CC BY
139
Т. А. Квашина
ЗАПАДНЫЕ ПАРАДИГМЫ ТЕЛЕВИЗИОННОЙ КОММУНИКАЦИИ: ОТ МАССОВОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ —
К ИНДИВИДУАЛЬНОМУ ВОСПРИЯТИЮ
Первые теории массовых коммуникаций основывались на вере в неограниченные возможности влияния на аудиторию. В 1939 г. С.Чахотин, исследуя «насилие толпы политической пропагандой», обвиняет радио в облегчении Гитлеру доступа к власти. После войны Франкфуртская школа изображает в марксистском ключе картину идеологического доминирования, осуществляемого СМИ. Ее лидер Теодор Адорно критикует телевидение в свете проблематики отчуждения. Массовая культура — постоянная бомбардировка отдыхом, поражающая суждение и усыпляющая разум. «Культурные индустрии» (особенно телевидение) околдовывают, успокаивают, заставляют мечтать и надеяться. Это отвлекающие средства, удерживающие массы в пассивном состоянии. Человек имеет выбор между возбуждением и апатией, оба — эффекты воздействия наркотиков на разум. Медиа выполняют ту же роль, что и религия по Марксу: они — новый опиум для народа. Г. Лассуэлл (1948) изобретает выражение «подкожное впрыскивание» (“hypodermic needle”), подразумевая, что средства массовой информации вкалывают, как шприцем, идеи, мнения и модели поведения в восприимчивые мозги пассивной аудитории. Формула AIDA (К. А. Ховланд, И. Л. Дженис, Г. Х. Келли), теория социального научения (А. Бандура), теория культивирования (Дж. Гербнер) возникают в недрах бихевиоризма и рассматривают СМИ как мощные инструменты пропаганды. Словом, вплоть до 1970-х годов считается само собой разумеющимся, что воздействие телевидения является прямым и немедленным, так как массовая аудитория впитывает информацию без малейшего сопротивления1.
«Новые времена» ознаменовались поворотом к субъекту2: в течение последних тридцати лет наблюдается феномен «реабилитации» телезрителя3.
Теория использований и удовлетворений (uses and gratifications theory) стала предтечей современного интереса к полюсу восприятия. Она рождается под девизом «изучать не то, что делают масс-медиа с людьми, а то, что делают люди с масс-медиа» (П. Лазарсфельд, Э. Кац, Г. Герцог, Д. Маккуэл, К. Э. Розенгрен). Эта парадигма хотя и не порывает с линейной схемой, все же фокусируется на «пользователях». Предполагается, что зритель, выбирая программу, стремится — осознанно или нет — к удовлетворению тех или иных психологических потребностей. Такая концепция постулирует неоднородность и селективное поведение аудитории, где каждый реципиент ищет свое медиасообщение. При этом констатируется зависимость потребностей и интересов от индивидуальных и социально-демографических характеристик. Отметим, что для социологов традиции “uses and gratifications” критерий возможного обобщения результатов является решающим, откуда предпочтение количественных исследований на репрезентативных выборках.
© Т. А. Квашина, 2009
Когнитивная теория4 доказывает, что обработка информации имеет конструктивный характер. Зритель встраивает новое сообщение в ментальные схемы, основанные на прошлом опыте. Это значит, что в процессе восприятия информация и неизбежно деформируется: интерпретации умозаключения реципиента должны согласовываться с уже имеющимися у него знаниями и представлениями (А. Грессер и Г. Бауэр, Р. Дж. Харрис, К. Рояхн и Т. Ф. Пэттигрю, М. Сингер).
Когнитивисты обнаружили, что значительная часть содержания схем культурно обусловлена, поэтому представители двух обществ с выраженной культурной дистан-
5
цией могут интерпретировать один и тот же сюжет в совершенно разных ключах (Р. Дж. Харрис, Л. М. Шоен и Д. Л. Хенсли; М. Дж. Ласиси и Э. С. Оныехалу)6.
Семиология и семиотика7. Семиология массовых коммуникаций экстраполирует дистанцию между означающим и означаемым, денотацией и коннотацией на всю медиасферу. Структуралисты Р. Барт и У. Эко описывают социальный мир как покрытый широким слоем знаков, циркулирующих в СМИ. Вместо контент-анализа (количественный метод) семиологи обращаются к текстуальному анализу (качественный метод). У. Эко задается вопросом, чем становится информация в реконструкции или, скорее, со-конструкции с читателем: «Когда я отправляю сообщение, что на самом деле получают разные люди в разных ситуациях? Одно и то же сообщение? Другое сообщение, похожее на него? Или совсем не похожее?»8. Но идея по-прежнему рассматривается через призму «кодов» (смысла знаков и символов в культуре адресанта и адресата), а не социального позиционирования.
В 1970-е годы осуществляется прагматический поворот от соссюровской семиологии со структурным анализом формальных знаковых систем к семиотике, исследующей «означивающие практики» в специфических социальных контекстах9. Р. Од-эн, опираясь на работы американского этнолога C. Уорса (Sol Worth), утверждает, что фильм «не имеет смысла в себе самом», и акцентирует внимание на вкладе «воспринимающего субъекта» в производство значений10. Ж.-П. Эскенази выдвигает концепцию фильма как «социального факта», подразумевая, что кино / телепродукт не может быть понят без учета контекста его производства и восприятия11.
Однако исследования, осуществленные в рамках «литературной» парадигмы, подвергаются острой критике из-за методолoгических минусов. В частности, Д. Булье обвиняет их в «медиацентризме»12. И «в структуралистской, и в семиотической традициях текстуальный анализ фиксирует свои правила внутри текста, после того как было скрупулезно удалено все, что предшествует (психология автора, социологический контекст производства), и все, что следует (психология реципиента или его социальное окружение)»13. Подход семиологов ограничен тем, что рассматривает смысл как прочно внедренный в текст. Семиотика теоретически поворачивается к интерпретирующему субъекту, но методологически, как это ни парадоксально, сохраняет дистанцию по отношению к нему. Она «учитывает реципиента, воображает его реакции, но никогда не интервьюирует и не наблюдает»14. При этом игнорируются два фактора: первый— динамика производства смысла (кто делает? что? как? зачем?), второй — динамика восприятия. Интерпретативные стратегии выводятся из идеологических гипотез исследователя (имплицитная социология), абстрагированно от реальной перцептивной ситуации. Обычно литературный подход не разграничивает анализ данных и их интерпретацию. Как отмечает Д. Даян, он не раскрывает «тайны восприятия»15.
Cultural Studies. В 1964 г. Ричард Хогарт, вдохновленный работами французского философа Л. Альтюссера (L. Althusser) и его понятием «доминирующая идеология», основывает “Centre for Contemporary Cultural Studies”. Статья Стюарта Холла под на-
званием «Кодирование /декодирование» (1973)16 станет «главным источником для первых работ»17 этого течения. Холл заявляет, что пришло время изучать СМИ с позиции реципиента, и предлагает новый тип исследования, рассматривающий восприятие в качестве решающего момента коммуникации. Он определяет медиатекст как материал для семантической конструкции, выстраиваемой читателем. Его программа — сравнивать смысл, вкладываемый в информацию зрителем, со смыслом, который пытался передать коммуникатор. Полагая, что различия в интерпретации информации обусловлены прежде всего классовой принадлежностью, Холл выделяет три возможных типа чтения:
— «предпочтительное» — декодирование зрителя эквивалентно кодированию коммуникатора;
— «оговариваемое» — значение частично модифицируется;
— «противоположное», или оппозиционное — зритель использует код, чуждый коммуникатору.
Первая эмпирическая работа, проиллюстрировавшая концепции Холла, была реализована Дэвидом Морли. Она касалась кодирования развлекательной программы “Nationwide”, транслировавшейся на канале BBC в 1960-х годах, и состояло из двух этапов:
1. Анализ текста — выборки эпизодов — с целью определения идеологических ориентиров программы (образ нации, экономики, семьи и личности).
2. Исследование в 29 фокус-группах (от 3 до 13 человек): описание интерпретаций реципиентами, принадлежащими к разным социально-экономическим слоям населения.
Морли приходит к выводу, что, во-первых, одна и та же информация может расшифровываться разными способами; во-вторых, сообщение всегда многозначно, содержит коннотации. Британский исследователь предлагает нюансировать модель Холла, т. е. различать узнавание, понимание, интерпретацию и реакцию на сообщение. Он вводит понятие «идеология-диалог» и замечает, что оппозиция программе может детерминироваться не только классовой принадлежностью, но также полом, возрастом и другими факторами. Наконец, Морли выступает с апологией реципиента: «Еще недавно мы жалели телезрителей из-за ужасов, которым они подвергались <... > К счастью, однажды мы открыли, что <... > предполагаемые жертвы массового общества чувствовали себя хорошо <... > они оказались весьма бодрыми, активно занятыми у своих экранов тем, чтобы нападать на скрытые коннотации, сопротивляться гегемонистским соблазнам и раскрывать хитрости идеологии. Можно спрятать носовые платки. Пассивные потребители — устаревшее пугало»18.
Таким образом, миссия “Cultural Studies” — осуществить «семантический вираж» (linguistic turn) и акцентировать внимание на создании значений в процессе взаимодействия зрителей с текстом. По аллегории Мишеля де Серто, производители смысла — собственники земель, регламентирующие доступ на свои территории. Потребители — браконьеры, незаконно расхищающие имущество: воспринимают тексты по-своему, связывают их с чуждыми, запрещенными элементами. «Барт читает Пруста в тексте Стен-
19
даля; телезритель видит пейзаж из своего детства в репортаже выпуска новостей» . В описании Г. Дженкинса (H. Jenkins) «аудитории — не только получатели, но и производители, не только тактики, но и стратеги»20. Зрители, создающие похожие смыслы в процессе восприятия программ, в культуралистской парадигме определяются как «интерпретативная общность»'21.
Социология восприятия (reception studies). Работы второго поколения “Cultural Studies”, представляющие течение 1990-х годов под названием “reception stud-
ies” (или “audiences studies'”), «объединяют качественный подход к медиа как к текстам, производящим и распространяющим в обществе смысл (meaning), с эмпирическим интересом к реципиентам как сопроизводителям этого смысла» (К. Б. Дженсен [K. B. Jensen])22. Исследования восприятия концентрируют внимание на трех компонентах коммуникативного процесса: тексте, реципиенте и контексте. В качестве единицы анализа выступает дискурс, что предполагает изучение структурных аспектов сообщения, а также когнитивных и социально-психологических измерений коммуникации. В этом плане «дискурс —не столько вербальный объект, сколько форма социального взаимодействия» (Т. ван Дейк)23.
“Reception studies” рассматривают зрителей в качестве активных индивидов, способных подвергнуть телевизионное предложение различным формам потребления и декодирования. Аудитория больше не довольствуется «расшифровкой» значений, распространяемых средствами массовой информации. Напротив, она их создает. «Реципиент вносит вклад в производство сообщения, которое он воспринимает и оценивает, вписывая в него личный и коллективный опыт»24. Привилегированным объектом исследования становится художественный сериал. Как объясняет Д. Паскье, «этому жанру аудитория верна25, она в него вовлечена, а следовательно, особенно активна. Кроме того, он базируется на принципе идентификации с некоторыми персонажа-
ми»26.
Представители “reception studies” не говорят ни об аудитории, ни во имя аудитории. «Напротив, они предоставляют слово этой аудитории и пытаются стушеваться» перед ним27. Так появляется новая волна исследований, основанных на наблюдении зрителей в «естественной среде» телевизионного потребления — домашнем микрокосме. «Мы будем меньше интересоваться собственно восприятием содержания программ, а больше — стилем взглядов и поз, которые зрители принимают по отношению к телевизору, порой постоянно включенному в их квартире»28, —рассказывает С. Пру.
Качественные эмпирические исследования малого масштаба, предпочитаемые социологами этой школы, — включенное наблюдение, углубленная беседа, биографический рассказ, сбор анонимных реплик в городском транспорте и других общественных местах — получили название «этнографических». Их цель — собрать максимум элементов, позволяющих тонко описать восприятие телевидения. В этих работах «за реципиентом наблюдают и тогда, когда он удаляется от телевизора, и тогда, когда он поворачивается к нему спиной»29. Изучаются физические указатели внимания: позы, сокращения лицевых мышц. Д. Морли в публикации “Family Television: Cultural Power and Domestic Leisure” (1986) выводит на первый план «контекст смотрения». В отличие от предыдущего исследования “Nationwide” он больше интересуется перцептивным процессом, нежели отдельными реакциями на отдельные сюжеты. Он сосредоточивается на характере взаимоотношений между членами семьи, собравшимися у телеэкрана, процедуре принятия решений о выборе программ и т. д.30 Исследование под руководством Дж.Лалла (1990) покоится на включенном наблюдении 200 жилищ в течение трех лет. Каждая семья принимает «своего» социолога, который проводит с ней послеобеденное и вечернее время, участвует во всех домашних активностях: приеме пищи, играх, уборке, отдыхе. Й.-У. Рогге (J.-U. Rogge)31 на основании 420 бесед констатирует, что реальное восприятие ТВ-продукта находится на пересечении его содержания с буднями семьи.
«Рeception studies» экспериментально продемонстрировали, что «использование» телевидения может обусловливаться разнообразными мотивами и осуществляться множеством способов32: например, «телевидение-ковер» (потребление по принципу радио),
зэппинг33, «плавающее внимание», комбинирование с видеомагнитофоном и другими технологическими средствами.
Сегодня ведется оживленная дискуссия вокруг методологической строгости «этнографических» исследований. Многие из них базируются на записях бесед длительностью в один час и/или кратком пребывании наблюдателя дома у респондентов. Известная работа И. Анг34 о голландских зрителях сериала «Даллас» основана на сорока двух письмах, адресованных автору в ответ на объявление в женском еженедельнике. Подобные проекты сталкиваются с трудноразрешимой проблемой репрезентативности: их результаты не поддаются обобщению, т. е. их невозможно экстраполировать на некую генеральную совокупность.
Дж. Лалл, один из пионеров полевых исследований телевизионного восприятия, выступает против навязчивого стремления к этнографии, ставшей «модой», «тотемным» словом, которое освобождает от какой-либо строгости в сборе и интерпретации данных35. Вообще, «анализ «сопротивления» аудиторий и множественности интерпретаций прогрессивно превратился к 1980-1990-м годам в апологию полной свободы реципиента и интерпретативного всемогущества» 36. “Reception studies” склонны рассматривать зрителя как единственного производителя смысла. Дж. Фиске, без сомнения, продвинулся в этом направлении дальше всех, провозглашая «семиотическую демократию», в которой «каждый строит свои значения исходя из широкого веера субкультур»37. В работе о телевизионной культуре он, по сути, заявляет о независимости аудитории в борьбе за смысл и удовольствие. По Фиске, СМК-тексты — продукты своих читателей. В модели «кодирование — декодирование» (1987) он «перемещает акцент от текста, отныне второстепенного, к читателю, который рассматривается как обладатель смысла»38. Дж. Каррэн (J. Curran) характеризует такое воззрение как идеологию «суверенного потребителя»39.
Итак, современные концепции СМИ базируются на двух основных принципах: а) аудитория всегда активна; б) содержание медиа «полисемантично», т. е. открыто для интерпретаций40. Отныне ТВ-сообщение рассматривается как дискурс, конечный смысл которого формируется во взаимодействии с перцепцией зрителя, ставшего читателем. При этом признается, что потребление телевидения является частью «комплексной, противоречивой, мультиразмерной области повседневной жизни» (Л. Гросс-берг [L. Grossberg])41.
Э. Кац делит парадигмы телевизионной коммуникации на два лагеря42. Один исходит из того, что аудитория «недоинформирована, отуплена, анемична, аполитична и уязвима». Другой доказывает, что зритель «внимателен, информирован, интегрирован в интерпретативную общность, создан из мнений». С одной стороны, мы находим «зрителей-жертв» Ноэль-Ньюманн, Гербнера, Гитлина, которым медиа навязывают, «что нужно думать или не думать», с другой — разумных и сопротивляющихся субъектов. К. Б. Дженсен и К. Э. Розенгрен так описывают эволюцию образа зрителя: «От пассивного реципиента, подверженного влиянию сообщений, мы перешли к активному и селективному пользователю содержания»43. С. Ливингстон, С. Пру и многие другие употребляют термин «активный зритель»44.
Заметим, что за пятьдесят лет исследования массовой коммуникации «впали из одной крайности в другую»45, им трудно соблюдать оптимальную дистанцию «между социологией, одержимой мыслью о власти текста, и эмпирикой, очарованной свободой читателя»46. Ряд современных американских специалистов в области медиакультуры провозглашают: «маловажна природа закодированного сообщения, потому что в конечном счете есть декодирование»47. С этой точки зрения восприятие превращается
в «единственно важный» момент коммуникативного процесса48. «Интерпретативное могущество аудитории преподносится в таком масштабе, что любая идея о влиянии, осуществляемом средствами массовой информации, отныне кажется наивной», — заключает Дж.Корнер (J. Corner)49.
Подчеркнем, что дискурсивные роли зрителя и коммуникатора далеко не эквивалентны. Ведь, как справедливо утверждает парадигма “agenda setting” («навязывание повестки дня»), СМИ говорят, о чем следует думать. Реципиент может смотреть лишь то, что телевидение ему показывает, в пропорции, которую оно предлагает, согласно позиции, которую оно занимает. Конечно, речь не идет о том, чтобы вернуться к упрощенной парадигме прямых эффектов. Однако нужно избежать столь же наивной концепции текстов, «открытых» наподобие «коммерческих центров, где члены аудиторий прохаживаются по своему хотению и полностью свободны в своем выборе», как предостерегает Дж. Мердок50. Эту мысль поддерживает М.Шудсон (M. Schudson): «Не стоит подвергаться пагубному искушению трансформировать семиотический процесс в культовый предмет и анализировать его вне любого контекста, абстрагируясь от социальных отношений власти» 51.
Очевидно, будущее исследований массовой коммуникации заключается:
1) в сочетании, взаимопроникновении различных парадигм. Такие попытки уже были предприняты. Например, Ф. Биокка (F. Biocca), изучая, как зрители «моделируют поток информации и визуальных образов» во время просмотра программ, попытался объединить в одном подходе когнитивную теорию и семиотику52;
2) в комбинировании качественных и количественных методов. Не будем забывать, что, несмотря на дальнейшую сегментацию и дифференциацию предложения, телевидение остается средством массовой информации. Исследования восприятия, с точки зрения практической пользы для телевизионщиков, должны отвечать критерию репрезентативности.
1 Едва ли не единственным исключением была двухступенчатая модель коммуникации (two-step flow), разработанная П. Лазарсфельдом (P. Lazarsfeld, 1955), согласно которой влияние средств массовой информации опосредуется через «лидеров мнения» (ортюп leaders), следовательно, медиаэффекты фильтруются и ограничиваются при восприятии.
2 Hall S., Jacques M. New Times: The Changing Face of Polittics in the 1990s. London, 1990. P. 41.
3 Le Grignou B. Du cote du public. Usages et receptions de la television. Paris, 2003. P. 2.
4 Мельник Г. С. Mass Media: психологические процессы и эффекты. СПб., 1996. С. 23—32.
5 Культурная дистанция—степень близости культур. Понятие ввели А. Фернхэм (A. Furnham), С. Бочнер (S.Bochner).
6 Харрис Р. Психология массовых коммуникаций. М., 2003. C. 56.
7 В принципе, «семиология» и «семиотика» — понятия взаимозаменяемые. Тенденция в пользу употребления термина «семиотика» вырисовывается после конгресса в Париже в 1969 г. и знаменует переход к теории интерпретации. См.: Maigret E. Sociologie de la communication et des medias. Paris, 2003. P. 117.
8 Цит. по: Wolf M. L’analyse de la reception et la recherche sur les medias // Hermes. N 11—12. A la recherche du public. Reception, television, medias. Paris, 1992. P. 220.
9 Идея о том, что коммуникативный акт — вербальный или нет — является результатом обмена, а не простой передачи информации и, следовательно, укоренен в контекст и «формы жизни», широко распространяется лишь в конце ХХ в. Однако эту мысль неоднократно выражал М. Бахтин (его работы были также опубликованы под псевдонимом «Волосинов»), чье наследие возродили англо-саксонские авторы течения “Cultural Studies”. Для Бахтина высказывание— «продукт взаимодействия собеседников и шире — продукт всей комплексной социальной ситуации, в которой оно возникло» (см.: Maig-ret E. Sociologie de la communication et des medias. Paris, 2003. P. 117).
10 Odin R. La question du public. Approche semio-pragmatique // Reseaux. N 99. 2000. P. 51—72.
11 Esquenazi J.-P. Le film, un fait social // Ibid. P. 15—47.
12 Boullier D. La conversation tele. Lares, Rennes, 1987.
13 Wolf M. Recherche en communication et analyse textuelle // Hermes. N 11—12. A la recherche du public. Reception, television, medias. Paris, 1992. P. 216.
14 Maigret E. Sociologie de la communication et des medias. Paris, 2003. P. 123.
15 Dayan D. Les mysteres de la reception // Le Debat. 1992. N 71. P. 146-162.
16 Hall S. Codage-decodage // Reseaux. N 68. P. 27-39.
17 Esquenazi J.-P. Sociologie des publics / Ed. La decouverte. Paris, 2003. P. 53.
18 Morley D. La reception des travaux sur la reception. Retour sur “Le public de Nationwide” // Hermes, № 11-12. A la recherche du public. Reception, television, medias. Paris, 1992. P. 33-34.
19 Цит. по: Maigret E. Op. cit. P. 139.
20 Jenkins H. Textual poachers. Television fans and participatory cultures. London, 1992.
21 «Интерпретативная общность» — выражение Ф. Стенли (F. Stanley, 1980), теоретика литературы и представителя течения «ответ читателя» (“reader response”).
22 Цит. по: Proulx S., Maillet D. La construction ethnographique des publics de television // Accuse de reception. Le telespectateur construit par les sciences sociales. Paris, 1998. P. 125.
23 Van Dijk T. Discours and Communication: New approaches to the analysis of Mass Media discourse and communication. New York, 1985. Vol. 4. P. 2.
24 Bourdieu P. Ce que parler veut dire: l’economie des echanges linguistiques. Paris, 1982.
25 Данные социологических исследований свидетельствуют, что 40% зрителей телесериала и 50% — «мыльной оперы» следят за развитием сюжета от начала до конца (см.: Barwise T. P., Erhen-berg A. S. C.. Television and its audience. London Business School, 1987; Calbo S. Reception televisuelle et affectivite. Une etude ethnographique sur la reception des programmes seriels. L’Harmattan, 1998. P. 30).
26 Pasquier D. Les travaux sur la reception // Sociologie de la communication. Reseaux, 1997. P. 738.
27 Dayan D. Raconter le public // A la recherche du public: reception, television, medias. Paris, 1992. P. 18.
28 Proulx S., Maillet D. La construction ethnographique des publics de television // Accuse de reception. Le telespectateur construit par les sciences sociales. Paris, 1998. P. 138.
29 Dayan D. Le double corps du spectateur // Ibid. P. 178.
30 Наблюдение и интервьюирование проводилось в 18 британских семьях, в большинстве из рабочего класса, состоящих из 2 взрослых и минимум 2 детей.
31 Proulx S., Maillet D. Op. cit. P. 142.
32 Mace E. La television du pauvre. Sociologie du “public participant”: une relation “enchantee” а la television // A la recherche du public: reception, television, medias. Paris, 1992. P. 160.
33 Chabrol J.-L., Perin P. Le zapping. Reseaux. 1991.
34 Ang I. Watching Dallas: Soap Opera and Melodramatic Imagination. London, 1985.
35 Lull J. Critical Response: The audience as nuisance // Critical Studies in Mass Communication. 1988. N 5. P. 239-242.
36 Molenat X. La reception, une enigme sociologique //La communication: etat des savoirs. Auxerre: Sciences humaines editions. 2005. P. 230.
37 Curran J. La decennie des revisions: La recherche en communication de masse des annees 80 // A la recherche du public: reception, television, medias. Paris, 1992. P. 51.
38 Morley D. Op. cit. P. 38.
39 Curran J. Op. cit. P. 51.
40 Evans W. The interpretive turn in media research // Critical Studies in Mass Communication. N 7 (2). 1990.
41 Ang I. Culture et communication. Pour une critique ethnographique de la consommation des medias dans le systeme mediatique transnational // Hermes. N 11-12. A la recherche du public. Reception, television, medias. Paris, 1992. P. 79.
42 Цит. по: Dayan D. Raconter le public // Ibid. P. 18.
43 Jensen K. B, Rosengren K. E. Cinq traditions а la recherche du public // Ibid. P. 283.
44 Livingston S., Peter K. Lint. Un public actif, un telespectateur critique // Ibid. P. 145-147; Proulx S.,
Maillet D. Op. cit. P. 122.
45 Molenat X. La reception, une enigme sociologique //La communication: etat des savoirs. Auxerre: Sciences humaines editions. 2005. P. 231.
46 Beaud P. Les theories de la communication et de la culture de masse. Introduction //P. Bead, P. Flichy, D. Pasquier, L. Quere. Sociologie de la communication. Issy-les-Moulineаux: CNET. Reseax. 1997. P. 37.
47 Morley D. Op. cit. P. 39.
48 Ibid. P. 40.
49 Corner J. Meaning, genre & context // Mass Media & Society. London, 1991.
50 Murdock G. Critical enquiry & audience activity // B. Dervin et al. Rethinking communications. Vol. 2. Newburry Park; London, 1989.
51 Цит. по: Morley D. Op. cit. P. 41; Schudson M. The new validation of popular culture // Critical Studies in Mass Communication. Vol. 4. Jan., 1987.
52 Харрис Р. Психология массовых коммуникаций. М., 2003. С. 59.
