CC BY
23
Вестник ПСТГУ
Серия II: История. История Русской Православной Церкви.
Полунов Александр Юрьевич, д-р ист. наук, доцент, профессор, зав. кафедрой управления в сфере межэтнических и межконфессиональных отношений Факультета государственного управления МГУ им. М. В. Ломоносова Российская Федерация, 119991, Москва, Ломоносовский пр., 27, корп. 4 polunov@spa.msu.ru
2021. Вып. 99. С. 63-77
Б01: 10.15382Миг11202199.63-77
ОИСГО 0000-0002-4484-6003
Земский собор, образ «Белого царя» и политика России по отношению к отдаленным народам В КОНЦЕ XIX — НАЧАЛЕ XX В.
Аннотация: В статье анализируется взаимосвязь внутренней и внешней политики Российской империи в конце XIX — начале XX в., изменение отношения правительственных верхов и консервативных кругов общества к отдаленным народам, рассматривавшимся в качестве объектов покровительства России. Провал плана созыва национально-самобытного представительства (Земского собора) в начале 1880-х гг., выдвинутого Н. П. Игнатьевым и И. С. Аксаковым, стал симптомом заметных сдвигов в этой сфере. В качестве объекта попечения отныне рассматривались не столько этнические группы, обладавшие развитым национальным самосознанием, боровшиеся за гражданские права, стремившиеся к достижению политической автономии и национальной независимости, сколько «народы-дети», для которых главной задачей было физическое выживание, сохранение себя в качестве самостоятельных этнокультурных единиц. Важное место в ряду данных народов занимали православные арабы Сирии и Палестины, среди которых вело деятельность основанное в 1882 г. Православное Палестинское общество. В укладе и духовном облике православных арабов российских консерваторов привлекали такие качества, как простота, непосредственность, патриархальность быта и нравов, религиозность, почитание фигуры правителя России — «Белого царя», рассматривавшегося в качестве защитника униженных и гонимых этнических групп в разных странах мира. Схожим образом консерваторами воспринимались и многие другие отдаленные народы, попадавшие в сферу внимания российских верхов — эфиопы, ассирийцы, народы Дальнего Востока. Обращение данных этнических групп к России с просьбой о покровительстве укрепляло представления об особой миссии «империи царей». Удар по подобным воззрениям нанесла революция 1905—1907 гг. и русско-японская война, существенно подорвавшие авторитет Российской империи на международной арене.
© Полунов А. Ю., 2021.
Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2021. Вып. 99.
А. Ю. Полунов
С. 63-77.
Ключевые слова: Н. П. Игнатьев, Порфирий (Успенский), В. Н. Хитрово, Земский собор, образ «Белого царя», славяне, православные арабы, Императорское Православное Палестинское общество.
Весна 1882 г. ознаменовалась в России событиями, ставшими симптомом важных изменений во внутренней политике самодержавия. Был отвергнут выдвигавшийся славянофильскими кругами и план созыва Земского собора — самобытной формы представительства, которое, по мысли его сторонников, позволило бы преодолеть бюрократическое средостение между царем и его подданными, вернуть подлинно «народный» дух российскому самодержавию. Инициатор созыва собора, министр внутренних дел Н. П. Игнатьев, был отправлен в отставку, а поддерживавший его известный публицист-славянофил, редактор газеты «Русь» И. С. Аксаков ожидал цензурных кар и даже закрытия своего издания1. Срыв проекта Игнатьева—Аксакова знаменовал важный поворот в политике правительства и развитии официальной идеологии — отказ властей от установления каких-либо институционализированных форм взаимодействия с консервативной общественностью, мобилизации самостоятельной общественной инициативы в поддержку монархии. Провал планов созыва собора совпал по времени, отчасти он стимулировал и примечательные изменения во внешней политике империи — прежде всего той ее части, которая касалась взаимоотношений с малыми народами, выступавшими как объект покровительства России.
Важнейшее место среди этих народов, как известно, в 1860—1870-е гг. занимали славяне Центральной и Восточной Европы, рассматривавшиеся как «братья» и естественные союзники России в силу языкового, этнического, а во многих случаях и религиозного родства с русским народом. «Союз славян с нами — вся наша европейская будущность. Иначе мы задавлены и разорены будем», — писал Игнатьев, занимавший с 1864 г. пост посла в Константинополе и уже в то время проявивший себя как один из наиболее последовательных сторонников славянофильских взглядов в правительственных кругах2. Поддержка балканских братьев, по мысли Игнатьева и его сторонников в дипломатическом корпусе и общественных кругах, предполагала принятие мер по расширению гражданских и политических прав славянского населения, наделение его той или иной формой административной, а затем и политической автономии, а в конечном счете формирование предпосылок для создания самостоятельных славянских государств. В записке, поданной в 1867 г. директору Азиатского департамента Министерства иностранных дел П. Н. Стремоухову, Игнатьев настаивал на
1 Тесля А. А. Последний из «отцов». Биография И. С. Аксакова. СПб.: Русская мысль, 2014. С. 584.
2 Из письма Игнатьева родителям 16 февраля 1871 г. (см.: Хевролина В. М. Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат. М.: Квадрига, 2009. С. 171). Будущий министр еще с начала 1860-х гг. был близко знаком со многими видными славянофилами — И. С. Аксаковым, А. Ф. Гильфердингом, А. Д. Блудовой, сотрудничал с ними на ниве оказания благотворительной помощи славянам. Игнатьев помогал изданиям Аксакова обходить цензурные препоны, фактически сделал в 1861 г. аксаковскую газету «День» органом возглавлявшегося им в то время Азиатского департамента Министерства иностранных дел, а впоследствии посылал корреспонденцию с Востока в другое аксаковское издание — газету «Москва».
том, что в основу своей политики на Балканах Россия должна положить принцип национальной независимости народов. «Вопросы национальности играют ныне и на Востоке слишком значительную роль, чтобы мы могли оставаться им чуждыми», — утверждал посол3. Путем создания самостоятельных национальных структур Игнатьев предлагал урегулировать и обострившееся в 1860-е гг. противостояние между греками и болгарами, вызванное доминированием греков в институтах церковного управления. В рамках Константинопольского патриархата болгары, по мысли дипломата, должны были получить собственные епархии и приходы, право формировать выборные органы самоуправления, избирать епископов-болгар4.
Обретение национальным самосознанием славян более четких, выраженных форм в результате указанных действий оценивалось Игнатьевым однозначно положительно. В своих собственных глазах дипломат-славянофил представал как творец новых, ранее не существовавших или пребывавших в подавленном состоянии идентичностей. «Создана новая национальность, лишенная до этого всех гражданских и политических прав, — торжествующе писал Игнатьев после того, как в 1870 г. по его настоянию султан своим указом учредил для болгар отдельную церковную структуру (экзархат). — Установлена славянская иерархия, дан родственному народу центр... Жизнь народная пойдет вперед, и ее теперь уже не остановят ни турки, ни католики, ни протестанты». Во многом благодаря усилиям Игнатьева и славянофильских кругов, как известно, Россия в 1877 г. вступила с Турцией в войну, целью которой провозглашалось создание независимых государств на Балканах. После победы над османами Игнатьев и его единомышленник в дипломатическом корпусе А. И. Нелидов составили проекты послевоенного устройства на Балканах, предполагавшие включение значительных территорий в состав славянских государств и укрепление их экономической базы5.
В Болгарии, получившей независимость и конституцию из рук России, после войны вводилось представительное правление, причем правом участия в выборах наделялись самые широкие круги населения6. В контексте указанных процессов вполне логично выглядел шаг Игнатьева, касавшийся России, — выдвинутое им в начале 1882 г. предложение о созыве Земского собора (к этому времени дипломат занял пост министра внутренних дел)7. Представительный
3 Хевролина В. М. Указ. соч. С. 228. Характеризуя деятельность Игнатьева, дипломат и публицист Ю. С. Карцов, долгое время служивший на Востоке, отмечал, что «идеологическая окраска нашей политики отвечала после эмансипации охватившему Россию либеральному настроению и вместе с тем совпала с politique des nationalités (политика национальностей) Наполеоновской Франции» (Карцов Ю. С. За кулисами дипломатии. Изд. 2-е. Пг.: Тип. А. Н. Лавров и Ко, 1916. С. 5. Эмансипация — отмена крепостного права в 1861 г.
4 Хевролина В. М. Указ. соч. С. 194—195; Мельникова Л. В. Православный фактор русской политики на Балканах в конце 1850-х — 1870-х гг. // Российская история. 2018. № 6. С. 147-161.
5 Там же. С. 203, 312-313.
6 Айрапетов О. Р. История внешней политики России. 1801-1914 гг. Т. 3: Внешняя политика императоров Александра II и Александра III. М.: Кучково поле, 2018. С. 517.
7 О деятельности Игнатьева по подготовке созыва Земского собора см.: Зайончков-ский П. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-80-х гг. М.: Изд-во Московского ун-та, 1964.
орган, по мысли министра-славянофила, был способен мобилизовать энергию национально ориентированных слоев общества, сплотить их вокруг самодержавия. Это казалось особенно важным в условиях, когда престиж империи был поколеблен из-за Берлинского конгресса, который существенно уменьшил результаты победоносной для России войны. Благодаря созыву собора, доказывал Игнатьев, «Россия приобрела бы разом новый блеск и новую силу в глазах своих единоверцев и славян и сразу отбросила бы плачевные результаты берлинского договора, внушив почтение и боязнь Европе при виде воскресшей нравственной и несокрушимой силы славянской державы»8. Созыв собора положил бы начало важным изменениям в сфере взаимоотношений власти и общества. «Да обновится же, с благословения Господня, великое единение Царя и Земли: единение в любви уже не только властной и покорной, но и советной», — говорилось о подготовленном по поручению Игнатьева проекте манифеста о созыве Земского собора9.
Оценив замысел Игнатьева в исторической ретроспективе, большинство исследователей полагают, что у него было мало шансов на успех. Подобный исход кажется предопределенным с учетом консервативного поворота в верхах, явно обозначившегося после гибели Александра II в 1881 г. При ближайшем рассмотрении, однако, ситуация не выглядит столь однозначной. Признание возможности и даже необходимости созыва представительства у значительной части общества в 1869—1870-е гг. вполне могло сочетаться с приверженностью консервативным взглядам (принципу сильной монархии, идеям национальной самобытности, особого пути развития России). Возможно, Александр III в какой-то мере сам разделял подобные идеи. Известно, что в бытность наследником он был близок к славянофилам, критиковал национальную политику отца на окраинах Российской империи за излишние, с его точки зрения, уступки местным элитам. В период восточного кризиса 1875—1877 гг. цесаревич воспринимался как глава «партии действия», выступавшей за скорейшее вступление России в войну без оглядки на мнения европейских держав, враждебных славянам10. Именно тогда будущий император тесно сблизился с Игнатьевым и И. С. Аксаковым11. В качестве ревнителя национальных начал, борца против «космополитической» дипломатии и бюрократии Игнатьев после воцарения Александра III был продвинут на пост министра внутренних дел, причем значительную поддержку ему оказал ближайший советник нового императора, обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев.
С. 449—472; Горинов М. М. Государственная и общественная деятельность графа Н. П. Игнатьева (1879-1882 гг.): дис. ... канд. ист. наук. М., 2007. С. 268-273.
8 Игнатьев Н. П. Земский собор. СПб; Кишинев: Нестор, 2000. С. 106.
9 Переписка П. Д. Голохвастова и И. С. Аксакова о «Земском соборе» // Русский архив. 1913. № 1. С. 193.
10 Астанков В. А. Наследник цесаревич Александр Александрович в период восточного кризиса 1875-1878 гг. // Российская история. 2011. № 3. С. 127-141.
11 По слова Игнатьева, в 1870-е гг. он несколько раз беседовал с Александром Александровичем о возможном созыве Земского собора, и наследник был не против этой идеи (см.: Игнатьев Н. П. Земский собор. С. 49, 95).
Одновременно с Игнатьевым за созыв Земского собора в начале 1880-х гг. выступал известный публицист генерал Р. А. Фадеев, разделявший ряд идей славянофильства и опиравшийся на поддержку близкого к Александру III графа И. И. Воронцова-Дашкова12. После начала нового царствования ключевое произведение Фадеева — «Письма о современном состоянии России» — было опубликовано большим тиражом, а сам генерал занял важный пост в Министерстве внутренних дел по линии цензурного ведомства. В целом, по мнению исследователей, в этот период «идея созыва Земского собора... носилась в воздухе», а славянофилы «почти подошли к заветной цели» — реализации своих планов при опоре на монархию13. Однако добиться их осуществления они так и не смогли. Когда пришло время переходить от слов к делу, воплощать лозунги о единении царя с народом в конкретные институциональные формы, стало ясно, что внедрение каких-либо элементов представительства в российскую политическую систему войдет в конфликт с основами ее устройства. Это предельно ясно высказал Победоносцев в письме Александру III, посвященном критике проекта Игнатьева. «Если воля и распоряжение перейдут от правительства на какое бы то ни было народное собрание — это будет революция, гибель правительства и гибель России», — настаивал консерватор14. Благодаря усилиям обер-прокурора и его единомышленника М. Н. Каткова министр лишился должности. Не помогло ему и то, что годом ранее он был продвинут на свой пост благодаря тому же Победоносцеву.
Падение Игнатьева, как отмечалось выше, фактически знаменовало провал последней попытки мобилизовать самостоятельную консервативную инициативу в поддержку монархии. Подобный поворот, по сути, определил основную линию внутриполитического развития страны на ближайшие четверть века. Заметны стали к этому времени изменения и в сфере внешней политики империи. Постепенно снижалось внимание русского общества и дипломатии к балканским славянам, все в большей степени выходившим из-под влияния России и ориентировавшимся на Запад. Вместе с тем в сознании верхов сохранялся ряд важных стереотипов, укоренившихся в предыдущую эпоху. Большим влиянием в 1880-е — начале 1900-х гг. пользовались представления о том, что у России за рубежом есть «младшие братья», которым надо помогать, о лежащем на стране долге оказать этим братьям поддержку. Однако эти представления пережили примечательную трансформацию, до известной степени перекликавшуюся с изменениями, происходившими во внутриполитической жизни России.
Важнейшим компонентом данной трансформации стало нараставшее убеждение в том, что объектами покровительства России за рубежом должны быть народы особо страдающие, приниженные, перед которыми стоит задача не столько нациестроительства, сколько элементарного физического выживания
12 См.: Кузнецов О. В. Р. А. Фадеев: генерал и публицист. Волгоград: Изд-во Волгоградского гос. ун-та, 1998. С. 111—156.
13 Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Р. А. Фадеев, С. Ю. Витте и идеологические искания «охранителей» в 1881—1882 гг. // Исследования по социально-политической истории России. Л.: Наука, 1971. С. 308, 315; Дудзинская Е. А. Славянофилы в пореформенной России. М.: ИРИ РАН, 1994. С. 254.
14 Письма К. П. Победоносцева к Александру III. Т. I. М.: Новая Москва, 1925. С. 381.
или, по крайней мере, сохранения себя в качестве самостоятельной этнической единицы. Заметное место среди таких народов занимали православные арабы Палестины и Сирии, привлекавшие внимание русского правительства и церковных кругов еще в 1840-е гг. Считалось, что владычество турецких властей и греческой церковной иерархии над этой частью населения Османской империи выражалось в особенно жесткой, тяжелой форме. «Православный народ арабский, угнетенный игом мусульман, терпеливо переносит отчуждение своего родного духовенства от управления церковью и слепо повинуется властям иноземным и иноязычным, — писал в 1844 г. послу в Константинополе В. П. Титову известный церковный деятель архимандрит Порфирий (Успенский), направленный в Иерусалим для учреждения здесь русской церковной миссии. — Такое терпение, смирение и вместе жалкое положение его заслуживают сострадания и пастырской заботы патриарха и его наместников... Арабы помрачены невежеством и грубостью, но в них таятся зародыши духовного обновления»15.
Попечение о нуждах православных арабов занимало важное место в деятельности Порфирия на посту начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме в 1848—1854 гг.16 Большое внимание арабскому вопросу уделяли преемник Порфирия на посту начальника миссии епископ Кирилл (Наумов), а также Игнатьев в бытность послом в Константинополе. Дипломат пытался в 1872 г. разрешить в интересах России конфликт между греческой иерархией Палестины и патриархом Иерусалимским Кириллом II. Последний отказался признать решение Константинопольского собора восточных церквей о провозглашении болгар «схизматиками» в связи с учреждением экзархата и был поддержан в этом решении основной частью своей арабской паствы. Хотя демарш Игнатьева оказался неудачным (несмотря на все усилия дипломата, патриарх был смещен), он стал первой открытой попыткой вмешательства русской дипломатии в церковные дела Ближнего Востока на стороне арабов. Однако в полной мере палестинские «младшие братья» стали объектом внимания со стороны русских властей и общественности с начала 1880-х гг.17 Вне всякого сомнения, большое влияние на эту трансформацию оказали описанные выше изменения в духовной атмосфере общества и направлении развития консервативной идеологии.
Одним из симптомов происходивших изменений явилось учреждение в 1882 г. Православного Палестинского общества, во главе которого встал брат
15 Записка о положении Иерусалимской церкви 12 октября 1844 г. (подана В. П. Титову 28 октября) // Материалы для биографии епископа Порфирия (Успенского). Т. I: Официальные документы. СПб., 1910. С. 59, 80.
16 См.: Дмитриевский А. А. Епископ Порфирий (Успенский) как инициатор и организатор первой Духовной миссии в Иерусалиме и его заслуги на пользу Православия в деле изучения христианского Востока // Он же. Русская духовная миссия в Иерусалиме. М.; СПб.: ИППО — Изд-во Олега Абышко, 2009. С. 75-110.
17 Об отношении русского общества к арабскому вопросу в 1880-е гг. см.: Vovchenko D. Creating Arab Nationalism? Russia and Greece in Ottoman Syria and Palestine (1840-1909) // Middle Eastern Studies. Vol. 49. No. 6. P. 901-918; Панченко К. А. Кризис православия на арабском Востоке в восприятии российской общественности (конец XIX в.) // Вестник Московского ун-та. Сер. 13: Востоковедение. 1994. № 4. С. 17-28; Он же. В. Н. Хитрово и кризис ближневосточного православия: взгляд через столетие // Панченко К. А. Православные арабы: путь через века. М.: ПСТГУ, 2013. С. 424-436.
царя великий князь Сергей Александрович. Новая структура включала в свой состав целый ряд влиятельных сановников, общественных и церковных деятелей. Попечение о нуждах православных арабов с самого начала стало одной из важнейших задач общества. Именно в это время в полную силу зазвучал призыв помочь проживающему на Ближнем Востоке «народу-жертве», стоящему на грани исчезновения, подчинения более мощным силам или поглощения ими (здесь имелся в виду прежде всего активный прозелитизм западных миссионерских организаций в Сирии и Палестине). Положение православного населения Святой земли «отчаянное, о нем положительно никто не заботится, — писал Победоносцеву в 1880 г. известный общественный деятель, основатель и фактический руководитель Палестинского общества В. Н. Хитрово. — Школ их я не видел по простой причине — их нет... Что же касается до церквей, то убожество их нельзя описать, нужно видеть, чтобы его понять. Мне пришлось слышать уже не жалобы, а последние вопли умирающего, сердце обливалось кровью, что Православная Россия, единственная, к которой они протягивают руки, не хочет их знать, дабы не поднимать какой-то "арабский вопрос"»18.
Важной чертой духовного облика православного населения Святой земли, привлекавшей к нему симпатии русских властей и консервативной общественности, были сохранившиеся в его среде качества «детскости» — чистоты, простоты, непосредственности, непричастности к вредоносным, как считали консерваторы, тенденциям развития современной цивилизации. «У этого простого, добродушного и верующего народа. — писал о православных арабах один из руководителей Палестинского общества, товарищ министра народного просвещения в 1896-1898 гг. Н. М. Аничков, — вера больше в сердце, чем в разуме. Думаю, что в простолюдине такое явление вполне естественно и для его жизни более желательно»19. Образ народов-«детей», хранящих в своих недрах важные для монархии качества и в то же время беззащитных перед внешним натиском, нуждающихся в защите могущественного покровителя, с 1880-х гг. стал неотъемлемой частью официальной идеологии20. Западные миссионеры в Святой земле, заявлял известный церковный деятель протоиерей Иоанн Восторгов, «подкупом, обманом, лестью, хитросплетенными проповедями. переманивают простодушных и бедных православных туземцев в свои общества»21. Требовалось оградить «далеких братьев» от грозящей им опасности, чтобы сохранить
18 Хитрово В. Н. Собрание сочинений и писем. Т. 3: Из эпистолярного наследия. М.; СПб.: ИППО — Изд-во Олега Абышко, 2012. С. 24 (письмо от 23 ноября 1880 г.).
19 Аничков Н. М. Учебные и врачебные заведения Императорского Православного Палестинского общества в Сирии и Палестине. Ч. I: Учебные заведения в Сирии и Иудее. СПб.: Типогр. В. Киршбаума, 1901. С. 87. «Картины детского увлечения горячо верующих арабов», поражавших «своей страстностью и воодушевлением», производили большое впечатление на русских паломников, наблюдавших богослужение в арабских церквах (Ювачев-Миролюбов И. Паломничество в Палестину к Гробу Господню. М.: ОЛМА Медиа Груп, 2014. С. 133).
20 В подобном ключе правительственными верхами во многом воспринималось и русское крестьянство — основная масса населения империи (см.: Христофоров И. «В высшей степени душевная ошибка». Русская элита в поисках патриархальных крестьян // Родина. 2015. № 2. С. 103-105).
21 Восторгов И. Палестина для России и Грузии (речь перед сбором пожертвований для Императорского Православного Палестинского общества) // СИППО. 1904. Т. XV. Вып. 1. С. 7.
присущие им качества, столь важные с точки зрения консервативного мировоззрения.
Отдаленность от разрушительных, по мнению консерваторов, тенденций развития современной цивилизации позволила «далеким братьям» сохранить в своей среде патриархальность общественного уклада и воззрений — глубокую религиозность, непосредственные, не осложненные формальностями взаимоотношения между пастырями и пасомыми, взаимное доверие между ними. «Православное сирийское духовенство необразованно, — писал в 1898 г.
B. Н. Хитрово, — но вина в этом не его. Этот недостаток куда далеко искупается у сирийских иерархов беззаветной любовью к своей пастве, своему народу. Признаюсь, что перед многими из этих архипастырей преклонял я низко свою голову»22. «В нравственном отношении приходское духовенство в Сирии безукоризненно, — подчеркивал известный историк, профессор Санкт-Петербургской духовной академии и активный деятель Палестинского общества И. И. Соколов. — За этим следит приход и не принимает священника из лиц невысокой нравственности»23. Высоко ценимые черты патриархальности отмечались консервативными современниками и в укладе других отдаленных народов, попадавших в сферу внимания России в 1880—1890-е гг., — абиссинцев (эфиопов), ассирийцев Северной Персии и Восточной Турции24. Интерес к этим народам во многом определялся тем, что основы их жизнеустройства часто совпадали с качествами, которые приписывались основной массе русского народа — крестьянству — в рамках официальной идеологии. Особое значение в глазах консерваторов имел вопрос о восприятии «далекими братьями» фигуры правителя России, «Белого царя». В трактовке этого вопроса, пожалуй, наиболее ярко отразились изменения, происшедшие с начала 1880-х гг. в настроениях консервативных кругов, осмыслении ими внешнеполитической деятельности России.
Фигура самодержца, всегда игравшая очень большую роль в построениях русских консерваторов, к концу XIX в. стала ключевым компонентом концепций, объяснявших роль России на международной арене. По мнению многих консерваторов, именно наличие в России самодержавного монарха, наследника византийских императоров, обусловило тяготение к ней народов Востока. «Память о едином государе православном, настоящем повелителе над провинциями бывшей империи никогда не умирала среди турецких христиан.» — утверждал публицист и общественный деятель, один из руководителей Палестинского общества, М. П. Соловьев. Для потомков подданных Византии «на всем свете был только один благоверный царь — царь Московский»25. «"Кесар Москов" пользуется громадной популярностью среди всех восточных народов как могуществен-
22 Хитрово В. Н. Письма о Святой земле (сентябрь 1898 г.) // Хитрово В. Н. Собрание сочинений и писем. Т. 2. М.; СПб.: ИППО — Изд-во Олега Абышко, 2011. С. 47.
23 Соколов И. И. Антиохийская церковь. Очерк современного ее состояния // СИППО. 1913. Т. XXIV. Вып. 4. С. 450.
24 См.: Полунов А. Ю. «Наши черные единоверцы»: представления о религиозной близости России и Абиссинии в конце XIX — начале XX в. // Российская история. 2015. № 2.
C. 85-99.
25 Соловьев М. П. Святая земля и Россия. СПб.: Типогр. В. Киршбаума, 1894. С. 16. В 1896 г. Соловьев с подачи Победоносцева был назначен начальником Главного управления
ный государь и общий владыка мира», — утверждал священник Иоанн Вуколов, автор работ о религиозной жизни Эфиопии26. Во второй половине XIX в., писал профессор Санкт-Петербургской духовной академии А. П. Лопухин, «после векового владычества ислама но Востоке перевес начал явственно клониться в пользу Белого Царя, а этот Белый Царь — царь христианский, унаследовавший свое величие от великих царей могущественной Византии! И вот с того времени, по мере того, как Россия все более приобретала значение на востоке. и среди бедного, заброшенного в глубину исламизма сирохалдейского народа все более стала разгораться надежда, что авось Белый Царь вспомнит и о нем и его также освободит наконец от тягостного ига неверных»27.
Покровительство отдаленным слабым народам рассматривалось как важнейшая функция «Белого царя» — продолжение той поддержки, которую он оказывал славянам, но теперь уже не с целью формирования у малых этнических групп современного национального самосознания, создания политических автономий и независимых государств, а для обеспечения опеки, покровительства, ограждения от физического вымирания и утери самобытной культуры. Именно так, по мнению консерваторов, и воспринимали отдаленные народы миссию «Белого царя», причем подобное отношение не раз проявлялось в ходе деятельности российских структур за рубежом. «Школа находилась между жизнью и смертью. — так, по словам представителя Палестинского общества профессора А. А. Дмитриевского, описывал видный деятель арабского просвещения Ю. Ха-леби судьбу училища в сирийском г. Хомсе в конце 1880-х гг. — Но в тот самый момент, когда вся предшествующая гигантская работа готова была рухнуть, когда над школой был произнесен смертный приговор, в этот момент с далекого севера, из единоверной "Московии" раздался голос "Я иду"»28. Благодаря активной деятельности Палестинского общества удалось и сохранить школу в Хомсе, и в целом развернуть широкую сеть просветительско-благотворительных учреждений (школ, библиотек, больниц) в Сирии и Палестине29. По мнению многих консерваторов, выполнить свою миссию по отношению к «далеким братьям» Россия смогла благодаря попечительной власти самодержца, рассматривающего заботу о слабых в качестве своей важнейшей задачи.
Особо детально тезис о том, что именно фигура Белого царя, неограниченного монарха привлекает к России внимание отдаленных народов, был обоснован
по делам печати (цензурного ведомства), т.е. вошел в число руководителей идеологической политики государства.
26 Вуколов И., свящ. Рассказы абиссинца // Труды Киевской духовной академии. 1893. № 1. С. 119-120.
27 Лопухин А. П. Новое поприще для миссии Св[ятой] православной церкви. Нестория-не или сиро-халдейцы, их происхождение, история, теперешнее состояние и стремление к православию. Чтение на торжественном собрании С.-Петербургского Братства Пресвятой Богородицы 2 февраля 1898 г. СПб.: Тип. А.П. Лопухина, 1898. С. 21. Сиро-халдейцами в России часто называли ассирийцев.
28 Дмитриевский А. А. К 25-летнему служению в епископском сане митрополита Эмес-ского Афанасия // Он же. Деятели русской Палестины. М.; СПб.: ИППО — Изд-во Олега Абышко, 2010. С. 242.
29 Лисовой Н. Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в XIX — начале XX в. М.: Индрик, 2006. С. 194-206.
в 1890-е гг. в сочинениях так называемых восточников — сторонников продвижения России к берегам Тихого океана, в Монголию, Китай и Тибет. Отношение к проживающим в данном регионе этническим группам во многом напоминало сложившееся ранее восприятие ближневосточных «младших братьев». «Народы Востока. — утверждал в 1893 г. в записке, поданной Александру III тибетский лекарь и чиновник Азиатского департамента Министерства иностранных дел П. А. Бадмаев, — вполне сознают истинное значение монархического правления, в котором представители государства считаются старшими сыновьями и братьями, нравственно обязанными отвечать за все как перед отцом монархом, так и перед младшими братьями — его подданными»30. Азиаты тяготеют к России, заявлял еще один восточник, близкий к Николаю II публицист и востоковед князь Э. Э. Ухтомский, «поскольку мы дорожим лучшим из завещанного нам родной стариной: Самодержавием. Без него Азия не способна искренно полюбить Россию и отождествиться с ней»31.
Нельзя сказать, что представления консерваторов об отношении отдаленных народов к Белому царю совершенно не соответствовали действительности. В среде этих народов, живших в рамках традиционного уклада и действительно во многих случаях подвергавшихся угнетению, бытовали в высшей степени мифологизированные стереотипы восприятия России — ее военной силы, богатства, внешнеполитического могущества. «То, что другим надо приобретать золотом, нам, Русским, это достается даром. — заявляла учительница одной из школ Палестинского общества М. С. Савельева. — Никто не знает, что такое Россия, но с этим словом связано все хорошее»32. Неотъемлемой частью подобных представлений был складывавшийся в сознании «далеких братьев» образ Белого царя. «Даже после революции 1905 г., — вспоминал в 1960-е гг. арабский писатель Дж. Ханна, учившийся в школах Палестинского общества, — мы продолжали восклицать "Да здравствует Царь!" Царь в нашем представлении — это и была Россия. Россию мы любили, но знали ее исключительно благодаря фигуре "великого Царя"»33. Следует отметить, что работавшие за границей в 1880-е — начале 1900-х гг. российские деятели во многом сами способствовали формированию у отдаленных народов именно таких стереотипов восприятия северной империи. Это было характерно и для работников общественных организаций, и для дипломатов. Так, направленный в 1898 г. в Эфиопию офици-
30 За кулисами царизма. Архив тибетского врача Бадмаева. Л.: Гос. изд-во, 1925. С. 49. О восточничестве см.: Схиммельпеннинк ван дер Ойе. Навстречу Восходящему солнцу. Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией. М.: НЛО, 2009. С.70-101; Межуев Б. В. Моделирование понятия «национальный интерес» на примере дальневосточной политики России конца XIX — начала XX в. // Полис. 1999. № 1. С. 26-39; Суворов В. В. Вос-точничество: Культурно-историческая концепция и имперская идеология. Саратов: Изд-во Саратовского гос. мед. ун-та, 2015.
31 Ухтомский Э. Э. К событиям в Китае: Об отношениях Запада и России к Востоку. СПб.: Паровая скоропечатня «Восток», 1900. С. 87.
32 Отчет Православного Палестинского общества за 1885-1886 гг. СПб.: Типогр. В. Кирш-баума, 1886. С. 174.
33 Hopwood D. The Russian Presence in Syria and Palestine, 1843-1914. Oxford: Clarendon Press, 1969. P. 126.
альный представитель России П. М. Власов подчеркивал в беседе с правителем страны Менеликом II все преимущества положения северной империи, «созданного и базирующегося на самодержавии, на тесной и не прерывающейся никогда связи народа с Царем и на глубокой вере первого в неусыпные заботы о благе второго»34.
Накладываясь на упоминавшиеся выше особенности традиционного сознания, подобные заявления и действия представителей «империи царей» в течение долгого времени воспринимались «далекими братьями» с доверием и помогали формировать у них образ России, отвечавший воззрениям консерваторов. Ссылки на веру «младших братьев» в могущество и попечительскую миссию Белого царя в свою очередь оказывали влияние на определение политики империи по отношению к отдаленным регионам. Со временем подобная ситуация должна была уйти в прошлое. Тяжелейший удар по стереотипам о военном и международном могуществе «империи царей», ее дружественном отношении к народам Востока нанесло ее поражение в войне с Японией35. Революция 1905-1907 гг. подорвала представление о царящем в России внутреннем мире, основанном на доверии народа к действиям неограниченного монарха. В ходе революции, как известно, самодержавие вынуждено было пойти на созыв представительства, но уже не в виде национально-самобытного Земского собора, а в формах, близких к западному парламентаризму. При обосновании деятельности империи на международной арене постепенно снижалось значение идеологизированных представлений о необходимости оказания помощи далеким «младшим братьям» в силу лежащего на России морального долга, более отчетливо начинали звучать сугубо прагматические мотивы. И тем не менее специфика периода 1880-х — начала 1900-х гг., отмеченного особым отношением правящих верхов и консервативных кругов к вопросу о задачах страны на международной арене, заслуживает всемерного внимания исследователей. Он показывает, насколько причудливо порой могли переплетаться пути развития внутренней и внешней политики, насколько сильно распространенные в обществе идеологические установки могли влиять на обе сферы.
Список литературы
Айрапетов О. Р. История внешней политики России. 1801-1914 гг. Т. 3: Внешняя политика императоров Александра II и Александра III. М.: Кучково поле, 2018. Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Р. А. Фадеев, С. Ю. Витте и идеологические искания «охранителей» в 1881-1882 гг. // Исследования по социально-политической истории России. Л.: Наука, 1971. С. 299-328. Астанков В. А. Наследник цесаревич Александр Александрович в период восточного кризиса 1875-1878 гг. // Российская история. 2011. № 3. С. 128-141.
34 Донесение П. М. Власова графу М. Н. Муравьеву от 15 февраля 1898 г. // Российско-эфиопские отношения в XIX — начале XX в.: сб. документов. М.: Восточная литература, 1998. С. 280.
35 См.: Маркс, Стивен Г. «Браво, храбрый тигр Востока!»: русско-японская война и подъем национализма в британском Египте и Индии // Русский сборник: Исследования по истории России. Т. IV. М.: Модест Колеров, 2007. С. 89-107.
Горинов М. М. Государственная и общественная деятельность графа Н. П. Игнатьева (1879-1882 гг.): дис. ... канд. ист. наук. М., 2007.
Дудзинская Е. А. Славянофилы в пореформенной России. М.: ИРИ РАН, 1994.
Зайончковский П. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х гг. М.: Изд-во Московского ун-та, 1964.
Кузнецов О. В. Р. А. Фадеев: генерал и публицист. Волгоград: Изд-во Волгоградского гос. ун-та, 1998.
Лисовой Н. Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в XIX — начале XX в. М.: Индрик, 2006.
Маркс, Стивен Г. «Браво, храбрый тигр Востока!»: русско-японская война и подъем национализма в британском Египте и Индии // Русский сборник: Исследования по истории России. Т. IV. М.: Модест Колеров, 2007. С. 89-107.
Межуев Б. В. Моделирование понятия «национальный интерес» на примере дальневосточной политики России конца XIX — начала XX в. // Полис. 1999. № 1. С. 26-39.
Мельникова Л. В. Православный фактор русской политики на Балканах в конце 1850-х — 1870-х гг. // Российская история. 2018. № 6. С. 147-161.
Панченко К. А. Православные арабы: путь через века. М.: ПСТГУ, 2013.
Панченко К. А. Кризис православия на арабском Востоке в восприятии российской общественности (конец XIX в.) // Вестник Московского ун-та. Сер. 13: Востоковедение. 1994. № 4. С. 17-28.
Суворов В. В. Восточничество: Культурно-историческая концепция и имперская идеология. Саратов: Изд-во Саратовского гос. мед. ун-та, 2015.
Схиммельпеннинк ван дер Ойе. Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией. М.: НЛО, 2009.
Тесля А. А. Последний из «отцов»: Биография И. С. Аксакова. СПб.: Русская мысль, 2014.
Хевролина В. М. Николай Павлович Игнатьев: Российский дипломат. М.: Квадрига, 2009.
Христофоров И. «В высшей степени душевная ошибка»: Русская элита в поисках патриархальных крестьян // Родина. 2015. № 2. С. 103-105.
Hopwood D. The Russian Presence in Syria and Palestine, 1843-1914. Oxford: Clarendon Press, 1969.
Vovchenko D. Creating Arab Nationalism? Russia and Greece in Ottoman Syria and Palestine (1840-1909) // Middle Eastern Studies. Vol. 49. N. 6. P. 901-918.
Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo gumanitarnogo universiteta. Seriia II: Istoriia. Istoriia Russkoi Pravoslavnoi Tserkvi. 2021. Vol. 99. P. 63-77 DOI: 10.15382/sturII202199.63-77
Alexander Polunov, Doctor of Sciences in History, Associate Professor, Head of the Department of Interethnic and Interdenominational Relations Management, School of Public Administration, Lomonosov Moscow State University, 27/4 Lomonosovskiy prospekt, Moscow, 119991, Russian Federation polunov@spa.msu.ru
ORCID 0000-0002-4484-6003
Zemsky Sobor, the Image of the "White Tsar" and Russia's Policy Towards the Remote Peoples at the End of the 19th — Early 20th Centuries
Abstract: The article analyses the interrelation between the foreign and domestic policy of the Russian Empire at the end of the 19th — early 20th centuries, changes in the attitude of Russian ruling circles and the conservative elite towards the remote peoples which were seen as the objects of Russia's protection. The failure of the plans to convene the national representative body (Zemsky Sobor) proposed by N. P. Ignat'ev and I. S. Aksakov in 1882 was a symptom of a serious shift in this sphere. From now on, the foreign peoples who possessed the well-developed national consciousness and struggled to achieve the political autonomy or independence were not treated as the main object of Russia's patronage. Instead, the main attention was paid to the "peoples-children" which struggled for physical survival, for maintaining the basic elements of their ethno-cultural distinctiveness. An important place among these peoples occupied the Orthodox Arabs of Palestine and Syria where activities of the Imperial Orthodox Palestine Society were concentrated. The Arabs' patriarchal way of life, their simplicity and religiosity attracted attention of Russian conservatives, as did their veneration of the "White Tsar", the ruler of Russia and protector of the oppressed ethnic groups across the world. In the same way, the Russian conservatives perceived other remote peoples, such as Ethiopians, Assyrians, and various ethnic groups of the Far East. All these peoples applied to the "Empire of Tsars" for the help which was to strengthen the notion of Russia's special mission in the international stage. Russia's defeat in the war with Japan and the revolution of 1905-1907 struck a serious blow to these views and undermined the international authority and influence of the empire.
Keywords: N. P. Ignat'ev, Porfirii (Uspenskii), V. N. Khitrovo, Zemsky Sobor, image of "White Tsar", Slavs, Orthodox Arabs, Imperial Orthodox Palestine Society.
A. Polunov
References
Airapetov Oleg R. (2018) Istoriia vneshneipolitiki Rossii. 1801—1914gg. T. 3. Vneshniaia politika imperatorov Aleksandra II i Aleksandra III [History of Russia's foreign policy. 1801—1914. Vol. 3. Foreign policy of Emperors Alexander III and Nicholas II]. Moscow: Kuchkovo pole (in Russian).
Anan'ich Boris V., Ganelin Rafail Sh. (1971) "R. A. Fadeev, S.Iu. Witte i ideologicheskie iskaniia "okhranitelei" v 1881-1882 g." [R. A. Fadeev, S. Iu. Witte and ideological quests of the Conservatives in 1881-1882], in Issledovaniia po sotsial'no-politicheskoi istorii Rossii [Studies in social and political history of Russia]. Leningrad: Nauka, pp. 299-328 (in Russian).
Astankov Vasilii A. (2011) "Naslednik tsesarevich Aleksandr Aleksandrovich v period vostochnogo krizisa 1875-1878 gg." [Heir to the throne Alexander Alexandrovich in the period of the Eastern crisis of 1875-1878]. Rossiiskaia istoriia, 2011, vol. 3, pp. 128-141.
Dudzinskaia Evgeniia A. (1994) Slavianofily v poreformennoi Rossii [Slavophiles in the postreform Russia]. Moscow: IRI RAN (in Russian).
Hopwood D. (1969) The Russian Presence in Syria and Palestine, 1843—1914. Oxford: Clarendon Press.
Khevrolina Viktoriia M. (2009) Nikolai Pavlovich Ignat'ev. Rossiiskii diplomat [Nikolai Pavlovich Ignat'ev. The Russian diplomat]. Moscow: Kvadriga (in Russian).
Khristoforov I. (2015) ""V vysshei stepeni dushevnaia oshibka". Russkaia elita v poiskakh patriarkhal'nykh krest'ian" ["The highly soulful mistake": Russian elite in the search for the patriarchal peasants]. Rodina, 2, pp. 103-105 (in Russian).
Kuznetsov Oleg V. (1998) R.A. Fadeev:generalipublitsist [R.A. Fadeev: general and essay writer]. Volgograd: Izdatel'stvo Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta (in Russian).
Lisovoi Nikolai N. (2006) Russkoe dukhovnoe i politicheskoe prisutstvie v Sviatoi Zemle i na Blizhnem Vostoke v XIX — nachale XX v. [Russian spiritual and political presence in the Holy Land and Near East in the 19th — early 20th centuries]. Moscow: Indrik (in Russian).
Marks Stiven G. (2007) ""Bravo, khrabryi tigr Vostoka!": russko-iaponskaia voina i pod'em natsionalizma v britanskom Egipte i Indii" ["Bravo, courageous tiger of the East: Russian-Japanese war and the rise of nationalism in British Egypt and India], in Russkii sbornik: Issledovaniiia po istorii Rossii [Russian collection: studies in Russian history], 4. Moscow: Modest Kolerov, pp. 89-107 (in Russian).
Mezhuev B. (1999) "Modelirovanie poniatiia "natsional'nyi interes" na primere dal'nevostochnoi politiki Rossii kontsa 19 — nachala 20 v." [Modelling the notion of the "national interest" as illustrated by Russia's Far Eastern policy in the late 19th — early 20th centuries]. Polis, 1, pp. 26-39 (in Russian).
Mel'nikova L. (2018) "Pravoslavnyi faktor russkoi politiki na Balkanakh v kontse 1850-kh — 1870-kh gg." [The Orthodox factor of the Russian policy in the Balkans at the end of 1850s — 1870s]. Rossiiskaiia istoriia, 6, pp. 147-161 (in Russian).
Panchenko K. (1994) "Krizis pravoslaviia na arabskom Vostoke v vospriiatii rossiiskoi obshchestvennosti (konets XIX v.)" [Crisis of the Orthodoxy in the Arabic East as seen by the Russian society (late 19th century)]. Vestnik Moskovskogo universitetata. Series 13. Vostokovedenie, 4, pp. 17-28 (in Russian).
Panchenko K. (2013) Pravoslavnye araby:put'cherez veka [Orthodox Arabs: the path through the centuries]. Moscow: PSTGU (in Russian).
Schimmelpenninck van der Oye, David (2009) Toward the Rising Sun: Russian Ideologies of Empire and the Path to War with Japan. Moscow (Russian translation).
Suvorov Valerii V. (2015) Vostochnichestvo. Kul'turno-istoricheskaia kontseptsiia i imperskaia ideologiia [Vostochnichestvo. A cultural and historical conception and imperial ideology].
Saratov: Izdatel'stvo Saratovskogo gosudarstvennogo meditsinskogo universiteta (in Russian).
Teslia Andrei A. (2014) Poslednii iz "ottsov". Biografiia I.S. Aksakova [The last of the "fathers".
Biography of I.S. Aksakov]. St Petersburg: Russkaia mysl' (in Russian). Vovchenko D. "Creating Arab Nationalism? Russia and Greece in Ottoman Syria and Palestine
(1840-1909)". Middle Eastern Studies, vol. 49, no. 6, pp. 901-918. Zaionchkovskii Piotr A. (1964) Krizis samoderzhaviia na rubezhe 1870-80-kh gg. [Crisis of the tsardom in the late 1870s — early 1880s]. Moscow: Izdatel'stvo Moskovskogo universiteta (in Russian).
