CC BY
233
УПРАВЛЕНИЕ, ИНФОРМАТИКА И ВЫЧИСЛИТЕЛЬНАЯ ТЕХНИКА
УДК 316.347 К. Н. Ахмадеева
«ЖЕНЩИНЫ - ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ,
МУЖЧИНЫ - РАЦИОНАЛЬНЫЕ...»: СТЕРЕОТИПЫ ГЕНДЕРА В САМОРЕФЛЕКСИВНОМ ДИСКУРСЕ УПРАВЛЕНЦЕВ
Ключевые слова: гендер, гендерный стереотип, саморефлексивное конструирование реальности, конструирование гендерных стереотипов, агенты социального конструирования, гендер в управлении.
В статье рассматриваются методологические основы исследования саморефлексивного конструирования реальности и через эту призму анализируются данные авторского исследования конструирования гендерных стереотипов в сфере управления.
Key words: gender, gender stereotype, self-reflecting construction of reality, construction of gender stereotypes, agents of social construction, gender in the management sphere.
The article explores the methodology of self-reflecting construction of reality and through this analyzes the data of author’s own research on construction of gender stereotypes in the management sphere.
Конструкционизм как социологическая парадигма, основы которой были заложены в работе П. Бергера и Т. Лукмана «Социальное конструирование реальности» [1], особое внимание уделяет агентам или акторам, которые вербально конструируют социальную действительность. К агентам конструкционистской деятельности могут относиться как индивиды, так и индивиды в совокупной форме социальных групп и институтов (среди социальных институтов чаще остальных внимание исследователей привлекают СМК [2-7].
Индивидуальное конструирование социальной реальности имеет особое значение в таком процессе, как «делание гендера». Как отмечает О. А. Воронина, «теория социального конструирования гендера основана на двух постулатах: 1) гендер конструируется (строится) посредством социализации, разделения труда, системой гендерных ролей, семьей, средствами массовой информации; 2) гендер конструируется и самими
индивидами - на уровне их сознания (т. е. гендерной идентификации), принятия заданных обществом норм и ролей и подстраивания под них (в одежде, внешности, манере поведения и т. д.)» [8, с.23]. Индивидуальный уровень непосредственным образом связан с саморефлексивными конструкционистскими практиками индивидов. Рефлексируя по поводу различных социальных практик, индивиды не только определяют собственную идентичность, но и включаются в процесс воспроизводства социальной реальности, например, через адаптацию к социальным нормам, трансляцию их иным индивидам и т.д.
Понять особенности саморефлексивного конструирования, на наш взгляд, позволяет теория структурации Э. Гидденса, в которой он, следуя за П. Бурдье, попытался
объединить структуралистский и феноменологический взгляды на социум. В своей работе «The Constitution of Society», Гидденс вводит понятие рефлексирующего агента. По мнению исследователя, «рефлексивный мониторинг деятельности
является... особенностью каждодневной рутины и предполагает индивидуальное поведение «с оглядкой на других». Иначе говоря, акторы не только постоянно следят за потоком своей деятельности, но они также ожидают, что и остальные будут делать то же самое; они также осуществляют рутинный мониторинг социальных и физических аспектов контекста, в котором они находятся» [9, р.5]. Для рефлексирующего агента характерна и такая черта, как «рационализация действия», которую Гидденс определяет как «рутинное.поддержание продолжающегося «теоретического осмысления» оснований собственной деятельности» [9, р.5]. Как отмечает ученый, «можно ожидать, что ... агенты, как правило, могут (а это главный критерий компетентности в каждодневном поведении) объяснить большинство из тех вещей, которые они делают, если спросить их об этом» [9, р.6]. Именно понимание и осмысление собственного действия составляет основу поведения рефлексирующего агента.
Гидденс отделяет рефлексивный мониторинг и рационализацию действия от мотивов действия: он считает, что компетентные агенты в большинстве случаев «могут в дискурсивной форме сообщить о своих намерениях и причинах действия, чего нельзя с уверенностью сказать об их мотивах». Более того, следует иметь в виду наличие у индивида дискурсивного и практического сознаний, которые, по мнению Гидденса, сложно разделить, поскольку «граница между ними зависит от социализации агента и его опыта обучения» [9, р.6-7]. Он рассматривает в качестве дискурсивного сознания «воспоминания, которые актор может выразить в языковой форме», а в качестве практического сознания - «воспоминания, к которым агент имеет доступ в контексте действия, но которые не могут быть им выражены в языковой форме», отмечая, что данные концепты в целом соответствуют идеям З. Фрейда о «сознании» и «бессознательном» [9, р.49].
Конструирование социальной реальности саморефлексивными агентами, в теории Гидденса, заключается в том, что в повседневной действительности осуществляется поток намеренных действий, приводящих к непреднамеренным последствиям, которые, в свою очередь, оказывают систематическое воздействие на условия будущих действий. Автор приводит следующий пример: «Одним из последствий использования грамотного письменного и устного английского языка является вклад в воспроизводство английского языка в целом. Мое грамотное использование английского языка является преднамеренным, тогда как тот вклад, который я делаю в воспроизводство языка, таковым не является» [9, р.8].
Следуя постулатам теории Гидденса, можно заключить, что лица, профессионально занимающиеся управлением, являются теми «компетентными агентами» (knowledgeble agents), которые способны рефлексировать по поводу своей деятельности и в дискурсивной форме делиться своим знанием с исследователем, задача которого сводится к систематизации «дискурсивных фрагментов», полученных от информантов. Эвристическая ценность теории структурации заключается и в том, что, говоря об агентских практиках, Гидденс связывает объективно-субъективные аспекты социума.
На индивидуальном уровне конструирование гендерных отношений (в том числе стереотипов) можно рассмотреть через призму теории гендерного дисплея И. Гоффмана. Понятие «гендерный дисплей» тесно сопряжено с социодраматургическим подходом ученого, согласно которому вся социальная жизнь представляет собой «спектакль», в
котором играют «актеры»-индивиды и для их взаимодействий характерно производство/управление «впечатлениями» [10].
По мнению Гоффмана, в человеческом социуме эмоционально-мотивированное поведение формализовалось, подвергаясь упрощению, акцентуации и стереотипизации. Подобные типы поведения Гоффман называет «дисплеями», характеризуя их природу как «тень и субстанцию» иерархических взаимоотношений в социальном мире [11, р.6].
Функция дисплеев заключается в информировании окружающих о социальной идентичности, настроении, намерениях и жизненных планах индивида. В каждой конкретной культуре характерный ряд такого рода индикативного поведения и внешности становится специализированным, подвергается формализации, сводится к чему-то более или менее рутинному, но и более эффективному с точки зрения выполнения именно информативной функции. Подразумевая под гендером культурно обусловленный коррелят пола, Гоффман писал, что гендерные дисплеи относятся к условным изображениям «культурных полов» и что существует лишь «расписание» (schedule) демонстрации гендера и доказательство наличия поведенческой практики («портрета отношений») между полами [11, р.7-8].
Демонстрации гендера, как полагает Гоффман, являются не более, чем «спектаклем» (в том понимании, которым наделяет его социодраматургический подход). Он считал, что практически любая сцена из «спектакля», которую играет социум, может дать возможность описать гендерное различие и любая «сцена» является местом, которое может быть избрано для отработки такого рода дисплеев [11, р.14-19].
В теории гендерных дисплеев последним отводится роль инструмента для поддержания базового социального порядка («женщины должны знать свое место») и формирования эссенциалистской («заложенной природой») гендерной идентичности. Гендерный дисплей функционирует через «поведенческий словарь», типичный для отношений между взрослыми и детьми. Соответственно, «меры воздействия», которые осуществляют родители по отношению к своим детям, выступают в качестве модели отношений между мужчинами и женщинами: «с точки зрения ритуалов, женщины равны подчиненным (subordinate) мужчинам, а те и другие эквивалентны детям» [11, р.5].
Обобщая, можно сделать вывод, что гендерный дисплей представляет собой «основной механизм создания гендера в процессе взаимодействия лицом к лицу» через процесс «приписывания пола» или «категоризации по полу». Методологическая ценность данного подхода заключается в том, что «играя спектакль», «актеры»-индивиды «превращают» культурно-обусловленные гендерные проявления в «естественные» характеристики [12, c.69], т.е. осуществляют реификацию гендера. Аналогичным образом происходит и реификационное конструирование гендерных стереотипов и признание их в качестве «исконно существующих» и «объективно обусловленных» характеристик мужчин и женщин.
Далее рассмотрим основные результаты исследования саморефлексивного конструирования гендерных стереотипов работниками сферы управления. В ходе исследования, которое проводилось методом глубинного интервью по полуформализованной анкете, было опрошено 22 респондента, из которых 14 человек представляли систему государственного управления и 8 человек - иные профессиональные сферы. Участники исследования были подобраны таким образом, чтобы репрезентировать различные звенья управленческой системы, начиная от управленческих должностей среднего звена (отделы) и заканчивая руководителями высшего уровня. Половину участников исследования (11 респондентов) составляют женщины, половину - мужчины.
Прежде всего, исходя из того, что гендерные исследования постулируют «гендерную стигматизацию» профессиональной деятельности, т.е. отнесение конкретной деятельности к «мужской» или «женской» сфере, участникам исследования было предложено высказать свое мнение по поводу того, является ли управленческая деятельность «мужской» или «женской» профессией. Практически все респонденты (как работающие в системе государственного управления, так и вне ее) отметили, что в сфере управления гендерный фактор не значим. Наряду с этим, отдельные респонденты уточняли, что все зависит от профессиональных / индивидуальных качеств личности, но никак не от гендерной самоидентификации.
С другой стороны, ответы респондентов все-таки содержали имплицитные гендерные стереотипы. Например, ряд опрошенных высказали мнение, что управление является более «женской» профессией на уровне исполнителей, и более «мужской» на уровне руководителей. Некоторые участники исследования считают, что управлением в целом должны заниматься скорее мужчины, поскольку они более приспособлены для такой работы. В подобных высказываниях довольно ярко отражаются стереотипные восприятия различий между «мужским» и «женским» управлением, в частности, интерпретация фемининного управления как эмоционального и мягкого («женщины более эмоциональны, мужчины более рассудительны»). Таким образом, в риторике респондентов доминирует дискурс о большей приспособленности мужчин к управленческому труду вследствие своего характера, что опять-таки имеет четкую референцию к стереотипу о наличии мужских и женских стилей управления. Анализ высказываний респондентов позволил сделать вывод о том, что для ряда опрошенных профессиональная идентичность не заменяет, а становится частью гендерного дисплея, наряду с другими идентификационными признаками.
Имплицитность конструируемых респондентами стереотипов выражается в том, что большинство участников исследования декларируют поддержку идей гендерного равенства, хотя при этом осуществляют дискурсивную легитимацию «мужских преимуществ» в управлении, ссылаясь на «научные данные» - опрошенные управленцы в своих высказываниях нередко повторяли тиражируемые СМИ стереотипы о различиях в «мужских» и «женских» стилях управления. За счет этого формируется «дискурсивное исключение» (М. Фуко) женщин-управленцев из символического пространства сферы управления.
Одним из интересных выводов исследования стал тезис о том, что позиция респондентов по поводу наличия / отсутствия гендерного дисплея в системе управления предопределила их ответы на последующие вопросы исследования. При этом, по нашему мнению, опора на гоффмановский тезис о «спектакле», в котором разыгрывается «естественное» многообразие гендерных проявлений, позволяет предположить, что респонденты, утверждающие отсутствие гендерного аспекта в управлении (или нивелирующие его значение) не вполне откровенны / адекватны в своих оценках (например, от многих из них можно было услышать «нормативные» оценки происходящего, т. е. оценки, базирующиеся на представлениях «как это должно быть»).
Научный дискурс гендерного порядка в профессиональной среде зачастую апеллирует к фактам дискриминации женщин при исполнении ими своих профессиональных обязанностей. Наше исследование обнаружило, что лишь один из респондентов (из числа государственных служащих-женщин) сталкивался с дискриминацией на государственной службе, тогда как остальные респонденты были склонны отрицать опыт дискриминации по гендерному признаку. Исходя из этого, мы
сделали вывод о том, что либо дискриминация является малораспространенным явлением, либо чувствительность участников исследования к профессиональной дискриминации является низкой. В пользу второго предположения говорят результаты многочисленных исследований как зарубежных, так и отечественных авторов [13]. Кроме того, лингвистические конструкции, используемые респондентами («у НАС нет дискриминации», «Я с дискриминацией не сталкивалась»), не позволяют обобщить ситуацию (использование Я-сообщений) на всю сферу управления.
Несмотря на то, что многие опрошенные государственные служащие работают в настоящее время под началом руководителей-женщин, большинство из них (если бы была такая возможность) предпочли бы работать под началом руководителя-мужчины. Объясняя свою точку зрения, практически все опрошенные ссылались на «мужской стиль» руководства, который предполагает меньшую ориентацию на эмоции и большую четкость/формализм. Что же касается тех опрошенных, которые по роду своей деятельности не имеют непосредственных руководителей, то и они - в случае возникновения подобной ситуации - предпочли бы работать под началом мужчины. При этом большинство респондентов называли те же причины, что и опрошенные государственные служащие («у женщин слишком много «заскоков»). Высказывания респондентов позволяют сделать вывод о том, что распространенным среди них является стереотип о том, что женщина-управленец менее приемлема в качестве руководителя, нежели мужчина. Причем подобную оценку разделяют даже те, кто не имеет непосредственного опыта работы под началом мужчины.
Наряду с этим, высказывания о «мужском стиле руководства» ставят под сомнение обоснованность рефлексии респондентов о полной гендерной нейтральности управленческой деятельности, а это значит, что гендерный дисплей в контексте профессиональных взаимодействий все же присутствует. Вполне вероятно, что уровень «обыденной» саморефлексии, на который указывает Э. Гидденс, у работников управления (особенно государственных служащих) «корректируется» нормативными требованиями к профессиональной управленческой деятельности. Это вполне заметно по ответам респондентов на вопросы, содержание которых регламентировано различными правилами и нормами («дискриминация запрещена» ^ «дискриминации нет»).
«Женоненавистничество» как одна из составляющих радикально-феминистских представлений о «мужском шовинизме», как показывают проведенные интервью, не является характерным для дискурса участников исследования. Тем не менее, используя аргументацию либерального/социалистического феминизма, мы не могли не заметить, что дискурс респондентов является, во многом, стереотипизированным (частые указания на эмоциональность женщин, неуживчивость женщин друг с другом и пр.), и в данном случае стереотипизации подвергается «эмоциональная», а не «профессиональная» составляющая гендерного дисплея женщины-управленца.
Риторика «карьерного потолка» для женщин-профессионалов, которая нередко присутствует в научном дискурсе, нисколько не соотносится с представлениями о карьерном росте опрошенных нами государственных служащих-женщин. За исключением тех респондентов, которые не имеют возможности карьерного роста по причинам предпенсионного возраста, большая часть опрошенных не считает свои перспективы вертикальной мобильности ограниченными. Примечательно и то, что респонденты-мужчины, которые занимаются управлением в коммерческом секторе, своими ответами на вопрос о профессиональной карьере фактически отвергают стереотипное представление о важности карьеры для мужчины. Согласно мнению опрошенных, для них более важным
является материальная составляющая карьерного роста или профессиональная самореализация, тогда как чисто статусный компонент не является существенным.
Результаты нашего исследования саморефлексии женщин, казалось бы, противоречат выводам зарубежных и российских авторов, утверждающих о наличии «стеклянного потолка» [14-15], хотя никто (!) из респондентов-женщин так и не заявил об отсутствии «гендерных барьеров» для своей карьеры (прием техники обобщения - «любой человек планирует карьеру», переинтерпретация вопроса - «о потолке не думала» и др. Контраст виден и при сравнении с более «конкретными» ответами респондентов-мужчин. Одна из респондентов-женщин заявила о том, что максимум сможет достигнуть должности заместителя руководителя органа власти, в котором она работает. Это, с одной стороны, свидетельствует об ее уверенности в отсутствии гендерной дискриминации, хотя, с другой стороны, говорит об отсутствии веры в возможность стать первым лицом. Осуществленный нами дискурсивный анализ позволяет сделать вывод о нежелании респондентов быть откровенными по данному поводу.
Проясняет эту ситуацию ответ на прямой вопрос о том, кому легче сделать карьеру - мужчине или женщине? Большинство респондентов признали, что мужчинам в этом отношении легче. При этом лишь один из респондентов сослался на случайные или незначимые факторы «так сложилось», тогда как остальные опрошенные полагают, что ограничения на карьерный рост женщин накладывает материнство, уход за детьми, семейные обязанности.
Обобщенные представления о качествах мужчин и женщин составляют основу гендерных стереотипов. Большинство респондентов уверено в том, что в сфере профессиональной занятости существуют преимущественно «мужские» и преимущественно «женские» качества. Например, многие опрошенные считают мужчин более активными, глобально мыслящими, организованными, а женщин - более усидчивыми, вникающими в детали. С другой стороны, встречается в ответах отдельных участников исследования и противоположная точка зрения, согласно которой профессиональные качества вовсе не связаны с гендером, а приобретаются в процессе профессионального развития, т.е. зависят от опыта работы.
На вопрос о том, испытывали ли они дискриминацию по признаку пола, все опрошенные государственные служащие, кроме двух, ответили отрицательно. Что же касается женщин-управленцев, занимающихся управлением вне системы государственной службы, то они говорили о более «системной» гендерной дискриминации, которую принято называть «мужским шовинизмом» («несерьезное» отношение к женщинам, гендерно-ориентированные шутки - «знай свое место» и пр.).
Наличие лишь нескольких примеров гендерной дискриминации, с одной стороны, говорит о том, что данное явление не является распространенным. С другой стороны, следует помнить о том, что существует и т. н. «чувствительность» к дискриминационным проявлениям, которая в нашей стране практически отсутствует, а в странах Запада зачастую может принимать гипертрофированную форму. Основой дискриминации в условиях российского общества, как показывает исследование, являются стереотипные воззрения о том, что мужчины являются более рациональными и объективными, чем женщины. Косвенным выводом из этого является то, что демонстрация «рациональности» рассматривается участниками исследования как часть женского гендерного дисплея.
Исследование также позволило сделать вывод, что среди опрошенных государственных служащих отношение к женщинам, занимающимся управленческим трудом в целом нормальное и в целом совпадает с отношением к мужчинам,
занимающимся аналогичной деятельностью. С другой стороны, часть опрошенных считает, что отношение к женщинам-руководителям является специфическим. В частности, высказывалось мнение, что отношение к управленцам-женщинам носит «сострадательный» характер вследствие того, что профессиональные обязанности наносят «ущерб» семейной жизни («семья осталась в стороне», «дети оставлены без внимания»). Кроме того, ряд опрошенных акцентировал внимание на том, что женщины-управленцы могут восприниматься как «гендерные гибриды» («мужской характер», «мужская энергетика» и пр.). Как дискурсивный социальный конструкт, женщина-руководитель, безусловно, представляет собой типичный образец «гендерного маргинала» - персонажа, сочетающего в себе нормы и ценности двух миров - «женского», к которому она принадлежит по «праву рождения», и «мужского» - того, в который он стремится интегрироваться [подр. см. 16].
Как отмечают участники исследования, с гендерными стереотипами чаще приходится сталкиваться на бытовом уровне. Бытовые проявления предвзятости, как правило, довольно плотно укоренены в социальной структуре и поэтому становятся незаметными как для дискриминирующих, так и для дискриминируемых [17]. Бытовая предвзятость к женщинам, таким образом, является косвенным подтверждением высказанного ранее тезиса о низкой чувствительности российских женщин к проявлениям гендерной дискриминации.
В целом же, саморефлексивный дискурс управленцев амбивалентен. «Нормативный» дискурс управленцев подчеркнуто гендерно-нейтрален, но на его базе конструируется гендерный дисплей работника управления, который является маркером гендерной дифференциации посредством таких компонентов, как «стили управления», «руководящий / исполнительский труд», «рациональность / эмоциональность». Риторика женщин, содержащая утверждения об отсутствии всякой дискриминации и ограничений в их карьерном росте, не выглядит убедительной и оставляет ощущение недосказанности.
Результаты исследования демонстрируют наличие полярных дискурсов в среде управленцев - часть опрошенных активно включена в саморефлексивное конструирование гендерных стереотипов, тогда как риторика других участников исследования (их значительно меньше) более нейтральна и, по сути, содержит идею гендерного равенства.
Неявность конструируемых управленцами гендерных стереотипов не дает повода говорить о том, что подобные стереотипы постепенно исчезают. Отсутствие осознания того, что воспроизводимые установки являются стереотипными, препятствует моральной переоценке индивидами собственных действий, совершаемых под воздействием неявных гендерных стереотипов, и ведет к дальнейшему непреднамеренному воспроизводству символического пространства, в котором гендерные стереотипы жестко маркируют и определяют действия «мужчин» и «женщин». В свою очередь, символическое пространство влияет на объективную реальность, воспроизводя традиционный гендерный порядок.
Литература
1. Бергер, П. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания /П. Бергер, Т. Лукман. - М.: Медиум, 1995. - 323 с.
2. Fritz, N. The Mass Media and the Social Construction of the Missing Children Problem /N. Fritz,
D. Altheide // Sociological quarterly. - 1987. - Vol.28. - P.473-492.
3. Бурганова, Л.А. Реконструирование структуры образа военного конфликта (по материалам СМИ) / Л.А. Бурганова, П.А.Корнилов // Социологические исследования. - 2003. - № 6. - С.116-134.
4. Дьякова, Е.Г. Массовая коммуникация и проблема конструирования реальности: анализ основных теоретических подходов / Е.Г. Дьякова, А.Д. Трахтенберг. - Екатеринбург: УрО РАН, 1999. - 130 с.
5. Мейлахс, П. Дискурс прессы и пресс дискурса - конструирование проблемы наркотиков в петербургских СМИ / П. Мейлахс // Журнал социологии и социальной антропологии. - 2004. -Т. VII. - №4. - С. 135-151.
6. Ясавеев, И.Г. Конструирование социальных проблем средствами массовой коммуникации / И.Г. Ясавеев. - Казань: Изд-во Казанского университета, 2004. - 200 с.
7. Ахмадиева, Л.А. Конструирование межэтнического конфликта (на примере федеральных СМИ) / Л.А. Ахмадиева // Вестник Казан. технол. ун-та. - 2010. - №12. - С.544-550.
8. Воронина, О.А. Гендер / О.А. Воронина // Словарь гендерных терминов / Под. ред. А.А.Денисовой. - М., Информация-ХХ1 век, 2002.
9. Giddens, A. The Constitution of Society: Outline Of The Theory Of Structuration /A. Giddens. London: Polity Press, 1984.
10Гоффман, И. Представление себя другим в повседневной жизни /И. Гоффман. - М.: КАНОН-ПРЕСС, 2000.
11.Goffman, Е. Gender Advertisements: Studies in the Antropology of Visual Communication /
E. Goffman. - Cambridge, MA: Harvard University Press, 1979.
12.Здравомыслова, Е.А. Гендерный дисплей / Е.А. Здравомыслова, А.А. Темкина // Словарь гендерных терминов / Под ред. А. Денисовой. - М.: Информация XXI век, 2002.
13. Рихтер, Дж. Гендерная идеология и «холодная война» / Дж. Рихтер // Общественные науки и современность. - 1999. - №1. - С.184-191.
14.Беляева, Г.Ф. Политическая активность женщин в России / Г.Ф. Беляева // Вопросы государственного и муниципального управления. - 2008. - №1. - С. 143-164.
15.Palmer, B. Breaking the Political Glass Ceiling: Women and Congressional Elections / B. Palmer, D. Simon. - New York: Routledge, 2008.
16.Сафин Р.Р. Исследование межэтнической интолерантности через образ «чужого»: основные теоретико-методологические подходы /Р.Р. Сафин // Вестник Казан. технол. ун-та. - 2006. - №2. -С.301-306
17.Essed, P. Understanding Everyday Racism: an Interdisciplinary Theory /P. Essed. - London: Sage Publications, 1991.
© К. Н. Ахмадеева - асп. каф. государственного муниципального управления и социологии КГТУ, [email protected].
