CC BY
131
Русский музей: картины настоящего
Виктория
мусорина
Государственный Русский музей в Санкт-Петербурге — крупнейшее в мире собрание русского искусства и самый большой в России музейный ансамбль, включающий три дворца, замок, парки, Летний сад. Директор Владимир Гусев рассказал нашему корреспонденту о том, чем живет и как выживает на безденежье сегодня Русский музей.
— В чем уникальность Русского музея?
— Наша особенность в том, что мы — мономузей, только русского искусства — в отличие от многих энциклопедических собраний. Таких музеев в мире совсем мало: например, крупнейший музей импрессионистов в Париже или национальная портретная галерея в Лондоне, которая представляет собой историю английского портрета.
Но русское искусство, в связи с тем, что мы долгое время находились за «железным занавесом», в мире, в Европе по-настоящему и не знали. Только сейчас богатство нашей культуры раскрывается в полной мере. Недавно в Королевской Академии в Лондоне состоялась выставка произведений из четырех российских музеев: Русского, Третьяковской галереи, ГМИИ им. Пушкина и Эрмитажа. Совершенно объективно можно отметить, что открытием стала именно наша, русская, часть. Ведь Матисса все и так видели. Но немногим посетителям было известно о том, что русское искусство сопоставимо с западноевропейским. О нем есть представление, как о «вечно догоняющем». Это неверно. Исторически сложилось, что до начала XVIII века Россия не знала светского искусства, оно развивалось только в религиозном культурном пространстве. Но это особенность, а не отставание. Технологичное отставание — в смысле появления школ, владения техниками и прочее — было быстро преодолено. Уже в конце XVIII века, и в XIX-м российские натюрморт, портрет, пейзаж ничем не отличались от европейских. Пейзажи Сильвестра Щедрина ничуть не уступают работам основоположников итальянской школы.
Владимир
гусев,
директор Государственного Русского музея в Санкт-Петербурге
Исторически наши императрицы росли в окружении европейского искусства, были дочерьми курфюрстов Германии, Прибалтики, говорить на русском начинали, лишь становясь Мариями Федоровнами, Александрами Федоровнами, Екатеринами Великими и т.д. Так что приоритет даже в России был отдан европейским художникам.
Поскольку русское искусство меньше знают, найти спонсоров за рубежом нам труднее, чем энциклопедическим музеям. Ведь, например, французы охотно дают деньги на импрессионистов, голландцы — на голландскую живопись.
Благотворителей — в музей!
— У многих российских коллекционеров сохранились интереснейшие коллекции.
— Но они стоят интересных денег. Мы сейчас сделали большую выставку «Русское искусство в зарубежных частных собраниях». Но купить их не в состоянии.
— Что же меценаты — не помогают?
— Охотнее всего меценаты дают средства на печатные издания, выставки, работу с детьми. Сложнее найти
деньги на формирование внутренней инфраструктуры. Хотя благодаря ВТБ в Инженерном замке мы сделали фонд открытого хранения скульптуры XX века, купили новейшее электронное оборудование. Недавно там побывал премьер Владимир Путин.
— Какие крупнейшие дары приходилось принимать в последнее время?
— Накануне столетия Русского музея известные петербургские коллекционеры братья-близнецы Иосиф и Яков Ржевские подарили нам свое огромное (более 500 вещей) собрание (в коллекцию входят картины Айвазовского, Кустодиева, Лебедева, Петрова-Водкина, скульптура Клодта, мебель из мастерских Рентгена и Гамбса, фарфор, часы, светильники, ювелирные украшения, редкие книги — ред.). Только по официальным оценкам коллекция стоила тогда порядка $5 млн., а реально, конечно, ее цена гораздо выше. Для нас это — очень щедрый дар. Время от времени свои вещи нам дарят и современные художники, чаще всего после организованных музеем выставок.
— Как обстоят дела с крупными покупками?
— Не так давно «Еврофинанс Моснарбанк» перечислил нам деньги, и мы приобрели уникальный портрет Александра I художника Степана Щукина, современника императора. Стоимость портрета — $500 тыс. Одна-
PH0T0XPRESS
ко мы делаем покупки подобного «размаха» довольно редко. Предыдущее приобретение — великолепный портрет Демидова работы Луи Токе, работавшего в России во второй половине XVIII века. Если раньше Министерство культуры выделяло нам целевые деньги на закупки, то теперь нет.
— Но вы сами как-то говорили, что музей должен уйти от иждивенчества и научиться зарабатывать средства...
— У нас действует программа «Возрождение Русского музея». Один из ее тезисов: на рубль от входной платы — девять рублей заработанных иными способами. По идее, музей может и должен зарабатывать. В Америке, например, почти нет государственных музеев, за исключением Вашингтонской Национальной галереи и Метрополитена, которые частично финансирует город, все остальные музеи частные. Теоретически мы могли бы приблизиться к тому, чтобы на 50% обеспечивать себя самостоятельно. Но на нас — огромные расходы, связанные с ремонтом, реставрацией, реконструкцией тех дворцов и зданий, что нам передаются. Мы их приводим в порядок, возрождаем для России и для города. Также необходимо достойно содержать наши сады и территории. На это, конечно, необходимо выделение больших бюджетных средств. В сравнении с такими затратами сумма наших заработков просто мизерная.
— Как это выглядит в цифрах?
— Бюджет нам перечислил 895,476 млн. руб. в 2008 году, из которых расходы на капитальный ремонт и реставрацию составили 330 млн. Еще четверть бюджетных средств ушла на материальные затраты, пятая часть — на заработную плату. В 2008 году самостоятельно мы заработали 188,4 млн. руб. Цифр по прошлому году пока нет. Но соотношение источников доходов почти не меняется. Больше всего — 41% — приносит входная плата. Далее следуют благотворительные взносы — 20,6%, еще 16% обеспечивает продажа разнообразной печатной продукции.
— Но когда смотришь на список членов попечительского совета вашего музея, впечатления о нехватке денег не возникает.
— Это потому что вы читаете названия огромных корпораций. Но за этим — не всегда прямое финансирование. Например, с помощью банка Morgan stanley мы решили очень важную проблему: создали консультационный совет при Русском музее. Задача совета — способствовать продвижению имиджа Русского музея, русского искусства за рубежом. В совет вошли, например, первая леди Исландии госпожа Доррит Муссаейеф, председатель совета директоров компании «Роллс-Ройс» Саймон Робертсон, княгиня Ирина Строцци, почетный директор музея Лувр Пьер Розенберг, директор выставок Королевской академии искусств сэр Норманн Розенталь и др. Все они охотно откликаются и готовы помогать — но не деньгами, а контактами.
— Кто самый щедрый меценат?
— Наш основной партнер — АФК «Система». У нас с ними подписан договор на десять лет, согласно которому каждый год они выделяют нам миллион долларов и даже во время кризиса продолжают держать свои обязательства. Вклады других крупных компаний, к сожалению, не так велики.
Государственный Русский-музей — уникальное собрание русского искусства.
На фото: портрет Александра Павловича Брюллова кисти Карла Брюллова.
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ РУССКИЙ МУЗЕЙ основан в 1895 году в Санкт-Петербурге по указу императора Николая II. Открылся для посетителей — 7 (19) марта 1898 года. Коллекция Русского музея насчитывает около 400 тыс. экспонатов и охватывает все исторические периоды и направления развития русского искусства, все его основные виды, жанры и школы с Х по XXI век. Основная экспозиция расположена в Михайловском дворце и корпусе Бенуа, который составляет часть дворцового ансамбля. Помимо них к музейному комплексу относятся флигель Росси, Мраморный и Строгановский дворцы, Михайловский (Инженерный) замок, а также уникальные садово-парковые ансамбли — Летний сад с Летним дворцом Петра I и Михайловский сад.
— Если бы деньги были, что в первую очередь хотелось бы приобрести?
— Таких вещей масса. Например, в одном из частных собраний, в Нью-Йорке, есть великолепный автопортрет Левитана. Его нам готовы продать за умеренную цену, которая, впрочем, имеет тенденцию к росту...
Главное — не навредить
— В прошлом году Летний сад закрыли на реконструкцию. По этому поводу было очень много волнений. Каким и когда он откроется?
— Неверное впечатление складывается из-за неточности информации, хотя материалов прессе мы давали болеем чем достаточно — остается разве что с вертолета их разбрасывать. Но часто все страшно искажается. Стали говорить, что там будут казино и рестораны и Русский музей вырубит весь Летний сад, как Лопахин вишневый.
— Что происходит на самом деле?
— Идет настоящая реставрация, по музейным принципам. Главное — сохранить то, что осталось, законсервировать, чтобы не разрушалось дальше. Минимально восстановить те памятники, на которые сохранилось достаточно иконографического материала, сделать это так, чтобы они не превратились в новодел. Сам Летний сад, прежде всего его зеленый массив, останется таким, каким его привыкли видеть.
Когда началась дискуссия, вспомнили, что при Петре I это был «партер» (открытая часть сада с газонами, цветниками, фонтанами, скульптурами и т. д. — ред.): императора потряс французский Версаль — большое открытое пространство с перспективами, окруженное елями, фигурно подстриженными деревьями и кустами. Но для такой реконструкции надо было бы вырубить весь Летний сад.
Директор музея Владимир Гусев (справа) и коллекционер Иосиф Ржевский.
При реставрации Летнего сада зеленый массив останется таким, каким его привыкли видеть посетители.
ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ ГУСЕВ родился 25 апреля 1945 года в Калинине (ныне — Тверь). В 1974 году окончил Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина. В 1984-м защитил кандидатскую диссертацию по русской скульптуре. После окончания института
был ученым секретарем, затем ответственным секретарем правления Ленинградской организации Союза художников. С 1978 года работает в Русском музее.
В 1988-м Владимир Гусев был избран коллективом на должность директора Государственного Русского музея.
Деньги на реставрацию были получены с большим трудом, благодаря помощи Валентины Ивановны Матвиенко и резолюции тогдашнего президента Владимира Владимировича Путина.
— Средства получили на весь объем работ?
— Только на первую очередь. Должны закончить к 2013 году, но, думаю, успеем даже к 2012-му. Хотя в этом году были поползновения сократить уже выделенное целевое финансирование в два раза. Пока удается с этим справиться. Надо понимать, что наша реставрация связана с деревьями, с землей, и приостановить процесс, уже запустив его, мы просто не можем.
— Как решится судьба скульптуры?
— Изготовление копий скульптуры было начато задолго до того, как Летний сад передали Русскому музею. Большинство произведений находилось в очень
плохом состоянии. Мрамор буквально превращается в гипс и известняк, становится черным, серым, с ним происходят необратимые изменения.
Однако качество прежних копий нас не устраивает. Современное связующее вещество — в отличие от традиционных полимерных смол — не позволяет скульптуре становиться желтой. Как себя поведут скульптуры, сделанные при помощи современных технологий и материалов, через 20-30 лет нельзя предсказать с абсолютной точностью. Но копию от оригинала невозможно отли-
Специальным указом Петра I было предписано накрыть дом футляром и оставить в назидание потомкам.
Сам домик ни разу по-настоящему не реставрировали. Лишь в 1723 году архитектор Доминико Трезини подвел защитную галерею для сохранения здания, а в 1844-м ее заменили кирпичным футляром с окнами. В 1889 году домик приобрел современный вид: по указу императора Александра III к футляру с северной и южной сторон были пристроены тамбуры. Также нуждаются в реставрации кофейный домик (проект Карла Росси) и чайный павильон, построенный в 1827 году.
— Грот не будет восстановлен?
— Грот мы не восстановим уже никогда, он был разрушен еще при Екатерине II. Она весьма скептически относилась к забавам Петра I. Летний сад ей не очень нравился и был предан забвению. Многое было уничтожено и наводнением 1777 года.
Мы восстанавливаем несколько фонтанов — тех, у которых сохранились фундаменты, иконография. Восстановим Малую оранжерею. Трогать Большую нам не разрешили, да и самого иконографического материала маловато. Главное в реставрации, как и в медицине, — не навредить.
Выставки — не роскошь
— Недавно вы вернулись из поездки по США и Мексике. Видимо, она была связана с профессиональной деятельностью?
— Это касается обсуждения нового проекта. Его идея замечательная: создание культурного центра в США, под эгидой Русского музея. Но пока это проект. Как известно, в России с идеями все хорошо, а вот с реализацией сложней. Но отношения с США, безусловно, оживляются. Недавно, например, у нас прошла выставка отца современного американского посла в России Джозефа Байерли. Из-
чить. Перед тем, как снять ее, мы полностью реставрируем оригинал.
— Где идет реставрация?
— В Михайловском замке. Там находятся и копии, и оригиналы. У нас ведь уникальное собрание — 92 скульптуры. В Европе таких больших коллекций, цельных, собранных в один период, почти нет. Большая часть оригинальных скульптур войдет в экспозицию Русского музея. Часть уже сейчас можно видеть в Михайловском замке. А копии встанут на места оригиналов в Летнем саду. И тогда вандалы уже не испортят старинные шедевры. А записи о том, сколько пальцев отломано у той или иной статуи ведутся со времен Петра I.
— Какими будут реставрационные работы второй очереди?
— Прежде всего реставрация Летнего дворца Петра I. 115 лет назад император Николай II подписал указ о создании Русского музея. Однако теперь мы стали старше — нам уже 300 лет. Потому что в комплекс Летнего сада входит и домик Петра I. Те самые «Красные хоромы», которые он, по легенде, рубил вместе со шведскими плотниками. По официальным же сведениям, дом был поставлен с 24 по 26 мая 1703 года, из соснового леса, по типу шведского деревянного дома, неизвестными строителями-плотниками. Это самое первое строение, сохранившееся со времен основания города. И по существу первый в России мемориальный музей-памятник.
В рамках проекта «Арт-тур»— выставка картин, в том числе на стенах домов в Петербурге.
вестна история о том, как он стал российским солдатом и почти дошел с Советской армией до Берлина. В конце войны, вместе с американским десантом, он высадился во Франции, затем попал в плен к немцам, трижды бежал из концлагерей, дважды его возвращали обратно. Пришел в Советскую армию к генералу Павлу Батову, который двигался к Берлину. Байерли почти дошел до Берлина, но был тяжело ранен и считался советским солдатом.
PH0T0XPRESS
В Америке полагали, что он погиб. Вот такой отец у современного американского посла (Джон Байерли — кадровый сотрудник дипломатического корпуса и специалист по России и Восточной Европе, назначен послом в Россию в 2008 году — ред.). Кстати, в Америке же у нас тоже была очень хорошая выставка — «Американские художники из Российской империи». На ней были представлены работы художников-эмигрантов, которые нашли свое место в США и повлияли на художественную жизнь этой страны.
— Насколько успешна в Русском музее исследовательская работа?
— Научная работа ведется всегда, несмотря на наши нищенские зарплаты. Научная часть — 500 человек. Занимаются рисунком, гравюрой, XVIII веком и т. д. Один из наиболее доступных зрителю результатов научной работы — выставки. Вообще мы их делаем много, за что нас постоянно упрекают. Мол, это угроза вещам, ущерб основной работе... Но я считаю, что, во-первых, выставки — это и есть наша основная работа, они же неотъемлемая часть и научной деятельности. Ведь вещи, которые мы храним, должны соприкасаться с людьми, от этого они оживают. Иногда покажешь вещь в новом окружении, где-то в другом зале, и она звучит, выглядит по-другому! Поэтому мы и делаем до 70 выставок в год: порядка 40 в самом музее, остальные за рубежом и в России.
Сейчас идет уникальная выставка Исаака Левитана. Некоторые вещи мы взяли из Третьяковской галереи. Недавно была великолепная выставка Архипа Ку-инджи, где мы впервые показали все наше собрание. Открывается экспозиция из собраний семьи Кончаловского — и это тоже событие. Например, на последней выставке пастели были представлены вещи, до сих пор в России и в мире не экспонировавшиеся. Ведь пастель — это хрупкая техника, музеи показывают ее редко.
Церковь и музей
— До революции на сегодняшней территории Русского музея были небольшие внутренние семейные, домовые церкви. Почему они не стали публичной частью музея?
— У нас есть маленькая внутренняя домовая церковь, которая была сугубо семейной — семьи великого князя
В Русском музее осуществляется проект «Красоту познаем дорож-дения».
Михаила Павловича. Однако попасть туда довольно сложно: сначала нужно пройти по всем музейным залам, потом пересечь помещение, которое находится над реставрационными мастерскими. Поэтому пускать туда посетителей невозможно. Но мы можем передать в совместное пользование с РПЦ церковь в Михайловском замке. Это была тоже домовая, семейная церковь Павла I. Там есть вход с улицы. Само здание можно изолировать от музея и показывать какие-то вещи из нашего собрания.
Мы всерьез рассматриваем сотрудничество с Церковью. Вот, например, временно выдали храму икону Торопецкой Богоматери. Уверены, что согласно договоренности, в сентябре она вернется в музей. Нас упрекали в том, что образ в плохом состоянии, что мы плохо ее храним. Но икона досталась нам чуть ли не в руинах.
— Сейчас в обществе идет довольно острая дискуссия по поводу возврата церковных ценностей в храмы. Известно ведь, что кампания по их изъятию сопровождалась массовыми убийствами священнослужителей. Как вы относитесь к сегодняшнему изъятию икон из музеев?
— Еще задолго до появления большевиков по всей Руси собирались церковные раритеты в музеи — когда, например, во время реставрации храма иконы не подходили по размеру. Наша гордость — «Ангел Златые Власы», рубеж Византии и Греции. Это красивейшее произведение нашли на колокольне Ивана Великого, куда складывали старообрядческие иконы, мерные. Там бы они и пропали. Но в Академии художеств — светской организации — было создано древлехранилище. Потом, когда формировалась экспозиция Русского музея, Великий князь Георгий Михайлович, впоследствии расстрелянный, с разрешения митрополита передавал некоторые вещи из монастырей и церквей. Николай II — его тоже трудно заподозрить в преданности большевикам — подарил музею свою коллекцию икон. Еще пример: купец Федор Плюшкин собрал огромную коллекцию, в том числе икон, и государство, в лице императора Николая II, купило его собрание. Хотя заплатить деньги не успели. Рассчитались уже большевики — расстреляли сына Плюшкина, Сергея.
К формированию коллекции икон Русского музея имеют отношение многие серьезные коллекционеры, ученые. Среди них — крупнейший византолог Николай Лихачев, который почти подарил свою коллекцию музею (она была очень недорого куплена). Так в музее появилась знаменитая икона XIV века «Борис и Глеб».
— А как быть с экспонатами, оказавшимися в коллекции после революции?
— При создании Русского музея в нашей коллекции было около 6 тыс. единиц хранения — только в разделе древнерусского искусства. После революции Русский музей активно проводил экспедиции, в основном по северо-западу России. Из брошенных храмов, превратившихся в гаражи, склады, мастерские, наши сотрудники вывозили, спасали иконы, иногда с риском для здоровья и служебного положения. Местные партийные деятели четко знали, что религия — опиум для народа. И очень косо смотрели, когда сотрудники музея приезжали и пытались вывезти какую-нибудь икону в музей. Они считали, что лучше это уничтожить. Поэтому требовать, чтобы мы отдали то, что досталось таким трудом, неразумно. Впрочем, подобного настроя в Церкви сейчас нет.
ФОТОСОЮЗ
История в образах
— Владимир Александрович, что ищут сегодняшние посетители в залах Русского музея?
— Как я уже сказал, Русский музей отличается тем, что в нем можно искать и найти личную сопричастность к истории России, к истории нации. Тут все свое, родное, близкое. Поэтому у нас свой круг друзей. Конечно, посетители меняются, как изменяется общество. Разного рода кампании, в рамках которых говорилось, что в музеях остались одни копии и все давно продано за границу, сыграли свою негативную роль. Некоторые приходят и воротят нос: у вас тут все второго сорта. Как будто в магазине. Это очень несправедливо. Русский музей — самое большое в мире собрание русского искусства. Это, конечно, не значит, что мы самые хорошие. Но коллекция Русского музея — это вся история России в лицах, образах — от древнерусского искусства до авангарда.
— Осознают ли власти уникальность коллекции, роль музейного пространства в культуре?
— Уважительное отношение к культуре было всегда. Но сейчас в атмосфере появилось что-то тревожное. Уважать — уважают, но денег недодают: подождите, мол, это не самое главное. Музейный бум, который возник на заре перестройки — внимание к русскому искусству, в том числе за рубежом — сейчас пошел на спад. У нас главное — оборонная промышленность, мышцы, физкультура, армия. Но именно культура в свое время постепенно превращала стадо животных в человеческое общество. Конечно, армия — это очень важно. Но ее требуется не только хорошо одеть, обуть и научить воевать. Ее нужно научить понимать, что такое добро и зло. В противном случае хорошо вооруженная армия не будет знать, куда пушки повернуть. Отношение к культуре — одна из сторон проблемы обороноспособности страны.
Большой Михайловский дворец — главное здание музея. Строительство дворца велось в 1819-1825 годах.
