CC BY
26УДК 821.512.31
ЖАНРОВЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В ЛИРИКЕ Р. ШОЙМАРДАНОВА
© Булгутова Ирина Владимировна
кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы Бурятского государственного университета Россия, 670000, г. Улан-Удэ, ул. Ранжурова, 6 E-mail: [email protected]
В статье раскрываются особенности литературного процесса Бурятии 1990 - начала 2000-х гг. на примере поэзии Рахмета Шоймарданова. Выявляются роль и значение творчества Р. Шоймарданова как продолжателя лирико-философского направления бурятской поэзии. Определяются жанровые тенденции в творчестве поэта, выявляются созерцательно-медитативное начало и жанровые формы его воплощения - этюды, зарисовки; прослеживается также исповедальное начало. Устанавливается тенденция к рефлексии и размышлению в циклизации философских стихотворений. Новаторство поэта в произведении «Песчаные четки» видится в создании художественной философии автора, связанной с буддизмом. Прослеживаются в развитии основные мотивы, образы и символы лирики Р. Шоймарданова, выявляется ее жанрово-стилевое своеобразие. Ключевые слова: лирика, жанровые тенденции, пейзажная лирика, философская лирика, испове-дальность, рефлексия, медитативность, лирический герой, философская поэма.
GENRE TRENDS IN THE LYRICS BY R. SHOJMARDANOV Irina V. Bulgutova
PhD, A/Professor, Department of Russian and foreign literature, Buryat State University 6 Ranzhurova Str., Ulan-Ude, 670000 Russia
The article shows the specificity of the literary process in Buryatia in the 1990s - early 2000s on example of R. Shoymardanov's poetry. The role and importance of R. Shoymardanov's work for lyrical and phil o-sophical development of the Buryat poetry is shown. Genre trends in the poetry are identified, contemplative and meditative features are detected, confessional origins are defined. The tendency to reflection and meditation is observed in the cyclization of philosophical poems, the poet innovation in «Sand beads» poem have been defined. The role of Buddhist philosophy in the creation of artistic philosophy of the author is displayed. Genre and stylistic specificity of creativity of the poet is identified, basic motifs, images and symbols in the lyrics of R. Shoymardanov are traced.
Keywords: lyrics, genre trends, pastoral poetry, philosophical lyrics, confessional, reflection, meditative, lyrical hero, philosophical poem.
Лирика Рахмета Шоймарданова (1961-2004) занимает особое место литературном процессе Бурятии 90-х гг. ХХ в. Это было время «распада бурятской советской литературы» - такая формулировка была дана В. Ц. Найдаковым в названии его монографии [2], и в возникла настоятельная необходимость в сохранении преемственности, ретрансляции духовного опыта предшествующих десятилетий. Таким звеном, связывающим бурятскую поэзию в единое целое, стало и творчество Р. Шоймарданова, представленное двумя сборниками - «ХYгжэмэй эхин» (Начало музыки) (1990), «Шэлэгдэмэл YДЭшэнYYД» (Избранные вечера) (2004) и рядом публикаций в журнале «Байгал».
Высокая требовательность к своему художественному слову - главная черта личности поэта. Она заявлена в одном из стихотворений: с горечью вспоминая свое детское обещание матери стать богатым сочинителем, поэт понимает, что отступление от него только укрепляет «богатство» его стихов: «Ьулахан бира^й шYлэгни / Уурагташни хахуужан! / ТиимэЬээ улам наринаар / бYхэнee бэдэрнэб» [6, с. 27] (Слабые немощные стихи мои / Пусть в молоке твоем материнском захлебнутся! / Поэтому очень придирчиво / Отбираю каждое слово).
Исследование жанровых тенденций в лирике Р. Шоймарданова позволяет определить те традиции национальной литературы, которые оказались востребованы художником в русле его поисков в кризисное время переоценки ценностей. Творчество поэта в целом можно рассматривать в контексте лирико-философского направления бурятской поэзии, представленного творчеством Д. Улзытуева, Л. Тапхаева, Б. Сыренова. Т. Н. Очирова отмечала в бурятской поэзии «тяготение к малой лирической форме, к бессюжетным зарисовкам, к философичности мышления, сопрягающей различные явления бытия» [3, с. 246]
Вместе с тем следует отметить расширение поэтических горизонтов Шоймарданова, когда неотъемлемой частью его духовного опыта становится русская и мировая поэзия. Чуткость и органичное усвоение различных национальных поэтических моделей объяснимо как биографией поэта, татарина по происхождению, писавшего на бурятском языке, так и происходящими процессами глобализирующегося времени. У поэта имеются лирические посвящения или обращения к бурятским поэтам Д. Улзытуеву - стихотворение «СаИан ороно. Жэнн рунн» [7, с. 66] (Снег идет. Жэнн рунн), Н. Ним-буеву - стихотворение «Нимбуевай аялга» [6, с. 20] (Нимбуевские мотивы), китайскому поэту Ли Бо -стихотворение «Ли Бо Yбгэниие хYлеэжэ» [7, с. 99] (В ожидании Ли Бо). На уровне словесно-образных рядов звучат переклички и аллюзии, обращающие к творчеству русских поэтов, так, в философское стихотворение об осени и жизни человека включен пушкинский текст: «Болдинын алтан намар / Зуун жэлэй зэнхэгэр ольбоёо / Мэндэн яаран^й, Борьёо талаар / зуулжээ, баруулжаа адхана» [6, с. 13] (Болдинская золотая осень /Столетнюю беспредельную стужу, / Не торопясь, в степях Борьёо / на запад и восток рассыпает).
В жанровой картине поэта можно проследить определенную динамику от первого ко второму сборнику, между ними - период художественных поисков автора, пришедшихся на 1990-е гг. Так, во втором сборнике наблюдается тенденция к эпизации - появляются циклы стихотворений и произведения большого объема, приближающиеся к поэме. Большое место занимает философская лирика, вырастающая на основе осмысления поэтом основ природного мира и своей личной судьбы. В стихотворении, открывающем первый сборник «Эхин» (Начало) ставится философская проблема наименования явлений мира и его первотворение мыслится как называние предками вещей с целью утверждения сопричастности языка и природы: «Буга Ьогооной, уЬа ногооной арюун / хэлэн дээрэ нэрлээ бэшэ гу анхан?» [6, с. 3] (Разве не на чистом языке изюбров и маралов, воды и травы было названо всё изначально?).
Лирика поэта - это не просто изображение внешнего мира, а почти всегда повод для самопознания лирического героя, иногда это разговор с самим собой, в котором созерцание природы - исток вдохновения: «Али хуушанай аялгын амта / Хэлэн дээрээ мэдэрэн, / hYниие дууЬан хуур дархала...» [6, с. 5] (Мастери хуур в завершении ночи, / на языке своем воспроизводящий / вкус звуков старины). Символическое значение хуура как образа творческого вдохновения традиционно для бурятской культуры в целом.
В пейзажной лирике Шоймарданова чаще всего звучит голос лирического героя - наблюдателя, напряженно пытающегося разгадать тайны природы и бытия. Лирический герой выделен из природного мира как субъект: «МYнeeдэр - далайн эзэнби. / Уунаб Байгалай амтан уЬа» [6, с. 6] (Сегодня - я хозяин моря. / Пью вкусную воду Байкала). Лирический герой осознает свое одиночество в этом мире, свою выделенность и обособленность, и это становится одной из поэтических тем творчества: <^бгэн даяанша мэтэлби досоогоо - / хэншье ЗYгeeр мэдэхэ^й». [6, с.6] (Я как старик-отшельник внутри себя - / И никто этого не знает). Индивидуально-личностное восприятие природного мира проявляется и в понимании невозможности гармонического слияния с природой, когда на берегу моря шум волн только утомляет и вызывает сердечную боль. Не случайно в лирике Р. Шоймарданова возникает исповедальное начало, которое приобретает такие формы выражения, как разговор с адресатом, воспоминание и другие.
Этапным моментом в творческом самопознании становится для поэта мысленный разговор с матерью, и такие стихотворения пишутся на протяжении всего творческого пути: «Дэлхэй дээрэ тYрэ-лее олоо^й / тYмэнэй тYлee; / хаягдаhан худаг, хадагдаhан гэрэй / эзэдэйнь тYлee - / ооглоноб: /эжы!.. эжы-ы!.. эжы-ы-ы!.. / Хайрлаха эльгыеш абЬандаа / халаглан... баясан...» [6, с. 40] (За тысячи тех, кто не нашел перерождения на земле, / за хозяев забитых колодцев, заколоченных домов / зову: / Мама! Мама-а!.. Мама-а-а!.. / Унаследовав твое сочувствующее сердце (буквально - печень) / с сожалением. с радостью).
Ощущение генетической сопричастности судьбе народа через призму личного воспоминания предстает в стихотворении «ТYрэл нютагаа дурсалга» (Воспоминание о родном крае), в котором бабушка с плачем поет внукам о родных волжских берегах, откуда приехали татарские переселенцы в Сибирь: «0eрымни нюдэд Борьёо талын / Ьалхи^аа ганса уЬатаа^й юм» [6, с. 12] (И в моих собственных глазах слезы / не только от ветров Борьёо). Автор в данном случае называет только чувства, создав поле для подтекста, что вполне соответствует жанровым канонам восточной поэтики. Тема лирического самопознания героя раскрывается и в философских размышлениях: «^хэн Yхэтэрeeл / энээхэн нэрэеэ шэрэхэ болооб - / торгон самса, / hарьмай дэгэл мэтээр» [6, с. 43] (До самой смерти / придется тащить свое имя, / как одежду из шелка, / как дэгэл из кожи». Тема бренности человеческой жизни раскрывается с помощью сравнений, приобретающих глубоко символический смысл.
В лирике Шоймарданова можно проследить совмещение двух жанровых начал: с одной стороны, созерцательно-медитативного начала, идущего от традиций бурятской поэзии и выражающегося в сосредоточенности на малом и концентрации поэтического взгляда, с другой - напряженной рефлексии и самоанализа, размышления, исследования и поиска, идущего к исповедальности, т. е. черт, характерных больше для лирических жанров, сформированных в западной культуре. Созерцательно-медитативное начало обусловливает внешнее авторское безучастие в происходящем, таковы жанры этюдов: «Хоёр этюд» (Два этюда) [6, а 17], зарисовок: «Зурагууд» (Рисунки) [6, с. 41]. Характерно такое начало для небольших по объему стихотворений, которые, например, запечатлевают городской пейзаж, так, одном из них черным голубям города уподобляются белые голубки - и все они горожане [6, с. 28-29], или же стихотворение «Хотын шYлэглэл» [6, с. 30-31] (Городское сочинение), в котором начало весны фиксируется в приметах городского быта.
Созерцательность всегда предполагает растворение лирического субъекта в воспринимаемом им материале жизни, исчезновение границ между «я» и «не-я», отсюда в восточной поэтике главенствует невыделенность «я» из мира природы или же «спрятанность» лирического «я». В творчестве Шой-марданова происходит совмещение различных поэтических установок. Даже когда происходит растворение лирического героя в окружающем мире, это скорее осознанный прием. Так, в стихотворении «Соростодо» [6, с. 14] (В Соросте) лирический герой, ощущая свое право говорить от лица всех, задумывается о своем поэтическом призвании, о том, будут ли понятны его стихи всем. В другом стихотворении, обращаясь к любимой, лирический герой предполагает, что, если она обратится в звезды, снег, дождь, грозу, листья, он тоже станет неотъемлемой частичкой этих явлений [6, с. 2324]. В любовной лирике выражены глубоко личные, интимные переживания поэта, ее основа - правда лично выстраданного, индивидуального опыта души. Медитативное начало, ставшее традиционным для бурятской поэзии, претворяется в авторской метафоре - именно она начинает выполнять функцию организации поэтической мысли. «Шуhанайм орондо - / намарай болор агаар / нарин бYДYYн hудаhаарни / шудхажал байлай» [2, с.16] (Вместо крови / осенний стеклянный воздух / по всем моим венам / струится).
В творчестве Шоймарданова поэзия внутреннего «я» является основой для открытия и постижения внешнего мира, все внешнее проверяется в его соотношении с внутренним, правдой личного чувства, а лирическое «я» предстает как взгляд, как личная судьба и ее осознание. Одиночество поэта, формировавшего на перепутье 1990-х гг., невозможность найти опору во внешнем мире, видимо, и определили направление его поисков как самопознание и углубление в мир культуры. С. Ж. Балда-нов, говоря о развитии литературы в этот период, отмечал: «На состояние и развитие современного литературного процесса продолжают отрицательно влиять, в первую очередь, последствия социальных потрясений, рынка, общего духовно-нравственного и материально-финансового распада. Как известно, в предыдущем периоде развития литературы (1985-1995 гг.) творчество писателей Бурятии заметно истощилось, измельчало, оскудело по сравнению с бурным его проявлением в 50-70-х и в первой половине 80-х годов» [1, с. 88]. В этих условиях Р. Шоймарданов остается верным своему призванию художника.
Созерцательно-медитативное начало, выражающееся в концентрации поэтического взгляда в ключевой метафоре малой лирической формы, во втором сборнике поэта «Избранные вечера» совмещается с тенденцией к развернутому размышлению, углубленному самоанализу и рефлексии. В жанровом отношении это выразилось в выстраивании тематических циклов. В первый из них «Сэ-дьхэлэй зурхай» (Астрология судьбы) входят 8 стихотворений: «Гал» (Огонь), «Модон» (Дерево), «Шорой» (Земля), <^мэр» (Железо), «Уhан» (Вода), «Огторгой» (Небо), «Уула» (Гора), «Агаар» (Воздух). Это образцы философской лирики, в которых раскрываются вечные основы человеческого бытия: «Модон Yлгыhee - / модон хуурсаг руу.../ МYхэреэн дэлхэйн / мYнхэ табилан...» [7, с. 9] (Из деревянной колыбели - / в деревянный ящик. / Круглой земли / вечное предопределение.) Поэт создает свою онтологию, обращаясь к первостихиям и постоянным основам природного мира.
Произведение «Элhэн эрхи» (Песчаные чётки), скорее, можно назвать философской поэмой - это новаторское по форме и содержанию авторское размышление и осознание буддийской концепции человеческой жизни. Песчаные четки - образ бренности бытия, каждый момент перебирания четок символически обозначен в произведении строфой: начинается с одностишия, затем следует двустишие, трехстишие, четверостишие и так далее - вплоть до финального 26-стишия. Можно также сравнить построение произведения не только с перебиранием четок, но и с шагами на духовном пути человека: поэтическая мысль оформляется в разных строфах по принципу нарастания - шаг за шагом прибавляется один стих, претворяясь в идею последовательного усвоения опыта прожитой жизни.
Образ четок задает в начале идею вечного круга и возвращения как «гороо» - хождения вокруг дацана. Эта мысль обозначается на строфическом уровне: второй стих второй строфы становится первым стихом последующего трехстишия. Заключительный стих трехстишия повторяется в качестве первого стиха последующего четверостишия. Таким образом, повторяется «стык» между строфами, в чем выражается сам момент прокручивания бусины на четках, и окончание поэтической мысли каждый раз становится началом новой. Подобное явление наблюдалось в традиционной японской поэзии, в жанре «рэнга» (сцепленные строфы): учитель с учениками составлял цепь пятистищий, причем каждый последующий сочинитель тематически продолжал финальные строки предыдущего стихотворения.
В следующих строфах «Песчаных четок» развиваются буддийские идеи жизни как тени и сна. <^е саг шинии зуудэндэ ороо Ьэн гу, / Yе саг шамайе зуудэндээ Yзee hэн ty?» [7, с. 19] (Время вошло в твои сны / Или же ты приснился времени?). Здесь возникает аллюзия с рассуждением из литературы даосизма, в частности из «Чжуан-цзы»: «Чжоу ли снилось, что он - бабочка, или бабочке снится, что она - Чжоу» [4, с. 322] Песчаные четки становятся символическим обозначением как мгновений человеческой жизни, так и многочисленных перерождений на земле: «^шуухэн агшануудай элhэн эрхи татажа, / урда, одоо, удаадахи тYрэлee урилан» [7, с. 19] (Перебирая кратких мгновений песчаные четки, / чередуя прежнее, настоящее, будущее рождение). Идея мига, мгновения как вспышки истины из дзэн-буддизма реализуется в образе жизни: «Агшан бYри мYндэлнэ энэ асуудал. / Агшан бYри сагай ума^аа турэнэш. / Агшан бYри ухэлэй Yмэнэ зогсонош» [7, с. 20] (Мгновенье - рождается этот вопрос. / В мгновенье рождаешься из матрицы времени. / Мгновенье - и стоишь перед смертью). Образ сансары тоже становится ключевым в размышлениях поэта, в его переживании и осознании страдания земного пути. Символом жизни человека становится также образ лампады - зулы: «наЬанайш зулын дэгдэЬэн галай YЗYYPтэ - / нарата дэлхэйн, одото сансарай амин» [7, с. 20] (В лампаде жизни твоей кончик пламени раздувает - / дыхание солнечной земли, звездной сансары).
Поэт ощущает сострадание ко всем жившим и живущим - так глубока мера и его земного страдания. Поэтическое творчество осмысливается в этом философском произведении через образы слов и письмен в космическом масштабе: «Тэнгэриин ЗYЙдэл магад болоод, дээрэшни толорно / тYмэн адуу-дай гээжэрх^эн шэжэр мYнгэн таханууд - туухын эхиндэ бэшэгдэЬэн балай таамаг YЗЭГYYД» [7, с. 31] (Возможно, став Млечным Путем, сияют надо тобой / потерянные тысячью коней серебряные подковы - / написанные в начале истории таинственные буквы). Философская поэма Шоймарданова перекликается с мотивами цикла «ХYнэй наИан» (Жизнь человека) Д. Улзытуева, где осознание жизни и смерти человека происходит в связи с космосом, в космических масштабах. Связь двух поэтов очевидна: «В беспристрастном взгляде на мир, в осознании горечи бытия - традиции улзытуевской лирики» [5, с. 125].
Буддийский символ зулы (лампады) становится в лирике поэта и обозначением времени, так, цикл стихотворений о двенадцати месяцах назван «Арбан хоёр зула» (Двенадцать лампад). Сами же стихотворения вырастают на основе поэтического пересоздания быта, природы, обыденной жизни, очень часто они построены в форме обращения как разговор о времени своей жизни с близкими и любимыми людьми. К философской лирике относится и цикл «Табан худаг» (Пять колодцев), во вступительном стихотворении объясняется легенда о небесной воде. В первом символическом колодце лирический герой оставил весну своей жизни - пору детства и юности, во втором - лето жизни, в третьем -осень, в четвертом - плачет зима поэта. Мифологический календарный цикл из четырех времен года дополняется пятым колодцем - это сосуд сердца поэта, вбирающий всю его жизнь и дарящий людям драгоценную влагу.
Таким образом, творчество Р. Шоймарданова продолжает и развивает на новом историческом этапе традиции бурятской философской лирики, углубляя и дополняя ее. Образцы пейзажной и любовной лирики поэта обнаруживают тягу к рефлексии, философскому обобщению личного духовного опыта. Его философская лирика оформилась не только в малых жанровых формах, но и в циклах, а также в новаторской по форме и содержанию философской поэме «Песчаные четки».
Литература
1. Балданов С. Ж. Бурятская литература сегодня: состояние, проблемы, перспективы // Вершины. 2000. № 1. - С. 88-106.
2. Найдаков В. Ц. Становление, развитие и распад бурятской советской литературы (1917-1995). - Улан-Удэ, 1996. - 106 с.
3. Очирова Т. Н. Жанрово-стилевые искания в современной бурятской поэзии и фольклор // Взаимодействие литератур народов Сибири и Дальнего Востока. - Новосибирск, 1981. - С. 244-253.
4. Поэзия и проза древнего Востока. - М., 1973. - 736 с.
5. Фролова И. В. Бурятская лирика: традиция и современность // Бурятская литература в условиях современного социокультурного контекста. - Улан-Удэ, 2006. - С. 121-126.
6. Шоймарданов Р. ХYгжэмэй эхин. - Улаан^дэ, 1990. - 48 с.
7. Шоймарданов Р. Шэлэгдэмэл YДЭшэнYYД. - Улаан-Удэ, 2004. - 106 с.
References
1. Baldanov S. Zh. Buryatskaya literatura segodnya: sostoyanie, problemy, perspektivy [Buryat literature today: condition, problems and prospects]. Vershiny- The vertices. 2000. No 1. Pp. 88-106.
2. Najdakov V. Ts. Stanovlenie, razvitie i raspad buryatskoj sovetskoj literatury (1917-1995) [Formation, development and decay of the Buryat Soviet literature (1917-1995)]. Ulan-Ude, 1996. 106 p.
3. Ochirova T. N. Zhanrovo-stilevye iskaniya v sovremennoj buryatskoj poezii i folklore [Genre and style search-ings in modern Buryat poetry and folklore]. Vzaimodeistvie literatur narodov Sibiri i Dal'nego Vostoka - Interaction literatures of the peoples of Siberia and the Far East. Novosibirsk, 1981. Pp. 244-253.
4. Poeziya iproza drevnego Vostoka [Poetry and Prose of the ancient East]. Moskow, 1973. 736 p.
5. Frolova I. V. Buryatskaya lirika: traditsiya i sovremennost' [Buryat lyrics: tradition and modernity]. Buryatskaya literatura v usloviyakh sovremennogo sotsioculturnogo conteksta -Buryat literature in today's of socio-cultural context. Ulan-Ude, 2006. Pp. 121-126.
6. Shoimardanov R. ХYгжэмэй эхин. Улаан-Удэ, 1990. 48 р. (Buryat.)
7. Shoimardanov R. Шэлэгдэмэл YДЭшэнYYД. Улаан-Удэ, 2004. 106 р. (Buryat.)
