«Земский закон» (Ландслов) Магнуса Исправителя Законов: утраченное единство? Текст научной статьи по специальности «История и археология»

«Земский закон» (Ландслов) Магнуса Исправителя Законов:

утраченное единство?

Распалась связь времен...

Вильям Шекспир. «Гамлет».

Проблемы, проблемы, проблемы...

Исследование памятников средневекового норвежского права фактически входит в новую стадию, что связано с кардинальным переосмыслением целого ряда как общих правоведческих, так и более специальных вопросов. Одной из общих проблем, безусловно, является изучение правовой культуры в средневековой Норвегии. Именно такая, через союз «в», формулировка обусловлена не только тем, что средневековое норвежское общество так и не стало единым субъектом правового процесса, но и характерной дискретностью самого правового пространства. К этому прибавляется также различие смыслов, которые вкладывались тогда в то, что сегодня называют элементами правовой культуры. Так, перед историками права стоит важная задача изучить всю совокупность правовых знаний, норм и нормативных установок, проявлявшихся не только в документальных и нормативных памятниках, но и в произведениях других жанров скандинавской словесности — от рунических надписей до скальдических стихотворений.

Территориальная и социальная разобщенность норвежского средневекового общества, сохранение традиционных нормативных установок, сочетание и даже симбиоз их с правовыми новациями, привносимыми из Европы на протяжении ХП—ХШ вв., не позволяют изучать памятники норвежского права без учета этого влияния. Тем самым, изучение сводов законов и нормативных документов нуждается в раскрытии широкого контекста, обусловленного как общеполитическими веяниями (борьбой светской и духовной власти, например), так и специфическими влияниями на появление этих памятников явлений, происходивших в каноническом и королевском праве в странах Западной

Европы. Среди них — появление «ЮесгеШт Gratiaш», развитие декретального права, создание нормативных сборников светского и церковного права, перенос борьбы между светской и духовной властью именно в правовую сферу, спор об источнике закона, становление государственного права и др. Все эти веяния прочно охватили скандинавские страны, которые во многом благодаря им преодолели культурную периферийность в отношении Европы, став в XIII столетии неотъемлемой частью западноевропейского мира.

Однако происходившая глубокая перестройка норвежского средневекового общества носила незавершенный характер. Прежние социальные барьеры и вместе с ними правовые установки ломались крайне болезненно. Затяжной период «гражданских войн» (1130—1240) показал, что это общество было не готово расстаться с целым рядом стереотипов — областными правовыми традициями, полифункциональностью при определении социального положения индивида и группы, представлениями об элементах, формирующих социальный престиж, установками в области владельческих прав. Нерешенными оставались и вопросы чисто правовые: кто являлся источником закона? в чем различие между понятиями «закон» и «право»? какие общественные, государственные и церковные институты осуществляют публичную власть? каковы механизмы позитивации правовых норм и какие из них действительно представлялись таковыми?

Состояние памятников права, сохранившихся до наших дней, позволяет лишь частично раскрыть стоящие перед исследователями проблемы и задачи. Очевидно, что в силу этого изучение правовой культуры возможно применительно к конкретным группам и индивидам в большей степени, чем развернутая характеристика общества, находившегося в состоянии инертной эволюции, имевшей, как показало XIV столетие, свои пределы. Никакого феномена, который было бы возможно рассматривать как качественный скачок, подобный «феодальной революции» в Западной Европе X столетия, в норвежском, и шире, в скандинавском обществе не произошло. Поэтому прикладные задачи следовало бы переформулировать.

Так, важно понять, как осуществлялось накопление правовых знаний и правовой информации, как осуществлялось само информирование, каковы были его каналы. Ведь именно это является важнейшим условием позити-вации правовых норм. Однако наличие локального сознания и применение местных норм, которые долго конкурировали с теми, что пытались навязать государство и церковь, ставит вопрос о превращении накопленной информации и правовых знаний в правовые убеждения, о существовании различных

привычек правомерного поведения, что, в свою очередь, тесно связано с тем, представители какой группы действовали, руководствуясь правовыми знаниями и правовыми убеждениями. Исходя из различных норм и правовых установок, таким образом, они использовали свои права, исполняли обязанности, соблюдали запреты, а также отстаивали свои права в случае их нарушения. Ожидаемым результатом исследований в данной сфере должен стать ответ на вопрос об уровне социализации индивида и тех факторах, которые препятствовали складыванию представлений норвежцев о себе, как едином целом, и, наоборот, о тех, что укрепляли в них локальное самосознание. То есть речь идет о «границах» социализации конкретного индивида внутри тех или иных сообществ.

Отсюда более предметным видится изучение правовой культуры конкретной социальной группы норвежского средневекового общества и/или локального общества, уровня правосознания ее членов, роли правосознания для ее самоидентификации и осознании своих границ, а также того, как членами данной группы признавались права других сообществ. Тем самым перед историком открывается огромное исследовательское поле. Главным предметом является изучение элементов правосознания, их эволюция и закрепление в культуре.

Феномен норвежского средневекового права заключается в том, что общественные и собственно правовые новации наиболее четко формулируются именно в нормативных памятниках, появившихся во второй половине XII — XIII вв., — областных судебниках и сводах, появившихся в результате так называемой «законодательной реформы», проведенной в годы правления короля Магнуса VI Исправителя Законов (1263—1280).

1. Основные публикации: Den nyere Landslov / / Norges gamle Love / Utg. R. Keyser, P. A. Munch. Chr., 1848. Bd. II. S. 1-178 (далее - NgL);

Magnus Lagab0tes Landslov / Overs. A Taranger. Kr., 1915; Панкратова М. В. «Законы Гулатинга» в редакции короля Магнуса Исправителя Законов.

[Электронная версия];

Полностью оцифрованная рукопись из Королевской библиотеки в Копенгагене: GKS 1154 fol.

Изучая данные памятники, важно понять, каков был отклик на их появление. Какова была степень знания и понимания норм, в них содержавшихся, в том числе и должностными лицами. В частности, это выражается в соблюдении этих норм, их толковании, апелляции к ним, направленности на их соблюдение, использование и исполнение. Безусловно, объем знания права был неодинаков, и в этом смысле интересно изучение деятельности профессиональных юристов (лагманнов), судебных чиновников (членов лёгретт тингов), должностных лиц, нотариев. Другим важным элементом правовой культуры является презумпция знания закона и, соответственно, вопрос о степени сфор-мированности этой культуры. Как отражена в источниках, прежде всего документальных, условность знания закона, принятая с целью функционирования сложившейся правовой системы как на общегосударственном, так и на локальном уровнях. В конечном итоге, речь идет об осознании правовой активности отдельных индивидов и групп норвежского средневекового общества.

Очевидно, что исследователи ограничены в ответах на эти многочисленные вопросы изучением прежде всего состояния юридической практики. Насколько были совершенны форма и содержание правовых актов и норм, насколько и как согласованы друг с другом? Как осуществлялась их подготовка, кодификация, консолидация, позитивация и публикация? Каков был уровень судебной и правоохранительной деятельности и состояние правоприменительной практики, а также соответствующих институтов, как они функционировали? Какова была сфера общественных отношений, регулировавшихся с помощью правовых средств, содержанием которых является совокупность правомерных действий субъектов права?

Путь к реформе

Норвежский «Земский закон» (норв. Magnus LLagab0tes Landslov, далее — MLL1), о котором прежде всего пойдет речь, появился в ходе обширной законодательной реформы, проведенной в царствование короля Магнуса Исправителя Законов (1263—1280). Вместе с земским законодательством в ходе той же реформы появились «Городской закон» (Bylov), «Дружинный устав» (H'rdskra), новое «Церковное право» (так называемое «Церковное право архиепископа Йона») и ряд других подзаконных актов. Эта масштабная акция по реформированию законодательства стала не только завершением начального этапа развития древнего норвежского законодательства, но и, пожалуй, последним знаменательным событием раннего норвежского Средневековья в целом, к числу которых также относятся походы викингов, появление в Норвегии государства, христианизация страны и переломная эпоха «гражданских войн» (1130—1240).

lii

Помимо продолжения конкретных исследований необходимо также объективно оценить те трудности, которые возникают при работе с «Земским законом» и тем историческим контекстом, в котором появлялся на свет и существовал этот памятник.

В 1263 г. скончался норвежский король Хакон IV Старый (1217—1263) и на престол вступил его сын, а с 1261 г. и соправитель, король Магнус VI, названный впоследствии Исправителем Законов (Га&аЬдй?). К этому времени четыре главных судебных округа Норвегии: Фростатинга, Гулатинга, Эйдсиватинга и Боргартинга имели каждый свою книгу законов. Документы королевской администрации позволяют предположить, что в отдельных малых судебных округах, подчиненных главным тингам, имелись свои собственные изводы соответствующих судебников (см. ниже). Кроме них существовал общий для всех норвежских городов сборник городского права. Так называемые «податные земли» (skattlendi?), подчиненные Норвегии (Шетландские2, Оркнейские, Гебридские, Фарерские острова и остров Мэн3, а также Исландия и Гренландия) имели собственные правовые обычаи, а некоторые из них также и собственные писаные судебники.

В эпоху «гражданских войн» (1130—1240), а также после них, норвежское общество пережило глубокую перестройку, превращаясь из поздневарварско-го в средневековое. Значительно возросло влияние королевской власти, а также церкви, которые к тому же стали крупными земельными собственниками. Самостоятельные же хозяева, бонды, во многом утеряли свои владения, превратившись в арендаторов чужой земли. Тинги, являвшиеся до начала «гражданских войн» главными институтами власти, на которых были представлены самые могущественные роды норвежских бондов, утеряли свой вес и значение. Особенно это отразилось на роли, которую тинги играли в развитии права. Хотя они по-прежнему должны были санкционировать вновь вводимые законодательные нормы, но их выработка перешла в руки короля и административного аппарата, церкви и светской знати. Главным законодательным органом с 1152 г. стало Государственное собрание (?iksmдte), принявшее общее для Норвегии церковное право, закон о престолонаследии и «земском мире»,

4

шедшие вразрез с традиционными нормами .

Была ли законодательная реформа, в результате которой появился на свет «Земский закон», задумкой самого Магнуса VI и его советников? Имелись ли подобные планы по пересмотру законодательства уже у самого короля Хакона Старого? На последний вопрос следует ответить скорее утвердительно. Право на это дает изучение списков «Законов Фростатинга» — одного из норвежских судебников, правовой материал которого наряду с «Законами Гулатинга»

2. Власть над ними утрачена Норвегией в результате норвежско-шотландской войны по Пертскому миру 2 июля 1266 г.

3. Власть над ним утрачена Норвегией в результате норвежско-шотландской войны по Пертскому миру 2 июля 1266 г.

4. G 2 G 32

F V44-46 F X114

Первый лист рукописи Magnus Lagabetes Landslov (GKS 1154 2°) Источник:

liv

лег в основу «Земского закона». Трагическая судьба, постигшая единственную полную рукопись «Законов Фростатинга», которая сгорела в страшном пожаре Копенгагена 1728 г., процесс восстановления этого текста заставляют идти к истории законодательной реформы самой трудной дорогой.

Судьба «Законов Фростатинга» связана непосредственно с заключительным актом реформы, в результате которой появился «Земский закон». Исландские анналы под 1269 г. сообщают, что король Магнус на Фростатинге получил согласие его участников привести в порядок книгу «Законов Фро-статинга», «.. .как ему покажется лучше всего...», а также все части, «.. .которые относятся к духовной и королевской власти.»5. Архиепископ Йон, также присутствовавший тогда на Фростатинге, выразил свой протест против пересмотра королем норм церковного права. По этой причине составленное по приказанию этого прелата церковное право не вошло ни в новую редакцию «Законов Фростатинга», ни в своды законов, появившиеся позднее. Это, однако, не помешало последующим компиляторам соединять оба права под одной обложкой.

Видится, что ядро права в виде некоей совокупности позитивных норм развивалось вокруг статуса субъекта, конституируя этот субъект и как бы воспроизводя его правовыми средствами. Соответственно, предмет правовой регуляции этих норм относится к поддержанию и укреплению социального статуса субъекта данного права и традиционным поземельным отношениям, связанным с повседневным землепользованием (а точнее с системой владельческих и хозяйственных прав), а также с кругом тех общественных прав-обязанностей, который определялся субъекту данного права. Правда, в годы реформы определение этого круга обязанностей осуществлялось уже не тингом, а королевской властью. Собственно нововведениями являются все прочие нормы, направленные на разрушение статичности прежней правовой конструкции статуса, и которые в норвежских судебниках предстают в виде «улучшений права» или установлений, несовместимых с единством социального статуса.

В конце царствования Хакона IV был принят новый закон о престолонаследии (1260)6, а также множество «улучшений права» (rettarbдtar), сохранившихся в «Законах Фростатинга» и самом «Земском законе». В «Саге о Хаконе Старом» сообщается, что «.он повелел улучшить многое в законах и земском праве в Норвегии.» и «.записать их в книгу, которая теперь называется новым законом»7. Это указание саги перекликается с прологом к «Земскому закону», в котором сказано: «Магнус... король Норвегии, сын Хакона короля... начал

5. Annales Regii / / Islandske annaler / Utg. G. Storm. Oslo, 1977. S. 138.

6. NgL II308-309.

7. «hakoon kongr let i morgu bœta log ok land%rett i norigi. hann let pat setia i bokina er nu er kollut hin nyo log» (Hákonar saga Hákonarsonar / Utg. av M. Mundt. Oslo, 1977. S. 208).

8. MLL Prolog.

9. Annales

regii.

S. 137.

10. Ibid.

11. NgL II. S. 462-480.

улучшать кое-что в многочисленных книгах законов и приказал записать эту книгу.»8. Это также позволяет утверждать, что процесс реформирования законодательства развивался в разных направлениях. Во-первых, путем инкорпорации норм королевского и церковного права в земское право, во-вторых, путем консолидации различных правовых норм, ведущих свое происхождение из разных традиций.

В годы самостоятельного правления Магнуса Исправителя Законов процессы, происходившие в средневековом норвежском праве, обрели вполне определенный вектор, направленный в сторону пересмотра всего законодательства. Так, под 1267 г. в исландских «Annales regii» записано: «Была принята книга Гулатинга, которую повелел составить король Магнус»9; а под 1268 г.: «Была принята книга законов для жителей Уппланда и Вика, которую приказал записать король Магнус»10. Обе книги полностью не сохранились; из них частично дошли только разделы церковного права, вновь составленные для округов Гулатинга и Боргартинга (см. ниже). Эти разделы не идентичны, будучи, видимо, ориентированными на особенности церковной организации в разных частях страны. Косвенно эти данные означают, что во второй половине 60-х гг. XIII в. еще не имелось четкого плана общего свода законов для всей страны. Вероятно, первоначальный замысел состоял в том, чтобы пересмотреть каждую из имевшихся книг законов, сгладить значительные разногласия между ними, исключив при этом нормы, вышедшие из употребления.

Обновленные книги законов были составлены и приняты в качестве сводов обязательных норм для каждого судебного округа, что, как сообщают анналы, было совершено на каждом из областных тингов, начиная с Фростатин-га (в 1269 г.). В действие не вступило только церковное право: между королем и архиепископом возникли разногласия относительно включения разделов о церковном праве в свод светского законодательства, а также относительно того, кто должен санкционировать введение этого права. С точки зрения архиепископа Йона II Красного (1267—1282), церковь должна была оставаться независимой от королевской власти, в том числе и в законодательном процессе. Окончательное разведение юрисдикции светской и духовной властей удалось достигнуть лишь с заключением «Тёнсбергского конкордата» 1277 г.11

Разногласия, как видно, не остановили короля Магнуса в его реформаторской деятельности. Более того, было принято решение вместо книг законов, существовавших для каждого судебного округа, составить единый свод

lvi

земского права. Во исполнение этого решения два Государственных собрания, прошедших в Бергене в 1271 и 1273 гг., приняли целый ряд новых постановлений, включенных затем в «Земский закон». Одновременно с этим уже в 1271 г. Стурлой, сыном Торда, находившимся тогда в Норвегии, была составлена «Железнобокая» {Jdrnsí6a), или «Книга Хакона» — книга законов для Исландии, вошедшей в состав Норвежской державы в 1262 г. Возможно, что она разрабатывалась вместе с новыми редакциями «Законов Фростатинга» и «Законов Гулатинга», но одновременно послужила своеобразным прообразом нового общего земского законодательства для самой Норвегии. Об этом говорит, например, тот факт, что при схожести структуры обоих сводов в них также не было включено церковное право, что было сделано под нажимом архиепископа Йона.

Таким образом, можно утверждать, что стремление к реформированию было имманентно заложено в средневековом норвежском законодательстве. Во-первых, в силу процессов местного правотворчества, которое обеспечивало столь важную для Норвегии региональную идентичность. Однако при всей специфике местных правовых обычаев нормы в разных частях страны были посвящены весьма сходным между собой предметам правовой регуляции. По пути систематизации по предмету правовой регуляции земское право пошло вслед за церковным, в котором эти тенденции ясно прослеживаются во второй половине XII в. Во-вторых, первоначальный корпус норм регулировал только сферы, касающиеся преступлений против личности и преступлений против собственности, то есть те две сферы, благодаря которым складывался статус субъекта права. Это одновременно было много и мало. Много, потому что правовыми методами достигалось устойчивое положение не только индивида, но и местного общества, которое часто выступало в качестве коллективного

lvii

субъекта при конфликтах с другими локальными общностями, а также государством и церковью. Мало, потому что как раз государству и церкви фактически не было места в местном праве. Королевское и церковное право разлагало субъект права традиционного. Отсюда возникал глубокий конфликт между различными элементами, из которых состояла структура норвежского средневекового общества. Государство в лице королевской власти видело субъектом права подданного, церковь — христианина. Тем самым сталкивались три вида личности, к каждой из которых предъявлялись разные требования в области нормативного поведения.

Выходов из этой коллизии оказалось два. Во-первых, слом традиционной территориальной и властной структуры, а конкретнее — власти местных хёвдингов, в чьих руках находились механизмы и институты реальной власти. Это выразилось в прямых вооруженных столкновениях эпохи «гражданских войн». Следует заметить, что противостояние часто носило характер конфликта между различными районами страны. Эти столкновения показали новой служилой элите пределы вторжения в местные порядки и необходимость адаптировать их к своим интересам во избежание более глубокого уже собственно социального конфликта. Знание это достигалось методом проб и ошибок: в этой борьбе сложили голову немало самозванцев, чванливых выскочек и временщиков. Во-вторых, осознание пределов углубления прямых вооруженных конфликтов и их последствий привело к пониманию необходимости укрепления завоеваний и проведение последних вполне мирными и главное правовыми методами. Это понимание привело к адаптации традиционных властных институтов на местах (тинг, лагманн, лёгретта) к тем задачам, которые ставились королевской властью и церковью перед своим административным аппаратом. Параллельно с этим происходил синтез представлений о нормативном поведении, уничтожение конкурентов (или их ослабление и выведение из борьбы), раздача широких привилегий тем районам, которые шли на заключение соглашений, и, наоборот, законодательное давление на непокорные области.

Результатом этих процессов, который стал возможен лишь после замирения страны и преодоления внутренних противостояний, и стал «Земский закон», определивший правовой ландшафт после эпохи «гражданских войн» и задавший ориентиры отдельной личности как субъекта права и общества как совокупности таких взаимосвязей, какими они представлялись составителям нового законодательства.

lviii

Обратно к рукописям

Как уже говорилось, одной из важных задач при изучении «Земского закона» есть осуществление его нового научного издания. Серьезным препятствием к этому является отсутствие достаточных знаний рукописной традиции этого памятника. Несмотря на то, что задача изучения этой традиции осознана давно, решение ее далеко от своего завершения.

В 1994 г. было осуществлено новое издание «Законов Гулатинга», «Законов Фростатинга» и других памятников средневекового норвежского права12. К ним можно высказать ряд справедливых претензий. Вполне удовлетворительным можно признать ту часть научного и критического аппарата соответствующих изданий, посвященную истории Гулатинга и Фростатинга, описанию рукописей соответствующих судебников и их стемме. Но этого нельзя сказать о лингвистических и исторических комментариях, которые либо отсутствуют вовсе, либо носят рудиментарный характер. Объяснением этому могут послужить результаты долгой дискуссии, длившейся в скандинавской историографии на протяжении конца 70-х, 80-х и первой половины 90-х гг. XX в., относительно возможности использования областных законов, как норвежских, так шведских и датских, в качестве источников по ранней истории скандинавских обществ13. Ряд справедливо высказанных сомнений не привел, однако, к всплеску конкретных исследований на данную тему. Лишь в отдельных статьях и докладах делались попытки раскрыть происхождение и содержание тех или иных норм, сопоставить их с другим правовым материалом и данными прочих источников с целью установления их возраста и возможного авторства. При этом в историографии слабо освещена проблема самого процесса законотворчества, формирования корпуса правовых норм, их эволюции и т. д.

Тексты названных областных законов изданы в переводе на современный норвежский язык, но без параллельного текста оригинала. Вероятно, это связано не только с перипетиями истории рукописей этих памятников, но также и с тем, что один из главных вопросов — какие критерии лежат в основе восстановления и нормализации (или ненормализации) текстов по тем или иным рукописям — в целом остается без ответа. В связи с этим хотелось бы отметить издание древнейшего церковного права восточных частей Норвегии, увидевшее свет в 2008 г.14 В нем были избыты многие традиционные и, нужно сказать, не лучшие традиции издания текстов исторических памятников в Норвегии. Это объясняется тем, что впервые после осуществления многолетнего проекта «Norges gamle Love» (1846—1895) в основу была положена работа

12. Den eldre Gulatingslova / Utg. B. Eithun, M. Rindal, T. Ulset. Oslo, 1994; Frostatingslova / Utg. J. R. Hagland, J. Sandnes. Oslo, 1994;

Bjarkoyretten / Utg. J. R. Hagland, J. Sandnes. Oslo, 1997.

13. См.: Norseng P. Lovmateri-alet som kilder for tidlig nordisk middelalder / / Kilderne til den tidlige middelalders historie. Reykjavik,, 1987. Bls. 48-77.

14. De eldste ostlandske kristen-rettene / Utg. E. F. Halvorsen, M. Rindal. Oslo, 2008.

lix

15. Hirdloven til Norges konge og hans hàndgangne menn: etter AM 322fol / Utg. S. Imsen.

Oslo, 2000.

именно с рукописным материалом. В новом издании помимо перевода приводится оригинальный текст памятников, прослеживаются разночтения и редакции. Правда, издание по-прежнему не содержит необходимых комментариев лингвистического, исторического и правоведческого характера. Практически образцовым можно считать издание «Дружинного устава», предпринятое по одной из рукописей С. Имсеном и увидевшее свет в 2000 г.15 Однако нового и современного издания «Земского закона» нет, и, насколько известно автору из письма к нему М. Риндаля (ведущего специалиста по рукописной традиции «Земского закона»), еще долго не предвидится.

Все это заставляет задаться вопросами о том, каким должно быть новое издание одного из самых значительных памятников норвежского Средневековья — «Земского закона» Магнуса Исправителя Законов и чем оно может быть интересно отечественным специалистам и читателям.

«Земский закон» впервые был провозглашен в качестве единого общенорвежского законодательства в 1274 г. Однако вопрос о времени составления и процедуре принятия нового законодательства на главных областных тингах страны, как того требовал обычай, во многом остается дискуссионным. Ответ на него может дать изучение рукописной традиции.

До сих пор не решен вопрос о протографе или протографах этого текста. Несмотря на всеобщий характер нового законодательства, которое было создано в результате планомерной законодательной реформы, начавшейся еще в предыдущее царствование короля Хакона IV, для каждого из четырех главных судебных округов Норвегии (Фростатинга, Гулатинга, Эйдсиватинга и Боргар-тинга) был составлен свой свод. Текст в каждой из имеющихся рукописей по своему составу практически не различается, но атрибуция большинства рукописей оставалась первоначально локальной по примеру областных судебников.

В последних, наряду с местным принципом действия права, и сами нормы были весьма различны при сходных предметах правовой регуляции. Весьма важной видится проблема определения возраста рукописей «Земского закона» относительно друг друга как с палеографической, так и с лингвистической точек зрения.

Большинство рукописных кодексов, сохранивших текст «Земского закона», включают в себя множество других законодательных памятников и отдельных документов, которые частично инкорпорированы в структуру самого «Земского закона», что нарушает структурное единство корпуса права. Так, в Бергене, Тёнсберге и Осло имелись законодательные своды, которые помимо текста «Земского закона», включали в себя редакции «Городского закона» (Бу/ор) для этих городов, а также «Закона купцов» (^агтаппа /ор), иногда «Дружинного устава», церковного права того или иного судебного округа и другие законодательные акты, регулировавшие отношения в данном районе страны. Эта картина в целом не свойственна для рукописей, происходящих из Северо-Западной Норвегии, из округа Фростатинга, где редко можно встретить подобную инкорпорацию.

Всего сохранилась 41 пергаменная рукопись «Земского закона» (все XIV в.) и 31 бумажная (все XVI в.). Девятнадцать рукописей представляют собой списки «Земского закона», предназначенные для судебного округа Гулатинга, девять — для судебного округа Боргартинга, семь — для судебного округа Эйдсиватинга и пять — для судебного округа Фростатинга. Одна рукопись не имеет локальной атрибуции.

Большинство рукописей было составлено, вероятно, в Бергене, Осло и Тёнсберге — главных административных и церковных центрах конца XIII — начала XIV вв., ставших таковыми в царствование короля Хакона V (1299— 1319). В четырех рукописях и шести фрагментах отмечаются ярко выраженные исландские языковые формы. Из многочисленных переписчиков известны имена только двоих. В конце XIII в. Торгейр, сын Хакона, служивший в канцелярии короля Эйрика II (1280—1299) в Бергене, сделал три списка для судебных округов Боргартинга и Гулатинга. Один список, составленный для судебного округа Фростатинга, записан рукой жившего в одно время с Торгейром Эйрика, сына Транда.

В подавляющем большинстве случаев не представляется возможным указать, где именно производилась работа по составлению списков «Земского закона». Несомненно, что часть их появилась трудами писцов королевской канцелярии, которая с 1314 г. располагалась при церкви Марии в Осло16.

16. Bagge S. Kanslerembedet og Mariakirkm i Oslo / / Oslo bispedomme 900 âr. Oslo, Bergen, Troms0, 1974. S. 143-161.

17. Rindal M. Ny utgâve av dei norske lovene frâ mellomal-deren // Nordiske middelalder-lover. Tekst og kontekst. Rapport fra seminar ved Senter for midde-lalderstudier, 29.—30. nov. 1996. Trondheim, 1996. S. 26—27.

18. RindalM. AM 309fol. og Eidsivatings-redaksjonen av Magnus Lagabotes Landslov.

Bergen, 1981.

19. Haugen O. E. Constitutio textus. Intervenjonisme og kon-servatisme i utgjevinga av norrone tekstar / / Nordica Bergensia. Vol. 7. Bergen, 1995. S. 69-99.

Как уже отмечалось, рукописи, в которых дошел текст «Земского закона», содержат также другие правовые тексты и носят следы различных несхожих между собой интерполяций. Тем самым в тех местах, где происходило «копирование» «Земского закона», должно было единовременно на какой-то период времени сосредотачиваться большое количество рукописей. Также вполне закономерно предположить, что разные списки составлялись одновременно по поручению различных лиц.

Исследования М. Риндаля позволяют сформулировать проблемы, касающиеся не только содержательной стороны самих текстов, но и относительно тех аспектов, которые связаны с историей рукописей17. Так, исследуя рукопись АМ 309 fol на наличие или отсутствие совпадений с текстом рукописи АМ 60 4to, положенной в основу издания «Земского закона» в NgL, М. Риндаль указал на те языковые формы в основном тексте АМ 60 4to, в маргиналиях, а также в прочих списках памятника. Исследователь пришел к выводу, что копиисты работали с гораздо большим количеством списков, чем известно на данный момент18. Это затрудняет и составление стеммы рукописей, и приводит к выводу, что генетическая связь рукописей между собой не только запутана, но и то, что установление ее порой невозможно в силу подобного «синтетического копирования», так сказать, из многого во многое.

Законодательные памятники — важнейшие источники для историков, историков права и лингвистов. Историки и историки права сейчас нуждаются в издании этих памятников, содержащем критику текстов, покоящуюся на выявленных связях между сохранившимися рукописями, помещенными в исторический контекст и контекст развития правовой культуры в средневековой Скандинавии.

В отношении «Земского закона» важно заново определить, какую из сохранившихся рукописей следует положить в основу издания, или необходим другой подход. В своей статье О. Э. Хауген, обсуждая принципы издания древ-ненорвежских текстов, помимо всего прочего поставил вопрос о том, следует ли в ситуации подобной той, что сложилась в случае с рукописным наследием «Земского закона», класть в основу издания какую-либо рукопись и/или их группу, или же пытаться восстановить текст протографа19. Последнее всегда не только сложно, но и рискованно: получая фиктивный оригинал, мы заранее проходим лишь часть того пути от протографа (протографов) к сохранившемуся рукописному материалу, который был гораздо богаче, чем тот, что сохранился.

Другой важный вопрос — степень нормализации орфографии древне-норвежского текста на основании тех исторических словарей и грамматик, которыми пользуется современная наука. М. Риндаль придерживается того мнения, что нормализация должна быть полной в отношении восстановленного первоначального текста протографа. Напротив, если в основу издания будет положена та или иная рукопись, нормализация должна отсутствовать полностью. Этот принцип соблюден в уже упомянутом издании «Дружинного устава», осуществленного под редакцией С. Имсена, где основой служит одна единственная рукопись, а другие только описываются.

М. Риндаль считает также, что в основу новых изданий норвежских средневековых законов должна быть положена всесторонняя критика «лучших рукописей», в отношении которых не должна осуществляться никакая нор-мализация20. Таким образом, по сути, М. Риндаль не предполагает изменять тем принципам, которые были положены в основу проекта NgL, призывая лишь выше поднять знамя критики. Дискуссионным в данной связи становится то, насколько возможно осуществить пожелания М. Риндаля, если учитывать его собственные выводы относительно синтетичности рукописной традиции «Земского закона». Почему так называемая «лучшая рукопись» будет стоять ближе к протографу, чем спрятанный в ее тени вариант?

Уже при осуществлении первого издания «Земского закона» в проекте NgL (см. Приложение) Р. Кейсер и П. А. Мунк предложили классифицировать рукописи по атрибуции того или иного списка одному из четырех основных тингов страны. Огромная работа по транскрибированию рукописей и выявлению списков не позволила корифеям норвежской исторической школы

20. RindalM. Ny utgave av dei norske lovene fra mellomal-deren / / Nordiske middelalder-lover. Tekst og kontekst. Rapport fra seminar ved Senter for midde-lalderstudier, 29.—30. nov. 1996. Trondheim, 1996. S. 30—31.

21. Storm G. Om haand-skrifter og oversœttelser af Magnus Lagabotes Landslov.

Chr,, 1879.

рассмотреть скрытые нестыковки, которые выявились при дальнейшей текстологической работе. Впервые на них указал Г. Сторм, принявший эстафету по завершению проекта NgL и написавший первую диссертацию (опубликована в 1879 г.), посвященную непосредственно рукописной и археографической традиции «Земского закона»21.

Г. Сторм первоначально разделил сохранившиеся рукописи «Земского закона» на две группы. В первую входят списки и редакции на древненорвеж-ском языке, составленные в конце XIII —XIV вв. и сохранившиеся только на пергамене, во вторую — переводы текста «Земского закона» на датский язык, сделанные в XVI столетии и дошедшие лишь в бумажных вариантах.

Г. Сторм в своей диссертации поставил вопрос о том, каким образом происходило распространение нового законодательства в разных судебных округах Норвегии после формального вступления закона в силу. Тем самым он предвосхитил будущие исследовательские проблемы, связанные с изучением таких формальных аспектов законодательного процесса, как способы опубликования и позитивации вновь вводимых правовых норм и документов.

Одной из трудностей истории законодательной реформы является вопрос датировки протографа, если таковой имелся. Прямые указания о принятии «Земского закона» на областном тинге в качестве действующего законодательства имеются лишь в отношении Фростатинга. Указание на это есть и в самом рукописном материале. Древнейшие из сохранившихся рукописей едины в том, что новое законодательство было введено 24 июня 1274 г. Одна и та же дата указана в разных копиях свода, предназначенных отдельно для судебного округа Фростатинга и судебного округа Гулатинга соответственно. О пребывании короля Магнуса на Фростатинге в 1274 г. неизвестно ни из одного другого источника: сага об этом короле полностью не сохранилась, а оставшаяся часть доводит повествование лишь до дарования королем королевского титула своему старшему сыну Эйрику (будущий король Эйрик II), которое произошло в 1273 г.; все исландские анналы молчат о законодательных нововведениях Магнуса — их затмевают такие события, как собор в Лионе и получение норвежским монархом в дар от французского короля шипа из тернового венца Спасителя, который доставили в Норвегию прелаты норвежской церкви, пребывавшие на соборе.

Законодательные акции норвежских королей вообще слабо отражены в других источниках, кроме собственно правовых. Единственное прямое указание о предпринимаемых усилиях в законодательной сфере содержится в уже приведенной выше цитате из «Саги о Хаконе Старом», в которой сообщается

о созыве Фростатинга в 1260 г., на котором новая редакция судебника этого судебного округа была принята на тинге в качестве «нового закона» в присутствии короля и архиепископа. Появление же нового законодательства вообще никак не отмечено, кроме как в рукописях самих законов и последующих документах.

Поэтому для установления даты первоначального провозглашения и принятия «Земского закона» в разных частях страны важно обратить внимание на местонахождение короля на областных тингах. Нужно отметить, что норвежские монархи, судя по анналам, не баловали своим посещением тинги главных судебных округов. Так, Магнус Исправитель Законов побывал на Гулатинге в 1267 г., где, вероятно, была принята обновленная редакция судебника этого округа, составленная по образцу «нового закона», а по существу — третьей редакции «Законов Фростатинга», о чем и сообщает «Сага о Хаконе Старом». Также король побывал и на Фростатинге в 1269 г., где, видимо, и было принято решение о переходе от редактирования судебников отдельных частей страны к созданию общего для всей Норвегии законодательства. В пользу этого говорит то, что на Государственных собраниях 1271 и 1273 гг., проведенных в Бергене, принимались установления, которые уже напрямую включались в состав нового свода законов22. После 1274 г. король Магнус появился на Фростатинге еще один раз в 1275 г.23, в этом же году он проезжал через наместничество в Борге, где, возможно, посетил Боргартинг24, а в следующем году заехал на Эйдсиватинг25.

В 1269 г. на Фростатинге помимо уже названных событий произошло введение единого дня созыва всех областных тингов страны, которым стало 17 июня. До этого каждый областной тинг имел свой традиционный день сбора: Гулатинг и Боргартинг собирались 28 июня, а Фростатинг — 17 июня; о первоначальной дате сбора Эйдсиватинга сведений не сохранилось. «Земский закон», как уже говорилось выше, согласно так называемому «Эпилогу Магнуса»26, завершающему текст закона, первоначально был принят именно на Фростатинге 24 июня в присутствии короля. Когда «Земский закон» был принят на Гулатинге и двух прочих главных областных тингах? Точного ответа ни по рукописям «Земского закона», ни по другим источникам, дать невозможно.

Так, «Эпилог Магнуса» в рукописи АМ 307 fol называет день св. Ботоль-ва — 17 июня. Манускрипт Klg. BS С 17 4to (для Эйдсиватинга) сообщает, что закон был принят «на шестой днь после мессы Марии» — 2 сентября. Рукопись Klg. BS С 15 4to (для Боргартинга) придерживается версии, что принятие

22. MLLII3 MLLIV 26 MLL IV 27 MLL IV 29 MLL V 7 MLL V 24 MLL VIII29

23. Gottskalks Annaler / / Islandske annaler. S. 332.

24. Ibid. S. 333.

25. Ibid. S. 336.

26. О том, в каких рукописях он сохранился см. NgL II 178.

закона состоялось в день св. апостола Петра — 29 июня. Все остальные рукописи, в которых сохранился «Эпилог Магнуса», указывают, что днем принятия закона был день св. Иоанна Предтечи — 24 июня.

Так же не просто определить год первоначального принятия, а значит и тинг, на котором это произошло. Рукописи АМ 61 4to (для Гулатинга), OUB 317 4to (для Эйдсиватинга) и Klg. BS С 14 4to (для Боргартинга) сообщают, что это произошло 24 июня 1273 г. Но на каком из трех тингов? Возникают и другие вопросы. Обязательно ли было присутствие при этом короля? Если нет (при положительном ответе возникает курьез, так как король Магнус не мог находиться одновременно в трех разных местах), то можно предположить, что принятие общего законодательства произошло одновременно на всех тингах страны, а соответствующий список для округа Фростатинга не сохранился. При этом король присутствовал на Гулатинге, так как известно, что в это время он принимал участие в Государственном собрании, которое имело место в Бергене в 1273 г.

Затем нужно обратить внимание, что только одна рукопись — АМ 60 4to (для Гулатинга) — сообщает, что закон был принят 24 июня 1274 г. на Гу-латинге (где короля в это время не было, поскольку он находился в Нида-росе) на одиннадцатый год правления короля Магнуса, что верно: 1274 г. был как раз одиннадцатым годом его царствования. Далее начинаются расхождения и существенные. Рукописи AM 62 4to, AM 65 4to, Klg. BK 3260 4to, Klg. BS С 16 4to, Klg. BS С 20 4to, Klg. BS С 19 4to, OUB 1 4to (все для Гулатинга), Klg. BS С 21 4to, АМ 72 4to, АМ 71 4to (все для Фростатинга), АМ 309 fol, OUB 317 4to (все для Эйдсиватинга), АМ 58 4to (для Боргартинга) говорят, что закон был принят на девятом году правления короля Магнуса, то есть в 1272 г., а рукопись Klg. BS С 17 4to — на тринадцатом, а именно — 2 сентября 1276 г.

lxvi

Итак, большинство рукописей, предназначенные для юго-западных и восточных районов страны, то есть для округов Гулатинга, Эйдсиватинга и Боргартинга, сообщают, что датой принятия нового закона было 24 июня. Однако они имеют исправления в названиях судебного округа, которому предназначалась данная копия, с Фростатинга на соответственно Гула-, Эйд-сива- или Боргартинг. Тем самым переписчики изменяли атрибуцию свода законов округу соответствующего областного тинга, оставляя неизменными сами нормы. Это не противоречило общему духу реформы, важной задачей которой виделась всеобщая унификация норм. Тем не менее, с формальной точки зрения это порождало определенные несоответствия. Так, переписчик, делавший копию с экземпляра, предназначенного для судебного округа Гула-тинга, превращая его в копию свода законов для судебного округа Боргартинга, изменял лишь соответствующее название областного собрания и перечень областей в него входивших, а также количество депутатов, призываемых для

27

участия в нем2', но при этом оставлял традиционную дату созыва тинга того судебного округа, с книги законов которого он снимал копию, то есть в данном случае — 24 июня. C другой стороны, имеется и обратная ситуация — в книге законов для Тёнсберга, датируемой первой третью XIV в. (NKS 1642), день принятия закона, 24 июня, исправлен на день, в который обычно собирался тинг в этом городе (Хаугатинг), а именно — на 29 июня. Но был ли день 29 июня одновременно днем, в который новый закон был одобрен и принят в Тёнсберге, или указан день традиционного созыва тинга в этой области страны? Также важно знать, соблюдалось ли предписание собирать все областные тинги 17 июня, или же на местах тинги собирались в традиционные для данных местностей сроки.

Интересный результат дает анализ одного из списков «Земского закона», предназначенного для судебного округа Эйдсиватинга — Klg. BS С 17 4to — который уже не раз упоминался выше, составленный в царствование Хакона V (1299—1319). В нем сказано, что принятие свода законов состоялось «на Эйдси-ватинге на шестой день после мессы Марии в год 1277 в 13 год царствования Магнуса короля». Тринадцатый год царствования Магнуса приходится на время между 16 декабря 1275 и 16 декабря 1276 г., следовательно, принятие «Земского закона» на Эйдсиватинге должно было состояться 2 сентября 1276, а не 1277 г. Значит, писец ошибся либо при указании года от рождества Христова, написав вместо .vj. .vij., либо при указании года царствования, указав вместо .xij. .xiij.. Исправить данную ошибку помогает «Сага о Магнусе Исправителе Законов», сообщающая, что король находился на тинге в Эйдсволле 2 сентября 1276 г.,

27. В отдельных рукописях данные о местностях и депутатах сохраняются, поэтому несмотря на то, что данный свод законов предназначался для одного округа, тем не менее, в нем могло содержаться перечисление местностей также и для другого округа. Так, часть главы, содержащей описание округа Гулатинга отсутствует в Та, Тс, Те, Т/, Еа, ЕЬ, Ее, Е4 Е/, Ба, БЬ, Бе, Б1 Бе, Б/, Бк, Б/; однако описание округа Фростатинга, которое следует непосредственно за описанием округа Гулатинга, содержится в Ga, GЬ, Gc. Весь данный фрагмент присутствует в О, вся глава в Ее, Бк. Описания судебных округов Эйдсиватинга и Боргартинга следуют после описания судебного округа Фростатинга в Еа, Ба. Описание округа Фарерских островов сделано ранним почерком на чистой странице сразу после раздела «О христианстве» в Gq.

что и является датой принятия нового закона в Уппланде. Традиционный день созыва Эйдсиватинга неизвестен. Он так же, как и все прочие тинги после 1269 г., должен был собираться 17 июня. Но если учесть, что, согласно «Земскому закону», тинги должны были закончиться к 8 июля, а данный закон действовал только в той области, где был принят, а именно — Трён-нелаге (и возможно, к тому времени уже и в области Гулатинга), то в других областях эта дата еще не была принята. Однако известно, что, например, Боргартинг традиционно созывался 28 июня. А «Сага о Магнусе Исправителе Законов» говорит, что той же осенью 1276 г., а именно 30 сентября, собрался областной тинг в Борге, на котором «Земский закон» (вероятнее не в этот же день, а спустя какое-то время, которые заняли необходимые процедуры) был введен и в этой области страны. Поэтому, хотя и не исключено, что в «Саге о Магнусе Исправителе Законов» указывается дата традиционного сбора Эйдси-ватинга, она слишком выбивается из общей картины. Кроме того, если сбор тингов осенью был традиционен именно для восточной части страны, то того же можно было бы ожидать от Боргартинга. Но последний также традиционно собирался в июне, а не в сентябре. Это заставляет с большей долею вероятности утверждать, что принятие «Земского закона» на востоке страны не было строго приурочено ко времени традиционного сбора тингов в этой части страны, а было осуществлено тогда, когда король изволил нанести сюда визит. Следовательно, присутствие короля на тинге, на котором должен был вводиться общий закон, было обязательным. Тем самым можно утверждать, что все необходимые формальности были соблюдены лишь на Фростатинге. Но означает ли это, что с точки зрения королевской власти этого было достаточно, чтобы ввести закон как таковой?

Когда именно «Земский закон» был принят на Гулатинге, остается спорным вопросом. П. А. Мунк, основываясь на указании рукописи второй половины XIV в. (АМ 61 4to), утверждал, что «Земский закон» на юго-западе страны был принят уже в 1273 г. Г. Сторм не согласился со своим предшественником, указав, что в рукописи имеется ошибка, сходная с той, что есть в стокгольмской рукописи: здесь также указывается число лет со времени правления короля Магнуса и сказано, что закон принят на одиннадцатом году его царствования, которым является не 1273-й, а 1274-й год от рождества Христова. Таким образом, Гулатинг, на котором вводился новый закон, должен был собраться между серединой лета 1274 г. и серединой лета 1276 г. Известно, 28. DNI64b что король находился в Бергене в августе 1273 г.28, а в 1274 г. прибыл в Берген также только в августе, где находился до начала июня 1276 г., а возможно,

покинул город уже в мае, отправляясь в поездку на восток Норвегии29. Тем самым, если предположить, что необходимые формальности были соблюдены и областной тинг собрался в традиционные сроки, то принятие «Земского закона» на юго-западе страны произошло летом 1275 г. Если же король был столь же не щепетилен в отношении сроков, как и на востоке страны, то время принятия «Земского закона» на Гулатинге ограничивается указанным выше периодом.

Против 1275 г., казалось бы, говорит то обстоятельство, что ни одна рукопись не дает этой даты. То есть в любом случае дата или наиболее возможный период принятия «Земского закона» на Гулатинге восстанавливается на основе косвенных данных и иных источников. По мнению Г. Сторма, это обусловлено не только отсутствием прямого указания на дату принятия закона в списках, предназначенных для судебного округа Гулатинга, но и тем обстоятельством, что сами эти списки, по Г. Сторму, были сняты со свода, предназначавшегося для Фростатинга. Тем самым Г. Сторм дает возможность выдвинуть гипотезу все же о существовании единого протографа «Земского закона», а не о наличии четырех самостоятельных кодексов для каждого из четырех судебных округов.

Обе гипотезы о едином протографе или их множестве странным образом переплетаются. С одной стороны, в гипотезе Г. Сторма нет ничего невероятного, тем более что она построена на палеографическом и текстологическом анализе рукописей и более тщательном, чем у П. А. Мунка. С другой — значительные промежутки времени, имевшиеся между сбором каждого из областных тингов, не делают невероятный версию, что к принятию «Земского закона» на них готовились отдельно, имея достаточный запас времени, чтобы составить специальный кодекс для судебного округа соответствующего тинга. Например, долгое пребывание короля и двора в Бергене перед поездкой в Восточную

29. DN XIX 292 DN XIX 293

Норвегию, одной из целей которой, видимо, являлось принятие на местных тингах нового законодательства, могло быть обусловлено тем, что шла параллельная работа над сводами отдельно для каждой из восточной областей или единого свода земского права для востока страны по примеру уже существовавшего для них единого земского права, составленного в 1268 г.

В пользу гипотезы Г. Сторма, приводящей к мысли о создании сразу единого свода законов, говорит обстоятельство, отмеченное позднее А. Таранге-ром. А именно, что включенные во все рукописи «Земского права» отдельные нормы земского права не находят прямых параллелей в «Законах Фростатинга» и «Законах Гулатинга» и могли быть взяты из несохранившихся судебников восточной части страны. Проверить эту гипотезу сложно в силу того, что земское право этих частей страны вообще не сохранилось. Косвенно мнение А. Тарангера подтверждает то, что данные нормы содержатся в разделе, посвященном внутреннему порядку землепользования, который не затрагивал интересов короны, а поэтому эти нормы не являлись результатом целенаправленного правотворчества и в большей степени учитывали традиционные хозяйственные порядки, в которые государство не вмешивалось. Кроме того, созданию «Земского закона» предшествовал большой подготовительный этап, занявший не менее пяти лет и, как можно понять из пролога, посвященный именно отбору норм и унификации формулировок. Тем самым формальная сторона вопроса, касающаяся правильного оформления нормативного акта, не выступала на первый план. Следовательно, и в этом отношении «Земский закон» оказался заложником устного делопроизводства, все еще широко распространенного по всей стране. Об этом говорит незначительное количество актового материала XIII в. даже по сравнению с документами XIV в., кажущимися многочисленными на фоне почти полного отсутствия документального материала предшествующего столетия, в котором был принят «Земский закон». Дополнительным аргументом может послужить призыв к документально. мьь VII111 ному оформлению сделок, содержащийся в самом «Земском законе»30 и показывающий, что данная практика не была широко распространена.

Тем самым, если версия Г. Сторма верна, то вполне возможно, что даты, указывающей на принятие «Земского закона» на Гулатинге могло и не быть изначально, как ее нет и в копиях для двух остальных судебных округов. Само время принятия закона на тингах в восточной части страны, которое не совпадает с предписанными сроками их созыва, говорит в пользу того, что о четком следовании временным рамкам речи не шло. Более того, после 70-х гг. XIII в. не только местные, но и собственно главные областные тинги страны теряют не только законодательную, но и совещательную роль, если этого не произошло

еще раньше. Они превращаются в судебные инстанции среднего звена, в которые обращаются для принятия решений или за кассацией по гражданским искам. В пользу этой версии говорит то, что областные тинги более никогда не созывались с целью принятия законов или в качестве представительских органов. Также имеющиеся немногочисленные решения лагманнов главных областных тингов, документально оформленные в XIV в., показывают, что рассмотрение дел и вынесение решений могло осуществляться не в предписанные законом для их работы сроки, а в любое удобное время, когда мог быть созван любой суд за исключением, пожалуй, времени, указанного в законе31.

В свете вышесказанного выделение редакций «Земского закона» на основе атрибуции той или иной рукописи определенному судебному округу с указанием местностей, его составлявших, и количества призываемых от них бондов небезосновательно и весьма удобно для классификации, но видится все же искусственным и не вполне адекватным рукописному материалу, а также искажающим обстоятельства происхождения рукописей и затемняющим связи между ними. Прежде всего, потому, что рукописи одной «редакции» являлись протографами для рукописей другой «редакции», и наоборот. В этом отношении границы этих редакций едва уловимы. Тем не менее, следует признать, что многие звенья цепи утеряны, и самое большее, на что можно претендовать — это на установление связей лишь между отдельными рукописями.

Сам характер работы составителей «Земского закона» с имевшимся у них правовым материалом, состоявший в как можно большей унификации формулировок правовых норм, включавшихся в свод законов, заставляет обращать внимание больше на формальную сторону дела. А именно — на имеющийся в рукописях параллелизм, исправления, диалектные различия в языке, синтаксис (в том числе на его динамический аспект). Именно эти методы разрабатывались исследователями при дальнейшем анализе отдельных рукописей32. Содержательная и социальная сторона правовых норм, содержащихся в «Земском законе», их тенденциозность и ангажированность, важные собственно для исторического исследования процессов и явлений, имевших место в истории средневекового норвежского общества, так или иначе очевидны в контексте данных других источников. При этом остаются не столь очевидными внутренние процессы, происходившие в самом средневековом норвежском праве, правовой культуре того времени.

Метод работы переписчиков заслуживает особого рассмотрения. Нагляднее всего он проявляется при рассмотрении отдельных рукописей. Так, рукопись АМ 56 4 Ш ^^ являет собой копию свода для судебного округа Гулатинга. Однако, судя по прологу, первоначально она составлялась для судебного

31. MLL110-1

32. Christoffersen M. Setning og sammenheng. Syntaktiske studier i Magnus Lagabotes Landslov. Kristiansand, 1993.

округа Фростатинга. Слово «Frosta» было в XVI в. вычищено и записано словом «Gula», в связи с чем эта рукопись была отнесена издателями к группе редакций G. То, что данный экземпляр предназначался только для судебного округа Фростатинга, выявляется тем, что в нем не содержится фрагмента текста, в котором бы указывалось количество людей, призываемых именно на Гулатинг.

Но в еще большей степени зависимыми от прочих представляются списки, сделанные для судебного округа Боргартинга, большинство из которых были переделаны из списков, предназначавшихся для судебного округа Гула-тинга. Так, в рукописях AM 53 4 to и AM 31 8 to названия Гулатинга и Боргартинга встречаются попеременно, обнаруживая явную небрежность переписчиков. Та же ситуация просматривается по AM 302 fol и AM 305 fol, которые являлись сводами законов для судебного округа Гулатинга, и которые писцы авторизовали для использования в округе Шиена, принадлежавшего к области Боргартинга.

Но имелся и иной способ — адресовать книгу «всем людям Норвегии». Подобные тенденции можно проследить уже с конца XIII в. Начиная с 90-х гг. этого столетия, власти указывают на необходимость использования только одной книги законов, очевидно, с целью доведения до всех участников текста нового кодекса, который и должен был стать единственным источником права. На рубеже XIII и XIV столетий по распоряжению канцлера Торгейра сына Хако-на была составлена новая редакция «Земского закона» (рукопись АМ 302 fol). В ней названия каждого из областных тингов заменены термином «областной тинг» (lôgtingî), люди каждого из судебных округов были впервые названы общей описательной формулой «allra Noregs menn» (все люди Норвегии), а количество людей и перечень местностей, от которых эти люди должны были

призываться на тинг того или иного судебного округа, изъяты вообще. Прелюдией к созданию такой унифицированной версии «Земского закона» следует считать речь барона Бьярни, сына Эрлинга, одного из членов опекунского совета при короле Эйрике II (1280—1299), произнесенную им в 1291 г. в Вогё, на Лофотенских островах. В этой речи прозвучало, что «...король не хочет иметь более одной книги законов в стране». По этой причине барон запретил разбирать дела по «Книге Вогё» (Vâgabôk) и зачитывать ее вслух33. Как видно, даже после принятия единого законодательства местные своды права продолжали существовать. Король Хакон V ок. 1316 г. также велел записывать и использовать на тингах книгу законов, принятую при его отце короле Магнусе34.

То же самое можно сказать и о AM 305 fol, и о AM 56 4 to. Кодекс AM 56 4 to составлялся для Бергена, АМ 302 fol — для Шиена (правда, как указывалось, будучи переделанной из свода законов для области Гулатинга). Но кроме этого они, как и AM 305 fol, могли применяться повсеместно, поскольку по обеим рукописям видно, что в прологе названия тингов исправлены на оборот «всем людям Норвегии». Тем самым канцлер Торгейр, сын Хакона, составлявший этот список, избегал непосредственно названий областных тингов и выпустил из текста перечни депутатов от них. Схожая ситуация в стокгольмской рукописи (Klg. BS С 22 4to — Ff), написанной двумя переписчиками, каждый из которых придерживался своего плана. Первый копировал книгу, предназначенную для Фростатинга, четко воспроизводя текст до главы 3 второго раздела свода законов. Затем текст переписывал второй писец, который далее избегал указывать название Фростатинга, которое дальше в рукописи не встречается, а вместо названия тинга вставлял слово «лагтинг».

Еще одна тенденция, которую можно считать частичным отказом от обобщенной редакции в пользу локальных, наметилась в первой половине XIV в. В них при отсутствии упоминаний количества депутатов, призываемых на каждый из областных тингов, слово «log^ingi» заменено на формулу «N:^ing» — «такой-то тинг», что сохранялось вплоть до конца XVI в. Здесь подразумевались уже не только четыре главных тинга страны, но и локальные собрания с постоянным присутствием лагманна, которые являются самыми заметными институтами местного управления, начиная с XIV в. Главные же тинги как бы уходят в тень, а, по сути, превращаются в такие же локальные тинги лишь с одним отличием, что они могут выступать кассационными и следственными инстанциями в отношении решений, которые принимались на неглавных

35

тингах .

33. DN III30

34. NgL II1117.

35. Imsen S . Norsk bondekom-munalisme: fra Magnus Lagabote til Kristian Kvart. Bd. 1. Trondheim, 1990.

Примечательно, что интерес к памятникам законодательной реформы начал активно проявляться только в царствование Хакона V, когда закончилось царствование его слабовольного брата, отмеченное борьбой различных группировок знати. Действия королевской власти при Эйрике II полностью дезавуировались частными, по сути, распоряжениями членов опекунского совета, игнорировавших предписания нового законодательства. Хакон V позиционировал себя в качестве монарха, управляющего страной в жестком соответствии с принятым законодательством. Именно ко второй половине XIV в. относится большая часть известных рукописей «Земского закона». Г. Сторм считал, что те книги законов, которые сохранились от времени царствования Хакона V и Магнуса VII Эрикссона, не являлись копиями с одного закона и даже официальными документами, а представляли собой сборники законов, включившие в себя все или большинство областных законов и сводов со времени законодательной реформы, проведенной в царствование Магнуса Исправителя Законов. Эти сборники законов составлялись частично для нужд тех или иных официальных лиц, частично для того, чтобы собрать воедино все позитивные нормы и тем самым иметь как можно более полное представление о них. Этим обусловлено объединение в один кодекс всего корпуса права — земского, городского, церковного, морского, а также «Дружинного устава», предназначенного для людей, находившихся на королевской службе, и действующих «улучшений права». Часто все прочие своды правовых норм примыкают непосредственно к земскому праву в качестве, так сказать, его дополнительных разделов. И лишь затем следуют «улучшения права» и эпилог с указанием даты принятия, правда, только лишь земского права. Это заставляет прийти к выводу, что у нас нет ни одной копии, восходящей к протографу (протографам) «Земского закона», если таковой вообще существовал.

Необходимость нового критического издания «Земского закона», которая назрела на сегодняшний день, заставляет обратиться к целому комплексу проблем, остающихся еще нерешенными. Среди них: описание рукописей «Земского закона» и определение связей между ними; определение формального статуса рукописей, в составе которых дошел текст «Земского закона» (официальный свод; законодательный сборник; продукт частной инициативы.); изучение законодательного процесса, кодификации, консолидации и позити-вации норм; становление представлений об источнике права; роль в законодательном процессе таких институтов, как королевская власть, тинги разных уровней, Государственное собрание; влияние на норвежское право права других скандинавских стран, реципированного римского и церковного права.

Приложение. Первое издание норвежских средневековых законов

К 180-летию начала издания Norges gamle Love

Девятнадцатого июня 1846 г. Комиссией по изданию древних норвежских законов до 1387 г. в печать был направлен первый том пятитомного издания «Norges gamle Love» (NgL). Он содержал памятники норвежского средневекового права, появившиеся до 1263 г., то есть до начала царствования короля Магнуса VI. Комиссия была составлена из специалистов по изданию источников, которые одновременно являлись известными историками. Ими были обер-юстициарий Йенс Кристиан Берг (1775—1852), высший асессор права Ульрик Антон Мотцфельдт (1807—1865) и профессоры Рудольф Кейсер (1803-1864) и Педер Андреас Мунк (1810-1863). Р. Кейсер и П. А. Мунк были назначены редакторами издания. Формальным окончанием работы этой Комиссии, не один раз сменившей свой состав, следует считать 17 октября 1896 г., когда королем Оскаром II (король Швеции в 18721907, король Норвегии в 1872-1905) была подписана резолюция о создании новой комиссии, которая должна была продолжить работу по изданию правовых памятников, относившихся к периоду 1388-1604 гг. К этому времени уже все пять томов первого издания NgL вышли в свет. Тем самым работа над ним продолжалась 50 лет — первый том вышел в 1846, а пятый, последний, — в 1895 г.

Работа по подготовке этого издания началась еще в 30-е гг. XIX столетия. Так, 30 марта 1830 г. профессор Грегерс Фоугнер Лунд (1886-1836) просил Стортинг ассигновать полторы тысячи далеров на издание древних законов Норвегии. Комитет по делам церкви и образования вынес свое решение уже 19 июля того же года о выделении на эти цели в течение трех лет аванса по 500 далеров ежегодно с последующим возвратом всей суммы в казну. Решение комитета было рассмотрено на заседании Стортинга 21 июля. Обсуждение сопровождалось пламенной речью Якоба Олля (1773-1844), которая возымела свое действие на депутатов парламента. Я. Олль — один из вдохновителей Конституции 1814 г. и активных лидеров тогдашнего Стортинга, переводчик «Круга Земного» — поддержал план издания. Он признавал, что на тот момент осуществление подобного замысла было небезопасно в виду сложных отношений внутри шведско-норвежской унии, но считал своим долгом осуществить задуманное и ассигновать средства. В своей речи Я. Олль, в частности,

сказал: «Известно, что ни одна страна в Европе не имела в лоне своего прошлого столь блестящего законодательства, чем наша Норвегия, и что едва ли найдется какое-либо иное литературное поприще, которое наше отечество дарует мне, чем открытие этих сокровищ былого». Издание должно было осуществлять издательство уже упомянутого Г. Ф. Лунда. Я. Олль считал, что издательство Г. Ф. Лунда, должно стать центром систематического собирания древних законов Норвегии, что будет особенно важно, когда начнется работа по реформированию норвежского законодательства для современных нужд. В изучении прошлого опыта виделось многое. Освоение правового наследия и постижение духа свободы предков должны были дать отпор отжившим институтам и угнетению, в борьбе с которыми тогда виделись условия освобождения страны. Законотворческая деятельность XIX в. должна была утвердить свободный дух, который «за немногими исключениями пронизывает наши древние законы». Современникам было важно пролить свет на ту часть норвежской истории, которая менее всего была подвергнута шельмованию. «С нашими сагами прекращается разговор о том, что норвежская история темна и несовершенна, и каждый вклад должен заполнять незаполненные страницы нашей истории, должен в высшей степени приветствоваться», — говорил Я. Олль.

Стортинг, заслушав аргументы, того же 21 июля выделил искомые полторы тысячи далеров на осуществление издания «Древние законы Норвегии». Деньги должны были выплачиваться ежегодно по 500 далеров с 1 июля 1830 по 1 июля 1833 г. Церковный департамент со своей стороны должен был образовать комитет из четырех университетских преподавателей с тем, чтобы его члены составили план издания и вынесли бы решение о статьях расходов.

Этот комитет обратился за поддержкой в Норвежское Королевское Научное Общество в Тронхейме, распределив сумму в равных долях, по 250 далеров, на пять лет. Планы по осуществлению издания не были интересны правительству, поскольку там не верили, что проект может быть реализован при столь скромном бюджете. Поэтому с его осуществлением не торопились. Когда новый состав Стортинга собрался в 1833 г., правительство сообщило, что издательский проект не был осуществлен в виду недостаточного финансирования. Стортинг не выделил дополнительных средств, но выказал интерес, чтобы были сделаны дальнейшие шаги по реализации намеченных планов. С тем по просьбе парламента правительство должно было побеспокоиться о работе над изданием древнего норвежского законодательства, исходя из суммы уже выделенной на эти цели.

Вышеназванный комитет решил выделить деньги, часть которых была выделена на работы по копированию и сбору рукописей. Норвежское Королевское Научное Общество продолжило реализацию проекта и заявило о выделении 600—800 далеров на предстоящую часть работы, связанную с работой над рукописным материалом, а остальную — непосредственно на издание. В правительство было послано соответствующее представление, а 27 августа 1834 г. была дана королевская резолюция, согласно которой в помощь Р. Кейсеру придавался П. А. Мунк. Во исполнение первой части плана они оба должны были отправиться в Швецию и Данию, где хранились рукописи соответствующих памятников. Одновременно правительство издало распоряжение о создании группы, которая должна была контролировать ход работы. В нее вошли профессоры Хенрик Стеенбух (1774—1839), Свен Борхманн Херслеб (1784—1836) и Г. Ф. Лунд. Группа получила название «Комиссия по изданию древних норвежских законов до 1387 года».

Р. Кейсер и П. А. Мунк начали работу в Копенгагене в мае 1835 г. Поиск рукописей велся в Копенгагене в Королевской библиотеке, Тайном архиве, но, прежде всего, в Арнемагнеанском собрании Университетской библиотеки. В апреле 1837 г. исследователи, закончив работу в Дании, переместились в Швецию, где продолжили поиски в рукописных собраниях библиотек Стокгольма, Уппсалы и Лунда. Именно в результате этих поисков были обнаружены основные рукописи «Земского закона». Нельзя сказать, чтобы они были совсем неизвестны. Рукописи и издания этих памятников никогда не забывались. Но они не рассматривались в качестве исторических источников. Как видно из речи Я. Олля, издание средневековых норвежских законов также не предназначалось для целей исторических исследований, а скорее было частью

необъявленной законодательной реформы с целью создания современного, но опирающегося на традиции корпуса законов будущего независимого государства. По этой же причине, вероятно, эти памятники были положены под спуд официальными властями как напоминание о том, что Норвегия когда-то являлась сильным и самостоятельным скандинавским государством, а не только датской провинцией.

В конце весны 1837 г. П. А. Мунк получил место лектора в университете Христиании и должен был вернуться в Норвегию для того, чтобы приступить к своим новым обязанностям. Р. Кейсер продолжал работать в одиночестве, на краткий срок покидая Швецию и посещая вновь Копенгаген, и вернулся в Норвегию в декабре 1837 г. Работа, проводившаяся за пределами страны, была признана завершенной. После окончания сбора материалов и проведения необходимого контроля, П. А. Мунку было поручено работать над ними далее с целью подготовки к изданию. По причине отсутствия денег работа в 1839 г. встала и была продолжена лишь в 1844 г., когда оба исследователя, и Р. Кейсер, и П. А. Мунк, были введены в состав Комиссии. Они взяли на себя работу по транскрибированию рукописей. Тем самым работа велась, хотя и последовательно, но в весьма сжатые сроки. Редакторы были вынуждены копировать рукописи, так как речь об их передаче в Норвегию не шла. Основное внимание было сосредоточено на выявлении разночтений и редакций норвежских сводов законов, а также параллельно на выявлении так называемого «основного кодекса», то есть на выборе того текста, который ляжет в основу будущего издания и к которому будут привязаны разночтения, выделяемые по другим манускриптам. Кроме того, редакторы ставили перед собой задачу выявления ошибок в текстах, а также маргиналий, которые также предполагались к изданию (до сих пор не осуществлено). Параллельно изготавливались литографии и факсимильные воспроизведения отдельных листов и фрагментов рукописей, которые затем были опубликованы в NgL.

Подготовка текста к публикации П. А. Мунком и Р. Кейсером проводилась непосредственно в Христиании, где отсутствовало большинство рукописей. Сам публикуемый текст подвергался редакторами переработке. Пока велись эти работы, в 1845 г. Стортинг выделил необходимые средства, а в 1846 г., как уже было сказано, первый том издания увидел свет. Именно с этого времени следует отсчитывать начало изучения норвежского средневекового законодательства.

Принципы работы и издания текстов, принятые в NgL, описаны самими редакторами в предисловии к первому тому. В них кроются многие проблемы, которые стоят перед исследователями до сих пор.

Как уже говорилось в основу издания того или иного памятника (прежде всего это касается издания законодательных сводов, одним из которых является «Земский закон»), ложился так называемый «основной текст» одной из рукописей, в отношении которого по остальным манускриптам прослеживались «варианты», то есть разночтения. Лишь там, где текст «неосновной рукописи» слишком, по мнению редакторов, отличался от «основного текста», даны особые указания на различия в языке, содержании, структуре и возрасте текстов. Тем самым уже здесь заложены лакуны и упущения, касающиеся разночтений в сохранившихся рукописях, которые будут отмечены уже в XIX в. Г. Стормом. Важно обратить внимание, какие критерии применялись при выборе «основного текста». В основу были положены общая сохранность текста, возраст пергамена, способ письма. Поскольку одной из политических задач, которые ставились перед изданием, было возвращение к подлинному норвежскому праву, то редакторы считали возможным править текст, например, более поздних бумажных копий в соответствии со своими представлениями о том, каков должен быть язык XIII и XIV вв. Так, поздних копиистов Р. Кейсер и П. А. Мунк обвиняют в том, что они часто не следуют тексту оригинала, исходя при переписывании из своего знания языка, часто произвольно заменяя некоторые буквы, например, «Л> и «3», которые не были взаимозаменяемы. Все сокращения, имеющиеся в рукописях, раскрыты в контексте «основной рукописи», чем рукопись, по которой они просматриваются, безусловно, «обезличивается». Так, восстановление текстов прочих рукописей с учетом приведенных в сносках «вариантов» и принципов издания «основного текста» по NgL представляется невозможным. Явные ошибки, имеющиеся в рукописях, такие, какие явно меняют значение отдельной фразы, которое только и может быть в данном случае, были исправлены редакторами также непосредственно

в тексте, но указания на эти ошибки также даны в сносках. В текст, помещенный в круглых скобках, также внесены конъектуры (отдельные слова или целые словосочетания), которые, по мнению редакторов, необходимы, чтобы исправить имеющуюся по смыслу ошибку. При наличии в разночтениях множества вариантов, из которых необходимо выбрать, предпочтение отдается тем, которые влекут за собой изменения по смыслу больше, чем те, которые обусловлены орфографически или грамматически. Поэтому последние, как правило, не отмечаются, вообще, не будучи зафиксированы в издании.

Следующие два тома NgL вышли быстро — в 1848 и 1849 гг. соответственно. Второй том включил в себя правовые тексты времени царствования Магнуса Исправителя Законов, то есть с 15 декабря 1263, по 9 мая 1280 г., а третий — те, что были изданы с мая 1280 по август 1387 г.

После 1849 г. в издании наступил долгий перерыв. Приоритет был отдан работе по публикации других источников, среди которых для медиевиста особое место занимает издание норвежского дипломатария — собрания отдельных документов — первый том которого вышел в 1848 г.; к настоящему времени это издание составляет 22 тома, включивших себя ок. 19 тысяч доку* См. здесь-. Ашта1 sвk г ментов по норвежской истории за период с 1050 по 1570 гг.*

Следующий, четвертый том, NgL был издан спустя 36 лет, в 1885 г., уже под редакцией Густава Сторма (1845—1903). В чем была причина такой задержки? В 1849 г. был определен состав четвертого тома. Р. Кейсер и П. А. Мунк должны были осуществить этот план. Но он был весьма пространным, а оба редактора были весьма заняты в университете и к тому же вели активную исследовательскую деятельность. В 1862 г. комиссия известила Церковный департамент о том, что были найдены «улучшения права», королевские грамоты и прочие акты, которые не были известны до тех пор и которые требуют того, чтобы быть изданными как приложение в следующем томе. Кроме того, этот том должен был включить в себя историю норвежского права, описание рукописей и глоссарий.

Сама жизнь также вносила коррективы. В период 1862—1865 гг. в составе и деятельности Комиссии произошли важные изменения. В 1862 г. Р. Кейсер ушел в отставку, и его место занял профессор Карл Ричард Унгер (1817—1897). П. А. Мунк скончался 25 мая 1863 г., вслед за ним последовали смерти Р. Кей-сера (9 октября 1864 г.) и У. А. Мотцфельдта (10 июля 1865 г.). Работа затруднялась и тем, что П. А. Мунк взял с собой рукописи четвертого тома в свою поездку в Рим, где ученый и умер. Все оставшееся по при нем имущество было

отправлено на корабле в Христианию, но тот потерпел кораблекрушение и все материалы погибли.

К тому же требовались новые исследовательские силы. Так, в 1870 г. в состав Комиссии вошли профессоры Фредерик Петер Брандт (1825—1891) и Олуф Рюг (1833—1899). Вместе с К. Р. Унгером они взялись за реализацию плана четвертого тома. Развитие знаний в области древненорвежской филологии принесло ощутимые плоды в виде новых словарей древненорвежского языка, что позволило иначе взглянуть и осуществить работу над глоссарием. Однако ни одному из членов обновленной комиссии не удалось довести работу до конца по причине своей огромной занятости. В 1873 г. к работе в ней был привлечен университетский стипендиат и в будущем крупный норвежский историк Эббе Хертцберг (1847—1912), продолживший составление глоссария. Но спустя два года Э. Хертцберг был включен в состав норвежско-шведского посольства в Париж, а затем получил место профессора политэкономии и статистики в университете Христиании. Работа над глоссарием замедлилась, а Департамент финансов грозил сократить ассигнования, которые отпускались на осуществление издания. Дальнейшая работа над ним была продолжена благодаря Г. Сторму, принявшему активное участие в деятельности Комиссии. Он довел всю текущую работу, оставленную его предшественниками, до конца, и одновременно составлял описание рукописей, а также готовил к изданию вновь открытые правовые памятники периода. Издание четвертого тома заняло 1882—1885 гг. Глоссарий был перенесен в последний, пятый, том, который помимо него включил в себя добавления к каждому из предыдущих томов в виде отдельных правовых текстов.

Агишев С. Ю.

Московский государственный университет bjorn.svane@yahoo.no

Глоссарий

1a. Сага об Эгиле / / Исландские саги. Т. 1. СПб., 1999. C. 128136, 141-143.

2a. Там же. С. 136.

Лагманн (logmadr) — букв. «человек закона». Знатоки права пользовались особым доверием местных обществ и поэтому играли заметную роль в судебном процессе и толковании права в связи с отдельно возникавшими казусами.

Власть лагманна действовала только на местном или областном тинге. Выполняя общественную должность законоговорителя, подобную исландскому годи, лагманны были призваны «говорить закон» (segja log), выносить определение (orskurdr) или высказывать свое суждение относительно того, как нужно поступить в данном деле в соответствии с тем, что диктует право. Определение, вынесенное лагманном, на ранних этапах не носило принудительного характера, т. к. разрешение конфликта было возложено на сами тяжущиеся стороны. Однако, по областным судебникам видно, что решение лагманна уже носит принудительный характер, т. е. является приговором, который мог быть вынесен в отношении представителя любой социальной группы (E I 10; F X 1). В областных законах, как полагают, упомянуты имена полулегендарных лагманнов областных тингов, живших в XI в., — некоего Атли, вынесшего на острове Гула решение о порядке созыва военно-морского ополчения — лейданга (G 314), и Берси, упорядочившего имущественные отношения между родственниками в Вике (B III 4).

Впервые лагманны, действующие самостоятельно, упомянуты в «Саге об Эгиле». События, описываемые в ней, относятся к правлению конунга Эйрика I Кровавая Секира (ок. 931—933). В саге сообщается о решении, вынесенном на Гулатинге по делу между Эгилем и Берг-Энундом1а. Однако лексика саги указывает на то, что ситуация, относящаяся к X в., явно модернизирована и сходна с более поздними реалиями, известными по «королевским сагам». Для достоверности и соотнесения рассказа с более поздним временем, чем время записи саги, в обращение Эгиля вставлены слова о гневе языческих богов2а. Реальные имена лагманнов норвежских областных тингов впервые появляются в «Саге о Сверрире» и в «Саге о Хаконе Старом». В них лагманн предстает в качестве королевского судьи, выносящего решения по делам, касающимся мирян или тяжбам, возникавшим между мирянами и клириками. Должность лагманна предусматривала его заступничество за бондов перед королем, но сама по себе эта должность являлась креатурой короны. Большинство исследователей полагает, что назначать лагманнов стал король Сверрир, и первым собственно королевским лагманном стал Гуннар Волосатый Зад. По собственным словам этого лагманна и короля Хакона Хаконарссона,

приведенным в «Саге о Хаконе Старом», Гуннар получил эту должность, когда были живы король Сверрир и архиепископ Эйстейн, т. е. до 1188 г.3а Однако Э. Бюлль полагал, что эта практика относится уже к 60-70 гг. XII в.4а

Королевская власть видела первоочередной задачей лагман-нов — «говорить закон», что подтверждается тем, что именно в качестве законоговорителей лагманны выступили на Государственном Собрании в Бергене (1223), решавшем вопрос о престолонаследии, будучи привлеченными на него как эксперты по наследственному праву. Эту же функцию закреплял за лагманнами и «Земский закон» (MLL IV 3-3). Тем самым лагманн не являлся судьей в чистом виде, что мировоззренчески сближало королевское и народное видение функций лагманна.

Тем не менее, укреплявшая свои позиции королевская власть нуждалась в штате служащих, в том числе и в судьях. В XII в., после заключения Вормского конкордата (1122), конфликт в вопросе о главенстве светской или духовной власти перешел в правовое русло. Церковь стремилась включиться в механизм управления, утвердить свое место в иерархии государственных органов, приобрести механизмы влияния. В связи с этим встал вопрос о профессиональных управленческих кадрах церкви с юридическим образованием, которые могли бы согласовывать каноническое, римское и местное право. В Норвегии проникновение церковной иерархии в государственный аппарат и рост ее влияния на внутренние дела были связан с ослаблением королевской власти в первой половине XII в., а также с основанием собственного норвежского архиепископства с центром в Нидаросе (1152). При участии архиепископа Эйстейна в «Законы Фростатинга» проникла норма о том, что священник мог толковать книгу законов (F I 3). О. А. Йонсен считал, что позицию экспертов в области права должны были занять архидиаконы норвежской церкви, наделявшиеся при этом функциями судей5а. В этой связи королевской власти нужно было адекватно ответить на вызов церкви. Таким ответом и стало, по мнению Э. Херцберга и Х. Кута, назначение Сверриром на должности лагманнов преданных королю знатоков местного права, которые выступали бы экспертами в этой области6а. Именно с этого момента начинается становление института лагманнов как института судейского.

На протяжении XIII в. постепенно складываются нормы о неприкосновенности личности лагманна, о наказаниях за неподчинение вынесенным им решениям. Первое «улучшение права» (королевский указ) относительно лагманнов было даровано королем Хаконом Хаконарссоном в 1260 г. (F ind. 16). C этого момента можно

3a. Hákonar saga Hákonarsomr. S. 55.

4a. Bull E. Det norske folks liv og historie. Oslo, 1931. Bd. 2. S. 206.

5a. Johnsen О. А. Fra œttesamfunn til statssa-mfunn. Oslo, 1948.

6a. Hert^berg E. Grundtmkkrne i den œldste norske proces. Kristiania, 1874;

Idem. De Nordiske Retskilder. Kbh, 1890;

Koht H. Kong Sverre. Oslo, 1952).

говорить о лагманнах как о самостоятельной инстанции в судебно-административной системе, которая имела решающее слово при вынесении приговоров по тому или иному делу. «Земский закон» лишь в единичных случаях напрямую отождествляет лагманнов с судьями (МКЬ II 11, МКЬ VIII 11), однако, не смешивая, их. Институт судей также получил свое развитие в XII и XIII вв., что, учитывая тенденции в развитии института лагманнов, в определенной мере сближало одних и других. Однако представление о вынесении действительного приговора долго не связывалось с судьями, институтом, появившемся внутри церковной иерархии, а потому не связанным с местными обычаями. Такая же сложность возникла при делегировании части судебных полномочий королевским наместникам на местах (сюслуманнам). Лагманн же представлялся в новой судебной иерархии лицом более высокого порядка. За ним по-прежнему виделась функция не судить, а разрешать вопросы и тяжбы, давать им оценку. Это означало, что лагманн своим решением давал устраивавший обе тяжущиеся стороны алгоритм действий, выполнение которого приводило к справедливому выходу из ситуации. Тем самым сторона, признанная виновной, оставалась таковой только в рамках данного дела, не оставаясь ей по выполнении указанных действий, т. е. не носила несмываемого клейма преступника. Уничижающие прозвания, упоминаемые в «Земском законе», которые заслужил виновный, присваиваются временно, до тех пор, пока он не исполнит действий, снимающих с него поражение в правах. Однако то, что стороны при обращении к лагманну заведомо соглашались выполнять вынесенное им решение, делало последнее обязательным для них, что также сближало это решение с приговором, а лагманна — с судьей. После того, как должность лагманна стала креатурой короны, решение, выносимое лагманном, стало освящаться и укрепляться авторитетом королевской власти и представать в качестве решения королевского суда.

С начала XIV в. в Норвегии можно отметить существование 10 судебных округов (lagsbgn), во главе каждого из которых стоял свой лагманн. Несмотря на то, что ранее этого времени эти округа никак не были конституированы и не упоминаются в «Земском законе», есть основания утверждать, что они начали складываться задолго до этого. Так, девять лагманнов, представленные на Государственном собрании в Бергене в 1223 г., могут быть разбиты на четыре группы. Двое из них выполняли свою должность в судебном округе Гулатинга, трое — в Треннелаге, двое — в Вике, двое других — в Уппланде. Также упомянут один лагманн из Рюфюлька, другой — из южной части Уппланда, а третий — из округа, который располагался к западу от Свиного Залива. Таким образом, косвенно упомянуты все судебные

округа, известные по документам XIV в. Й. А. Сейп был склонен относить начало складывания этих округов ко второй половине XII в., указывая, что четыре уппландских «patriae», упомянутых в анонимной латинской «Истории Норвегии», полностью совпадают с судебными округами, обнаруживаемыми на этих землях в XIV столетии73. Если 7а. Seip J. Л. предположения Й. А. Сейпа верны, то создание судебных округов во ^gmmn og hgtmgi

senmiddelalderen og det

главе с лагманнами совпадает со временем, когда назначение на эту

16de arhundre. Oslo,

должность стало прерогативой королевской власти. 1934

«Земский закон» впервые полностью описывает функции и положение лагманна, его права и обязанности. Как королевский судебный чиновник он подлежал особой защите; невыполнение его указаний каралось штрафами; исполнение им своей должности оплачивалась частично из королевской казны, частично за счет штрафов, взимаемых в пользу короля. Более широкие полномочия лагманнов по сравнению с прочими судейскими давали ему право выносить свои заключения не только на тингах, но и на прочих собраниях внутри своего судебного округа {logstevnet). Несмотря на стремление к унификации, в функциях лагманнов отмечаются некоторые особенности на востоке и западе страны. На западе лагманн был прочнее связан собственно с областным тингом, на востоке эта связь была менее тесной. Это связано с тем, что на востоке страны система судебных округов никогда не была столь стройной и упорядоченной, как на западе. Это обусловливало то, что на востоке лагманн чаще принимал участие в тингах более низкого порядка, чем областной тинг, что, в свою очередь, снижало значимость этой фигуры. На западе же на местных тингах, которые не были центрами, пускай и более мелких судебных округов, чем округа Гулатинга и Фростатинга, а собирались спорадически, по мере надобности, лагманн появлялся крайне нерегулярно. Новой тенденцией стало то, что лагманн мог функционировать в полной мере не только на областном или каком-либо другом тинге, но и выносить решения непосредственно у себя в доме. Тем самым процесс терял свою широкую публичность.

В правление Хакона V (1299—1319) судебные округа были реорганизованы: фактически были основаны еще пять {в дополнение к четырем главным) самостоятельных областных округов, каждый из которых был организован вокруг своего областного тинга, а не объединял в себе несколько тингов, как было ранее. Тем самым судебная власть лагманна должна была стать менее самостоятельной и быть более связанной с новыми лёгреттами. Так, все локальные судебные собрания должны были потерять свою самостоятельность и подчиняться исключительно областному тингу. Все же участники судебных сходок должны были входить в лёгретту областного тинга.

8a. Hákonar saga Hákonarsonar. S. 52-59; E130, 44;

F I 1.

Ведение следствия также возлагалось на лагманна и на участников лёгретты, окончательно изымаясь, таким образом, у тяжущихся сторон. С другой стороны, разукрупнение судебных округов приводило к более деятельному участию бондов и горожан в следственном и судебном процессе, а также закладывало дальнейшие основы для создания местных судов. Однако этот процесс не получил своего развития. Верх взяла тенденция переноса судов в города, наметившаяся еще в XII в., когда Гулатинг был перенесен в Берген. В начале XIV в. тинг с Авальдснеса был перенесен в Ставангер; в XIV и XV вв. такая участь постигла большинство областных тингов, кроме тингов в Ямтланде, Халоголанде и Бохуслене. Во второй половине XIV в. вне городов тинги сохраняются лишь в Гудбрандсдалир и Рюфюльке

Несмотря на исключительное положение четырех областных тингов, описанных в «Земском законе», главными судебными структурами, выносящими приговоры в регулярном порядке, становятся сходки {logstevnet) с участием лагманнов, а также иные суды, не связанные с тингами. Среди последних первенствующее положение занимал суд наместника-сюслуманна, которому, согласно «Земскому закону», были делегированы некоторые судебные функции. «Улучшение права» 1280 г. называет наместника рядом с лагманном; они должны совместно выносить решение по долговым обязательствам (NgL III 8). «Улучшение права» 1314 г. обязывает лагманна и наместника к совместному вынесению решения относительно наказания. Ту же картину рисуют известные судебные приговоры. Таким образом, «люди, принесшие королю оммаж» (handgengnir тепп), т. е. самые высокопоставленные вельможи государства, называются судьями наравне с лагманнами. Все чаще наместник и лагманн совместно заседали на сходках. Положение наместников среди «людей, принесших королю оммаж» было исключительным. Именно через их посредство, начиная еще с правления Сверрира, происходила централизация страны, укрепление королевской власти на местах. Снижение роли лагманна в судебной организации на этом фоне происходило еще и потому, что в отличие от института наместников и прочих судейских лаг-манны не образовывали единую корпорацию. Даже тогда, когда они выступали совместно, это объединение было временным, когда нужно было выслушать экспертов в области права8а. Их мнения выслушивались поодиночке и были мнениями отдельных людей, которые могли совпадать и не совпадать. С разукрупнением судебных округов лагманны перестали быть напрямую связанными с королевской властью, будучи в большей степени обусловленными расстановкой сил в самом округе. Важнейшую роль лагманны сыграли в период,

когда они были необходимы королевской власти своими знаниями для легитимации власти королей с точки зрения народного права. Выполнив эту свою функцию, лагманны потеряли социальный и политический вес, временно растворившись в местных судах и отойдя на второстепенные роли.

В первой половине XV в. тенденция к узкой коллегиальности в норвежских судах возобладала. Городские суды, например, состояли из 6 или 12 советников, среди которых лагманн, избираемый также из горожан, был лишь первым среди равных и не имел никаких исключительных прав. В XV в. местные суды на фоне угасания национальной монархии приобрели относительную самостоятельность. Это было использовано королями унии для упорядочения судопроизводства и для контроля над Норвегией. Местные суды во главе с лагманнами являлись реальными механизмами управления. Их практика была востребована в деятельности правительства страны — Государственного совета, который воспринял многие функции местных судов и выносил решения вместе с их лагманнами. Такие объединенные суды получили название областных тингов Государственного совета. В правление короля Ханса (1483—1513) судебно-административная структура в Норвегии была вновь реорганизована. Все суды были подчинены двум Высшим судам: один из них заседал в Осло, и ему подчинялись суды, действовавшие к югу от Доврских гор, второй — в Бергене, которому подчинялись «северные» суды. Оба Высших суда созывались одновременно с Государственным советом. В историографии эти суды получили название Высших областных тингов, которым были переданы все функции, которые некогда выполняли лагманны старых областных тингов. В состав Высших судов входили члены Государственного совета, епископы и прочие магнаты. Только в составе Высших судов лагманны обрели корпоративное сплочение, т. к. высшей инстанцией внутри них стали именно коллегии лагманнов. На протяжении XVI столетия роль этих коллегий только возрастала; мнение и решения лагманнов вновь приобрели самостоятельное значение и характер заключительного решения по делу. Хотя каждый лагманн по-прежнему заседал в своем судебном округе, однако коллегии дали возможность преодолеть изоляцию лагманнов внутри судейского сословия, обрести самостоятельность и высший авторитет в масштабах всей страны. Лагманны вновь стали представителями верховной власти, оставаясь таковыми на протяжении всей датско-норвежской унии, вплоть до отмены этой должности в 1797 г.

Лёгретта — коллегия областного тинга, избираемая первоначально самими участниками тинга из своей среды (в XIII в. ее члены стали назначаться лагманном) и являвшаяся высшей судебной инстанцией судебного округа. Место заседаний лёгретты внутри пространства, где заседал тинг, традиционно обносилось изгородью, визуально подчеркивавшей особую сакральность этого места. Как институт лёгретта первоначально сформировалась в судебном округе Гулатинга. Оттуда она была заимствована в Исландии как особое законодательное совещание тинга четверти, а затем и Альтинга вплоть с момента его основания (930). О функциях лёгретты в Норвегии известно только по «Законам Фростатинга» (Б I 2), откуда соответствующие нормы и были перенесены в «Земский закон».

Наряду с королем, лёгретта также представляла собой высшую кассационную инстанцию, а во главе с королем и при участии назначаемых им участников — совет, вырабатывавший определения, которые представлялись на одобрение тинга и после такового становились законами. Наряду с ней существовал так называемый «согласительный тинг» (skilapin¿), который возглавлялся королевским уполномоченным: этот тинг был одновременно следственной комиссией по тому или иному делу; вместе с участниками, приглашенными от сторон конфликта, на нем составлялось решение, которое выносилось для обсуждения в качестве предварительного для принятия его лёгреттой. Источники не дают возможности утверждать, что лёгрет-та действовала самостоятельно, подменяя собой какой-либо суд, или, что ее участники в полном составе выезжали для вынесения решения. Из лёгретты областного тинга могли делегироваться 6 или 12 человек для участия в местном суде для разбора дела по существу. По окончании следствия по этому делу окончательного решения представители лёгретты не выносили.

lxxxviii

Список литературы

i. Annales Regii // Islandske annaler / Utg. G. Storm. Oslo, 1977.

ii. Bagge S. Kanslerembedet og Mariakirken i Oslo // Oslo bisped0mme 900 ar. Oslo, Bergen, Troms0, 1974. S. 143-161.

iii. Bjark0yretten / Utg. J. R. Hagland, J. Sandnes. Oslo, 1997.

iv Christoffersen M. Setning og sammenheng. Syntaktiske studier i Magnus Lagab0tes Landslov. Kristiansand, 1993.

v.De eldste 0stlandske kristenrettene / Utg. E. F. Halvorsen, M. Rindal. Oslo, 2008.

vi. Den eldre Gulatingslova / Utg. B. Eithun, M. Rindal, T. Ulset. Oslo, 1994.

vii. Den nyere Landslov // Norges gamle Love / Utg. R. Keyser, P. A. Munch. Chr., 1848. Bd. II. S. 1-178.

viii. Frostatingslova / Utg. J. R. Hagland, J. Sandnes. Oslo, 1994.

ix. Gottskalks Annaler // Islandske annaler. S. 332.

x. Hakonar saga Hakonarsonar / Utg. av M. Mundt. Oslo, 1977. S. 208.

xi. Haugen O. E. Constitutio textus. Intervensjonisme og konservatisme i utgjevinga av norr0ne tekstar // Nordica Bergensia. Vol. 7. Bergen, 1995. S. 69-99.

xii. Hirdloven til Norges konge og hans handgangne menn: etter AM 322 fol / Utg. S. Imsen. Oslo, 2000.

xiii. Imsen S. Norsk bondekommunalisme: fra Magnus Lagab0te til Kristian Kvart. Bd. 1. Trondheim, 1990.

xiv. Magnus Lagab0tes Landslov / Overs. A. Taranger. Kr., 1915.

xv. Norseng P. Lovmaterialet som kilder for tidlig nordisk middelalder // Kilderne til den tidlige middelalders historie. Reykjavik, 1987. Bls. 48-77.

xvi. Rindal M. AM 309 fol. og Eidsivatings-redaksjonen av Magnus Lagab0tes Landslov. Bergen, 1981.

xvii. Rindal M. Ny utgave av dei norske lovene fra mellomalderen // Nordiske middelalderlover. Tekst og kontekst. Rapport fra seminar ved Senter for middelalderstudier, 29.-30. nov. 1996. Trondheim, 1996.

xviii. Rindal M. Ny utgave av dei norske lovene fra mellomalderen // Nordiske middelalderlover. Tekst og kontekst. Rapport fra seminar ved Senter for middelalderstudier, 29.-30. nov. 1996. Trondheim, 1996. S. 30-31.

xix. Storm G. Om haandskrifter og overssttelser af Magnus Lagab0tes Landslov Chr., 1879.

xx. Панкратова М. В. «Законы Гулатинга» в редакции короля Магнуса Исправителя Законов [Электронная версия].