам мне мерещилось содержание будущих номеров. В тот вечер я как-то случайно произнес название и понял вдруг, что выхода нет - обязательно надо делать это теперь же. /./ Ник[олай]

Мих[айлович] и Сухотин еще более горячие, чем я, сторонники неотложности. Мне ужасно хотелось бы сказать Вам название, но писать его как-то страшно. Не сердитесь, я боюсь, что оно прозвучит в письме как-то не так, как в разговоре»2. И дальше, заметив, что хороших мыслей приходит в голову много и что такие «настроения» не повторяются, излагал содержание первых шести номеров. Подчеркивал, что «уверен в порядочном расхождении

2 Имеется в виду название «София», так точно найденное, указывавшее на общий - «южный» -корень искусства «Запада» и «Востока», что со всей очевидностью подтверждали древняя русская икона и фреска [12. С. 433]. Но как знать, может, Муратов вдруг увидел здесь еще одно неожиданное совпадение: жену Некрасова звали Софья Леонидовна Щерба (Муратов писал «София»). Это не могло не произвести впечатления на Некрасова, и Муратов хотел быть правильно понятым. Название сразу же было принято Некрасовым.

журнала», да и такой, каким он представлялся ему, «журнал не должен стоить дорого».

Остроухов выполнил на него возложенное и познакомил Муратова с человеком, который выделил на издание журнала 20 тысяч. Им был московский фабрикант из семьи владельцев Товарищества Ярославской большой мануфактуры Александр Андреевич Карзин-кин. Ядро редакции вместе с Муратовым составили Анисимов, Щекотов, Сухотин. Объявление о выходе «Софии» появилось в «Русских ведомостях» в ноябре 1913 года, а уже к началу 1914-го, как и предполагал Муратов, был готов первый номер.

Впечатляла представленная в нем программа издания. Главным для «Софии» было «изучение древнего русского искусства рядом с европейским и теми же самыми методами, чтобы таким образом верно понять его историческое место». Редакция обязалась писать не только об искусстве античной и византийский традиции, более родственной русскому искусству, но и освещать искусство и литературу Востока, также исторически близкого России и в то же время столь мало в России известного. Отводя исключительное внимание художественному наследию прошлого, «София» вовсе не намерена «замкнуться в истории»: ее темой должно было стать и современное искусство; в особом отделе редакция обещала отмечать в текущей литературе и художественной жизни все то, что, на ее взгляд, имеет непреходящее значение.

Привлекала изяществом обложка журнала, сделанная Н.П. Ульяновым, учеником

В. Серова. Номер открывался великолепной цветной репродукцией воздуха с изображением Софии Новгородской и программной статьей Муратова «Возраст России». Здесь же был предъявлен список готовящихся к печати материалов, а среди давших согласие на сотрудничество авторов указаны Ю.И. Айхен-вальд, А.Н. Бенуа, Н.А. Бердяев, М.О. Гер-шензон, И.Э. Грабарь, Б.А. Грифцов, Н.И. Романов, В.Ф. Ходасевич, А.В. Щусев, Б.Н. фон Эдинг и многие другие.

Раньше заявившая о себе «Русская икона» опаздывала и вышла в свет через несколько месяцев после «Софии». Некрасов в письме Муратову судил о журнале - сопернике по проспекту: «... Это почти что и «Аполлон», только пишущий о русских иконах /./. Неприятно, /./ что в проспекте Ваше имя и Щекотова. И с практической стороны это в ущерб нам придает им большую силу» [3. С. 163]. Действительно, отвечая на настойчивую

просьбу Маковского, Муратов дал ему свою статью «Ближайшие задачи в деле изучения русской иконописи», которую редактор счел «прекрасной». Статьи Щекотова и Анисимова несогласная с некоторыми их положениями редакция подвергла жесткой критике. Компромисс с «Русской иконой» ограничился ее первыми номерами (Маковский называл их «сборниками»). На самый первый из них «София» ответила «разгромной» рецензией [9. С. 95-96]. В ней подчеркивалась внешняя пышность издания при его очевидной внутренней бедности: «Редакция сделала бы лучше, если бы. ограничилась одними прекрасно выполненными произведениями, не заполняя больших страниц бесцветным случайным текстом», точно выхваченным из нечитаемых археологических трудов, не способным эстетически осветить русскую икону, не содержащим и следов «нового художественного сознания», зато грешащим безвкусием «холодного пафоса» и «нарочитого патриотизма».

«София» и сама ждала нападок, опасалась непонимания. «Что будет с журналом! -писал Некрасов Муратову. - Только один А.Я. в газете «Дни». уразумел до известной степени, что мы собираемся делать /./ За ошибки нас будут люто, поедом есть» [3. С. 237]. Однако критика встретила «Софию» хоть и сдержанно, но не злобно. «Аполлон» указывал на недостатки программы, Пунин осуждал за академизм и эстетство [11. С. 263], зато отмечал смелость говорить о великих именах «новым языком» и называл Муратова одним из тончайших созерцателей и знатоков искусства [1. С. 556].

Журнал нашел своего читателя, неплохо расходился в столицах и в провинции. М. В. Нестеров писал своему корреспонденту: «.Читаешь ли Муратова? Вышла его «София» (я подписался). Не худо, хотя и специально сверх меры» [10. С. 16]. А. Блок дважды в письмах разным адресатам и в разное время положительно отзывался о журнале («Софию» я люблю»; «хороший журнал эта «София»), не исключал сотрудничества с ней [1.

С. 557]. Популярность не оставляла редакторов «Софии» равнодушными, особенно если ее свидетельства доходили из Петербурга. Бывший по делам в северной столице П. Сухотин писал в Ярославль Некрасову: «В Питере второй номер «Софии» хвалят, в «Речи» собираются о нем писать». И через несколько дней - в Москву Муратову: «В «Асторию» заходил какой-то господин с дамой и спраши-

вал редактора «Софии». Уж не Гумилев ли с Анной Ахматовой?» Почти одновременно Муратову писал Некрасов: «Сейчас узнал веселую новость. Из Питера с учительского съезда вернулся наш сотрудник. Слышал о «Софии». Говорят о ней много и считают событием в литературном мире» [3. С. 164].

Последняя информация, на наш взгляд, была особенно ценна, потому что косвенно подтверждала признание журнала широким читателем, не только подготовленным, не только столичным, а тем, живущим «между двух столиц», в непосредственной близости к сокровищам прекрасного древнерусского искусства, «любить и хранить» которое учила «София».

6 номеров журнала, у которого открывались перспективы плодотворного общения с читателем, вышли в 1914 году. Начавшаяся война сделала невозможным его дальнейшее существование: был призван в действующую армию Муратов, ушли на фронт и другие сотрудники редакции. Объявляя подписчикам о закрытии журнала, Некрасов высказывал надежду, что «София» прекратилась не навсегда. Его поддерживали Б. Зайцев и В. Брюсов. Не осталась безучастной и официальная печать. Газета «Речь» в ноябре 1914 писала: «Бескровными, но серьезными жертвами войны сделались несколько журналов. Вслед за «Старыми годами» прекратилась на днях московская «София» /./ Просуществовав лишь полгода, журнал не успел ни выработать ясную физиономию, ни занять общественную позицию, но он интересовался самыми глубокими и коренными вопросами духовной жизни и дал немало искренних горячих страниц /./» [3. С. 165].

Жизнь не позволила Некрасову вернуться к изданию журнала. Остались неосуществленными планы и некоторая горечь сомнения: Муратов признавался в письме Некрасову с фронта, что из «Софии» не вышло того, что рисовалось с самого начала [3. С. 248]. Однако много позже, уже оторванный от Родины, размышляющий о прожитом, он напишет: «Без ложной скромности мы можем гордиться тем, что сделали в довоенные. годы» [4. С. 64]. Воскресшее древнее искусство велит и нам не забывать об этом.

«София» была нужна, выполнила взятую на себя миссию и, оставив яркий след, стала памятником духовной культуры начала XX века.

Библиографический список

1. Блок и журнал «София» // Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 4. /Отв. ред. И.С. Зильберштейн, Л.М. Розенблюм. М.: Наука, 1987. С. 556-559.

2. Игорь Грабарь. Письма 1891-1917. М.: Наука, 1974. 468 с.

3. Из истории сотрудничества П.П. Муратова с издательством К.Ф. Некрасова / Вступит. ст., публ. и ком. И.В. Вагановой // Лица: Биографический альманах. 3. М.; СПб.: Феникс: ЛШепеиш, 1993. С. 155-265.

4. Муратов П. П. Открытие древнего русского искусства // Ночные мысли / Сост. Ю.П. Соловьев. М.: Изд. гр. «Прогресс», 2000. С. 4767.

5. Муратов П. П. Вокруг иконы // Ночные мысли / Сост. Ю.П. Соловьев. М.: Изд. гр. «Прогресс», 2000. 260-280.

6. Муратов П.П. Древняя иконопись // Русское слово. 1913, 13 февр.

7. Муратов П.П. Выставка древнерусского искусства в Москве // Старые годы. 1913. №4. С. 34.

8. Муратов П.П. Древнерусская иконопись в собрании И.С. Остроухова. М.: Изд-во К.Ф. Некрасова, 1914.

9. Пт. Петербургская «Русская икона» // София. 1914. №4. С. 95-96.

10. Соловьев Ю.П. Очерк жизни и творчества Павла Павловича Муратова // Ночные мысли / Сост. Ю.П. Соловьев М.: Изд. гр. «Прогресс», 2000. С. 4-46.

11. Стернин Г.Ю. Художественная жизнь России 1900-1910-х годов. М.: Искусство, 1988. 285 с.

12. Толмачев В., Муратов П.П. // Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века. Энциклопедический биографический словарь. М.: Российская политическая энциклопедия (РОСС-ПЭН), 1977. С. 432-435.

А.В. БОРОДКИН

«Культура власти и власть культуры». К вопросу о двойственности колонизации Верхнего Поволжья в 1Х - Х вв.

События средневековой российской истории продолжают привлекать самое пристальное внимание отечественных и зарубежных исследователей [1]. Столь глубокий интерес к проблеме объясняется целым рядом объективных причин. Во-первых, в силу специфичности регионального положения, российский опыт - это квинтэссенция западных и восточных традиций. Во-вторых, проблема власти в России давно приобрела особые черты, что блестяще отражено в сочинениях российских литературных классиков. В-третьих,