CC BY
162
со о о сд
ЖИЗНЬ ИЛИ СВОБОДА: РАЦИОНАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ПРИНУДИТЕЛЬНОГО ТРУДА В ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ
СКОРОБОГАТОВ АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ,
СПб филиал ГУ ВШЭ, кафедра институциональной экономики, доцент, к.э.н.
В статье анализируются экономические и социальные предпосылки принудительного труда. Описаны условия, при которых порабощение человека может быть выгодным для хозяина и для самого порабощаемого. Общие закономерности проиллюстрированы на примерах из прошлого и современных реалиях.
Ключевые слова: рабство; принудительный труд; крепостничество; миграция; социальная смерть; демократия; организация труда
Коды классификатора JEL: B52, N30.
... которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству
Евр. 2:15 ^
Рабство относится к числу наиболее двусмысленных и загадочных институтов. Оно 1
плохо вписывается в какие-либо хронологические рамки, ибо, хотя и можно выделить ярко вы- со
раженные рабовладельческие эпохи, его функционирование этими эпохами отнюдь не ограни- ч
чивается и в неявном виде или в иной форме без труда обнаруживается и в совсем другие исто- §
рические периоды. Неоднозначно его экономическое значение, потому что, вызывая в каких-то ^
случаях вполне справедливые нарекания, во многих других, весьма разнообразных, случаях ^ оно демонстрировало самые блестящие результаты. Его почти невозможно связать с каким-
либо определенным социально-политическим контекстом, поскольку оно оказывалось востре- ^
бованным и целесообразным при самых разных общественных системах, от демократических §
до авторитарных и от примитивных до очень сложных. Замешательство может вызывать и [§■ тот факт, что ориентация на рабский труд нередко была более выраженной у обществ, отли чавшихся принципиальной приверженностью защите политических и экономических свобод, сравнительно с авторитарными режимами, которым трудно приписать заботу о человеческом достоинстве. Наконец, не так-то просто дать рабству и однозначную моральную оценку, что становится заметно хотя бы по тому разнообразию в отношении к нему, которое обнаруживало христианство в своей истории, от терпимого и даже поощрительного до непримиримого.
Характерные для современной западной цивилизации гарантии сохранения каждому ^ гражданину жизни и свободы и моральное осуждение рабства — явления сравнительно новые. ш Основную часть своей истории человечество прожило, считая рабство вполне приемлемым ^ для себя институтом, что вряд ли вяжется с распространенным сегодня представлением о нем I— как о сугубо архаичной организационной форме, несовместимой с экономической эффективностью, демократической системой и человечностью. Конечно, рабство — не тот институт, ^ который должен вызывать у нас симпатию, но без понимания условий, его порождающих, и О его восприятия участниками соответствующих социальных отношений, вероятно, нельзя как ^ следует разобраться ни в прошлом, ни в том, как современные развитые общества достигли своего нынешнего состояния. оэ
Целью настоящей статьи является обобщение условий, при которых рабство или иные — формы принудительного труда становятся эффективными и приемлемыми способами органи- 0 зации. Следует также разобраться в том, какими соображениями определяется выбор между различными системами организации труда, включая разные формы принуждения. Наконец, ^ необходимо посмотреть, насколько описанные взаимосвязи подходят для объяснения принудительного труда, как он встречается в истории вплоть до нашего времени. О
X
го
X
Формы принудительного труда в истории
Для начала имеет смысл четко отделить друг от друга основные формы принуждения, в частности, рабство, крепостничество, косвенное (в том числе экономическое) принуждение и трудовую повинность.
Рабство
В случае рабства имеет место личная зависимость, при которой человек является собственностью своего хозяина — индивидуального или коллективного — и в рамках существующих правил тот может распоряжаться этим человеком по своему усмотрению. То, что хозяин может быть как индивидуальным, так и коллективным, связано с возможностью не только частного, но и государственного рабства.
В Египте, в эпоху Среднего Царства, государственные рабы были заняты в обширном погребальном хозяйстве фараона, которое требовало большого количества высококвалифицированного труда. Частное же рабовладение имело патриархальный характер: оно предполагало использование рабов в домашних хозяйствах и могло иметь значение лишь для удовлетворения потребностей отдельных семей, поэтому их эксплуатация должна была быть весьма умерено ной, а отношение к ним — как к младшим членам семьи1. Патриархальное рабство органично ° дополняло рабство государственное, поскольку являлось клеткой иерархического общества, т^ построенной по иерархическому же принципу. В данном случае и общество, и семья мыс-
01 *
^ лились как единое целое, разумное устройство которого требует надлежащего распределения
функций между членами общества/семьи и, тем самым, субординации. о Государственное рабство пышным цветом расцвело в XX в. при коммунистическом
и, отчасти, нацистском режимах с их системами лагерей, обитатели которых могли исполь-* зоваться в хозяйственных целях. Интересно, что советская система, как и древнеегипетская, предусматривала использование не только примитивного, но и высококвалифицированного рабского труда.
§ В античную эпоху приобретает значение еще один вид рабства — «классический»,— особенность которого в том, что он одновременно предполагает частную собственность на о рабов и их специализированное использование в целях изготовления товарной продукции. s Прогресс общества здесь выражается в создании упорядоченной рабовладельческой системы, связанной с глубоким разделением труда, широком развитием рынка и четко установленными 5 правами собственности. И можно сказать, что специализированный рабский труд и связанная го с ним рыночная торговля — это та основа, которой античная цивилизация, по крайней мере, о частично, обязана своими экономическими, политическими и культурными достижениями2. U Вместе с тем, те доверительные отношения между хозяином и рабом, которые характе-s ризуют патриархальное рабство, в данном случае уступают место «классовому антагонизму», S поскольку специализация и рыночная торговля открывают для рабовладельца неограниченные ^ возможности обогащения за счет эксплуатации рабского труда. Прибавочный продукт, созда-го ваемый рабом, в рамках рынка подлежит обмену на деньги, которые, в свою очередь, будут о. накапливаться и увеличивать могущество хозяина. При отсутствии рынка всякий излишек под-^ лежал бы потреблению, что весьма ограничивало бы стимулы к эксплуатации. (/) Классическое рабство начало затухать одновременно с нарастанием кризисных тен-Ш денций в Римской империи в III в. по причине исчезновения источника новых рабов в виде 3 победоносных войн (Кулишер 2004a, 60). Немалый урон данному институту нанесло и снижение безопасности путей сообщения, вызванное вынужденной опорой империи в обороне границ на федератов — «наполовину романизированные» армии германских варваров. Это создало «фрагментацию» экономики, способствовавшую нарушению торговых связей и, через Q это, — уменьшению как доступности рабского труда, так и возможности выгодной продажи D его результатов (Blackburn 1997, 67). Однако, несмотря на вызванный всем этим упадок круп-р ных специализированных хозяйств, полностью такое специализированное рабство никогда ни (Л -
— 1 Увидеть изнутри отношения между такого рода рабами и их хозяевами позволяет книга «Бытия» Ветхого LL завета, в которой Патриархи — Авраам, Исаак, Иаков — выступают как обладатели рабов, но последние О воспринимаются и их хозяевами, и ими самими как члены семьи, всецело преданные ее интересам. Особен-^ но характерен в этой связи рассказ 24 главы — о далеком путешествии авраамова раба в поисках невесты
2 для его сына.
о: 2
<
Еще возникает интересная параллель — на уровень развития античного общества Западная Европа вышла в q Новое время (Немировский 2000, 443; North 1981, 158), и именно в этот период снова возрождается рабство как структурообразующий институт, поддерживавший развитие капитализма (Engerman 1986, 321).
сом (Розмаинский и Холодилин 2000, гл. 5]. В процессе труда человек «обменивает» свой досуг на более ценные для него блага. Разумеется, что отказаться человек будет готов в первую очередь от тех единиц досуга, которые не представляют для него большой ценности. Это единицы, менее ценные по сравнению с самим трудом (как источником удовлетворения), так что, обменивая их на блага, человек получает выигрыш, не только поскольку потребляет, но и поскольку трудится. То же самое будет и с единицами, менее ценными лишь по сравнению с благами, но не с трудом. Таким образом, время — это ресурс, принадлежащий человеку и используемый им для максимизации полезности, получаемой им через труд, досуг и потребление. Предложенная одним из отцов современной экономической теории концепция труда выглядит как подлинный апофеоз свободы личности: человек сам выбирает, что и сколько ему делать и потреблять.
Таким образом, об одном и том же наемном работнике можно рассуждать и в категориях Джевонса, предполагающих его полную свободу, и в категориях «зарплатного рабства». Это ставит вопрос о границах рабства: где оно начинается и где заканчивается? почему человек, самостоятельно выбирающий между трудом и досугом, исходя из соображений максимизации полезности, все равно может оказаться рабом?
Прежде всего, следует учитывать, что хотя человек и выбирает между трудом и досугом, характер этого выбора различается для разных единиц благ. Предпочтения человека играют главенствующую роль в вопросе о потреблении тех благ, которые улучшают жизнь, однако когда речь о идет о благах, от которых зависит само наличие жизни в человеке, логика «выбора» иная. Человек eg выбирает между досугом и благами, улучшающими его жизнь, но он, как правило, не выбирает ^ между досугом и благами, сообщающими ему жизнь, т.е. человек не выбирает между досугом и смертью. Таким образом, джевонсовская теория выбора может объяснять поведение человека, ко- ^ торому гарантирован минимум средств существования. jO
Действительно, если сохранение жизни человеку обеспечено, скажем, достаточным размером пенсии или пособия по безработице, дальнейшие решения человека относительно труда вполне можно описать в терминах максимизации полезности. Но наличие гарантии сохранения жизни в истории является скорее исключением, чем правилом. И первая забота типичного представителя людской массы в истории — это забота не об улучшении жизни, а о ее сохранении. Таким образом, о смертность человека является первой и неизбывной предпосылкой рабства. а?
Человек становится рабом, если контроль над источником сохранения его жизни находит- о ся в руках другого человека или людей. Соответственно, рабство предполагает наличие в обществе ^ двух классов, один из которых фактически лишен права распоряжаться собственной жизнью, а Z другой этим правом располагает и готов им воспользоваться в собственных интересах. Если рабочий идет на завод, поскольку это единственная возможность выжить, вполне можно говорить о ^ принуждении, причем не менее жестком, чем в случае формального рабства, пусть оно и создается ° правами собственности не на человека, а на неодушевленное имущество. С этой точки зрения и можно говорить о рабстве в случае рабочего, получающего минимум, с тем же правом, что и о s рабстве в формально-юридическом смысле.
Как пишет Энгельс, «существование раба, по крайней мере, обеспечено личной выгодой s его владельца; у крепостного всё же есть кусок земли, который его кормит; оба они гарантиро- га ваны, по меньшей мере, от голодной смерти; а пролетарий предоставлен исключительно самому себе и в то же время ему не дают так применить свои силы, чтобы он мог на них целиком ^ рассчитывать» (1955, 349). Выходит, что в условиях, когда ни сам человек, ни общество не с/) могут обеспечить ему сохранение жизни, а, помимо куска хлеба, оно требует еще защиты и ^ медицинского обслуживания, несвободное состояние может давать известные преимущества, з связанные с заинтересованностью в его выживании не только его самого, как это было бы при оэ наличии у него свободы, но и его хозяина. Данная закономерность справедлива не только для ^ эпохи английской индустриализации, о которой писал Энгельс, но и для других эпох и отношений, характеризующихся отсутствием у части общества контроля над основными условиями выживания. 3
В зависимости, основанной на потребности простых людей в защите, Норт и Томас видели взаимовыгодный обмен между патроном и клиентом, феодалом и крестьянином — обмен дани на защиту (North and Thomas 1971, 780]. Но этот «взаимовыгодный обмен» очень напоминает обмен между фабрикантом и рабочим в условиях зарплатного рабства. И здесь имеет смысл снова повторить, что обмен можно считать по-настоящему свободным тогда, когда отказ от него не создает угрозы жизни ни одной из сторон. На это обратил внимание С. Феноальтеа при анализе нортов- ^ ского подхода к манориальной системе, указав на сугубо асимметричное распределение выгод от взаимодействия крестьян и феодалов (Fenoaltea 1975; North 1981, 130; McGuire and Olson 1996).
О
О
стую не требует от раба высокой квалификации, поскольку, как правило, более квалифицированный труд является и более «заботоинтенсивным».
Описанные теории хорошо объясняют многие случаи рабства, которые имели место в истории. Плантационные хозяйства в Новом свете были высокоэффективны, поскольку требовали большого количества тяжелого физического труда, который именно в силу его простоты было легко контролировать. То же самое можно сказать и об античном рабстве, когда рабы использовались в рудниках, в качестве гребцов или гладиаторов. Советская система Гулага также вполне вписывается в эту схему, когда речь идет о лесоповале, строительстве железных дорог или рытье каналов. Чернокожего раба на хлопковой плантации, римского невольника-рудокопа и советского лагерного зэка объединяет то, что они должны были выполнять работы, на которые свободного можно было бы привлечь лишь за очень высокую плату, и при этом надзор за ними не требовал больших затрат.
Но как объяснить те случаи рабства, в которых труд раба не поддается контролю по причине его высокой «заботоинтенсивности» или сложности? В Древнем Риме рабы использовались и в качестве учителей, артистов, управляющих, виноградарей, а ведь все это суть специальности совсем иного рода, чем работа рудокопа. Например, в рабовладельческих хозяйствах в Галлии и Италии было широко развито виноделие, в то время как такая простая операция, как сбор винограда, уже требует неравнодушного отношения к труду, поскольку многочисленные о сорта винограда вызревают в разное время и сборщик урожая не должен жалеть сил, снова и сд снова обходя виноградники и срывая лишь те гроздья, которые уже вполне созрели (Репоакеа ^ 1984, 647-648). Немало примеров высококвалифицированного принудительного труда содержится и в советской истории. Среди политических заключенных было множество специали- ^ стов в самых разных областях, и именно в этих областях они нередко и использовались, про- ^ должая отбывать свои сроки. Инженеры и ученые работали в «шарашках» — закрытых НИИ, подведомственных разнообразным чекистским органам, — учителя учили, артисты играли, художники писали на заказ, а рабочие высших разрядов реализовывали свое мастерство8.
Можно ли объяснить эти факты экономией текущих затрат? Едва ли — и именно по ^ причине высоких издержек контроля/стимулирования. Действительно, если труд раба нельзя о проконтролировать — его нельзя к нему насильно принудить, и тогда остается только поло- а? жительное стимулирование. Это может быть вознаграждение сверх прожиточного минимума, участие в прибылях от успеха проекта, наконец — перспектива освобождения9. Результатом ^ неизбежно будет тенденция к исчезновению экономии, связанной с собственностью на работ- 5 ника.
Чем же в таких случаях можно объяснить использование рабского труда в отраслях, ю требующих высокой квалификации и творческого отношения к делу? Поскольку это не оправ- ° дано текущими выгодами и затратами, остается только предположить, что порабощение в данном случае происходит, когда единственной альтернативой рабству является смерть. Поскольку Ё наличие такой дилеммы равносильно низкой/нулевой цене раба для рабовладельца, это может ^ компенсировать ему издержки контроля и/или стимулирования раба. 5
Таким образом, если главная выгода рабства проистекает из экономии на оплате труда за вычетом первоначальной цены раба и издержек контроля, то основным отличием квалифицированного рабского труда от неквалифицированного является принципиальное требование, чтобы соответствующие рабы доставались их хозяевам дешево или бесплатно. В противном с/) случае их подневольное состояние не будет приносить никакой выгоды их владельцу. Еще раз следует подчеркнуть, что в случае неквалифицированных невольников их низкая/нулевая цена 3 не играет той роли в качестве рациональной основы их порабощения, поскольку в их случае оэ низкими будут также издержки контроля. ^
Из этих общих соображений вытекает, что приведенные примеры подневольного ис- ^
пользования высококвалифицированных специалистов, вероятнее всего, объясняются их р
положением в качестве пленных. Действительно, в античном мире войны были едва ли не
единственным источником рабов. И в аналогичных примерах из советского времени в соот- р
с/)
X
8 В произведениях Солженицына «В круге первом», «Раковый корпус» и т.д. можно найти упоминания всех
этих и множества других «продвинутых» специальностей, по которым работали советские заключенные. О
9 Например, в древнеримских рабовладельческих виллах, где большое значение имело виноделие, рабы < получали пекулии и трудились на положении колонов, обязанных хозяину лишь фиксированной арендной 2 платой. Другой пример — советские шарашки, где зэки содержались в сравнительно комфортных условиях, Ц а в случае успеха какого-либо важного проекта могли быть досрочно освобождены и даже получить поощре- 0 ние уже на свободе, например, работу, квартиру или сталинскую премию. —>
ветствующих заключенных следует видеть пленников гражданской войны, перешедшей в фазу скрытой конфронтации10.
Можно заметить, что человеческой свободе угрожает как избыток рабочей силы, делающий ее дешевой и, потому, выгодной в применении, так и ее редкость, сообщающая ей высокую отдачу и делающая выгодным порабощение человека. Единственное, что хоть как-то защищает человека, — это нацеленность человеческим капиталом. Его счастливым свойством является неотчуждаемость от собственника. При этом закабаление обладателя такого капитала тоже невыгодно по причине невозможности полноценного контроля высококвалифицированного труда. Правда, в условиях войны могут быть и такие явления, как порабощение обладателей человеческого капитала. Однако именно в их случае допустимо предполагать тенденцию к их освобождению. Оно может состояться в результате использования их хозяевами положительных стимулов — освобождения как такового или же предоставления возможности скопить некую сумму с целью последующего выкупа, т.к. только в этом случае хозяину для получения от него надлежащей отдачи придется стимулировать его «пряником», тогда как раб, не имеющий ничего, кроме собственной жизни, может быть эффективно простимулирован и кнутом.
Неустойчивость систем принудительного труда о Несмотря на то, что принудительный труд в течение истории был господствующей
™ формой организации, едва ли какая-либо конкретная система обладала внутренней устойчивостью. Во всех случаях рабства как альтернативы смерти оно возникает в результате избытка - рабочей силы — избытка сравнительно с факторами производства или условиями жизнедея-^ тельности, монополизированными некоей частью общества. И пока сохраняется этот сравнительный избыток, такая система будет существовать. Прекращение успешных войн, например, • может означать и прекращение поставок новых рабов, что вызовет их подорожание и отказ от них в пользу наемного труда или арендаторов, как это было в Риме.
Что касается рабства, вызванного нищетой или отсутствием иных условий существо-^ вания, будь то долговое, зарплатное, «мельничное» или «крышевое»11 рабство, оно предполагает глубокую поляризацию общества на тех, кто имеет контроль над средствами существова-ц ния, и всех остальных. Отношения между этими прослойками, действительно, должны иметь о «антагонистический характер», что будет создавать угрозу для дальнейшего существования х общества. Поэтому в большинстве отдельно взятых обществ с широко развитым принудитель-Ес ным трудом должна иметь место тенденция к его исчезновению в результате формирования
ц государства, защищенных прав собственности и их (хотя бы некоторого) выравнивания. Это со
связано со следующей историческои закономерностью: чем продолжительнее существование какой-либо общественной прослойки, тем более крепкие позиции она занимает (Blackburn р? 1997, 68).
Так, в Афинах ради обеспечения гражданского мира Солоном была осуществлена сиЛ сахфия — «стряхивание» долгов с неимущих граждан и, тем, избавление их от угрозы порабо-ц щения. Плебеи в Риме, начав с положения бесправного негражданского населения, ищущего клиентских отношений с местным населением, благодаря борьбе за свои права достигли пол-^ ного равноправия с патрициями и, соответственно, возможности участвовать в управлении ^ государством. Также и римские рабы, становясь оседлой, укоренившейся частью населения, щ постепенно повышали свой статус, приобретая более однородный характер в этническом и О семейном смысле и становясь, тем самым, некоей организованной силой, противостоящей р^ рабовладельцам. И это особенно важно, если учесть, что организованная сила, стоявшая за спиной рабовладельцев, все больше испарялась: имперская власть со временем ослабевала и < разбавлялась или перекрывалась властями местного значения. Подобным образом и в новой О истории постепенно укреплялось положение американских чернокожих рабов, английских ра-I— бочих, восточноевропейских крепостных и советских заключенных.
^ 10 Такой взгляд на природу отношений советской власти и заключенных и, шире, всего общества подробно обосновывается в статье (Скоробогатов 2009).
0 11 В последних двух случаях речь идет об уже упомянутом принуждении, основанном на монопольном контроле над мельницей, средством защиты или любым другим условием жизнедеятельности.
нимающих не свое место. Природа варваров (как женщин и детей) не допускает их автономии, что делает необходимым (для них же самих) их порабощение, и поэтому они являются рабами «по природе». Их рабская природа остается в силе независимо от их фактического статуса, и они — рабы, даже если формально свободны13. Природа же греческих мужчин повелевает им быть господами, и их порабощение должно создавать рабов не по природе, а «по закону»14. Поскольку их рабское состояние не соответствует их природе, оно не может быть ни полезным, ни справедливым. Общество лучше всего функционирует, когда каждый занимает свое место, в частности, греки, будучи наделенными разумом, должны управлять, а варвары, не имеющие ничего, кроме своих тел, должны быть орудиями для реализации их решений. Опять-таки, по мысли Аристотеля, грек, ставший рабом, по природе остается свободным. Экономическое обобщение этой мысли состояло бы в том, что общество живет наилучшим образом, когда основано на разделении труда, при котором каждый специализируется на том, что соответствует его «природе», т.е. внутренним склонностям. Разделение же труда, в свою очередь, предполагает не только горизонтальные, но и вертикальные связи, т.е. иерархию.
Схожее обоснование рабства содержалось и в еврейской ветхозаветной религии, жестко отделявшей своих от чужих. Для своих рабство признавалось явлением недопустимым, и если кто-либо из своих попадал в долговое рабство, закон предписывал по прошествии опреде-о ленного срока его отпускать, что исключало полное закабаление еврея. Для «пришельцев» же ^ предусматривались все возможные виды несвободного состояния без какой-либо перспективы освобождения15.
Как и очень многие стереотипы древних, на первый взгляд, глубоко расходящиеся с ^ современным видением жизни, эти мысли, в обобщенном виде представляя собой обоснова-|0 ние рабства неполноценностью порабощаемых, вплоть до нашего времени использовались в качестве основания для порабощения. Греческая идеология рабства помогает усвоить мысль о социальной смерти как его сущности во многих обществах. Действительно, рабство предпо-'1 лагает дегуманизацию восприятия определенных людей, которая должна прижиться как в пси-го хологическом, так и социальном смысле. Подразделение людей на своих и чужих, на высших о и низших, на верных и неверных, на белых и черных, на сынов света и сынов тьмы и т.д. предел ставляют собой разновидности бинарного восприятия мира, оправдывающего сознательное
отношение к определенному классу людей не как к цели, а как к средству. 5 В Средние века ветхозаветная идеология рабства была взята на вооружение мусуль-
Л
манскими обществами, а начиная с эпохи Карла Великого, стала перениматься и латинским христианством. Как ислам, так и средневековое католичество санкционировали рабство как пота
ложение, допустимое лишь для неверных и, в качестве воспитательной меры, направленное на их обращение. Впоследствии в христианских обществах на Иберийском полуострове рабство должно было подчеркнуть субординацию между своими и чужими в лице евреев, мусульман £ и (даже) обращенных (Blackburn 1997, 77, 82). В других странах Западной Европы социальная ^ смерть предусматривалась для преступников и бродяг16, а также и для негров — на основании jf восприятия негроидной расы как неполноценной по соображениям, связанным с отличиями гс их внешнего вида, и, в еще большей степени, библейского проклятия Хама. Таким образом, средневековая Европа идеологически была отлично подготовлена к созданию в Новом свете ^ самой грандиозной рабовладельческой системы в истории.
с/) Россия в период 1762-1861 гг., когда крепостное право не могло быть обосновано
q государственной необходимостью и представляло собой лишь материальную основу жизни
Н 13 Схожие мысли содержатся и в ветхозаветной письменности, где среди четырех вещей, которых не может
W носить земля, упоминается «раб, когда он делается царем... и служанка, когда она занимает место госпожи
^ своей». Прит. 30:21-23.
q 14 То, что человек, по природе свободный, и в рабстве остается таковым, иллюстрируется и в истории Эзопа,
р который, будучи рабом, должен был думать за хозяина.
р^ 15 В 25 главе книги Левит содержится подробное законодательство относительно рабства, важнейшим эле-
р ментом которого является жесткое отделение «сынов Израилевых» от остальных народов. Потребность хо-
СО зяйства в рабах и возможности ее удовлетворения предусматриваются в следующих выражениях: «а чтобы
Z раб твой и рабыня твоя были у тебя, то покупайте себе раба и рабыню у народов, которые вокруг вас; также
U_ и из детей поселенцев, поселившихся у вас, можете покупать, и из племени их, которое у вас, которое у них
О родилось в земле вашей, и они могут быть вашей собственностью; можете передавать их в наследство и сы-
-J нам вашим по себе, как имение; вечно владейте ими, как рабами. А над братьями вашими, сынами Израиле-
^ выми, друг над другом, не господствуйте с жестокостью». Лев. 25:44-46. Здесь следует обратить внимание на «вечное» рабство чужих и возможность «жестокого» обращения с ними, их передачи по наследству или
D продажи, т.е. их использования, как и любой другой собственности, что исключается для своих. О
16
Т. Мор предлагал заменять ею смертную казнь (Blackburn 1997, 85-87; см. также Бродель 2006, 522-523).
В последнем случае члены общества, рассматриваясь как свои, при этом распределяются на разных уровнях иерархии в соответствии со своей необходимой функцией. Люди, находящиеся на низших уровнях, по факту, могут быть настоящими рабами, но, в отличие от рабов, используемых демократиями, они считаются членами общества и, следовательно, их эксплуатация не считается допустимой. С этой точки зрения, иерархические общества, массированно пользующиеся принудительным трудом, кажутся более гуманными, поскольку основываются на принципиально иной идеологии принуждения, которая предполагает служение всех всем на своих местах.
Демократия предполагает стремление к цели в виде блага всех членов общества, но членство в этом обществе отнюдь не гарантировано каждому, а его процветание может быть обусловлено отношением как к средству к тем, кому не посчастливилось получить признание в качестве его членов. В результате именно между демократией и рабством нередко складывалась интимная связь, на что указывают яркие исторические прецеденты в виде средиземноморских и атлантических рабовладельческих республик, а также то, что процессы демократизации нередко шли рука об руку с прогрессирующим развитием классического рабства. Например, реформы Солона, избавив от долгов и, соответственно, от принудительного труда простое гражданское население, вызвали внутренний дефицит рабочей силы, что способствовало раз-
0 витию в Афинах ориентации на импортируемый рабский труд (Finley 1985, 70). Также и в сч римской республике ослабление внутренних социальных перегородок — между патрициями и
плебеями, между римлянами и италиками и т.д. — происходило одновременно с усилением ее агрессивности и развитием установки на эксплуатацию внешних.
1 Рабство в современном мире
• В современных развитых странах принудительный труд уже давно не играет той роли,
¡^ какую он играл в сравнительно недалеком прошлом, но, вместе с тем, данный институт пока еще очень далек от искоренения в этих странах, не говоря уже о странах менее благополучных. ^ Не пользуясь поддержкой в виде закона и общественного одобрения, работорговля и рабовладельческие отношения функционируют подпольно, став элементом теневой экономики нац ряду с торговлей оружием и наркобизнесом. Типичной жертвой является мигрант или, шире, о путешественник. Это значит, что решение навсегда или даже временно оставить привычную х социальную среду делает человека более уязвимым к порабощению.
Ел Можно ли это объяснить с помощью закономерностей, описанных выше? Имеет смысл
ц повторить, что экономическая целесообразность порабощения человека для поработителя сото
стоит в экономии на оплате труда, каковая может состояться при условии значительной разницы между рыночной заработной платой и издержками содержания раба, его низкой цены р? и/или низких издержек контроля. Порабощение мигрантов и туристов вполне вписывается в ^ эту модель, поскольку именно в их случае каждое из этих условий так или иначе выполняется. ^ Разница в издержках оплаты труда и содержания раба будет тем больше, чем выше в стране ц или регионе заработная плата, и это значит, что отдача от порабощения должна быть выше в богатых странах; в то же время именно такие страны привлекают наибольшее число мигранту тов и туристов. В сети подпольных работорговцев обычно попадают именно приезжие, а не ^ местные жители, т.к. последние обычно защищены законом и системой связей, что делает их щ порабощение потенциально дорогим и, соответственно, повышающим их цену; наоборот, при-□ езжий, пока он находится на чужбине, оторван от своих социальных корней, лишен защиты р^ как формальной со стороны родного государства, так и неформальной — со стороны родственников и знакомых, и поработить такого человека можно с гораздо большей безнаказанностью < и, следовательно, более низкими издержками. Эти соображения должны иметь еще больший О вес в случае мигрантов — людей, решивших навсегда или надолго сменить социальную среду, I— что нередко говорит об их неблагополучии и незащищенности на родине. Наконец, низкие Н издержки контроля таких рабов гарантируются примитивным характером их труда. Жертвы ^ порабощения обычно служат хозяевам «своими телами» — женщины в подпольных борделях, 2 а мужчины на тяжелых физических работах.
Конституции и общественное мнение сегодня обычно клеймят работорговлю и рабовладение как преступную деятельность, что, безусловно, ограничивает возможности работор-^ говцев, однако порабощение мигрантов и в плане потенциального сопротивления окружающих навлекает на преступника меньшие издержки. Подразделение людей на своих и чужих по кри-О териям религиозным, этническим, языковым, гражданским и т.д. везде способствует восприя-
О
тию приезжих как людей второго сорта, из-за чего их порабощение вызывает меньшее осуждение, чем это было бы в отношении своих. Это способствует удешевлению живого товара и, тем самым, может служить дополнительным объяснением того, что опасность порабощения подстерегает человека именно на чужбине. В этом проявляется общая тенденция, состоящая в том, что принадлежность к общине сегодня, как и в прошлом, является определенной гарантией индивидуальной свободы, что автоматически означает отсутствие таковой гарантии у изгоев — людей, оторванных от своих социальных корней и не сумевших или не успевших как следует встроиться в новую среду.
С войной и нищетой как социальными предпосылками порабощения ситуацию путешествующих объединяет неблагополучие и незащищенность многих из них — из-за чего их свобода может оказаться последним достоянием, которое можно обменять на средства существования, — и ограбление слабого сильным, являющееся глубинной причиной всех войн от поножовщины до мировых конфликтов.
Обобщающие замечания
Слова из апостольского послания, приведенные здесь в качестве эпиграфа, содержат мысль о природе рабства, развитие которой было предложено в настоящей статье. Общефило- ^ софское суждение о смертности человека как предпосылке его порабощения в данном случае § замечательным образом согласуется как с экономическим анализом рабства, так и с его осмыс- ^ лением в контексте социальной истории. Любые формы несвободы в обществе так или иначе ^ проистекают из стремления человека избежать смерти, и, в этом смысле, каждый в силу своей смертности является потенциальным рабом. Когда отсутствие условий, обеспечивающих чело- ^ веку выживание, ставят его перед выбором между жизнью и свободой, предпочтение нередко отдается жизни. Продолжая жить физически, человек умирает социально. Однако сама воз- « можность разменять один вид смерти на другой, в восприятии многих гораздо менее страшный, означает расширение возможностей.
Если учесть, что порабощение человека обычно вызывается войнами, нищетой или ^ отсутствием иных условий существования, можно сделать вывод, что личная свобода, которой пользуется значительная часть жителей развитых стран, есть одно из благ экономически ^ „ о
процветающий цивилизации, в которой человеку, как правило, гарантированы средства суще- о
ствования (включая защиту), а значит и свобода. Но в менее благополучных странах и даже х
в неблагополучных регионах некоторых развитых стран контроль над условиями выживания ^
по-прежнему принадлежит лишь избранным, из-за чего свобода относится к предметам ро- ¡ц
скоши, недоступным для большинства. Простой человек оказывается незащищен и, значит, х
порабощен, какую бы форму это порабощение ни принимало.
ЛИТЕРАТУРА
о
X
X
Бродель Ф. (1992). Материальная цивилизация, экономика и капитализм. Т. 3. Время ц мира. - М.: Прогресс.
Бродель Ф. (2006). Материальная цивилизация, экономика и капитализм. Т. 2. Игры
обмена. - М.: «Весь Мир». ^
Верт Н. (2006). История советского государства. - М.: Изд-во «Весь мир». ш
Кулишер И.М. (2004a). История экономического быта Западной Европы. Челябинск: О
Социум. I— Кулишер И.М. (2004Ь). История русского народного хозяйства. - Челябинск: Социум.
Немировский А.И. (2000). История Древнего мира. Часть 2. - М.: ВЛАДОС. <
Розмаинский И.В., Холодилин К.А. (2000). История экономического анализа на Западе. О
- СПб.: СПб филиал ГУ ВШЭ (http://ie.boom.ru/History1.htm). й
Скоробогатов А.С. (2006). Лекции и задачи по теории контрактов. - СПб.: СПб филиал Н
ГУ-ВШЭ (http://ie.boom.ru/skorobogatov2/contents.htm). ^
Скоробогатов А.С. (2007). История как предметный мир экономической теории // Эко- Чк номический вестник Ростовского государственного университета, т. 5, №3, 69-84.
Скоробогатов А.С. (2009). Дилемма диктатора и «проблема царя Ирода»: особенности
советской системы принудительного труда // Экономика и право. Заостровцев А. П. (ред.) - ^
СПб.: Наука, 139-168. ^
Энгельс Ф. (1955). Положение рабочего класса в Англии // Полн. собр. соч. К. Маркса о
О
и Ф. Энгельса. Т. 2, 231-517.
Barzel Y. (1977). An Economic Analysis of Slavery // Journal of Law and Economics, Vol. 20, No. 1, 87-110.
Blackburn R. (1997). The Old World Background to European Colonial Slavery // The William and Mary Quarterly, Third Series, Vol. 54, No. 1, 65-102.
Domar E.D. (1970). The Causes of Slavery or Serfdom: A Hypothesis // Journal of Economic History, Vol. 30, No. 1, 18-32.
Engerman, S.L. (1973). Some Considerations Relating to Property Rights in Man // Journal of Economic History, Vol. 33, No. 1, 43-65.
Engerman, S.L. (1986). Slavery and Emancipation in Comparative Perspective: A Look at Some Recent Debates // Journal of Economic History, Vol. 46, No. 2, 317-339.
Fenoaltea S. (1975). The Rise and Fall of a Theoretical Model: The Manorial System // Journal of Economic History, Vol. 35, No. 2, 386-409.
Fenoaltea S. (1984). Slavery and Supervision in Comparative Perspective: A Model // Journal of Economic History, Vol. 44, No. 3, 635-668.
Finley M.I. (1985). The Ancient Economy. Sec. ed. Berkeley and Los Angeles: University of California Press.
о Davis B.D. (2000). Looking at Slavery from Broader Perspectives // American Historical
° Review, Vol. 105, No. 2, 452-466.
McGuire M.C., Olson M. (1996). The Economics of Autocracy and Majority Rule: The In-^ visible Hand and the Use of Force // Journal of Economic Literature, Vol. 34, No. 1, 72-96.
North D.C. and Thomas R. (1971). The Rise and Fall of the Manorial System: a Theoretical £ Model // Journal of Economic History, Vol. 31, No. 4, 777-803.
North D. C. (1981). Structure and Change in Economic History. New York: W. W. Norton & ^ Company, Inc.
Rosivach V.J. (1999). Enslaving "Barbaroi" and the Athenian Ideology of Slavery // Zeitschrift m für Alte Geschihte, Vol. 48, No. 2, 129-157.
CQ
w
0
_J
<
z
01 D О
