CC BY
26
известия вгпу. филологические науки
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
я.о. ГУДЗОВА (Москва)
жизнь «Под игом безумия»: жанр сказки в творчестве и.с. шмелёва
и м.е. салтыкова-щедрина
Опыт М.Е. Салтыкова-Щедрина имплицитно присутствует в наследии И.С. Шмелёва в виде цитат, аллюзий, реминисценций. Поиски путей борьбы со злом и опора на национальные духовные ценности сблизили во многом разных писателей, актуализировав в их творчестве жанр сказки, отвечающий требованиям пробуждения и воспитания гражданских чувств, воздействия на молодое поколение и широкие народные массы.
Ключевые слова: И.С. Шмелёв, М.Е. Салтыков-Щедрин, сказка, духовные ценности.
Связь творчества И.С. Шмелёва с традициями русской литературы в последнее десятилетие серьезно и основательно изучается [1; 5-7]. Однако параллель И.С. Шмелёв -М.Е. Салтыков-Щедрин до сих пор не попадала в поле зрения исследователей, сопоставления имен двух классиков на сегодняшний день являются случайными или эпизодическими. Это тем более удивительно, что биографические и художественные обстоятельства дают веские основания для глубоких литературоведческих изысканий.
Жизнь Шмелёва, как и Салтыкова-Щедрина, пришлась на непростой период русской истории. Однако общественно-политические и социальные коллизии предреформенной и пореформенной России не шли ни в какое сравнение с той духовной бездной, в которую ввергли страну события XX в. Оба писателя в полной мере могли оценить направление общественно-политических изменений, поскольку были хорошо осведомлены о настоящем положении дел. Длительная служба в провинции Салтыкова-Щедрина и Шмелёва обогатила их не только проникновением в механизмы государственного устройства, но и знанием простого народа, сильных и сла-
бых сторон его характера, народных чаяний, устремлений и веры.
Закономерно, что эволюция творчества обоих художников была связана с натуралистическими тенденциями в русской литературе, а также с авторитетами И.А. Крылова и Н.В. Гоголя. Естественно при этом, что схожие влияния получили в сочинениях писателей самобытное воплощение, которое отвечало особенностям художественного дарования, требованиям времени и характеру этико-эсте-тического видения мира.
Салтыков-Щедрин не входил в число особо почитаемых Шмелёвым писателей. Признанный традиционалист, автор «Лета Господня» благоговел перед классиками, отражавшими духовные идеалы русского народа, ценность которых невероятно возросла в изгнании. Прозревая в И.А. Ильине талант понимания скрытых законов «Живого слова», надеясь на его мастерство «Поэта-Мыслителя», Шмелёв писал: «Вы можете - да, можете - как-то совсем по-новому дать нам - и как же это нужно теперь особенно! - и Пушкина, и Крылова, и Гоголя, и лескова, и Достоевского, и Толстого... - весь наш Олимп, русский святой Олимп, - Афон! И мы раскроем бесценные новые сокровища в россыпях, будто бы отработанных» [3, с. 394].
Салтыков-Щедрин, творческий дар которого заключался не столько в утверждении идеала, сколько в обличении социальных и общественных пороков, не всегда удостаивался положительных отзывов Шмелёва. Сатирический метод отражения действительности был неорганичен для писателя, творческая эволюция которого венчалась созданием «духовного романа». тем не менее щедринская традиция имплицитно присутствует в наследии Шмелёва в виде цитат, аллюзий, реминисценций. Следы влияния сатирика свидетельствует о сложном и противоречивом развитии отечественного литературного процесса, о непреходящей ценности наследия Салтыкова-Щедрина и его способности влиять на художественное развитие русской литературы. Символические сказки Шмелёва - лучшее тому доказательство.
Закономерно, что тяготы «призрачной жизни» русского эмигранта актуализировали жанр сказки с его особым миром, подразумевающим не только чудесные превращения и борьбу с силами зла, но и обязательное торжество добра и справедливости. Вера в счаст-
О Гудзова Я.О., 2021
ливый финал схватки с врагами и противостояния внешней и внутренней тьме была нужна не так самому Шмелёву, как «растрепанным», по выражению писателя, силам эмиграции, забывающей о Родине и уходящей «в базар». «Хуже обывателя», - печалился художник [3, с. 30].
Удивителен не так сам сказочный жанр, как тон учительства и наставления, трудно совместимый с характером художественного дарования Шмелёва и генетически связанный с опытом Салтыкова-Щедрина. Это тем более показательно, что автор «Богомолья» и «Лета Господня» многократно признавался, что в творчестве его ведет несовместимое с обдумыванием наитие, произведение рождается из «туманной дымки», «ощущения», «дрожи», «из вспышки где-то между сердцем и... душой... но никогда не из сознательности, со-знанности» [4, с. 176]. Любая попытка воздействовать на читателя рационально-понятийно, обнаженно-тенденциозно вызывала у Шмелёва внутреннее сопротивление: «Для меня, как писателя - немного художника (прости мне, Боже, но это не самолюбование, а робкая надежда!) великое мучение - писать острое, больное - дня-века сего» [3, с. 45]. Тем не менее ответом на вызовы времени был большой корпус публицистических произведений и символические сказки.
Все произведения писателя этого жанра, а это семь политических сказок («Панктрат и Мутный», «Веселый барин», «Степное чудо», «Преображенец», «Всемога», «Инородное тело», «Сладкий мужик») впервые вышли в серии «Книга для всех» в Москве 1919 г. под названием «Степное чудо. Сказки». В эмиграции сказки были опубликованы в Париже в 1927 г. тогда же писатель отправил книгу Ильину с многозначительной припиской: «Посылаю Вам "Степное Чудо", - сказочки, писанные тогда еще, когда самое светлое в душе-жизни не было еще побито.» [Там же, с. 30]. Философ оценил не только политическую актуальность, но и стилистическое мастерство произведений, которые он прочитал одновременно с «Человеком из ресторана». «Но какой же Вы разный! - восторгался Ильин. - Полное перевоплощение. Такие ведь те Предметы, которые созданы Творцом. И из каждого Вы говорите на "евоном" языке» [Там же, с. 32].
Сказки во многом продолжали ту тенденцию в изображении народа, которая, по мнению Шмелёва, доминировала в творчестве Салтыкова-Щедрина и вызывала нарекания писателя-эмигранта. Акцент на темных сторонах
народного характера Шмелёв считал извращенным изображением России. Он надеялся на торжество народного духа, хотя и признавал пугающую многогранность русской души. однако под неумолимыми давлением истории даже вера Шмелёва в народ пошатнулась. В письме к А.Б. Берману от 2 августа 1919 г. он с нескрываемой горечью писал: «Понимаете ли, жизнь не наладится! Таков наш народ, что хоть улицу им мети. И долго будут им мести, пока эта метла не измотается или пока метельщики не потеряют охоты. А самые страшные метельщики - убитые Богом г.г. левейшие социалисты» [9].
ответственность за проповедь вседозволенности и духовное растление народа Шмелёв возлагал на революционных идеологов. В символических сказках писатель настойчиво доказывал, что навязываемая народу система взглядов - «инородное тело», «занозища», «мозговая холера», действие которой направлено на разрушение в человеке духовного естества. Как и у Салтыкова-Щедрина, в сказках Шмелёва «потеря совести» чревата перерождением человека в зверя.
Такую метаморфозу переживает единственный сын вдовы-мещанки Ванюшка («Инородное тело»), которому сосед из передовых внушил, что «нет никакого Бога, а. все через обезьяну!» [11, с. 592]. Последствия внушения не заставили себя долго ждать: в скором времени герой потерял дар человеческой речи и начал рычать. Уместно вспомнить описание дикого помещика из одноименной сказки Салтыкова-Щедрина, который утратил «способность произносить членораздельные звуки и усвоил себе какой-то особенный победный клик, среднее между свистом, шипеньем и рявканьем» [8, т. 16(1), с. 28].
Иносказательное изображение человеческих пороков, пугающего процесса расчеловечивания и у Салтыкова-Щедрина, и у Шмелёва связано с живописанием животного мира. Художественная практика, укорененная в фольклорной и литературной традициях, получила в политических сказках двух авторов оригинальное преломление.
Герои сказок Салтыкова-Щедрина делятся на жертв и хищников. Эта оппозиция четко пролеживается в заглавиях ряда произведений, где напряжение смысловых полюсов имеет социальную обусловленность: «Самоотверженный заяц», «Медведь на воеводстве», «Бедный волк» и др. В дальнейшем, однако, акцент сместился на проблемы внутреннего порядка, которые не имели ярко выраженной
известия вгпу. филологические науки
социальной маркировки. Например, в сказке-элегии «Приключение с Крамольниковым» в центре внимания автора не так «подавляющий порядок вещей», как проблема «запечатанной» души. Показательно, что мотив «запечатанной» души будет не единожды воспроизведен Шмелёвым для характеристики потенциальных возможностей народного духа, «запечатанного» веками угнетения и порока [12, с. 180].
Зооморфные сравнения у Шмелёва являются знаками недостаточной человечности героев. Ванюшку из сказки «Инородное тело» за смиренный характер и покладистость любовно называли «овцой» и «теленком». После соблазнения революционными идеями у героя «мозги спутались» и он так изменился, что стал «волк волком». Веселый барин из одноименной сказки в глазах окружающих то «ворона», то боров, а герой «Всемоги» - «баран». В целом, однако, Шмелёв не прибегал к прямому уподоблению социальных типов представителям животного мира. В этом смысле писатель-эмигрант ближе к традиции Гоголя, чем Салтыкова-Щедрина.
К сатирику Шмелёв относился предвзято, упрекал его в искажении исторической правды, едва ли не отказывая в любви к народу и России. Между тем Салтыков-Щедрин видел в простом человеке не уничтоженное веками угнетения стремление к правде, желание жить по совести, путь самопожертвования. Другое дело, что примеры подобного рода в его произведениях немногочисленны, а носители положительных качеств нетипичны для своей среды. Герои-правдоискатели («Дурак», «Рождественская сказка», «Праздный разговор») не вписываются не только в свою социальную среду, но и во весь строй современной им жизни.
Таков десятилетний Сережа Русланцев из «Рождественской сказки», страстный порыв которого к царству света, добра и правды закончился трагически. Герой сказки с красноречивым названием «Дурак» обречен на непонимание не только окружающих, но и любящих родителей. Иванушка был «дурак особенный», «мудреный», «справедливый», в том смысле, в каком это слово понимает простой народ. Кротость, золотое сердце и отсутствие подлых мыслей делали героя чужим для общества и неблагонадежным для власти: «На пожары бегает, больных выхаживает, нищих табунами домой приводит» [8, т. 16(1), с. 147]. Однако, по мнению сатирика, за такими людьми будущее: в «большого человека» растет «маленькое дитя», в котором нашла приют изгнанная
и попранная обществом совесть («Пропала совесть»). Крамольников («Приключение с Кра-мольниковым») не может быть безоговорочно причислен к героям-правдоискателям, взыскующим истины. Однако и он необходимое звено в цепи превращений, ведущих к тому, чтобы человеческое в жизни «всегда и неизбежно» торжествовало над «гиенским» («Гиена»).
Эта концептуальная мысль сказок Салтыкова-Щедрина должна была стать лейтмотивом в цикле рассказов «Умирающие», который не был реализован соответственно первоначальному замыслу. Рассказывая о своих планах, сатирик писал И.С. Аксакову, что в эпилоге на сцене появляется Иванушка-дурачок, «судит и рядит, сначала робко, а потом все лучше и лучше». И дальше: «Я предположил себе постоянно проводить мысль <...> о том, что возрождение наше не может быть достигнуто иначе, как посредством Иванушки-дурака» [8, т. 18(1), с. 191]. С героями такого типа в сказках Салтыкова-Щедрина связано представление о Правде как евангельской заповеди любви к ближнему.
Идеалы самого Шмелёва на протяжении всей жизни тоже были связаны с национальными духовными ценностями, которые, по твердому убеждению писателя, не истребимы никакими историческими безднами и провалами. «В прошлом у всех нас, в России, было много живого и подлинно светлого, что, быть может, навсегда утрачено, - писал Шмелёв П.Б. Струве в 1925 г. - Но оно было. Животворящее проявление Духа Жива, что, убитое, своею смертью воистину должно попрать Смерть. Оно жило - и живет доныне - как росток в терне, ждет...» [2, с. 401]. Всеми силами Шмелёв восстанавливал в памяти события, лица и «души», чтобы донести до читателей правду о России, которая в символической форме отразилась в том числе в цикле его сказок.
В попрании извечных законов духа Шмелёв видел главную вину советских преобразователей. Новая вера героев-революционеров была «от ума» и «про человечество». Она оборачивалась душевной смутой, дикими вывертами рассудка, жестокими преступлениями. Само понятие «высшей правды» профанировалось, превращаясь в злую насмешку над человеком. Это, например, демонстрирует герой сказки «Инородное тело», который понимает смысл правды революции так: «У дяденьки вон капиталы, а у меня штаны-брюки дырявые? Это позор для всего человечества!» [11, с. 593].
Испытаний безбожием и ложно понятой свободой у Шмелева не выдержал солдат лейб-гвардии Преображенского полка («Преобра-
литературоведение
женец»), наказанный за измену присяге и революционные «убеждения» разрушительной болезнью души. Сродни ему оболваненные новой пропагандой герои сказки «Степное чудо». «Дети родные» в лице солдата и матроса обирают мать - страдающую, чудом не погибшую Россию. Бесовская природа лозунгов новой власти очевидна для «строгого» мужика Панкрата («Панкрат и Мутный»), которого поразило пугающее сходство заезжего агитатора с изображением грешника в руках дьявола с картинки «Смерть Грешника».
Представление о добре и зле потерял отчаянный Всемога из одноименной шмелев-ской сказки. Герой заключает сделку с бесом не столько ради удовольствия и несметных богатств, сколько из возможности «весь свет перетрясти». «Серый» не ошибается, когда подозревает в стороннике революционного хаоса потенциальную жертву. Герой из той категории людей, которым «душа без надобности»: «Есть у тебя, Всемога, товарец, зря валяется, промеж требухи болтается» [11, с. 585].
Показательно, что наименее восприимчивыми к революционным псевдоценностям оказываются крестьянские герои политических сказок Шмелёва, оценивающие жизнь на бесхитростный, веками усвоенный крестьянский лад: «Намутили-намурили. овса ни у кого не стало!..» [Там же, с. 600]. Не случайно все сказочные произведения Шмелёва имеют счастливый исход, что еще раз подтверждает веру писателя в нравственный потенциал народа, несокрушимый никакими историческими бурями.
О действенности и доходчивости сказочного жанра свидетельствует тот небезынтересный факт, что единомышленник и друг Шмелёва философ Иван Александрович Ильин в сказочной форме представил ряд собственных публицистических выступлений. В письме к Шмелёву от 30 августа 1935 г. он сообщал о десяти политических сказках, написанных под названием «невинные сказки», и просил писателя о честном дружеском отзыве: «Может быть, это глупо, пошло и бездарно?» [4, с. 96].
В восторженном отклике на смелое выступление друга в новом для него жанре Шмелёв, по существу, пересмотрел свое отношение к сатирику XIX в. «Прочитал с большим удовлетворением Ваши две сказочки. Как все у Вас - и этот род творчества - талант <...> На днях мне один знакомый говорил: "смотрите, вот вам и новое бесспорное дарование, Воскрешение Щедрина". Я мог только подтвердить, что мне и не было трудно: "о, бесспорное и редкое дарование"» [Там же, с. 114].
Уместно вспомнить, что цикл Салтыкова-Щедрина, который формировался на протяжении долгих лет, в окончательном варианте венчался не собственно сказочным жанром. На сознательный отход автора от жанра сказки к рассказу исследователи обращали внимание давно: бездна исторического безвременья и греха у сатирика побеждается христианскими мотивами «Рождественской сказки» и «Христовой ночи».
Вопрос об эволюции шмелевского цикла тоже представляет значительный литературоведческий интерес. Правда, прямых авторских указаний здесь почти нет: только сказка «Степное чудо» имеет подзаголовок «сказ». «Сладкий мужик» вообще не вошел в корпус сказочных произведений пятитомного собрания сочинений Шмелева, а в самом полном на сегодняшний день двенадцатитомном собрании -маркируется как «рассказ». Тем не менее многообразие творческих подходов реализуется в ряде жанровых модификаций: «В цикле представлены сатирическая, дидактическая, пропагандистская сказки, сказка-антиутопия.» [9, с. 189].
Политические сказки во все времена были художественным способом противостояния враждебной силе внешних обстоятельств, направленным не на забаву читателя, а на оживление его совести и рост самосознания. Эту творческую задачу имел в виду Салтыков-Щедрин, когда по поводу «Истории одного города» писал: «Изображая жизнь, находящуюся под игом безумия, я рассчитывал на возбуждение в читателе горького чувства, а отнюдь не веселонравия» [8, т. 18(2), с. 76].
Таким образом, борьба с социальным и онтологическим злом, а также поиски положительных жизненных оснований неизбежно сблизили двух писателей, разных по характеру художественного дарования, общественно-политическим взглядам и отношению к русской истории. Ответственность за живое слово в периоды общественной смуты актуализировала в творчестве Салтыкова-Щедрина и Шмелёва жанр политической сказки, более других отвечающий требованиям пробуждения и воспитания гражданских чувств, воздействия на молодое поколение и широкие народные массы.
Список литературы
1. Дзыга Я.О. Творчество И.С. Шмелева в контексте традиций русской литературы. М., 2013.
2. Из переписки И.С. Шмелева с П.Б. Струве и К.И. Зайцевым // Мосты. 1958. № 1. С. 399-415.
известия вгпу. филологические науки
3. Ильин KA. Собрание сочинений: переписка двух Иванов (1927-1934) / сост., вступ. ст. и ком-мент. Ю.Т. Лисицы. М., 2000.
4. Ильин KA. Собрание сочинений: переписка двух Иванов (1935-1946) / сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы. М., 2000.
5. Каскина Ю.У. И.С. Шмелев и русская классика XIX века: И.С. Тургенев, A.K Чехов, Ф.М. Достоевский. М., 2019.
6. Костанян Н.Н. В тоске по России. Очерк Б.К. Зайцева «Финляндия» и рассказ И.С. Шмелева «Рубеж». М., 2020.
7. Мищенко A.K Духовные искания KA. Бунина и И.С. Шмелева в начале XX века. Орел, 2014.
S. Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: в 20 т. М., 1965-1977.
9. Черников A.K Проза И.С. Шмелева: концепция мира и человека. Калуга, 1995.
10. Шмелев И.С. Письмо Ai. Дерману от 2 августа 1919 г. // Лит. обозрение. 1997. № 4. С. 31.
11. Шмелев И.С. Собрание сочинений: в 5 т. М., 2000. Т. S (доп.).
12. Шмелев И.С. Собрание сочинений: в 12 т. М., 200S. Т. 5.
* * *
1. Dzyga Ya.O. Tvorchestvo I.S. Shmeleva v kon-tekste tradicij russkoj literatury. M., 2013.
2. Iz perepiski I.S. Shmeleva s P.B. Struve i K.I. Zajcevym // Mosty. 195S. № 1. S. 399-415.
3. Il'in I.A. Sobranie sochinenij: perepiska dvuh Ivanov (1927-1934) / sost., vstup. st. i komment. Yu.T. Lisicy. M., 2000.
4. Il'in I.A. Sobranie sochinenij: perepiska dvuh Ivanov (1935-1946) / sost. i komment. Yu.T. Lisicy. M., 2000.
5. Kaskina Yu.U. I.S. Shmelev i russkaya klas-sika XIX veka: I.S. Turgenev, A.P. Chekhov, F.M. Dos-toevskij. M., 2019.
6. Kostanyan N.N. V toske po Rossii... Ocherk B.K. Zajceva «Finlyandiya» i rasskaz I.S. Shmeleva «Rubezh». M., 2020.
7. Mishchenko A.K. Duhovnye iskaniya I.A. Bu-nina i I.S. Shmeleva v nachale XX veka. Orel, 2014.
S. Saltykov-Shchedrin M.E. Sobranie sochinenij: v 20 t. M., 1965-1977.
9. Chernikov A.P. Proza I.S. Shmeleva: koncep-ciya mira i cheloveka. Kaluga, 1995.
10. Shmelev I.S. Pis'mo A.B. Dermanu ot 2 av-gusta 1919 g. // Lit. obozrenie. 1997. № 4. S. 31.
11. Shmelev I.S. Sobranie sochinenij: v 5 t. M., 2000. T. S (dop.).
12. Shmelev I.S. Sobranie sochinenij: v 12 t. M., 200S. T. 5.
The life "under the heel of madness": the genre of fairy tale in the works of I.S. Shmelev and M.E. Saltykov-Shchedrin
The experience of M.E. Saltykov-Shchedrin is implicitly present in the heritage of I.S. Shmelev in the form of quotations, allusions and reminiscences. The searches of the ways of the tussle with evil and the reliance on the national moral values drew together the different writers, having made actual the genre of fairy tales in their works, filling the requirements of the recovery and education of civic feelings and the influence on the young generation and the masses at large.
Key words: I.S. Shmelev, M.E. Saltykov-Shchedrin, fairy tale, moral values.
(Статья поступила в редакцию 02.08.2021)
Л.Н. САВИНА (Волгоград)
научное наследие а.м. буланова
(теоретико-методологические и историко-литературные аспекты соотношения рационального и эмоционального)
Представлен краткий обзор трудов А.М. Буланова - основателя волгоградской научной школы, посвященной изучению проблемы соотношения рационального и эмоционального в литературе и фольклоре. Особое место занимает републикация статьи А.М. Буланова «Теоретико-методологические и историко-литературные аспекты соотношения рационального и эмоционального», вышедшей в 2004 г. С течением лет этот материал, недоступный широкому кругу любителей словесности, не утратил своей актуальности.
Ключевые слова: А.М. Буланов, научное наследие, рациональное и эмоциональное в литературе и фольклоре, мифологема сердца, христианская антропология.
Труды замечательного ученого и талантливого педагога Александра Матвеевича Буланова (1945-2006), доктора филологических наук, профессора Волгоградского государ-
О Савина Л.Н., 2021
