CC BY
4
Вестник Томского государственного университета. 2023. № 493. С. 73-81 Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal. 2023. 493. рр. 73-81
Научная статья УДК 821.161.1
doi: 10.17223/15617793/493/9
Жанровые элементы мартирия в «Житии протопопа Аввакума,
им самим написанном»
Глеб Максимович Маматов1
1 Новосибирский государственный педагогический университет, Новосибирск, Россия, zarra8@yandex.ru
Аннотация. Рассматривается жанровая природа памятника русской литературы XVII в. «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». Исследуются элементы жития-мартирия в структуре произведения, анализируются символический и мотивный уровни, актантная структура, изучаются связи с указанным жанром при сопоставлении «Жития...» «огнеопального» протопопа с произведениями древнерусской и византийской литературы.
Ключевые слова: протопоп Аввакум, древнерусская литература, жанр, житие-мортирий, сказка, роман, мотив, символ, актантная структура
Для цитирования: Маматов Г.М. Жанровые элементы мартирия в «Житии протопопа Аввакума, им самим написанном» // Вестник Томского государственного университета. 2023. № 493. С. 73-81. doi: 10.17223/15617793/493/9
Original article
doi: 10.17223/15617793/493/9
Genre elements of the acts of the martyrs in the Life of the Archpriest Avvakum, by Himself
Gleb M. МатаО1
1 Novosibirsk State Pedagogical University, Novosibirsk, Russian Federation, zarra8@yandex.ru
Abstract. In the article, elements of the acts of the martyrs, a Byzantine hagiography genre, in the Life of the Archpriest Avvakum, by Himself are explored based on a book Byzantine Legends. Stories about Martyrs by P.V. Bezobrazov. For a solid and precise argumentation of my position, I use an analytical method and research the actant, symbolic, plot, and motif structure of the text, and compare Avvakum's Life with ancient Byzantine acts of the martyrs and folklore texts (Russian fairy tales). Avvakum reconstructs the actant structure of the acts in the part that describes a Roman trial, with a rigid character system. Avvakum also describes a trial with the martyr, a judge, and pagans. Like in Byzantine hagiography, Avvakum uses traditional motifs of trial, the dialogue of the defendant with the judge as an allegory of the spiritual struggle for faith, torture. In Bezobrazov's conception, Late Byzantine acts of the martyrs are more complex and include elements of fairy tale and novel. Avvakum uses the fairy-tale motif of fight with a dragon, typical for the acts of the martyrs, like an allegory of the battle with the devil and the image of a magical assistant. Fight with Nikon, whom Avvakum calls the serpent and the devil, has an ideological context. Avvakum presents himself as Christ's soldier and saint martyr, who wins the false and evil religion of Patriarch Nikon. The magical assistant, who is near to Russian folklore fairy tale, presents Avvakum's proximity to God and Jesus Christ. In the late hagiography, Byzantine authors used elements of Greek novel. Avvakum's Life shows typical features of this genre, which primarily concerns its plot structure. The plot of the Life is extremely dynamic and is connected with the motif of the path. It contains motifs of a miracle, divine help, adventure, travel. The spatial structure of the Life, as we the social background described in it. is very extensive. Like ancient authors, Avvakum creates a novel for the general reader to convey the truth of his thoughts and the inaccuracy of Nikon's ideas. Thus, Avvakum uses the ancient scheme of the acts of the martyrs to perform his ideological task, to show his true point of view and faith, in the name of which he, as well as other figures of the Russian church schism, endured torment and death, and to depict Nikon's new church reform as a heresy leading Russian Orthodoxy in a different, wrong way.
Keywords: Archpriest Avvakum, ancient Russian literature, genre, acts of martyrs, fairy tale, novel, motif, symbol, actant structure
For citation: Мamatov, G.M. (2023) Genre elements of the acts of the martyrs in the Life of the Archpriest Avvakum, by Himself. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal. 493. рр. 73-81. (In Russian). doi: 10.17223/15617793/493/9
Введение
Исследуя литературу XVII в., Д.С. Лихачёв писал, что словесное искусство этого периода стремилось к освобождению от жесткой каноничности, характерной
для древнерусской письменной культуры; в первую очередь это отразилось в трансформации категории жанра: «Она [литература] стояла перед необходимостью освобождения всей системы литературных жанров от их подчинения "деловым" задачам и создания
© Маматов Г.М., 2023
общих форм литературы с западноевропейскими» [1. С. 5]. Важно следующее утверждение Лихачёва: «В литературе Древней Руси гораздо большую роль, чем авторское начало, играл жанровый признак. Каждый литературный жанр имел свои традиционные особенности художественного метода» [1. С. 6]. Данная мысль очевидна при анализе «Жития протопопа Аввакума, им самим написанного», где происходит окончательный слом традиций древнерусской книжной культуры, на что указывает уже название, в котором акцентируется внимание на фигуре создателя произведения, что было неканонично в древнерусской агиографии (см.: [2. С. 275; 3. С. 339-350]).
Нельзя не отметить тот факт, что творение «огне-опального» протопопа является одним из наиболее изученных произведений литературы XVII в., но вопрос о его жанре остается краеугольным камнем в науке до сих пор. Убедительным доказательством этого тезиса является то, что крупные русисты-медиевисты совершенно разнятся в своих концепциях, когда пишут о жанре «Жития...». Впервые этой проблемы касается Н.К. Гудзий. Рассуждая о «Житии», исследователь пишет о нем как о «первом в русской литературе опыте автобиографии» [4. С. 26]. Эту позицию поддерживает и Д. С. Лихачёв, который называет всю литературу XVII в. автобиографической, приводя в пример и «Житие Ульянии Осоргиной», и повести о Смуте, и «стихи Симеона Полоцкого и справщика Савватия» [5. С. 351]. Эта позиция стала хрестоматийной в науке: произведение Аввакума названо «житием-автобиографией в пособии В.В. Кускова [6. С. 207-209], в «Лекциях по древнерусской литературе» И.П. Ерёмина [7. С. 205-206], в статье А.И. Ранчина [8].
Несколько иной подход выделяет концепцию В.П. Адриановой-Перетц, видевшей в «Житии» черты апостольской литературы: «Создавая оригинальную форму для своей автобиографии, Аввакум переосмыслял для нее не столько жития, сколько апостольскую литературу - деяния и послания апостолов» [9. С. 299]. Этот вывод позволил исследовательнице отнести житие к учительской литературе с ярко выраженным назидательным началом. Но В. П. Адрианова-Перетц все же употребляет слово автобиография, что сближает ее мысль с идеями Н.К. Гудзия и Д. С. Лихачёва.
В данном случае необходимо учитывать позицию В.Е. Гусева, отмечавшего, что автобиография не может рассматриваться как особый жанр: «Сказать о Житии протопопа Аввакума, что мы имеем дело с автобиографией, еще не значит дать определение жанра; это лишь служит указанием на материал, положенный в основу произведения» [10. С. 196]. Бесспорно, автобиография не является отдельным жанром, в данном случае множество романов и повестей Древнего и Нового времени можно свести к такому определению. Собственно, эта мысль аргументирует точку зрения Гусева о том, что в «Житии» происходит становление романа, что роднит его с бытовыми повестями XVII в. («Повесть о Савве Грудицыне», «Повесть о Фроле Скобееве»). В.Е. Гусев дает более точную характеристику произведению Аввакума: «нравоучительный бытовой роман» [10. С. 202].
Точка зрения В.Е. Гусева достаточно аргументиро-ванна. В качестве черт романа он называет «изображение человека как средоточия общественных противоречий», масштабный социальный, психологический и исторический фоны, динамичный сюжет, духовное развитие героя и пристальное внимание к повседневному и бытовому [10. С. 200].
Несмотря на аргументированность концепции
B. Е. Гусева, Н. С. Демкова категорично отрицает ее: «Но можно ли считать его "ранним образцом" романа в русской литературе? С нашей точки зрения - нет. В Житии Аввакума отсутствует вымышленный герой, вымышленный сюжет, нет обособления автора от своего героя, художественного "мира", являющегося созданием только творческого сознания писателя» [11.
C. 166]. Свою мысль Н.С. Демкова обусловливает тем, что Аввакум создает иллюзию романа, восходящую к греческой агиографии. Она отмечает, что «Житие», как ранние романы эпохи Барокко, опирается на «Народную Книгу», различные фольклорные рассказы, сказки, фаблио, новеллы. Но Н.С. Демкова относит произведение к агиографической литературе, что очевидно из названия жития [11. С. 167], и к проповеди, что связано с биографическим контекстом и миссионерской деятельностью протопопа [11. С. 70].
Встает очевидный вопрос: можно ли считать вымышленный сюжет и героя главными постулатами жанра романа? Этот вопрос касается и тезиса об отдалении автора от персонажей. Идея об иллюзии романа и связи с житием греческого стиля близка к истине, причем исследовательница дает оригинальную мысль о соединении каноничного и высокого жанра византийской агиографии с элементами различных фольклорных текстов, что, однако, не находит дальнейшего развития в статье. Выделим работу В. А. Дашевского, чьи идеи близки концепции Н.С. Демковой [12. С. 66-71].
Серьезным исследованием «Жития» является монография О. Н. Бахтиной, где используется термин самоотчет-исповедь. В этом случае исследовательница опирается на терминологию М.М. Бахтина, видевшим «самоотчет-исповедь» как попытку «зафиксировать себя в покаянных тонах в свете нравственного долженствования. И это слово является принципиальным словом о самом себе, является поступком» [13. С. 143]. Чертами этого жанра являются самопокаяние, бичевание за грехи, божественное наказание за сомнение в Боге, плач и исповедь. Не менее важно и то, что проповедь у Аввакума связана, по точному наблюдению О. Н. Бахтиной, с проповедями Христа и первых миссионеров, пришедших на Русь, и с апостольской традицией.
Исходя из представленных точек зрения, становится очевидным, что произведение Аввакума не только не вписывается в рамки какого-то конкретного литературного жанра, но и дает богатую почву для дальнейшего изучения этого трансцендентального вопроса. В статье предлагается рассмотреть не изученные до сегодняшнего дня элементы древнейшего жанра агиографической литературы жития-(акта)-мартирия. Мы опираемся на труд русского медиевиста П.В. Безобразова «Византийские сказания. Рассказы о мучениках». В этой работе приведено большое число
византийских мартириев: от ранних образцов, написанных очевидцами судебных заседаний и казней, которые можно назвать эталонными актами в первоначальном исконном виде этого жанра («подлинные акты мучеников основаны на судебных протоколах, которые христиане добывали за деньги у римских стенографов» [14. С. 118]), до более поздних произведений, в которых сюжетная канва и жесткая жанровая модель изменены. Главной причиной трансформации жанра мартирия были не только объективные временные факторы (ранние мартирии написаны во время гонений на христиан непосредственно участниками описываемых событий), но и литературные. В особенности этому послужило объединение элементов мартирия с чертами волшебной сказки и романа греческого стиля. П.В. Безобразов отмечает: «Романов в Византии почти не сочиняли. Зато постепенно к рассказу о мученичестве приплетали столько сказочных и романических подробностей, что он превращался в интересную выдумку, пленявшую воображение» [14. С. 119]. Рассмотрим общие черты мартирия раннего и позднего периодов, которые найдут свое развитие в произведении Аввакума.
Черты Акта-Мартирия в «Житии» Аввакума
Мартирий (от лат. Acta Martirum и от гр. Martiros -мученик) посвящен суду, допросу и казни героя-мученика. Тексты этого жанра имеют строгий канон в византийской агиографии. Акт восходит к судебным протоколам и обвинениям над приверженцами христианства в эпоху гонений на веру в Римской империи. Это определяет четкую актантную структуру: герой-мученик или группа мучеников, судьи-гонители, среди которых часто возникают образы исторических императоров и полководцев (Деций, Адриан, Диоклетиан, Валериан, Ануллин), толпа язычников и солдаты имперской армии. Сюжет мартирия состоит из элементов, повторяющих атрибуты римского права: допрос, который описывается довольно подробно (в уста мучеников вкладываются богословские размышления, характерные для церковной литературы эпохи раннего христианства), арест, суд, пытки и казнь, данная сюжетика предполагала связь фигуры мученика с апостолами и самим Христом (см.: [15; 16; 17. P. 739]). Древние акты, как отмечают И.П. Ерёмин и М.О. Скрипиль, попадают на Русь в переводах с греческого языка: «...довольно рано, примерно с IV века, и в Риме и в Византии мартирии стали объединяться в специальные сборники. На Русь мартирии проникли как в виде отдельных произведений, так и в сборниках» [18. С. 87-88]. Важен и тот факт, что мартирии писались очевидцами суда или людьми, лично знавшими мученика, зачастую, мирянами из его паствы [15]. Наиболее известными мартириями являются «Мученичество Поликарпа» (II век н.э.), «Мученичество Карпа, Папиллуса, Агафадора и Агафоники» (II в. н.э.), «Акты Киприана Карфагенского» (III в. н.э.), «Акты сцилитанских мучеников» (III в. н.э.).
В «Житии...» Аввакума сюжетные элементы мартирия очевидны. Прежде всего, авторами мартирия, как было сказано, являлись очевидцы событий. У Аввакума сюжет ведется от лица мученика. С мартирием соотносятся упоминания римских гонителей христианства (Нерон, Понтий Пилат, которым назван Иван Елагин). Во вступлении Аввакум акцентирует внимание на язычестве Дионисия Ареопагита, бывшего звездочетом, но в итоге ставшего христианином и соратником Иисуса, что также может отсылать к византийскому мартирию как, собственно, и упоминание событий из Нового Завета (во вступлении упоминается распятие Христа и солнечное затмение в Иерусалиме): «Сей Дионисий, наученный вере Христовой от Павла апостола, жил в Афинах и прежде чем прийти в веру Христову, владел искусством вычислять движение светил. Когда же уверовал в Христа, все сие почел за грязь <.> Сей Дионисий, еще не придя к вере Христовой, будучи вместе с учеником своим во время распятия Господня в Солнечном-граде, видел: солнце тьмою закрылось, а луна - кровью, звезды посреди дня явились на небесах, черные видом» [19. С. 7]. Упоминание Ареопагита также связано с мартирием: святой был мучеником, погибшим во имя веры в Лютеции. Важно, что упомянутое солнечное затмение Аввакум проецирует на затмения, случившиеся перед его заключением, связывая свою жизнь с судьбой Дионисия.
Важна и тема непримиримости в борьбе за веру. Аввакум подчеркивает верность убеждениям: «Станем добре, не предадим благоверия, не по что нам ходить в Персиду мучиться, - дома Вавилон нажили! Слава за то Христу, Сыну Божию, со Отцом и со Святым Духом, ныне и присно и во веки веком. Аминь» [19. С. 122]. Явное противопоставление автором своих взглядов также соотносится со стойкостью и верой героя-мученика в мартирии. В «Актах Киприана» главный герой на допросе проконсула Патерна отрекается от римской религии, противопоставляя ей свою веру: «Я не признаю никаких других богов, кроме единственного истинного Бога, который создал небо и землю, море и все, что в них находится» [20. Р. 95]. В этом произведении власти склоняют епископа к совершению языческих обрядов, но герой отказывается, осознанно жертвуя жизнью: «За все это время нашим благочестивым божественным государям, августам Валериану и Гал-лиену и благороднейшему цезарю Валериану <. > не удалось склонить тебя к принесению жертвы ради их благоденствия...» [20. Р. 98]. Аввакума также пытаются увести с «истинного пути», но, как и герой-мученик, он остается верен себе, что особенно показательно в самом мартирийном фрагменте «Жития» - в эпизоде суда, который следует проанализировать подробней.
П. В. Безобразов отмечал, что центральное место в мартириях занимает разговор судьи и обвиняемого: «Самих авторов интересовал не судебный протокол, а драматический разговор судьи с подсудимым» [14. С. 142]. В житии этот эпизод начинается с описания места судилища (Чудов монастырь), ссылки (Па-нуфтьев монастырь), откуда Аввакума привезли на собор «вселенских патриархов». Сам процесс начинается
с вопроса и порицания Аввакума монахами, что напоминает допрос мученика в мартирии: «Последнее слово со мною говорили: "Что-де ты упрям, Аввакум? Вся-де наша Палестина, и сербы, и албанцы, и венгры, и римляне, и ляхи, все-де тремя перстами крестятся, один-де ты стоишь в своем упорстве и крестишься пятью перстами! Так-де не подобает"» [19. С. 79]. В этом фрагменте очевидна и попытка убеждения героя в неправоте его взглядов, что аргументируется тезисом о многочисленности приверженцев иной веры (неприемлемого для Аввакума никонианства). Как и в марти-риях, главное место у Аввакума занимает монолог героя на суде, в котором он вступает в словесную и духовную битву за собственные убеждения и веру: «Вселенские учители! Рим давно пал и лежит, не поднимаясь, и ляхи вместе с ним погибли, до конца стали врагами христианам. А и у вас православие пестро стало от насилия турецкого Магмета, да и дивиться на вас нельзя, немощны вы стали. <...> До Никона-отступника у наших князей и царей все было православие чисто и непорочно, и Церковь была покойна. Никон-волк со дьяволом постановили тремя перстами креститься. А первые наши пастыри как сами пятью перстами крестились, так пятью перстами и благословляли по завету святых отцов наших, Мелетия Антиохийского и Феодорита Блаженного, Петра Дамаскина и Максима Грека» [19. С. 79-80]. Аввакум доказывает мысль о заблуждении пастырей, в которое их ввел Никон, названный «дьяволом». В монологе упоминаются и погибшие от неверного вероисповедания народы: римляне, поляки (ляхи), турки. В своем ответе Аввакум делает акцент и на объемности собственного аргумента, приводя в доказательство истинной веры и обрядовости как византийских, так и русских исконных святых отцов, а также упоминает Стоглавый Собор 1551 г., созванный Иоанном IV. Это важный факт, ведь оппоненты Аввакума приводят в качестве довода своей правоты иные христианские народы: палестинцев, сербов, албанцев, венгров и римлян, из которых только сербы и палестинцы являются приверженцами православия, тогда как остальные нации исповедуют католицизм, который Аввакум презирает. В монологе протопопа показано его интеллектуальное и духовное превосходство над судьями. Если в старинном мартирии победа героя подразумевалась в нетерпимости к язычеству и твердости убеждений, то у Аввакума подчеркивается и победа его взглядов. После долгого спора монахи признают его правоту: «И Евфимий, чудовский келарь, молвил: "Прав-де ты, нечего-де нам больше говорить с тобою". И повели меня на цепь» [19. С. 82].
С мартирием сближает «Житие» и оглашение приговора: «После того привели нас к плахе и прочитали указ: "Велел-де государь и бояре приговорили: тебе, Аввакуму, вместо смертной казни устроить сруб в земле и, сделав окошко, давать хлеб и воду, а прочим (твоим) товарищам резать без милости языки и сечь руки". И я, плюнув на землю, говорил: "Я, говорю, плюю на его кормлю, без еды умру, а не предам благо-верия". И после этого повели меня в темницу, и не ел дней с десяток, да братья велели» [19. С. 89-90].
Закономерным вопросом является наличие важных для мартирия мотивов пытки и казни. Как пишет А. Ра-нович, автор акта «нагромождает все больше и больше всевозможных пыток, стараясь поразить воображение читателя количеством мучений» [21. С. 43]. У Аввакума пыткам отведено значимое место, причем он описывает и собственные мучения (голод, жизнь в холодном земляном срубе, побои, смерть близких), и страдания других пустозерских узников (отсечение языков и перстов Лазарю, Епифанию, Ф. Иванову). Аввакум повествует о казни и своих духовных детей (повешение Луки и Феодора). В мартирии часто описывается группа мучеников, погибающих за веру. В «Актах Ки-приана» смерть принимает не только епископ, но и его братья [20. Р. 93-100], в «Актах сцилитанских мучеников» за отказ признания Коммода Богом в Карфагене обезглавливают десять христиан [20. Р. 71-74]. Для Аввакума важно показать, что жертвой ереси Никона становится целая ветвь православия, представители истинной веры, что усугубляет трагичность. Протопоп также позиционирует себя как мученика, идентифицируя себя как бедный протопоп, горемыка, узник. Показательно это самообозначение в начале произведения: «Многострадальный узник темничный, горемыка, нужетерпец, исповедник Христов священнопротопоп Аввакум понужден был житие свое написать отцом его духовным иноком Епифанием, дабы забвенью не было предано дело Божие» [19. С. 3]. Протопоп Аввакум буквально заставляет читателя видеть в себе жертву церковных репрессий Никона, определяя себя страдальцем во имя веры. Казни не происходит, но сам Аввакум часто пишет о своей смерти: «Нынче он, а завтра я также умру» [19. С. 99]. Сам текст заканчивается размышлением о собственной гибели: «Пускай раб-от Христов веселится, чтущи; а мы за чтущих и слушающих станем Бога молить. Как умрем, так они помянут нас, а мы там их помянем. Наши они люди будут там, у Христа, а мы их во веки веков. Аминь» [19. С. 123]. Это понимание своей смерти, на наш взгляд, может быть связано и с предчувствием реальной казни, которая произойдет уже после написания «Жития».
Мотивы волшебной сказки в «Житии» Аввакума
Ряд исследователей выделяют в жанре древнерусского жития сюжетные элементы, восходящие к волшебной сказке (мотив пути, змееборство, инициация) [22. С. 63-64; 23. С. 6]. Важно учитывать тот факт, что и в поздних мартириях стали появляться сказочные мотивы. В.П. Безобразов отмечает, что во многих из них (Сказание о мученике Маманте) чудесные элементы восходят к сказкам о благородных животных, античным мифам и эпосу Гомера (сюжет о льве Андрокла в «Житии мима Порфирия») [14. С. 207-208]. Важное место в данном контексте занимает борьба с фантастическими существами, например, в «Житии Феодора Тирона» или «Житии Георгия Победоносца» герой сражается с драконом, терроризирующим языческое селение, после чего осуждается царем и принимает мучениче-
скую смерть из-за христианства [14. С. 210-212]. Данный сюжет является сквозным для русских народных сказок («Илья Муромец и змей», «Сказка о молодиль-ных яблоках и живой воде», «Никита Кожемяка», «Чудесная рубашка», «Иван Попялов»). Мотив змееборства, пришедший из фольклорных произведений, на наш взгляд, находит свое место и у Аввакума, в чьем «Житии» представлен целый бестиарий. Причем, животные у Аввакума имеют несколько важных функций. Как отмечает М. В. Меркулова, наименования животных используются Аввакумом для характеристики своих оппонентов и Никона, которого он именует змием и зверем, что восходит к «Апокалипсису»: «Еще они, бедные, мудрствуют тремя перстами креститься, большой, указательный и великосредний слагая в (знак) троицы, а не ведомо, какой, - скорее, той, про которую в Апокалипсисе Иван Богослов пишет: змей, зверь, лживый пророк» [19. С. 119].
М.В. Меркулова пишет: «Для изображения врагов Аввакум прибегает к сравнениям с существами отвратительными, враждебными человеку. Чаще всего, это <.> образы животных, воплощающих какие-либо отрицательные качества: лиса, волк, козел, рысь, змий» [24. С. 328]. Борьба Аввакума с никонианцами может интерпретироваться как сказочный мотив битвы с дьяволом, символизируемым змием или драконом. Эту мысль доказывает и другое утверждение исследовательницы: «.замечательно, что, изображая жестокость своих врагов, обращая внимание на их сходство с животными, сходство не только внешнее, но и по сути, Аввакум тем не менее говорит о том, что истинному "воину Христову" они не страшны» [24. С. 329]. Аввакум позиционирует себя как воина за веру, приравнивая себя к рыцарям-мученикам-змееборцам.
Выделим следующее замечание В. Я. Проппа: «Наличие сюжета змееборства в сказках для нас очень важно. Волшебная сказка имеет доисторическую давность. Сказка доказывает, что мотив змееборства не был создан иконописцами, он был ими унаследован» [25. С. 93]. Мотив борьбы со змеем или каким-либо другим зверем знаменует борьбу добра и зла, Бога и дьявола. В «Житии» этот мотив высвечивается и в сцене изгнания медведей-скоморохов: «Пришли в село мое плясовые медведи с бубнами и с домрами, и я, грешник, по Христе ревнуя, изгнал их, и хари и бубны изломал на поле один у многих, и медведей двух огромных отнял - одного зашиб, и он снова ожил, а другого отпустил в поле» [19. С. 20]. Аввакум акцентирует внимание на связи медведей и дьявола, что связано со скоморошеством, считавшимся грехом. Важно, что герой совершает чудо, он убивает и оживляет медведя, подобно Христу. Со сказкой связывается и то, что в этом эпизоде показана физическая сила протопопа, характерная для волшебных богатырей. Но герой совершает и другой подвиг - он духовно побеждает еретиков: «В основе композиции мартирия лежит непримиримый конфликт между верным христианином, до конца отстаивающим свои убеждения, и императором-язычником, неизбежно оказывающимся победителем физически, но побежденным морально силой духа своего противника» [26. С. 110].
Нельзя не выделить, что в «Толкованиях псалмов» Аввакум пишет о себе и о блюдущих веру как о продолжателях дела Христа, боровшегося с бесами, которых он называет «змеями», когда трактует Псалом № 41 («Красотою твоею и добротою твоею и налецы и спей, и царствуй, истинны ради, и кротости, и правды, и наставит тя дивно десница твоя»): «Толк: Силен-де ты, Христе, налицая налячеши лук свой на скипетры сатанины и спешно-де сотвори добротою своею красною, испровергше диявола; царствуй над грехом, кротости ради и правды истинныя; наставит тя дивно десница твоя. <.> Дурачищо большой, не Адама в породе снедном обмануть! Сам, что собака бешаная, в петлю попал! Да ладно так Христос сын божий сделал, - заколол его древяным копием, еже есть трисоставным крестом, да и нам приказал тем же крестом его побеждать и власть дал, наступати на змию, и на скорпию, и на всю силу вражию» [27. С. 151-152]. Борьба с Никоном и его ересью - христианский подвиг, подобный победе над змеем-дьяволом. В данном контексте важно учитывать и мысль А.В. Загумённова о том, что сравнение с ядовитыми существами и змеями отсылает к понятию греха [28. С. 127-128].
Другим сказочным элементом, вновь связанным с бестиальной символикой, является образ курочки, который можно трактовать как ипостась волшебного помощника. В.Я. Пропп писал, что данную функцию могла выполнять птица (орел, сокол, лебедь, селезень, ворона), но в волшебной сказке птица имела лишь одну функцию: «Функция птицы всегда только одна - она переносит героя в иное царство» («Сказка о Морском Царе и Василисе Премудрой») [29. С. 270]. Но в целом комплексе сказок о Кощее Бессмертном витязю птица помогает убить злого чародея и спасти царевну («Кощей Бессмертный», «Царевна-Лягушка», «Марья Моревна»). У Аввакума курица спасает героя и его семью от голода (более подробно об этом написано в работе С.И. Николаева [30. С. 35-43]). Данный мотив имеет место в марти-рии. В житии святой Екатерины главную героиню спасает от голодной смерти голубь: «Двенадцать дней провела Екатерина в тюрьме, и кормил ее голубь» [14. С. 218].
Рассмотрим эпизод избиения Аввакума 72 ударами кнута. Данный фрагмент восходит к сказкам о мертвой и живой воде («Сказка о Василисе золотой косе, непокрытой Красе, и об Иване-Горохе», «Три царства -медное, серебряное и золотое», «Сказка об Иване Царевиче, жар-птице и сером волке»). В. Я. Пропп отмечает, что до окропления героя мертвой и живой водой он как бы витает между загробным и реальным мирами, но после омовения его ран мертвой водой он окончательно умирает, а его изрубленное тело обретает первоначальную форму, а затем, после окропления живой водой происходит воскрешение [29. С. 198]. Во время экзекуции Аввакума идет дождь, что можно ассоциировать с мотивом мертвой воды, окропляющей героя во время пребывания на грани миров. Дождь в данном случае - символ божественной помощи: «Осень была, дождь на меня шел и во время побоев, и
ночью» [19. С. 42]. Затем происходит исцеление Аввакума и обретение им жизни, целостности, что связывается с мотивом живой воды: «Воды мне в рот плеснули, так я вздохнул и покаялся пред Владыкою, да и опять все перестало болеть» [19. С. 43]. Используя основные моменты из волшебных сказок, основанных на мотиве живой и мертвой воды, Аввакум придает данной теме религиозный смысл: целебная сила воды возможна благодаря Богу. В момент страданий протопоп читает молитву, что спасает его от гибели.
Элементы византийского романа в «Житии» Аввакума
П. В. Безобразов пишет о близости мартириев к жанру античного романа, что возвращает нас к спору В.Е. Гусева и Н.С. Демковой. Т.П. Шастина выделяет, что главным героем такого произведения является язычник, ставший христианином-мучеником [31]. Данная мысль является спорной: мученик соотносится и с героем «жития-биографии», родившимся от благочестивых родителей: «.рождение от "блаженных" <...> родителей, раннее проявление любви к Богу, интереса к христианскому учению, грамоте и книжности (будущий мученик читает, прежде всего, жития-мартирии)» [32. С. 8]. Данный элемент возникает и в «Житии»: Аввакум рожден в семье священника и иноки, а после женитьбы становится дьяконом и попом. В мартирии возникают следующие черты византийского романа, которые Т.П. Шастина рассматривает на примере «Жития Евстафия Плакиды».
1. Разработка личной судьбы героев.
2. Любовная линия со сложными сюжетными переплетениями (странствования, разлуки, неожиданные встречи, борьба с соперниками, похищения).
3. Различные приключения: путешествие, дорога, потеря-разлука главного героя с семьей; странствие по морю и связанный с этим мотив кораблекрушения или похищение одного из героев пиратами; поиск героем семьи - первоначальное неузнавание - счастливая развязка и воссоединение семьи.
4. Предопределенность всего происходящего.
5. Точные исторические и географические факты, придающие роману правдивость, и имитация реальности [31].
Из агиографических элементов Т. П. Шастина выделяет такие, как житийность; мученичество; образы святых и Христа, мотив Божьей воли, выраженный через видения, сны, чудеса, суд, пытки, казнь [31]. Заметим, что романные черты, о которых говорит исследователь, обнаруживаются в тексте Аввакума: жизнь героя описана детально; основным лейтмотивом является дорога, причем как земная (езда на санях), так и морская. На это указывают сон о корабле, мотив плавания по рекам в Сибири, сцена «кораблекрушения» дощаника на Тунгуске. Заметим, что Аввакум предельно точен при упоминании топонимов (Тобольск, Енисейск, Шаманский порог, «Байкалово море», Лена, Енисей, Тунгуска, Падун, Шилка, Иргень). Любовная линия также играет важную роль в «Житии». Как и герои мартирия, жена и дети героя отправляются с ним в
путь, претерпевая все испытания, а в итоге они расстаются, что тоже вписывается в канон греческого романа. Но автор убирает мотивы переодевания и воссоединения семьи, что связано с неестественностью этих мотивов в его «Житии».
Нельзя не обойти вниманием и многочисленные эпизоды, посвященные чудесам, что характерно для сказочных элементов мартирия и греческого романа, где видения и сны играли огромную роль. В «Житии» чудеса можно разделить на четыре типа.
1. Сны и видения (сон Аввакума, Еремея Пашкова).
2. Экзорцистские чудеса, связанные с изгнанием бесов, восходящие к древнерусскому житию-биографии (изгнание бесов Аввакумом из Кириллушки во время сидения в темнице, исцеление бесноватых женщин).
3. «Бытовые» чудеса, связанные с жизнью героев и природными явлениями, подчеркивающие божественное присутствие в земном бытии Аввакума.
4. Чудеса во время пыток после суда, напрямую восходящие к мартирию.
Весьма любопытно, что второй и третий тип чудес связаны с агиографией, а первый и четвертый синтезируют в себе элементы романного и агиографического произведений. Как и в романе, где во снах героев появлялись античные божества, в видениях персонажей «Жития» появляются святые. Во время молитвы Иван Неронов слышит божий глас, предсказывающий ему будущие страдания. Как и в жизни персонажей греческого романа, в судьбе Аввакума, его семьи, пустозер-ских узников участвует Бог: «Помолил я Бога, взял две сети и в протоке закинул. Наутро пришел, - ан мне Бог дал шесть язей да две щуки. Все люди дивятся, потому никто ничего не может добыть. На другие сутки рыб с десять мне Бог дал» [19. С. 110].
Рассмотрим эпизод, где описан сон протопопа о корабле. Здесь синтезируются как старообрядческая символика, так и образность греко-византийского романа: корабль, море, кормщики. Данные образы можно интерпретировать, исходя из образной системы старообрядцев. Корабль - церковь Христова, кормщик - Бог или Христос, вода и водные локусы (море, река, озеро) - жизнь земная (подробнее о символах старообрядцев написано в работе А.М. Эткинда [33]). Важно, что корабль, который видит во сне Аввакум, разноцветный: «.вижу третий корабль, не златом украшен, но разными красотами испещрен, красно, и бело, и сине, и черно, и пестро.» [19. С. 17]. В этом случае Аввакум вводит уже самобытную символику. Образы двух золотых кораблей можно видеть как связь с божественным солнечным и лучезарным миром, а корабль Аввакума стоит интерпретировать как символ его земного пути, наполненного событиями. Мотив плавания по бурным волнам можно трактовать как духовный крест Аввакума, борющегося со штормами жизни, а выживание в этих водах - как его религиозную стойкость: «Как будем на Тунгуске-реке, бурею дощаник мой в воду погрузило, набрался посреди реки полон воды, и парус изорвало, одна палуба наверху, а то все в воду ушло. Жена моя ребят кое-как повытаскивала наверх, а сама ходит простоволоса, не помня себя, а я,
на небо глядя, кричу: "Господи, спаси! Господи, помоги!" И Божией волею прибило нас к берегу. Много о том говорить. На другом дощанике двух человек сорвало, и утонули в воде. Оправясь, мы снова поехали дальше» [19. С. 40].
Наиболее близким именно мартирию оказывается сцена чуда с Епифанием, который, лишившись во время пытки языка, взмолился Богоматери (участие святых божественных сил) и язык вырос у него во рту вновь: «Старец же, перекрестив лицо свое, сказал, на небо взирая: "Господи, не оставь меня грешного!", и вытянув своими руками язык свой, положил палачу на нож, чтобы не милуя его резал. Палач же, дрожа и трясясь, насилу выколупал ножом язык из горла, ибо ужас охватил его и стал он дрожать. <.> Потом молил пречистую Богоматерь, и показаны ему были оба языка, московский и пустозерский, на воздухе; он же один взял и положил его в рот свой; и с тех пор стал говорить чисто и ясно» [19. С. 91]. В других мартириях описана аналогичная пытка (жития Романа Кесарийского, Пармения Вавилонского, Исидора Хиосского). Возникает вопрос: зачем Аввакуму использовать типичную схему для описания пытки и исцеления? Автору важно показать, что Бог и святые «на стороне» жертв никони-анцев. Исцеление Епифания символизирует победу старообрядцев над тьмой ереси и триумф истинного Евангелия над ложью и коварством Никона.
Выводы
Итак, по жанровой природе «Житие» Протопопа Аввакума можно трактовать как эксперимент со старинной жанровой системой византийской и древнерусской агиографии, как попытку воссоздания древнего жанра жития-акта-мартирия, причем, раннего и позднего, согласно П. В. Безобразову, типов. Исходя из концепции медиевиста, житие-мартирий, восходящее к актам о суде и казни первых святых в Римской империи, во время развития византийской литературы стало усложняться вкраплением сказочных и романных элементов.
Прежде всего, сам герой обозначает себя как мученика и горемыку. С эталонным мартирием текст связывает и сцена суда, где реконструируется актантная структура первых мученических актов. Религиозный герой, борец за веру - Аввакум, судья - Архиепископы и Никон, представленный в «Житии» как дьявол, толпа язычников и неверующих - совет московских монахов. Также Аввакум повторяет основные сюжетные элементы мартирия,
характерные для него изначально: духовный поединок между обвиняемым и судьями, победа осужденного, отказ от не истинной веры. Аввакум описывает и мучения единомышленников-раскольников.
Опираясь на фундаментальный труд П.В. Безобра-зова, мы пришли к выводу, что Аввакум реализует не только «скелет» мартирия, т.е. изначальную структуру, которой ограничивались первые авторы, жившие в эпоху гонений на христиан, но и те элементы, которые появятся у мартирия в дальнейшем развитии византийской литературы, а именно включение и обогащение его элементами сказки и греческого романа.
Основные сказочные элементы в «Житии» связаны с животными. Причем Аввакум вводит аллегорию из мартириев о мучениках-змееборцах: если Аввакум представлен как святой воин, побеждающий зло, то Никон и приверженцы новой церковной реформы XVII в. - змеи, с которыми он борется, на что указывает слово змей, которым Аввакум называет патриарха. Другим элементом волшебной сказки является наличие помощника, которым стала курочка, кормившая семью Аввакума, а также мотив живой и мертвой воды. Но для Аввакума элементы сказки имеют религиозный смысл, соотносясь с пониманием чуда как Божьего промысла.
В поздних мартириях на первый план выходят черты нарождавшегося в то время жанра романа, что обусловило усложненную сюжетную и мотивную структуру, символику, увеличило количество героев. Романные черты, характерные для поздних византийских житий, находят свое место и у Аввакума.
Но встает вопрос: зачем Аввакуму понадобилось воссоздавать структуру мартирия. На наш взгляд, это связано с несколькими причинами. Во-первых, автор «Жития» ставит себя в ряд со святыми-мучениками, которые пострадали за собственную веру, но смогли одержать духовную победу над своими врагами. Во-вторых, Аввакум смог реализовать в актантной структуре своего текста четкое мартирийное разделение на хороших и злых героев, на носителей истинной христовой веры и на противостоящих им новых язычников, уведших русское православие по неправильному пути. В-третьих, Аввакум создал текст, рассчитанный на широкую аудиторию, что делали и авторы марти-риев, создавая свои христианские сказочные романы, и как для них, так и для протопопа Аввакума Петрова важно было донести до читателя правоту своих религиозных и политических убеждений.
Список источников
1. Лихачёв Д.С. Семнадцатый век в русской литературе // История всемирной литературы : в 9 т. Т. 4. М. : Наука, 1987. С. 343-345.
2. Литвина Т.А. Образ автора в агиографических произведениях патриарха Гермогена // Вестник ЧГПУ. 2012. С. 274-281.
3. Лобакова И.А. К изучению поэтики русской агиографии: повествователь в севернорусских биографических житиях второй половины XVI - начала XVII в. СПб. : Труды Отдела древнерусской литературы ; Дмитрий Буланин, 2004. Т. 56. 692 с.
4. Гудзий Н.К. Протопоп Аввакум как писатель и как культурно-историческое явление // Житие Протопопа Аввакума, им самим написанное и другие его сочинения. 1934. С. 7-59.
5. Лихачёв Д.С. Протопоп Аввакум и развитие автобиографической литературы // История всемирной литературы : в 9 т. М. : Наука, 1987. Т. 4. С. 351-352.
6. Кусков В.В. История древнерусской литературы : учебник для филологических специальностей. М. : Высшая школа, 1998. 275 с.
7. Ерёмин И.П. Литература Древней Руси (этюды и характеристики). Л. : Наука, 1966. 269 с.
8. Ранчин А.М. «Житие протопопа Аввакума» и автобиографические повествования в русской литературе второй половины XVI-XVII вв. // Образовательный портал «Слово». URL: https://portal-slovo.ru/philology/41830.php
9. Десницкий В.А. История русской литературы : учеб. пособие. М. : Учпедгиз, 1941. 383 с.
10. Гусев В.Е. О жанре Жития протопопа Аввакума // Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР. Л. : Изд-во АН СССР, 1958. № 15. С. 192-202.
11. Демкова Н.С. «Житие протопопа Аввакума» (творческая история произведения). Л. : Изд-во ЛГУ, 1974. 168 с.
12. Дашевский В. А. Житие бунтаря (Протопоп Аввакум и его роль в развитии русской агиографии) // Филологический класс. 2004. № 1 (11). С. 66-71.
13. Бахтина О.Н. Старообрядческая литература и традиции христианского понимания слова. Томск : Изд-во ТГУ, 1999. 261 с.
14. Безобразов П.В. Византийские сказания. Рассказы о мучениках. Юрьев : Тип. К. Маттисона, 1917. 324 с.
15. Schwerd A. Lateinische Märtyrerakten. München : BHL, 1960. 345 p.
16. Rubens-Duval M. Syriac Literature. Piscataway. Gorgias Press, 2013. 96 p.
17. Bridge J. Acts of the Martyrs // Catholic Encyclopedia. 1913. Vol. 9. P. 739.
18. Ерёмин И.П., Скрипиль М.О. Житийная литература [в переводах XI - начала XIII века] // История русской литературы : в 10 т. Т. 1. М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1941. С. 87-113.
19. Аввакум Петров. Житие Протопопа Аввакума, им самим написанное. СПб. : Пушкинский дом, 2010. 128 с.
20. Some authentic acts of the early martyrs. Oxford : Oxford University Press, 1933. 184 p.
21. Ранович А.Б. Как создавались жития святых. М. : Наука, 1961. 72 с.
22. Неёлов Е.М. Сказка и житие // Проблемы исторической поэтики. 1998. № 5. С. 61-72.
23. Давыдова Н.В. Путь на Маковец: читаем «Житие Сергия Радонежского» Епифания Премудрого. М. : Авиценум, 1993. 176 с.
24. Меркулова М.В. Речевая структура образа автора в «Житии протопопа Аввакума» // Труды отдела древнерусской литературы. Л., 1977. С. 319-331.
25. Пропп В.Я. Змееборство Георгия в свете фольклора // Фольклор. Литература. История. (Собрание трудов). М. : Лабиринт, 2002. С. 92114.
26. Беднягина Т.В. К проблеме жанрово-композиционного своеобразия византийского «Жития Марии Египетской» // Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина. 2012. № 1 (34). С. 109-120.
27. Аввакум Петров. Из толкования псалмов // Житие протопопа Аввакума, им самим написанное и другие его сочинения. М. : Гослитиздад, 1960. С. 149-162.
28. Загумённов А.В. Лексика, обозначающая животный мир в «Книге толкований и нравоучений» протопопа Аввакума // Труды Перервинской православной духовной семинарии. 2021. № 21. С. 124-130.
29. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л. : Изд-во Ленингр. гос. ун-та, 1986. 370 с.
30. Николаев С.И. Курочка протопопа Аввакума и выдра Яна Пасека // Russica Romana. 2003. Vol. 10. С. 35-43.
31. Шастина Т.П. Лекция 3. Литература Киевской Руси. Тема 2. Основные типы агиографических сочинений // Шастина Т.П. Курс лекций по древнерусской литературе. Горноалтайск, 2008. URL: https://e-lib.gasu.ru/eposobia/shastina/l3.html
32. Васильев В.К. Сюжетная типология жанра жития в русской литературе XI-XVI веков : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Новосибирск, 2008. 27 с.
33. Эткинд А.М. Хлыст. Секты, литература и революция. М. : Новое лит. обозрение, 1998. 648 с.
References
1. Likhachev, D.S. (1987) Semnadtsatyy vek v russkoy literature [The 17th century in Russian literature]. In: Vipper, Yu.B. (ed.) Istoriya vsemirnoy literatury [History of World Literature]. Vol. 4. Moscow: Nauka. pp. 343-345.
2. Litvina, T.A. (2012) Obraz avtora v agiograficheskikh proizvedeniyakh patriarkha Germogena [The image of the author in the hagiographic works of Patriarch Hermogenes]. Vestnik ChGPU. pp. 274-281.
3. Lobakova, I.A. (2004) K izucheniyu poetiki russkoy agiografii: povestvovatel'v severnorusskikh biograficheskikh zhitiyakh vtoroy poloviny XVI— nachala XVII v. [Towards the Study of the Poetics of Russian Hagiography: The narrator in Northern Russian biographical lives of the second half of the 16th - early 17th centuries]. Vol. 56. Saint Petersburg: Trudy Otdela drevnerusskoy literatury. Dmitriy Bulanin.
4. Gudziy, N.K. (1934) Protopop Avvakum kak pisatel' i kak kul'turno-istoricheskoe yavlenie [Archpriest Avvakum as a writer and as a cultural and historical phenomenon]. In: Gudziy, N.K. (ed.) Zhitie Protopopa Avvakuma, im samim napisannoe i drugie ego sochineniya [Life of Archpriest Avvakum, Written by Himself and his other works]. Moscow: Academia. pp. 7-59.
5. Likhachev, D.S. (1987) Protopop Avvakum i razvitie avtobiograficheskoy literatury [Archpriest Avvakum and the development of autobiographical literature]. In: Vipper, Yu.B. (ed.) Istoriya vsemirnoy literatury [History of World Literature]. Vol. 4. Moscow: Nauka. pp. 351-352.
6. Kuskov, V.V. (1998) Istoriya drevnerusskoy literatury [History of Old Russian Literature]. Moscow: Vysshaya shkola.
7. Eremin, I.P. (1966) Literatura Drevney Rusi (etyudy i kharakteristiki) [Literature of Ancient Rus' (Studies and characteristics)]. Leningrad: Nauka.
8. Ranchin, A.M. (n.d.) "Zhitie protopopa Avvakuma" i avtobiograficheskie povestvovaniya v russkoy literature vtoroy poloviny XVI-XVII vv. [Life of Archpriest Avvakum and autobiographical narratives in Russian literature of the second half of the 16th and 17th centuries]. Obrazovatel'nyy portal "Slovo" [Slovo. Educational portal]. [Online] Available from: https://portal-slovo.ru/philology/41830.php.
9. Desnitskiy, V.A. (1941) Istoriya russkoy literatury [History of Russian Literature]. Moscow: Uchpedgiz.
10. Gusev, V.E. (1958) O zhanre Zhitiya protopopa Avvakuma [About the genre of the Life of Archpriest Avvakum]. Trudy otdela drevnerusskoy literatury Instituta russkoy literatury AN SSSR. 15. pp. 192-202.
11. Demkova, N.S. (1974) "Zhitie protopopa Avvakuma" (tvorcheskaya istoriya proizvedeniya) [The Life of Archpriest Avvakum (creative history of the work)]. Leningrad: Leningrad State University.
12. Dashevskiy, V.A. (2004) Zhitie buntarya (Protopop Avvakum i ego rol' v razvitii russkoy agiografii) [Life of a rebel (Archpriest Avvakum and his role in the development of Russian hagiography)]. Filologicheskiy klass. 1 (11). pp. 66-71.
13. Bakhtina, O.N. (1999) Staroobryadcheskaya literatura i traditsii khristianskogo ponimaniya slova [Old Believer Literature and Traditions of Christian Understanding of the Word]. Tomsk: Tomsk State University.
14. Bezobrazov, P.V. (1917) Vizantiyskie skazaniya. Rasskazy o muchenikakh [Byzantine Legends. Stories about Martyrs]. Yur'ev: Tip. K. Mattisona.
15. Schwerd, A. (1960) Lateinische Märtyrerakten. München. BHL.
16. Rubens-Duval, M. (2013) Syriac Literature. Piscataway: Gorgias Press.
17. Bridge, J. (1913) Acts of the Martyrs. In: Herbermann, Ch.G. et al. (eds) Catholic Encyclopedia. Vol. 9. New York: Appleton. P. 739.
18. Eremin, I.P. & Skripil', M.O. (1941) Zhitiynaya literatura [v perevodakh XI - nachala XIII veka] [Hagiographic literature [in translations of the 11th - early 13th centuries]]. In: Lebedev-Polyanskiy, P.I. (ed.) Istoriya russkoy literatury [History of Russian Literature]. Vol. 1. Moscow-Leningrad: USSR AS. pp. 87-113.
19. Petrov, A. (2010) Zhitie Protopopa Avvakuma, im samim napisannoe [The Life of Archpriest Avvakum, Written by Himself]. Saint Petersburg: Pushkinskiy dom.
20. Owen, E.Ch.E. (1933) Some Authentic Acts of the Early Martyrs. Oxford: Oxford University Press.
21. Ranovich, A.B. (1961) Kak sozdavalis'zhitiya svyatykh [How the Lives of the Saints Were Created]. Moscow: Nauka.
22. Neelov, E.M. (1998) Skazka i zhitie [Fairy tale and life]. Problemy istoricheskoy poetiki. 5. pp. 61-72.
23. Davydova, N.V. (1993) Put'na Makovets: chitaem "Zhitie Sergiya Radonezhskogo" Epifaniya Premudrogo [The Path to Makovets: Reading The Life of Sergius of Radonezh by Epiphanius the Wise]. Moscow: Avitsenum.
24. Merkulova, M.V. (1977) Rechevaya struktura obraza avtora v "Zhitii protopopa Avvakuma" [Speech structure of the author's image in The Life of Archpriest Avvakum]. Trudy otdela drevnerusskoy literatury. 32. pp. 319-331.
25. Propp, V.Ya. (2002) Fol'klor. Literatura. Istoriya. (Sobranie trudov) [Folklore. Literature. Story. (Collected works)]. Moscow: Labirint. pp. 92114.
26. Bednyagina, T.V. (2012) K probleme zhanrovo-kompozitsionnogo svoeobraziya vizantiyskogo "Zhitiya Marii Egipetskoy" [On the problem of the genre-compositional originality of the Byzantine Life of Mary of Egypt]. VestnikRyazanskogo gosudarstvennogo universiteta im. S.A. Esenina. 1 (34). pp. 109-120.
27. Petrov, A. (1960) Zhitie protopopa Avvakuma, im samim napisannoe i drugie ego sochineniya [The Life of Archpriest Avvakum, Written by Himself and his other works]. Moscow: Goslitizdad. pp. 149-162.
28. Zagumennov, A.V. (2021) Leksika, oboznachayushchaya zhivotnyy mir v "Knige tolkovaniy i nravoucheniy" protopopa Avvakuma [Vocabulary denoting the animal world in the Book of Interpretations and Moral Teachings by Archpriest Avvakum]. Trudy Perervinskoy Pravoslavnoy Dukhovnoy Seminarii. 21. pp. 124-130.
29. Propp, V.Ya. (1986) Istoricheskie korni volshebnoy skazki [Historical Roots of Fairy Tales]. Leningrad: Leningrad State University.
30. Nikolaev, S.I. (2003) Kurochka protopopa Avvakuma i vydra Yana Paseka [Archpriest Avvakum's chicken and Yan Pasek's otter]. Russica Romana. 10. pp. 35-43.
31. Shastina, T.P. (2008) Kurs lektsiy po drevnerusskoy literature [Course of Lectures on Ancient Russian Literature]. Gorno-Altaysk: [s.n.]. [Online] Available from: https://e-lib.gasu.ru/eposobia/shastina/l3.html.
32. Vasil'ev, V.K. (2008) Syuzhetnaya tipologiya zhanra zhitiya v russkoy literatureXI-XVI vekov [Plot typology of the genre of hagiography in Russian literature of the 11th - 16th centuries]. Abstract of Philology Cand. Diss. Novosibirsk.
33. Etkind, A.M. (1998) Khlyst. Sekty, literatura i revolyutsiya [Whip. Sects, literature and revolution]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie.
Информация об авторе:
Маматов Г.М. - аспирант кафедры русской и зарубежной литературы, теории литературы и методики обучения литературе
Новосибирского государственного педагогического университета (Новосибирск, Россия). E-mail: zarra8@yandex.ru
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
G.M. Мamatov, postgraduate student, Novosibirsk State Pedagogical University (Novosibirsk, Russian Federation). E-mail:
zarra8@yandex.ru
The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 16.10.2022; одобрена после рецензирования 02.02.2023; принята к публикации 08.09.2023.
The article was submitted 16.10.2022; approved after reviewing 02.02.2023; accepted for publication 08.09.2023.
