CC BY
142
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2017. № 2
СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ КУЛЬТУР
Д.В. Молчанов
ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИЙ ОПЫТ И РУССКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ
МЫСЛЬ В ПОДГОТОВКЕ «ВЕЛИКИХ РЕФОРМ» ХК в.
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение
высшего образования «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова» 119991, Москва, Ленинские горы, 1
В статье исследуются попытки русской политической мысли определить место и вектор дальнейшего пути развития государства и общества с учетом мирового опыта в этой области. Следует ли повторять путь европейских стран, в первую очередь, достижения Великобритании и Франции, добившихся в своем развитии известного экономического, социального и политического прогресса? И если да, то в какой степени этот опыт может быть применим к России с ее прошлым, уникальной культурой, многонациональным населением и глобальной проксемикой? Отдавая дань достижениям Западной Европы, в России XIX века ее вовсе не считали образцом и воплощением высших достижений мировой культуры. Россия рассматривалась как особый тип государства, не подлежащего выравниванию или унификации по межкультурным среднеевропейским лекалам. Исходя из этого, в 1850-1870-х годах проводилась подготовка к так называемым Великим реформам — преобразованиям, призванным вывести Россию на уровень передовых западных стран, сохраняя при этом статус сильной и независимой державы.
Ключевые слова: уроки Запада; «Великие реформы»; потребность в международной коммуникации; англофильство; славянофильство; джентри; местное самоуправление; пути общественного развития.
Середина XIX в. явилась сложной переходной эпохой для России. Развивались капиталистические отношения в экономике, ребром встал вопрос об отмене крепостного права, менялись общественные идеалы. У мыслящей части российского общества резко возросла потребность в международной коммуникации, литературном общении, обсуждении насущных общественных проблем. Исследуя социально-политическую жизнь и государственное устройство стран Западной Европы, в спорах о судьбах Отечества либеральные публицисты размышляли над необходимостью утверждения в России принципа са-
Молчанов Денис Владимирович — доктор исторических наук, профессор кафедры государственного управления в сфере культуры высшей школы культурной политики и управления в гуманитарной сфере (факультета) МГУ имени М.В. Ломоносова (е-шаП: [email protected]).
моуправления общества, предоставления людям свободы действий. Оставаясь сторонниками сильного правительства, они искали пути постепенного и мирного перерождения самодержавия в конституционную монархию, превращения абсолютистского и бюрократического полицейского государства в правовое капиталистическое. Известный интерес к политическим выступлениям и публикациям в печати проявляли Александр II и высшие представители государственной власти. И, естественно, прогрессивная политическая мысль либерально настроенной интеллигенции в той или иной форме не могла не оставлять след в поступающих царю проектах, а затем и в конкретных реформах, получивших в истории название «Великих реформ».
В первой речи перед членами Государственного совета 19 февраля (3 марта) 1855 г. вступивший на престол император Александр II произнес: «Покойный государь в последние часы своей жизни сказал мне: "Сдаю тебе мою команду, но, к сожалению, не в таком порядке, как желал, оставляя тебе много трудов и забот". Действительно, Россия после николаевского правления оказалась в тяжелом положении. Острейшие внутриполитические проблемы, в первую очередь, крестьянский вопрос, расстроенные финансы, польские восстания, неудачная Крымская война, в результате которой Россия оказалась в международной изоляции, как и множество других проблем, требовали неотложных решений. На молодого царя давил сложившийся в предшествующие десятилетия довольно широкий круг людей, бывавших за границей, получивших европейское образование в западных и российских университетах, или даже от домашних учителей-иностранцев. Возмущаясь крепостным правом, чиновничьим произволом, косностью управления, они с особым чувством уважения, а порой с благоговением и болью взирали на Запад, требуя поучиться преобразованиям, при этом оговаривая, что учиться следует без насилия и крови, учитывая европейские уроки — положительные и отрицательные.
Особым уважением в этой среде пользовалась Англия, родина конституционализма и в то время самая могущественная держава. Страна, где гражданские и политические права личности гарантировались законом, государственным устройством, духом и традициями нации. Политическое устройство Британии могло вызывать восхищение, однако, надо признать, обычно расценивалось как уникальное и трудно воспроизводимое, тем более в такой стране, как самодержавная Россия. Русские поклонники Альбиона отнюдь не собирались переносить его в свое отечество целиком; признание уникальности английского политического устройства стало в известной мере общим местом.
На волне ожидания начала либеральных реформ в 1856 г. возник журнал «Русский вестник», поставивший себе целью апологию политического и социального строя Великобритании без предшествовавшей
ему традиции слепого англофильства — явления более межкультурного, нежели политического. Своими основными читателями редакция видела, в первую очередь, интеллигенцию — учителей, ученых, литераторов, искусствоведов. Ощущая непосредственную причастность к европейской истории и культуре, журнал, вокруг которого сплотилась группа ярких литераторов, ученых, публицистов, активных земских деятелей, подчеркивал сходный в целом характер российского и западноевропейского путей общественного развития. Литературный критик М.Н. Катков, ставший редактором, а также Е.Ф. Корш, П.Н. Кудрявцев, П.М. Леонтьев, А.В. Станкевич, К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин довольно быстро добились не только того, что журнал стал едва ли не главным рупором александровских преобразований, но и получили признание среди читающей публики. Именно «Русский вестник» задавал тон в русской журналистике второй половины 1850-х — начала 1860-х годов. Без восхищенного англофильского придыхания авторы журнала стремились сделать пропаганду английского опыта средством формирования новой политической платформы в России и для России. Речь шла не о буквальном копировании британских политических учреждений. Михаил Катков и его соратники были убеждены, что секрет столь прочно утвердившейся в Англии индивидуальной и общественной свободы заключается не в том, что парламент ограничивает власть суверена, а в самом парламенте две палаты, взаимно сдерживающие друг друга. Главное достоинство британской системы, считал Катков, заложено в глубинных основах политической жизни Британии, которые связаны с высокоразвитой системой местного самоуправления. Английский вектор «Русского вестника» носил отнюдь не отвлеченный, а вполне практический смысл. Он находился в теснейшей связи с начинавшимися в России реформами.
Английская модель в отношении отечественных преобразований, по мнению авторов журнала, должна быть соединена и с другим европейским опытом реформ — во Франции.
С большим сочувствием «Русский вестник» писал о деятельности «небольшой фаланги ветеранов конституционализма» времен Реставрации и монархии Луи-Филиппа, таких как Гизо, Кузен, Вильмен, Ремюза, Токвиль, Монталамбер и др. Парламентскому правлению, «разумной и законной свободе» во Франции не суждено было упрочиться. Драма французских конституционалистов, представлявших по мысли журнала «цвет мысли Франции», заключалась в том, что эти люди оказались лишними в борьбе двух крайностей политической жизни: с одной стороны, «демагогической анархии и деспотизма» революционных деятелей 1848 года, и с другой — «военного деспотизма Наполеона III» Чрезмерная государственная опека, ликвидация привилегий, уравнение сословий сделали французское общество «самым демократичным
в Европе», но дорогой ценой: «... политическая жизнь оказалась совершенно убита». Недостаток «политического смысла» у французов, их неумение заявлять свои права законным путем, приводили к кровавым потрясениям1.
«. Заслугу французских сторонников реформ времен Июльской монархии "Русский вестник" видел в том, что они стремились сформировать у своих соотечественников "чувство истинной свободы", ставя им в пример Англию, страну, достигшую состояния, к которому стремится Франция, но без тех судорожных порывов, которые болезненно отзываются на государственном организме. Журнал указывал, что, увлекшись английским примером, французские конституционалисты вместе с полезным перенесли на местную почву немало чуждого ей, не учитывали исторически сложившиеся традиции, в заграничном опыте плохо различали существенное и случайное.
Указывая на уроки европейской истории, в частности Франции периода Июльской монархии, автор "Русского вестника" Г. Вызинский в статье, присланной из Парижа, отмечал излишне неуступчивый, узкий догматизм французских либералов, отсутствие у них готовности к компромиссам. Беда этих политических деятелей заключалась в том, что последнее слово истории, крайний предел развития они увидели в восшествии на политическую арену буржуазии, в преобладании средних классов, а из высшего слоя буржуазии хотели сделать нечто подобное английской аристократии. В итоге во Франции сложилась не аристократия, а ничем не оправданная олигархия.»2
В целом же публицистика «Русского вестника» строилась на противопоставлении стабильного английского опыта скачкообразному развитию Франции с ее революциями, переворотами, неустойчивыми конституционными системами, сменявшимися диктаторскими режимами. И, как не раз подчеркивалось, в основе всего этого лежала высокая степень централизации административной системы, недостаток начал самоуправления, отсутствие у власти прочного социального фундамента. В такого рода публикациях и статьях ясно прочитывалась параллель с Россией.
Подробно и глубоко анализировал европейский опыт реформ выдающийся правовед, один из основоположников конституционного права в России, философ, историк, публицист и педагог Б.Н. Чичерин. «В истории, — разъяснял он, — поучительна не столько отдельная картина, вырванная из жизни и поставленная под известным углом зрения, сколько целый ход событий, преемственность явлений, эта дивная цепь, которая вяжется внутреннею деятельностью мысли». Его перу
1 Русский Вестник. СПб., 1858. № 1. С. 304-376.
2 Там же. № 2. С. 316-342.
принадлежит первое на русском языке систематическое описание государственного устройства Англии и Франции.
Современник «Великих реформ» и контрреформаторской активности Александра III, Борис Николаевич Чичерин настоятельно обосновывал насущную необходимость преобразований. Говоря о состоянии Англии, к опыту которой апеллировали Катков и другие русские англофилы, Чичерин оценивал ее как «страну свободы и неравенства», при этом нет сомнения, что именно «стремление к уравнению лежит в основании всех кризисов и переворотов, которым подвергалась Западная Европа в продолжение последних семидесяти лет». Чичерин особо подчеркивал, что почва для «уравнения» была уже приготовлена абсолютными монархиями. Именно они, «уничтожая перед собою всякие преграды, водворяя в обществе идею справедливости, сглаживали общественные неравенства и соединяли народные массы в целое» [там же: 33-34].
Анализ французского опыта русский либеральный теоретик, естественно, вел с оглядкой на свое отечество. Если в России «при слабом развитии центральной административной власти до последнего времени низшее сословие лишилось всяких гарантий», то во Франции, наоборот, «свобода крестьян шла рука об руку с усилением централизации. Правительственный агент был главным заступником земледельца; интендант налагал свой запрет на притязания господина». Такую тенденцию в политике французской монархии Чичерин оценивал как исторически прогрессивную. Он решительно отвергал мнение вскоре ставшего очень популярным в русском дворянстве одного из наиболее известных конституционалистов, политического деятеля, лидера консервативной Партии порядка, министра иностранных дел Франции Алексиса де Токвиля — автора известного историко-политического трактата «Демократия в Америке», который называли «одновременно лучшей книгой о демократии и лучшей книгой об Америке». Токвиль, имея в виду положение во Франции под властью Наполеона III и предвосхищая конъюнктурные, с точки зрения Чичерина, настроения некоторых русских публицистов, с тоской писал о недооцененных в свое время заслугах старого французского дворянства как оплота духа вольности и борьбы с произволом власти. Участь, постигшая французское дворянство, вполне заслужена: «...оно само было виною и своего порабощения чиновною властью и последующей гибели в революционных смутах. Поставленное во главе местного самоуправления, оно не умело или не захотело устроить его в виду благосостояния подчиненных и употребляло свою власть единственно для преследования своекорыстных целей» [там же: 325-326].
Главная потребность дореволюционного французского общества (и не только его), писал Чичерин, состояла в усилении центральной
власти для того, чтобы сокрушить обветшалые привилегии дворянства. Но слабые короли не сумели закончить начатое предками дело. Это было совершено революцией. Однако народ, вынужденный взяться за преобразования, не был к ним готов, потому и произошла смута. Следовательно, делал вывод публицист и теоретик, «правительство своевременными преобразованиями всегда может предупредить переворот». Случившаяся революция провозгласила своими началами свободу и равенство, исполнила только второе. Да и свобода не получила правильного приложения. Наполеон, устроив Францию на основании начал гражданской свободы и равенства, по всей справедливости мог сказать: «Революция — это я».
Осмысление социально-политического опыта посленаполеоновской Франции давал Чичерину основания для обобщений, непосредственно относившихся к России. «Аристократия, указывал он, — по преимуществу историческое учреждение; она держится преданием, вековым опытом, тем политическим духом, который непрерывно в ней сохраняется и передается от одного поколения к другому. Без этого она теряет смысл и значение. Все искусственные аристократии лишены внутренней силы. Там, где аристократия пала от бессилия или от злоупотреблений, она не может быть восстановлена, ибо корень ее иссяк, развиваемая веками способность исчезла. Из этого можно вывести далее, что наследственная аристократия неуместна везде, где народ прошел через продолжительный период абсолютизма» [Чичерин, 1866: 134]. Намек на несостоятельность сословно-конституцион-ных претензий дворянской фронды в России в этом заявлении нельзя было не заметить.
Исследование западного опыта при разработке стратегии и тактики реформ было характерно и для другого видного русского историка, правоведа, психолога, социолога и публициста К.Д. Кавелина. Он высказывал значительно более скептические суждения о западноевропейской цивилизации и возможности использования ее опыта в России, нежели Чичерин. Определенное критическое отношение к Западу и так называемому русскому псевдоевропеизму в немалой степени объяснялись его давними славянофильскими связями и симпатиями, а также близостью с политическим эмигрантом, родоначальником русского социализма А.И. Герценом. Высказывая опасения перед вероятностью повторения в России опыта французской смуты, Константин Кавелин одно время не исключал для русских помещиков последовать примеру английских джентри; это нетитулованное мелкопоместное дворянство сыграло решающую роль в Английской революции. Судьбы одного и того же сословия — дворянства во Франции и Англии — служили Кавелину крайними примерами таких противоположных качеств, свойственных, по мнению мыслителя, целым обществен-
ным слоям, как политическое безумие и политическая мудрость. Редко, где аристократия вела себя так легкомысленно и безумно, как во Франции, напоминал Кавелин русскому дворянству, и так политически расчетливо и дальновидно, как в Англии. То, что во Франции сделалось посредством революции, в Англии — вследствие глубокого политического смысла английского народа и высшего дворянства. «Исключительные привилегии дворянства, власть его над народом, дух касты — все это пало мало-помалу под действием центральной правительственной власти. Это тоже была своего рода революция против дворянства, но более медленная, тихая и произведенная не снизу, а сверху» [Кавелин, 1989: 132].
Кавелин полагал, что у русского господствующего слоя помещиков-земледельцев много сходства с дворянством Англии XVIII в., благодаря которому сложилось ее парламентское правление. Кроме того, Россия, благодаря только что состоявшейся реформе 1861 г. приобрела то, чего нет у Англии, — «сильное, громадное, в высшей степени консервативное мужицкое сословие, — консервативное, потому что оно, к счастью, теперь тоже земледелец» [Кавелин, 1900: 157-158].
Анализ западноевропейского опыта позволял ведущим представителям русской политической мысли не только учитывать его при разработке своих программных требований, но и широко использовать саму страноведческую тематику в русской подцензурной печати для формулирования конкретных предложений в адрес власти и пропаганды своих идей. «Россия — страна европейская, которая не вырабатывает неведомых миру начал, а развивается, как и другие, под влиянием сил, владычествующих в новом человечестве». Этот тезис, выраженный Чичериным в большой работе «О народном представительстве» (1866) как политическая платформа, в различных вариантах неоднократно повторялся в либеральной публицистике. Мы должны не отрекаться от всемирной истории, как от чего-то нам чуждого, — прочитывается во множестве статей оппонентов славянофильства. Не надо отвращаться от ясной области разума, возлагая все свои надежды на темные инстинкты масс, а, напротив, устремлять свои взоры на то, что добыто мировым развитием духа, а потому составляет достояние всего человечества.
Вместе с тем писательская интеллигенция немало потрудилась над тем, чтобы определить те особенности исторического развития России, которые следовало учитывать при разработке стратегии и тактики преобразований. Если каждый европейский народ имеет кроме общих жизненных основ и свои особенности, то это положение в наиболее яркой форме приложимо именно к России. Они, властители дум в России середины позапрошлого века, склонные к утверждению общечеловеческих принципов, тем не менее четко различали роль личности
и весь характер русской и западноевропейской истории. «На Западе мы видим личность рыцаря, личность гражданина, личность ученого. У нас же одинокое, блуждающее лицо не было в состоянии развить ни науку, ни искусство, ни прочную гражданственность. Затерянное в необозримом, едва заселенном пространстве, оно более подлежало влиянию природных стихий, нежели общественных начал... Именно поэтому в нашей древней и средневековой истории повсюду видна одна характерная черта — господство личной воли, неопределенность и шаткость всех гражданских отношений, которые позже определяются государством» [Чичерин, 1858б: 235].
Высшей стадией развития государственности и самой совершенной формой правления Чичерин считал конституционную монархию, он принципиально отвергал самодержавие за притеснения и реакционность. Однако сильную власть монарха Чичерин почитал как необходимую и как нельзя подходящую для особенностей российского территориального устройства и национального менталитета. Будучи одним из самых последовательных сторонников западнического взгляда на будущее России, он оставался крупнейшим представителем государ-ственнического направления в отечественной исторической науке. Обобщая результаты своих исследований и размышлений относительно исторической судьбы России, Чичерин прежде всего подчеркивал особую роль географического и демографического факторов в социально-политическом развитии страны. По его выражению, «громадность русского пространства» в то же время сочеталась со скудостью и рассеянностью населения империи. Именно эти объективные неблагоприятные обстоятельства предопределяли своеобразие исторического развития русского народа в сравнении с европейцами. Они, а также связанные с ними военно-политические обстоятельства не дали развиться началам общинной организации Новгорода и Пскова. Свою роль сыграло и татаро-монгольское иго. «Самое существенное право западных сословий, то, которое явилось главною причиною развития представительных учреждений, согласие на взимание податей, — отмечал Чичерин, — не могло выработаться в земле, привыкшей платить дань по приказанию татарского хана. Только в настоящее время, с освобождением крестьян, Россия совершенно встала на новую почву. Теперь она устраивает свой гражданский быт на началах всеобщей свободы и права. Это та почва, на которой стоят все европейские народы; она только может дать настоящие элементы для представительных учреждений. Политическая свобода требует общественных усилий, которые вырабатываются медленно, трудным жизненным путем, и без которых введение представительного устройства может породить только смуту» [Чичерин, 1866: 381-382]. Общество, в течение многих веков жившее под безграничной властью, не в состоянии сделать ска-
чок к представительному правлению и разом приобрести для этого все нужные качества. Опыт Франции времен революции, по мнению Чичерина, наглядно свидетельствует об этом: «Русскому человеку невозможно становиться на точку зрения западных либералов, которые дают свободе абсолютное значение и выставляют ее непременным условием всякого гражданского развития. Признать это, значило бы отречься от всего своего прошедшего, отвергнуть очевидный и всеобъемлющий факт нашей истории, который доказывает яснее дня, что самодержавие может вести народ громадными шагами по пути гражданственности и просвещения. Русская история не мешает нам любить свободу, которой, как к высшему идеалу, стремиться всякая благородная душа» [Чичерин, 1866: ХШ-ХШЦ. Содействуя программе реформ Александра II, русские мыслители опирались на многообразный опыт социального и политического развития Запада. Примеры европейских стран свидетельствовали о необычайной трудности самого процесса становления правового государства со всеми его конституционными атрибутами, о длительном и часто зигзагообразном характере процесса формирования основ гражданственности в массах, укоренения институтов выборного представительства и т.д. Осмысление этого опыта показывало, что так же, как условием политической свободы на уровне государства является создание системы разделения властей, так и среди тех классов, слоев и сословий, которые формируют опору общества, необходим поиск оптимальной комбинации социальных сил. Если в Англии, с точки зрения русских публицистов, основу альянса составляло взаимодействие земельной аристократии со средним классом (т.е. торгово-промышленной буржуазией), то во Франции такого взаимодействия в первой половине XIX в. выработать не удалось. Попытка искусственного привнесения в страну некоего подобия английской аристократии провалилась.
В то же время именно бурный, насыщенный социальными потрясениями опыт развития Франции со времен Великой революции свидетельствовал, что крупное наследственное землевладение не выдвинуло из своей среды дальновидных и гибких политических деятелей, способных широко трактовать и защитить интересы своего класса. К обеспечению имущественных и личных прав основной земледельческой массы — крестьянства — уже подбирался старый абсолютистский режим, самой силой государственной власти. И он мог бы, полагали либералы, решить эту задачу «сверху», но опоздал. История ее решила «снизу, путем революции. В этом заключался важнейший урок, который русская публицистика стремилась донести до монархической власти. Еще один урок извлекался из неоднократных преждевременных и неудачных попыток учредить во Франции систему представи-
тельного правления. Только с обеспечением гражданской полноправности основной массы населения, в первую очередь крестьянства, в стране открылась перспектива постепенного перехода к конституционному порядку. В России к 1861 г. огромное число населения вообще не имело никаких прав — ни личных, ни поземельных. Французский пример требовал первоочередных реформ в области межсословных отношений, в приоритетном формировании под руководством самодержавной власти элементарных начал гражданского общества, общества, предполагавшего освобождение крепостных крестьян, предоставление им возможности выкупа земельных наделов в собственность, последовательное сближение сословий за счет расширения гражданской полноправности.
Таким образом, беспрецедентные по масштабу преобразования императора Александра II, получившие в дореволюционной литературе название «Великие реформы», решили целый ряд давно наболевших социально-экономических проблем. Они расчистили дорогу для развития капитализма в России, расширили границы гражданского общества и правового государства. Так, было отменено крепостное право, ликвидированы военные поселения, переустроены высшее и среднее образование, проведены финансовая, военная, земская и судебная реформы, а также реформа городского самоуправления. В последующем «Великие реформы», как известно, под влиянием консерваторов не были доведены до конца или ограничены, а некоторые вообще свернуты, однако это уже другой вопрос [Молчанов, 2015: 37-46]. При этом очень важно помнить, что национально адаптированная программа формирования правового государства и гражданского общества опиралась на внимательное изучение конституционного опыта в западноевропейских странах с учетом уникальных особенностей России.
Как показало время, проблема выборочной абсорбации отечественными элитами передового опыта зарубежных стран в целях укрепления и развития как элементов демократической политической системы в целом, так и институтов гражданского общества в частности осталась актуальной и для России сегодняшнего дня.
Список литературы
1. Кавелин К.Д. Дворянство и освобождение крестьян // Наш умственный
строй. Статьи по философии русской истории и культуры. М., 1989.
2. Молчанов Д.В. Западные поведенческие модели успешности и россий-
ский культурно-исторический опыт // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19.
Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2015. № 1. С. 37-46.
3. Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1866.
4. Чичерин Б.Н. Опыты по истории русского права. М., 1858б.
5. Чичерин Б.Н. Очерки Англии и Франции. М., 1858а.
Denis V. Molchanov
WESTERN EUROPEAN EXPERIENCE AND RUSSIAN POLITICAL IDEAS IN PREPARATION FOR XIX C. "GREAT REFORMS"
Lomonosov Moscow State University Leninskie Gory, Moscow, 119991
The article focuses on the Russian political minds interpretation of the Western historical experience aimed to find the best ways for the further state development. The author briefly considers existing in the 19th c. models of local self-government, while opting for comparative approach as the basis for analysis. The Great Britain and France models were used as material for such an analysis. Should we repeat the achievements of these countries on their way to reach the definite economical, social and political success? And if the answer is "yes", at what extent this experience could be acceptable for Russia with its unique past, great culture, multinational population and vast territories? Appreciating the West European contribution to the world development, should Russia be equalized and standardized according to the average Western intercultural patterns? The époque of "the Great Reforms" was called to set Russia to the right path of the leading Western states without losing the Great Power status.
Key words: Western lessons; "the Great Reforms"; international communication needs; gentry; local self-government; ways of social development.
About the author: Denis V. Molchanov — Doctor of Sc. in History, Professor Habil. Moscow State Lomonosov University, Chair of government administration in higher education culture and cultural policy, the Arts management (faculty) (e-mail: [email protected]).
References
1. Kavelin K.D.1989. Dvorjanstvo i osvobozhdenie krest'jan [Gentry and peasant-
ry liberation]. In Nash umstvennyj stroj. Stat'i po filosofii russkoj istorii i kul'tury [Our mental order. Papers on philosophy of the Russian history and culture]. Moscow. (In Russ.)
2. Molchanov D.V 2015. Zapadnye povedencheskie modeli uspeshnosti i rossi-jskij kul'turno-istoricheskij opyt [Western behavior patterns of success and Russian cultural and historical experience]. Moscow State University Bulletin. Series 19. Linguistics and Intercultural Communication, no. 1, pp. 37—46. (In Russ.)
3. Chicherin B.N. 1866. O narodnom predstavitel'stve [On people's sending of representatives to organs of government]. Moscow. (In Russ.)
4. Chicherin B.N. 1858b. Opyty po istorii russkogoprava [Experiments in History
of the Russian Law]. Moscow. (In Russ.)
5. Chicherin B.N. 1958a. Ocherki Anglii i Francii [Studies in England and France]. Moscow. (In Russ.)
