CC BY
186
Н.Г.БАРАНЕЦ
Ульяновский государственный университет
«ЗАПАДНИЧЕСТВО» В КУЛЬТУРНОМ МИРЕ B.C. СОЛОВЬЕВА
Квиетизм националистов был так же чужд Соловьеву, как родственна была ему западническая вера в значение культурной работы.
П.И.Новгородцев Идеи права в философии Вл.С.Соловьева
Известно, что B.C. Соловьев в течение жизни трижды достаточно существенно менял своё отношение к западной цивилизации. До начала 80-х гг. с позиций оптимистического славянофильства заявлял о том, что дряхлый Запад, в своем индивидуализме породивший «безбожного человека», доживает последние дни, хотя его культурная роль в истории велика. К концу 80-х гг., в начале 90-х гг. по мере роста напряженности отношений с славянофилами и углубления размышлений над проблемами теократии B.C. Соловьев примыкает к западникам (сотрудничает с «Вестником Европы»). Он даже заявляет, что истинному христианскому идеалу более соответствует прогрессивное развитие Запада последних трех столетий, чем деятельность христианской церкви в средние века. Истинное христианство должно быть человеколюбиво, и поэтому дело прогресса, свободы и гуманизма, осуществляющееся на Западе, делает его истинно христианским. В конце 90-х годов, разочаровавшись в теократическом идеале, признает идеи прогрес-сизма Запада и мессианства России равно пустыми.
Концептуальные причины этой эволюции B.C. Соловьева в отношении к Западу, если не описывались отдельно, то из исследований по его историософии вполне очевидны. Во-первых, изменение отношения к славянофилам, во-вторых, разочарование в идеях христианского утопизма и возможности создания Царствия Божия на земле в сочетании с разочарованием в идеях прогрессизма и либерализма, в-третьих, геополи-
тические события (борьба за независимость на Балканах) и рост «ура-патриотических», националистических настроений среди интеллигенции, вызывавших у B.C. Соловьева отрицательное отношение.
Есть еще один уровень, на котором формируется отношение к какому-либо феномену - бытовой или повседневный. Об этом уровне влияния на B.C. Соловьева мало что написано. B.C. Соловьев был выходцем из университетской, профессорской среды либералов и умеренных западников - законный вопрос: как это отразилось на его миросозерцании?
Университет в России был одним из олицетворений ее европеизации, был частью европейского в русской культуре, а члены университетской корпорации выполняли функцию культурной европеизации.
Российский университет как культурный феномен амбивалентен: с одной стороны, организованный по немецкому образцу классического университета он должен был бы базироваться на приоритетности научного исследования и академических свободах, но с другой стороны, будучи создан «высочайшей» волей, формировался под государственным надзором и выполнял возложенные на него государственные задачи - готовил чиновников для бюрократического аппарата Российской империи. Власть жестко контролировала университетскую жизнь и наносила упреждающие удары, чтобы не допустить распространение «вольнодумства».
Первый министр просвещения, который не только «охранял» университет от возможной крамолы, но и попытался через него манипулировать общественным мнением, был С.С. Уваров, полагавший, «что русские профессора должны читать русскую науку, основанную на русских началах». Принятый по его инициативе авторитарный устав 1835г. тем не менее способствовал подъему национальной науки и интереса к университетскому образованию в русском обществе. Под его наблюдением выросло поколение преподавателей 40-60-х гг., завершавшее образование за границей. Устав 1863 г. вводил некоторые элементы автономии профессорской корпорации, увеличил число преподавателей за счет приват-доцентов, подготавливавшихся
к профессорскому званию в течение полугода - двух лет за границей.
Возможность выезда за рубеж, непосредственное знакомство с западной культурой делали положение молодых профессоров особенно интересным в глазах студенчества, для которого университет был единственным местом определенной интеллектуальной свободы, а профессора приобретали ореол носителей духа «европейской просвещенности».
Поколение преподавателей 40-х - середины 50-х годов вжилось в роль культургероев, носителей западной культуры. «Отношения между профессорами и студентами были самые сердечные: с одной стороны, искренняя любовь и благоговейное уважение, с другой стороны, всегда ласковое внимание и готовность прийти на помощь. У Грановского, у Кавелина, у Редкина в назначенные дни собиралось всегда множество студентов; происходили оживленные разговоры не только о науч -ных предметах, но и о текущих вопросах дня, об явлениях ли-тературы»1. Пришедшие в 50-60-е гг. их молодые коллеги превращали свои кафедры в аналои для популяризации либо западнического идеала (К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин), либо русофильского идеала (М.П. Погодин, С.П. Шевырев). Для студенчества эта культурно-идеологическая деятельность профессуры казалась более значимой, чем обязательная преподавательская деятельность. «Несимпатичная» для «сознательной» молодежи историко-культурная позиция достаточно компетентного преподавателя, славянофила С.П. Шевырева, в начале его деятельности приводила к тому, что его выступления «зашикивали», а «по-русски» уклонявшийся от своих профессиональных обязанностей, манкировавший занятиями Т.Н. Грановский в силу своего либерализма был всегда поддерживаем.
К концу 60-х - 70-е гг. новизна споров и страсти, кипевшие в университетской жизни, стали меньше привлекать внимание интеллигенции. Великие реформы открыли новые сферы приложения деятельности. Автономность университетской жизни была достигнута в том числе внешней индифферентностью профессуры к политическим проблемам. Умеренный либерализм сочетался с чиновничьей службой, что, по мнению А.Белого, выросшего в профессорской среде, привело к «неис-
кренности позы и нечеткости идеологии» - «поза не соответствовала содержанию: честный вид не вполне соответствовал безукоризненности всех поступков и их плодов; брак позитивизма с либерализмом легко вырождался в оппортунистические шатания»2. Неверно было бы считать эту характеристику А.Белого применимой ко всем представителям университетской корпорации, но противостояние между группами профессоров, карьерные проблемы не красили университетский быт.
Группа умеренно-либеральных профессоров (В.И. Герье, К.Д. Кавелин, В.Ф. Корж, Б.Н. Чичерин), к которой относился С.М. Соловьев, воплощали в глазах университетской молодежи лучших профессоров, в том числе и потому, что боролись за честь университетской корпорации против недобросовестности своих коллег.
Неверно было бы сказать, что в семействе С.М. Соловьева царило увлечение «западничеством», но сам он был своего рода человеком, воплотившим в жизни тип «un homme comme il faut» (порядочного человека), сделавшего сам себя. С.М. Соловьев, будучи сыном священника, не проявил желания идти в духовное сословие, с согласия отца поступил в университет, где учился прилежно и где круг его друзей составляли будущие почвенники (A.A. Григорьев, A.A. Фет). При поддержке попечителя А.Г. Строганова провел за границей два года, хотя как кандидат на кафедру русской истории на заграничную командировку права не имел. Знакомство с Австрией, Бельгией, Германией и Францией, лекции известных ученых Шеллинга, Не-андера, Ранке, Раумера, Шлоссера, Тьера, Гизо способствовали формированию у него западного представления о научном и преподавательском долге профессора.
С.М. Соловьев стал не просто преподавателем, он стал ученым-исследователем, с 1851 по 1879 г. выпустившим 29 томов «Истории России», причем на это время приходятся 6 лет деканства и 6 лет ректорства. С.М.. Соловьеву, как профессору и, следовательно, чиновнику, удалось совместить службу России с научной и преподавательской деятельностью, не утратив своих либеральных суждений. Достиг этого он во многом благодаря самодисциплине, которая придавала почти суровый характер атмосфере жизни дома. С.М. Соловьев, прошедший путь
от студента до ректора, воплощал лучшие черты западного профессора: профессионализм, интеллектуальную самостоятельность и честность, методичность и обязательность, пунктуальность. Но привносил он еще и русское понимание в свое профессорство, относясь к нему как к высокому служебному долгу, что собственно и приводило к воспроизведению в жизнь «западных форм жизни и действий».
С.М. Соловьев отличался от русских западников тем, что из должных европейских черт характера имел уравновешенность, трудолюбие без второй стороны - эпикурейства и эстетизма (с избытком бывших у В.П. Боткина, Г.Н. Грановского, Б.Н. Чичерина).
Несомненно, влияние отца на B.C. Соловьева было значительным. Во всяком случае, некоторые эпизоды интеллектуальной биографии B.C. Соловьева приобретают новый ракурс, если на них взглянуть с этой точки зрения. Известно, что С.М. Соловьев при всей своей строгости очень терпимо относился к интеллектуальным увлечениям сына, уважая его право на собственную позицию. Увлечение материалистами, религиозный нигилизм, выбор естественного факультета, славянофильство отец принимал как неизбежные издержки роста, в чем он был прав. Но отец декан, а затем и ректор - это тот авторитет, из-под тени которого надо вырваться, чтобы стать самостоятельным. Даже приближаясь к сорокалетнему рубежу, B.C. Соловьев не любил, чтобы его сравнивали с отцом; лишь в предисловии «Оправдания добра» он открыто пишет о своих разговорах с отцом и его правоте в понимании конца истории человечества. Это вовсе не означает, что B.C. Соловьев не любил отца и не ценил того, что он сделал для науки. Сокурсникам запомнился случай, как негодовал B.C. Соловьев, когда в его присутствии профессор H.H. Крылов зло издевался над ректором С.М. Соловьевым3.
Желание быть самостоятельным проявилось в выборе темы магистерской диссертации «Кризис западной философии (Против позитивистов)» - его отец не был позитивистом, но идеи О.Конта, Д.Милля, И.Тэна, Ж.Ренана интенцировали его историзм. Кроме того, позитивизм и гегельянство были пред-
метом культа западников из окружения отца. Поэтому критика позитивизма была актом интеллектуального самоопределения.
Успешная защита диссертации в 1874 г. и начало чтения лекций в университете и на высших женских курсах Герье позволили B.C. Соловьеву самоутвердиться. Дело в том, что в отличие от отца, никогда не бывшего блестящим оратором, B.C. Соловьев обладал даром «очаровывать» даже заранее неблагосклонную аудиторию, сочетание риторических способностей и эрудиции делали его неотразимым. На него обращали внимание как давние друзья отца Б.Н. Чичерин, В.Ф. Корж, К.Д. Кавелин, так и недруги М.П. Погодин и М.Н. Катков.
Во время командировки в Британский музей B.C. Соловьев сконцентрировался на научной работе (истории религии, каббалистике, оккультизме) и мало интересовался собственно Англией. Свободное время проводил среди русской научной диаспоры в салоне O.A. Новиковой и некоторых английских священников, сочувственно относившихся к сближению с православием. Феерическое завершение командировки из Лондона с египетским приключением и окружным возвращением через Италию и Францию вполне можно расценивать как еще один акт самоутверждения. Ничего подобного С.М. Соловьев с его чувством долга и трезвым рационализмом сделать не мог. Недаром, оправдываясь перед отцом, сын написал: «знающие люди предрекли мне много странствий», то есть он считал, что его судьба изначально отличается от кабинетной жизни отца и с этим ничего нельзя поделать.
В 1876 г. приступив к чтению лекций в Московском университете, B.C. Соловьев внешне дистанцировался от отца-ректора, прежде всего тем, что вошел в лагерь славянофилов. Казалось бы, речь, произнесенная на заседании Общества любителей российской словесности, - «Три силы» воплощает и творчески преобразует классическое славянофильство, вводя идею мессианизма русского народа. Недаром публицисты-западники столь ожесточенно его критиковали. Но ряд мыслей в этой работе B.C. Соловьев высказал под влиянием историософской концепции отца, в частности славянофилы не признавали столь важную для Соловьева идею о «конце истории».
«Профессорская склока», как ее определил А.Ф. Лосев, не описав ее существа, очень важна для судьбы B.C. Соловьева. В ней высветилась суть отношений отца и сына и различия их жизненных позиций. Давние недоброжелатели С.М. Соловьева, профессор H.A. Любимов и М.Н. Катков, в 1877г. развернули кампанию в «Московских ведомостях»» против либерального университетского устава 1863 года. Члены ученого совета университета написали коллективное письмо о прекращении с H.A. Любимовым всех отношений. Только С.М. Соловьев «как ректор» и его сын «как христианин» продолжали с ним здороваться. Позиция первого коллегам была понятна, второго - вызывала возмущение. Донос H.A. Любимова на коллег, третировавших его, министру просвещения графу Толстому привел к отставке Соловьева-ректора, отвечающего за поведение универ-ситетской корпорации.
Если отец, уважающий религиозные убеждения сына, понимал его, то коллеги совершенно неверно проинтерпретировали его действия. На одном из вечеров В.И. Герье высказал B.C. Соловьеву возмущение его отношением «не только к товарищам по корпорации, но и по отношению к отцу, которого Любимов гнал со службы доносами »4. Именно после этого, по мнению М.М. Ковалевского, «Владимир Сергеевич впервые почувствовал желание разорвать связь с нашей коллегией и преподаванием в ней. Крайне самолюбивый, он не вынес резко изменившихся к нему отношений и профессоров, и студентов -и вышел из состава доцентов Московского университета »5. По мнению самого B.C. Соловьева, в этой ситуации у него было только два выхода - либо подчиниться, либо уехать. Он переехал в Петербургский университет.
Несмотря на внешнюю успешность периода с 1877 по 1881 год - популярность лекций, работа в Ученом комитете Министерства просвещения, сотрудничество с «Московскими ведомостями», защита диссертации, именно в это время назревает мировоззренческий кризис. Преподавательская работа с расписанием лекций, составлением и утверждением программ его мало привлекала. Тем более, что среди студентов он не видел истинного понимания идей своего учения. Хотя «Чтения о Богочеловечестве» имели общественный резонанс, идеи в них
высказанные не вызывали большого сочувствия. Служба в Ученом комитете тяготила. Начало оформляться кардинальное расхождение со славянофилами по вопросу католической церкви. Смерть отца и осознание того истинного либерализма, выражающегося в уважении интеллектуальной свободы другого, который у него был как у западника в отличие от славянофилов, стоявших на принципах христианской любви, но не умевших признавать право на свое мнение даже среди своих, подталкивали к пересмотру взглядов. Осознание несоответствия статуса университетского преподавателя с духовной миссией, которую он себе избрал, и пример отца, умевшего стойко проводить свои убеждения в жизнь, реализуя призвание профессора, предопределили отказ B.C. Соловьева от университетской карьеры. По мнению С.М. Лукьянова, у B.C. Соловьева «не было того, что называется «профессорской жилкой». В нем возрастал не сколько профессор, сколько мыслитель, проповедник, поэт-пророк»6. Думается, дело не в «отсутствии профессорской жилки», а в самом строе личности B.C. Соловьева, воспитанного таким образом, что «он органически был неспособен подчи -нять свою волю каким-нибудь пошлым и низким побуждениям. Высокий строй духа был прирожден ему, и оттого в нем не поколебали его никакие житейские испытания и никакие перемены судьбы, и он донес его до могилы»7. Это объясняет решительность критики B.C. Соловьевым славянофилов в конце 80-х - начале 90-х годов, с которыми его связывали не только отношения коллегиальности, но и личная дружба. Кстати, у С.М. Соловьева отмечали эту же черту - резкость формы высказывания своих мыслей без боязни задеть самолюбие своих старых приятелей.
Миросозерцание B.C. Соловьева, сформировавшееся, как очевидно, под значительным влиянием С.М. Соловьева, интен-цировалось его западнической установкой на культурно-преобразовательную работу как основу прогресса, обеспечивающего свободное развитие личности. Именно из нее выросло кардинальное противостояние со славянофилами. Национальное самопревознесение ведет к патриотическому самоуспокоению, для которого, по B.C. Соловьеву, нет никаких оснований. Греховность мира требует его преобразования в просветитель-
ской и культурной работе. Влияние идей отца в споре со славянофилами проявляется и в понимании B.C. Соловьевым значения права. Славянофилы отрицали значение политических прав для русского народа, объявляя его «негосударственным». B.C. Соловьев, как и С.М. Соловьев, признавал важное значение сейчас для России государства как силы, сохраняющей «принудительное равновесие частных своекорыстных сил», но не считал, как славянофилы, что в этом есть идеал отношений народа и государства. Он развивал идею С.М. Соловьева о том, что такое государство должно обеспечить условия для будуще -го развития правового государства как ступени к теократическому обществу, основанному на принципах нравственной солидарности.
По определению В.О. Ключевского, С.М. Соловьев был историк-моралист, который «видел в явлениях людской жизни знаменье правды божией»8. Его слушатели запомнили на всю жизнь нравственные комментарии о том, что «общество» может существовать при условии жертвы, когда члены его сознают обязанность жертвовать частным интересом ради интереса общего. Европейское качество всегда торжествует над азиатским количеством, и заключается оно в «перевесе сил нравственных над материальными». В историософии и этике B.C. Соловьева явно присутствуют реминисценции на историософскую концепцию С.М. Соловьева.
Таким образом, очевидно, что часть идей, обусловленных западничеством отца, перешли к сыну, сформировав его миросозерцание и предопределив интеллектуальную эволюцию.
1 Чичерин Б.Н. Студенческие годы // Московский университет в воспоминаниях современников. М., 1989. С. 376.
2 Белый А. На рубеже двух столетий. М., 1989. С. 144.
3 Кареев Н.И. Анекдоты // Московский университет в воспоминаниях современников. М., 1989. С. 455.
4 Ковалевский М.М. Московский университет в конце 70-х и начале 80-х годов прошлого века // Московский университет в воспоминаниях современников. М., 1989. С. 493.
5 Там же. С. 493.
6 Лукьянов С.И. О Вл.Соловьеве в его молодые годы: материалы к биографии. Кн.1. Пг., 1916. С. 175.
7 Лопатин Л.М. Философские характеристики и речи. М., 1911. С. 627.
8 Ключевский В.О. С.М. Соловьев как преподаватель //Московский университет в воспоминаниях современников. М., 1989. С. 358.
Л.М.МАКСИМОВА, М.В.МАКСИМОВ
Ивановский государственный энергетический университет
СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ И ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ СОЛОВЬЕВЫ (К ВОПРОСУ ОБ ИДЕЙНЫХ ИСТОКАХ ИСТОРИОСОФИИ ВЛ.СОЛОВЬЕВА)
Две яркие, колоритные фигуры отмечают философско-историческую мысль России Х1Х века: классик отечественной исторической науки - Сергей Михайлович Соловьев, впервые вписавший историю России в контекст мирового исторического процесса, и его сын - Владимир Сергеевич Соловьев, создавший, по словам Н.А.Бердяева, грандиозную историософскую систему.
Существует ли помимо кровного родства духовная бли -зость этих выдающихся мыслителей? Биографы Вл.Соловьева и исследователи его наследия дают весьма скупые ответы на этот вопрос, вместе с тем, практически единодушно отмечая, что «тема историософическая была для Вл. Соловьева цен -тральной, вся его философия в известном смысле есть философия истории»1, что ему было свойственно «необычайно острое ощущение истории» и «исключительный дар исторического синтеза»2 Разве что В.Розанов резко противопоставляет Вл.Соловьева его отцу. В статье «Литературный род Соловьевых» он совершенно однозначно заявляет, что «философ Соловьев есть живое и персонифицированное отрицание историка Соловьева»3.
Была ли случайной эта всеобъемлющая историчность философского мышления Вл.Соловьева и в какой степени она была воспринята сыном - философом от отца - историка ? Эти во-
