CC BY
285
УДК 801.8
раздел ФИЛОЛОГИЯ и ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ
ЖИВОПИСНЫЙ ЭКФРАСИС РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ: ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
© М. Ю. Михайлова
Самарский государственный социально-педагогический университет Россия, 443099 г. Самара, ул. М. Горького, 65/67.
Тел.: +7 (846) 269 64 19.
Email: [email protected]
В статье рассматривается вопрос возможности изучения экфрасиса в лингвистическом аспекте. Внимание уделяется особенностям экфрасиса в русской литературе малой и средней прозы Х1Х - начала ХХ вв. Приводятся определения понятия «экфрасис», его видов, функционально-семантической категории невыразимого. Представлены результаты сопоставительного анализа понятий невыразимого, сакрального и экфрасиса в художественной литературе в литературоведческом и лингвистическом аспектах. Предлагается классификация видов экфрасиса данных произведений. Представлена авторская разработка изучения экфрасиса в лингвистическом аспекте, основанная на сопоставлении единиц функционально-смыслового типа речи описания (экфрасиса и репрезентантов функционально-семантической категории невыразимого). Выполнен обзор представленности вопроса в научной литературе об ориентации экфрасиса в русской литературе на сакральное (религиозное, мистическое). Новизна исследования видится в том, что автор, исследуя сопряженное сосуществование описаний картин и икон в словесном искусстве с репрезентантами функционально-семантической категории невыразимого, находит точки взаимодействия между лингвистическим и литературоведческим подходами к понятиям «экфрасис», «художественный апо-фатизм». Доказано, что экфрасис и репрезентанты функционально-семантической категории невыразимого в произведениях с художественным живописным сюжетообразующим экфрасисом ориентированы преимущественно на сферу сакрального, поскольку русская словесная культура хранит память о сакральном иконописном инварианте.
Ключевые слова: живописный экфрасис, функционально-семантическая категория, невыразимое, сакральное, русская литература.
Под экфрасисом в литературоведении понимают словесное описание того или иного артефакта (преимущественно визуального). Живописный экфрасис своим содержанием имеет описание живописного произведения, картины или иконы. В лингвистике словесное описание картины изучают при помощи терминов аллюзия (дословно - намек) и реминисценция (дословно - припоминание); при этом рассматривают элемент художественной системы, основанный на мотиве ранее известных произведений. Изображение одного произведения в другом, «диалог» произведений исследует теория интертекстуальности. Однако вышеназванные лингвистические подходы решают иные задачи, чем исследование особенностей словесного выражения визуальных артефактов в тексте.
Полагаем, что литературоведческая теория экфрасиса, содержащая достаточно развитую методологию исследования, позволяет применить элементы ее понятийного аппарата для рассмотрения экфрасиса в лингвистическом ключе.
Материалом данного исследования стали русские рассказы и повести Х1Х-начала ХХ вв., в которых экфрасисы картины (иконы), выполняют сюжетообразующую функцию. Это повести-экфрасисы (в определении С. М. Скремневой [15]) Н. Гоголя «Портрет» (1833-1834), И. Шмелева «Неупиваемая чаша» (1918), рассказы И.
Бунина «Безумный художник» (1921) и И. Бабеля «Пан Аполек» (1923-1925).
В анализируемом материале экфрасис может быть квалифицирован следующим образом: по виду искусства - это живописный экфрасис, доминирующий во всех анализируемых художественных текстах (именно такой выполняет сюжетообразую-щую функцию). Между тем в произведениях представлены и другие экфрасисы (скульптурные, архитектурные), однако, они являются локальными и не наделены сюжетообразующей функцией. С точки зрения функциональной разновидности, исследуемый нами материал является однородным, это -художественный экфрасис. В зависимости от количества объектов описания, перечисленные повести содержат разнотипный экфрасис с доминирующим однотипным (описание картины или иконы), рассказы - разнотипные экфрасисы. При этом доминирующий однотипный живописный экфрасис по месту композиции в тексте является преимущественно рассредоточенным. Напротив, иные по виду искусства экфрасисы (архитектурные, скульптурные) являются преимущественно локальными.
По функции живописные экфрасисы являются сюжетообразующими: содержание картины - это движущая сила сюжета. Экфрасисы задают особую лирическую тональность в повести-экфрасисе «Не-упиваемая чаша», выполняя эмоционально-экспрессивную функцию. Характеризующая функ-
ция в экфрасисах (персонажа) представлена в пове-сти-экфрасисе «Портрет», в рассказах «Безумный художник» и «Пан Аполек».
По референту вымышленные экфрасисы содержатся в более ранних художественных произведениях (повесть «Портрет»). В текстах конца XIX-начала XX вв. представлены как вымышленные для нужд художественного произведения экфрасисы, так и достоверные визуальные артефакты (описания икон, известных картин). Сюжет рассказа И. Бабеля «Пан Аполек», как и другие произведения из сборника «Конармия», основывается на личных впечатлениях автора - участника гражданской войны, бойца конной армии, передает описание известных икон, которые персонаж-иконописец Аполлинарий (созданный на основе прототипа) пишет в костеле, придавая им черты горожан (Но-вограда-Волынского), следовательно, экфрасисы -достоверны по референту. Трудным для определения экфрасиса по виду референта являются дескрипции иконы «Неупиваемая чаша». С одной стороны, в истории мировой культуры такая икона известна, с другой стороны, копии этой иконы утрачены в XX в.
Что касается видов экфрасиса по объему описания, то во всех анализируемых текстах представлены как подробные, так и сжатые экфрасисы. Однако подробные преобладают.
Экфрасис относится к такому функционально -смысловому типу речи как описание. Описание путем отрицания (с помощью художественной апофатики) относится к числу средств передачи функционально-семантической категории невыразимого [8; 12; 16]. Семантика невыразимого (СН), средства выражения которой находятся на разных уровнях языка, иерархически организована. Базовой для СН является категория отрицания, поскольку последняя располагает собственным формальным средством выражения - «отрицательным формантом» (частица не и ее грамматические аналоги), см. [9, с. 247]. А. Богуславский утверждал, что отрицание есть не что иное, как ось, на которой покоится вся структура предложения [19-20]. По мнению А. Миронюка, отрицание - это универсальная смысловая категория [11, с. 9].
Грамматический формант категории отрицания является обязательным для СН, например: невыразимое, слов нет, невозможно выразить, несказанный и проч. Наиболее часто и полно репрезентанты СН представлены в сфере сакрального при необходимости описать мир инобытия.
В то же время исследователи отмечают, что экфрасис в русской литературе ориентирован на сакральное, православную теологическую тематику. И. Есаулов пишет: «Экфрасис в русской словесной культуре так или иначе помнит о своем иконном сакральном инварианте, что за описанием картины в русской литературе так или иначе мерцает иконическая христианская традиция иерархическо-
го предпочтения 'чужого' небесного 'своему' земному» [5, с. 167].
С. Зенкин предпринимает впечатляющий обзор исследований, посвященных экфрасису в русской художественной литературе. Исследователь перечисляет: «экфрасис, который пользуется системой произвольных, немиметических знаков, может [у Гоголя] изобразить неизображаемое» [17, с. 36]; «экфрасис в творчестве Вяч. Иванова выражает <...> желание приобщиться к инобытию, к "миру Иного", быть его "магическим зеркалом"» [18, с. 68]; «экфрасис - это <...> тот идейно-эстетический центр лирического произведения, который, будучи сакральным по своей сути, репрезентирует связь судьбы отдельной личности [в данном случае - А. Ахматовой] и истории культуры" [13, с. 94]; «дневниковый экфрасис [у Л. Андреева] представляется как тщательно составленный экскурс в русскую религиозную метафорологию» [3, с. 115]. С. Зенкин заключает, что для русской литературы экфрасис несет в себе священный смысл [7].
Значимым для нашего исследования является замечание Л. Геллера о принципиальном двоеми-рии экфрасиса. «Обновленная функция описаний, переведенных из статики в динамику. Неочевидность экфрастического жеста, занятого магическим призыванием, - его «апофатичность», связанная с древней, но ставшей более чем когда-либо актуальной идеей о принципиальной невыразимости мира» [2, с. 17] . В этой небольшой по объему цитате содержатся все существенные для настоящей работы положения: 1) доказательство сопряженного сосуществования СН и экфрасиса в русском художественном тексте; 2) о взаимосвязи экфрасиса, приема апофатики и невыразимого; 3) об ориентации СН на передачу «двоемирия», определение границ ее денотативных сфер; 4) о связи СН с областью сакрального (религиозного, в понимании Л. Геллера). Ученый отмечал, что экфрасис может быть религиозным принципом - «приглашением-побуждением к духовному видению как высшему восприятию мира и восприятию высшего мира, и вместе с тем - принцип сакрализации художественности как гарантии целостного восприятия» [2, с. 19].
Примечательно, что насыщенная живописными экфрасисами повесть Н. Гоголя «Портрет» стала своего рода сквозным образом-символом в изучении проблемы экфрасисов в литературоведческом ключе в сборнике статей, подготовленном по следам первой в России научной конференции, посвященной экфрасису. Название сборника «Невыразимо выразимое»: экфрасис и проблемы репрезентации визуального в художественном тексте» основывается на вводной статье научного редактора сборника Д. В. Токарева, в которой осуществляется философско-теолого-литературоведческий анализ названной повести. Исследователь обращается к «странному выражению» - невыразимо выразимое
в описании картины талантливого художника: В
чертах божественных лиц дышали те тайные явления, которых душа не умеет, не знает пересказать другому; невыразимо выразимое покоилось на них (...).
Д. В. Токарев отмечает: «Поскольку изображение здесь отсылает не напрямую к референту, а к его «душевному» образу, к его видению и к его видению, то попытка вербально передать такое изображение приводит - в рамках романтической эстетики - к созданию своего рода «апофатическо-го» экфрасиса, когда фиксируется не визуальная форма, не то, что видно глазу, т.е. картина, а то, что глазу не видно: тот божественный прообраз, который снизошел в душу художника» [14, с. 6-7].
Глубокая многоаспектная статья Д. В. Токарева определяет и сферы бытования невыразимого: с одной стороны, невидимое глазу Божество «репрезентирует себя в автореференциальном образе», а «ростовщик-антихрист пребывает в сфере визуального, в сфере видимости» [14, с. 10]; с другой стороны, «жажда воплощения, которая свойственна невыразимому» [14, с. 8], распространяется и на инфернальное.
По мнению Д. В. Токарева, формула «невыразимо выразимое» приобретает в данной перспективе несколько иной смысл: «акцент переносится на «невыразимо», которое обозначает степень проявления признака («очень сильно, так что невозможно выразить»), и вся конструкция начинает прочитываться следующим образом: дьявольское выражает себя с такой степенью интенсивности, что «невозможно выразить» [14, с. 11].
Согласно функционально-семантической характеристике СН, в подобных примерах имеет место пересечение средств СН со средствами выражения семантики предельно высокой концентрации качества, то есть на периферии семантические поля пересекаются. Как отмечает В. И. Жельвис, человеческое сознание чуждается крайностей, будь то речь о самых низменных или о самых возвышенных вещах [6]. Чуждаясь крайностей, говорящий применяет метаописания, в числе которых - репрезентанты невыразимого, см. пример описания сакрального:
Чувство божественного смиренья и кротости в лице пречистой матери, склонившейся над младенцем, (...) торжественное молчание пораженных божественным чудом царей, повергнувшихся к ногам его, и, наконец, святая, невыразимая тишина, обнимающая всю картину (...).
Ср. с примером профанации сакрального при помощи репрезентанта СН:
[Подкупная газетная статья «О необыкновенных талантах Чарткова»] Спешим обрадовать образованных жителей столицы прекрасным, можно сказать, приобретением. Все согласны в том, что у нас есть много прекраснейших физиогномий и
прекраснейших лиц, но не было до сих пор средства передать их на чудотворный холст, для передачи потомству (...).
Наш лингвистический анализ показал, что репрезентантам СН свойственно кластерное бытование, в совокупности со сходными семантиками непостижимого, незримого и проч. Примечательно, что как в научных текстах при литературоведческом анализе экфрасиса, так и в художественных произведениях смыслы невыразимого, непостижимого, незримого нередко представлены как контекстуальные синонимы.
Так, Д. В. Токарев цитирует С. Франк: «В то время как Жуковский подчеркивает отвлеченность картины Рафаэля, - замечает исследовательница, -говорит, что она написана «не для глаз, а для души», что при взгляде на нее душа его поняла, что «неизобразимое было для нее изображено» [14, с. 14]. Ученый отмечает, что «в письме к Иванову Гоголь прямо указывает на то, что обращение художника к «внутренней картине», начертанной божественной кистью в его душе, невозможно выразить вербально: «(...) Это будет началом обращения, концом же его будет то, когда вы не найдете слов ни изумляться, ни восхвалить необъятную мудрость разума, предпринявшего совершить такое дело: явиться в мир в виде беднейшего человека, не имевшего угла (...)» [14, с. 15].
В повести Н. Гоголя вместе с СН в сценах, связанных с историей портрета, представлена семантика непостижимого:
[Художник пишет портрет ростовщика] Прежде всего занялся он отделкою глаз. В этих глазах столько было силы, что, казалось, нельзя было и помыслить передать их точно, как были в натуре.
Н. Гоголь применяет репрезентанты непостижимого и в описаниях божественных творений, и при характеристике инфернальных проявлений:
[Рассуждения о картине] Или, если возьмешь предмет безучастно, бесчувственно, не сочувствуя с ним, он непременно предстанет только в одной ужасной своей действительности, не озаренный светом какой-то непостижимой, скрытой во всем мысли (...);
[Описание ростовщика-антихриста] Высокий, почти необыкновенный рост, смуглое, тощее, запаленное лицо и какой-то непостижимо-страшный цвет его (...).
Ср. с примером семантики незримого, которая так же передает концепцию «внутренней картины», духовного видения Н. Гоголя:
Он поспешил принять значительную физио-гномию знатока и приблизился к картине; но, боже, что он увидел! Чистое, непорочное, прекрасное, как невеста, стояло перед ним произведение художника. (...) С чувством невольного изумления созерцали знатоки новую, невиданную кисть.
В целом тема картины или иконы в словесном искусстве в эпоху романтизма особенно важна, мотивирована романтической философией, пониманием искусства, обладающим связью с трансцендентальным миром [4].
В основу сюжета повести И. Шмелева «Не-упиваемая чаша» заложено описание картины и икон, что отсылает читателя к миру трансцендентального, ср. [4]. Повесть-экфрасис И. Шмелева «Неупиваемая чаша» мир сакрального, инобытия изображает при помощи отрицательных прилагательных (нездешний, неземной, необыкновенный) и отрицательных отадъективных субстантиватов с той же семантикой, отрицательных описательных оборотов (прием апофатики), а также путем применения слова в несвойственном ему значении (семантические неологизмы). См., например, описание красоты героини Анастасии, следующее сразу после экфрасиса великомученицы Анастасии Рымля-ныни, именуемой Прекрасной:
И он ее вдруг увидел. Увидел всю нежную красоту ее - радостные глаза-звезды, несбыточные, которых ни у кого нет, кроткие черты девственного лица, напомнившие ему его святую Цецилию (...);
Он, словно поднятый от земли, смотрел на это неземное лицо, лицо еще никем не написанной Мадонны, на ее неопределенные глаза, льющие радостное, казалось ему, сияние.
СН передается в экфрасисе так же при помощи отрицательных описательных оборотов:
[Описание иконы «Неупиваемая чаша»] Что к Ней влечет - не скажет никто: не нашли еще слова сказать внутреннее свое.
Помогает от пьяного недуга «Неупиваемая Чаша». Смотрят потерявшие человеческий образ на неописуемый лик обезумевшими глазами, не понимая, что и кто Эта, светло взирающая с Золотой Чашей (...).
Репрезентанты СН содержатся в экфрасисах, описывающих икону, картину или героиню Анастасию, например:
Тысячи глаз видел он на полотнах по галереям, любовно взятых у жизни, но таких не было ни у одной Мадонны. Необъятность видел Илья в темнеющей глубине их - необъятность святого света. Не мог он назвать, что видел;
Портрет в овальной золоченой раме. (...) На тонком бледном лице большие голубые глаза (...). И порыв, и наивно-детское, чего не назовешь словом.
Рассказ И. Бунина «Безумный художник» также содержит живописные экфрасисы религиозного содержания, церковно-славянскую лексику. С точки зрения сюжета - события разворачиваются вокруг художника и картины, которую он намерен написать. Экфрасис описывает мечты-грезы художника:
Небеса, преисполненные вечного света, (...) грезились ему; светозарные лики и крылья несметных ликующих серафимов проступали в жуткой
литургической красоте небес; (...) дева неизреченной прелести, с очами, полными блаженства счастливой матери.
СН в экфрасисе маркирует мечты мира сакрального. Именно счастливую Богоматерь художник намерен запечатлеть на холсте.
Что касается рассказа И. Бабеля «Пан Апо-лек», то литературоведы отмечают, что экфрасис в рассказах о художнике Аполеке является одним из самых сильных художественных приемов [1, с. 271]. Сюжет рассказа передает потрясающий поступок юродивого художника пана Аполека, который по заказу ксендза расписал иконами Новоградский костел, а ликам на иконах придал сходство с простыми людьми - горожанами:
- Он произвел вас при жизни в святые! - воскликнул викарий дубенский и новоконстантиновский, отвечая толпе, защищавшей Аполека. - Он окружил вас неизреченными принадлежностями святыни, вас, трижды впадавших в грех ослушания (...).
СН в данном примере так же маркирует сферу сакрального, частью которой являются иконы.
Таким образом, лингвистический анализ экфрасиса дал положительные результаты: мы выявили, что в произведениях русской литературы Х1Х - начала ХХ вв. малой и средней формы, сюжет которых разворачивается вокруг визуального артефакта, активно представлен художественный живописный экфрасис с сюжетообразующей функцией. При этом языковые средства экфрасиса часто представлены репрезентантами СН. Экфрасис и репрезентанты СН в произведениях с доминированием живописного экфрасиса ориентированы преимущественно на сферу сакрального, поскольку, по верному замечанию И. Есаулова, русская словесная культура помнит о своем сакральном инварианте.
ЛИТЕРАТУРА
1. Буллок Ф. Бабель, Патер и экфрасис по-английски // «Невыразимо выразимое: экфрасис и проблемы репрезентации визуального в художественном тексте: сб. ст. М.: Новое литературное обозрение, 2013. С. 269-280.
2. Геллер Л. Воскрешение понятия, или Слово об экфрасисе // Экфрасис в русской литературе: сб. тр. Лозанского симпозиума. М.: МИК, 2002. С. 5-22.
3. Гольдт Р. Экфрасис как литературный автокомментарий у Леонида Андреева и Бориса Поплавского // Экфрасис в русской литературе: сб. тр. Лозанского симпозиума. М.: МИК, 2002. С. 111-122.
4. Дуккон А. Искусство и религия в повести «Запечатленный ангел» Н. С. Лескова // Studia slavika Acad. sci. Nung. Bp., 2003. T. 48, fasc. 1/3. С. 33-40.
5. Есаулов И. А Экфрасис в русской литературе нового времени: картина и икона // Экфрасис в русской литературе: сб. тр. Ло-занского симпозиума. М.: МИК, 2002. С. 167-179.
6. Жельвис В. И. Эмотивный аспект речи: учебн. пособие. Ярославль: ЯГПИ, 1990. 81 с.
7. Зенкин С. Н. Новые фигуры. Заметки о теории. // Новое литературное обозрение. 2002. №57. URL: http://magazines. russ.ru/nlo/2002/57/zenk.html
8. Иванян Е. П. Семантика умолчания и средства ее выражения в русском языке. М.: Флинта, 2015. 328 с.
9. Калинина А. А Утверждение/отрицание как многоаспектная категория языка и речи. Йошкар-Ола, 2010. 272 с.
10. Меднис Н. Е. «Религиозный экфрасис» в русской литературе // Критика и семиотика. Вып. 10. Новосибирск, 2006. С. 58-67. URL: http://www.philology.ru/literature2/mednis-06.htm (дата обращения: 28.04.2016).
11. Миронюк Л. Эволюция «не-слов» в русском языке. Olsztyn, 2001. 152 с.
12. Михайлова М. Ю. Система средств передачи семантики невыразимого в творчестве А. Грина // Вестник Башкирского государственного университета. Т. 20. №2, 2015. С.581-585.
13. Мних Р. Сакральная символика в ситуации экфрасиса (стихотворение Анны Ахматовой «Царскосельская статуя» // Экфрасис в русской литературе: Сб. тр. Лозанского симпозиума. М.: МИК, 2002. С. 87-96.
14. Невыразимо выразимое»: экфрасис и проблемы репрезентации визуального в художественном тексте: сб. ст. / Сост. Д. В. Токарев. М.: Новое литературное обозрение, 2013. 572 с.
15. Скремнева С. М. «Неупиваемая Чаша» И. С. Шмелева: поэтика жанра и традиции русской классики XIX века: ав-тореф. дисс. ... канд. филол. н. М., 2007. 20 с.
16. Сырица Г. С. Семантика невыразимого как этнокультурный феномен // Славянские языки и культуры в современном мире. М., 2009. С. 294-295.
17. Франк С. Заражение страстями или текстовая наглядность: pathos и ekphrasis у Гоголя // Экфрасис в русской литературе: сб. тр. Лозанского симпозиума. М.: МИК, 2002. С. 32-41.
18. Цимборска-Лебода М. Экфрасис в творчестве Вячеслава Иванова (Сообщение - Память - Инобытие) // Экфрасис в русской литературе: сб. тр. Лозанского симпозиума. М.: МИК, 2002. С. 53-70.
19. Boguslawski A. Wissen, Wahrheit, Glauben: Zur semantischen Beschaffenheit des kognitiven Vokabulars // Wissenschaftssprache: Beitrage zur Methodologie, theoretischen Fundierung und Deskrip-tion. T. Bungarten, ed. 1979. P. 54-84. Munich: Fink.
20. Boguslawski A Knowlidge is the lack of lack of knowledge, but what is this lack lack of? // Quaderni di Semantica 10. 1. 1989. P. 15-31.
21. Kita M. Uzytkownik j?zyka wobec niewyrazalnego, niewyrazanego i niewyrazonego // Stylistyka XI. 2002. Opole, 2002. S. 101-119.
22. Lachmann R. The semantic construction of the void: Sven Spieker (ed.), G0g0l: Exploring Absence Bloomington // Slav-ica, 1999. P. 18-33.
Поступила в редакцию 02.06.2016 г.
PICTURESQUE ECPHRASIS OF THE RUSSIAN LITERATURE: LINGUISTIC ASPECT
© M. Yu. Mikhailova
Samara State University of Social Sciences and Education 65/67 Maxim Gorky St., Samara 443099, Russia.
Phone: +7 (846) 269 64 19.
Email: [email protected]
The question of studying the ecphrasis in linguistic aspect is considered in the article. The attention is paid to the features of the ecphrasis in the Russian literature of flash fiction and average prose of the 19th - the beginning of the 20th centuries. Definitions of concepts of the ecphrasis, its types, functional and semantic category of inexpressible are given. The results of the comparative analysis of concepts of inexpressible, sacral and the ecphrasis in fiction and in literary and linguistic aspects are presented. Classification of ecphrasis types is offered. The author's development of studying the ecphrasis in linguistic aspect based on comparison of the units of functional and semantic type of speech of the description is presented (ecphrasis and representatives of functional and semantic category of inexpressible). The review on studying the question in scientific literature orientated of the ecphrasis in the Russian literature on sacral is made (religious, mystical). The novelty of the research is associated with studying of the interfaced coexistence of pictures descriptions and icons in verbal art with representatives of functional and semantic category of inexpressible, finding points of interaction between linguistic and literary approaches to the concepts "ecphrasis" and "literary apophatism". It is proved that the ecphrasis and the representatives of functional and semantic category of inexpressible in works with the picturesque plot forming ecphrasis are focused mainly on the sphere of sacral as the Russian verbal culture stores memory of a sacral icon-painting invariant.
Keywords: picturesque ecphrasis, functional and semantic category, inexpressible, sacral, Russian literature.
Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article.
REFERENCES
1. Bullok F. «Nevyrazimo vyrazimoe: ekfrasis i problemy reprezentatsii vizual'nogo v khudozhestvennom tekste: sb. st. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 2013. Pp. 269-280.
2. Geller L. Ekfrasis v russkoi literature: sb. tr. Lozanskogo simpoziuma. Moscow: MIK, 2002. Pp. 5-22.
3. Gol'dt R. Ekfrasis v russkoi literature: sb. tr. Lozanskogo simpoziuma. Moscow: MIK, 2002. Pp. 111-122.
4. Dukkon A. Studia slavika Acad. sci. Nung. Bp., 2003. Vol. 48, fasc. 1/3. Pp. 33-40.
5. Esaulov I. A. Ekfrasis v russkoi literature: sb. tr. Lozanskogo simpoziuma. Moscow: MIK, 2002. Pp. 167-179.
6. Zhel'vis V. I. Emotivnyi aspekt rechi: uchebn. Posobie [The emotive aspect of speech: textbook]. Yaroslavl': YaGPI, 1990.
7. Zenkin S. N. Novye figury. Zametki o teorii. Novoe literaturnoe obozrenie. 2002. No. 57. URL: http://magazines.russ.r u/nlo/2002/57/zenk.html
8. Ivanyan E. P. Semantika umolchaniya i sredstva ee vyrazheniya v russkom yazyke [The semantics of reticence and the means of its expression in the Russian language]. Moscow: Flinta, 2015.
9. Kalinina A. A. Utverzhdenie/otritsanie kak mnogoaspektnaya kategoriya yazyka i rechi [Approval/denial as a multidimensional category of speech and language]. Ioshkar-Ola, 2010.
10. Mednis N. E. «Religioznyi ekfrasis» v russkoi literature. Kritika i semiotika. No. 10. Novosibirsk, 2006. Pp. 58-67. URL: http://ww w.philology.ru/literature2/mednis-06.htm (data obrashcheniya: 28.04.2016).
11. Mironyuk L. Evolyutsiya «ne-slov» v russkom yazyke [The evolution of "not-words" in the Russian language]. Olsztyn, 2001.
12. Mikhailova M. Yu. Vestnik Bashkirskogo gosudarstvennogo universiteta. Vol. 20. No. 2, 2015. Pp. 581-585.
13. Mnikh R. Ekfrasis v russkoi literature: Sb. tr. Lozanskogo simpoziuma. Moscow: MIK, 2002. Pp. 87-96.
14. Nevyrazimo vyrazimoe»: ekfrasis i problemy reprezentatsii vizual'nogo v khudozhestvennom tekste: sb. st. [Expressible inexpressible: ecphrasis and the problems of representation of visual in fiction: collection of works]. Comp. D. V. Tokarev. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 2013.
15. Skremneva S. M. «Neupivaemaya Chasha» I. S. Shmeleva: poetika zhanra i traditsii russkoi klassiki XIX veka: avtoref. diss. ... kand. filol. n. Moscow, 2007.
16. Syritsa G. S. Slavyanskie yazyki i kul'tury v sovremennom mire. Moscow, 2009. Pp. 294-295.
17. Frank S. Ekfrasis v russkoi literature: sb. tr. Lozanskogo simpoziuma. Moscow: MIK, 2002. Pp. 32-41.
18. Tsimborska-Leboda M. Ekfrasis v russkoi literature: sb. tr. Lozanskogo simpoziuma. Moscow: MIK, 2002. Pp. 53-70.
19. Boguslawski A. Wissenschaftssprache: Beitrage zur Methodologie, theoretischen Fundierung und Deskription. T. Bungarten, ed. 1979. Pp. 54-84. Munich: Fink.
20. Boguslawski A. Quaderni di Semantica 10. 1. 1989. Pp. 15-31.
21. Kita M. Stylistyka KhI. 2002. Opole, 2002. Pp. 101-119.
22. Lachmann R. Slavica, 1999. Pp. 18-33.
Received 02.06.2016.
