CC BY
69
Иером. Петр (Гайденко)
ЗАРИСОВКИ ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ ДРЕВНЕРУССКИХ АРХИЕРЕЕВ: СТОЛ И ДОСТАТОК*
В представленной статье предпринята попытка переосмыслить привычную оценку деятельности епископов и посмотреть на повседневную жизнь древнерусских архиереев с позиции истории повседневности. Автор, на основании источников, рассматривает вопросы достатка и трапезы владык Киевской Руси.
Ключевые слова: Киевская Русь, Русская Православная Церковь, история повседневности, древнерусские архиереи.
На протяжении почти всего времени существования истории Русской Церкви как особой науки или отрасли истории быт архиереев домонгольской Руси почти не привлекал внимание исследователей. Лишь краткие, во многом общие, хотя порой и точные замечания Е. Е. Голубинско-го в его «Истории Русской Церкви» о жизни и служении архиереев, а несколько позже не менее яркие исторические наброски Б. А. Романова в «Людях и нравах Древней Руси» продолжительное время оставались едва ли не единственными комплексными исследованиями, посвящёнными вопросам повседневной жизни древнерусского епископата домонгольского периода1. Но их усилия не смогли исчерпать и половины проблем разнообразных сторон жизни епископов.
Поэтому, если мы зададимся вопросами: Где и в каких условиях жил древнерусский иерарх? Как, что и из чего ел? Как были обставлены его комнаты? На чём он спал? Как отдыхал или управлял своей при-
* В основу статьи положен доклад, прозвучавший на Всероссийской научно-богословской конференции «Церковь. Богословие. История» (г. Екатеринбург, 12 февраля 2013 г.)
1 Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. 1. Период первый, Киевский или домонгольский: Ч. 1. М., 1901. С. 557-588; работа Б. А. Романова была издана в 1947 г. Нами используется издание 1966 г. См.: Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. М.; Л., 1966. С. 150-181.
84
© иеромонах Петр (Гайденко), 2013
слугой и попадавшимися ему под руку клириками, монахами и челядью? Имел ли друзей и был ли вообще способен к искренности личных чувств? Наконец, во что же он одевался, где и как жил? И чем, наконец, интересовался помимо служения?, то нам ответит едва ли не глухое и безрадостное «историографическое» молчание.
Причины, которыми можно объяснить такое положение дел при реконструкции событий и реалий церковной жизни Х-Х111 столетий, традиционны и «универсальны». Во-первых, сложившаяся ситуация оправдывается состоянием письменных и иных источников и их специфичностью. Например, существующие археологические свидетельства прошлого таковы, что далеко не всегда позволяют однозначно определить не только архитектурные особенности архиерейских домов, но даже ясно идентифицировать, что находилось на тех или иных фундаментах. Наиболее наглядно возникшая проблема выявляется и прослеживается на примерах расположения митрополичьих или епископских покоев Х-Х111 вв. Киева и Переяславля. Что касается домов «провинциальных» епископов, то дело обстоит не лучше, даже если это касается Смоленска, Владимира, Ростова и Новгорода2. Поздние перестройки и время уничтожили как древние строения, так и саму надежду на воссоздание архитектурных особенностей епископского дома. Практически не сохранились предметы домашнего обихода и одежды архиереев. В итоге воссоздание нюансов обозначенных сторон епископского быта нередко возможно только на основе косвенных указаний письменных и иконописных источников. Во-вторых, интересующие нас стороны церковной жизни не представляли для современников предмета пристального внимания. Собственно, и сам интерес к персоналиям и окружающему их миру в Средневековье принципиально отличался от современных интеллектуальных увлечений. Личность рассматривалась не с точки зрения её индивидуальных черт, а с позиции соответствия человека и окружающего его мира определённым социальным и миро-
2 См. подробные замечания: Каргер М. К. Древний Киев. Очерки по истории материальной культуры древнерусского города. Т. 2: Памятники киевского зодчества Х-ХШ вв. М.; Л., 1961. С. 206-216; Воронин Н. Н., Раппопорт П. А. Зодчество Смоленска ХП-ХШ вв. Л., 1979. С. 30-36; Алексеев Л. В. Смоленская земля в 1Х-ХШ вв.: очерки истории Смоленщины и Восточной Белоруссии в 1Х-ХШ вв. М., 1980. С. 152-154; Пуцко В. Г. Церковная топография древнего Киева (храмы и реликвии) // Труды государственного Эрмитажа: Т. 46: Архитектура и археология Древней Руси. СПб., 2009. С. 72-84.
воззренческим нормам3. Наконец, в-третьих, до недавнего времени сама попытка взглянуть на бытовую и нравственную жизнь древнерусских архиереев едва ли была возможна по этическим причинам (по крайней мере, до появления работ Б. А. Романова и В. В. Долгова4).
Представленная читателю статья не претендует на исчерпывающую информативность и представляет собой небольшой набросок к теме. Для облегчения своего труда и ради удобства читателя мы попытаемся представить бытовые стороны архиерейской жизни в Киевской Руси в форме небольших заметок, предоставляющих возможность, как нам видится, заглянуть во внутреннюю жизнь архиерейского дома.
******
Архиерейская трапеза. Стол — важнейший компонент жизни человека, способный многое рассказать как о тех, кто его заказывает, накрывает, так и тех, кто за ним собирается, пользуясь его дарами.
В Древней Руси, как и во многих варварских и средневековых обществах, лишённых стабильности и омрачаемых тяжестью жизни, пиры были важнейшим социальным явлением, выполнявшим множество самых разнообразных функций: от утилитарных до религиозных и, конечно же, политических5. Поэтому неудивительно, что одно из первых событий, в котором было отмечено появление русского духовенства, возглавляемого митрополитом, был княжеский пир6. Очевидно, архиереи ценили возможность принять участие в пирах князей и бояр. Во всяком случае, упоминания об участии архиереев в торжественных пирах или праздничных обедах попадали и в летописание. Описание такого обеда
3 См. подробнее: Гуревич А. Я. Индивид и социум на средневековом Западе. СПб., 2009. С. 345-349.
4 Романов Б. А. Люди и нравы...; Долгов В. В. Быт и нравы Древней Руси: миры повседневности Х1-ХШ вв. М., 2007.
5 О пирах в Киевской Руси и западноевропейском обществе см.: ФрояновИ. Я., Юдин Ю. И. Былинная история. СПб., 1997. С. 103-105; Колесов В. В. Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт. М., 2004. С. 242-243; Сванидзе А. А. Королевский пир в средневековой Скандинавии. От саг до «Хроники Эрика» // Власть, общество, индивид в средневековой Европе. М., 2008. С. 242-257.
6 Память и похвала Иакова мниха князю Владимиру Святославичу // Памятники общественной мысли Древней Руси. Т. 1. Домонгольский период / сост. и коммент. И. Н. Данилевского. М., 2010. С. 285.
сохранено в летописной записи 1115 г. В обеде, устроенном князем Олегом, соперником Владимира Мономаха, по случаю перенесения мощей Бориса и Глеба в новоосвящённый храм, принимало участие и духовенство во главе с митрополитом. Правда, этот обед, на котором «обедаша» и «пиша», скорее всего, был поминальным, поскольку помимо духовенства князем в тот день от имени Олега были накормлены «оубогыя и странъныя»7.
Конечно, стол архиерея мог быть разным: и повседневным, и праздничным, и монастырским, и скоромным, и постным. К большому сожалению, источники не позволяют различать это разнообразие столов и их особенности. Немногочисленные упоминания о пирах с участием архиереев позволяет заметить только самые общие закономерности, присущие епископской «трапезе», и выявить некое «усреднённое» меню епископского «рациона». Правда, в большинстве случаев речь в сохранившихся источниках идёт всё же о праздничных столах8.
Не вызывает сомнения, что стол архиерея был связан с церковными установлениями своего времени. Одно из наглядных подтверждений этого — события, связанные с церковными судами против суздальского епископа Леона (1164)9, а также спор о постных днях между черниговским епископом Антонием и печерским игуменом Поликарпом (1168)10. Конечно, за всеми этими противоречиями и тяжбами, оставившими в памяти современников и потомков неоднозначные и даже негативные воспоминания, скрывались не только канонические разногласия, касавшиеся употребления пищи в дни Господских праздников, но и борьба церковных партий за влияние на души ктиторов11.
7 ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1843. Стб. 280.
8 Но здесь необходимо понимать, что обыденный архиерейский стол был намного праздничнее и обильнее самого праздничного стола обычного горожанина или жителя села (см.: Писарев Н. Домашний быт русских патриархов. Казань, 1904).
9 ПСРЛ. Т. 1. СПб., 1846. Стб. 351-352.
10 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 354.
11 В данной ситуации привлекает внимание скептическое отношение Владимира Мономаха к соблюдению канонических предписаний, касавшихся пищи. Князь считал пост уделом иноков и называл его «голодом» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 244). Это «отсутствие аскетических черт» было удачно замечено и прокомментировано В. В. Мильковым (Мильков В. В., Милькова С. В. Нравственная программа Владимира Мономаха и её идейно-философские основания // Митрополит Никифор / исслед. В. В. Милькова,
Необходимо отметить, что древнерусские книжники, представленные монашеством, были очень чутки и наблюдательны к тем сторонам жизни, которые так или иначе связывались с едой и столами. Такое отношение к еде было характерно для всего европейского средневекового мира12. Крестивший Русь князь Владимир был многократно отмечен как устроитель пиров и благотворитель. И. Я. Фроянов удачно подметил, что эпоха Крестителя Руси предстаёт перед исследователями как время непрекращающегося праздника, застолья и щедрости13. Память о хле-босольности князя стала не только наследием былинного эпоса14, но и источником воздыханий духовенства15. Вероятно, после князя Влади-
С. В. Мильковой, С. М. Полянского. СПб., 2007. С. 174-176). Для Владимира пища — то, что дано Богом для «веселья», и единственное пищевое ограничение, налагаемое князем на своих детей, — запрет «пьянства» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 246). Тем не менее, высказанное великим князем суждение указывает на то, что в княжеской среде и княжеском окружении пробовали поститься и следовать пищевым ограничениям. Но в отличие от своих сородичей Мономах не видел для князей большой христианской заслуги в посте и отдавал предпочтение «малым делам», которые, по мнению воителя, более приличествовали князю, призванному к защите Руси, правосудию, защите сирот, вдов и оказанию милости слабым. Во всяком случае, современник Мономаха, митрополит Нифонт, участием которого Владимир Всеволодович достиг великокняжеского стола, также пробовал призвать великого князя соблюдать посты в соответствии с восточно-христианской традицией (Послание Никифора к великому князю Владимиру Всеволодовичу Мономаху о посте и воздержании // Памятники общественной мысли Древней Руси. Т. 1. С. 298-303).
12 См. подробнее: МассимоМонтанари. Голод и изобилие. История питания в Европе. СПб., 2009.
13 Фроянов И. Я. Начала русской истории: избранное. М., 2001. С. 615.
14 М. С. Киселёва удачно обратила внимание на то, что в русских былинах тема «пира у князя Владимира» нередко являлась центральной или, по меньшей мере, самой захватывающей (Киселёва М. С. Учение книжное: текст и контекст древнерусской книжности. М., 2000. С. 80-83).
15 Под 996 г. Повесть временных лет сохранила несколько упоминаний о княжеских пирах времён Владимира Святославича: 1) восьмидневный пир по случаю победы над печенегами и основания церкви Преображения в Василеве (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 125),
2) пир, устроенный в том же году в Киеве на праздник Успения (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 125),
3) еженедельные пиры с дружиной и гридью, сопровождавшиеся раздачей пищи бедным и больным (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 126). Кроме этого о пирах Владимира и о его благотворительности, сопровождавшейся раздачей еды нуждающимся, упоминает мних Иаков (Память и похвала Иакова мниха князю Владимиру Святославичу. С. 285, 286-287). Не менее высоко отзывается о благотворительности и щедрости Владимира
мира практика приглашения митрополита на княжеские пиры исчезла. Не исключено, что уже упоминавшийся «мних» Иаков, с благочестивым и духовно-радостным чувством вспоминавший о том, как равноапостольный креститель Руси довольно часто накрывал для духовенства и митрополита первый стол, в какой-то мере писал эти слова с укором к преемникам Владимира. Очевидно, те не подражали своему славному пращуру в деле устроения пиров для духовенства. Впрочем, в описании, данном мнихом Иаковом, видно, что митрополит и его священство ели отдельно от князя, за особым, «первым», столом, как если бы они были гостями или послами (легатами)16. Место на пиру соответствовало определённому социальному статусу участника застолья17. Вероятно, Иаков специфично и эмоционально оценивал данное обстоятельство, полагая, что «первый стол» служил свидетельством смирения князя перед русским священством. Но как бы ни интерпретировался названный сюжет, после смерти Владимира Святославича современники более не замечали митрополитов и духовенство на великокняжеских пирах. Причины произошедших перемен, вероятно, следует искать в том, что присутствие церковных иерархов на пирах Владимира в условиях неустроенной хри-
митрополит Иларион (Слово о Законе и Благодати митрополита Илариона // Памятники общественной мысли Древней Руси. Т. 1. С. 187, 190).
16 См. подробнее: Гайденко П. И., Галимов Т. Р. Церковные пиры и трапезы в домонгольской Руси: смысл, функции, значение, нравы // Иерархическое Средневековье. М.: ИВИ РАН [в печати].
17 Например, в былине «Добрыня и змей» мать Добрыни в следующих словах обращается к своему опечаленному сыну:
«Что с честна пиру пришел да ты не весело?
То местечко было в пиру не по чину?
Али чарою в пиру тебя приобнесли?»
В ответе Добрыня успокоил свою родительницу:
«Да в пиру-то место было по чину,
Аще чарой во пиру меня не обнесли...» (Добрыня и змей // Добрыня Никитич и Алёша Попович / изд. подг. Ю. И. Смирнов, В. Г. Смолицкий. М., 1974. С. 11). Таким образом, в обществе ясно и остро осознавалось то место, которое занимал человек за пиршественным столом. В этом отношении не менее интересно житие Авраамия Смоленского. Одной из причин, по которой преподобный уклонялся от посещения княжеских пиров, были ссоры духовенства из-за права занять лучшие места (Житие Авраамия Смоленского // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 5: XIII в. / под ред. Д. С. Лихачёва и др. СПб., 2005. С. 40, 41). Таким образом, отношение церковных лиц к пирам практически ничем не отличалось от того, как воспринимали эти застолья и обычные люди.
стианской жизни было обычной для этого времени практикой кормления послов и гостей18. Очевидно, что церковные преобразования Ярослава Мудрого, сопровождавшиеся укреплением материального благосостояния столичного духовенства, созданием митрополичьей резиденции и передачей митрополиту значительных судебных функций19, сняли перед княжеской властью остроту проблемы содержания митрополитов.
Вместе с этим, практика кормления священства за княжеским столом в той или иной мере получила развитие в «провинции», как это видно на примерах Смоленска и Новгорода. Об участии смоленского духовенства в пирах упоминает житие Авраамия20, а о пирах с участием епископа и священства свидетельствуют канонические вопросы и ответы митрополита Иоанна II и Кирика21. То же упоминание о присутствии митрополита, епископов и игуменов в 1115 г. за княжеским поминальным столом оказалось связанным не с именем великого князя Владимира Мономаха, а с черниговским князем Олегом22.
Примечательно ещё одно обстоятельство. Источники практически ничего не сообщают о практике организации пиров или общих трапез епископами или митрополитом. Конечно, архиереи не могли не обладать собственным столом. Но всё же в письменных памятниках древнерусские архипастыри ни разу не были описаны как радушные хозяева. И лишь
18 См. подробнее: Гайденко П. И., Галимов Т. Р. Церковные пиры и трапезы в домонгольской Руси.
19 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 151-153; Устав князя Ярослава о церковных судах // Древнерусские княжеские уставы XI-XV вв. / сост. Я. Н. Щапов. М., 1976. С. 85-139; Щапов Я. Н. Княжеские уставы и Церковь в Древней Руси. М., 1972. С. 178-306; Он же. Государство и Церковь Древней Руси Х-ХШ вв. М., 1989. С. 107-123; Томсинов В. А. История русской политической и правовой мысли. М., 2003. С. 53-58; Милов Л. В. Исследования по истории памятников средневекового права. М., 2009. С. 261-274; Гайденко П. И. Устав князя Ярослава, как свидетельство своего времени // Гайденко П. И., Фомина Т. Ю. Обзор письменных источников по истории Русской Церкви и церковно-государственных отношений в домонгольской Руси. Т. 1: Источники по истории Русской Церкви и церковно-государственных отношений в Киевской Руси (до 1154 г.). Ч. 1. Летописные и каноническо-правовые источники, назидательные послания духовенства. Казань; Набережные Челны, 2008. С. 125-129.
20 Житие Авраамия Смоленского. С. 40, 41.
21 РИБ. Т. 6. Ч. 1. СПб., 1908. Стб. 8-9 [Иоанн 16], 13-14 [Иоанн 24], 47 [Кирик 88].
22 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 280.
единожды была отмечена христианская щедрость епископа к нищим23. Во всех описанных случаях высшие церковные иерархи предстают в источниках пользователями чужого гостеприимства. Эта «замкнутость» существенно отличала епископский двор от тех же мужских монастырей, привечавших у себя князей24 и даже не скупившихся при организации пиров для бедствующих сестёр во Христе, монахинь соседних обителей25.
Так каким же был стол архиерея? Можно предположить, что заданный вопрос мог решаться индивидуально, в зависимости от епископии и конкретных предпочтений епископа. Например, хорошо известно, что в Турове для епископов продолжительный период готовил монах Мартын26. Учитывая, что при этом резиденция епископа была связана с жизнью монастыря, легко допустить, что и стол иерарха был подчинён иноческим уставам. Во всяком случае, обращённость Кирилла Туровского к монашеским темам (например, к теме иноческого поста и воздержания в пище27), как нам видится, служит дополнительным аргументом в пользу постнического стола местных епископов. Более чем сомнитель-
23 Лишь Ростовский епископ Пахомий в посмертном слове был отмечен как «ласковый ко всякому убогому» пастырь, чьи руки были отверсты «на вданье» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 439). Данная черта почившего архиерея была хорошо прокомментирована Б. А. Романовым (см. подробнее: Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. С. 153-154).
24 Об обедах Изяслава Ярославича в Печерском монастыре сообщает Житие прп. Феодосия (Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского // Памятники литературы Древней Руси: XI — начало XII века / сост. и ред. Л. А. Дмитриев, Д. С. Лихачёв. М., 1978. С. 356-358, 368-369). Не менее интересен сюжет вечернего монастырского ужина князя Василька (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 232).
25 РИБ. Т. 6. Ч. 1. Стб. 16-17 [Иоанн 29].
26 «Некто старец, именем Мартын, быв и преж(е) повар епископом Туровськым Су-миону (Семеону) (и) Игнатью, Иоакиму (и Георгию)» (Сказание о туровском мнихе Мартыне // Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви: История Русской Церкви в период совершенной зависимости её от Константинопольского патриархата (988-1240). М., 1995. Кн. 2. С. 583).
27 Святитель Кирилл в своих произведениях неоднократно касался мотивов, так или иначе связанных с монашеским столом или принятием пищи вообще (Повесть Кирилла, многогрешного монаха, о белоризцах и о монашестве, о душе и о покаянии — Василию, игумену Печерскому // Колесов В. В. Кирилл Туровский. М., 2009. С. 51; Кирилла, епископа Туровского, сказание о черноризском чине из Ветхого Завета и Нового: того носит образ, а этого наполняет делами // Там же. С. 56; Того же грешного монаха — Слово о расслабленном по притчам Книг Бытия и Евангелия, в четвёртое воскресение после Пасхи // Там же. С. 101-102).
но, чтобы и преемник Кирилла, Леон, вышедший из затвора, прославившийся крайним аскетизмом и, наверное, при жизни пользовавшийся славой «святого», был любителем обильных угощений28. Но кто был ответственен за стол митрополита или архиереев в иных центрах Руси, доподлинно не известно. Между тем, зафиксированное участие епископов Смоленска и Новгорода в княжеских (Смоленск) или каких-то иных светских пирах (Новгород) позволяет говорить, что и местные столы здесь подчинялись не духовным, а мирским законам. Впрочем, уже само участие епископата в «пирах», сопряжённых с определёнными ритуалами веселья, обильного угощения и не менее обильных возлияний, более чем интересно. Очевидно, в отличие от «пиров» «поминальные обеды», пример которых отмечен под 1115 г., имели иную мотивацию, обладали сугубо религиозной, мемориальной спецификой и, вероятно, иными ритуалами. Они ориентировались на широкий спектр гостей, чем отчасти восходили к древним славянским тризнам, допускавшим большое число участников, в том числе из бедноты. Последнее обстоятельство прекрасно вписывалось в систему христианских идеалов, придавая народному обычаю новые церковные смыслы. Однако и в этом случае участники не просто кормились, «обедали» (т. е. кушали днём), но и употребляли какие-то хмельные напитки29.
Ясно одно, иерархи разбирались в царивших за столами нравах и знали порядки и обычаи организации и проведения пиров. При этом видно, что для епископов было важно сохранение благопристойности и в поведении, и в соблюдении ритуальной чистоты блюд. Первое хорошо видно из неодобрительной оценки митрополитами присутствия за мирскими столами небогатого священства и монашества, легко поддававшихся праздничной атмосфере пира30. Хорошо известно, что священник мог восседать за пиром лишь до плясок. С их наступлением он был обязан
28 О Лаврентии см.: Киево-Печерский патерик // Библиотека литературы Древней Руси / под ред. Д. С. Лихачёва. СПб., 2004. Т. 4. С. 360, 361, 396-399.
29 «И отпевшимъ имъ обедьнюю обедаша оу Ольга . и пиша и быс[ть] оучреждение велико» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 280).
30 О нравах новгородского духовенства см.: Гайденко П. И. Религиозная ситуация в Новгороде по материалам «Вопрошания» Кирика Новгородца // Кирик Новгородец и древнерусская культура. В 2-х ч. Великий Новгород, 2012. Ч. 2. С. 139-157; Гайденко П. И., Фомина Т. Ю. «А се владыце рех...»: межличностные отношения епископата и монашествующих в домонгольской Руси // Там же. С. 158-170.
покинуть празднество31. Но сомнительно, чтобы этими же принципами руководствовались архиереи. Очевидно, что епископы нередко дистанцировались от своего священства, в том числе и во время пира32. Наиболее вероятная причина этого ясна: пир в некотором смысле уравнивал его участников, «братал»33, что едва ли могло быть одобрено архиереями. Что касается второго обстоятельства, соблюдения «чистоты», то примером этого может служить демонстративный отказ еп. Нифонта принять во время пира тетеревятину. Вопрошание так передаёт это: «Однажды принесли ему [Нифонту. — авт.] тетеревятину на пир, он же повелел швырнуть ее через тын. «И причащаться нельзя, — пояснил,— съев [такое]. Как
31 Запрет на присутствие клириков при брачных «позорищных представлениях» и играх был закреплён в решениях Трулльского [24] и Лаодикийского Соборов [53, 54]. На Руси они подкреплялись местными каноническими рекомендациями (Правила Православной Церкви с толкованиями Никодима, епископа Далматинско-Истрийского. М., 1911. Т. 1. С. 506-508; Т. 2. С. 112-113; Канонические ответы митрополита Иоанна II // РИБ. Т. 6. Ч. 1. Стб. 8-9 [вопр. 16], 13-14 [вопр. 24]).
32 Вероятно, пир в некотором смысле уравнивал его участников, что едва ли могло быть одобрено архиереями. Впрочем, попытки епископов установить дистанцию со своим священством прослеживалась и в официальной жизни. Например, при принятии Устава князя Всеволода о церковных судах среди участников собрания клир был представлен исключительно владыкой, а интересы храмов представлялись не духовенством, а старостами (Устав новгородского князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых // Древнерусские княжеские уставы XI-XV вв. С. 155). Не менее примечательно запрещение Иоанна II на ношение духовенством шёлковых и дорогих одежд (РИБ. Т. 6. Ч. 1. Стб. 19-20 [вопр. 33]). Разумно предположить, что причиной возникновения такого требования были не только святоотеческие нормы, которые, кстати, касались и епископов [16 правило VII Вселенского Собора] (Правила Православной Церкви с толкованиями Никодима, епископа Далматинско-Истрийского. Т. 1. С. 627), но и иные обстоятельства. Дорогая одежда была не только отличительным признаком достатка, но и демонстрацией власти. Нельзя исключать того, что своим определением митрополит желал установить внешнее разделение между социальным положением епископата и обычным духовенством. Для византийца Иоанна, человека знатного и родовитого (о митрополите Иоанне II см.: Назаренко А. В. Иоанн II // Православная энциклопедия. М., 2010. Т. XXIII. С. 471-475), хорошо знакомого с церемониальными и этикетными нормами жизни империи, в которой одежда служила маркером социального статуса, было важно провести в сознании современников, своей варварской паствы, черту между епископом и священником, в том числе во внешних признаках, в данном случае — платье.
33 Наиболее наглядно традиция братания нашла своё выражение в использовании особых сосудов, пиршественных братин.
сказал Иаков, брат Господень: “Ничего не возбраняй, кроме блуда, идоло-жертвенного, давленины, крови, звероядины, мертвечины”»34.
Описанный сюжет примечателен уже тем, что Нифонту, монаху Печерского монастыря, преподнесли мясное блюдо, птицу. Такое было возможно лишь в том случае, если архиерей вкушал мясо. Свободное поведение Нифонта за столом ясно указывает на то, что для архипастыря присутствие за такими столами было делом привычным. Он был среди «своих». Эта близость участников пира обнаруживается и в том, что данный пример стал публичным фактом, войдя в качестве example в канонический свод, составлявшийся Кириком. Очевидно, что и для остальной паствы мясные пристрастия Нифонта не составляли тайны, поскольку данный поступок не вызывал осуждения. Более того, даритель тоже знал об этом, иначе едва ли бы он преподнёс Нифонту мясное блюдо. Иной вопрос в том, что выбранный им дар оказался «неудачным».
Таким образом, в рацион питания части архиереев входили мясо, бражные напитки и, вероятно, вино. Наверное, наиболее употребляемым напитком были бражные меды. Но в целом стол епископа был значительно богаче. Об этом можно судить по тому, какие советы относительно питания давал Новгородский архиерей Нифонт своему духовенству и иночествующим. В своих наставлениях относительно правил вкушения пищи Нифонт руководствовался каноническими соображениями (постного или обычного времени, статуса вопрошателя, епитимейными запретами и т. д.). Следовательно, в целом и сам Нифонт придерживался этих норм — с тою лишь разницей, что в отличие от обычных монашествующих вкушал мясо и присутствовал на пирах, что напоминало белические нормы. В итоге можно заключить, что в обычные и праздничные дни, если на них не выпадало время поста, на архиерейском столе могли оказаться практически все блюда: мясо животных, птица, виноградное вино, разнообразные меды, в огромном объёме поставлявшимися епископам35, икра и масло. В постные дни, в
34 РИБ. Т. 6. Ч. 1. Стб. 47-48 [Кирик 88]; Вопрошание Кириково // Мильков В. В., Симонов Р. А. Кирик Новгородец: учёный и мыслитель. М., 2011. С. 423; Гайденко П. И., Макаров А. И., Мильков В. В. Комментарии // Там же. С. 456 [163-165].
35 Епископат получал десятину и часть от княжеских сборов, в том числе и бортнических. Кроме этого хорошо известно, что Смоленской епископии было даровано село Ясеньское с бортником. А город Топчин был обязан поставлять кафедре «берковеск меду». Не вызывает сомнения, что это типичное для этого времени дарение в пользу
зависимости от строгости предписаний в отношении того или иного дня, суровость уставных норм скрашивалась рыбными блюдами, икрой, сливочным маслом, житным квасом, пресным медом. Правда, при этом вкушение пищи могло предваряться пением тропарей36.
Говоря о гастрономической стороне архиерейского стола, нельзя обойти стороной качество используемой посуды. Об этой стороне епископского быта можно судить исключительно по ответам епископа Нифонта. Второй вопрос «Вопрошания» Кирика доносит следующее замечание новгородского владыки: «Можно ли, — [у владыки] спросил, — оскверненный глиняный сосуд молитвой очищать, или только деревянный, а другие разбивать?» [Нифонт велел]: «Как деревянному, так же глиняному, медному, стеклянному, и серебряному сосудам, — всем читается молитва»37. Давая рекомендацию, Нифонт руководствовался здравым рассудком и своим опытом. Собственно, этот опыт и открыл качество привычной для епископа посуды: стеклянной, медной и серебряной.
Обладание имуществом, материальный достаток и их источники. Вопрос об имуществе архиереев и источниках их доходов заслуживает специального рассмотрения и исследования. Поэтому мы ограничимся лишь самыми общими замечаниями по этой проблеме.
Очевидно, что в целом епископы домонгольской Руси не бедствовали. Однако их отношение к имуществу, как и степень достатка или богатства различались. Особого внимания заслуживают источники ар-
кафедры. Например, Устав новгородского князя Всеволода определял обязательный сбор в пользу епископа размере «пуда медового» (Уставная и жалованная грамота смоленского князя Ростислава Мстиславича церкви Богородицы и епископу, связанная с учреждением епископии в Смоленске // Древнерусские княжеские уставы XI-XV вв. С. 143; Уставная запись о размерах поступления с городов Смоленской земли // Там же. С. 146; Устав новгородского князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах церковных. С. 155). В результате анализа уставных грамот XI-XV вв. В. Перхавко пришёл к выводу, что практика поставки медов и иных товаров на архиерейский двор от различных сборов в форме десятин и отчислений от торговли со временем расширялась и составляла значительную часть поступлений в пользу кафедр (Перхавко В. Торговый мир средневековой Руси. М., 2006. С. 287-291).
36 См. рекомендации Нифонта: РИБ. Т. 6. Ч. 1. Стб. 21-23, 25, 30, 31-32, 47 [Кирик 1, 7, 25, 36, 85, 86]; Вопрошание Кириково. С. 413, 414, 416, 417, 422-423; Гайденко П. И., Макаров А. И., Мильков В. В. Комментарии. С. 429-431, 433, 439, 456 [1-5, 23, 54-57, 160].
37 РИБ. Т. 6. Ч. 1. Стб. 23 [Кирик 2]; Вопрошание Кириково. С. 413; Гайденко П. И., Макаров А. И., Мильков В. В. Комментарии. С. 431 [6-8].
хиерейского достатка. При том, что обозначенная проблема достойна отдельного исследования, способного учесть множество факторов, в том числе и временных, не рассмотреть этот вопрос (хотя бы и в кратком обзоре) никак нельзя.
Первым важнейшим источником дохода архиереев была княжеская десятина, установление которой связано с деятельностью князя Владимира Святославича38. Однако этого источника, обременительного для княжеского хозяйства, не хватало для удовлетворения всех нужд церковной иерархии39.
38 Об установлении Владимиром Святославичем церковной десятины сообщают Повесть временных лет и запись одной из смоленских грамот (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 124). Между тем, не вызывает сомнения тот факт, что дошедшие до нас многочисленные списки Устава князя Владимира, скорее всего, представляют собой поздние произведения, отражавшие реалии XIII-XV вв. и являются «благочестивыми» фальсификатами (Гайденко П. И. О практической значимости Устава князя Владимира о десятинах, судах и людях церковных // Гайденко П. И., Фомина Т. Ю. Обзор письменных источников по истории Русской Церкви и церковно-государственных отношений в домонгольской Руси. Т. 1. Ч. 1. С. 112-119). Хотя не вызывает сомнения тот факт, что в основе этих памятников лежали действительные материальные и судебные дарения князя Владимира (Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. 1. Ч. 1. С. 399-411; Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви: история Русской Церкви в период совершенной зависимости её от Константинопольского патриархата (988-1240). С. 83-96; Юшков С. В. Устав князя Владимира (историко-юридическое исследование) // Серафим Владимирович Юшков: сб. работ / отв. ред. О. И. Чистяков. М., 1989. С. 326-335; Щапов Я. Н. Княжеские уставы и Церковь в Древней Руси. С. 126-135).
39 Основными источниками этого недостатка могли быть как социально-канонические причины, ограничивавшие судебные права епископа исключительно немногочисленным кругом христианского населения, так и иные обстоятельства: сравнительная бедность значительной части восточнославянского общества, колоссальные траты архиереев на своё содержание, выплаты в Константинополь, траты на строительство епископских храмов и нежелание князей подчиняться заклятию Владимира Святославича в деле выплаты церковной десятины. Последнее обстоятельство особенно показательно уже потому, что свою волю в отношении своего потомства креститель Руси Владимир Святославич был вынужден облечь в форму заклятия. Вероятно, он предвидел реакцию своих детей на подобные траты (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 109). Есть все основания полагать, что от выплаты всего объёма десятины уклонялись и великие князья, и правители уделов. В посмертном слове по князю Ярополку (| 1087) летописец особо обратил внимание на то, что покойный «десятину дая от всих скот своих Б[огороди]ци и от жита на вся лета». Таким образом, почивший должен был служить примером своим скупым в отношении Церкви сородичам (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 198). Не менее примечательно, что подобные похвалы можно прочитать и в отношении князя Всеволода Ярославича, ко-
Важным шагом для увеличения доходов Церкви стало дарение ей права совершения судов40. Правда, это было сделано во многом за счёт тех судебных прав, которыми прежде обладали городские общины.
Ещё одним источником дохода стала передача Церкви права сбора налогов с некоторых городов. Но, вероятно, названная привилегия недолго удерживалось за высшей иерархией.
Кроме всего перечисленного особого внимания заслуживает то обстоятельство, что достаток мог быть обусловлен социальным происхождением: имуществом, сохранявшимся за епископами, происходившими из боярской среды41.
Во второй половине XII в. важнейшим источником дохода митрополитов стало получение существенных даров за поставление иерархов. Очевидно, это начинание было поддержано великими князьями и их окружением, удерживавшими свою долю от подобных выплат42. Вероятно, князья выступали гарантами «законности» сомнительных, с канонической точки зрения, материальных требований митрополитов. Вскоре данная практика распространилась и на хиротонии низших церковных чинов. Определения Собора 1274 г. о недопущении поборов за рукоположения духовенства позволяют заключить, что практика взяток и вымогательства возникла ещё до монгольского нашествия, вероятно, к концу XII — началу XIII вв. Формулировки данного соборного опре-
торый «воздавал честь» епископам и пресвитерам. Под этой «честью», скорее всего, следует понимать и знаки уважения, и выполнение князем своего почётного «долга» перед Церковью, и часть (честь) от княжеских доходов (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 207; Стефанович П. С. «Честь» и «слава» на Руси в X — начале XIII вв.: терминологический анализ // Мир истории. Электронный журнал. 2003: http://www.historia.ru/2003/02/stefan.htm; Колесов В. В. Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт. С. 317-323). Всё это ясно указывает на то, что князья не торопились отдавать кафедрам и разрастающемуся духовенству существенную десятипроцентную долю собственных доходов.
40 Щапов Я. Н. Княжеские уставы и Церковь в Древней Руси. С. 293-317.
41 Подтверждение этому можно найти в сообщении Никоновской летописи о дарении митрополитом Ефремом Печерскому монастырю церкви, двора и сёл в Суздале (ПСРЛ. Т. 9. С. 128; Казанский П. История православного русского монашества. М., 1855. С. 104).
42 Примерами этого можно считать упоминания о поставлении мзде (неправде) или при условии получения подарков Суздальского епископа Леона и Новгородского архиерея Илии (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 351-352; Татищев В. Н. История Российская. М., 2005. Т. 2. С. 331).
деления, которое, кстати, поставлено на первом месте, дают основание полагать, что это были не обычные подношения, а именно поборы, которые можно однозначно квалифицировать как симонию43. Очевидно, размах злоупотреблений оказался колоссальным, а отсутствие наказанных может быть воспринято в качестве свидетельства того, что в этом постыдном явлении оказался повинен весь епископат.
Не исключено, что в пользу митрополита могли отчисляться и какие-то традиционные для Греческой Церкви «налоги» от имени епи-скопий44. Скорее всего, таким положением дел можно объяснить желание киевских иерархов ставить на значимые кафедры более сговорчивых греков, а не строптивых уроженцев Руси.
В вопросе о стяжании епископских богатств интересны не только формы и источники пополнения архиерейских сокровищ, но и методы их увеличения. Источники позволяют сделать вывод, что пути достижения епископами этого достатка разнились45. Очевидно, что архиереи, не смущаясь своего сана, могли буквально обирать своё духовенство. Так, например, в 1159 г. со своей кафедры был изгнан Ростовский архиерей Леон, «зане оумн[о]жилъ бяше ц[е]рк[о]вь грабяй попы»46. Несколько позже, в 1162 г., этот же епископ, в нарушение правил, «не по правде», при живом, но больном епископе Несторе, занял Суздальскую кафедру, с которой через 2 года был удалён уже Андреем Боголюбским при активном участии Феодора47. Не менее поразителен
43 Определения Владимирского Собора, изложенные в грамоте митрополита Кирилла II // РИБ. Т. 6. Ч. 1. Стб. 86-93.
44 Карташев А. В. Собрание сочинений. В 2 т. Т. 1: Очерки по истории Русской Церкви. М., 1992. С. 187; Гайденко П. И., Филиппов В. Г. К вопросу о церковной собственности и церковных доходах в Киевской Руси (постановка проблемы) // Финно-угры — славяне — тюрки: Опыт взаимодействия (традиции и новации): Сб. мат-лов. Всерос. научн. конф. Ижевск, 2009. С. 624-631.
45 Методы достижения цели могут дать самую интересную психологическую характеристику тех лиц, которые к этим способам прибегали. Что можно сказать о митрополите, который за поставление архиепископа готов взять «подарок», сопоставимый с годовым доходом Новгорода?
46 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 349; Т. 2. Стб. 493.
47 Наиболее вероятно, такая «живучесть» Леона объясняется теми средствами, которыми он мог одаривать митрополита. Учитывая, что при повторном изгнании Леона из Суздаля были удалены и братья Андрея Боголюбского (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 352), можно заключить, что Леон принадлежал к партии противников Владимирского князя и защитников инте-
пример того, как путем даров, а по сути подкупа, новгородцы сумели добиться у Киевского митрополита для своего епископа Илии архиепископского достоинства48. Так, например, митрополит Константин был откровенно обвиняем в симонии49. Даже любимец Андрея Бого-любского Феодор упрекался в «граблении» священников и монахов и «исхищении имения» горожан50.
Очевидно, что ко времени монгольского нашествия епископы уже начинали обладать таким влиянием и такими правами в распоряжении находившимся в Церкви имуществом, что для ограничения совершаемых ими присвоений требовались соборные постановления и вмешательство князя51. Так случилось с Ростовским епископом Кириллом, ушедшим с кафедры на покой с огромным имуществом, что породило некую «тяжу», потребовавшую вмешательства в возникший конфликт князя Ярослава. Нечто подобное, намного ранее, в 30-х годах XII столетия, произошло в Новгороде, вызвав к жизни устав для купеческой общины храма Иоанна на Опоках, регламентировавший предельные
ресов митрополита Киевского в землях всевластного князя (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 520).
48 ПСРЛ. Т. 3. С. 219; Т. 9. С. 233; Татищев В. Н. История Российская. М., 2005. Т. 2. С. 331.
49 Татищев В. Н. История Российская. Т. 2. С. 313.
50 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 356.
51 Впервые вопрос о симонии открыто и официально прозвучал на уже упоминавшемся выше Владимирском Соборе 1274 г., созванном в центре Северо-Восточной Руси, вероятно, под покровительством князя. Появление постановлений о покупке санов и вымогательстве денег более чем примечательно уже не только фактом своего появления, но и тем, что никто так и не был наказан. Это означает, что в церковной среде знали о происходящих злоупотреблениях, но наказание виновных не было главной целью Собора. Очевидно, митрополит не был способен не только наказать виновных, но даже назвать их. Для «обличения» епископата он использовал размытую и совершенно неконкретную форму, применимую исключительно к слухам: «Приде бо въ слухы наша, яко неции от братия нашея дьрзноуша продати священыи санъ». Почему митрополит не мог наказать виновных, особый вопрос. Возможно, что и он сам мог быть обвинён в данном преступлении? Но нельзя исключать и того, что за епископатом стояли князья и, может быть, даже монголы. Для этого достаточно вспомнить, что при поставлении Новгородского епископа Илии во архиепископа свою долю получил не только митрополит, но великий князь с боярством (Определения Владимирского Собора, изложенные в грамоте митрополита Кирилла II. Стб. 86-93).
суммы, которые полагались в качестве выплат различным должностным лицам клира, в том числе и епископу52.
Участие епископа в «тяже» примечательно. В широком смысле «тяжба» — это суд53. Но, учитывая, что под «тяжой» понимался главным образом имущественный спор54, спор о «стяжании»55, о чём свидетельствует в том числе Устав Владимира Святославича56, можно заключить, что инициаторами дела стали дарители, потребовавшие возвращения переданного Церкви имущества57. В условиях отсутствия представления о частном
52 Устав новгородского князя Всеволода Мстиславича купеческой организации церкви Ивана на Опоках // Древнерусские княжеские уставы XI-XV вв. С. 158-165.
53 См. подробнее: Колесов В. В. Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт. С. 175-176.
54 См. «тяжа», «тяжание», «тяжати»: Дьяченко Г., прот. Полный церковно-славянский словарь. М., 2001. С. 745.
55 См. подробнее: Колесов В. В. Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт. С. 223, 224, 226.
56 Термин «тяжание» в Уставах князей Владимира Святославича и Всеволода используется применительно к спорам о наследстве, «заднице» (Устав князя Владимира о десятинах, судах и людях церковных // Древнерусские княжеские уставы Х-ХУ вв. С. 15 [п. 7], 19 [п. 9], 20 [п. 7], 21 [п. 7], 23 [п. 9], 32 [п. 9], 38 [п. 9], 43 [п. 9], 47 [п. 9],
56 [п. 9], 63 [п. 5], 67 [п. 5], 71 [п. 12]; Устав новгородского князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых. С. 156 [п. 9]).
57 В правовых условиях домонгольской Руси ктиторы и община сохраняли над передававшимися ими церкви имуществом едва ли не полный контроль. Во всяком случае, в условиях Х!-ХШ вв. в церковном статусе князей-ктиторов и даже общин нет противопоставления клиру. Князь ещё не мирянин. Во всяком случае, знатная и состоятельная часть христианской общины ещё не принижена в храмовой жизни перед священством. Все они часть церковной общины и церковного сообщества. Примером этого служит Устав новгородского князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых. Этот канонический акт был принят князем на совете с княгиней, епископом, церковными старостами, боярами и сотскими. На совете кроме владыки не было иного духовенства — князь действовал как один из руководителей церковной городской общины. Получается, что вся община города и есть «церковные люди», а весь город — церковь. В какой-то мере это напоминает процессы, протекающие в указанное время СУШ-Х! вв.) в Европе, в которой даже в Х^ХП вв., несмотря на все усилия пап, король ещё долгое время не был «мирянином» (см. подробнее: Устав новгородского князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых. С. 154-158; Берман Гарольд Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М., 1998. С. 26, 95-97; Пётр (Гайденко), иером. Был ли епископат и духовенство Киевской Руси феодалами? // Православие в судьбе Урала и России: история и современность: мат-лы Всерос. научн.-практ. конф.
праве такое требование было справедливым, поскольку, уходя с кафедры, Кирилл, в нарушение норм своего времени, сохранил за собой право распоряжения тем, что ему полагалось лишь при обладании епископской должностью. Данный шаг епископа, по сути, угрожал отторжением от Церкви (иерархии, её ктиторов и общины) имущества в пользу конкретного человека, Кирилла, который уже не являлся правящим архиереем, а значит, утратил в глазах суздальской общины право на распоряжение находившимся прежде в его руках церковным имуществом.
Однако в описываемом случае важна ещё одна причина, способствовавшая тому, что дело дошло до суда. Ею стала политическая позиция Кирилла, неосторожно выступившего против Ярослава. Очевидно, что в создавшихся условиях церковный суд, возглавленный Ярославом, и удачно названный летописцем «сонмом», лишил архиерея, богатство которого поражало современников размерами, права распоряжения присвоенным имением (кунами, сёлами, товарами, книгами)58. Примечательна фраза летописца: «такъ бе богатъ всем такъ ни единъ [е]п[и] с[ко]пъ бывъ в Суждальстей области». По сути, она ясно указывает на то, что епископы Ростова и Суздаля уже давно воспринимались как люди, обладавшие колоссальными богатствами. Однако своими богатствами Кирилл превзошёл своих предшественников на кафедре.
Не менее показательны судьбы новгородских архиереев, окружённых колоссальным для своего времени достатком и даже роскошью. Нередко эта роскошь вызывала раздражение горожан и приводила к изгнанию вла-дык59. Уже то, что епископа могли обвинить, что тот мог достичь кафедры подарком князю, позволяет уверенно говорить, что претендент на епископскую кафедру должен был обладать огромным состоянием60.
г. Екатеринбург, 18-20 апреля 2010 г. / отв. ред. В. В. Алексеев. Екатеринбург, 2010. С. 85-89).
58 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 452; Дворниченко А. Ю., Кривошеев Ю. В., Соколов Р. А., Шапош-ник В. В. Русское Православие: от Крещения до патриаршества. СПб., 2012. С. 109.
59 Среди причин изгнания новгородских владык летописание называет «зависть», «крамолу» и т. д. Свидетельством высокой степени раздражения от архиерейской роскоши в конце XII — начале XIII вв. может служить летописное сообщение 1211. После изгнания владыки Митрофона в его покоях была устроена церковь. Произошедшее связывается с именем архиепископа Антония, однако, скорее всего, новый архиерей сделал это в угоду новгородцам (ПСРЛ. Т. 3. С. 250).
60 Подобные обвинения были предъявлены в 1228 г. к Новгородскому архиепископу
Но в затронутом вопросе об архиерейском достатке нам видятся наиболее интересными не только «крупные» факты, но и «мелкие» детали того, как накапливалось и существовало епископское благосостояние. Например, описанный выше архиепископский стол, быт и то, что сами архиереи воспринимали этот достаток как само собой разумеющееся состояние.
Правда, было бы неверно демонизировать весь епископат. В небольших епископских центрах ситуация могла отличаться от той, что наблюдалась в Киеве, Новгороде или Ростове. Примером этого может служить Туровская епископия. Несмотря на выгодное расположение города, через земли которого проходили торговые и политические пути, связывавшие Южную Русь с Западной Европой, богатства этого города едва ли могли соперничать с теми, что поступали в Новгород, Ростов или Владимир. Более того, политическое влияние этого княжества, при всей его значимости, также никак не могло входить ни в какое сравнение с могуществом княжеств Северо-Восточной Руси61. Естественно, что здесь, в Турове, жизнь архиерея была более «скромной», и местные элиты от епископа ожидали готовности к аскетическим подвигам настолько, насколько это можно представить в отношении древнерусского архиерея. Житие Мартына Туровского как будто бы указывает на то, что в Турове резиденция архиерея совпадала с монастырём; это во многом упрощало проблему содержания местного епископа, хотя и призывало иерарха к воздержанию62. Скажем, перед Нифонтом Новгородским, участником
Арсению: «самъ селъ, давши князю мьзду» (ПСРЛ. Т. 3. С. 272).
61 См.: Лысенко П. Ф. Киев и Туровская земля // Киев и западные земли Руси в XI-XIII вв.: [Сб. ст.] / Ин-т истории АН БССР, Ин-т истории АН УССР; Ред. кол.: Л. Д. По-боль и др. Минск, 1982. С. 81-109.
62 В Сказании о монахе Мартыне интересно не только то, что архиерейский быт был тесно связан с монастырём, но и то, что этот Мартын, будучи поваром, пережил нескольких епископов и был освобождён от этого послушания лишь после того как совсем изнемог. Можно допустить, по крайней мере, две причины такого долгого пребывания больного инока на этой должности. Во-первых, его искусность, а во-вторых, то, что ему не могли найти замены, что, впрочем, не противоречит первой версии. Очевидно, что для кафедры Турова решение даже такой небольшой проблемы представлялось делом трудным. Очевидно, повара ценились. Например, сказание о мученической кончине Бориса и Глеба сообщает о том, что Глеб был зарезан своим поваром (Сказание о туровском мнихе Мартыне // Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви: история Русской Церкви в период совершенной зависимости её от Константинопольского патриархата (988-1240). С. 583; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 136; Сказание и страсть и похвала
новгородских пиров, жизнь резиденции которого не была скована монашескими уставами, ситуация была иной. Благочестие новгородского владыки допускало и вкушение мяса, и использование дорогой посуды. При этом подвигом, достойным подражания и записи в «Вопрошании» в качестве образца поведения пастыря, считалось уже то, что архиерей мог публично отказаться от преподнесённой ему удавленной тетеревя-тины и демонстративно потребовать в присутствии гостей выкинуть её через тын63. Жители Турова, наоборот, желали видеть на своей кафедре епископов, придерживавшихся обетов бедности, и бывших затворников. Таковыми были и Кирилл Туровский, и его преемник Лаврентий64.
Между тем Туров не был единственным городом, желавшим видеть своего епископа оставшимся верным монашескому обету бедности. Призванный в 1096 г. на Новгородскую кафедру Никита также прошёл искус затвора65, а его скромное и искреннее личное участие в постройке Антониева монастыря66 указывает на то, что в этот период кафедра города ещё не могла позволить себе содержание более амбициозных личностей. В результате нестяжательный Никита, к тому же не чуждый образованности67, оказался наилучшим кандидатом для северного форпоста Руси. Но более всего способность епископов к самопожертвованию стала цениться в следующем столетии.
Вероятно, что именно способность тратиться на строительство храмов, а «не зарабатывать на духовенстве» предопределила в 1186 г. решение новгородцев в их поиске кандидата на пост владыки. После
святую мученику Бориса и Глеба // Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Памятники древнерусской литературы / сост. Д. И. Абрамович. Пг., 1916. Вып. 2. С. 42).
63 РИБ. Т. 6. Ч. 1. Стб. 47-48 [Кирик 88].
64 Киево-Печерский патерик. С. 360, 361, 396-399.
65 Там же. С. 392-397.
66 Житие Антония Римлянина сообщает о том, что Никита лично участвовал в возведении знаменитой новгородской обители, оказывая ей и её основателю разнообразную посильную помощь и даже нося камни для нового храма (Сказание о житии преподобного Антония Римлянина // Святые русские римляне Антоний Римлянин и Меркурий Смоленский. СПб., 2005. С. 258-259, 262-264).
67 Об этой стороне достоинств Никиты можно судить по глубокому знакомству будущего святителя с ветхозаветными библейскими текстами (Киево-Печерский патерик. С. 394, 395).
смерти архиепископа Илии горожане сделали выбор в пользу его брата Гавриила68, прославившегося своей ревностью в деле устроения храмов из собственных средств69. Не менее интересен случай из жизни Суздаля. Здесь в эти же годы (1183-1186) местные горожане и князь демонстративно отказались принимать присланного им епископа и добились по-ставления на кафедру своего города «смиренного» затворника Луки70.
В вопросе о достатке архиереев привлекает внимание нравственно-психологическая сторона дела. Полученные от Новгородского епископа Нифонта ответы, ставшие сводом канонических норм, производят странное впечатление. При том, что правящий архиерей знал многие нелицеприятные и интимные стороны жизни своей паствы (а это означает одно: до возведения на кафедру Нифонт имел большой жизненный опыт), его ответы в ряде случае оставляют особое «послевкусие». Так, отвечая на порождённый бедностью священника вопрос о необходимости освящения осквернённой посуды, использовавшейся для разных нужд, архиерей без смущения рассуждал о дорогостоящих сосудах из драгоценных металлов и стекла. Подобная ситуация присутствует и в объяснениях, данных архиереем, в описанном выше эпизоде, связанном с тетеревятиной. Назидательное поучение Нифонта, демонстрировавшее архипастырскую ревность за пиршественным столом и призывавшее к тому же паству, входит в противоречие с тем, что в среднем каждые пять лет Новгород переживал голодные времена, а обычный новгородец (и мирянин, и священник) вынужден был беречь даже мелкий рогатый скот, подвергшийся осквернению71. В данном случае примечательно наличие колоссальной социальной и мировоззренческой пропасти между значительной частью архиереев и их паствой и духовенством. Здесь нельзя не заметить, что, в отличие от христианской литературы Европы, на Руси на протяжении всего домонгольского периода со стороны цер-
68 ПСРЛ. Т. 3. С. 228.
69 С именем Гавриила и Илии связано основание и освящение огромного числа новгородских церквей: монастырь и церковь Благовещения [1170], церковь Бориса и Глеба и Спасский надвратный храм [1173], каменная церковь Благовещения [1179], надвратный Богоявленский храм в Благовещенском монастыре [1180, 1182], церковь св. Иоанна на Торжище [1184], храм Гавриила [1188] (ПСРЛ. Т. 3. С. 33, 34, 36, 37, 39).
70 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 629-630.
71 РИБ. Т. 6. Ч. 1. Стб. 60 [Илья 15].
ковных иерархов Руси так и не прозвучало ни одного воззвания к нестя-жательности или бедности ради Христа72. Призыв к раздаче милостыни отчётливо присутствовал в «Поучении» Владимира Мономаха, однако в церковной жизни примеры подобной благотворительности выглядят скорее исключением, чем правилом, и к тому же принадлежат монашеству. Собственно, и пример Владимира Святославича, его благотворительность, почти не находит аналогов в биографиях русских иерархов домонгольского периода.
******
Понять жизнь древнерусской церковной организации со всеми её успехами и неудачами невозможно, не разобравшись в обстоятельствах жизни архиереев. Обладая полнотой церковной власти, именно они во многом определяли пути развития Церкви, формировали нравственный облик духовенства, стереотипические представления своей паствы об идеальном иерархе и, наконец, о том, какова должна быть Церковь. Предложенный очерк лишь отчасти охватил две стороны многогранной жизни русских архиереев и может рассматриваться как подход к сложной и неоднозначной проблеме воссоздания образов древнерусских архипастырей.
72 По замечанию Жака Ле Гоффа, ХП-ХШ вв. в Западной Европе ознаменовались не только целой серией полемических и саркастических произведений против роскоши пап и Церкви, но и новым религиозным явлением: призывами Франциска Ассизского и его последователей к «новой бедности» ради Христа (Ле Гофф Ж. Средневековье и деньги: очерк исторической антропологии. СПб., 2010. С. 54-55, 100-105). Известный историк связывал это явление в том числе и с развитием денежного хождения, которое, надо признать, процветало и в Новгороде.
Hieromonk Petr (Gaidenko)
SKETCHES OF DAILY LIFE OF BISHOPS IN ANCIENT RUSSIA: DIET AND PROSPERITY
In this paper the author attempts to reconsider the usual assessment of bishops’ lives and to look at daily activities of the ancient Russian bishops in the terms of the history of everyday life. On the basis of the examination of the relevant sources the author deals with the issues of the meals and wealth of the memebers of higher orders of the Kievan Rus clergy.
Keywords: Kievan Rus, the Russian Orthodox Church, the history of everyday life, ancient Russian bishops.
