CC BY
73
с характерным построением строф, его эксперименты с формой и содержанием библейских текстов явились новой ступенью развития в этой области творчества и оказали несомненное влияние на поколения поэтов, последовавших за ним.
Список литературы
1. Аксаков К. Н. Ломоносов в истории русской литературы и русского языка. - М.: Знание, 1954.
2. Берков П. Н. Немецкая литература в России в XVIII веке // Проблемы исторического развития литературы. - Л: Сов. писатель, 1981. - С. 118-143.
3. Дмитриев Л. А., Кочеткова Н. Д. Литература Древней Руси и XVIII века // Русская литература XI-XVIII вв. - М., 1988. - С. 198-233.
4. Ломоносов М. В. Стихотворения /сост., подгот. текста, вступ. статья и примеч. Е. Н. Лебедева. - М.: Сов. Россия, 1984.
5. Пушкин А. С. Собр. соч.: в 6 т. - М: Худож. лит., 1976. - Т. 6: Статьи и наброски.
6. Пушкин А. С. О предисловии Господина Лемонте к переводу басен И. А. Крылова // Пушкин А. С. - критик. Сб. материалов / сост. и автор вступ. статьи Н. И. Ужаков. - М.: Просвещение, 1978. - С. 28-32.
7. Романов Б. Р. Духовные стихотворения Державина // Лепта. - 1993. -№ 4. - С. 178-202.
8. Серман И. 3. Литературная позиция Державина // XVIII век. - Л., 1969. -Сб. 8. Державин и Карамзин в литературном движении XVIII - начала XIX века. - С. 114-137.
Т. И. Рожкова
«Жилище им - Парнас, свидетель - Аполлон»: к истории функционирования античного образа в русской словесности второй половины XVIII века
В статье исследуется, как образы античной мифологии, связанные с творчеством, в руской словесности XVIII века утрачивали значение идеала и образца, втягиваясь в борьбу за литературное первенство; анализируется переосмысление значения образа Парнаса в литературной повседневности; рассматривается роль в литературной борьбе А. П. Сумарокова, оберегавшего священную гору Парнас и его обитателей от случайных поэтов.
Ключевые слова: мифологический образ, традиция, преемственность, литературная повседневность.
На протяжении всего XVIII века шел процесс постижения мифологической системы античного искусства, персонажи и сюжеты Греции и Рима обретали значимые для людей новой эпохи смыслы,
136
становились языком национального искусства. Вместе с тем, античность воспринималась как недосягаемый образец и идеал. «Это не культурное прошлое, - пишет А. В. Михайлов, - а культурное настоящее; и как образец, он находится над современностью, он впереди и вверху, и его можно превзойти и обогнать» [5, с. 515]. Линию преемственности античной традиции выстраивает в своем журнале «Трудолюбивая пчела» (1759) А. П. Сумароков. Статья Г. В. Козицкого «О пользе мифологии» вступает в полемику с «хулителями сей науки». Будущий преподаватель красноречия, «греческих и латинских словесных наук» пишет о необходимости глубоких знаний в этой области, так как они обеспечивают выразительность, великолепие и «высокость» стиля национальной словесности: «Что касается до нежных речей, великолепных слов, остроумных замыслов и прочих склада красот зависящих от Мифологии, то смело могу сказать, что оных без довольного в ней знания и со многим трудом открыть не возможно» [11, с. 13]. Ищет понимания Г.В. Козицкий у «тщательного и любопытного читателя», еще пренебрегающего этой наукой. Его убеждающий аргумент - сочинения «новых авторов», которые могут казаться совсем непонятными, «причинить трудности», ибо в них мифологические имена «до сего времени остаются в употреблении». Античная мифология -верный путь воспитания читателей: «Одни правила к исправлению человеческого жития, в сухих силлогизмах предложенные, не могут такового нам подать наставления, какое подают искусно выдуманные басни».
Г. В. Козицкий напечатал в журнале целый ряд прозаических переводов древних авторов: из Сафо, Овидия, Лукиана и т.д. [8]. С латинского языка для журнала переводили: В. И. Крамаренков, А. К. Лобысевич, Н. Н. Мотонис. Для формирующегося литературного сообщества XVIII века античность предложила целый пласт заведомо готовых представлений о творчестве. На Парнасе проходили состязания между поэтами, ораторами, художниками, музыкантами. Победители получали в награду венки из веток священных деревьев. Покровители искусства - Аполлон и его музы, определяли исход борьбы и указывали на победителя.
В эпоху Возрождения живопись как опыт наглядного общения с античностью разработала канон изображения Парнаса (Ф. Приматич-чо, Н. Пуссен, Л. Лотто, Джулио Романо, Доменикино, Дж. Б. Тьеполо). В роще на вершине холма восседает бог вкуса Аполлон в окружении муз. У его ног струится водный поток. В композиции может присутствовать крылатый конь Пегас. На полотнах прорабатыва-
137
лись различные подробности темы. В частности, Рафаэль включил в сцену Парнаса не только фигуры античных поэтов: Гомера, Данте, Вергилия, но и некоторых своих современников. А. Монтенья изобразил фигуры Марса и Венеры, которые символизировали Вражду, побежденную любовью. Картина немецкого художника Менгса «Парнас» (1750-1760-е гг.), в большей части повторившая фрески Рафаэля, была приобретена Эрмитажем в 1814 году.
Устремленность сторонников классицизма к идеалу прошлого предполагала строительство Парнаса в настоящем. Подняться на вершину божественной горы - значило приблизиться к вечным образцам искусства. Крылатый конь Пегас, чудесные воды реки Иппокрены вошли в поэтический язык и литературный быт. С этой точки зрения необычайно значимым свидетельством представляется стихотворение-загадка А. П. Сумарокова «Письмо ко приятелю в Москву» (1774), когда адресату предстояло догадаться, где остановился поэт. Повседневная жизнь в доме хозяина уподобляется в стихотворении парнасской обители: сын хозяина, юный скрипач, успешно подражает Аполлону, сестры прекрасно поют, одна из них владеет искусством Терпсихоры: В сем доме у него всегда пермесский глас, / Он сделал у себя в Петрополе Парнас. / Его сын скрипкою успешно подражает / Той лире, коею играет Аполлон. / Искусство он свое вседневно умножает, / И стал уже его прямым любимцем он. / Его сестра играет на тинпане, / Другая тут поет при струнах и органе, / И для того / На сем дворе его / Все слышат восклицанье хора./ Певица же еще при том и Терпсихора [12, с. 304].
П. Н. Берков в комментариях к этому стихотворению предполагает два правильных ответа: это мог быть дом А. В. Олсуфьева или дом Г.Н. Теплова. Сенаторы - известные любители искусств, и дома их находились рядом: на Фонтанке у самого Аничкова моста [12, с. 564]. Строительством Парнаса было озабочено и провинциальное дворянство, пензенский помещик Н. Е. Струйский, по запискам современников, выстроил у себя дома на самом верху кабинет и назвал его «Парнас»: «он всходил туда и писал стихи, и не иначе писал их, как на Парнасе» [3, с. 86]. Парадные комнаты его дома украшали статуи Аполлона с девятью музами.
В русской садовой архитектуре появились павильоны, колоннады Аполлона, дворцы декорировались живописными изображениями и гипсовыми статуями покровителя искусств. Все это были символы приверженности общества к «изящным наукам». Бог вкуса Аполлон поселился в домах русских вельмож, под его присмотром и покрови-
138
тельством проходили литературные полемики, читались новые сочинения, представлялись новые авторские имена. Об успехах изящных наук на одном из заседаний «Общества любителей российской словесности» доложил А. Ф. Мерзляков следующим стихотворением: Забавы Муз теперь утехою граждан; / Искусство - добрых душ приятнейшим досугом; / Бог вкуса, миртами и лавром увенчан, / Воссел на троне с Добротою, / И пальмы избранным делит [13, с. 79].
Само время Просвещения предполагает повышение роли философии, науки, культуры в обществе. «Просвещение - явление человеческой самоорганизации, ее духовное начало и движущая сила», -пишет П.С. Шкуринов, и с этой точки зрения, «школы, кружки, направления, идейно-политические течения, верования и движения являлись частями структуры этой организации» [15, с. 18]. Так началась «экспансия» (М.И. Аронсон) искусства и литературы в быт, порождая кружки и салоны, литературные дружеские вечера. В списке литературных объединений XVIII века, где наряду с литераторами собирались покровители искусств, художники, - кружок А.П. Сумарокова, М.М. Хераскова, М.Д. Чулкова; салон И. И. Шувалова, Д.И. Головкиной; «Дружеское Ученое Общество» Н. И. Новикова и др. [1, с. 331].
Строительство российского Парнаса А.П. Сумароков связывает со временем Петра Первого: «тогда пологий Невский берег стал горою Геликоном и Невские струи струями Иппокрены» [11, с. 281] Свои мечты о будущем российской словесности Сумароков высказал в послании «стихотворице московской» Елизавете Васильевне Херасковой: Совершенство тщуся видеть / Древних греков и у нас, / И подобный их Парнасу, / В Петровой области Парнас [12, с. 103].
С восшествием на престол Екатерины II - «Афинской богини» -цветущий ландшафт воображаемого сакрального места у Сумарокова не меняется, это по-прежнему гора, окруженная прекрасными лугами; источающая «сладкие» воды Иппокрены. Все говорит о том, что россиян ожидают успехи в словесности: Лейтесь токи Иппокрены / Вы с Парнасския горы: / Орошайте вы долины / И прекрасные луга! / Наполняйтесь Россияне, / Теми сладкими струями, / Кои Греция пила, / И имея на престоле / Вы Афинскую богиню, / Будьте Афиняне вы! [12, с. 282].
Мотив фрески Рафаэля, включившего в свое изображение современных ему писателей, был достаточно актуальным для времени формирования российского пантеона. Предстояло населить Парнас российскими стихотворцами, выстроить иерархию, признать за из-
139
бранными право на «бессмертную славу». А. П. Сумароков в своих «Эпистолах» наставлял начинающих авторов «без пользы» на Парнас не стремиться, не пренебрегать мнением Аполлона, ибо только он «приказывает», как писать, и сам возводит «на верх горы». Свой путь на Парнас поэт представил в темах Данте: «Я будто сквозь дремучий лес, сокрывающий от очей моих жилище Муз, без проводника проходил, и хотя я много должен Расину, но его увидел я уже тогда, когда вышел из сего леса, и когда уже Парнасская гора предъявилась взору моему» [7, IX; с. 309-310]. Найденные образы вошли в элегию: Без провождения я к музам пробивался, / И сквозь дремучий лес к Парнасу прорывался: / Преодолел я труд, увидел Геликон [12, с. 158].
Завершая издание журнала «Трудолюбивая пчела», Сумароков напишет: «С Парнаса нисхожу ...». Миф о Парнасе стал художественной рамкой для поэтов, рассуждающих о творчестве, составил основу образной системы диалога с обитателями Парнаса и Аполлоном. Временная удаленность от идеала античности не прерывала традиции, как пишет А. В. Михайлов, живое не сомневалось в происхождении от этого «мертвого» и видело в нем свою меру [5, с. 525]. Между тем новое время порождало и новые темы в рамке заданных смыслов.
Литературная жизнь последних десятилетий XVIII века протекала достаточно скандально. На место Аполлона претендовали многие: «какой-то там ... на Мойке меценат» (В. Петров), литераторы, собравшиеся на обед к Мидасу («Здесь школа разума, сидит здесь вкуса бог.») [10, с. 143]. В кружке Елагина на месте бога вкуса, по образному представлению Я. Б. Княжнина, оказалось чудовище «Охота писать» («не кровь - чернил поток в груди его течет») [4, с. 91]. Претендовал на этот трон и журнал «Живописец» (1769). В. А. Запа-дов прокомментировал размещенные в журнале новости с Парнаса, как реакцию писателей круга Н. И. Новикова на события внутри литературной жизни. Речь шла о неудачных переводах-переделках
В. И. Лукина и успехе комедии Д. И. Фонвизина «Бригадир» [6, с. 339]. В журнале рисуется картина «великого замешательства» на Парнасе: славные стихотворцы, обезображенные худыми переводами, просят Аполлона «о заступлении», музы жалуются ему «со слезами» на «дерзновение молодых писателей». Аполлон успокаивает «неутешных» Мельпомену и Талию, уверяя, «что сие сделалось без его позволения и что он, для рассмотрения сего дела повелит собрать чрезвычайный совет» [6, с. 136]. С другой стороны, на Парнасе объявлена великая радость: появилась новая русская комедия, прочитав которую Талия «приняла на себя обыкновенный свой веселый вид и
140
сказала Аполлону, что она сего автора со удовольствием признает законным своим сыном. Она и записала его имя в памятную книжку в число своих любимцев» [6, с. 136]. К «замешательству» сочинитель новостей подключил Пегаса: заставил его подать Аполлону челобитную, в которой «просит об отставке». Так недосягаемая и священная гора поэтов вместе с ее обитателями оказывается втянутой в земную не идеальную жизнь, и Ф. Эмин в своем журнале «Адская почта» подкорректирует античный миф: «Видно, что парнасские горы весьма глубоко в землю осели и сделались так низки, что теперь каждому стихотворцу на оные взбираться можно. Пегас давно уже им не нужен. Теперь на простых одноколках, да и то по дурно вымощенной дороге г. Стихотворцы к Музам в гости разъезжают» [16, с. 174].
В 1788 году Е. А. Болховитинов печатает перевод книги «Парнасская история, заключающаяся в двух книгах, из которых первая содержит описание горы Парнаса, находящихся на нем строений, окрестных потоков, источников, болот, лесов и обретающихся там животных; а вторая жителей, правления, чинов, судилищ, жертвоприношений, праздников и торгов парнасских». В книге предлагается глобальное переосмысление темы. Евфимий Алексеевич (в монашестве - Евгений) Болховитинов известен широкому кругу исследователей как создатель ряда словарей русских писателей, как друг и собеседник Г. Р. Державина. В год издания перевода он заканчивал обучение в Славяно-греко-латинской академии (1784-1788), одновременно Евфимий Алексеевич посещал лекции в Московском университете, подрабатывал на жизнь корректором в типографии П. М. Пономарева, где и напечатал свой перевод. Книга была представлена цензору игумену Моисею в декабре 1787 года [14]. В предисловии оговариваются источники данного сочинения. Прежде всего, это свидетельства самого автора, который предпринял туда путешествие, все «примечал и изведывал», но пробыл там недолго («признаюсь, что я недолго там пробыл»). Свои недостаточные знания за краткостью пребывания автор компенсировал привлечением свидетельств от других людей: «я собрал на бумагу те замечания, которые учинили особы, проводившие в оных местах всю свою жизнь». На структуру текста (книга имеет две части, каждая из которых поделена на главы) и манеру изложения оказала влияние поэтика научных сочинений: перевод выстроен как исторический трактат, предлагающий читателям «обстоятельное и полное описание сей славной горы»: ее климата, растительности, животного мира, народонаселения, отличающегося особым нравом, и пр. В тексте есть отсылки к сочинениям
141
древних авторов: «Плиний говорит», «Фест и многие другие писатели думали». Переводчик считался «знатоком и поклонником античности». Отдельные фрагменты сопровождаются комментирующими сносками. Сам же текст имеет сатирический характер, комический эффект которого построен на разрыве между высокой темой и ее интерпретацией. В частности, о «потоках Касталии и Иппокрене» сказано: «Обоих источников воды исполнены спирту и жару и производят над мозгом пиющих такое ж действие, как вино», а те, «которые напьются пермесских вод получают голос приятный и звучный; а если умоют в них руки, то находит на них такой свербеж писать, которому трудно и противиться» [2, с. 13, 17]. Крылатый конь Пегас в переводе Болховитинова утратил значение символа поэтического вдохновения и появляется перед многими поэтами только лишь для того, чтобы «дать копытом такой щелчок, от которого они растянулись по земле», а «от урины сего коня», «от поту и нечистот его» в окрестностях Парнаса образовались болота [2, с. 19]. Перевод Болховитинова, а также контекст журнальных стихов и прозы этих десятилетий свидетельствуют о перепрочтении мифа на фоне сложившейся в литературе новой ситуации (Я. Княжнин, М. Чулков, Ф. Эмин). Прежний Парнас, воспетый живописцами Возрождения, в журнале «Собеседник любителей российского слова» (1784) представлен в печальном виде: Кастальский ключ иссяк. / Не слышно больше звона / От лиры Аполлона. / Измученный Пегас / Лишася прежней силы, / Таскает ноги хилы; / И Муза уж пошла / Ха-ха!.. .Ха-ха!.. .Ха-ха!. [9, с. 42].
Тема Парнаса в русской словесности с конца 60-х годов XVIII века развивалась стремительно. Идеал античной культурной традиции удержать не удавалось. Мода на сочинительство, многочисленные партии вокруг человека, «словесные науки любящего», лишали литературную жизнь правил и «спокойства». Обитатели Парнаса, их отношения с новыми сочинителями, литературный быт становятся предметом насмешек. Перевод Болховитинова предлагает читателям историю мифологической горы, где это восприятие состояния словесности закрепляется в жанре научного сочинения.
Список литературы
1. Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны. - СПб.: Академический проект, 2001.
2. Болховитинов Е. Парнасская история, заключающаяся в двух книгах, из которых первая содержит описание горы Парнаса, находящихся на нем строений, окрестных потоков, источников, болот, лесов и обретающихся там животных; а вторая жителей, правления, чинов, судилищ, жертвоприношений, праздников и торгов парнасских. - М., 1788.
142
3. Дмитриев М. А. Мелочи из запаса моей памяти. - М., 1869.
4. Кулакова Л. И. Неизданная поэма Я. Б. Княжнина (Эпизод из истории литературной полемики 1765 года с приложением текста поэмы «Бой стихотворцев»)// Русская литература и общественно-политическая борьба XVII - XIX веков. - Л., 1971. Учен. зап. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена. - Т. 414. - С. 73-93.
5. Михайлов А. В. Языки культуры. - М.: Языки русской культуры, 1997.
6. Новиков Н. И. Смеющийся Демокрит. - М.: Сов. Россия, 1985.
7. Полное собрание всех сочинений А. П. Сумарокова: в 10 т. - М., 17811782. - Т. 9.
8. Словарь русских писателей XVIII века. - СПб.: Наука, 1999.
9. Собеседник любителей российского слова. - 1784. - Ч. 13.
10. Степанов В. П. К истории литературных полемик XVIII века («Обед Мидасов») // Ежегодник рукоп. отдела Пушкинского дома на 1976 г. - Л.: Наука, 1978.
11. Сумароков А. П. Трудолюбивая пчела. - СПб., 1759.
12. Сумароков А. П. Избранные произведения. - Л.: Сов. писатель, 1957.
13. Труды общества любителей российской словесности при Императорском Московском университете. - М., 1812. - Ч. 3.
14. Цензурная ведомость 1786-1788 годов // Осьмнадцатый век. Исторический сборник. - М., 1868. - Кн. 1.
15. Шкуринов П. С. Философия России XVIII века. - М.: Высш. шк., 1992.
16. Эмин Ф. Адская почта, или Переписки Хромоного беса с Кривым. -СПб., 1769. Письмо 52.
Л. Г. Тютелова
«Роль» и «характер» в русской драматургии XIX века (А. С. Пушкин, А. Н. Островский, А. П. Чехов)
В работе рассматривается генезис и развитие ролевой природы драматического образа, созданного А. С. Пушкиным, А. Н. Островским, А. П. Чеховым; определяется соотношение понятий «роль» - «маска» - «характер» и изменение этого соотношения в классической и «новой драме»; обозначается обусловленность изменения концепции драматического действия в «новой драме» новым историческим содержанием образа человека в пьесах авторов начала ХХ века.
Ключевые слова: субъектная сфера, драматический герой, роль, маска, характер, концепция драматического действия, классическая и «новая драма».
Конец XVIII - начало XIX столетия - время серьезных изменений в европейской жизни, отразившихся в разных формах общественного сознания, в частности - в искусстве. Об этом свидетельствует переход в рамках исторической поэтики к новому типу художественного сознания - индивидуально-творческому [1], о чем говорит, например,
143
