CC BY
89
Шушканова Елена Александровна, канд. ист. наук, доцент Сибирский государственный аэрокосмический университет
им. акад. М. Ф. Решетнёва (СибГАУ) доцент кафедры истории и гуманитарных наук Российская Федерация, 660014, г. Красноярск, просп. им. газеты «Красноярский рабочий», 31
ORCID: 0000-0002-1798-913
Жизнь сельского прихода России накануне революции 1917 г. (на примере Енисейской губернии)
Е. А. Шушканова
В статье рассматривается общее состояние сельских приходов в России на примере Енисейской епархии второй половины XIX — начала XX в. Работа выполнена на основе не использованных ранее архивных документов и материалов из фондов Государственного архива Красноярского края. Целью исследования является расширение круга проблем в определении природы революционного кризиса 1917 г. и его последствий. Автор полагает, что истоки революции лежали в том числе в духовном состояния крестьянства, которое можно оценить с позиций изучения приходской церковной жизни. Анализируются участие крестьян в богослужениях, крестных ходах, проведение ими православных праздников, соучастие в жизни прихода и другие показатели религиозности сельских обывателей. Факты показывают, что уровень религиозности в сельской местности падал. Вопрос, насколько духовенство могло противостоять опасности государственных потрясений, рассматривается на основании анализа состояния церковного клира. Рассматривается уровень жизни церковного причта, который все меньше соответствовал его социальному статусу. Важное место в статье занимают вопросы взаимоотношений сельских обывателей и сельского духовенства. На основании исследования видно, что в жизни православного прихода накануне Февральской революции накопилось немало проблем, которые так и не были решены властями. не случайно, не только крестьянство, но и немалая часть духовенства поддержали революцию 1917 г. и свержение монархии в России.
Прошло 100 лет после событий Февраля 1917 г., которые стали началом трагического перелома, но до сих пор остается много вопросов об истоках и динамике этой революционной смуты. Несмотря на аналогию последней со смутой начала XVII в. (обе справедливо трактуются историками как социальные катастрофы), они имели неодинаковый финал, разную историческую развязку. Первая российская смута, также разгоревшаяся в столице, была погашена воззванииями патриарха Ермогена, мощным народным энтузиазмом провинции и восстановлением пошатнувшейся монархической власти. Почему смута XX в. не встретила подобной реакции социального организма, а ее разрушительная энергия была
поддержана не только городским населением, но и преобладающей частью крестьянства? Почему не был слышен глас иерархов Русской Православной Церкви в поддержку общественного порядка и защиту монархии?
Как представляется, поиск ответов на эти вопросы лежит в том числе в изучении проблем сельской приходской жизни, в состоянии духовности и религиозности сельских обывателей, составлявших более 80% населения России. Дух творит себе формы, а потому многие мыслители и философы видели смысл 1917 г. в первую очередь в области духовно-нравственной. Н. А. Бердяев писал: «Достоевский обнаружил, что русская революционность есть феномен метафизический и религиозный, а не политический и социальный»1. Он же: «Русская революция — феномен религиозного порядка, она решает вопрос о Боге»2. В данной работе представлены материалы изучения истории сельских приходов Енисейской епархии во второй половине XIX — начале XX в. с точки зрения обозначенных проблем.
Источниковой базой исследования стали архивные документы Енисейской епархии, хранящиеся в Государственном архиве Красноярского края (ГАКК). Это прежде всего богослужебные журналы сельских приходов, исповедные росписи, клировые ведомости и документы Енисейской духовной консистории. Богослужебные журналы велись на всех приходах. Диакон или священник записывал в журнал статистику о службах по текущим дням и месяцам (количество молящихся, причастников, какие были отслужены молебны). Исповедные росписи прихожан фиксировали не только количество исповедей жителей прихода, но и принятие ими Святых Христовых тайн в течение года, а также причину уклонения от этих церковных таинств. Историческим свидетельством жизни церковных приходов до революции являются также клировые ведомости. Так назывался документ, введенный в России в 1769 г. для сбора информации о состоянии приходов. В 1829 г. была установлена единая форма заполнения клировых ведомостей. Она включала три раздела: во-первых, информацию о здании церкви, ее имуществе, доходах прихода и об учебных заведениях в нем; во-вторых, о служителях, включая их семейное положение и послужные списки, источниках доходов (статья об имуществе была добавлена в 1876 г.) и наградах; в-третьих, статистические данные о прихожанах храма.
Немало ценной информации о жизни сельских приходов содержат также архивные материалы благочиний. Благочиния создавались на основе объединения приходов, находящихся в территориальной близости, для управления и связи их с епархиальными властями. Благочинные собирали необходимую информацию для консистории или архиерея (а нередко и для губернских властей), проводили обозрение вверенных им приходов, контролировали ведение церковного делопроизводства и занимались другими текущими вопросами по управлению сельских церквей.
Следует отметить, что целостных материалов по истории Русской Православной Церкви в архивах нет: многие документы безвозвратно утрачены.
1 Бердяев Н. А. Духи русской революции// Из глубины: Сб. статей о русской революции. М., 1990. С. 63.
2 Там же. С. 65.
Это особенно заметно на примере отчетов приходских священников, где по многим приходам информация отсутствует. Мало сохранилось информации по церковному строительству не только сельских храмов, но и по городскому храмовому зодчеству. Например, о строительстве архиерейского дома в Красноярске, который стал детинцем созданной в 1861 г. Енисейской епархии, сохранилось ничтожно мало информации не только в местном архиве, но и в архивных фондах Святейшего Синода3. Тем не менее объем и характер имеющихся материалов позволяют сформировать объективную историю жизни сельских православных храмов в рассматриваемый период.
Особое внимание уделено центральным приходам Енисейской епархии, учитывая этническую специфику последней: на юге и севере епархии проживали преимущественно инородцы. Так назывались кочевые и оседлые этносы, придерживающиеся, как правило, языческих верований. На севере (в Туруханском крае) и на юге (в Ачинском и Минусинском уездах) проживали якуты, остяки, хакасы, киргизы и другие народы. Кстати, одной из основных причин выделения Енисейской епархии из состава Томской в 1861 г. стала необходимость большой миссионерской работы Православной Церкви среди инородцев. Мы сознательно не рассматриваем эти приходы, учитывая, что они не вполне отражают общее состояние православных приходов Российской империи.
Если дать общее представление о сельских приходах Енисейской губернии, то картина следующая. Приходские церкви на территории Енисейской епархии строились в большинстве своем в первой половине XIX в. Причем, как указывалось в документах, «тщанием прихожан», т. е. усилиями верующих и за счет их пожертвований. Большинство храмов были деревянными. К храму приписывалась земля: усадебная, на которой располагалось здание храма и погост, а также земля для ведения сельскохозяйственных работ. Например, для церкви Михаила Архангела в деревне Нижне-Ингашской Канского уезда приусадебной земли было 4 дес., а сенокосной 52 дес.4 Примерно такое же соотношение подворья и сельхозугодий было типично для всех приходов. Штат сельского прихода был небольшим — 3—4 человека. Это были священник, псаломщик, не всегда диакон, а также просфорня, занимающаяся выпечкой просфор. Жили священнослужители в домах общественных, т. е. построенных вместе с церковью. В исследованных клировых ведомостях не встречалось упоминаний, чтобы священник проживал в собственном доме. В каждом сельском приходе были церковно-приходские школы. Сельские приходы имели свои библиотеки, состоявшие из духовной и исторической литературы, одобренной цензурой Святейшего Синода, а также подписных православных журналов (например, всем приходам рекомендовалось подписываться на «Енисейские епархиальные ведомости»). Количество книг в приходских фондах было немалым: в Пророко-Ильинской церкви с. Кокурское в библиотеке числилось 177 книг, в с. Юпатьевское — 280 книг.
3 В частности, изучены следующие фонды Российского государственного исторического архива (РГИА): Ф. 797. Канцелярия обер-прокурора Синода; Ф. 799. Хозяйственное управление при Синоде; Ф. 802. Учебный комитет при Синоде.
4 ГАКК. Ф. 674. Оп. 2. Д. 78. Л. 44.
Что касается количества прихожан, приписанных к церквам, то клировые ведомости содержат подробные данные о деревнях, которые прилегали к ним, количестве хозяйств в них, числе душ женского и мужского пола, социальном статусе прихожан, а также количестве иноверцев. Эти данные показывают, что численность населения приходов была велика. Например, к Ильинской церкви Красноярского уезда приписывалось 6 деревень, расположенных на расстоянии 4—12 верст, а всего на приходе числилось 664 двора с населением 1608 человек мужского пола и 1706 женского5. Основная часть населения — это крестьяне. Дворян не было, мещан немного: в приходе села Даурское упоминаются только два мещанских двора. Подавляющее большинство населения в уездах исповедовали православную веру. К примеру, в Нижне-Ингашском приходе числилось 271 хозяйство, а в числе иноверцев было указано всего четыре хозяйства.
Как в целом можно оценить состояние сельских приходов с точки зрения сопричастности сельского общества церковной жизни, его взаимоотношений с пастырями? Насколько значимым был авторитет духовенства в крестьянской среде? Как оценить потребность жителей в духовном наставничестве Церкви в рассматриваемый период?
Безусловно, главным показателем религиозности сельских обывателей являлась регулярность посещения ими церковных богослужений. Анализ архивных материалов показывает, что присутствие на богослужениях было нерегулярным: крестьяне не часто захаживали в храм. Если не крестины, венчание или отпевание, то обычно это случалось лишь в воскресные и праздничные дни. Например, изучение богослужебных журналов церкви святой Параскевы в с. Барабановское Красноярского уезда показывает, что количество служб в 1885 г. располагалось следующим образом: в январе — 6, в феврале — 24, в марте богослужений тоже было много — 29. Однако с апреля их число начинало падать: в апреле — 9, в мае — 14, в июне только 4, в июле — 9, в августе —14, в октябре — 9, в ноябре — 12, в декабре — 146. Такая неравномерность богослужебной практики была отражением сезонных особенностей сельского хозяйства. Весна и осень — это пора активных полевых работ, когда крестьяне в церковь ходили мало. Впрочем, когда полевая страда заканчивалась, прихожан на церковной службе в обычные дни было 20—30 человек. Тогда как только в с. Барабанов-ском, где располагался храм, числилось в указанном году 475 жителей. Всего же к приходу (включая еще три соседние деревни) было причислено 1978 че-ловек7.
Однако положение менялось в дни православных праздников, когда храмы до отказа наполнялись прихожанами. В 1908 г. в том же приходе с. Барабановское в праздник Крещения Господня было 350 молящихся, в светлый день Пасхи — 450 человек. 12 июня 1908 г. в Петров пост в Барабановской церкви молебны святой мученице Параскеве служили с 2 ч. дня и до 7 ч. вечера. Затем начиналось всенощное бдение, длившееся до 11 ч. ночи. Но и после службы, на которой было около 500 человек, прихожане просили священнослужителей вновь отслу-
5 ГАКК. Ф. 674. Оп. 2. Д. 78. Л. 23.
6 Там же. Ф. 237. Оп. 1. Д. 29. Л. 2-19.
7 Там же. Ф. 674. Оп. 1. Д. 495. Л. 52.
жить молебен святой Параскеве. На следующий день молебны служили уже с 5 ч. утра, на Литургии в тот день, как свидетельствует богослужебный журнал, было более тысячи человек, а младенцев было приобщено около 2008. Равно как участие в богослужениях, нечастыми были для прихожан исповедь и причастие. Например, исповедные росписи того же Барабановского прихода показывают, что сельская семья (обычно в полном составе) исповедовалась и причащалась не чаще 1—2 раз в год и в подавляющем большинстве на Пасху (в апреле—марте месяце).9
Представляет интерес и то, как отмечались церковные праздники. В 1892 г. енисейский губернатор Л. К. Теляковский обратился к епископу Енисейскому Александру (Богданову) с просьбой обратить внимание на то, что у крестьян установилось много праздников помимо двунадесятых, в которые они якобы предаются «разгулу, пьянству, разврату и праздности». Для ответа на это обращение в Енисейской духовной консистории стали собирать рапорты сельских священников по существу дела, которые позволяют оценить значение православных праздников в жизни крестьян. Интересно, во-первых, что практически в каждом селении были свои, особо чтимые праздники. Например, в с. Нахваль-ском и с. Таскинском жители сугубо отмечали девятую пятницу по Пасхе, причем объяснить природу этого праздника не могли даже старожилы. В д. Береш особо почитали икону святой мученицы Параскевы, к которой на богомолье приходили даже из дальних сел. Или в д. Карымской особо почитался день великомученика Дмитрия Солунского, хотя своей церкви там не было и на службу жители ходили за 8 верст в храм святой Параскевы. Во-вторых, христианские праздники, по отчетам священников, отмечались крестьянами более благоговейно, чем прочие. Хотя после обязательного моления в храме сельчане и устраивали шумные застолья, переходя из дома в дом большими компаниями, но вели себя прилично, а «непристойных песен и сквернословия мужчины воздерживаются произносить»10. В ответной записке к губернатору особо указывалось, что более всего разгулы и попойки замечены священниками на сельских сходах, где обычно решались общественные дела (выборы сельских старост, разделы земель и покосов и пр.), а не в дни православных торжеств.
Рамки статьи не позволяют рассмотреть другие элементы религиозного состояния мирян: соблюдение ими православных постов, выполнение домашнего молитвенного правила и в целом приверженность христианской жизни. Тем не менее можно твердо заключить, что и вера в Бога, и потребность в молитве у крестьян, безусловно, присутствовали. Однако посещение церкви, участие в богослужениях, исповедь и Причастие были в течение года в жизни сельского обывателя событием нечастым. Другими словами, вера в Бога в религиозном крестьянском мировоззрении не имела своим обязательным продолжением регулярное посещение храма или общение со священником. Об этом же свидетельствует и практика крестных ходов. Как правило, они совершались два раза в год — в Крещение и в Преполовение Пятидесятницы, хотя практиковались
8 ГАКК. Ф.237. Оп. 1. Д. 44. Л. 137.
9 Там же. Ф. 592. Оп. 1. Д. 1337.
10 Там же. Ф. 674. Оп. 1. Д. 2636. Л. 17.
крестные ходы, связанные с местночтимыми событиями. Так, поклонение иконе Святой Троицы в с. Погорельском и его окрестностях было связано с событием лета 1860 г. — во время страшной засухи внезапно пошел сильный дождь, когда крестьяне обходили с этой иконой окрестные поля11. О частоте молитвенных обращений сельчан в случае бедствий природного характера благочинный сообщал в одном из рапортов, что вынос икон в поля во время бездожия «совершается по просьбе прихожан... один раз в год, а иногда и вовсе не бывает»12. В общем, по известной поговорке: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится».
Обращает также внимание, что крестьянское религиозное мировоззрение было в определенном смысле независимо от православной догматики. Скажем, нередко дни памяти святых в сибирских селениях не совпадали с установленными святцами, но уговоры священников выбирать «правильные» дни для молебнов общество упорно игнорировало. Эту особенность подтверждает мнение епископа Енисейского Александра, который отмечал в 1893 г., что «уровень религиозно-нравственного состояния православного населения Енисейской епархии вообще не очень высок: простой народ мало даже знаком с основными истинами православной веры. Но искренне верит в Бога и, по свидетельству благочинных, в вере своей проявляет многие черты истинного благочестия»13.
Известно, что уровень религиозности в Сибири в силу разных причин традиционно был ниже, чем в европейской части России. Однако к концу XIX — началу XX в. маловерие в Сибири стало нарастать. Об этом свидетельствуют записки енисейских епископов, составленные ими после личного обозрения сельских приходов. Например, епископ Енисейский Исаакий (Положенский) в 1882 г. после объезда епархии был поражен, что сельские дети не знали употребления самых главных молитв: «Богородице Дево», «Отче наш», «Царю Небесный». Некоторые даже не могли отличить иконы Спасителя от лика Пресвятой Богородицы. Преосвященный восклицал: «Исповедь! Почти во всех осмотренных приходах не бывает у исповеди половина прихожан, из них некоторые не очищают своей совести по 10, 15, 20 лет». Кроме того, Преосвященный судил о падении христианского благочестия сельских жителей по размерам свечных доходов церквей. «Уменьшение это доходит до крайних пределов, так как при некоторых церквах не продается в настоящее время и половины того количества свечей, какое продавалось в прежние, сравнительно недавние годы», — свидетельствовал епископ Исаакий14.
Налицо было противоречие — численность населения росла, но параллельно наблюдалось некое духовное истощение. Обратим внимание на наиболее значимые причины последнего. С одной стороны, наблюдалась общая тенденция охлаждения веры в России, о чем говорили многие православные подвижники. Святитель Игнатий Брянчанинов в письме игумену Антонию (Бочкову) к середине XIX в. писал: «Религия вообще в народе падает. Нигилизм проникает
11 ГАКК. Ф. 674. Оп. 1. Д. 3961. Л. 10.
12 Там же. Л. 28.
13 Там же. Д. 4637. Л.20.
14 Шушканова Е. А. Архиерейский дом Красноярска и его епископы (XIX — начало XX века). Сиб. гос. аэрокосмич. ун-т. Красноярск, 2015. С. 46-47.
в мещанское общество, откуда недалеко и до крестьян. Во множестве крестьян явилось решительное равнодушие к Церкви, явилось страшное нравственное расстройство»15.
С другой стороны, на духовное состояние сибирского населения негативное влияние оказывали региональные факторы, в частности растущая в количественном отношении ссылка уголовных и политических преступников из европейской части России. Многие из осужденных со временем переходили в разряд ссыльнопоселенцев, определялись на местожительство в сельскую местность с причислением к местному обществу и правом заниматься сельским хозяйством или промыслами. Причем процент ссыльнопоселенцев был достаточно высоким. Например, в с. Барабановском Красноярского уезда среди мужчин число поселенцев в 1855 г. составляло 43%, а среди общего числа женщин — 25%, в деревне Додоново соответственно — 51% и 38%16. Изучение исповедных росписей прихожан показывает, что эту категорию населения назвать благочестивой трудно. К примеру, в д. Шиверской Красноярского уезда поселенцев в 1857 г. было 194, из них на исповеди и Причастии за год были только 28, т. е. всего 14% от общего числа17. Среди причин уклонения от исповеди и Причастия указывались в основном две: в связи с уходом на промыслы (многие поселенцы работали на золотых приисках) и по нерачению (т. е. по лености, небрежности). Присутствие ссыльных в таком количестве осложняло социальную атмосферу, тем более что среди них значительно преобладали мужчины. Еще одной причиной падения духовности стало распространение в Сибири питейных заведений, как казенных, так и частных. В одном из рапортов священников в 1906 г. об открытой торговле водкой в частных домах указывалось, что «последним промыслом стали заниматься даже девицы, приобретая на извлекаемую от продажи прибыли наряды»18.
В целом представляется, что падение христианского благочестия было следствием развития капиталистических отношений в России. Буржуазные тенденции проявляли себя как в сфере мировоззренческой, где усиливалась идеология атеизма, так и в области экономических, хозяйственных отношений, где параллельно росли социальное неравенство и потребительские жизненные ценности. Добавим к этому нелегкие условия жизни и труда российского крестьянина, которые порой не оставляли места для полноценной религиозной жизни. В 1892 г. священник погорельской Никольской церкви Василий Рязанский в своем рапорте благочинному так объяснял причину малочисленности прихожан в будние дни в сельских храмах: в европейской России у крестьянина больше времени для церковной жизни, «ибо у него 2 лошади, 1 корова, 5—6 овец и пашня в 2—3 верстах, а в Сибири и скота и пашни больше и пашни на десяток верст от дома»19.
Возникает вопрос: могли ли противостоять напору духовных и материальных соблазнов церковные клирики, тем более что кроме них делать это в сель-
15 Игнатий (Брянчанинов), еп. Письма о подвижнической жизни. М.; Париж, 1996. С. 37.
16 ГАКК. Ф. 237. Оп. 1. Д. 2. Л. 3.
17 Там же. Ф. 592. Оп. 1. Д. 1652. Л. 12.
18 Там же. Ф. 674. Оп. 1. Д. 3099. Л. 56.
19 Там же. Д. 2636. Л. 24.
ской местности было некому? Обратимся к состоянию церковного клира. Как уже отмечалось, штат приходских сельских храмов был невелик: священник, в лучшем случае диакон (часто в клировых ведомостях содержалась информация, что место диакона праздно), и псаломщики. Материальное содержание причта складывалось прежде всего из трех основных источников: казенного жалованья, содержания от прихода (хлебная руга) и сборов за совершение треб. Не вдаваясь подробно в тему уровня жизни сельского духовенства, которая является самостоятельным предметом исследования, заметим следующее. Уровень жизни сельского причта был невысоким. Денежное жалованье его на основе клировых ведомостей, выглядело так:
Церковный клир Годовое жалованье в рублях
1863 г. 1890 г. 1902 г. 1911 г. 1914 г.
Священник 160 189 300 400 400
Псаломщик 32-40 32-60 100 150 150
Просфорня 24-30 30 30 30 30
Многочисленные свидетельства говорят о том, что этих сумм на достой -ное содержание многодетных семейств священнослужителей было недостаточно. Учитывая, что церковнослужители в силу специфики своей деятельности не могли наравне с крестьянами заниматься хлебопашеством, на Руси издавна установилась традиция снабжения их частью сельского урожая. Однако хлебные отчисления (руга) церковному причту были нерегулярными и невысокими (особенно в неурожайные годы). О положении дел с хлебной ругой и с материальным обеспечением сельского причта в целом красноречиво свидетельствует следующий случай в Енисейской епархии. В 1876 г. духовная Консистория приняла решение: в приходах, где имелся недокомплект штата, хлебную ругу в соответствующей доле отправлять в пользу епархиального попечительства, с тем чтобы оно могло материально поддержать вдов и сирот лиц духовного звания. Однако это, казалось бы, благое начинание вызвало абсолютно единодушное и резкое возражение на местах: причты отказывались отдавать ругу, мотивируя свой протест прежде всего двумя причинами: «потому, что сами живем в бедном приходе и получаем за требы весьма скудные доходы» и тем, что прихожане и так с неохотой выделяют часть урожая, а тут и вовсе откажутся «отдавать Бог знает кому»20. Примечательно также, что выдача руги причтам осуществлялась по распоряжению Главного управления Восточной Сибири — центрального административного органа Восточной Сибири, а не исключительно по добровольной инициативе мирян.
Еще одним важным источником доходов сельского клира были сборы за требы (погребение, венчание, молебны). Их поступления записывались в журнал братских доходов, который велся на приходе. Делились они не в равных частях: ббльшую часть получал настоятель, остальное распределялось между помощником настоятеля и псаломщиками. Суммы за требы устанавливались по взаимному соглашению или, скорее, по принципу «сколько дадут». Например,
20 ГАКК. Ф. 674. Оп.1. Д. 4364. Л. 27, 30, 72.
60
по Параскевскому приходу Красноярского уезда за крещение младенца указывались суммы от 15 до 25 коп., за брак от 5 до 8 руб. Были еще кружечные сборы — добровольные пожертвования прихожан в церковную кружку, которые также записывались в братские доходы. Однако следует учитывать, что большое количество кружечных сборов инициировалось высокими церковными властями, причем на самые разнообразные цели и часто весьма далекие от нужд сельского прихода (на поддержку паломников в Палестине, на помощь православным сербам, строительство на Балканах и пр. и пр.). В том числе и поэтому население сокращало эти пожертвования. Кроме того, расходовались кружечные сборы не только на содержание причта, но на другие приходские цели (украшение храма, ремонтные работы и пр.).
Наибольшие поступления отмечались в праздничные дни, когда совершались так называемые выхождения по селу: в апреле 1887 г. в с. Барабаново было собрано 30 руб. 90 коп., в дер. Додоновой — 18 руб. 48 коп., в Шиверской — 40 руб. 60 коп., в дер. Карымской — 34 руб. 21 коп.21 Но церковные власти специальными указами ограничивали количество таких уличных молебнов, опасаясь, что священники станут злоупотреблять данной формой пополнения доходов. Таким образом, не следует преувеличивать роль пожертвований в поддержании бюджета сельского духовенства.
Говоря о проблемах экономического положения сельских приходов в рамках рассматриваемых проблем, хотелось бы обратить внимание на следующее. Во-первых, материальное состояние духовенства и церковнослужителей — это нарастающая по остроте проблема, по крайней мере с середины XIX в. Духовенство, в том числе и сельское, которое можно отнести к категории интеллигенции, испытывало потребность более разноплановых статей расхода, чем рядовой сельский обыватель: на чтение литературы, на обучение детей, на поездки. Однако бюджет этого не позволял, что создавало множество иных проблем, например нежелание идти в священники после обучения в духовных семинариях. В 1908 г. Енисейскую духовную семинарию окончили 16 человек, из них 6 уехали учиться в академию, 9 человек пошли учительствовать и лишь один стал служить священником22. Как следствие, уровень образования священников падал. В этой области положение в Енисейской епархии было особенно неблагополучным, хотя это была общая тенденция по стране. В отчете Святейшего Синода за 1911—1912 гг. отмечалась необходимость роста образованности среди священников, в том числе в связи с тем, что «общим для всех епархий следует признать понижение образовательного уровня духовенства за последний 20—25-летний период времени»23.
Во-вторых, такая «материальная» в широком смысле слова зависимость священников от сельчан не соотносилась с высоким пастырским статусом духовен-
21 ГАКК. Ф. 237. Оп. 1. Д. 30. Л.25.
22 Подробнее см.: Шушканова Е. А. О волнениях в Красноярской духовной семинарии накануне русской революции // XIV Красноярские краевые Рождественские образовательные чтения. Красноярск, 2014. С. 135.
23 Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода в ведомстве православного исповедания за 1911—1912 годы. СПб., 1913. С. 161—162.
ства. На это обращали внимание сами енисейские владыки. Так, после обозрения епархии в 1871 г. енисейский епископ Павел, хотя и не нашел больших лишений в материальном положении сельских священников, заключал, что «необходимо вообше улучшить быт духовенства, поставив его в более независимое положение от прихожан, чрез что оно может быть влиятельнее на них»24. О том, насколько это было серьезно с учетом развития буржуазных, рыночных отношений в России, говорят внутренние дискуссии в среде церковнослужителей накануне революции 1917 г. Например, на страницах журнала «Енисейские епархиальные ведомости» в 1916 г. появилась серия публикаций на эту тему. Примечательно, что власти часто не хотели видеть особой связи между имущественным положением священников и состоянием приходской жизни. Енисейский епископ Никон (Бессонов) (в 1917 г. снявший сан и вступивший в брак) заявлял в ходе указанной дискуссии, что нужно иметь не богатство, а любовь ко Христу и что нередко случается, что пастыри служат «не Иисусу, а хлебокусу». В ответ в церковных «Ведомостях» появилась яркая и полемическая статья священника Петра Скрынченко «К вопросу о возрождении прихода». Он решительно выступал против мнения епископа Никона о том, что корень зла не в бедности. «Именно это-то и есть корень всего зла», — утверждал отец Пётр и убедительно аргументировал свою позицию тем, что духовенство, вынуждаемое самостоятельно отыскивать хлеб насущный и брать за всякую требу деньги, вызывает нескрываемое презрение прихожан. Он писал: «Благородные нищие — так называет священников интеллигенция. А мужицкая характеристика — побирушки. Отсюда, — продолжал автор публикации, — и кочующее духовенство, и раздоры в причте, и даже бегство из церкви. Кто-то опускается и пристращается к вину, кто-то все усилия тратит на ведение хозяйства, воспринимая пастырство как побочное занятие». И заключал: «Нет, не духовенство унижает себя, а доброхотность принизила его и пришибла. Доброхотность! Как она унизительна! Теряешь уважение к самому себе. Скажите, други-сопастыри, не ловили ли вы себя в момент совершения какой-либо требы на мысли "а сколько он даст ". Вот за это нас презирают, и только ленивый не лягнет попа»25.
Не менее остро, чем вопросы экономические, в приходской жизни стоял вопрос православного просвещения населения. Когда-то эту проблему сформулировал знаток крестьянской жизни русский писатель Н. С. Лесков: «Русь крещена, но не просвещена». Задача просвещения народа, подверженного суевериям, а часто грубому невежеству и язычеству, решалась в те годы путем организации при приходах просветительских занятий. Обычно после окончания службы, в сторожке около храма сельским батюшкой проводились просветительские беседы: чтения житий святых, комментарии евангельских текстов или знакомство с историей христианства. Только действовали эти занятия формально большей частью из-за малой посещаемости мирян. Соответственно уровень православной грамотности был низким. В рапорте одного из благочинных архиерею Евфимию в 1901 г. указывалось, что «знание молитв, даже начальных, не говоря уже о знании христианского вероучения, весьма слабое и большей частью не соединено
24 ГАКК. Ф. 592. Оп. 2. Д. 546. Л. 40.
25 Енисейские епархиальные ведомости. 1916. № 13. С. 17.
с должным пониманием текста молитв. Имеются в обращении, особенно между лицами преклонного возраста, молитвы самоизмышленные, весьма невысокого достоинства»26.
Вряд ли миссия духовного просвещения народа могла быть реализована только проповедями отдельных священников, тем более что на слабую проповедническую деятельность сетовали многие красноярские архиереи. Так, В 1882 г. владыка Исаакий писал: «Паства енисейская мало назидается, проповеди священников недостаточно понятны для простого народа, да и те говорятся, обыкновенно, редко... Живого, согретого любовью, слова паства почти вовсе не слышит»27. Как представляется, задача духовного образования народа вряд ли могла осуществиться только просветительскими беседами или проповедями священников с учетом стремительно меняющегося традиционного общественного строя в России. Хотя Русская Православная Церковь делала очень многое для распространения образования и просвещения, крестьяне не стремились отдавать своих детей в школы. О численности учеников приходских школ можно судить по данным, составленным на основе клировых ведомостей за разные годы Параскевской церковно-приходской школы Красноярского уезда:
Численность Годы
учеников 1863 1870 1883 1886 1887 1893 1905 1908 1911
Всего 14 13 16 11 12 25 20 21 30
Мальчиков 7 10 11 8 7 20 11 17 17
Девочек 7 3 5 3 5 5 9 4 13
Если учесть, что число жителей на приходе в представленные годы составляло в среднем около 2 тыс. человек, то число учеников было ничтожно малым. Поэтому была необходима государственная комплексная программа по созданию системы народного образования, которая началась в период реформ П. А. Столыпина, но с большим опозданием и весьма ограниченным бюджетом.
Важной частью в теме состояния сельских приходов являются бытовые отношения между прихожанами и клиром. Отчеты благочинных свидетельствовали, что отношения эти были ровные, доброжелательные, и полагаем, что так и было на самом деле. Но это не противоречит тому факту, что охлаждение мирян к православным служителям и к самой Церкви как социальному организму нарастало. Проявлялось это разнообразно: формальным отношением к проблемам приходской жизни (обращает на себя внимание слишком частая смена церковных старост), снижением отчислений на строительные и ремонтные работы и др. Мы уже рассматривали причины распространения маловерия, но еще одним фактором, усиливающим разобщение пастырей и прихожан, был рост противоречий между светской властью и обществом.
В 1906 г. в одном из рапортов благочинного в Енисейскую духовную консисторию сообщалось, что «слухов и толков, противных правительству и власти церковной и гражданской, циркулируется много благодаря тревожному време-
26 ГАКК. Ф. 674. Оп. 1. Д. 4727. Л. 198.
27 Там же. Ф. 564. Оп. 1. Д. 43. Л. 9.
ни, переживаемому всей Россией»28. В данном высказывании отмечается, что страна переживала тогда первую революцию в своей истории, но в документе примечательно другое — власть церковная и гражданская ставится в один ряд. Последнее было результатом длительной и планомерной политики светской власти начиная с Петра I по превращению церковного организма в некий бюрократический придаток государства. На церковные причты время от времени возлагали всё новые и новые хозяйственные и социальные задачи. Как уже отмечалось, огромную работу вело духовенство в сфере образования. Церковь занималась строительством, в том числе доходных домов, чтобы обеспечить самофинансирование. От церкви ожидали активной благотворительной деятельности, борьбы с пьянством. С началом развития сибирской кооперации на пастырей возлагалась задача привлечения крестьянства в кооперативы и кредитные товарищества. На 40-м съезде духовенства Енисейской епархии приходских священников прямо призывали возглавлять общества сельского кредита. С этой целью постановили разослать настоятелям церквей епархии образцы уставов кредитных товариществ и инструкции об их учреждении. Поэтому в обыденном сознании населения власть государственная и церковная не отделялись друг от друга, а воспринимались как органическое целое.
Однако на практике это было далеко не так. К примеру, ответной заботы высших властей о поддержке сельских приходов было мало. Так, в обзоре деятельности высшего духовного ведомства за 1911 г. мы находим информацию об ассигнованиях Синода на сооружение церквей. Примечательно: на Варшавскую епархию выделялось 7 381 руб. 21 коп., на Волынскую — 32 057 руб. 66 коп., на Минскую — 46 тыс. руб., на Томскую — 1,5 тыс. руб., а на Енисейскую только 700 руб. На Омскую же и Иркутскую епархии ассигнований не было вовсе29. Для сравнения: строительство даже простой сельской церкви в 1911 г. обходилось в среднем в 5 тыс. руб.
Современный историк А. Л. Беглов на основании исследования сборов и отчислений с приходов показал, что «для государства приходской священник выступал как фискальный агент и чиновник низшего уровня, без всякого жалованья вынужденный вести в интересах разных ведомств огромную, чисто бюрократическую переписку. В результате страдали его пастырские обязанности, а гнев прихожан обращался не только против консистории, но и против него самого»30. Справедливость этого высказывания подтверждают и данные Енисейской губернии. В 1916 г. ректор духовной семинарии архимандрит Кирилл на первом епархиальном пастырском собрании без обиняков сказал: «Пастырство не только не пользуется авторитетом среди народа, но этот самый народ почему-то враждебен пастырям... Священник, находясь в толпе, всегда может ожидать, что его оскорбят, бросят ему в лицо какую-либо грубую шутку, презрительную фразу, плевок. Не нужно скрывать от себя этой печальной истины, нужно уста-
28 ГАКК. Ф. 674. Оп. 1. Д. 3099. Л. 58.
29 Обзор деятельности духовного ведомства за 1911 год. СПб., 1913. С. 25-28.
30 Беглов А. Л. Православный приход Российской империи как объект фискальной политики светских и церковных властей в конце XIX — начале XX в. // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2014. Вып. 2 (57). С. 56-81.
новить причины этой непонятной враждебности. Почему, в самом деле, никого так охотно не оскорбляют, как пастыря?»31 А одной из причин этой враждебности было то, что в сознании мирян служители Церкви воспринимались как элемент государственной власти, к которому у общества накопилось много вопросов. В результате растущее социальное недовольство властью оборачивалось против иерархов.
Однако, как покажет время, не только рядовое духовенство, но и высшие духовные иерархи оказались далеко не лояльными власти. В последние годы в отечественной историографии идет переоценка ранее господствовавшей концепции Февральской революции 1917 г. в России как в первую очередь следствия конфликта власти и простого народа. На самом деле духовенство не отстояло в стороне от революционных событий. Таким образом, распространенное мнение, что революционное движение в России существовало вне Церкви, в глубокой оппозиции к православному мировоззрению, что оно вылилось из неких общественных глубин, отрицая и уничтожая христианское миропонимание, не соответствует историческим фактам.
Ключевые слова: история Русской Православной Церкви, Енисейская губерния, состояние сельского прихода, положение церковного причта, участие крестьянства в богослужениях, исповеди и Причастии, просветительская деятельность Церкви, революция, власть, социальное недовольство, сибирская ссылка.
Список литературы
Беглов А. Л. Православный приход Российской империи как объект фискальной политики светских и церковных властей в конце XIX — начале XX в. // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2014. Вып. 2 (57). С. 56—81. Шушканова Е. А. Архиерейский дом Красноярска и его епископы (XIX — начало XX века). Красноярск, 2015.
Шушканова Е. А. О кризисе в Русской Православной Церкви накануне второй российской смуты // Государство, общество, Церковь в истории России ХХ века: Материалы XIII Международной научной конференции. 12—13 марта 2014 г. Ч. 1. Иваново. 2014. С. 285-289.
Шушканова Е. А. О волнениях в Красноярской духовной семинарии накануне русской революции // XIV Красноярские краевые Рождественские образовательные чтения. Красноярск, 2014. С. 132-136.
31 ШушкановаЕ. А. О кризисе в Русской православной церкви накануне второй российской смуты // Государство, общество, Церковь в истории России ХХ века: Материалы XIII Международной научной конференции «». 12—13 марта 2014 г. Ч. 1. Иваново. 2014. С. 285.
St. Tikhon's University Review.
Series II: History. Russian Church History.
2018. Vol. 82. P. 53-67
Shushkanova Elena, Candidate of Sciences in History, Associate Professor, Department of History and Humanities, Siberian State Aerospace University, 31 Prospekt imeni gazety "Karasnoyarskiy Rabochiy", Krasnoyarsk 660014, Russian Federation [email protected]
ORCID: 0000-0002-1798-913
Life of a Rural Parish on the Verge
of Revolution of 1917 (wih Enisei Governorate as an example)
Е. Shushkanova
This article studies a general state of rural parishes in Russia with Enisei diocese of the second half of the 19th — early 20th centuries as an example. The research draws on previously unpublished archival documents and materials from repositories of the State Archive of Krasnoyarsk Region. The aim of the research is to broaden the range of problems in determining the nature of the revolutionary crisis of 1917 and its consequences. The author of the article supposes that the origins of the revolution were associated, among other factors, with the spiritual state of the rural population, which can be assessed from the viewpoint ofthe study ofparish church life. The article analyses the participation of farmers in church services, religious processions, their observation of church holidays, participation in parish life as well as other indicators of religiosity. Facts provide evidence that the level of religiosity in rural areas was decreasing. The question about the extent to which clergy could resist the danger of tumults in the state is answered drawing on the analysis of standards of life ofparish priests. The article looks at their quality of life, which did not correspond properly to their social status. Special attention is paid to relations between rural population and rural clergy. According to the study, there were many problems in the life of the Orthodox parish before the February Revolution which were never solved by authoroties. It is not a pure coincidence that not only farmers but a sizeable proportion of clergy supported the revolution of 1917 and the overthrow of monarchy in Russia.
Keywords: history of Russian Orthodox Church, Yenisei Governorate, rural parish, life conditions of clergy, participation of peasantry in church services and sacraments, educational activity of the church, revolution, state authorities, social unrest, Siberian exile, priesthood.
References
Beglov A. L., "Pravoslavnyi prikhod Ros-siiskoi imperii kak ob»ekt fiskal'noi poli-tiki svetskikh i tserkovnykh vlastei v kon-tse XIX — nachale XX vv.", in: Vestnik PSTGU. Istoriya. Istoriya Russkoi Pravo-slavnoi Tserkvi, 2 (57), 2014, 56-81.
Shushkanova E. A., Arkhiereiskii dom Krasno-yarska i ego episkopy (XIX — nachalo XX ve-ka), Krasnoyarsk, 2015.
Shushkanova E. A., "O krizise v Russkoi pra-voslavnoi tserkvi nakanune vtoroi rossiiskoi
smuty", in: Gosudarstvo, obshchestvo, Tser-kov' v istorii Rossii KhKh veka. Materialy XIII Mezhdunarodnoi nauchnoi konferentsii. 12—13 marta 2014 g., Chast' 1, Ivanovo, 2014, 285-289.
Shushkanova E. A., "O volneniyakh v Kras-noyarskoi dukhovnoi seminarii nakanune russkoi revolyutsii", in: XIV Krasnoyarskie kraevye Rozhdestvenskie obrazovatel'nye chteniya, Krasnoyarsk, 2014, 132-136.
