CC BY
151
УДК 94 (47).083
Вестник СПбГУ. Сер. 2. 2012. Вып. 1
Н. А. Портнягина
«ЗАТО У НАС ЕСТЬ ВЕРА ФИГНЕР»: РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ТЕРРОРИЗМ НАЧАЛА ХХ в. ГЛАЗАМИ ЖЕНЩИН
Революционный терроризм начала ХХ в. стал одной из самых серьезных проблем России, влиявшей как на политику власти, так и на процесс формирования правового государства, поскольку размах терроризма во многом зависит от отношения к нему населения. Между тем специальных исследований проблемы восприятия российской общественностью политического терроризма в историографии нет, в работах по истории революционного террора содержатся лишь упоминания о реакции на него той или иной части общества [1; 2], тем более плохо мы представляем себе, насколько мужское восприятие терроризма отличалось от женского. Итак, каким образом женщины России, из разных слоев образованного класса, принадлежавшие к разным политическим течениям, оценивали террор левых, смогли ли они выработать свои модели восприятия этого феномена, или руководствовались господствующими в обществе мужскими стереотипами? Это знание поможет нам лучше разобраться в процессе становления правового государства в России.
В начале XX в. российские женщины, как и европейские, были активно вовлечены в политические процессы. Феминизм первой волны боролся не только за равноправие женщин, но и «инициировал начало фундаментальных изменений в восприятии женщин и осознании их жизненного предназначения как ими самими, так и мужчинами» [3, с. 299]. В России к середине 1890-х годов женское движение существовало в виде феминистского и социалистического [4, с. 226]. Женщины активно участвовали и в терроре. По подсчетам американской исследовательницы Э. Найт, приводимых О. В. Буд-ницким, среди 78 членов БО, входивших в ее состав с 1902 по 1910 г., было 25 женщин, всего ей удалось выявить имена 44 террористок, действовавших в составе различных эсеровских боевых организаций [5, с. 7].
В начале XX в. в России существовало несколько феминистских организаций, большинство из которых было создано в период революции 1905-1907 гг. Из-за низкого уровня урбанизации русское феминистское движение по сравнению с западным было малочисленным, его социальную основу составляли городские женщины «среднего класса» с верхушкой из дам, принадлежавших к «высшему сословию» [4, с.315-316]. Женская пресса — прекрасный источник для исследования взглядов именно этого слоя женщин. Важными источниками являются дневники, воспоминания, художественная литература, вышедшие из-под пера женщин. Хронологические рамки исследования охватывают период с 1901 по 1913 гг., к которому относятся террористические акты, связанные с деятельностью партии эсеров.
Восприятие женщинами террора было обусловлено прежде всего их приверженностью тому или иному политическому течению. Так, феминистки России придерживались либеральных взглядов. К феминистским изданиям относятся «Первый женский календарь» П. Ариян, журналы «Союз женщин», «Женский вестник», «Женщина»,
© Н. А. Портнягина, 2012
«Женское дело», большая часть которых начала издаваться в ходе революции 19051907 гг. Все они боролись за равноправие женщин, обсуждали проблемы образования женщин, проституции, положения женщины в семье, условия труда женщин-работниц и, в меньшей степени, жизни крестьянок, «этого сфинкса для интеллигенции» [6, с. 1].
Специфическая проблематика феминизма не позволила женским изданиям уделить достаточно места проблеме терроризма. Такие журналы, как «Женское дело» или «Женщина», вообще о нем не писали, в других изданиях количество статей, в которых обсуждалась эта проблема, невелико по сравнению с остальной либеральной прессой. Например, «Женский вестник» с 1904 по 1913 гг. поместил 8 статей, в которых обсуждалась проблема террора, не будучи при этом основной. Большинство этих статей было написано М. И. Покровской, редактором-издательницей, выпускницей женских медицинских курсов 1882 г. [4, с. 282]. Обычно, за очень редким исключением, даже в разделе «Известия» не упоминались теракты. В «Первом женском календаре» статьи о терроре относятся к 1904-1907 гг., в 1908-1913 таких статей уже нет. Фактором же, предопределившим восприятие феминистками терроризма, думается, была, по справедливому замечанию Р. Стайтса, уникальная связь русских феминисток с традицией женского радикализма. Они работали вместе с революционерками в сфере благотворительности и образования и «чтили женщин, принадлежавших Революции, особенно предыдущих поколений» С. Перовская и ее товарищи стали примером для множества женщин, которые присоединились впоследствии к революциям 1905 и 1917 гг. [4, с. 218, 318]. В этом смысле наблюдается некоторое противоречие между подобным отношением к террористкам прошлого и целями женского движения, не раз озвученными феминистками, например, А. А. Кальманович. В речи, произнесенной 19 июня 1908 г. на амстердамском конгрессе женщин, она заявила, что конечной целью женского движения является не избирательное право для женщин, но внесение в общественную жизнь с помощью женщин справедливости, братства, упразднение «навсегда вооруженного кулака и взаимного истребления» [7, с. 2]. «Женский вестник» также не раз декларировал, что женщины не признают насилия и будут бороться против убийств и войн [8, с. 34].
Между тем женская пресса, писавшая прежде всего именно о женщинах-террористках, несомненно, их героизировала, в первую очередь народниц, представляя их образцом для современных женщин. В «Первом женском календаре» постоянно помещались фотографии и биографии народниц. Русские журналистки отмечали, что, может быть, русское феминистическое движение и не дало таких значимых имен, как западное, но «зато у нас есть Вера Фигнер, Волкенштейн, Засулич и много, много женских имен, одинаково дорогих всей интеллигентной и сознательной России» [9, с. 10]. Правда, акцента на участие этих женщин в терроре журналистки не делали, народницы-террористки представлены в публицистике, скорее, как женщины-борцы за свободу, за политические права, как женщины-мученицы. Мученическая смерть террористок-народниц — это та цена, которую женщины заплатили в борьбе за политические права. В 1906 г. в «Первом женском календаре» помещена иллюстрация, изображающая виселицу с телом С. Перовской, к которой женщина протягивает руки. Иллюстрация снабжена подписью: «Если женщина достойна взойти на эшафот, она достойна войти и в парламент». Народницы-террористки, с точки зрения феминисток, — «передовые борцы», «чуткие дети своего народа», выступившие на «жертву» и «подвиг» для «освобождения родины от оков рабства, тьмы, угнетения», которые при этом не потеряли таких качеств, как нежность души [10, с. 337-343].
А. П. Тыркова, видная участница женского освободительного движения, единственная женщина в ЦК кадетской партии, объяснила ту роль, которую сыграли народницы в изменении отношения к женщине в русском обществе: «Их героизм, прямота всего облика этих своеобразных проповедниц, не только привлекли к ним симпатии, но неизбежно меняли и облагораживали в русском обществе отношение к женщине», «придавали в глазах многих романтический характер всему движению» [11, с. 272, 274].
В период революции 1905-1907 гг. женщины вновь обратились к опыту революционного движения 1870-х годов. Так, в 1907 г. вышел роман О. Шапир «В бурные годы» о народническом движении 1860-1870-х годов, который был написан еще в конце 1880-х , но не мог быть напечатан по цензурным соображениям. В романе с симпатией показаны женщины-народницы: целеустремленные, самостоятельные, участвующие наряду с мужчинами в большом деле [12]. М. И. Покровская в статье, посвященной роману О. Шапир, дает объяснение тому, что привлекало женщин начала ХХ в. в народницах: все-таки не их участие в терроре, но осознание женщинами 60-х годов своей значимости, то, что они начали борьбу за женское равноправие. Подобные энергичные и самостоятельные личности, с точки зрения М. И. Покровской, заставят уважать и слушать себя, если будут работать в городских думах, в Государственной думе. Такие женщины способны успешно конкурировать с мужчинами в общественных делах, а их «общественная деятельность...быстро разрушит господствующее убеждение, что женщины созданы пассивными существами. и быстро создаст реальную равноправность женщин» [13, с. 298-299]. Об этом же говорит и одна из лидеров русского феминизма А. Н. Шабанова, прибавляя, что и в революции 1905 г. женщины жертвовали своей жизнью наравне с мужчинами [14, с. 14-18].
Восприятие женщин-террористок XIX в. стало тем клише, которое предопределило и восприятие террористок начала XX в. З. Коноплянникова, Е. Рагозинникова и другие по-прежнему предстают в женских текстах не столько террористками, сколько героинями, борющимися за равноправие, вместо которого конституционный строй России дал им пока только одну ««санкцию равенства» — странное равенство перед лицом палача» [15, с. 110-112; 16, с. 283-284; 17, с. 10].
Женская пресса активно включилась в борьбу за отмену смертной казни и за политическую амнистию, начатую Первой и Второй Государственными думами, что напрямую было связано с проблемой террора, поскольку смертной казни подвергали прежде всего террористов. Феминистки, вслед за остальной либеральной прессой [18], считали смертную казнь местью со стороны государства, несовместимой со строительством правового государства. Они полагали, что смертные казни не приведут к ослаблению террора, напротив, первый шаг к его прекращению должно сделать правительство, объяснив юным террористам ложность их взглядов и проведя необходимые обществу реформы [10, с. 388, 19, с. 180-184, 20, с. 1-5; 21, с. 2-3]. Журналистки убеждали читательниц, что террористов не только нельзя считать простыми преступниками, более того, их нельзя казнить в интересах сохранения генофонда нации: «.В интересах ли страны остановить произведение потомства наиболее идейными, наиболее отрешенными от мелких эгоистических побуждений элементами?» [20, с.3].
Причины террора виделись феминисткам, как и всей либеральной общественности [18], в действиях власти, он стал ответом на ее «дикое насилие», на которое отреагировали в первую очередь «чуткие женские души» [10, с. 337-339], «местью» власти. Беспощадное отношение властей к населению «приучает его также относится
к другим», общество стало думать, что только грубая сила «поможет ему добиться свободы и прав» [22, с. 210-211; 23, с. 34].
Все же, несмотря на героизацию самих террористок, женская пресса осуждала террор как насильственное средство борьбы, изобретенное мужчинами, и призывала к гуманности. М. И. Покровская обвиняла мужчин в том, что они ввергли женщин «в целую бездну бедствий только потому, что не могут и не умеют создать мирным путем нормальный социальный строй» [24, с. 356]. Террор, как и любое насилие, женщины часто оценивали с позиции матери, которая теряет вследствие таких способов борьбы детей [20; 25]. Женщины считали террор «дьявольским делом», отмечая двойственность в психологии террористов: «..какое-то дьявольское наваждение. С одной стороны, идеализм, доходящий до самопожертвования, с другой — зверская расправа с противником» [11, с. 112].
Видели феминистки и негативные следствия террора: невозможность построить свободное общество, пагубное воздействие на семью и школу [26; 23]. Они призывали женщин выбирать путь мирного перевоспитания народа, а не террор: «...Надо глубоко жалеть, что они заражаются примером мужчин и начинают обагрять руки в крови своего ближнего. Террор и грубое насилие должны быть чужды им. Во имя каких бы идей они ни употреблялись, террор и грубое насилие попирают гуманность и свободу, содействуют одичанию народа, мешают его усовершенствованию» [23, с. 36-37].
Рассмотрим восприятие террора женщинами, придерживающимися консервативных взглядов, на примере дневников и воспоминаний трех женщин: А. В. Богданович, А. А. Вырубовой и Е. П. Казанович. Все они безоговорочно осуждали террор. А. В. Богданович и ее муж, генерал Е. В. Богданович, были организаторами одного из известных монархических салонов в столице, который действовал в течение 33 лет. Все это время А. В. Богданович вела дневник, часть которого опубликована. 17 декабря 1905 г. сын Богдановичей, Н. Е. Богданович, занимавший должность вице-губернатора в Тамбове (губернатор — В. Ф. Лауниц), был убит террористом [27, с. 127].
В период революции 1905-1907 гг. террор, став фоном жизни российского общества, явился и постоянным предметом обсуждения в салоне Богдановичей. А. В. Богданович в своем дневнике констатирует факты терактов, передает свидетельства посетителей салона о терроре, слухи, свои впечатления, хотя достаточно сдержанно. Ее восприятие террора во многом обусловлено ее консервативными взглядами. Исполнители терактов, с ее точки зрения, анархисты и нигилисты, а террор — это их месть власти [28, с. 284, 353]. А. В. Богданович в размахе террора и даже в подстрекательстве к нему считает виновной либеральную прессу, отмечая двойные стандарты последней: либеральная печать почти не обсуждает теракты против государственных деятелей, но разжигает страсти после убийства либеральных [28, с. 380, 419]. Хозяйка салона выступала, как и все правые, за смертную казнь, так как считала, что каторга для террористов — это помилование [28, с. 424]. Ее не удивляли слухи, что видные государственные деятели могут использовать террор через систему провокации в своих целях. Например, убийство В. Ф. Лауница может быть делом рук С. Ю. Витте, а убийца П. А. Столыпина — агентом сыскной полиции, но все теракты и связанные с ними возможные провокации вызывали у нее «ужас» и чувство «уныния» [28, с. 347, 415, 499-500]. Хотя иногда складывается впечатление, что и она не против использования этих возможностей, когда речь идет о вредных, с ее точки зрения, деятелях, хотя бы о том же П. А. Столыпине. Высказывание Э. Э. Ухтомского о том, что хорошо было бы
устранить П. А. Столыпина от дел, «если бы его контузили или слегка ранили, чтобы он должен был временно уехать отдохнуть», не вызывает у нее возражений [28, с. 421].
А. В. Богданович часто обращала внимание на чувства людей, порождаемые террором. С ее точки зрения, чуть ли не господствующим чувством у представителей власти стало чувство страха за свою жизнь, которым они, по ее мнению, руководствовались в своей деятельности: это и К. П. Победоносцев в 1904 г., и А. Г. Булыгин, предложивший Конституцию, потому что «хочет жить, чтобы его не убили», даже П. А. Столыпин в мае 1907 г. В этом контексте особенно много она писала о петербургском градоначальнике В. Ф. Лаунице, который не принимал посетителей, так как боялся, «как и все время в Тамбове боялся, подставлял других под пули и бомбы». Его она, по-видимому, считала виновным в гибели сына, хотя и принимала в своем салоне [28, с. 318, 353, 366, 374, 392, 430]. А. В. Богданович отмечала, что чиновники надевают на себя «панцири», которые не пропускают пули. Одним из первых подобный панцирь купил В. Ф. Лауниц: «Вчера Лауниц от нас ушел пешком. Теперь ему не так опасно — на нем панцирь, который ему стоил 1300 руб. Скуп, а на это расщедрился» [28, с. 386, 412].
А. А. Вырубова в своих воспоминаниях упоминает лишь об одном теракте — против великого князя Сергея Александровича, члена царской семьи. В духе консерваторов она считает убийство «зверским», убийцу «злодеем» и безбожником [29]. Причины терактов А. А. Вырубову, как и А. В. Богданович, не интересуют. Сам теракт она описывает глазами великой княгини — преданной жены, которая, услышав взрыв, выбежала из дворца, «и глазам ее представилась ужасающая картина: тело Великого Князя, разорванное на сотни кусков.» [29, с. 30].
Е. П. Казанович, впоследствии литературовед и переводчица, стала студенткой Бестужевских курсов как раз в начале революции 1905 г., в тот период она была «патриоткой, убежденной монархисткой, славянофилкой и русифисткой», вступила даже в «Союз русского народа» [30, л. 30 об, 45-45 об.], хотя политикой не интересовалась [30, л. 35 об].
Девушка очень рано осознала «женский вопрос»», поскольку с детства мечтала послужить отечеству, стать великим человеком, может быть, «другом царю», но поняла, что принадлежность к женскому полу помешает ей добиться желаемого: «Как часто проклинала я свой пол за то, что я была женщиной! Как ненавидела в себе женщину!. представляла себя бесполым существом, т. е. просто человеком и никогда ни мужчиной, ни женщиной.» [30, л.47-47 об]. Даже на математическое отделение женских курсов Е. П. Казанович поступила не столько из любви к математике, сколько из желания стать «первой женщиной архитектором, окончившей архитектурное отделение Академии художеств» после курсов [30, л. 40].
Ее отношение к террору и террористам было предопределено как ее политическими убеждениями, так и личными наблюдениями крайне политизированной студенческой среды Петербурга в период революции. Е. П. Казанович поразила нетерпимость левой молодежи, ее непримиримая вражда к правым. На курсах она даже примкнула к немногочисленному академическому союзу, отстаивавшему идею «университет только для науки» [30, л. 32 об.-33 об]. В итоге она «возненавидела всех левых, всю оппозицию» [30, л. 45]. Ее восприятие революционеров основывалось, скорее, на чувствах, чем на серьезных раздумьях. В воспоминаниях 1909 г. она описывает свое знакомство с революционерами в 1905 г., один из которых был причастен к организации народников, участвовал в похищении из суда В. Засулич. Ей было «страшно», «любопытно», она
смотрела на них с предубеждением как на «врагов отечества и негодяев». Хозяин дома показался девушке «отвратительным, чудовищным; я видела в нем настоящего закоренелого преступника, достойного Сахалина» [30, л. 30 об.-31].
Революционерки-марксистки связывали проблему освобождения женщин с освобождением пролетариата, террор же воспринимали как целесообразное или нет в данный момент средство борьбы [18]. Так, большевичка, студентка Женского медицинского института А. Н. Заалова, вспоминает, что в 1906-1907 гг. рядовые члены партии не одобряли участия социал-демократов в терактах, «эксах» первичных ячеек самообороны, приравнивали их к «обыкновенным вооруженным грабежам [31, л. 22-23.], в то же время революционерки никогда не осуждали террор с позиций нравственности или религии.
А. Ф. Пешехонова, жена энеса А. В. Пешехонова, вспоминает о терроре как о будничном деле, который не вызывает у нее, даже и по прошествии времени, отрицательных эмоций. Она с симпатией описывает террористов, приходивших к А. В. Пешехо-нову, оказывавшему им содействие, открыто восхищается Б. Савинковым, мастером перевоплощения. Она не узнала его в «щегольски одетом» молодом человеке, посетившим их дом в период подготовки убийства В. К. Плеве. Но настоящий Б. Савинков — это «молодой человек с яркими веселыми глазами, очень подвижный, стройный, хорошо, но без вычурности одетый», эрудированный, не боящийся споров [32, л. 7-8].
Женщины-революционерки так же часто, как и феминистки, оценивали террор с позиции матерей, теряющих детей. Так, М. Н. Слепцова передает ощущения матери террористки А. Мамаевой, долго и мучительно добивавшейся свидания с дочерью, в то время как последняя была уже расстреляна, а тело ее «в мешке бросили ... в Неву.» [33, л. 4, 34, 48].
Таким образом, женщинам не удалось выработать единой оценки революционного террора, его восприятие зависело от принадлежности женщин к тому или иному политическому лагерю и от господствующих там политических стереотипов. Если женщины, принадлежавшие к консервативному лагерю, безоговорочно осуждали террор, то революционерки смотрели на него как на допустимое средство борьбы. Феминистки же, осуждая террор как мужское — насильственное средство борьбы, участие в нем женщин воспринимали прежде всего как борьбу за достижение равноправия. Образ террористок ими, несомненно, героизировался как до, так и после революции 1905-1907 гг. Политическая оценка терроризма феминистками совпадала с его оценкой либеральным крылом русского освободительного движения, но проблема терроризма на страницах женской печати не заняла такого же значимого места, как в других либеральных изданиях.
Источники и литература
1. Будницкий О. В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.).М.: РОССПЭН, 2000. 399 с.
2. Гейфман А. Революционный террор в России, 1894- 1917. М.: Крон-Пресс, 1997.448 с.
3. АбрамсЛ. Формирование европейской женщины новой эпохи. 1789-1918. М.: Изд. дом Гос. ун-та . Высшая школа экономики, 2011. 408 с.
4. Стайтс Р. Женское освободительное движение в России: Феминизм, нигилизм и большевизм, 1860-1930. М.: РОССПЭН, 2004. 616 с.
5. Будницкий О. В. Женщины-террористки: политика, психология, патология // Женщины-террористки в России. Ростов н/Д.: Феникс, 1996. 640 с.
6. Союз женщин. 1907. № 1.
7. Кальманович А. А. Конечная цель женского движения // Союз женщин. 1908. № 9. С. 2-7.
8. Покровская М. И. Будущая женщина // Женский вестник. 1912. № 2. С. 33-35.
9. Новикова М. Существует ли в России «женский» вопрос? // Женское дело. 1910. № 13-14. С. 8-13.
10. Ариян П. Н. Первый женский календарь на 1906 г. СПб.: Типогр. В. Ф. Ревитцера, 1906. 399 с.
11. Тыркова А. П. А. П. Философова и ее время. Т. 1. Пг: Т-во Р. Голике и А. Вильборг. 1915. 488 с.
12. Шапир О. А. В бурные годы. Роман. (1866-1877). СПб.: Типогр. И. Н. Скороходова, 1907. 591 с.
13. Покровская М. И. Новые женские типы в произведениях русских писательниц // Женский вестник. 1907. № 12. С. 296-299.
14. Шабанова А. Н. Очерк женского движения в России. СПб.: Просвещение, 1912.32 с.
15. Тыркова-Вильямс А. На путях к свободе. М.: Московская школа политических исследований, 2007. 392 с.
16. Убийство начальника Главного тюремного управления А. М. Максимовского // Женский вестник. 1907. № 11. С. 283-284.
17. Смертные приговоры женщинам // Союз женщин. 1907. № 4. С. 10.
18. Портнягина Н. А. Личность и конфликт ценностей в русской культуре начала ХХ века: восприятие революционного терроризма российским обществом // Желобов А. П., Киреева О. В., Ляпкина Т. Ф., Портнягина Н. А. и др. Человек в пространстве культуры. Монография. СПб.: Гос. полярная академия, 2008. С. 65-102.
19. Иванова. Государственная Дума // Женский вестник. 1906. № 6. С. 180-184.
20. Вайсбейн М. Смертная казнь // Союз женщин. 1909. № 4. С. 1-5.
21. Ответ москвички «Союзу 17 Октября» // Союз женщин. 1907. № 3. С. 2-3.
22. Один из способов умиротворения России // Женский вестник. 1905. № 7. С. 210-211.
23. Покровская М. И. Свобода и гуманность // Женский вестник. 1906. № 2. С. 33-37.
24. Покровская М. И. Освободительное движение в России // Женский вестник. 1905. № 12. С. 353-356.
25. Покровская М. И. Дети на баррикадах // Женский вестник. 1906. № 1. С. 5-12.
26. Гурский Н. Семья и школа // Брачная газета. 1907. № 11. С. 1.
27. Стогов Д. И. Правомонархические салоны Петербурга — Петрограда (конец XIX — начало XX века). СПб.: Дмитрий Буланин, 2007. 312 с.
28. Богданович А. В. Три последних самодержца. Дневник. М.: Новости, 1990. 608 с.
29. Танеева А. А. (Вырубова). Страницы моей жизни. М.: Центр Благо, 2000. 320 с.
30. Российская национальная библиотека. Отдел рукописей (ОР РНБ). Ф. 326. Казано-вич Е. П. Д. 15.
31. ОР РНБ. Ф. 1027. Сперанские Н. Ф. и В. Н. Д. 124.
32. ОР РНБ. Ф. 581. Пешехонов А. В. Д. 71.
33. ОР РНБ. Ф. 701. Слепцовы А. А. и М. Н. Д. 24.
34. Коллонтай А. М. Из моей жизни и работы. М.: Советская Россия, 1974. 416 с.
Статья поступила в редакцию 13 октября 2012 г.
