ЖИЗНЬ В «ПУСТОТЕ»: СТРАТЕГИЯ ОСМЫСЛЕНИЯ СЖИМАЮЩЕГОСЯ ПРОСТРАНСТВА Текст научной статьи по специальности «Социальные науки»

ЭКОНОМИКА И УПРАВЛЕНИЕ

ВЕСТНИК ТОГУ. 2023. №2 (69)

иг

УДК 338(571.6)

Л. Е. Бляхер, К. В. Григоричев

ЖИЗНЬ В «ПУСТОТЕ»: СТРАТЕГИЯ ОСМЫСЛЕНИЯ СЖИМАЮЩЕГОСЯ ПРОСТРАНСТВА

Бляхер Л. Е. - д-р филос. наук, профессор кафедры философии и культурологии Тихоокеанского Государственного университета, e-mail - leonid743342@mail.ru; Григоричев К. В. - д-р социол. наук, проректор по научной работе и международной деятельности Иркутского Государственного университета, e-mail - grigoritchev@yandex.ru.

В статье анализируются хозяйственные практики, возникающие после того, как данная территория официально признана «сжавшейся», «пустой», то есть переставшей представлять интерес для государственной власти, местного самоуправления и контролирующих структур. Показывается, что в таком пространстве возникают новые, не описанные прежде хозяйствующие субъекты. Анализу подвергается также формы институализации «пустоты», особенности функционирования в ней властных структур. Основанием для анализа выступает серия экспедиций (полевых исследований), предпринятых авторами в 2018 - 2022 гг. в верхнем течение реки Лены [1].

Ключевые слова: пространственное сжатие, «пустое» пространство, хозяйственные практики, периферия власти, хозяйствующие субъекты, полевые исследования, институционализация.

Властные и статистические описания периферийных районов регионов Востока России в последние десятилетия устойчиво ведутся в рамках устоявшегося дискурса «сжатия пространства». Многократно описанный [2] этот процесс, похоже, стал общим местом в представлениях власти, исследователей, масс-медиа и общества о том, что происходит за пределами региональных столиц и наиболее развитых городов региона. Такая позиция предполагает, что за пределами городских центров жизнь, фактически замирает: люди перебираются в крупные города или в районные центры, закрываются школы, больницы или фельдшерские пункты, дома культуры, котельные и т.д. Исчезает или деградирует властная структура: местное самоуправление, органы охраны правопорядка, контролирующие органы. Оставшиеся старики (легальные жи-

© Бляхер Л. Е., Григоричев К. В., 2023

Статья подготовлена при поддержке гранта ВОО «Русское географическое общество» №18/2022-Р

ВЕСТНИК ТОГУ. 2023. № 2 (69)

тели) постепенно умирают, а властный взгляд фиксирует исчезновение населенного пункта (поселения). Возникающее пространство и воспринимается в качестве пустого, того, в котором «ничего нет». И электорально, и экономически это пространство перестает быть интересным даже на уровне района, не говоря уже об уровне региона или страны.

В таком взгляде, безусловно прослеживается рациональная логика «государственного упрощения» [3]. Именно город - как центр остается точкой наибольшей концентрации ресурсов, богатства, источником их распределения. В зависимости от того, о какой территории идет речь, таким центром может быть глобальный город и райцентр. Соответственно, все прогрессивное, молодое и инновационное стремится именно в них [4]. Географическая мобильность превращается в мобильность восходящую. На периферии, тем более удаленной периферии, остаются лишь аутсайдеры, которые постепенно исчезают по естественным причинам. Мир человека превращается в мир городов.

Однако такой подход имеет и оборотную сторону. Представление о «сжавшемся» пространстве, легитимизированное статистическими описаниями, жестко диктует способ действия власти, определяя логику «оптимизации» системы здравоохранения, социальной поддержки, образования и т.д. Образно говоря, устоявшийся дискурс определяет не только представление о том, что «там ничего нет», но и о том, что «там ничего быть не может». Иными словами, фиксируя превращение «наполненного» пространство в «пустое» в определении А.Ф. Филиппова [5], власть жестко ограничивает возможную оптику наблюдений такого пространства, что в свою очередь, жестко определяет набор инструментов статистического наблюдения.

В этой ситуации возможность получения релевантных представлений о социальных процессах (включая изменение системы расселения и трансформации комплексов практик) в сжавшемся пространстве становится связана только с полевыми экспедиционными исследованиями. Как показал опыт экспедиций в северных районах Иркутской области (верхнее течение р. Лена и ее притока р.Киренга), в такой «пустоте» не только сохраняются реликты прежней системы пространственной и социальной организации, но весьма динамично формируются новые феномены.

В течение 2018-2022 года авторы статьи организовали и провели 4 экспедиционных исследования в верхнем течении реки Лена от п. Жигалово до впадения в Лену р. Витим, с заходом в р. Киренга от п. Окунайский до г. Киренск. Было проведено комплексное обследование около 90 существующих и исчезнувших населенных пункта на протяжении более 1400 км на территории Жи-галовского, Усть-Кутского, Казачинско-Ленского и Киренского районов Иркутской области. Было проведено более 30 интервью, в том числе 3 интервью с бывшими жителями этих территорий, 2 интервью с менеджером крупной компании, действующей на этой территории. Остальные интервью (беседы) проводились в ходе экспедиций.

Стратегия исследования в рамках всех экспедиций была сходными. Подготовительный этап строился по методу «длинного стола» [6] и включал сбор

ВЕСТНИК ТОГУ. 2023. № 2 (69)

статистики по будущему месту исследования с анализом динамики населения, эволюции поселенческой сети и административно-территориальной организации, подбор публикации в масс-медиа, картографических материалов. Отдельным видом подготовительных работ являлся анализ спутниковым снимков будущего маршрута экспедиции в рамках общего подхода remote sensing, что позволяло выделить наиболее очевидные рассогласования статистических описаний и реального состояния местности. Если удавалось найти бывшего жителя территории, по которой предполагался маршрут, то бралось ретроспективное интервью (глубинное, полуформализованное). Это позволяло заранее представить себе условия коммуникации, подготовить гайд для будущих интервью в период экспедиции, определить объект исследования.

В ходе экспедиции производилось наблюдение, фото и видеофиксация маршрута и деревень, расположенных на нем (как правило, в статусе «бывших»), беседы и интервью с жителями, и посетителями территории. При сопоставлении полученной информации с предварительно собранной получалась более или менее ясная картина происходящего на территории.

В результате проведенных экспедиций, было выделено три исследовательских кейса, представляющие собой различные типы пространства в пределах одной территории.

Первый кейс, включающий участок р. Лена, протяженностью около 320 км южнее БАМа, большей частью составляли межселенные территории, отнесенные к прямому ведению района, минуя администрации поселений, отсутствующих на этой территории. В силу отсутствия поселенческой структуры нет (физически) в этом пространстве и представителей власти. Точнее, последние присутствуют на границах этого огромного участка, в райцентрах, появляясь в межселенном пространстве эпизодически. Ситуация здесь уже описывалась нами ранее [7].

Процесс сжатие пространства в этом кейсе выглядит совершенно классическим образом. После ввода в эксплуатацию БАМа судоходство по этому участку реки Лена было свернуто, поскольку «северный завоз» начал осуществляться от г. Усть-Кут. Следствием этого стало исчезновение базы, на которой строилось не только хозяйственное освоение данной территории, но осуществлялось властное регулирование. На момент проведения экспедиции (2021 г.) основная часть этого отреза р. Лена приходилась на так называемые «межселенные территории», т.е. с точки зрения властного наблюдателя не имела регулярной пространственной организации в силу ее «нерентабельности», когда издержки контроля превышают возможный доход от него. Как одного из следствий властного представления о «пустоте», здесь, практически, отсутствует социальная инфраструктура. Нет школ, фельдшерско-акушерских пунктов, легальных магазинов. Местные жители (в основном, из райцентров) перемещаются по этому пространству на своих лодках летом и по льду, на машинах, в зимний период. Собственно, сам статус межселенной территории фиксирует ситуацию, когда в этом пространстве нет того, что было бы интересно власти как предмет владения, контроля или регулирования. По сути, эти

ВЕСТНИК ТОГУ. 2023. № 2 (69)

сотни километров вдоль реки представляют с точки зрения власти чистую территорию, без людей, без хозяйствующих субъектов и т.д. Говоря в терминах А. Лефевра, власть на этом участке перестает «производить пространство» [8], наделять смыслами объекты этого пространства, фиксируя лишь сам факт их физического наличия.

Вместе с тем, в рамках экспедиции наряду с руинизирующимися остатками советской системы расселения и экономической жизни, были выявлены признаки активного (ре)освоения этой «пустой» территории, связанные с неформальными практиками расселения и хозяйственной деятельности. Они были условно разделены нами на три типа.

Первый тип был условно определен нами как «дачи», в силу некоторого сходства с ситуацией вокруг мегаполисов в европейской части России [9]. Принципиальная разница заключается лишь в том, что от наблюдаемого участка до ближайшего крупного города расстояние составляет более 400 км. Собственно, «дачами» здесь обзаводились жители п. Жигалово и г. Усть-Кут, райцентров, к которым административно относится прилегающая территория. Причем, «дачи» совершенно явно распадались на две группы. Одна из них представляла собой, скорее, вариант «охотничьей заимки», ориентированной на кратковременное проживание в период охоты или рыбалки. В первом случае, нами зафиксировано превращение целых деревень в такого рода «охотничьи» заики». Вторая группа более ориентирована именно на «отдых в тайге» и присвоение пространства.

Наиболее распространенным ее вариантом являются «дачных» строений были дома местных жителей, переделанные их наследниками (по словам информанта) под новые задачи. При таких домах тоже отсутствовал огород, иные традиционные элементы крестьянского хозяйства. Зато появлялись новые элементы. Например, в одном из поселений новые жители прорубали в стене дома ворота, устанавливали сходни к реке. По существу, дом превращался в оборудованный по временное жилье гараж для моторной лодки. Имелись и строения, напоминающие «зимовье» охотников. Отметим, что данный тип «дач» был более распространен в «живых» деревнях, где в каком-то виде сохранялось территориальное сообщество.

Наконец, третьим типом являются населенных пункты, в которых возникают усадьбы со всеми удобствами города, высоким качеством и огромными размерами строений при отсутствии какого-либо видимого экономического смысла. За время экспедиции было обнаружено три полностью построенные усадьбы и три усадьбы, находящиеся в процессе строительства. Из построенных усадеб удалось обследовать только одну. Жители (работники, охранники) второй, владелец которой в момент обследования содержался в СИЗО г. Иркутска, не разрешили провести наблюдение. В третьем случае тоже осмотр оказался невозможным. Но даже с реки тип строений и их предназначение было вполне очевидным. Тем более, что в тот момент на территории

ВЕСТНИК ТОГУ. 2023. № 2 (69)

«усадьбы» шла достаточно шумная вечеринка. Зато в первом варианте наблюдение удалось провести достаточно подробно и в динамике, поскольку это и была усадьба, наблюдение в которой происходило в 2018 году [10].

Второй кейс был выделен по результатам экспедиции в мае-июне 2022 года) по участку реки Киренга от п. Окунайский до г. Киренск протяженностью около 300 км севернее БАМа, имеет совершенно иные характеристики. Регулярное судоходство здесь, как и в первом случае, отсутствует. Не везде здесь, также, как и в первом кейсе, есть линии электропередачи. Однако, в отличие от первого участка, здесь имеются и крупные поселения, и предприятия (корпорации) национального уровня. Официальными доминантами этого пространства являются БАМ и Ковыктинское месторождение, разрабатываемое «Газпромом». Крупные населенные пункты, стоящие на реке, большей частью переориентированы на эти доминанты, особенно в Казачинско-Ленском районе, где, собственно, расположено месторождение. Местная активность вытеснена крупными компаниями на периферию. Однако, на самом месторождении и в связанных с ним сферах местные жители практически не задействованы в силу, с одной стороны, не соответствия квалификации местных жителей потребностям компании, а с другой стороны, высоким спросом на аренду жилья, позволяющим местному населения получать рентный доход, заметно более высокий, чем возможная заработная плата в корпорации.

Влияние крупного предприятия не ограничивается прямым воздействием на локальную трудовую занятость. Не смотря на наличие здесь «придорожной экономики» [11], бедность торговой и обслуживающей инфраструктуры в сочетании с жесткими графиками и правилами труда на месторождении, обусловили появление своего рода локальной «голландской болезни» [12] и стремительный рост цен. Наличие высокого неудовлетворенного спроса привело к появлению неформальной системы рекреации на расстоянии до 30 км от месторождения по р. Лена. Ни один из ее элементов в формальных описаниях не фиксируется.

Однако появление корпорации не только стимулировало появление неформальных хозяйственных практик, но и, напротив, ограничило распространение части из них. На рубеже нулевых и десятых годов (датировка по ретроспективным интервью) появление здесь новых акторов привело к свертыванию процессов, аналогичных зафиксированным в первом кейсе. Активное присутствие крупного бизнеса прямо и косвенно обусловило наполнение районного бюджета, что позволило ликвидировать межселенные территории, включив их в муниципальные образования первого уровня. Это обусловило свертывание здесь практик строительства «усадеб» и «баз», ориентированных на рекреационное использование природных ресурсов в интересах приезжих. Говорить о прямом участии корпорации в выдавливании «неформального бизнеса», однако косвенное влияние вполне заметно.

При очевидной взаимосвязи деятельности крупного бизнеса и ситуацию в районе, можно констатировать, что, находясь на одной территории, «нефтя-

ВЕСТНИК ТОГУ. 2023. № 2 (69)

ники» (в других интервью - «газовики») и «местные» живут в разном пространстве. Для первых - это территория реализации крупных проектов, определяемая именно как территория, местное население которой с его проблемами не значимо. Напротив, для местных жителей это, пользуясь метафорой Тимоти Люка - «Богом данный мир» [13], пространство жизни «здесь и сейчас», невозможное вне контекста социальных связей и отношений. В результате, пространства крупного бизнеса и местных жителей здесь соприкасаются, но не пересекаются. Визуальными маркерами такого разграничения становятся, с одной стороны, технологические дороги вдоль трубопровода, доступные местным жителям только по специальному разрешению и за плату, а с другой - шлагбаумы на въезде в села со стороны таких дорог, которыми местные жители пытаются ограничить присутствие «нефтяников».

Третей кейс существенно отличается от первых двух, формально находясь в типологически схожем пространстве. С одной стороны, здесь были все элементы, наблюдаемые в предшествующих экспедициях. В небольшом участке межселенных территорий, выходящих к реке, было зафиксировано усадебное строительство. Отмечались усадьбы и в иных удаленных местах (с выкошенным газоном, садовыми скамейками у реки и даже «придомовой церковью»). Охотничий промысел, как и на всей исследуемой территории был широко распространен, но, в отличие от первого кейса, имел не рекреационный, а вполне прагматический смысл. Есть и умершие или умирающие деревни, характерные для верхней Лены. Как и в предшествующих экспедициях, народ стягивается к райцентрам, крупным поселкам. Мощным центром притяжения выступает Усть-Кут с его стройками, заходом региональных и федеральных гигантов. Однако существенно больше, чем в предшествующих локалах, особенно, на участке между городами Усть-Кут и Киренск до пгт Алексеевск было крупных, «живых» поселений с работающими предприятиями, социальной инфраструктурой (школы, детские сады, дома культуры, фельдшерские пункты, библиотеки). Река на этом участке судоходна. От Усть-Кута, являющегося крупной станцией БАМа, осуществляется Северный завоз, есть и пассажирское сообщение.

С другой стороны, именно в этом кейсе была зафиксирована необычно высокая хозяйственная активность в населенных пунктах, которые с точки зрения формально-статистических описаний уже не существуют либо находятся на грани исчезновения. И это не только традиционная для Лены лесозаготовка и первичная переработка древесины. На всех удобных участках реки обрабатываются сельскохозяйственные угодья, которые еще несколько лет назад были заброшены. Распределенный характер такого производства предполагает не просто поддержание существующей, но и строительство новой транспортной инфраструктуры. В ходе экспедиции отмечены более десятка локально-стей, где с применением тяжелой техники строились участки дороги, мосты через притоки Лены. В условиях острой недостаточности дорог, именно эта инфраструктура становится для местных жителей важнейшим инструментом превращения отдельных обжитых локальностей в целостное пространство,

ВЕСТНИК ТСГУ. 2023. № 2 (69)

«сшивания» лоскутного одеяла деревень и поселков в более или менее единое целое. Для внешнего наблюдателя, основывающегося на данных статистических описаний, эта связь не очевидна, но для местного населения она является повседневной и значимой.

Таким образом, описанные в рамках экспедиционных исследований кейсы позволяют вполне уверенно предполагать, что «сжатие пространства» не предполагает формирование буквальной пустоты как ненаселенной территории, лишенной значимых социальных и экономических процессов. Напротив, за пределами статического описания, в условиях низкой плотности властного регулирования здесь активно формируется новая система социальных интеракций и иерархий, отражающая специфику «наполнения» такого пространства. Неизбежные взаимодействия между «пустым» и «наполненным» пространством, агентами, действующими в логике «сжатия» и местным населением, порождают новые социальные позиции, обеспечивающие согласование доминирующего дискурса и реального положения вещей.

Библиографические ссылки:

1. Трейвиш А. И. «Сжатие» пространства: трактовка и модели // Сжатие социально-экономического пространства: новое в теории регионального развития и практике его государственного регулирования : материалы XXVII сессии Эконо-мико-географ. секции Международной акад. регион. развития и сотрудничества (МАРС). М., 2010. С. 16-31.

2. Скотт Дж. Благими намерениями государства. Почему и как проваливались проекты улучшения условий человеческой жизни. М.: Университетская кн., 2005. 576 с.

3. Sassen S. The Global City: New York, London. Princeton: Princeton Univ. Press, 2001. 312 р.

4. Филиппов А.Ф. Прикладная социология пространства // Социологическое обозрение. 2009. № 3. С. 3-16.

5. Штейнберг И.Е. Метод «длинного стола» в качественных полевых социологических исследованиях // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2021. № 5. С. 493-516.

6. The Upper Lena: Social Anthropology Expedition Materials 2021 / Bliakher L.E., Grigorichev K.V., Peshkov I.O., Elokhina Yu.V. // Northern Archives and Expeditions. 2021. Vol. 5, № 4. pp. 25-40.

7. Лефевр А. Производство пространства. М.: Strelka Press. 2015. 432 с.

8. Нефедова Т.Г. Горожане и дачи // Отечественные записки. 2012. № 3. С. 204-216.

9. Бляхер Л.Е., Григоричев К.В. Острова в тайге: формы (ре) освоения «пустого пространства» на Востоке России // Полития. 2020. № 2. С. 158-181.

ВЕСТНИК ТОГУ. 2023. № 2 (69)

10. Бляхер Л.Е. «Придорожная экономика» как форма выживания малых городов юга Дальнего Востока России // Ойкумена. Регионоведческие исследования. 2021. № 1. С. 47-55.

11. Забелина О. Российская специфика «голландской болезни» // Вопросы экономики. 2004. № 11. С. 60-75.

12. Luke T.W. Identity, Meaning and Globalization: Detraditionalization in Postmodern Space-Time Compression // Detraditionalization / Ed. Paul Helas, Scott Lash and Paul Morris. Oxford, Blackwell, 1996. P. 123-125.

Title: Life in the "VOID": Strategy of Comprehension of the Shrinking Space Authors' affiliation:

Bliakher L.E. - Pacific National University, Khabarovsk, Russian Federation. Grigorichev K.V. - Irkutsk State University, Irkutsk, Russian Federation.

Abstract: In the article, the authors analyze the economic practices that arise after the given territory is officially recognized as "shrunken", "empty", that is, it has ceased to be of interest to state power, local government and controlling structures. It is shown that in such space there are new, previously not described economic entities. The forms of institutionalization of the "emptiness", the features of the functioning of power structures in it, are also subjected to analysis. The basis for the analysis is a series of expeditions (field studies) undertaken by the authors in 20182022 in the upper reaches of the Lena River.

Keywords: spatial compression, "empty" space, economic practices, the periphery of power, business entities, field research, institutionalization.