CC BY
20УДК 882-31 Павлов. 08
Жанровые особенности повестей Н.Ф. Павлова Т.Н. Пашаева
Дагестанский государственный университет
Вспомним высказывание Белинского о повестях Павлова: «Все «Три повести» г. Павлова ознаменованы одним общим характером, и только их содержание придает им чрезвычайное наружное несходство» [1, с. 280].
Этот их общий характер - романтизм, который осваивает в прозе 30-х годов новый, современный материал, новые жизненные пласты, что становится возможным благодаря противоречивому сочетанию в русском романтизме двух тенденций - «интереса к реальности во всех многообразиях» и направление художественных исканий в сферу духовного [2, с. 87].
Важно также отметить, что эти особенности русской прозы 30-х годов отчетливо выразились уже в романтической поэме. Она и сыграла «ведущую конструктивную роль» в ее образовании [3, с. 308 - 309].
1. «Сила поэмы была в том, - пишет Ю. Манн, - что, не ограничиваясь каким-либо статичным переживанием, она демонстрировала судьбу персонажа, проходившего через... обязательную последовательность стадий - от первоначального «мира» и гармонических отношений с окружающими через столкновения и ссоры, через разочарование. к наиболее резким формам конфликта, выражающимся иногда в преступлениях, почти всегда в разрыве со средой, бегстве или изгнании» [3, с. 308 - 309].
Сюжетное ядро повестей Павлова составляет конфликт героев со светской средой. Но не во всех произведениях этот конфликт выражен одинаково.
В «Именинах», «Ятагане» и отчасти в «Миллионе» (цикл «Три повести») разочарование героев связано не с любовью или изменой друга, а, прежде всего, с их социальным статусом. Поэтому Шевырев и имел основание назвать их «светскими». И крепостной музыкант-офицер, и Бронин, и даже Г. были бы счастливы, если бы не их социальный статус. Но и он интересует автора только с психологической стороны. Герои как бы ставятся в некие социальные рамки, не зависящие от их воли обстоятельства и, таким образом, проверяются общечеловеческие ценности - любовь, природа, красота, искусство - ситуация, обратная психологическому приему «испытания» любви Тургенева.
Александра, казалось, любящая музыканта, падает в обморок, узнав, что он крепостной; княжна не может выйти замуж за солдата, которого любила, когда он был корнетом, а Г. устраивает эксперимент для Софьи, и она не выдерживает испытание миллионом. Социальная зависимость человека настолько сильна, что ей в этом мире подчиняется все. Лишь музыка, природа да материнская любовь способны разрушить эти границы.
В повестях «Маскарад» и «Аукцион» основной конфликт не носит социальный характер. Все его герои - светские люди. Левин разочарован однообразием светской жизни, его, так же, как и Онегина, одолевает хандра, но в конечном итоге читателю трудно разобраться в мотивах его «отчужде-
ния». Как и во многих русских романтических поэмах, герой дважды переживает «отчуждение». Читатель застает его в тот момент, когда он, потеряв любимую женщину (она умирает от чахотки), еще и разочаровывается в ней (обнаруживает письмо, свидетельствующее об измене). Но Павлова здесь интересуют не мотивировки поступков героя, а психологические оттенки всех его переживаний, передающихся автором очень подробно, многословно. Описательность - важное свойство повестей Павлова: психология героя дается не через поступки, а при помощи авторских комментариев, очень длинных и детальных. «Его повести не любят разговоров, а совершаются более в описаниях. Он не заставляет говорить свои действующие лица, он сам говорит за них, следя их поступки и движения», - пишет критик «Московского наблюдателя» Шевырев [4, с. 177].
Интересна композиция повестей, которая традиционно близка к романтическим поэмам. В «Именинах», например, друг на друга нанизываются три повествования от 1 лица (3 рассказчика) примерно таким образом: центр повествования - рассказ офицера, бывшего крепостного, музыканта о себе, помещенный в рукопись г. N. В свою очередь история господина N. передается его другом, рассказчиком-повествователем, исследующим тему семейного счастья. Эта форма не является чем-то новым в русском романтическом произведении. Такое построение создает ощущение правдоподобия, движения к вечно далекой истине. Создается впечатление многократности происходящего, одна судьба поясняет другую1. Причем отстраненность автора от рассказываемого, многократная удаленность его от героев, письменные свидетельства того, что это им не придумано, придают повести еще больше правдоподобия (такой прием используется и авторами русской романтической поэмы, которые часто даже называют свои поэмы повестями: «Кавказская повесть», «Восточная повесть», «Киевская повесть» и т. д.).
Всем повестям Павлова свойственна новеллистичность. Степанов отмечал (правда, не развивая эту тему), что Павлов «оказался создателем той психологической новеллы, которая не удавалась русским прозаикам (за исключением полностью не познанного тогда Пушкина) [4, с. 173]. Об этом же говорят и современники писателя: «Весь драматизм повестей у Павлова обычно сосредоточивается на конце и является в неожиданности развязки» [4, с. 177]. В «Именинах» неожиданный поворот развития событий необходим для раскрытия тайны второго сюжета (жена N оказывается той Алек-сандриной, которую любил крепостной музыкант, теперь офицер). Внимание от центральной коллизии (история офицера-музыканта) переключается на историю семьи N. В таком неожиданном финале сталкиваются две судьбы: оба героя несчастны, но каждый по-разному: офицер (он же бывший крепостной) - в силу своей социальной ущербности, господин N разочарован в своей жене. Причем сила «отчуждения» того и другого уравнивается. А дуэль и вовсе сводит на нет социальную коллизию.
В «Аукционе», высоко оцененном Пушкиным [5, с. 40], неожидан-
1 Так Ю. Манн определяет связь всех компонентов «Русских ночей» В. Одоевского // Манн Ю. Русская философская эстетика (1820-1830-е годы). - М., 1969.
ность финала носит анекдотический характер. Это типичная новелла, в которой (по пушкинскому типу) «ничего не происходит». Все романтические страсти (мщение героя) растрачены впустую: княгиня даже не заметила его стараний. Такой финал призван столкнуть необычную романтическую красоту княгини, внешнее сходство с ситуацией Татьяны Лариной (когда рано утром к ней в кабинет является Онегин и застает ее в неглиже) - с внутренней ничтожностью, пошлостью и пустотой светской женщины. Павлов заставляет читателя при помощи романтических штампов ожидать необычного: камин похож «на очаг какого-нибудь колдуна», «магические лучи прокрадывались к картинам», «бунтующее самолюбие», «мучит лихорадка оскорбленного самолюбия» и т. д. [6, с. 30]. В портрете и героя, и героини претензии на высокие страсти, которые оказываются ложными.
Два обрамления: 1) «А я на аукцион», - сказал ее муж, встретившись в передней с Т.» и «А я с аукциона», - сказал ему князь, встретившись опять в передней» [6, с. 32 - 33]; 2) «Княгиня была хороша, очень хороша!.. я отвернулся от нее: я подвержен бессоницам», - пишет автор до начала событий. И после финала: «она была милее обыкновенного, она была вечером лучше, чем утром. Я отвернулся от нее. я подвержен бессоницам» - также призваны подчеркнуть точку зрения автора. Ничего не произошло в свете, все лишь форма. Только в финале эта фраза звучит иронически.
Пожалуй, «Аукцион» - самая совершенная в художественном отношении повесть Павлова. Она не обременена никакими дополнительными сюжетами. Неожиданный финал выявляет психологию светского общества -ничтожного и пустого.
«Ятаган» по жанру близок романтической мелодраме. Неожиданный поворот сюжета меняет жизнь Бронина полностью, собственно этот неожиданный поворот и является завязкой событий. Он нужен автору для того, чтобы испытать своих героев, заставить проявить себя: корнет впервые остро осознает чувство социальной униженности, - «душа моя присмирела в этом мундире» [6, с. 67]. Княжна готова на все, кроме «как отдать руку» [6, с. 64], а полковник, вообще-то добрый человек, оказывается способным воспользоваться своей властью над другим.
Каждая глава «Ятагана» заканчивается неожиданно, переломным моментом в развитии событий, образуя тем самым новую завязку. Поэтому действие развивается не эпически последовательно (хотя субъект повествования здесь один - автор), а прерывисто. Выбираются лишь вершинные события из жизни героя, что соответствует форме любой романтической поэмы, да и по структуре напоминает ее. Ведь романтическая поэма в своем типическом варианте (например, «Войнаровский» Рылеева) построена на взаимодействии текстов различного характера: эпиграфа, посвящения, предисловия, исторических справок, основной части поэм и примечаний» [3, с. 309].
В повести Павлова мы наблюдаем то же построение. Подзаголовок («Domestic facta»); посвящение Чичерину П.В.; эпиграф к каждой повести, но, в отличие от авторов лиро-эпического жанра, проза позволяла многое выразить прямо, не прибегая к инотекстам. Так, эпиграф к третьей повести прямо указывает на виновника всех несчастий - на ятаган.
«Двойная ошибка» - произведение, из которого выписан эпиграф. Эпилог, завершая повесть Павлова, вновь возвращает нас к мотиву ятагана. В самом тексте несколько раз повторяются зловещие признаки, связанные с материнским подарком. Но на самом деле этот символ оказывается лишь данью романтической моде, формой, которая может привлечь внимание читателя, заинтересовать его. Мощный социально-психологический пласт, строгая мотивация всех поступков героев, не вызывающая сомнений, так как высказана прямо, через авторское слово, не оставляют читателю никаких сомнений. И это уже очень важное отличие повестей Павлова от романтических поэм.
«Новые повести», на наш взгляд, шаг вперед по сравнению с первым циклом Павлова (несмотря на их острую социально-сатирическую направленность). И это выражается даже внешне. Автор максимально стремится к правдоподобию, для чего вводит точное время и место действия. Подзаголовок «Не испытуй сердца человеческого» относится ко всему циклу и объединяет его в единое целое. Хронологическая приуроченность, современная тематика, интерес к бытовым подробностям сближают повесть с жизнью. С той «поэзией жизни», о которой писал Белинский, а Павлов, так же, как и многие его современники, искал в светском обществе. И, тем не менее, стремление к подлинности изображаемого, подчеркивание невымышленно-сти, отличают «Новые повести». Им свойственно более последовательное, эпическое изображение событий, но автор берет не только вершинные моменты из жизни героя, он подробно описывает сцены, предшествующее кульминационному моменту. Причем эти кульминации совпадают с неожиданным финалом. Собственно, весь рассказ написан для этой концовки, переворачивающей все наши представления о героях.
«Маскарад» начинается с указания даты: «В первых числах прошлого января... в одиннадцать часов вечера...» А поскольку год издания повести - 1835, то действие происходит в 1834 году, когда проводились маскарады, в которых участвовали и высокопоставленные особы, и Лермонтов, и сам Павлов. Место действия - Москва. В повести два сюжета и, хотя история Левина, переданная врачом, как будто бы составляет ее ядро, все же основной, обрамляющий ее рассказ связан с графиней. Конфликт Левина со средой дан в романтических традициях: непонятна причина его разочарований, отсутствуют четкие и ясные мотивировки «отчуждения», переживания глобальны и не соответствуют причинам. Тайны, колдуньи, наперсник - врач и пр. - дань романтизму - не находят продолжения и развития ни в одном сюжете.
Более интересным представляется сюжет о графине, напоминающий
и и и А гр и 1
своей неожиданной развязкой «Аукцион». Такой финал меняет читательское восприятие. Это уже не романтическая героиня, какой она казалась на протяжении всей повести, а пародия на нее. Причем игра автора с читателем заключается в том, что и портрет графини («драгоценный камень.» и т. д.), и тайна, окружающая ее (то маска, то колдунья), внешняя значительность и претензии на глубокие чувства, доктор, не смеющий ей противиться, - все призвано заинтересовать, все обещает что-то необычное. Внешний блеск, влюбленность графини, удивительный бал, описание зала, странных
темных комнат - обрисованы тщательно, любовно, подробно. Описания иногда даже вытесняют героев, тем более, что между графиней и средой никакого конфликта нет. Но тем неожиданнее завершение: все эти обещания особенного не сбываются. За этим блеском - пустота. Выслушав драматическую историю Левина, графиня равнодушно замечает: «У него, должно быть, чахотка».
Таким образом, форма «рассказ в рассказе» (а на этот раз история Левина как бы вводится в эпически спокойное размеренное повествование о светской женщине на маскараде) призвана подчеркнуть драму Левина, обреченного жить в пошлом, равнодушном и жестоком свете, с одной стороны. С другой стороны же - определить суть этого общества, в котором и красота, и любовь, и дружба - только игра, способ провести время. Символическое название - «Маскарад» подтверждает тему театра. «Разжалованный временем из актеров в зрители», - пишет автор об одном из персонажей. Афористичность стиля напоминает лермонтовскую (например: «Кто ничего уже не ждет, тот любит доказывать себе, что всякое ожидание - суета, вздор и т. д.), как и мотив игры, сцены.
Таким образом, психологичность и в этой повести-новелле достигается двумя путями: 1) столкновением внешнего обещания глубины, драмы и неожиданного равнодушия, пустоты; 2) при помощи описания внутреннего состояния героев автором (т. н. «описательная психологичность»). Но следует отметить, что в «Маскараде» применяется еще прием, позже активно используемый Л.Н. Толстым. За бесконечными описаниями вдруг мелькнет какая-то деталь, которая может, повторяясь, дать внимательному читателю ключ к анализу героя: «Однако же ничто в ней, кроме девственных красок наряда, не напоминало невинного утра.» Тщательно и подробно описывает автор свою блистательную графиню. Но вдруг в это описание врывается диссонанс: «Ее главную красоту составляли блестящие глаза. Вечно в искрах, вечно в лучах, они не давали возможности вглядеться в их цвет. У нас на севере блестящие глаза вероломнее тусклых - .это обман, искушение.» [7, с. 184].
При всех бесконечных комментариях, Павлов, тем не менее, умеет сохранить тайну души своих героев. Жена Левина так и остается загадкой для читателя. Автор как бы сохраняет позицию «внешнего наблюдателя», тем более, что историю Левина рассказывает доктор, действительно и не могущий занимать иную позицию, он - человек со стороны. Только через внешние детали мы можем догадаться о том, что же скрывается за внешней оболочкой: любила ли она все еще другого человека или раскаялась в своем «преступлении»? По крайней мере, удалив все причины для измены жены (семейная гармония, обожание друг друга, налаженный, но нескучный быт, доверие друг к другу), Павлов удивляет читателя неожиданной развязкой. (Таким образом, их в повести оказывается две: связанные с сюжетной линией Левина и графини). Душа человека в конечном итоге тайна. И дело здесь вовсе не в том, что писатель разоблачает нравы светского общества. Он изображает драму двух любящих друг друга людей: «. покуда есть еще в сердце страх, самолюбие, гордость, покуда есть еще доброе желание сберечь кого-нибудь от раздирающего чувства, помиловать от своей убийст-
венной тайны», она сжигала письма... Робость ли преступления, которое в жизни не боится себя, а у гроба трусит памяти по себе, величие ли добродетели...», - ответа на эти вопросы так и нет.
«Демон» по своему жанру тоже близок социально-психологической повести. Это произведение - яркое свидетельство того, как формировалось в 30-е годы новое литературное направление.
Построенная по всем правилам романтизма, эта новелла включала в
себя совершенно не романтическое содержание. Абсолютно новая тема,
внимание к низменной стороне жизни, маленький, незаметный герой, мечи и т т и и
тающий, однако, и стремящийся к идеалу. Но этот «второй», идеальный мир - не экзотические страны, не сны - галлюцинации и не любовь.
Основной конфликт героя со средой носит как будто ярко выраженный социальный характер. С одной стороны, здесь явственно видна близость к ситуации гоголевской «Шинели» (написанной в 1842 году - на три года позже), с другой стороны, маленький чиновник Павлова близок Макару Девушкину Достоевского. У всех есть идеал: Акакий Акакиевич мечтает о шинели, Девушкин - о Вареньке, а герой Павлова - о богатстве и «Анне на шее». Ю. Манн пишет об «идее» Акакия Акакиевича: «Привести в такое близкое соприкосновение высокое и трансцендентальное с прозаическим и повседневным, заместить идею Атлантиды «вечной идеей будущей шинели» на толстой вате, а фигуру «истинного музыканта» - фигурой титулярного советника - это значит создать такую глубокую ситуацию, которую до конца не исчерпать никакими словами.» [7, с. 399].
Точно так же и Павлов совмещает высокий романтический слог с обыкновенной и в общем-то пошлой мечтой. Но читателю-то содержание идеи героя становится известно лишь только в последних главах. «Буря души», «игрушка. воображения», «незаконный плод его ночи», «таинственный пакет», «в таком положении находились богатыри перед очарованными замками.» и т. д. - все это находится в противоречии с «натуралистически заземленной, простой, неидеальной основой» [7, с. 399]. И все же павловский «Демон» не стал поворотным моментом в литературе 30 - 40-х годов.
«Любовь к жене, сила воли или алчность воображения», - вот то, что двигало Андреем Ивановичем. «Маленький» чиновник, умеющий пользоваться человеческими слабостями, поставивший перед собой наполеоновскую цель [6, с. 136 - 137], на самом деле оказался не Демоном (« он проносился по зеркалу тротуаров, как дух.» [6, с. 135], а мелким пошлым человечком, всего лишь продавшим свою жену богатому генералу1.
С другой стороны, тема бунта «маленького» человека, амбиции и ощущение унижения («Он так и кипел неуважением», - почему жене его не проехать бы в таком же экипаже, когда его жена не в пример лучше той, которая сидит там?» [6, с. 128] делают его близким Девушкину («Бедные люди»): «Отчего вы, Варенька, такая несчастная? ... да чем же вы-то хуже их всех?.. Ездили бы и вы в карете такой же. Взгляда благосклонного вашего
1 Но эта пушкинская тема в таком варианте тогда была не очень актуальна. Позже, в 60-е годы, ее разовьет в полной мере Ф.М. Достоевский.
генералы ловили бы. ходили бы вы не в холстинковом ветхом платьице, а в шелку да в золоте.» Сходство очевидно, но оно внешнее. Для героя Достоевского главное - это, чтобы в нем человека видели, он гордится тем, что работает, «я необходим», пусть я «крыса», «да крыса-то пользу приносит», -пишет Макар Девушкин. Его жизнь «слаще навеки» сделалась, «дух воскрес», оттого, что его превосходительство «руку. недостойную пожать изволили». Андрей Ивановичу же уважения не нужно, он выдержит любые унижения, так как презирает «начальника» и твердо решился достигнуть цели.
Сцена в приемной у высокопоставленного чиновника буквально повторяет гоголевскую.
Гоголь: «Приемы и обычаи значительного лица были солидны и величественны, но не многосложны.»; «Строгость, строгость и - строгость, -говаривал он обыкновенно. Обыкновенный разговор его с низшими отзывался строгостью и состоял почти из трех фраз: «Как вы смеете? Знаете ли вы, с кем говорите? Понимаете ли, кто стоит перед вами?»; «Впрочем, он был в душе добрый человек.»; «Акакий Акакиевич уже заблаговременно почувствовал надлежащую робость, несколько смутился.» («Шинель»).
Павлов: «Хозяин кабинета писал стоя. Присутствие нового лица не обеспокоило его. Он продолжал писать. Андрей Иванович бледнел. Час от часу становилось страшнее. - Да что ты? Откуда ты? С чего взял? -вскрикнул начальник. .Вон! - закричал начальник полным голосом. Утомленный продолжительным терпеньем, он, наконец, вышел из себя, дал себе волю.».
И там, и здесь ирония автора по отношению к «значительному лицу» очевидна. Если Достоевский изобразил «как бы маленький бунт самого героя против заочного овнешняющего и завершающего подхода литературы к «маленькому человеку» [8, с. 67], то Павлов видит третий путь - он показывает, как этот «маленький человек» пытается любым способом выбраться из своей бедности: «.был бы ум - деньги будут», - вот его поговорка теперь. Андрей Иванович явно поступил «на вакансию какого-нибудь дьявола». И имя этому дьяволу древнее - выслуживание, угодничество, продажность. Изворотливость и предприимчивость героя предвосхищают чичиковский прагматизм, а стиль последней главы - краткой, лаконичной, из которой читатель узнает о переменах в жизни героя, напоминает чеховскую «Анну на шее».
Особо необходимо выделить в «Демоне» образ Петербурга. Противопоставление двух миров достигло здесь большой психологической правды. Мир труда, постоянного отказа от лучшего: от хорошей еды, от удовольствий - и мир безделья, роскоши, привязанности к «вещественности, ко всему искусственному.» [6, с. 150]. Петербург Павлова - это город социальных противоречий, где есть «Петербургская сторона», но есть и Невский проспект, и Тверская. «Петербург просыпался весело», «Петербург бодрствовал», «Петербург служил», «Петербург ел уже», - пишет писатель о городе, как о человеке (что соответствует стилю и Гоголя). Его «Северная Пальмира» - это тоже город меркантильный, чиновничий. «Важные люди» в приемной у генерала, так же, как и в описаниях Гоголя, принимали другой вид: «в таких смутных обстоятельствах легко ошибиться и принять камердинера
за чиновника, а чиновника за камердинера» [6, с. 141]. И все же Павлов не достигает того эффекта, который вызывает Гоголь. Описания его не имеют обобщающего смысла, в них нет «парадокса» гоголевского творчества: «тонкости совмещения морально-нравственного и общечеловеческого аспектов» [7, с. 390]. Перед нами новелла с очень остроумным неожиданным финалом, в котором герой достиг желанного «идеала». Никаких других выводов «сверх» из этого сюжета сделать невозможно. «Ирония Гоголя так глубока, что, заглядывая в нее, испытываешь нечто вроде головокружения» [7, с. 390]. Ирония же Павлова предельна и понятна. И если «центральный персонаж гоголевской повести - в отношении структуры характера - строится на переосмыслении романтического материала1, то у Павлова это остается приемом. Вот почему о Гоголе Белинский мог сказать: «Ему дался не пошлый человек, а человек вообще, как он есть». А о Павлове лишь: «талант г. Павлова подает лестные надежды, но его развитие и степень силы теперь еще вопрос, который решат будущие его произведения» [1, с. 292, 283].
«Миллион», несмотря на обилие романтических штампов, «нарочитую изысканность выражений, словесный орнаментализм» [9, с. 34], обилие афоризмов и метафор, тем не менее, более всего близок по стилю к натуральной школе. Хотя, к диалогу, свойственному этому направлению, Павлов пока еще не прибегает, а «характер персонажей. раскрывается обычно в рассказе о них автора.» [9, с. 34], - все же, на наш взгляд, не «Три повести», а «Демон» и «Миллион» во многом предвосхищают открытия этой школы [10, с. 19].
В последней повести повествование течет плавно во времени, здесь одна сюжетная линия, не осложненная никакой другой темой, события развиваются очень медленно за счет многих авторских описаний, комментариев и выводов. Кроме этого, в текст вводится «отрывок из его жизни» - биографический очерк о главном герое Г., его предыстория. Важным оказывается социальное положение, воспитание, образ жизни, образование. Влияние на героя среды выражено отчетливо: «временная покорность направлению века», неумение побороть «чужой силы своей твердостью» [6, с. 166] «благородное сердце» «отравлялось ядом ежедневных картин и мнений» [6, с. 165]. В конце концов он все же «не мог со своей идеальностью уцелеть от влияния века» - власти денег2. Главный герой, сталкиваясь со светом в делах, приходит к выводу, что все «продается». «Кто ни попадется на глаза, всякого употреби куда угодно., всякий бросается под ноги с своим само-отверженьем и молит усердно: «.Я оскверню мою душу каким хотите пороком, я спою с кругу весь мир, я пойду, пожалуй, в герои добродетели, если это вам нравится, только заплатите мне» [6, с. 165].
1 «У «переписывания», - пишет Ю. Манн, - и у «Шинели» то общее, что это заботы повседневные, насущные, неидеальные и, конечно, трансцендентальные. Между тем они даны так, переживаются героем повести таким образом, как будто бы это цели нетрансцендентальные. В таких несоответствиях суть гоголевского преобразования романтической традиции» (8, с. 399).
2 «Две главные категории» - «век» и «природа человека» составляют, по мысли Ю. Манна, «основу мироощущения натуральной школы» // Манн Ю. Человек и среда. (Заметки о «натуральной школе») // Вопросы литературы. 1968. № 9.
Формируется особая психология человека доброго, порядочного, но недоверчивого, не верующего ни во что святое. Это был новый поворот темы. Неожиданный, как всегда у Павлова, финал, придает повести характер психологической новеллы и позволяет раскрыть суть главной героини. Софья - незаурядная личность, образованная, тонкая, умная, очаровательная девушка - вынуждена притворяться и лгать.
Таким образом, любовная сюжетная линия развивается и приходит к неожиданной развязке логично, в соответствии с заданными характерами. Портрет Софьи, при всей своей витиеватости и «красивости», тем не менее ярко психологичен. Внешняя благопристойность героини, которая играет роль прямодушной и наивно-невинной красавицы, ни разу не нарушается, так что и читатель, и герой начинают верить в ее искренность. Через внешнюю деталь, постоянно повторяющуюся и сопровождающую героиню, передается сущность тщательно запрятанной души. Разбросанная по всему тексту, эта деталь, накапливаясь, выдает истину. Речь идет о выражении «проницательности, остроты, но часто и хитрости, особенно, когда она взглядывала вбок», «.в нем было что-то восточное.» [6, с. 156]. Этот взгляд и выдает княжну: «страшный блеск мелькнул перед ним. Чудесный, но страшный взгляд сорвался с женской души. Это. взглянула женщина, у которой в голове перебывало также много мыслей.» [6, с. 170]. Софья в самый неподходящий момент «по несчастной привычке, навела искоса свои проницательные глаза., посмотрела на него лукаво, обольстительно, ужасно» [6, с. 192]. А в самую минуту, когда Г. уже готов поверить в ее искренность, «перед ним сверкнули вкрадчивые глаза, мелькнул опять этот лукавый взгляд, который вечно ободрял его неверие» (6, с. 200) и т. д. Этот художественный прием, позже развитый Л.Н. Толстым, свидетельствует о Павлове как мастере психологического портрета.
Итак, об особенностях поэтики повестей Н.Ф. Павлова можно сказать:
1. Их «общий характер» (Белинский) - это романтизм, который сочетает две тенденции - «интерес к реальности» и к сфере «духовного».
2. Ведущую конструктивную роль в формировании его повестей сыграла романтическая поэма: фрагментарность, вершинная композиция, необычное положение героя и т. д.
3. Основной конфликт в его произведениях - столкновение героя со светским обществом - подается как «история души человеческой».
4. Психологизм повестей Павлова, помимо «описаний», комментариев самого автора, создается еще и столкновением фабулы и сюжета (в «Именинах», например), неожиданной развязкой. Такой прием позволяет говорить о близости повестей Павлова к новелле.
5. Повести Павлова уже во многом близки и произведениям натуральной школы. Несмотря на более острую постановку социальных проблем «Трех повестей», «Новые повести» все же - это шаг вперед по направлению к реализму.
С натуральной школой прозу Павлова сближает:
а) точность хронотопа, современная тематика, интерес к бытовым подробностям, особая форма повествования (рассказ в рассказе, субъекты
повествования, сами герои). Это все создает ощущение правдоподобия;
б) более последовательное изображение событий, подробное описание жизни героев (а не только вершинные события);
в) «прием биографий», детерминировать героя средой, введение уличных зарисовок, физиологических очерков, описаний Петербурга и Москвы. Павлов изображает, как меняется человек под влиянием «века». При этом следует оговорить, что его интересует больше психология души героя, он ближе в этом плане Лермонтову (особенно в «Маскараде»).
6. Художественные открытия Павлова, его стиль во многом предвосхищают поэтику Гоголя, Лермонтова, Тургенева.
Литература
1. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений. Т. I, II. - М., 1958.
2. Русская повесть XIX века. История и проблематика жанра / Под ред. Б.С. Мейлаха. - Л., 1979.
3. Манн Ю. Проза и драматургия второй половины 20-х и 30-х годов // ИВЛ., АН СССР. Т. 6. - М., 1989.
4. Степанов Н. Поэты и прозаики. - М., 1966.
5. Пушкин А.С. Собр. соч.: В 12 т. Т. VI. - М., 1981.
6. Павлов Н.Ф. Сочинения. - М., 1985.
7. Манн Ю. Поэтика Гоголя. - М., 1988.
8. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. - 4-е изд. - М., 1979.
9. Вильчинский В.П. Николай Филиппович Павлов. Жизнь и творчество. - Л., 1970.
10. Кулешов В.И. Натуральная школа в русской литературе Х! в. -М., 1982. Ученый считает «предысторией натуральной школы» 1835 - 1839 - 1842 годы.
