CC BY
171
Илья Никифоров
[ЗЕТТЕРБЕРГ СЕППО. ИСТОРИЯ ЭСТОНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ.
ТАЛЛИН: ИЗДАТЕЛЬСТВО KPD, 2013. - 399 С.]
АННОТАЦИЯ
В рецензии рассматривается впервые опубликованная на русском языке работа финского историка Сеппо Зеттерберга «История Эстонской Республики», которая является переводом завершающей части вышедшего сначала на финском, а потом и на эстонском языке фундаментального труда «История Эстонии» (Zetterberg Seppo. Eesti ajalugu Tallinn: Tänapäev, 2009). Рецензируемая работа на русском языке является уникальным изданием, дающим целостную и детальную картину истории Эстонии в XX веке, исходящую из концептуальных и теоретических предпосылок, принятых в настоящее время в научном сообществе Скандинавских стран и Финляндии.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
Эстонская Республика; Эстонская ССР; финно-скандинавская историография;эстонская историография.
В СОВРЕМЕННОЙ ЭСТОНСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ новейшая история этой балтийской страны является наиболее популярной и востребованной историками тематикой. За последние лет двадцать опубликовано большое количество статей и монографий, в которых исследуются те или иные аспекты истории Эстонии XX века. Очень часто исследователи обращаются к анализу событий Второй мировой войны и обстоятельств, приведших к вхождению Эстонии в состав СССР. Однако ощущается острый дефицит обобщающих авторских работ по истории Эстонии, в том числе и последнего столетия. Если не считать гимназических учебников1 (среди них имеются работы на весьма высоком научно-методическом уровне, а есть, напротив, пособия облегченные и популярные), то академических и даже научно-популярных монографий,
представляющих собой попытку дать целостную картину Эстонии, и Эстонской Республики в частности, окажется очень мало2. А на русском языке таковых и вовсе не было.
Многочисленные учебники, учебные пособия не могут заменить сводных академических исследований, претендующих на создание фундамента национальной истории и являющихся краеугольным камнем политики исторической памяти. К таковым работам можно отнести то, что было создано в 1920-1930-х гг. в Эстонской Республике на эстонском языке. В 1947 г. была опубликована эстоноязычная «История Эстонии», подготовленная историками в эмиграции.Но издания эти редки,малодоступны,да и концептуально они давно устарели. Разумеется, читатель может обратиться к выходившей в 1970-е г., в том числе и на русском языке, трехтомной «Истории Эстонской ССР». Но вряд ли в настоящее время она может служить основой для формирования представлений об истории Эстонии, и не только по политическим мотивам, но и по причине вошедшего с тех пор в оборот массива новых фактов и документов. Из современных исследований следует отметить шесть фундаментальных томов «Истории Эстонии», подготовленных ведущими эстонскими историками.
Сеппо Зеттерберг не эстонский историк,он принадлежит к старшему поколению финских историков. Работал и в Академии наук, и в университете Ювя-скюля, редактировал журнал. В сфере его научных интересов с конца 1970-х гг. находились финско-эстонские отношения. Вероятно, поэтому после восстановления Эстонией независимости Зеттерберг работал в этой балтийской республике, возглавляя в 1996-1998 гг. так называемый Финский институт, т. е. исследовательское и культурно-просветительное учреждение, продвигающее финскую культуру в родственной стране.
Вернувшись в Финляндию,Зеттерберг занял профессорскую кафедру в университете Ювяскюля и в 2007 г. выпустил в свет фундаментальную двухтомную «Историю Эстонии» на финском языке. Работа сразу была замечена эстонскими историками и журналистами, и уже в 2009 г. был подготовлен и вышел ее эстонский перевод3. Тогда же поднимался вопрос о переводе «Истории Эстонии» Сеппо Зеттерберга на русский язык. Этот «социальный заказ» лишь через несколько лет реализовало на свой коммерческий страх и риск таллинское издательство KPD, специализирующееся на выпуске книг на русском языке.
Эстоноязычная «История Эстонии» Зеттерберга на фоне коллективного шеститомного труда его эстонских коллег выглядит ничуть не хуже. По мнению одного из переводчиков книги Зеттерберга на эстонский язык, журналиста, политолога и историка Эркки Баховски, работа финского историка опирается на огромное количество источников и по насыщенности фактическим материалом в ряде разделов превосходит коллективный труд эстонских исто-риков4. Это - настоящий «кирпич», принципиально отличающийся от многочисленных «кратких обзоров» с «высоты птичьего полета», считает Баховски. Неудивительно, что на эстонском языке «История Эстонии» Сеппо Зеттерберга (671 страница очень убористым шрифтом) выдержала, несмотря на дороговизну, три издания и все равно является библиографической редкостью. На языке оригинала (на финском) «История Эстонии» оказалась еще более популярной,
и тираж в 6500 экземпляров разошелся мгновенно5. В 2007 г. за полгода тираж пришлось трижды допечатывать.
По мнению Сеппо Зеттерберга, высказанному в одном из интервью, такая популярность его книги означает большой интерес финнов к эстонской исто-рии6. Напротив, считает автор, интерес эстонцев к финской истории в настоящее время невелик. А еще лет 130 назад Финляндия была важной и значимой для эстонцев страной...
Несколько лет назад автор обсуждал вопрос перевода его книги на русский язык, но никто из крупных издателей за эту работу не взялся. На русском языке книга Зеттерберга вышла в одном из двух русских издательств Таллина -в издательстве KPD. Энтузиастом и инициатором перевода стал известный архитектор и искусствовед Дмитрий Брунс. К сожалению, издательство не получило достаточной поддержки со стороны государства и различных фондов, чтобы осилить перевод и издание всей «Истории Эстонии» - на русском языке книга вышла в сильно усеченном варианте под названием «История Эстонской Республики». По согласованию с автором русскому читателю (в том числе и профессиональным историкам) была предложена только вторая половина работы Зеттерберга, т. е. выпущенный издательством KPD на русском языке богато иллюстрированный и увесистый томик в 399 страниц - о «рождении республики», «потере независимости», пребывании «в жестких объятиях серпа и молота» и обретении «новой независимости». Таким образом, эстонская история в книге ограничена лишь ХХ веком.
Работа финского историка от такого урезания, конечно, не выиграла, но русский читатель все-таки получил возможность, которой у него раньше не было: на русском языке до настоящего времени добротные академические сводные работы по истории Эстонии попросту отсутствовали.
Исторический нарратив - важный компонент исторической политики государства7. Да и общество нуждается в некоем целостном, но достаточно подробном, не игнорирующем детали, взгляде на свою историю. Рецензируемую работу трудно рассматривать в отрыве от ее оригинала, т. е. от «Истории Эстонии», ибо главные достоинства исследования были заданы его целостным характером. Тем не менее даже урезанный вариант книги Сеппо Зеттерберга представляет несомненный интерес.По насыщенности фактами,статистичес-кими данными, использованными мемуарами и документами, высказываниями самых разных политиков и общественных деятелей «История Эстонской Республики» превосходит любое сводное издание по истории Эстонии из существующих в настоящее время. Так, например, обсуждая промышленную политику СССР, проводимую в Эстонской СССР, автор указывает, что инвестиции в восстановление промышленности и строительство новых объектов в Эстонии в 1945-1950 гг. были на 30% больше, чем в среднем по Советскому Союзу, а темпы промышленного роста «были впечатляющими: в 1946-1950 гг. в среднем 36% в год, в следующей пятилетке - еще по 14,4% в год. Темпы роста промышленной продукции были гораздо выше средних по союзу» (c. 273).
Среди несомненных достоинств издания нужно назвать обширный массив обработанных источников: от архивных материалов до монографий и статей эстонских, финских, шведских, немецких и российских историков. Биб-
лиография, приложенная как к русскому, так и к эстонскому изданиям, сама по себе представляет большую ценность. Работа, что немаловажно, снабжена развернутым научно-справочным аппаратом: хронологическими таблицами, именным указателем, рядом иных статистических таблиц. Эстонское издание также снабжено таблицами с демографической статистикой.
Богатый статистический материал, касающийся демографии, экономики, политики и военной истории, в такой степени велик и разнообразен, что начинает жить собственной жизнью, не зависящей от концептуальных основ, из которых исходит сам автор. Так, он пишет о советской русификации в 70-х гг. прошлого века, о том, что доля коренного населения республики сокращалась (с. 290), и в то же время он не может не указать, что 85% студентов Тартуского университета были эстонцами (с. 295), что 76% газет и 86% журналов выходили в ЭССР на эстонском языке (с. 292), что в период «застоя» 80% ЦК КПЭ были эстонцами и т. д.
Приводя довоенную статистику, например в области образования, Зеттер-берг упоминает,что среднее образование (полный курс гимназии) в 1919-1939 гг. смогли получить 36 442 эстонца, а Тартуский университет за тот же период окончили 5751 человек (с. 143). А в соответствующей главе он, кстати, упоминает, что в Тартуском университете в 1981 г. училось 7701 человек (с. 295). Не делая далеко идущих выводов, нужно подчеркнуть, что другие сводные работы по истории Эстонии такой детальной статистики не приводят.
Упоминаемые автором данные, как правило, заслуживают доверия, и дискуссионным может быть не столько фактический материал, сколько интерпретации и выводы, построенные на этой базе, причем иной раз вопреки фактам. Так, зная,как функционирует современная не кустарная экономика, трудно согласиться с критическим пафосом автора (с оттенком расизма), когда он пишет, характеризуя промышленность Эстонской ССР: «русские рабочие на базе завезенного извне сырья (кроме сланца) на управляемых русскими крупных предприятиях по приказу Москвы создавали продукцию, большая часть которой из Эстонии вывозилась. А эстонцам в наследство оставались загрязненная окружающая среда и большое количество рабочих-неэстонцев» (с. 286). Забавно, что, описывая попытки властей первой Эстонской Республики сделать ставку на ускоренную индустриализацию с прицелом на советский рынок, Зеттерберг с сожалением констатирует провал этой программы в начале 1920-х гг. Нельзя всерьез относиться и к приведенной Зеттербергом цитате из эстонского политика и историка Л. Вахтре, что в 1980-х гг. «из выращенных в Эстонии свиней эстонцам оставались в основном уши и копыта, а еще красные знамена и загрязнение» (с. 287).
В концептуальном смысле к достоинствам «Истории Эстонской Республики» следует отнести и то, что как в русском переводе, так и в оригинальной «Истории Эстонии» на финском языке отсутствует такой распространенный в эстонском историческом нарративе феномен, как эстоноцентризм8.
Что такое эстоноцентризм? Он является важнейшей характеристикой исторического мировоззрения, например, воспитываемого в эстонских школьниках. Эта комплексная политико-идеологическая характеристика мировоззрения, часто используемая для описания интегративных процессов
в современном эстонском обществе. Эстоноцентризм в мировоззрении - это и императив, и «цель желанная», и критерий, и масштаб индивидуальной или групповой принадлежности к народу Эстонии (или эстонскому народу). Эсто-ноцентризм в историческом описании логически увенчан представлением о национальном государстве. Само историческое описание, таким образом, приобретает телеологический характер и представляет историю эстонского народа как путь к собственному национальному государству. Последнее откровенно рассматривается как чудо и, следовательно, как особая ценность. Так вот среди методологических приемов и в научном дискурсе Зеттерберга нет ни телеологизма, ни предопределения. «Типичным проявлением идеи независимости является усиленное стремление погрузить нацию в глубины далекого прошлого. Нередко независимость считается вершиной исторического развития нации... прошлое воспринимается через эту узенькую щелку как последовательный путь к независимости. Если через нее взглянуть на прошлое, то путь к независимости представляется обманчиво логичным и целенаправленным» (с. 67), - специально указывает Зеттерберг.
Национальный исторический нарратив не может избежать представлений о формировании наций и народов. Нужно отметить, что в эстонской исторической парадигме до последнего времени господствовала приморди-алистская концепция, предполагающая изначальное существование народа, претерпевающего свою историю. Отсюда и заявления о многотысячелетней истории эстонцев, о предках эстонцев и т. д. Особенно характерны эти взгляды для школьных учебников и популярной исторической литературы.
В одном из газетных интервью Сеппо Зеттерберг попытался объяснить корреспонденту, что профессионального историка мало интересует вопрос, когда впервые была упомянута Эстония9. Но «простые люди» постоянно этот вопрос задают. В рецензируемой работе, касающейся преимущественно XX века, автор не сталкивается с вопросами этнологии, но в эстонской и финской «Истории Эстонии» избежать проблемы формирования эстонской нации было невозможно. Автор все-таки историк, а не антрополог, и не делает акцента на процессе этногенеза, но можно понять, что придерживается он, скорее, распространенных на Западе конструктивистских взглядов. Автор полагает, что Эстония как страна, а эстонцы как народ сложились в обозримый исторический период из совокупности финно-угорских племен и родов с участием финнов, немцев, латышей и славян в результате массовых миграций10.
К определенным недостаткам рецензируемой работы следует отнести очень жесткий концептуальный каркас, в который вталкивается история Эстонии ХХ века. Эта концептуальная схема совершенно не оригинальна и полностью совпадает с исторической схемой, выработанной в эстонской эмигрантской среде и обусловленной бескомпромиссной политической борьбой за восстановление (реституцию) «оккупированной» Советским Союзом Эстонской Республики. Такой взгляд на характер исторического процесса в регионе восточной Балтики весьма характерен для западной историографии, в том числе и для финно-скандинавской.
Концептуальный каркас, который частенько не вмещает в себя приводимые автором факты, особенно становится заметен в сокращенном русском пе-
реводе. Издание «История Эстонской Республики» открывается вводной главой, в которой автор в общих чертах пытается обрисовать многовековой путь эстонского народа до событий ХХ века. Схематизм тут же дает себя знать. Русское издание начинается некими историософскими и геополитическими рассуждениями вокруг исторического и географического места Эстонии. Автор не склонен окончательно относить Эстонию к Восточной Европе или Северным странам и даже к Востоку или Западу: «Если в прежние времена Эстония принадлежала Западу, то после Второй мировой войны она почти полвека являлась частью восточного соседа. Сейчас, восстановив независимость, вступив в НАТО и Европейский союз, Эстония вновь связала себя крепкими узами с Западом» (с. 7). Говоря о Ливонской войне, Зеттерберг утверждает, что эти «войны подтвердили типичную суровую черту истории Эстонии - эстонцы, не являясь воюющей стороной, втягивались в это жестокое действие в качестве сторонних лиц, а пространство их обитания становилось объектом захвата и полем битв» (с. 14). В финском и эстонском изданиях события эти описываются достаточно подробно и без акцентов на «извечном враге» или экзистенциальной угрозе.
Изначально Сеппо Зеттерберг настаивает на том, что боевые действия 1918-1920 гг. ни в коем случае нельзя считать в Эстонии гражданской войной, но лишь войной национально-освободительной: «Война была освободительной, то есть не гражданской, так как большинство сражавшихся за самостоятельную Эстонию людей были эстонцами, а большинство воевавших против них - неэстонцами» ( с. 64). Но при этом читателю предлагается полный набор фактов, способных поколебать политико-историческую концепцию чисто освободительной войны с иноземным агрессором.
Приводимая статистика показывает масштаб и накал политического противостояния. Так, влияние большевиков было исключительно сильным. Выборы во Всероссийское Учредительное собрание показали, что «в Эстонии участие в этих выборах приняло менее 60% населения. Из поданных голосов большевики получили 40,2%. <...> Это число не содержит голосов расквартированных на территории Эстонии военных, большинство которых не были эстонцами. По России большевики собрали только четверть всех голосов» (с. 7). «Деятельность большевиков в течение более двух месяцев (имеется в виду конец 1917 г.) уменьшила их популярность до 37,1%» (с. 47). В феврале 1919 г. «на Сааремаа вспыхнуло восстание большевиков». При его подавлении карателями было убито 160 человек. Никуда не исчезло и коммунистическое движение после 1920 г. «На состоявшихся в том же году (1923. - И. Н.) выборах таллиннского городского собрания коммунисты получили 36 мест из 100, в Пярну и Нарве им была оказана такая же поддержка. Активная и опасная деятельность коммунистов заставила власти закрыть многие их организации» (ч. 84). В этом ключе Зеттерберг описывает и попытку восстания 1 декабря 1924 г., поддержанную «Коминтерном и Советским Союзом».
Как финский историк, Сеппо Зеттерберг счел своим догом упомянуть о 3700 финских добровольцах, участвовавших в так называемой Освободительной войне11. Эстонские историки обычно говорят о 3451 финском добровольце. Но Зеттерберг совершенно не пишет о плохо укладывающемся в кон— 205 —
цепцию чистой Освободительной войны белом терроре, в частности и о том, что именно финны, прошедшие у себя дома в 1918 г. исключительно кровавую гражданскую войну, отличались особой жестокостью. В эстонской историографии официально роль финских добровольцев оценивается высоко, но им же ставится в вину ряд неприятных инцидентов, прежде всего так называемый белый террор на фронте и прифронтовой зоне12.
За пределы концептуальных рамок выходят у Зеттерберга и страницы, на которых он обсуждает отношение Финляндии (и Швеции) к тому, что происходило в Эстонии. Это является новшеством в попытках описать целостную историю Эстонии, по крайней мере для эстонской историографии. Автор останавливается на том, что Финляндия всячески уклонялась от тесного сотрудничества с Эстонской Республикой и с другими балтийскими странами. «Финляндия по-прежнему искала у себя скандинавские черты, хотя Скандинавия никогда не признавала Финляндию равной и не раз давала ей это понять» (с. 91). Такой позицией Хельсинки можно, в частности, объяснить провал балтийской Антанты. Вдобавок к шаткости отношений Латвии, Литвы и Эстонии, «участники союза относились друг к другу с предубеждением, ревностью и даже высокомерием» (с. 93). Подобное замечание является актуальным и до сих пор.
Особенно прохладно Финляндия отнеслась к созданию финско-эстонской унии, идею которой долгие годы вынашивал и проталкивал К. Пятс. «Финляндия изо всех сил стремилась к тому, чтобы мир считал ее не четвертым Балтийским государством, а одной из Северных стран» (с. 95). В 1934 г. Финляндия впервые приняла участие в конференции министров иностранных дел Северных стран. Руководство Эстонии очень болезненно отнеслось к этому.
Отстраненно вела себя и Швеция, поддерживая независимость Балтии, но не желая связывать себя договорными обязательствами. Швеция очень сдержанно относилась к предложениям о союзе, полагая, что в будущем новых Балтийских стран «нет полной уверенности», отмечает Зеттерберг.
Ведущий игрок Балтийского региона - Германия - в 1930-х гг. резко усилилась, и автор, характеризуя германское направление внешней политики Эстонии, солидаризируется с эстонским историком Магнусом Ильмярвом13, отмечая, что с 1936 г. «у Эстонии стало две внешних политики: официальная, свидетельствующая о нейтралитете, и неофициальная внешняя политика военных, осуществлявшая секретные связи с Германией» (с. 103). Также историк отмечает, что «нейтралитет все же был ширмой, так как с середины 1930-х годов действительность сильно изменилась. Основной опасностью Эстония считала теперь Советский Союз, поэтому симпатии к Германии усиливались» (с. 174).
Внутриполитическая, экономическая и культурная жизнь довоенной Эстонии Зеттербергом не идеализируется, но традиционно предстает как успешное развитие национального государства. Автор один из немногих, кто считает необходимым отметить, что массовое движение ветеранов Освободительной войны (вапсов) исповедовало взгляды, которые «характеризовались как воинствующий национализм, антимарксизм и антисемитизм» (с. 105). А само движение вапсов «лежало в русле охвативших Европу движений пра-
вого толка - немецких национал-социалистов, итальянских фашистов и финских движения Лапуа и Отечественного народного движения» (с. 105).
Режим,установленный в Эстонии Константином Пятсом после переворота марта 1934 г., Зеттерберг называет авторитарным (но не диктатурой) и «управляемой демократией» (с. 119). Новым для такого рода литературы стала характеристика режима как националистического: «Для политической атмосферы Эстонии была характерна националистическая идеология» (с. 120). Особо отмечается политика эстонизации фамилий. «В результате пяти лет этой деятельности к 1940 году свои фамилии эстонизировали 200 000 человек» (с. 121).
В экономической жизни республики Сеппо Зеттерберг обращает внимание на очень интересную черту довоенного хозяйственного уклада. В духе господствующего так называемого экономического национализма «стало очевидно, что для создания сильной и стабильной экономики необходимо государственное регулирование» (с. 126), причем это «было неизбежно» (с. 126). Прежде всего речь шла о растущей как на дрожжах сланцевой промышленности, торфоразработках, промышленности строительных материалов и пр.; «...некоторые отрасли промышленности начали испытывать дефицит рабочей силы. Из Литвы и Польши завозили иностранных рабочих для работы в сельском хозяйстве и в производстве горючих сланцев» (с. 127). Осуществлялись масштабные мероприятия по централизации и введению монополии на экспорт важнейших сельхозпродуктов - масла и яиц.
Автор, разумеется, не делает выводов, что в принципе экономическая система СССР, плановая и государственная, не стала в 1940 г. и позже для Эстонии чем-то совершенно чуждым. Такой вывод не вписывается в концептуальные рамки. Но приведенный фактический материал позволяет уже читателю расширять концептуальный горизонт.
Интересны и приведенные в книге бытовые наблюдения: так, радио могли слушать (имели лицензию) примерно 8% населения. А карточная система распределения крепких алкогольных напитков (водки) была отменена лишь в 1936 г. До этого в месяц на одного мужчину по карточкам полагалось чуть больше литра водки. Финны до отмены в 1932 г. сухого закона у себя на родине ездили в Эстонию за алкоголем.
В соответствии с официальной трактовкой истории спусковым крючком Второй мировой войны Зеттерберг называет секретный протокол к советско-германскому договору о ненападении от 23 августа 1939 г.: «Действия, вытекающие из договора о сферах интересов, начались 1 сентября 1939 года нападением Германии на Польшу» (с. 176).
Вообще события 1939-1940 гг. (договор о базах и инкорпорацию Эстонии в состав СССР) Сеппо Зеттерберг интерпретирует в традиционном ключе - как сговор сверхдержав и отсутствие у маленькой Эстонии каких бы то ни было возможностей повлиять на ход и развитие событий. Также отмечается, что «нет никаких сведений, подтверждающих расхожее утверждение о том, что Эстония надеялась на Финляндию, просила у нее дипломатической или военной поддержки и получила отрицательный ответ» (с. 185).
Болезненный вопрос «Кто виноват?» Зеттерберг предпочитает решать в традиционном смысле: «Конечно, Сталин!» Автор вступает в заочную по— 207 —
лемику с эстонским историком Магнусом Ильмярвом, который в книге «Безмолвная капитуляция» пришел к выводу, что характер политического режима и нарочитая узость круга лиц, принимавших решения, как раз и способствовали «капитуляции»14.
«Правда ли, что авторитарный режим Эстонии привел страну к присоединению к Советскому Союзу? - задался вопросом Зеттерберг. - На судьбу Эстонии влияла не внутренняя политика государства, не общественный строй, а холодная великодержавная политика» (с. 189). Виноват в том, что Эстония не оказала сопротивления, не один К. Пятс, а то, что «решение покориться вынесли президент государства, правительство и комиссии обеих палат парламента» (с. 189).
С другой стороны, привычную концепцию «оккупации» подрывает вывод Зеттерберга о том, что планы «оккупации» и «аннексии» не вынашивались Кремлем годами в ожидании удобного момента. Описывая весну 1940 г., автор говорит: «Москва еще не приняла окончательного решения по военному захвату Балтики, планировались лишь замена и "обновление" войск, расквартированных на базах Прибалтики. Сначала это должно было произойти в июне, потом срок отодвинулся на первую половину июля. Неожиданный для Кремля успех Германии заставил советское руководство полностью изменить балтийскую политику. Настал момент для окончательного решения балтийского вопроса в интересах Советского Союза» (с. 194). Такая точка зрения коррелирует с недавними работами Е. Зубковой15 и М. Мельтюхова16.
Описание событий июля 1940 г. в «Истории Эстонской Республики» можно опустить. Оно полностью вписывается в концептуальный каркас. Интерес представляет лишь подача международной реакции на события 1940 г. «Финляндия, пребывающая в период так называемого перемирия под гнетом Советского Союза, сочувственно наблюдала за судьбой Эстонии со стороны» (с. 207). А в целом «США, Ирландия и Ватикан не признали ни de jure ни de facto (юридически и фактически) присоединение Эстонии к Советскому Союзу, тогда как, например, Великобритания признала случившееся de facto, но не de jure. Напротив, Швеция,руководствуясь своими экономическими интересами, одной из первых признала объединение de jure. Финляндия признала Эстонию частью СССР лишь de facto, хотя визит Урхо Кекконена в Эстонию в 1964 г. был расценен в известной степени как официальное признание присоединения» (с. 211).
Процесс советизации Эстонии в работе Сеппо Зеттерберга описан по источникам и в стилистике политической публицистики ранних 1990-х гг. Репрессивная политика советских властей понимается весьма расширительно, автор ставит знак равенства между арестом и депортацией, смертной казнью и смертью от лишений и болезней в период заключения или высылки, не различает убитых в боестолкновениях комбатантов и казненных по приговору суда. Современные эстонские историки в академических исследованиях ведут себя гораздо аккуратнее. Вышедший в Тарту в 2005 г. VI том «Истории Эстонии» куда сдержаннее оценивает масштаб и формы репрессий, указав лишь, что к концу 1940 г. численность арестованных превысила 1000 человек. А по данным НКВД на 17 июня 1941 г., в ходе высылки 14 июня в Эстонии было аре— 208 —
стовано 3178 человек и депортировано 5978 человек17. В ходе боев 1941 г. были убиты примерно 550 комбатантов - лесных братьев. Отмечено, что, например, 1200 заключенных были вывезены из таллинской тюрьмы на судне «Ау-струмс» в Ленинград и дальше в Пермскую область. Всего было эвакуировано из Эстонии, по официальным данным НКВД, 4047 заключенных, 40 человек были освобождены, а 205 - расстреляны18. В период после 22 июня общие потери эстонского населения, связанного с лесными братьями, минимально оцениваются в 2000 человек, включая и погибших комбатантов19.
Финский историк в угоду предустановленной концепции подает также и историю эстонских национальных частей РККА - как подразделений, чуть ли не поголовно перебежавших на сторону противника: «Образованный из армии независимой Эстонии 22-й Эстонский территориальный стрелковый корпус, в котором в начале войны было 6700 эстонцев, в первых числах июля
1941 года как неблагонадежный был выведен из Советской Эстонии в Псковскую область. Во время перехода некоторые эстонцы дезертировали, так что в июле-августе в тяжелых боях под Старой Руссой приняли участие только 5600 эстонцев, из которых 5000 или перебежали на сторону немцев, или были взяты ими в плен» (с. 223).
Современная же эстонская академическая история отказалась от этого пропагандистского штампа. Указанный коллективный труд эстонских историков отмечает, что в рядах 22-го стрелкового корпуса служило около 7000 эстонцев и что корпус сражался с частями вермахта и под Порховым, и в районе города Дно, и под Старой Руссой. В ходе трехмесячных непрерывных боев погибли или были ранены около 2000 эстонцев-красноармейцев. 4500 были захвачены немцами в плен или сдались20. Надо сказать, что приведенные выше пропорции мало отличаются от средних показателей для любых частей, оказывавших сопротивление немцам на направлениях главных ударов противника. Также эстонские историки отмечают, что в июне-июле 1941 г. на призывные участки явились примерно 50 000 молодых эстонских призывников. Призваны были около 33 000 и отправлены эшелонами и кораблями в Россию21.
Упоминает автор и разведывательно-диверсионную группу «Эрна». «Большой отряд состоял из прибывших из Финляндии эстонских добровольцев, которые под руководством полковника Хенна-Антса Куре сформировали разведывательную группу "Эрна"» (с. 225). Автор то ли сознательно, то ли нет, но не указывает, что «добровольцы» эти состояли на службе абвера и находились в оперативном подчинении так называемого «бюро Целлариуса», действовавшего в интересах немецкой армии с территории Финляндии.
Саму же политику Германии в странах Балтии Сеппо Зеттерберг оценивает крайне негативно: «Предполагалось объединить Эстонию с Великой Германией и в течение нескольких десятилетий онемечить ее. Эстонцев следовало также переселить за Чудское озеро, чтобы создать свободное пространство для немецких колонистов» (с. 232).
Также негативно описана и репрессивная политика оккупационных властей. Автор специально указывает, что эстонская полиция безопасности летом
1942 г. состояла из 870 человек. «Почти две трети служили раньше в полицейских силах Эстонской Республики» (с. 233). Зверства же пособников нацистов
из военизированной организации «Омакайтсе» в книге охарактеризованы как «белый террор», который носил «характер возмездия», и лишь к 1942 г. оккупационные власти навели порядок в рядах активистов «Омакайтсе»: теперь «подозреваемых в симпатиях к коммунизму сразу не казнили и не "погребали под любой кочкой"», а «.антирусские позиции эстонцев были более жесткими, чем у их немецких коллег» (с. 234). «Эстонцы не поддерживали немецкий антисемитизм, но разделяли русофобию» (с. 235) - описывает Зеттерберг настроения в «Омакайтсе» и полицейских частях.
«Согласно отчету Зандерберга (руководитель СД в Эстонии. - И. Н.), с начала оккупации и до конца июня 1942 года полиция безопасности арестовала 18 893 человека, из них 17 692 - по подозрению в коммунистической деятельности. Из всех арестованных 7485 были освобождены, 5623 помещены в концентрационные лагеря и 5634 казнены. Приговоры, вынесенные в начале оккупации в целях устрашения, были особенно жесткими. За весь период немецкой оккупации 1941-1944 годов были казнены 7798 граждан Эстонии, из них 63,5% лишились жизни в 1941 году и 14,6% - в 1942. Из казненных 69,4% составляли эстонцы, 15,4% - русские и 11,9% - евреи» (с. 236). Число же убитых добровольцами «Омакайтсе» граждан Эстонии и военнопленных до того, как организация эта была поставлена под контроль полиции безопасности, неизвестно.
Автор «Истории Эстонской Республики» пишет и об эстонских полицейских формированиях и создании Легиона СС, однако отмечает низкую, по его мнению, активность эстонцев, не стремившихся воевать на Восточном фронте. По его мнению, только призыв последнего премьер-министра независимой Эстонии Юри Улуотса в феврале 1944 г. поддержать мобилизацию в немецкую армию, чтобы спасти Эстонию от наступающей Красной армии, привел к перелому настроений: под ружье встало 38 000 мужчин.
Зеттерберг поддерживает представления, что непрерывное существование Эстонской Республики было возможно из-за того, что остался жив и даже не подвергался репрессиям последний премьер-министр, который не был надлежащим образом отправлен в отставку. Улуотс, «исполняя обязанности президента», назначил в августе новое правительство во главе с Отто Тийфом, и кое-кто из министров этого правительства смог бежать в Швецию. «Правительство» официально объявило о восстановлении независимой республики и выходе ее из войны. Эта правовая коллизия в настоящее время является одним из концептуальных аргументов в пользу континуитета республики.
Во время войны проблемы континуитета интересовали лишь очень узкий круг лиц. Зеттерберг много внимания уделяет отношению к «балтийскому вопросу» союзников по антигитлеровской коалиции и тому, что послевоенный миропорядок решался в ходе дипломатической «торговли» на Тегеранской конференции и в Ялте.
История послевоенной Эстонии в изложении Зеттерберга в концептуальном отношении не предлагает ничего нового: изменение демографических пропорций, страх оказаться меньшинством «на своей земле», русификация, ускоренная индустриализация и социалистические эксперименты в советском сельском хозяйстве. «К середине 1950-х годов основная часть советиза-
ции ЭССР была достигнута, и политическое напряжение ослабло» (с. 317). Ключевым моментом внутренней политической жизни становится многолетняя борьба за власть так называемых «российских эстонцев» с местными. Победа «пришлых», а затем медленная сдача ими своих позиций формировавшейся местной национальной элите. Раздел, к чести автора, содержит много интересного фактического и статистического материала. Но не лишен и предвзя-тостей. Так, описывая этапы развития религиозной жизни в Эстонии, Сеппо Зеттерберг в 2002 г. не заметил существования православной церкви Московского патриархата с сотней тысяч прихожан и десятками приходов (с. 314). Да, ЭПЦ МП на тот момент не была официально зарегистрирована в МВД, но как церковная структура существовала и была вполне заметна.
«Восстановление» независимости стало результатом нового национального возрождения, полагает автор. «Свобода мышления обнажила считавшиеся давно умершими, точнее, объявленные таковыми, национальные чувства десятков малых народов» (с. 322). Но, с горечью замечает Зеттерберг, «миролюбивое стремление Прибалтийских республик к восстановлению независимости не получило от Запада особой поддержки, так как для него было важнее содействовать Горбачеву в его политике обновления» (с. 333). И тут же попадает в интеллектуальную ловушку представлений об извечной мечтаемой цели: «Перед Эстонией снова, как уже бывало в ее истории, на миг приоткрылась дверь к ее мечте» (с. 333).
В целом русское издание книги Зеттерберга можно назвать важной историографической вехой - при том понимании, что оно станет достоянием «подкованного» читателя, всерьез знакомого с военным, политическим, межэтническим и социально-экономическим контекстами истории ХХ века в Прибалтике и вокруг нее. Тогда как впечатлительный русскоязычный неофит может нахвататься, наряду со «вкусными» фактами и размышлениями, также и бытующих в эстонской и финно-скандинавской историографиях штампов, политически мотивированных априорных утверждений и негати-вистской риторики в адрес Москвы.
1 Бондаренко Д.Я. и др. История России и новых независимых государств в школьных учебниках.
М.: Просвещение, 2010.
2 По обсуждаемой теме можно назвать лишь Eestiajalugu. v. VI. Vabadussojast taasiseseisvumiseni / ed. S. Vahtre. Tartu: Ilmamaa, 2005.
3 Zetterbrg S. Eesti ajalugu. Tallinn: Tanapaev, 2009.
4 Postimees, 21.07.2007.
5 Eesti Paevaleht, 26.05.2007.
6 Там же.
7 Никифоров И. Политика исторической памяти в странах Балтии. Опыт и современное состояние // Полещук В., Степанов В. (ред.). Этническая политика в странах Балтии. М.: Наука, 2013.
8 Никифоров И. Эстоноцентризм в изучении истории Эстонии // История и культура объединяют или разъединяют народы? Сб. статей. Таллинн, 2011.
9 Postimees, 21.07.2007.
10 Zetterbrg S. Eestiajalugu. Tallinn: Tanapaev, 2009. P. 144.
11 Докторская работа Сеппо Зеттерберга 1977 г. как раз была посвящена эстонско-финским отношениям в период 1918-1920 гг.
12 Eestiajalugu. v. VI. Vabadussöjast taasiseseisvumiseni / ed. Vahtre S. Tartu: Ilmamaa, 2005. L. 33.
13 IlmjärvM. Hääletu alistumine, Tallinn: Argo, 2004.
14 Ibid.
15 Зубкова Е. Прибалтика и Кремль. М.: РОССПЭН, 2008.
16 Мельтюхов М. Прибалтийский плацдарм (1939-1940). Возвращение Советского Союза на берега Балтийского моря. М.: Алгоритм, 2014.
17 Eestiajalugu. v. VI. Vabadussöjast taasiseseisvumiseni. L. 177.
18 Ibid. P. 190.
19 Ibid. P. 191.
20 Ibid. P. 194.
21 Ibid. P. 194.
НИКИФОРОВ ИЛЬЯ ВЛАДИМИРОВИЧ - историк и журналист, член Русского Академического общества Эстонии. Эстония.
