CC BY
112
ными потребностями человека, что неизменно влекло бытование т. н. антикультуры, влекущей создание антимира, с точностью воспроизведенного Е.И. Замятиным в рассказе. Таким образом, «О том, как исцелен был инок Еразм» - уникальное произведение комического свойства, в котором отразилось истинно народное интуитивное понимание вековечных устоев жизни.
1. Замятин Е.И. Техника художественной прозы // Литературная учеба. 1988. № 6. С. 83.
2. Тынянов Ю.Н. О пародии. Достоевский и Гоголь (к теории пародии) // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 198.
3. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы: смех как мировоззрение и другие работы. СПб., 1999. С. 344.
4. Давыдова Т.Т. Антижанры в творчестве Е. Замятина // Новое о Замятине. Сборник материалов. М., 1997. С. 20-35.
5. Замятин Е.И. Уездное // Замятин Е.И. Собр. соч.: в 5 т. / сост., подгот. текста и коммент. Ст.С. Никоненко и А.Н. Тюрина. М., 2004.
Т. 1. С. 109-110. Далее, кроме оговоренных случаев, Е.И. Замятин цит. по этому изданию с указанием тома и страниц.
6. Успенский Б.А. Антиповедение в культуре Древней Руси // Успенский Б.А. Избр. тр.: в 2 т. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 320-332.
7. Комлик Н.Н. Творческое наследие Е.И. Замятина в контексте традиций русской народной культуры. Елец, 2000. С.186.
8. Виноградов В. В. О задачах стилистики. Наблюдение над стилем «Жития протопопа Аввакума» // Виноградов В.В. Избр. тр. О языке художественной прозы. М., 1980. С. 31-35.
Поступила в редакцию 25.11.2008 г.
Zhukova E.A. Antiworld as the way of embodiment of the humorous beginning in E.I. Zamjatin’s story “How Enoch Erazm has been cured”. The article is devoted to the embodiment of the humorous traditions in E.I. Zamjatin's works. The motivation of concepts “antiworld” and “antibehaviour” in the story “How Enoch Erazm has been cured” is investigated.
Key words: Zamjatin; national humorous culture; parody; antiworld; antibehaviour.
УДК 655.4/.5
ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ РАССКАЗА Ф.А. АБРАМОВА «ДЕЛА РОССИЙСКИЕ...»
© С. А. Груша
В статье рассматривается жанровое своеобразие рассказа на уровне его идейно-художественного содержания и содержательной формы. Рассмотрено соотношение эпического, лирического и драматического начал в произведении, выявлен тип организации времени и пространства, сформулирована позиция автора, определен вид пафоса, отмечены литературные традиции.
Ключевые слова: Ф.А. Абрамов; деревенская проза; жанр рассказа; русский национальный характер.
На первый взгляд рассказ Ф.А. Абрамова «Дела российские...» следует отнести к жанру охотничьего рассказа. Сюжет прост: герой-рассказчик в компании таких же, как и он, уже немолодых людей отправляется охотиться на медведя. Композиционно рассказ разделен на пять частей, каждая из которых начинается фразой, повествующей об охоте: «Ох уж эта медвежья охота!» [1], «Охотник без веры - не охотник» [1, с. 85], «Не знаю, выходил ли в тот вечер и в ту ночь медведь на овсы, но все равно мы бы не смогли его
взять» [1, с. 86], «В ту ночь мы долго не спали» [1, с. 90], «Я проснулся от холода. Светало» [1, с. 93]. В первой редакции рассказ так и назывался «Медвежья охота». В его основу были положены реальные события «медвежьей охоты» летом 1963 г. на Вологодчине, родине друга автора А. Яшина. О них Абрамов поведал в воспоминаниях о поэте «Семь верст до небес». Есть в рассказе и характерные для этого жанра «ритуальные» мотивы охотничьих баек и хвастовства охотничьими трофеями («Вот я приеду в Ленин-
град, и в кабинете у меня будет лежать такая же косматая шкура, что и у Капшина» [1, с. 86]), охотничьего ночлега, разговора у костра и т. д.
Но, по сути, этот рассказ вовсе не об охоте, повадках животных и секретах охотника. По своему идейно-художественному содержанию рассказ Абрамова далек от натуралистических заметок, характерологических очерков и повествования о случае из жизни. Выступая продолжателем традиций русской классической литературы, Абрамов, как и Тургенев в «Записках охотника», заостряет внимание читателя на крестьянском вопросе, который трансформировался в проблему гибели деревни. Более того, его волнуют проблемы национального бытия народа, национального самосознания.
Неожиданным, нарушающим общий строй повествования является известие о том, что починок, где будет происходить охота, это вовсе не маленькое поле с овсом, сдавленное со всех сторон дремучим ельником, а бывшая деревня с сохранившимися домами и изгородями, окруженная полями. Этот факт удивляет рассказчика, по-видимому, много повидавшего на своем веку: «Как? В деревне на медведя охотиться?» [1, с. 85]. В первой части автор не озвучил проблему, но читателя, как и рассказчика, не оставляет в покое вопрос: «Как так произошло, что люди стали покидать деревни и в них теперь хозяйничают дикие звери?». Если начальные предложения каждой части рассказа посвящены охоте, то заключительные строки возвращают к поднятой проблеме: «И еще приходит мысль: вот увидит оттуда меня мужик, крикнет зычным голосом на все поле: «Слезай, дурак! Будя, посмешил людей-то». Но никто не кричит оттуда. Глухо. Мертво» [1, с. 86].
Судьба заброшенного Корнеевского починка волнует не только рассказчика, вместе с ним размышляют и другие охотники. При этом каждый персонаж является носителем определенной социальной и нравственной оценки происходящего. Капшин, бывший райкомовский работник, а ныне директор районного Дома культуры, вспоминает, что когда-то здесь было девятнадцать домов, а теперь «два доходяги осталось». «Хозяева? Разбрелись. Кто на лесопункт - тут недалеко, кто дальше тягу дал» [1, с. 87]. Хоть и в лесу
жили, но жили богато, «в масле купались» и хлебопоставки выполняли, сознательными были. «Их сметанниками и звали», - вторит Капшину Евлампий Егорович, учитель-пенсионер. Ему довелось видеть, как зарождался этот починок, видеть первую корнеев-скую избу: «Занятная была изба. Бревна толстые-толстые, в обхват, а окошечки малюсенькие, ну прямо как в бане» [1, с. 88]. Все в облике дома говорило об основательности и расчетливости хозяина.
Абрамов использует распространенный в литературе прием характеристики героя через окружающие его предметы. Еще не раз автор настойчиво обратит внимание читателя на трудолюбие и укорененность первопроходца, основателя деревни: «Углы дома обшиты тесом, на тесе следы давнишней краски, фундамент из толстых просмоленных стояков - основательно, надолго строили.» [1, с. 93]. Даже имя, Корней, подчеркивает корневую основу крепкого мужика, хозяина земли. Корней - лучший представитель крестьянского мира. Его образ наиболее полно отражает сущностные черты русского национального характера. Усилиями Корнея Ивановича, его семерых сыновей, работящих невесток был раскорчеван лес, отвоевана земля под поля. «Я российское дело делаю, землю из-под леса добываю» [1, с. 89], - не уставал повторять хозяин. Но его любовь, жадность к труду обернулась против него: крепкого хозяина признали «эксплуататором» и раскулачили. Один из охотников, Захар Воденников, возглавлявший эту кампанию, вспоминает: «Повозились мы тогда с этим починком. Главная загвоздка у нас в том вышла, под какую статью подвести. Старик на законы все напирал» [1, с. 90].
Не стало Корнея, его сыновей, а починок, основанный ими, пережил коллективизацию и голод, колхозное строительство и индустриализацию, военные и послевоенные лишения, всевозможные эксперименты над сельским хозяйством. Но в 1960-е гг. его не стало. При всей традиционности жанровой природы рассказ отличается новаторством. Классическая строгость композиции, одно-проблемность и однособытийность, лаконизм языка сочетаются в нем с эпической широтой взгляда писателя. Произведение наполнено большим жизненным содержанием, которому соответствует и форма выра-
жения, и организация времени и пространства. Повествование о судьбе Корнеевского починка раздвигает временные и пространственные границы произведения. Это уже рассказ не об одном дне охоты, а почти полувековой судьбе деревни. А так как судьба Корнеевского починка - это явление типичное для России, то фактически в его судьбе отражается судьба еще тысяч и тысяч таких же заброшенных деревень. Таким образом, рассказ приобретает высокую степень обобщенности повествования: в судьбе одного починка и одной семьи воплотилась судьба всей страны и целого народа. Новое заглавие, данное Абрамовым своему произведению, -«Дела российские.» - стало созвучно авторским размышлениям о судьбе русской деревни в ХХ в. Произведение соединяет в себе черты социально-психологического, социально-философского и социально-бытового рассказа. Это исследование судеб исконной Руси, народной культуры и национального характера.
По словам В.А. Редькина, жанр конкретного произведения «лежит на пересечении ряда координат в плоскости как идейнохудожественного содержания, так и содержательной формы. Важны соотношения эпического и лирического начал в произведении, определение идейно-тематической направленности, типа мировосприятия художника, вида пафоса, традиции. Далее следует выявить тип организации художественного времени и пространства, позицию автора, тип сюжета и т. д. Все эти подсистемы проникают одна в другую, взаимосодействуют воплощению мира и человека в этом мире» [2]. С этой точки зрения рассказ Ф. Абрамова «Дела российские.» имеет эпическую доминанту.
Герои рассказа пытаются понять причину гибели Корнеевского починка и на его примере разобраться, почему в стране появляется все больше и больше вот таких обезлюдевших деревень. Характерно, что у Абрамова о судьбе деревни размышляют семь мужиков, как у Некрасова в поэме «Кому на Руси жить хорошо». Завели спор - «спор чисто по-русски - без начала, без конца. Крупно, российскими масштабами заворочали» [1, с. 92]. Капшин уверен, что «глухие деревушки, как Корнеевский починок, обречены самой историей. Чем тут дышать чело-
веку в век космоса? А молодежь? Будет нынешняя молодежь жить той первобытностью, которой жил дед Корней со своими сыновьями?» [1, с. 92]. Ему возражают другие: «Культура нужна. А как же с землей?» [1, с. 92]. Вопрос решается серьезный, а в словах автора - ирония. И. Золотусский объясняет ее следующим образом: «Я хорошо вижу этих «районных людей» - бывших мужиков, а ныне чиновников, которые сводили этого Ивана с земли, а теперь охотятся с ним здесь и судят об этой земле (и о судьбе Ивана) со стороны, как о какой-то отчужденности, какой-то «службе», с которой по необходимости приходится иметь дело» [3]. Показательно, что равнодушен к спору тот, кто с тридцатых годов «на руководящей» работе, «на передовой» - Захар Воденников. «Но разве пробьешься к нему сквозь ватные затычки?» [1, с. 92] - риторически спрашивает автор. «Ватные затычки» - не только в прямом смысле, но и переносном: не привыкли такие люди понимать и любить землю, они слепо исполняют приказы свыше.
Писателя волнует перспектива омещани-вания страны, которая становится оборотной стороной крайней революционности. По мысли писателя, пассивность и равнодушие стали национальным бедствием. Деревня как колыбель русского национального характера для писателя не только социальная, но и нравственная ценность. Она уходит в прошлое, и писатель стремится удержать в народной памяти ее облик, духовный опыт населявших ее людей. Ослабление связи русского человека с землей, почтения и любви к отчему дому - еще одна серьезная социальная и нравственная проблема.
Спорили герои Абрамова долго, но «не развязали узла». Какова же авторская позиция? На наш взгляд, у автора есть решение проблемы: Некрасов приводит своих мужиков к Грише Добросклонову, а Абрамов своего героя-рассказчика к Ивану, Корнееву внуку. Некрасов поиски из бытового плана переводит в нравственный, отвергая ложный идеал счастья: кто всех богаче, тот и всех счастливее - и утверждая народный идеал счастья, который предполагает человеколюбие, сострадание, добро, честь, правду и свободу. Абрамов также отвергает дискредитировавшую себя государственную идеологию и возрождает традиционную нравственность.
Таким и предстает перед читателем Иван. Автор использует всего несколько штрихов для создания его облика: «высокий, светловолосый, в ватнике» и резиновых сапогах [1, с. 93]. Внешне герой мало отличается от других охотников. Но автор уже выделил его среди других, назвав «корнеевской порослью». Срабатывает принцип, широко использовавшийся древнерусскими авторами, которые для характеристики своего героя обязательно описывали его предков, упоминая всю родословную. Этот принцип уходит своими корнями в мифологические представления, «согласно которым сущность вещи сводится к генезису ее; объяснить, что есть вещь, - значит рассказать, как она изготовлялась, описать мир - значит поведать историю его первотворения, охарактеризовать человека - значит раскрыть его родословную» [4]. Иван - сын Мартемьяна, внук Корнея, а сам дед сравнивается с былинным богатырем Ильей Муромцем: «Российское дело делаю. А что, пожалуй, что и так. Не сама же Россия распахивалась. Кто-то ее расчищал от лесов, от дебрей. В старину, сказывают, не то что у нас, на Севере, под Киевом леса непроходимые были. Илья-то Муромец там Соловья-разбойника словил» [1, с. 89]. Таким образом, возникает впечатление, что Иван ведет свой род от славных русских богатырей.
Другой прием, который использует Абрамов для характеристики своего героя, -ненавязчивый, но настойчивый повтор какой-нибудь приметной черты персонажа в его осанке или одежде, привычки или манеры [5]. Не раз подчеркнет автор цвет волос «корнеевской поросли»: «все, как один светловолосые» [1, с. 88] (Здесь и далее курсив мой. - С. Г.), «на пригорке вспыхнула светлая, вся в солнечных искрах, голова Ивана» [1, с. 95]. Именно такими на Руси изображали святых на иконах. Писатель стремится, чтобы эти броские детали возникали всякий раз естественно, как бы сами собой: все еще спят, а Иван уже проснулся: <«Привычка. Раньше мы, бывало, рано вставали» [1, с. 93]. По крестьянской привычке он тянется за топором, когда видит, как расчищенное поле зарастает ольшаником. По-крестьянски сгорбив плечи, шагает на задворки. Даже походка героя вызывает ассоциации с образом старого крестьянина-труженика. В спящей
избе слышны отчетливые шаги Ивана, «тяжелые, с шарканьем» [1, с. 93], при прощании опять «зашаркали резиновые сапоги» [1, с. 95].
Эти детали воссоздают образ русского мужика, этакого Микулы Селяниновича, привыкшего к тяжелому труду, сохранившему нравственные ценности древней сельской культуры. Имя, выбранное писателем для своего героя, тоже не случайно. «Есть что-то прочное, упрямое в этом имени - Иван, что-то первичное, как первична и эта земля, лес, овес, родник, к которому опускается Иван» [3, с. 25]. И все-таки читатель заметит, что Иван - лишь подобие своего деда: «мельчают» люди деревни и физически, и духовно. Герой признается рассказчику, что на новом месте обжился и его уже не тянет домой. Другое дело его жена Марья. Для нее важен не только родной дом, но и земля, на которой он стоит, и все, что его окружает: лес, поля, родниковые ключи. Именно поэтому Марье становится легче от родной родниковой воды и не хочет она перевозить дом на лесопункт, как это сделали другие, а мечтает вновь оказаться на починке, там и умереть.
Рассказ основан на драматическом и глубинном конфликте эпохи. Крестьянин, человек связанный с землей, вынужден покинуть насиженное место, хозяйство, в которое он вложил не только физические силы, но и душу. Драматический образ человека, покинувшего деревню, стал одним из центральных персонажей деревенской прозы. В этом отразились острые социальные и нравственные противоречия эпохи. По мнению Ф. Абрамова, широкое распространение этого явления вызвано глобальными просчетами политического руководства страны. Более того, напрашивается вывод о целенаправленной установке на разрушение национальных основ русского деревенского мира.
Драматическое родовое начало в рассказе проявляется в том, что значительное место в произведении занимает диалог, он играет ключевую роль в развитии действия: из разговора охотников читатель узнает историю Корнеевского починка и его жителей, слышит мнения о проблеме заброшенных деревень, из беседы повествователя и Ивана узнает историю жизни его семьи. Драматическое начало следует связывать и с тем впечатлением, которое производит рассказ и
описанные в нем события на читателя. Более того, повествование приобретает трагический характер, связанный с болью от того, что уходят в прошлое народный быт и обычаи, что старая деревня доживает последние дни: «Светало. Зевластая печь смотрит на меня. Но не гремит, не возится возле печки хозяйка. Не подает голоса со двора скотина. И мужики не торопятся в поле. Лежат, храпят, раскидавшись по всей избе.» [1, с. 93]. Настойчиво, четыре раза, автор повторяет в коротком описании частицу не, перечисляя не то, что есть, а то, чего уже нет: всего того, что лежало в основе крестьянской жизни. Боль при виде зарастающих полей и лугов, боль при виде покинутых домов, боль при виде оставленных родных мест, с таким трудом и любовью прежде обживаемых предками, - неизбывная боль переполняет сердце писателя и наполняет все его произведение.
Вместе с тем рассказ Ф. Абрамова приобретает лирическое звучание. Повествование ведется от первого лица, ему присущи автобиографизм, прямое авторское самовыражение и лирические отступления. Нельзя не заметить, как дорог сердцу писателя старый корнеевский дом, с какой любовью и поэзией он о нем пишет: «Потом, подняв голову кверху, я увидел грудастый конек-охлупень. Глядит, смотрит на меня из тумана деревянный конь. С конька свешивается веревочка с остатками засохшей и почерневшей рябины - такие связки, или садки, как еще называют, по всему Северу раньше вывешивали на домах. Вкусна, сладка примороженная рябина, и от угара - первое средство» [1, с. 93]. Дом для Абрамова - это и рябинка, растущая рядом с избой, и люди, оставившие небольшие ямки от многолетнего касания к дереву на косяке дверей рядом с железным пробоем. Этот образ-символ в творчестве писателя получит дальнейшее развитие в его одноименном романе, завершающем тетралогию «Пряслины».
Лирическая струя отчетливо дает о себе знать в описаниях природы и размышлениях героя-повествователя. Пейзаж помогает писателю раскрывать психологическое состояние рассказчика. «Вызолоченный вечерним солнцем овес, тишь первобытная - с комарами, с дымком тумана, которым уже закурилась березовая опушка над полем» [1, с. 86], розовая от заката тесовая крыша дома - каза-
лось бы, это просто живописная картина, но завершается она эмоциональным взрывом, передающим состояние повествователя: «Виснет туман над озябшим полем, да первая звезда одичало смотрит на меня с вечернего неба.» [1, с. 86]. Природа в рассказе Абрамова активна, она разделяет заботы и думы героя. Еще большей силой обладает образ родничка, появляющийся в конце рассказа. Это тоже образ-символ. Странный звук слышит покидающий починок повествователь и гадает: «С крыш, с кустов капает? А может, это оттуда, снизу, - родничок взывает к нам?» [1, с. 95]. Таким риторическим вопросом завершает свой рассказ Ф. Абрамов. Финал рассказа сближает его со многими выдающимися произведениями русской литературы - «произведениями не незавершенными, незаконченными, а неконечными, в том смысле, что все они представляют поиск неконечного, истинного пути» [6].
Рассказу присущ публицистический пафос. Автор сумел органично сочетать документальный материал и эстетическое освоение действительности. Впечатления писателя от удивительной охоты со временем отошли на второй план, а на первом оказалось испытанное потрясение от увиденного: «В сущности, мы впервые столкнулись с тем, что позднее, через десять лет, будет названо второй целиной, русским Нечерноземьем» [8]. Страстный гражданский темперамент Абрамова выливается в этом произведении в горько-откровенное размышление.
Ф. Абрамов в рассказе «Дела российские .», отталкиваясь от традиционного сюжета охотничьего рассказа, осмысливает трагическую судьбу одной деревни и ее жителей в теснейшей связи с трагической судьбой всего крестьянства, страны, всего национального мира как явления эпохи, что придает небольшому по объему произведению общечеловеческое содержание. В произведении доминирует эпическое родовое начало, которое сочетается с лиризмом и драматизмом. Глубину тексту придают образы-символы и опора на традиции национальной культуры. Рассказ создан в русле конкретно-реалистической стилевой традиции. Абрамов опирается на опыт классиков русской литературы:
Н.А. Некрасова, И.С. Тургенева, М. Шолохова.
Публицистический пафос рассказа приобретает трагический характер. Оптимизм
произведению придает сохранение лучших черт национального характера не только в образе Ивана, но и позиции автора-повество-ва-теля и читателя, к которому обращено произведение. Особенности хронотопа заключаются в том, что сюжетное время сжато до суток, но ретроспективно охватывает период с 20-х до 60-х гг. XX в.; пространство фактически ограничено одной деревней, но мыслится в масштабах всей страны. В рассказе воплощены национально-историческое время и национальное пространство. Все элементы содержания и формы взаимодействуют и взаимосодействуют в реализации глубинной авторской мысли.
1. Абрамов Ф.А. Собр. соч.: в 6 т. СПб., 1993. Т. 4. С. 83.
2. Редькин В.А. Русская поэма 1950-1980-х годов: жанр: поэтика: традиции. Тверь, 2000. С. 26.
3. Золотусский И. Правда правды // Вопр. литературы. 1962. № 2. С. 25.
4. Горский В.С. Образ истории в памятниках общественной мысли Киевской Руси (на ос-
нове анализа «Слова о законе и благодати» Иллариона и «Слова о полку Игореве») // Историко-философский ежегодник. М., 1987. С. 129.
5. Ханбеков Л.В. Веленьем совести и долга: очерк творчества Федора Абрамова. М., 1989.
6. Желтова Н.Ю. Проза первой половины ХХ века: поэтика русского национального характера. Тамбов, 2004. С. 56.
7. Абрамов Ф.А. Семь верст до небес // Собеседник: лит.-критич. ежегодник. М., 1984. Вып. 5. С. 287.
Поступила в редакцию 1.06.2009 г.
Grusha S.A. The originality of genre of F.A. Abramov’s story “Affairs of Russia...” In this article the originality of genre is considered on the level of its ideological and artistic content and the form of the content. Also the correlation among epic, lyric and dramatic basises in the story is considered, the type of organization of time and space is revealed, the author’s position is formulated, the type of pathos is determined and literary traditions are noted.
Key words: F.A. Abramov; rural prose; genre of short story; Russian national character.
УДК 400
ИНФОРМАЦИОННЫЙ ТЕКСТ В ЭЛЕКТРОННЫХ СМИ (ОПЫТ ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА)
© П.В. Морослин, Р.П. Мильруд
В статье рассматриваются лингвостилистические особенности средств массовой информации, которые функционируют в Интернете. Исследуются два типа электронных СМИ - аналоги печатных изданий и собственно электронные СМИ, функционирующие только в Интернете. Рассматриваются особенности структуры электронного информационного текста, функции заголовков, способы организации гипертекста в информационном тексте. Особое внимание уделяется анализу организации интерактивности в информационном тексте, сравнительному анализу электронного и печатного текста.
Ключевые слова: гипертекст; гиперссылка; Интернет; СМИ; веб-ресурс.
В русскоязычном сегменте Интернета (Рунете) представлено значительное количество СМИ. Часть из них - традиционные СМИ (журналы, газеты, имеющие в Интернете электронную версию). В последнее время заметно растет число СМИ, функционирующих только в Интернете (часто используется также обозначение Интернет-издание или Интернет-версия). Каждый год в Интернете появляются сотни новых Интернет-
изданий. Все больше появляется специализированных Интернет-изданий, обслуживающих те или иные отрасли знаний или производства.
Электронные СМИ делятся по различным критериям. Некоторые из них являются точной копией бумажных изданий. Другие используют новые возможности информационных технологий, с использованием баз данных, гипертекста и др. Например, газеты
