CC BY
66
Д.С. Хмельницкий, г. Берлин
Жилая архитектура Сибири эпохи первой пятилетки. Планы и реальность
Аннотация
Статья посвящена анализу того, как отличались официальные планы строительства жилья времен индустриализации от действительной политики правительства в СССР в этой области на примере Сибири. Согласно первым планам первой пятилетки 1926-1927 гг. намечалось незначительное падение душевой нормы в городах. Согласно утвержденному плану первой пятилетки 1929 г. намечался незначительный рост душевой нормы. В реальности к концу первой пятилетки произошло падение душевой нормы почти вдвое, а в стране разразилась плановая жилищная катастрофа, которая продолжалась несколько десятилетий.
Ключевые слова: жилищная политика СССР, индустриализация, советская архитектура.
Цели и задачи сталинской индустриализации до сих пор представляются весьма туманными. С одной стороны, вроде бы ясно, что ничего хорошего населению они не сулили. С другой стороны, даже среди историков по-прежнему популярна неотчетливая мысль о том, что рано или поздно индустриализация должна была привести какую-то пользу. Хотя какую и кому — это, как правило, остается за скобками.
На самом деле из планов первой пятилетки вполне ясно вытекало, что резкое ухудшение качества жизни населения было непременным условием ее, пятилетки, выполнения. Из чего следует, что рост благосостояния населения в цели индустриализации не входил. Особенно очевидно это на примере планового и реального жилищного строительства времен первой пятилетки.
По публикациям конца 1920-х - начала 1930-х г. еще можно составить на этот счет более или менее ясную картину, несмотря на начавшиеся уже попытки тогдашних советских статистиков ее размыть и фальсифицировать. Любопытные данные по статистике жилищного строительства первой пятилетки можно найти в книге инженера Н. Стамо «Индустриализация жилищного строительства», выпущенной в 1935 г. Книга отражает ситуацию, сложившуюся сразу после окончания первой пятилетки в декабре 1932 г., так как фактически она была написана в 1933 г. и сдана в набор в марте 1934 г.
Вот несколько таблиц из книги Стамо [5, с. 6-7] (табл. 1, 2, 3):
Таблица 1
Объем жилстроительства в первую пятилетку
Год Количество отстроенной жилой площади в млн м2 Размер капиталовложений в млн руб.
Запроекти рованный Фактический
1928-29 3,3 432 498
1930 5,9 583 673
1931 7,0 801 986
1932 12 996 1698
Пятилетка 28,2 2810 3855
Таблица 2
Динамика роста городского населения и жилфонда
Год пятилетки Жилфонд в млн м2 Численность городского населения в млн чел. Средняя норма жилплощади на одного человека
Первый 147,48 25,69 5,33
Второй 152,77 27,65 5,53
Третий 159,22 28,64 5,56
Четвертый 167,00 29,65 5,63
Пятый 175,92 30,70 5,73
Таблица 3
Рост городского населения
Год Общее количество населения в тыс. В том числе городского населения в тыс. Городское население в % общему
1897 106 432 15 825 14,9
1914 199 312 24 686 17,7
1926 147 027 26 314 17,9
1929 154 195 27 718 18,0
1930 157 443 29 420 18,7
1931 160 430 31 855 19,9
1932 163 166 36 623 21,8
1933 165 768 38 702 23,4
Данные этих таблиц не вполне соответствуют прочим тогдашним публикациям по итогам первой пятилетки, но анализ расхождений (сам по себе, в принципе, интересный) в данном случае в наши задачи не входит.
Итак, по оптимальному плану первой пятилетки, утвержденному в качестве основного и единственного в 1929 г., жилой фонд в городах должен был вырасти с 147,48 млн м2 до 175,92 млн м2, то есть, на 28, 44 млн м2.
Население за это же время должно было вырасти на 5,1 млн человек. На каждого нового городского жителя, таким образом, должно было быть выстроено 5,8 м2 жилплощади.
Душевая норма жилплощади росла по плану с 5,33 м2 до 5,73 м2.
План пятилетки, принятый в 1929 г., еще до введения сталинского плана «ускоренной индустриализации», уже был искусственно раздут и фактически не рассчитан на выполнение, во всяком случае, в области роста социальных благ. Предыдущие планы пятилетки, делавшиеся в ВСНХ32 и Госплане в 1926-1927 гг. и исходившие из продолжения НЭП, то есть из более или менее сбалансированного и взаимоувязанного роста сельского хозяйства и промышленности, предполагали гораздо более осторожные показатели роста жилстроительства. В них было заложено незначительное снижение душевой нормы к концу первой пятилетки и переход к ее росту только во второй пятилетке.
Согласно таблице 1, реально было построено 28,2 млн м2 городского жилья (включая незавершенное строительство). Городское население при этом выросло с 26,314 млн чел. в 1926 г. до 36,702 млн чел. в 1932 г. — всего на 10,4 млн человек. Тут надо уточнить, что городским считалось все несельское население, то есть жители городов и заводских поселков, городами не считавшихся.
Городской жилой фонд на 1 января 1933 г. составил 189,87 млн м2 (на 7,93% больше запроектированного) [5, с. 7]. Таким образом, душевая норма в целом по городам СССР составила в конце
32 Высший Совет народного хозяйства.
пятилетки 5,1 м2. Но при этом на каждого нового городского жителя реально (по официальным данным!) было построено 2,7 м2 жилья, а фактически еще меньше.
Согласно таблице 1, максимум жилой площади за пятилетку (12 млн м2) был построен в 1932 г. Можно предположить, что практически во всех данных такого рода велик процент приписок. Очень маловероятно, что в 1932 г. было построено жилья почти вдвое больше, чем в 1930 или 1931 гг. Скорее всего, это результат лихорадочных приписок, требовавшихся для отчетов о выполнении пятилетки. Но даже они рисуют ужасающую картину.
1932 г. — это пик гуманитарной катастрофы в стране, массовый голод, унесший миллионы жизней (в первую очередь — в деревне). Массовое жилое строительство этого времени — бараки, которые даже по советским санитарным нормам жильем не считались. По нашим прикидкам (на основе строительства 1930-31 гг. в Магнитогорске), только около 10% построенной площади подпадало под понятие «жилье». Это были либо квартиры, либо общежития, достаточно утепленные, обеспеченные водой и канализацией. На этой площади могло быть расселено около 2-4% населения: руководящие кадры заводов и советская партийная и военная администрация. Эти 10%, в свою очередь, отражали сложную иерархию внутри правящего в СССР слоя — от простых общежитий для низовых руководящих кадров до роскошных вилл заводского начальства с комнатами для прислуги и ухоженными садами. Все остальное новое строительство называлось «временным», но планов его замены на «постоянное» не существовало вплоть до начала хрущевских реформ.
Данные по отдельным областям, приведенные Н. Стамо, выглядят так: «...в Ивановском промкомбинате — 4,70 м2, в Саратове — 4,44, на Урале — 3,15 и наконец в Кузбассе и Магнитогорске — 2,5-2(?) м2 на человека» [5, с. 6]. Согласно более поздней публикации в Магнитогорске в 1933 г. приходилось 1,6 м2 жилплощади на человека [1, с. 34]. Видимо, последняя цифра соответствует реальному положению дел в новых промышленных районах. Город Магнитогорск характерен тем, что строился на пустом месте, поэтому его статистика отражает ситуацию в любом новопостроен-ном рабочем поселке. В старых городах, где к началу индустриализации уже имелся некий жилой фонд, происходило постоянное уплотнение. Жилищная катастрофа была растянута во времени, а общие данные о средней душевой норме не отражали реальное положение с жильем строителей и рабочих объектов первой пятилетки. В городах-новостройках уплотнять было нечего, поэтому катастрофа возникала сразу и в крайне резкой форме.
Данные по Кузбассу, приведенные в статье Я. Харита «Кузбасс в третьей и четв ертой пятилетке» [7, с. 49], за 1932 г. дают практически ту же самую картину: «Весь жилфонд, предоставляемый рабочим за счет Кузбассугля составлял на 1 января 1931 г. 158 тыс. м2. Это обеспечивало 36% трудящихся (16 тыс. чел.) средней жилплощадью 3,3 м2 на живущего. По отдельным рудникам на 1 января 1931 г. норма была следующая:
Районы Процент обеспечения квартирами Жилплощадь на живущего в м2
Прокопьевский 27,8 3,5
Ленинский 29 3,9
Кемеровский 57,3 3,2
Анжеро-Судженский 38,3 2,8
Хакасский 64,8 2,1
Кузбассуголь 35,9 3,3
По плану на 1931 г. намечено было построить по линии Кузбассугля 365 тыс. м2 стандартной жилплощади и 127,6 тыс. нестандартной. Это обеспечивало бы всех трудящихся средней нормой в пять м2. За год план жилстроительства выполнен на 30,4% по стандартному и на 65,3% по нестандартному строительству. Это увеличило жилфонд на 217,5 тыс. м2, или на 137% к имевшейся жилплощади, и на 1 января 1932 г. мы имеем:
Районы Процент обеспечения квартирами Норма жилплощади
Прокопьевский 65 2,8
Ленинский 53 3,3
Кемеровский 65 4,1
Анжеро-Судженский 60 3,7
Осиновский 60 2,1
Киселевский 45 3,0
Араличевский 90 2,4
Белово-Бабанаковский 70 3,3
Барзасский 90 2,0
Хакасский 75 2,4
Кузбассуголь 62.4 3,2
Рабочие поселки Кузбасса, как и Магнитогорск, строились практически с нуля. По данным видно, что по мере принудительного завоза на строительство рабочих, душевая норма падала.
Согласно другому источнику, в 1931 г. ситуация в городе выглядела так: «Во временных жилищах на Нижней колонии обитает 60 тысяч человек, то есть две трети населения города. В бараках проживает 27 500 человек. Кроме того, 4 тысячи человек живет в палатках и шатрах. В землянках живет 8000 рабочих. Школы тоже помещаются в бараках. <...> Прибывающих в город колхозников привозили эшелонами, которые стояли по два дня на станции и грузились под открытым небом. Бараки для жителей строили бригады плотников, где нередко на 49 плотников приходилось 11 топоров. Квалифицированные шоферы живут прямо на улице. Иностранцы отказываются выходить на работу из-за скверных жилищных условий. Было принято решение поселить их в 27 заезжий дом на Верхней колонии, для чего пришлось оттуда выселить почти исключительно руководящих работников. <...> Как несомненный прогресс по сравнению с прошлым годом Кузнецов называет факт, что в городе появились койки, одеяла и простыни аж в 115 бараках. В остальных люди спят в одежде на топчанах. <...> В городе 600 больничных коек, но в некоторых больничных бараках на одной койке лежат по двое больных. Действует всего 12 медпунктов. Кругом эпидемии, вши и клопы. На весь город — 20 коек для рожениц» [3].
Нижняя колония — это собственно рабочий поселок. Верхняя колония — благоустроенный поселок для начальства.
Особенностью публикаций по статистике жилстроительства времен индустриализации (и более поздних) является отсутствие разделения данных по типам жилья и конструкциям домов. Нет также разделения на собственно жилье (отвечающее санитарным нормам) и на так называемое временное жилье, под которым понимались в тридцатые годы дешевые коммунальные бараки без всякого благоустройства.
В цитировавшейся выше статье Харита есть описание таких бараков:
«...обследование, проведенное в ноябре на Ленинском руднике, отмечает: «бараки, занятые киргизами, перегорожены на отдельные комнаты, площадью по 6-9 м2. В каждой комнате живет от 1 до 4 семей. При проверке живущих в одной половине оказалось, что в 14 таких комнатушках живет 29 семей, численностью в 106 человек. В среднем на живущего приходится около 1 м2». Это, правда, исключительный случай» [7, с. 49-50].
Упомянутые в тексте киргизы — «раскулаченные» спецпоселенцы, у которых отнимали все имущество и целыми племенами загоняли на ближайшие стройки пятилетки. Всего до 62% строителей Кузнецкого комбината были раскулаченными крестьянами и заключенными [6].
В отличие от Кузбасса с его редким до начала индустриализации населением, Новосибирск (до 1926 г. — Новониколаевск) был в 1920-е гг. довольно большим и сложившимся естественным образом городом. В 1920 г. в нем проживало 67 тысяч человек, в 1926 — 120 тысяч [2, с. 56]. Условия жизни и до начала индустриализации были тяжелыми. В 1922 г. на одного жителя Новониколаевска приходилось 0,8 квадратной сажени (3,8 м2) жилой площади [2, с. 56].
«По данным Новониколаевского коммунхоза, в городе насчитывалось 8427 домовладений, в которых имелось 11863 жилые квартиры: 8598 из них состояли из одной комнаты, 1666 — из двух, 1058 — из трех и только 546 квартир имели 4 и более комнат. Одна комната с кухней имела среднюю населенность 6-8 человек. 99,9 процента жилищ были деревянными, без канализации и водопровода, с печным отоплением. Люди селились не только там, где можно было жить, но и там, где жить было нельзя: в подвалах без дневного света, землянках, банях, конюшнях, сараях, вагонах. К 1922 г. 27 626 вагонов на Сибирской железной дороге было занято под жилье и склады. Еще в 1920-1921 гг. на окраинах города усиленно строили землянки. Перевозились и сплавлялись из ближайших деревень дома и устанавливались на городских участках». К 1929 г. — моменту ликвидации НЭПА — норма жилой площади в городе выросла до 4,15 м2 на человека (всего 599 тыс. м2) [2, с. 63].
В середине 1920-х гг. строились в основе деревянные двухэтажные дома с небольшими квартирами и общими кухнями.
«В Центральной части города на средства госучреждений и горсовета строились двухэтажные шестиквартирные дома. Они имели общие кухни и общий вход. Набор квартир состоял из двух однокомнатных, трех двухкомнатных и одной трехкомнатной. Площадь квартир была соответственно в 4,6 и 10 кв. сажен (от 18 до 45 м2). В зданиях были теплые санузлы. <...> В строительные сезоны 1925-1926 гг. были возведены 63 двухэтажных деревянных дома с кубатурой 22 тыс. м2 и населенностью в 6 тыс. человек» [2, с. 63].
Последние данные означают, что дома заселялись по норме 3,7 м2 на человека, что делает маловероятным посемейное расселение.
«1926 г. горсовет построил 9 жилых домов с жилой площадью в 4050 м2; госучреждения возвели 10 домов с жилой площадью в 6690 м2; жилищная кооперация построила 24 дома с жилой площадью в 6200 м2. Индивидуальные застройщики возвели около 400 жилых зданий общей кубатурой в 200 тыс. м3. В 1927 г. жилищная кооперация построила 33 деревянных двухэтажных дома с 8-12 квартирами в каждом, с отдельными кухнями. Дома заселило 350 семей» [2, с. 63].
Эти кооперативные дома явно заселялись посемейно, поскольку число семей более или менее соответствует числу квартир. К сожалению, С.Н. Баландин, автор книги «Новосибирск: история градостроительства. 1893-1945 гг.», из которой взяты приведенные данные, ничего не пишет о порядках заселения домов и о социальном положении новых жильцов. Поэтому о жилищной политике города в это время судить невозможно.
Построенный в 1927-1929 гг. водопровод первоначально имел длину 51,7 км, к нему были подключены 140 домов и 23 водопроводные колонки. Суточный отпуск воды на жителя составлял 13 л. [2, с. 69].
С 1926 г. возводятся в Новосибирске и многоэтажные каменные дома. «Один из первых многоэтажных домов был построен на углу Красного проспекта и улицы Каинской по проекту инженера Бурлакова как «общежитие» (жилой дом) для служащих Промбанка. Трехэтажный дом заключал в себе 18 квартир площадью в 55 м2 каждая, с «современным» инженерным оборудованием. Смета на строительство вылилась в 108 тыс. руб. при кубатуре дома около 5000 м3. Второй дом строился в 1927 г. на углу улиц Урицкого и Трудовой. Здание в 4 этажа имело железобетонные перекрытия и содержало в себе 25 трехкомнатных квартир с отдельными кухнями. Дом был оборудован водопроводом и центральным отоплением» [2, с. 82].
В этих и подобных домах, несомненно, должна была жить городская правящая элита.
В 1926 г. в Новосибирске было учтено 17300 жилых строений с общей площадью 477 тыс. м2 (при населении 120 тыс. человек).
По данным переписи жилого фонда, в 1932 г. было учтено уже 24044 жилых строения. Из них 96,3% одноэтажных и 2,9% двухэтажных. Трехэтажных — 26 (0,1%) и четырехэтажных — 24 (0,1%).
Каменных, бетонных и железобетонных домов было 246 (1% от всего количества), и на них приходилось 8,6% жилой площади города. «Деревянных рубленных» было 19500 (81,2% от общего числа, 78,6% жилой площади), засыпных и из других суррогатов — 4258 (17,8% от общего числа, 12,8 % общей площади) [4, с. 74-75]. Массовое жилье представляло собой в эти годы, скорее всего, рубленые и засыпные общие бараки. Под «жилыми домами» из суррогатов имеются в виду, скорее всего, землянки.
В 1936 г. жилых зданий в Новосибирске насчитывалось 25000, их общая площадь составляла
900 000 м2 [4, с. 10], а население города составляло 340 000 чел. [4, с. 71]. Вычисляемая по этим данным средняя норма жилья в 1936 г. — меньше 3 м2 на человека.
К сожалению, по приведенным выше данным советских публикаций совершенно невозможно судить о структуре, типологии и распределении жилья в Новосибирске времен первых пятилеток. После 1929 г. исчезает конкретность и статистика. Тем не менее, очевидно, что с 1929 по 1936 г. норма расселения упала с 4,15 м2 на человека до 2,64 м2. Длина водопроводной сети до 1935 г. составляла 70 км, имелось 500 домовых подключений (в 1930 г. — соответственно 50 км и 140 подключений) [4, с. 10]. Это значит, что в 1936 г. одно домовое подключение водопровода приходилось на 680 жителей и на 50 зданий.
«За вторую пятилетку в Новосибирске введено в эксплуатацию 450 тыс. м2 жилой площади, за 3 года третьей пятилетки — более 400 тыс. м2, а к 1940 г. весь жилой фонд города достигал 1 млн. 440 тыс. м2 (против 598,9 тыс. м2 в 1930 г.), то есть увеличился почти в 2,5 раза, хотя еще по-прежнему в городе преобладали одноэтажные деревянные дома, лишенные инженерного благоустройства» [2, с. 116].
Таким образом, с 1933 по 1941 г. в Новосибирске было по официальным данным построено 850 тыс. м2 жилья. Население за это время увеличилось на 220 тыс. чел. Если считать, что в новое жилье селились только новые жители города, то на одного человека приходилось 3, 8 м2 площади. Это все официальные данные, которые, как и вся советская статистика, вряд ли достоверны, так что реальные цифры, скорее всего, еще ниже. Очевидно, что квартиры в каменных домах, предназначавшихся для начальства, заселялись посемейно, то есть по норме как минимум втрое большей, чем в среднем по городу (9 м2 на человека, а скорее всего, больше). Если в 1932 г., как приведено выше, жилая площадь в каменных домах составляла 8,6% от общей, то жило в них максимум от 2 до 3% населения Новосибирска, то есть самый высший слой. Эта система строительства и распределения жилья выдерживалась все тридцатые годы, судя по тому, что к 1 января 1941 г. жилой фон Новосибирска составил 1 млн 480 тыс м2 при населении в 450 тыс. человек [2, с. 121]. То есть на человека в начале 1941 г. приходись приблизительно те же три квадратных метра, что и в 1936 г.
С началом войны положение резко ухудшилось. В Новосибирск было эвакуировано множество предприятий, к 1943 г. население выросло до 600 тыс. человек, а норма жилплощади упала до 2 м2 на человека [2, с. 121]. Но война сама по себе служила оправданием тяжелого положения с жильем, и в описании жилищного строительства в Новосибирске снова появляется конкретика, а также такие слова, как «землянки» и «бараки»:
«Нового каменного строительства со второй половины 1941 г. не велось, заканчивались лишь начатые до войны здания. К концу 1942 г. в городе оставались незаконченными каменные дома, начатые до войны, с общей жилой площадью в 50 тыс. м2. Но уже в 1942 г. наметился переход к более «культурным» видам упрощенных некапитальных жилых построек. Землянок и полуземлянок уже не строили. Наибольший процент застройки в 1942 г. приходится на деревянное брусчатое и рубленое двухэтажное (23%) и каркасно-засыпное барачное и квартирное одноэтажное строительство (47%). 20% жилой площади из всей введенной в строй было получено за счет приспособления чердачных пространств существующих жилых домов» [2, с. 124].
Можно предположить, что картина нового строительства во время войны, его структура и типология мало чем отличалась от того, что происходило до войны. Разве что набивать в бараки стали плотнее. Как пишет С.Н. Баландин, «Реконструкция чердачного пространства (при высоких сибирских крышах), учитывая наличие крыши, основания для пола и подготовленных коммуникаций — отопления, воды, канализации и электричества, сводилась к обшивке стен и потолков, утеплению их, настилке полов, установке окон, дверей, переносных плит и других нагревательных приборов. <...> В короткий период четырех месяцев (сентябрь — декабрь) были приспособлены чердаки свыше 140 существующих деревянных и каменных домов с высокими тесовыми и этернитовыми крышами, что дало 50 000 м2 сухой и теплой жилой площади» [2, с. 124].
Не такое уж простое дело превращение в жилье не предназначенных для этого чердаков, даже если все коммуникации действительно имеются, что в данном случае могло касаться только считанного количества центральных зданий. Можно представить, как выглядели приспособленные под жилье чердаки бараков без окон и коммуникаций.
Итак, динамика изменения нормы жилплощади на одного человека в Новониколаевске-Ново-сибирске в 1920-1940-е гг. выглядит следующим образом:
1922 г. — 3,8 м2/чел.
1929 г. — 4,15 м2/чел
1936 г. — 2, 9 м2/чел.
1941 г. — 3, 2 м2/чел.
1942 г. — 2,0 м2/ чел.
Всего с 1928 по 1941 г. население Новосибирска увеличилось на 315 тыс. человек (1928 г. — 135,5 тыс.; 1941 г. — 450 тыс.) За это время было построено 881 тыс. м2 жилья (1928 г. — 599 тыс. м2; январь 1941 г. — 1480 тыс. м2). На одного нового жителя Новосибирска, таким образом, приходится 2,8 м2 жилья. Можно предположить, что этот уровень обеспеченности жильем и этот
характер расселения был типичным для всей страны.
***
Проделанные выше расчеты основаны на опубликованной в советской прессе информации о строительстве жилья. Учитывая обычную для советской отчетной статистики «туфту», можно предположить, что действительное обеспечение населения жильем было еще ниже.
Почти все цитировавшиеся выше источники относятся к началу — первой половине 1930-х гг. Уже в середине 1930-х гг. из советской прессы исчезают всякие упоминания о реальном положении дел на стройках пятилетки. Они заменяются лживой пропагандой, ключевым тезисом которой становится массовый трудовой энтузиазм советского населения, сознательно шедшего на бытовые лишения ради прекрасного будущего. Ни сроки наступления, ни характер этого будущего не уточнялись.
Список использованных источников
1. Бакунин А.В., Цыбульников В.А. Градостроительство на Урале в период индустриализации. — Свердловск, 1989. — 73 с. — С. 34.
2. Баландин С.Н. Новосибирск: история градостроительства. 1893-1945. — Новосибирск: Западносибирское кн. изд-во, 1978. — 135 с.
3. Бедин В., Кушникова М., Тогулев В. Кемерово и Сталинск: панорама провинциального быта в архивных хрониках 1920-1930-х гг. Из стенограммы 4-й районной партконференции Кузнецкстроя. 10-15 июля 1931 г. Цит. по: URL: http://kuzbasshistory.narod.ru/book/Stalinsk/1931.html.
4. Социалистическая реконструкция гор. Новосибирска. — М., 1936. — 169 с. — С. 74-75.
5. Стамо Н. Индустриализация жилищного строительства. — М.-Л.: Главная редакция строительной литературы, ОНТИ-Госстройиздат-НКТП, 1935. — 171 с. — С. 6-7.
6. Фойгт Л.И. Сталинск в годы репрессий. — Новокузнецк: Кузнецкая крепость, 1995. — 141 с. Цит. по: URL: http://community.livejournal.com/su_industria/58586.html?mode=reply.
7. Харит Я. Кузбасс в третьем и четвертом годах пятилетки //Социалистическое хозяйство Западной Сибири. — 1932. — №3. — С. 41-55. — С. 49.
