CC BY
181
А. Миронов
жизнь замечательных игрушек:
Трансформация образов животных-игрушек в российской литературе
Статья посвящена функционированию образов зооморфных игрушек в русской литературе (сакральная функция оберега; исповедальная функция игрушки; связь игрушки с пространством дома, с его охранительной энергией; игрушка как преданный друг детства). Мир животных-игрушек представлен как особый культурный мир со своими границами, ценностями, языком, образом мышления, чувствами, действиями.
Ключевые слова: зооморфная игрушка, животные-игрушки, эмблематика игрушечных образов, друг детства, детская игра, образы игрушек, плюшевый мишка.
В отечественной и зарубежной детской литературе можно наблюдать особый интерес к образам, характерам и функции детских игрушек разных видов. Данный интерес, возникающий в среде писателей, художников-оформителей детской книги, а также среди издателей детской литературы исторически распределен неравномерно. Особенно ярко он проявляется в те времена, когда в детской литературе начинает обнаруживать себя определенная общественная идея, связанная с трансформацией культурных, идеологических, педагогических установок.
Впервые образы игрушек в детской книге ярко были представлены в эпоху романтизма (первая треть XIX в.). «Именно тогда родилось представление об игрушечном мире как о своеобразном рае, в котором можно укрыться от земного существования», — отмечает М. Костюхина [Костюхина 2008, с. 8].
С появлением первых реалистических текстов для детей игрушка стала восприниматься как часть интерьера детской комнаты. Во второй половине XIX в. игрушка начинает осознаваться как психологическая составляющая мира детства: у ребенка — героя детской книги — прослеживается явная привязанность к игрушке, складывается ряд переживаний и эмоций, связанных с ней. Игрушка становится неотъемлемой частью детского микрокосма.
Основательно образы игрушек входят в детскую литературу в конце XIX — начале ХХ в. Игрушки становятся самостоятель-
Андреевская В. П. Записки куклы. Рассказ для маленьких девочек. 1898.
ными и ключевыми героями произведении, адресованных детям. В России начинает выходить журнал «Игрушечка» (1882-1886). При этом среди всех игрушек явно выделяется образ куклы. Осно-воположницей жанра кукольного рассказа становится французская писательница Луиза Ольней (1810-1891), писавшая под псевдонимом Юлия Гуро. Ее книга «Мемуары куклы» вышла во Франции в 1839 г. В том же формате кукольных записок была написана и другая книга Ю. Гуро «Переписка двух кукол» (1864). Российские издатели начинают активно выпускать разного рода переложения данного текста («Дневник куклы», «Кукольная страна»). Для маленьких девочек отечественной писательницей В. П. Андреевской создается книга «Записки куклы» [Андреевская 1898].
Особая волна интереса к игрушке возникла в эпоху Серебряного века российской культуры. Художники объединения «Мир искусства» используют игрушечные мотивы в оформлении книг (А. Бенуа, Г. Нарбут). Выставки деревянной игрушки Н. Д. Бартрама (в 1909 и 1911 гг.) получили высокую оценку в таких журналах, как «Русская мысль» и «Аполлон». В 1912 г. вышел в свет сборник статей «Игрушка. Ее история и значение», посвященный вопросам ритуального и символического значения игрушки, ее образовательной и развивающей функции [Игрушка 1912]. Мария Пожарова создает поэтическую антологию детской игрушки. Из-под пера Саши Черного выходит книга «Детский остров», в которой представлены образы игрушек. Особое место среди детских писателей того времени занимает А. М. Ремизов, уделяющий большое внимание детским играм
Игрушки / худож. Г. Нарбут (1911).
и игрушкам. Сказочные персонажи-игрушки будут сопровождать писателя всю его долгую жизнь, их свойствами и именами станут наделяться знакомые писателя.
В советской детской литературе писатели также проявят особый интерес к детской игре и месту в ней игрушки (Б. Житков, С. Маршак, А. Барто, А. Введенский, Д. Хармс). Постепенно возникает вопрос об особом месте игрушки в жизненном мире ребенка, когда игрушка становится не просто декоративной и яркой деталью детского интерьера, но и близким другом, способным своим молчанием вызвать ребенка на душевное откровение.
В детской литературе формируется эмблематика игрушечных образов, связанных с определенным культурным и нравственным смыслом игрушки (плюшевый мишка—близкий друг; конь — атрибут военных походов; корабль — мечта о путешествиях). Игрушки, ставшие литературными героями, можно классифицировать по материалам, из которых они изготовлены, по способам изготовления, по способу их использования детьми и воспитательному воздействию [Васильева 2003].
Сюжетные или образные игрушки (куклы, животные, предметы обихода) по содержанию и оформлению отражают окружающий мир, близкий детям. Это игрушки, которые дают возможность раз-
&
Кузнецов К. В. Рисунок к обложке книги А. Барто «Игрушки» (1937).
вития сложных сюжетов: игры в магазин, больницу, путешествия, театр, школу, зоопарк... Среди всех этих разновидностей нас будут интересовать зооморфные игрушки — игрушки-животные.
Появление игрушек-животных связано с древнейшими сакральными формами народного творчества. М. Волошин считал, что детские игрушки — «это древнейшие боги человечества» [Волошин 1989, с. 511]. Действительно, на ранних ступенях развития культуры между игрушками и предметами религиозного обряда не было существенной разницы, так как игрушки, часто имеющие формы живых существ, выполняли не только воспитательную и обучающую функцию.
Традиционная народная игрушка, приносимая в дар ребенку, носила благословляющий характер. Кони-качалки и игрушечные лошадки должны были принести ребенку удачу и благословение солнца. С изображением коня связывался целый ряд представлений о солнечном божестве, а также представления о реинкарнации души человека после смерти. Погремушка или мяч, изображающие Небесный мир, в руках ребенка должны были защитить от темных сил. Звуковые игрушки, выполненные в форме утки, лошади или свиньи, являлись эмблемой покровительства детям; своим звучанием они были призваны изгонять злых духов: в весенний народный праздник «Свистунья», или «Свистопляска», дети и взрослые свистели в зооморфные глиняные свистульки.
Детская свистулька в виде птички.
Изображение животных являлось традиционной темой русской народной игрушки. При этом в русской игрушке не встречается изображений отрицательных персонажей, так как считалось, что такие образы могут принести ребенку зло, связанное с оригиналами изображений.
Зооморфные игрушки связаны с тотемной символикой. Созданные рукой человека фигурки животных были наделены охранительной функцией оберега, а также выполняли аккумулятивную функцию окружения себя энергией тотема, приносящей удачу, успех. Фигурки животных не просто посвящались различным богам, они были проводниками их воли: духовные сущности нередко проявляются и возвещают свою волю людям через животных (или их изображение). Согласно народным верованиям, каждое божество может превратиться в животное. Животные имеют свой характер, являются покровителями человека и его жизненного пространства.
За игрушками-животными в литературе сохранилась сакральная функция оберега, который очень дорог ребенку. Так в повести Л. Н. Толстого «Детство» (1856) зооморфные игрушки не только стимулируют ребенка к открытию чувственного мира, но и становятся неотъемлемой ритуальной деталью детского моления о всеобщем счастье: «Потом любимую фарфоровую игрушку — зайчика или собачку —уткнешь в угол пуховой подушки и любуешься: как хорошо, тепло и уютно ей там лежать. Еще помолишься о том, чтобы дал Бог счастия всем, чтобы все были довольны...» [Толстой 1978, с. 54].
Зооморфные игрушки в литературе обладают свойством связывать человека с близким, родным пространством дома, с его охранительной энергией. Так, в повести С. Аксакова «Детские годы Багрова-внука» (1857) Сережа Багров вдали от родителей, в доме деда, чувствует себя одиноко, неуютно. Но игра с деревянными игрушками, привезенными из родного дома, отвлекает мальчика, спасает его от тоски.
Власов С. Спящий ребенок (1899).
Здесь же стоит упомянуть и сказку Д. Н. Мамина-Сибиряка «Ванькины именины» из цикла «Аленушкины сказки» (1896), в которой пространство детской комнаты оживает в ночное время. На именины к Ваньке «пришли еще медведь с Зайцем, серенький бабушкин Козлик с Уточкой-хохлаткой, Петушок с Волком...» [Мамин-Сибиряк 1983, с. 301]. Игрушки ведут себя по-домашнему в комнате своей хозяйки используя в качестве угощенья игрушечную еду, приготовленную по детскому рецепту: «Суп из самых свежих щепок; котлеты из лучшего, самого чистого песку; пирожки из разноцветных бумажек; а какой чай! Из самой хорошей кипяченой воды!» [Там же, с. 300]. Обжитое игрушками домашнее пространство становится близким, оно связывает человека с заветным временем его детства.
В стихотворении Саши Черного «Игрушки» эмиграция, отдаление от отчего дома, вызывает особо трепетное отношение к игрушкам:
Зимний вечер хныкал из-под вьюшки.
Вдоль лазурно-снежного окна
В ряд стояли русские игрушки —
Сказочная пестрая страна [Саша Черный 1996, с. 411].
Игрушки, пусть даже ветхие и поломанные, являются знаком утешения, частью родного дома, покинутого навсегда:
Тюрина В. И. Русские игрушки.
Обернулся... Газ, рога, обои.
Взял игрушку милую в ладонь:
Хвост отбит, свисток шипит и воет, —
Все, что спас он в злые дни погонь.
Ночь гудит. Часы кряхтят лениво.
Сотни лет прошли над головой.
Не она ль, блестя в стекле поливой,
Там в окне стояла над Невой? [Саша Черный 1996, с. 413-414]
Игрушка как память о детстве возникает в сказочном цикле А. М. Ремизова «Посолонь». В примечаниях к этой книге сам писатель отмечает: «Игры, обряд, игрушки рассматриваются детскими глазками как живое и самостоятельно действующее» [Ремизов 1992, с. 223]. Образы игрушек-животных становятся неотъемлемой частью мифопоэтики Ремизова. При этом в его сказках действуют зооморфные игрушки, имеющие реальных прототипов — это игрушки из домашней коллекции самого писателя.
Ремизовские игрушечные звери оживают и становятся в один ряд с таинственными демоническими персонажами. Они обитают вблизи тех же заповедных лесных троп, что и чарующая славянская нежить: Котофею Котофеичу в лесу встречаются «два Козла-барана» (деревянная игрушка, сделанная по образцу подвижной игрушки «Медведь и Мужик»); Алалей и Лейла выслушивают рассказ зайца «о лисице — которая лиса песни поет» [Ремизов 1995, с. 104]. Певучая Лисица — игрушка, подаренная писателю А. Белым. «Я почувствовал теплоту и дыхание в деревянной оболочке и ее звучащую душу», — вспоминает А. Ремизов [Там же, с. 410]. Заветным домашним другом Зайки является «Лягушка-квакушка с отбитою лапкой» [Ремизов 1992, с. 208] (фарфоровая игрушка). Сюжет сказки «У лисы бал» представляет собой поэтизированное действие
Деревянная подвижная игрушка «Мужик и медведь»; Глиняная игрушка-свистулька «Лиса».
деревянной игрушки из десяти фигурок животных, укрепленных на скрещении движущихся дощечек.
Зооморфная игрушка в художественных текстах становится самым преданным другом детства, с которым ребенок ложится спать, садится за обеденный стол и даже принимает наказание от взрослых. В данном случае мягкая игрушка (мишка, заяц) выполняет еще и исповедальную функцию. Такую роль играет, например, плюшевый заяц в повести В. Крапивина «Брат, которому семь» (1966): «Пожилой плюшевый заяц был его другом. Он знал много Алькиных тайн. И неизвестно, сколько слез впитала пыльная плюшевая шкура, когда в несчастливые минуты Алька рассказывал зайцу о своих горестях» [Крапивин, электронный ресурс].
Особый вид дружбы — дружбы с игрушкой-животным — становится лейтмотивом произведений, в которых игрушка фигурирует как ключевой персонаж. По замечанию М. Костюхиной, «самый преданный друг в детской литературе ХХ в. — плюшевый мишка» [Костюхина 2008, с. 75]. Необходимо особо отметить следующий нюанс: если дружба с одушевленным образом игрушки для девочек была связана с куклой, то для мальчиков такого рода другом становился именно плюшевый зверь. Здесь, конечно, можно вспомнить две самостоятельные книги А. А. Милна «Вини Пух» («Winnie-the-Pooh» (1926)) и «Дом в Медвежьем Углу» («The House at Pooh Corner» (1929)), посвященные историям из жизни плюшего медвежонка. Но повести Милна погружают читателя в замкнутый мифический мир Леса, где обитают одушевленные образы игрушек-зверей Кристофера Робина, для которых он является «суперхарактером» [Руднев 2000, с. 32].
В такой сказочной ситуации ребенок делается для игрушки наставником, обладателем сакральных знаний о мире, своего рода гуру. В произведениях реалистического плана мягкая игрушка-животное
Шепард Э. Х. Иллюстрация к книге А. А. Милна «Вини Пух».
становится в позицию младшего существа, находящегося в волевом поле ребенка, обладающего покровительственной, защитной и воспитательной функциями.
В рассказе В. Драгунского «Друг детства» повзрослевший Дениска вспоминает о своих отношениях со старым плюшевым мишкой:
Я с этим мишкой ни на минуту не расставался, повсюду таскал его за собой, и нянькал его, и сажал его за стол рядом с собой обедать, и кормил его с ложки манной кашей <...>, и я его спать с собой укладывал, и укачивал его, как маленького братишку, и шептал ему разные сказки прямо в его бархатные тверденькие ушки, и я любил его тогда, любил всей душой, и я за него тогда жизнь бы отдал [Драгунский 1982, с. 83].
При этом относительно мягкой игрушки ребенок исполняет функцию взрослого-воспитателя: он проецирует на игрушку ситуацию «ребенок / взрослый». Ребенок, исполняющий роль взрослого наставника, поучает, воспитывает игрушку.
Одним из показательных примеров такой игры во взрослого воспитателя является стихотворение Саши Черного «Про девочку, которая нашла своего мишку» [Саша Черный, электронный ресурс]:
Мишка, мишка, как не стыдно!
Вылезай из-под комода!
Староверова А. Иллюстрация к стихотворению Саши Черного «Про девочку, которая нашла своего мишку».
Ты меня не любишь, видно. Это что еще за мода! Как ты смел удрать без спроса, На кого ты стал похож! На несчастного барбоса, За которым гнался еж.
Укоры ребенка в сторону мишки перемежаются здесь с родительской заботой: «Хочешь супу? Я не ела, / Все оставила тебе!» При этом все назидания и поучения завершаются выражением любви даже к такому нерадивому воспитаннику:
Ну да ладно. Дай-ка щетку. Надо все пылинки снять, Чтоб скорей тебя, уродку, Я смогла поцеловать!
Поломанные и разбросанные игрушки открывают особую тему, связанную с поэтизацией страданий. Игрушка как жертва утраченной дружбы встречается в литературе Серебряного века (поломанные куклы, клоуны). Всем памятны образы игрушек-страдальцев, представленных в стихотворениях А. Барто «Зайка» («Зайку бросила хозяйка...») и «Мишка» («Уронили мишку на пол...»). Мягкость и беззащитность игрушек-животных взывает к дружеской и родительской опеке со стороны ребенка («Все равно его не брошу, потому что он хороший»).
К теме детских игрушек особое отношение складывается у взрослых. Хотя они и ушли из мира детства, но с интересом подглядывают туда. Ярким подтверждением тому является стихотворение А. Кушнера «Лягушка» [Кушнер, электронный ресурс], в котором
жизнь замечательных игрушек
267
Заводная лягушка.
дядя Коля, принесший детям заводную игрушку, поглощен процессом игры более самих детей:
Нам принес дядя Коля игрушку — Заводную лягушку. Чем-то эта лягушка похожа На простую подушку.
Покосился на нас дядя Коля, Молвил: Скучно живете! — Вот! — сказал он, — поскачет, как в поле! Сунул ключик в животик.
Затряслась, задрожала лягушка. Он пустил ее на пол. С громким грохотом, как погремушка, Поскакала на лапах.
Дядя Коля вытягивал шею, И заглядывал сбоку. На коленях он ползал за нею, Удивлялся подскоку.
Он казался, сгибаясь гармошкой, Нам то ниже, то выше. Мы еще постояли немножко, И тихонечко вышли.
Взрослый увлечен игрой настолько, что не замечает вокруг ничего, кроме прыгающей лягушки. Неслучайно дети чувствуют себя в такой ситуации лишними. Поэтому они корректно покидают пространство этой взрослой игры, впадающей в детство.
Своеобразная игра в образы игрушек-животных представлена в стихотворении О. Арефьевой «Игра» [Арефьева, электронный ресурс]:
По столу бежит счастливый Распpекpасный Игого, У него большая грива И копытца — ого-го!
Фрагмент постера к фильму С. Мак-Фарлейна «Плюшевый медведь» (2012).
Но в углу его слюнявый Поджидает Гадский Мяу! Кто виновен и кто прав — Не поймет простой Гав-Гав...
Игрушки-животные наделены здесь звуковой характеристикой: Игого — лошадка, Мяу — кошка, Гав-Гав — собака. Эпизод игры, запечатленный в данном тексте, создан ради самой игры и образной характеристики героев. Животные действуют здесь не по законам природного мира, а по игровому сюжету, выдуманному фантазией самого играющего.
Подобного рода игра с образами игрушек проецируется и на далеко недетскую литературу. Так, Д. А. Пригов в цикле стихов «Там, где оторвали мишке лапу» [Пригов 1998, с. 82-94] представляет целую череду игровых сюжетов, связанных с образом мишки-страдальца из знаменитого стихотворения А. Барто «Мишка». Такие взрослые игры с плюшевым мишкой, выполненные в лучших традициях постмодернистской деконструкции образа, проводятся с позиции взрослого человека, путь в детство которому навсегда заказан.
Плюшевый мишка Пригова — это не просто игрушка-страдалец. В первом же стихотворении цикла с ним весьма брутально дети играют в больницу: «Мы лечили мишку / Мишка не умрет...» [Пригов 1998, с. 83]. Вылеченный весьма жестким методом мишка уже умеет кусаться:
Мишка горько плачет Бросили его
Злые, злые дети Не чуют ничего
Что же делать мишке? — А ты их в ответ Укуси немножко Поняли чтоб — вот
Как будто и полегчало [Пригов 1998, с. 83].
Такой преображенный и воскрешенный из детского прошлого мишка превращается в мультиролевую игрушку: он играет в ухажера («Мишка с куклой звонко пляшет...»; «Вот мишка плачет — он влюбился...»), в красноармейца («Он часто по ночам приходит / В буденовке и кобуре.»), в матроса («Оденем мишеньку в матроску.»), в ученого читателя («Прибежали мы за мишкой / Ну а он сидит за книжкой»), в Гитлера («Мы с мишкой в Гитлера играли.»), в Сталина («— Что ты хочешь, Мишка? — / — Сталиным хочу!..»), в Пушкина и Дантеса («Мы с мишкой играли, бежали мы в лес / Я Пушкиным был, а он был мне Дантес.»). В данном случае мишка иногда исполняет и табуированные функции, свойственные потаенным низовым сюжетам детской игры.
При этом образ плюшевого медведя все-таки сохраняет некие сакральные свойства сверхгероя, ночного вестника, явившегося из советского детского прошлого:
Только шум утихнет напряженный День задует слабую свечу Плюшевый приходит медвежонок По живому белому лучу.
Оставляет луч и словно птица
Кружится, глаза его во тьме
Светятся, в постель ко мне ложится,
Нежный, прижимается ко мне [Пригов 1998, с. 93]
Местом пересечения детских и взрослых интересов относительно мира игрушек в литературе становится магазин игрушек, который выступает в качестве «символа безоблачного детства» [Костюхина 2008, с. 151].
Так, в рассказе Д. Н. Мамина-Сибиряка «Кукольный магазин» (1912) обитель игрушек становится для них своего рода землей обетованной. Это мир, в котором время и пространство обладают особыми свойствами. Хотя он и вписан в реальный бытовой мир, он все-таки живет по законам своего замкнутого микрокосма. Этот мир, по точному определению В. Ходасевича, чем-то напоминает
,1 Т1 ,1 К'
СКАЗКИ
«ДЕТСКОГО
^а» »
лтх Щ
«р ■>.<_
МИРА»
Седов С. «Сказки "Детского мира"» (2008).
рай, в котором сохраняется вечное детство человечества [Ходасевич, электронный ресурс].
Замечательным продолжением данной темы в отечественной детской литературе является книга С. Седова «Сказки "Детского мира"» [Седов 2008]. В ней представлен современный мир магазина игрушек, по специфике и формату разительно отличающийся от небольшой лавки игрушек в рассказе Д. Н. Мамина-Сибиряка. «Детский мир» С. Седова включает в себя массу отделов (отдел мягких игрушек, отдел водоплавающих игрушек, отдел новомодных технических игрушек, отдел детской книги, отдел детской одежды). Показательно, что события всех сказок связаны, прежде всего, с отделом мягкой игрушки, а героями сказочных историй становятся игрушки-животные. Игрушечные звери этого сказочного мира наделены не только своими природными свойствами, они обладают характерами, свойственными только конкретным игрушкам; живут по законам игрушечного мира, в котором по-особому работают понятия размеров и пропорций, цветовые свойства. Но все игрушки «Детского мира» объединены одной общей мечтой — они стремятся к тому, чтобы их купили. Каждая игрушка мечтает обрести хозяина, который ее выберет и унесет в свой игровой мир, в котором сама игрушка выполнит свое высшее предназначение — будет дарить своему хозяину свою любовь и тепло. Каждая игрушка стремится быть нужной.
жизнь замечательных игрушек
271
По справедливому замечанию М. Костюхиной, «ощущение радости бытия и потребность любви распространяется ребенком не только на людей, но и на игрушки» [Костюхина 2008, с. 25]. В книге С. Седова показана и обратная связь, согласно которой каждая игрушка имеет потребность всю себя отдать ребенку.
Мир игрушек — особый культурный мир со своими границами, ценностями, языком, образом мышления, чувствами, действиями. Полагаясь на образы игрушек, дети постигают основы жизнеустройства, моделируют пространство, познают время. По мнению Е. И. Ковычевой, игрушка являет собой «способ передачи материального и духовного опыта общества, и самого важного, вневременного, и актуального своей исторической конкретностью» [Ковычева 2010, с. 7].
Образы игрушек, созданные в отечественной литературе, побуждают детского читателя к речевой активности, и являются своеобразной школой воспитания чувств ребенка, помогают накопить опыт положительных нравственных переживаний. Трансформация образов игрушек-животных становится магическим инструментом, позволяющим взрослому читателю совершать экскурсы в мир детства.
Источники
Андреевская В. П. Записки куклы. Рассказ для маленьких девочек. СПб.: Издание Ф. А. Битепажа, 1898.
Арефьева О. Игра // Стихи и песни для детей [Электронный ресурс]. URL: http://lel. khv.ru/poems/resultik.phtml?id=2100&back=%2Fpoems%2Fpoems.phtml%3Fctg%3D13.
Волошин М. А. Лики творчества. Л., 1989.
Драгунский В. Ю. Денискины рассказы. М., 1982.
Крапивин В. П. Брат, которому семь. М.: Детская литература, 1966 // Страница Владислава Крапивина. Книги в файлах [Электронный ресурс]. URL: http://www. rusf.ru/vk/book/brat_kotoromu_sem/brat_kotoromu_sem_07.htm.
КушнерА. Стихи [Электронный ресурс]. URL: http://www.imama.ru/versos/3313. shtml.
Мамин-Сибиряк Д. Н. Аленушкины сказки // Сказки русских писателей. М.: Дет. лит., 1983.
Пригов Д. А. Написанное с 1990 по 1994. М.: Новое лит. обозрение, 1998.
Ремизов А. М. Избранное: Повести. Лит. силуэты. Воспоминания / сост., вступ. ст., коммент. В. А. Чалмаева. М.: Просвещение, 1992.
Ремизов А. М. Избранные произведения / сост., примеч. М. Козьменко, И. Ка-шириной. М.: Панорома, 1995.
Саша Черный. Избранное. Ростов-н/Д.: Изд-во «Феникс», 1996.
Саша Черный. Сборник стихотворений [Электронный ресурс]. URL: http:// www.velib.com/book.php?author=ch_496_1&book=chernyjj_sasha_sbornik_ stihotvorenijj&part=pro_devochku_kotoraja_nashla_svoego_mishku.
Седов С. А. Сказки «Детского мира»: Жизнь замечательных игрушек. М.: Самокат, 2008.
Толстой Л. Н. Собр. соч.: в 22 т. М.: Худож. лит., 1978. Т. 1: Детство. Отрочество. Юность. С. 54.
Ходасевич В. Рай // Ходасевич В. Стихотворения [Электронный ресурс]. URL: http://hodasevich.lit-info.ru/hodasevich/stihi/stih-64.htm
Исследования
Васильева О. К. Образная игрушка в творческих играх дошкольников. СПб.: Детство-Пресс, 2003.
Игрушка. Ее история и значение: сб. статей: с 5 рисунками в красках на отдельных листах и с 114 рисунками в тексте / В. Боруцкий, Сергей Глаголь, В. Харузин, В. Малахиева-Мирович и Н. Бартрам; под ред. Н. Д. Бартрам, 1912 г. М.: Изд-во т-ва И. Д. Сытина.
Ковычева Е. И. Народная игрушка: учеб.-метод. пособие для студентов вузов, обучающихся по специальности «Народное художественное творчество». М.: Гуманитар. изд. центр ВЛАДОС, 2010.
КостюхинаМ. Игрушка в детской литературе. СПб.: Алетейя, 2008.
Руднев В. П. Предисловие // Милн А. Winnie Пух. Дом в Медвежьем Углу / пер. с англ. Т. А. Михайловой и В. П. Руднева; аналитич. ст. и коммент. В. П. Руднева. Изд. 3-е, доп., исправл. и перераб. М.: Аграф, 2000. (Серия «XX век +»).
