CC BY
2Е. М. ДВОЙЧЕНКО-МАРКОВА
ЗАМЕТКИ О ПУШКИНЕ И БЕЖЕНЦАХ ЭТЕРИИ В КИШИНЕВЕ
Жизнь Пушкина в Бессарабии и значительная часть его творчества тесно связаны с греческим национально-освободительным: восстанием, известным под названием этерии,1 которое начато было на территории Молдавии и Валахии сыном валашского господаря, генералом русской службы Александром Ипсиланти. О знакомстве и дружеских связях Пушкина с Ипсиланти и его сподвижниками в настоящее время известно довольно много. Однако в новейших работах об этерии исторического характера, появившихся как у нас, так и за рубежом, можно найти ряд данных, представляющих интерес для биографии Пушкина кишиневского периода, которые могут также служить порой немаловажными пояснениями для его произведений и творческих замыслов этих лет. В настоящей статье мы стремимся, не повторяя широко известных фактов, пополнить их новыми данными и соображениями, которые, с нашей точки зрения, могут сказаться существенными для дальнейшей разработки творческой биографии Пушкина 1820-1822 гг.
1 Первое тайное общество под названием «Этерия» было основано в Вене поэтом Ригасом Велестинлисом (1796), автором известного военного гимна. В 1814 г. в Одессе возникла новая организация, называвшаяся «Фи-лики Этерия» (т. е. «Общество друзей»), в 1821 г. руководившая восстанием против турок в Молдавии, Валахии и Морее. Слово «этерия» и производные от него были известны Пушкину и употреблялись им только в этой форме (см.: Словарь языка Пушкина, т. IV. М., 1961, с. 1011). Между тем в русской печати, и в частности в литературе о Пушкине, этерию нередко называли также гетерией, а участников движения — гетеристами, воспроизводя древнегреческое придыхание, чуждое новогреческому языку начала XIX в. (см. «Геллада» вместо «Эллада» от греч. 'EMas в вин. падеже ед. ч.). Возможно, впрочем, что такая транскрипция восходит к французским Hetairie, hetairiste (от греч. 'exaipia — «товарищество»). См.: Фа см ер М. Этимологический словарь русского языка, т. IV. М., 1973, с. 523. Болгары — современники восстания 1821 г. называли этерию — «заверой», см.: Т о д о р о в Н. Филики этериа и болгары. София, 1965. «Заверой» этерия называлась также в Молдавии и Валахии.
В работах об этерии Г. Л. Арша,2 И. Иовва3 й других отношения Пушкина к этеристам представляются в несколько иной перспективе, нежели они изображались еще в недавнее время.
Следует прежде всего отметить выявленные здесь более подробно связи братьев Ипсиланти с будущими декабристами. Теперь уже ни для кого не тайна, что, как пишет Г. Л. Арш, «в процессе подготовки греческой революции 1821 года возникло взаимодействие между революционными силами Греции и России»; он отмечает, что идейное воспитание, полученное в среде передового русского офицерства, помогло братьям Ипсиланти найти свое место в строю борцов за революционное ниспровержение османского ига в Греции.4
Семья Ипсиланти была издавна связана с. тайной подготовкой освободительного движения на Балканах, в частности с началом греческой революционной борьбы за независимость, в лице ее первого руководителя и идеолога поэта Ригаса. Ригас был одно время секретарем деда Александра Ипсиланти — великого драгомана Порты, ставшего затем господарем в Валахии и в Молдавии. Когда заговор Ригаса был раскрыт, отец Александра Ипсиланти пытался спасти поэта. Таким образом, в семье Ипсиланти история жизни и борьбы Ригаса была известна из первых уст и оказала решающее влияние на Александра и его братьев, последовавших примеру замечательного греческого революционера. Биографы Александра Ипсиланти отмечают, что он еще с юных лет строил планы освобождения Греции и его любимой песней был знаменитый военный гимн Ригаса, в котором поэт призывал все балканские народы к вооруженному восстанию.
В апреле 1820 г. представители тайной греческой организации «Филики Этерии» отправились в Петербург, чтобы предложить Александру Ипсиланти возглавить национально-освободительное движение. Высокое положение Александра Ипсиланти в русском обществе, его звание царского флигель-адъютанта создавали в глазах соотечественников особый ореол, «символизируя заинтересованность русского правительства в деле этерии». Поэтому, когда из Петербурга начали приходить воззвания и письма Александра
2 Имеем в виду следующие работы Г. Л. Арша: 1) Историография «Филики Этерии». — Новая и новейшая история, 1964, № 3, с. 53—63; 2) Тайное общество «Филики Этерия». Из истории борьбы Греции за свержение османского ига. М., 1965; 3) Этеристское движение в России. М., 1970. Аршу принадлежит также статья «К вопросу об идейном воздействии Великой французской революции на балканские народы. (Неизвестный текст конституции и «Военного гимна» Ригаса Велестинлиса)». — В кн.: Французский ежегодник, 1963. М., «Наука», 1964. См. также: Вурнас Т. «Филики Этерия». — Новая и новейшая история, 1964, № 3, с. 34—40.
3 И о в в а И. Южные декабристы и греческое национально-освободительное движение. Кишинев, 1963. См. также статью И. Иоввы «Пушкин в Кишиневе» в «Литературной газете» (1974, № 14, 3 апреля), где опубликованы выдержки из бумаг, хранящихся в Институте русской литературы АН СССР в Ленинграде (из архива П. Д. Киселева).
4 Арш Г. Л. Этеристское движение в России, с. 350.
Ипсиланти к «братьям и дорогим соотечественникам», их рассматривали как обещание русской помощи.5
Получив двухлетний отпуск для лечения, Александр Ипсиланти выехал в Москву, а отттуда на юг России, где стал собирать вокруг себя эмигрантов из Греции, Молдавии и Валахии. В Кишиневе он привлек к сотрудничеству двух братьев — князей Кан-такузиных, Георгия и Александра. Как и братья Ипсиланти, они были потомками древнего греческого рода, обосновавшегося в Валахии и Молдавии. Мать их была дочерью молдавского господаря Григория Каллимаки. Отец их эмигрировал в Россию в конце XVIII в., и сыновья получили русское воспитание. Георгий Кан-такузин был, как и Александр Ипсиланти, участником Отечественной войны и вышел в отставку в чине полковника. Александр Кантакузин, камер-юнкер, имел свой дом в Кишиневе — один из лучших каменных домов города, где собиралось, по утверждению И. П. Липранди, только избранное общество. Там Пушкин сблизился с французом Л. Репей, литератором и воспитателем детей князя, впоследствии переводчиком на французский язык поэмы Пушкина «Бахчисарайский фонтан» (М., 1830).6 Оба князя стали ближайшими сотрудниками Александра Ипсиланти и активными участниками этерии. Пушкин особенно любил бывать в доме Георгия Кантакузина, женатого на сестре лицейского товарища поэта, будущего государственного канцлера России — А. М. Горчакова. Согласно бессарабским преданиям, в архиве Кантакузиных (вывезенном впоследствии в Яссы) хранились письма и стихи Пушкина; местонахождение их ныне неизвестно.
Таким образом, Пушкин в Кишиневе сразу же соприкоснулся с главными организаторами греческого национально-освободительного движения, подготовка к которому велась чрезвычайно активно. Здесь заготавливались воззвания к балканским народам, писались письма и посылались нарочные в Молдавию, Валахию, Сербию и Грецию. Александр Ипсиланти и Георгий Кантакузин не раз выезжали из Кишинева на границу Молдавии в Скуляны для свидания с их уполномоченными.
Давно уже пора развеять старую легенду о том, что выступление Александра Ипсиланти оказалось для жителей Кишинева полной неожиданностью. Мало того, постепенно выясняется, что местные официальные круги не только знали о приготовлениях к восстанию, но и оказывали Александру Ипсиланти и его соучастникам всяческую поддержку.
5 Там же, с. 244, 251.
6 О знакомстве Пушкина с этим французским литератором свидетельствует в своих воспоминаниях И. П. Липранди (Русский архив, 1866, № 8—9, стлб. 1236). Последний утверждает, что фамилия этого француза была Рипе и что он был гувернером трех сыновей А. М. Кантакузина. На самом деле его звали Люсьен Репей (L. Repey); известно также, что он был сотрудником одесского альманаха «La Quêteuse» (1834), где появился его перевод элегип Батюшкова «Умирающий Тасс».
Греческий историк, участник этерии И. Филимон, касаясь подготовки восстания, пишет: «В это время генерал Михаил Орлов командовал передовым отрядом на Пруте, который входил в состав Южной армии под командованием Витгенштейна. Находясь с ним в дружеских отношениях <.. .> и будучи вполне уверен в либеральных чувствах генерала, Ипсиланти с уверенностью изложил ему, в чем заключались его цели в связи с Грецией, и очень долго добивался, чтобы он со всеми войсками, которыми командовал, участвовал в переходе Прута. Ипсиланти предлагал: он с греками немедленно перейдет Прут, а Орлов вступит с русскими в княжества, как правитель».7
Недавно были опубликованы архивные документы, из которых следует, что генерал И. Н. Инзов и генерал Киселев выражали симпатии грекам и «сквозь пальцы» смотрели на все мероприятия, связанные с их подготовкой к выступлению. Посылая доклад царю о начавшемся восстании, Инзов не упомянул о том, что перед этим происходило в самом Кишиневе, и на запрос: «были ли ему известны действия Ипсиланти во время его пребывания в области и Кишиневе» — уклончиво ответил, что Ипсиланти «так сумел скрыть свой план, что даже никто из его родных не знал об этом».8 Вместе с тем Инзов продолжал тайно выдавать паспорта желающим присоединиться к войску Ипсиланти. Известно, что одесская эфория «Филики Этерии» в письме к Инзову от 12 ноября 1821 г. выразила ему благодарность за оказанные эте-ристам многочисленные услуги.9
О существовании этерии и о планах Ипсиланти, без сомнения, осведомлен был также М. Ф. Орлов; это известно нам из фактов, собранных греческим историком «Филики Этерии» И. Филимоном,10 а также из собственных свидетельств Орлова. В письме от 9 июля 1820 г. (т. е. вскоре после своего назначения командующим 16-й дивизией) Орлов писал А. Н. Раевскому, имея в виду освобождение Греции: «Ежели б 16-ую дивизию пустили на освобождение, это было бы не худо. У меня 16 тысяч под ружьем, 36 орудий и 6 полков казачьих. С этим можно пошутить. Полки славные, все сибирские кремни. Турецкий булат о них притупился».11
Зная близость Пушкина к Инзову и М. Ф. Орлову и его частые встречи с главными руководителями этерии в Кишиневе, трудно согласиться с тем, что начавшееся восстание явилось для него неожиданностью. Поэт вел дневник греческого восстания,
7 См.: Aricescu С. Istoria revolutiunii române delà 1821. Craiova, 1874, p. 84; И о в в a И. Южные декабристы п греческое национально-освободительное движение, с. 84—85; Нечкина М. В. Движение декабристов, т. I. М., 1955, с. 327.
8 И о в в а И. Южные декабристы и греческое национально-освободительное движение, с. 20—24.
9 См.: Арш Г. Л. Тайное общество «Филики Этерия», с. 96.
10 Там жеГс. 97.
11 Орлов М. Ф. Капитуляция Парижа. Политические сочинения. Письма. М., 1963, с. 225.
который он вместе с другими кишиневскими записками, по его собственному признанию, «принужден был сжечьс. .> в конце 1825 года, при открытии несчастного заговора» (XII, 310). До нас, однако, дошло несколько отрывков, о которых можно предполагать, что они в той или иной форме входили в эти «сожженные» записки и, следовательно, избежали уничтожения.12 Сюда относятся прежде всего две так называемые исторические «заметки» (писанные на французском языке): «Заметка о восстании Ипси-ланти» («Note sur la révolution d'Ipsylanti») (XII, 190) и «Заметка о Пенда-Деке» («Note sur Penda-Déka») (XII, 190—191). Эти заметки указывают на основательное знакомство Пушкина не только с текущими событиями, но и с историей возникновения этерии, связанной с судьбой поэта Ригаса Велестинлиса*и с семьей Ипсиланти. Сюда же относится так называемое черновое письмо Пушкина от начала марта 1821 г. к В. JI. Давыдову (XIII, 22— 24), о котором теперь высказано правдоподобное предположение, что оно является «написанными под видом письма страницами записок Пушкина о греческой революции».13
В «Заметке о восстании Ипсиланти» (XII, 190, 414) Пушкин, упоминая сподвижников «безрукого князя», среди «капитанов<.. .> облеченных некоторой властью», первым называет некоего Лам-про (Lampro). Об этом лице в литературе о Пушкине сведений не сообщалось. В комментарии к названной заметке прямо указывалось: «Кто такой Lampro — нам неизвестно».14 Только сейчас начинают появляться в исторических исследованиях кое-какие сведения об этом интересном человеке — греческом поэте, авторе военных стихов, близком к Ригасу и Ипсиланти.15
Мало-помалу для нас становятся более ясными или менее загадочными многие другие лица из кишиневского общества, которых упоминает Пушкин в своих бумагах этого времени. Так, например, в записи дневника (веденного в Кишиневе) от 2 апреля 1821 г. мы находим следующие строки: «Вечер провел у H. G. —
12 Такое предположение высказал И. Фейнберг, см. его Статью «Сожженные записки Пушкина» в кн.: Фейнберг И. Незавершенные работы Пушкина. Изд. 5-е. М., 1969, с. 291. И. Фейнберг полагает, что указанные заметки были «продолжением задуманной Пушкиным серии писем о греческой революции» (т. е. так называемого письма к В. JL Давыдову), что они писаны позднее и должны быть датированы июнем 1823 и июлем 1824 г.
13 Фейнберг И. Незавершенные работы Пушкина, с. 290. С указанными догадками И. Фейнберга высказал полное согласие И. Сливенски в статье «Пушкин о греческом восстании и о некоторых участниках восстания в Дунайских княжествах», помещенной в периодической серии Болгарской Академии наук: Etudes Balkaniques, 7, Sofia, 1968, p. 235—248.
14 G e л и н о в В. И. Комментарии к отрывку «Из журнала греческого восстания», писанного Пушкиным в 1821 г. — В кн.: Пушкин и его современники, вып. ХХХУЦ1—XXXIX. Л., 1930, с. 66. В «Справочном томе» академического издания (JL, 1959, с. 259), по неизвестным для нас основаниям, Лампро отождествлен с «Ламбро Кациони».
15 Е1 i a n Al. Sur la circulation manuscrite des écrits politiques de Rhigas en Moldavie. — Revue roumaine d'histoire, Bucureçti, 1962, № 2, p. 495.
Прелестная гречанка. Говорили об А. Иисиланти; между пятью греками, я один говорил как грек — все отчаивались в успехе предприятия Эгерии» (XII, 302). Кто такая H. G.? Высказывалось предположение, что под этими инициалами скрыта Елена Гар-тинг, упомянутая Пушкиным и в другой записи (от 31 марта 1831 г.).16 Друг Пушкина К. К. Данзас уверял, что в ее доме жила гречанка, воспетая Пушкиным; таким образом, слова «прелестная гречанка» относятся не к Елене Гартинг.17
Сочувствуя делу освобождения Греции и веря в его успех, Пушкин мечтал прийять непосредственное участие в восстании. 9 мая он записывает в дневнике: «Третьего дня писал я к князю Ипсиланти с молодым французом, который отправляется в греческое войско». Возможно, что речь шла о женевце Бордье, вступившем в Священный батальон Александра Ипсиланти и погибшем в бою под Драгашанами.18
Надеясь на помощь России, А. Ипсиланти спешил заверить своих соратников, что он действует с ведома русского правительства и что «русские войска в Бессарабии получили секретный приказ быть в готовности». В Яссы А. Ипсиланти явился в русском мундире при русских орденах, и слова его первых прокламаций давали понять, что «Россия споспешествует его предприятию».19
К сожалению, Ипсиланти не учел того, что во внешней политике русского правительства произошли большие изменения и что созданный Александром I реакционный Священный союз, с его принципами легитимизма и консерватизма как основы международных отношений, не позволял России следовать своей традиционной политике покровительства угнетаемым балканским народам, вплоть до вооруженного вмешательства, — политике, котора>| была ее официальной доктриной с XVIII в.
Современные советские историки недавно опровергли распространенное на Западе мнение о том, что Россия была вдохновительницей этерии и что Александр I знал о готовящемся греческом восстании. Подготовка вооруженной борьбы за освобождение
16 См.: Цявловский М. А. Летопись жизни и творчества Пушкина, т. I. М., 1951, с. 289.
17 См.: Из черновых заметок П. В. Анненкова для биографии Пушкина. — В кн.: Модзалевский Б. Л. Пушкин. Л., 1929, с. 338. Елена Гартинг в действительности не была гречанкой. Урожденная Стурдза, она принадлежала к старинному молдавскому роду. Ее брат Михаил Стурдза, а затем и ее сын от первого брака — Григорий Гика были господарями Молдавии. Сама она была замужем вторым браком за русским генералом Гартингом, который был губернатором Бессарабии с 1813 по 1817 г. Интересные подробности о Елене Гартинг сообщает в своих мемуарах участник русско-турецкой войны 1806—1812 гг., французский эмигрант Рошешуар (Ro ch е ch ou art L. V., de. Souvenirs sur la révolution, l'empire et la restauration. Paris, 1892). См. также: Rosetti R. Amintiri, vol. I, p. 248; Бантыш-Каменскпй Д. H. Путешествие в Молдавию, Валахию и Сербию. М., 1810, с. 147.
18 Documente privind istoria României. Ràscoala din 1821. Vol. 5. Bucu-reçti, 1962, p. 220, 390.
19 Documente privind istoria României, p. 185.
Греции велась без ведома и вопреки новой политике петербургского двора в отношении Балкан, в которой оказалось невозможным совместить традиционное покровительство России угнетенным народам с верностью принципам Священного союза.20
Без вооруженной поддержки России выступление Александра Ипсиланти было обречено на провал. После того как Александр I осудил действия Ипсиланти, заявив, что восставшие не получат никакой помощи со стороны России, молдавский господарь Михаил Суцу, примкнувший было к этерии, одним из первых покинул Молдавию. Еще раньше бежал в Россию с семьей один из самых видных молдавских русофилов — Иордаки Росетти-Рознован. Вслед за ними поток беженцев наводнил Кишинев. 5 мая 1821 г. Инзов писал А. Ф. Ланжерону: «Кишинев наполнился выходцами из Молдавии и Валахии. Население всей Бессарабии по крайней мере удвоилось».21 В официальном рапорте от И мая 1821 г. Инзов сообщал подробности: «Почти все молдавские бояры выехали к нам и частью в Австрию. Бедные же поселяне, побуждаемые робостью, составляют плоты из камыша и с помощью сего крайнего способа переправляют к нам себя, жен, малолетних детей и имущество, какое забрать успели. Настоящее положение их представляет весьма трогательную картину. Если турецкое правительство действительно решилось занять всю Молдавию своими войсками, то наверно сказать можно, что земля сия совершенно будет пуста, ибо к удержанию побегов нет никаких средств».22
По словам А. Ф. Вельтмана, «Кишинев был в это время бассейном князей и вельможных бояр из Константинополя и двух княжеств; в каждом дому, имеющем две-три комнаты, жили переселенцы из великолепных палат Ясс или Букареста <.. .> Прежде было приятно жить в Кишиневе, но прежде были будни перед настоящим временем. Вдруг стало весело даже до утомления. Новые знакомства на каждом шагу<. ..> На каждом шагу загорался разговор о делах греческих: участие было необыкновенное. Новости разносились, как электрическая искра, по всему греческому миру Кишинева. Чалмы князей и кочулы бояр разъезжали в венских колясках из дома в дом с письмами, полученными из-за границы. Можно было вьщумать какую угодно нелепость о победах греков и пустить в ход; всему верили, все служило пищей для толков и преувеличений».23
20 См.: Арш Г. JI. Этеристское движение в России, с. 347—350; Дос т я н И. С. Россия и балканский вопрос. М., 1972, с. 82, 178, 195.
21 Из архивных данных, опубликованных в кн.: Иовва И. Южные декабристы и греческое национально-освободительное движение, с. 34.
22 См.: С е л и н о в В. И. Из истории национально-освободительной борьбы греков и румын в начале XIX в. (По архивным данным). — Новый Восток, М., 1928, кн. 20—21, с. 342.
23 Вельтман А. Ф. Бессарабские воспоминания о Пушкине.— В кн.: Майков Л. Н. Пушкин. СПб., 1899, с. 117—118. Ср.: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников в двух томах, т. I. М., 1974,
Самым видным и влиятельным среди молдавских бояр, бежавших в Кишинев, был Иордаки Росетти-Рознован, владелец знаменитого поместья Стынка, находившегося на правом берегу Прута, напротив Скулян (слово «стынка» означает на молдавском языке «скала»). Имение Рознована служило местом сосредоточения этеристов при их отступлении, и оно неоднократно упоминается Пушкиным в его черновых набросках, связанных с описанием этерии.24 Вокруг Иордаки Росетти-Рознована группировалась почти вся молдавская знать, видевшая в нем ближайшего кандидата на молдавский престол. Во время русско-турецкой войны 1806—1812 гг. Рознован оказал важные услуги русской администрации в Молдавии. Его административный талант был отмечен Ланжероном, который считал Рознована и его сына Николая самыми выдающимися и достойными среди молдавских бояр. Иордаки Росетти-Рознован был твердо уверен, что Россия поддержит греческое восстание и что ее войска войдут в Молдавию и Валахию. Занимая выжидательную позицию, он прожил в Бессарабии до 1824 г., поддерживая оживленную переписку с Петербургом. Среди его бумаг были найдены письма И. Каподистрии, Строганова, М. С. Воронцова, А. Ф. Ланжерона и других русских сановников. Сохранился также его меморандум о Молдавии Александру I, написанный в Кишиневе.25
В своих воспоминаниях Липранди уделяет очень мало внимания Розновану и его сыновьям, среди которых Николай не уступал своему отцу в политических талантах и в связях с Петербургом. Он был в переписке с Ф. Витгенштейном, Строгановым, М. С. Воронцовым, Д. В. Дашковым и посылал русскому правительству проекты конституции для Молдавии, рассчитывая, как и его отец, стать господарем. Николай Росетти-Рознован получил образование во Франции и в Германии, откуда вернулся полный либеральных идей. Отличаясь страстью к чтению, он собрал у себя в Стынке лучшую в Молдавии библиотеку.26 В Кишиневе у Николая Рознована собиралась молдавская молодежь, любившая потолковать о политике. По-видимому, среди них были те представители «кишиневской молодежи», которые, по свидетельству Липранди, «увивались за Пушкиным» 27 и о которых М. С. Воронцов, требуя удаления поэта из Одессы и Кишинева, писал как о «скверном обществе молодых бояр», находя связи их с Пушкиным политически опасными.28
24 См. первоначальный план повестп «Кирджали» (VIII, 838) и «Note sur Penda-Déka» (XII, 190—191).
25 Меморандум был озаглавлен «Reflexions sur la Moldavie» (Gen. R o-setti Radu. Familia Rosetti. Bucure?ti, 1937, p. 93—95).
26 Rosetti Radu. Familia Rosetti, p. 121; Pap acosté а С. Т. O biblioteca din Moldova la ínceputul secolului al XlX-lea. Biblioteca déla Stinca. — Studii cercetári de bibliologie, vol. V, 1963, p. 215—220.
27 См.: Летописи Государственного Литературного музея, кн. I. Пушкин. М., 1936, с. 556.
28 Русская старина, 1879, октябрь, с. 292.
Такие видные представители молдавского общества, как Иор-даки Росетти-Рознован и его сын Николай, не могли пройти мимо внимания Пушкина и, возможно, заняли свое место в сожженных кишиневских записках поэта среди «исторических лиц», о которых он говорил «с откровенностью дружбы или короткого знакомства».
Зато и в пушкинских стихах, и в воспоминаниях современников сохранились подробности о знакомстве поэта с самым открытым из домов молдавских бояр — с домом Смаранды Богдан, вдовы молдавского ворника Димитрия Богдана. Липранди ошибается, называя ее вдовой «великого ворника Богдана, казненного князем Морузи вместе с его логофетом Кузою».29 Ворник Манолаки Богдан был казнен в 1778 г., когда Смаранда Богдан была еще ребенком. Она стала женой сына казненного Богдана — Димитрия. Казнь Манолаки Богдана была крупным историческим событием. Принадлежа к одному из самых старинных молдавских родов, умный и образованный ворник Богдан был чрезвычайно популярен среди своих соотечественников. Господарь Константин Морузи, боясь популярности Богдана, ложно обвинил его и Иона Кузу в придворных интригах. Казнь вызвала открытое возмущение среди населения Молдавии и оставила следы в народном фольклоре.30 Смаранда Богдан тоже не была чужда политике. Будучи связана родственными узами с Иордаки Росетти-Рознова-ном, она смолоду примкнула к партии сторонников России и возглавила торжественную встречу Кутузова в Яссах в 1810 г.31 В том же году она известила Рознована о связи некоторых бояр с Наполеоном, и это позволило русским пресечь измену в самом начале.32
По словам одного французского путешественника по Востоку, «имя мадам Богдан было связано со многими историческими событиями, в том числе с Венским конгрессом», где прекрасная молдаванка привлекла всеобщее внимание.33 Позже о ее политическом салоне в Яссах отзывались как о центре молдавских сторонников
29 JI и п р а н д и И. П. Из дневника и воспоминаний. —- Русский архив, 1866, № 10, стлб. 1242. Впервые на эту ошибку было указано в нашей статье: Dvoicenco Eufrosina. Puçkin çi refugiatii Eteriei la Chiçinàu.— Arta tehnicâ graficâ, Gaietul 9, Bucureçti, 1939, p.' 27.
30 См.: Stihuri asupra pieirii vornicului M. Bogdan çi a spàtarului J. Cuza. — In: Cronici çi povestiri româneçti versifícate. Sec. XVII—XVIII. Bucureçti, 1967, p. 197—220; Jorga N. Histoire des Roumains, vol. VIII. Bu-cureçti, 1929, p. 51.
31 Об этом рассказывал сам Кутузов в письме своим дочерям из Ясс от 27 марта 1810 г. (письмо было опубликовано, см.: Revue de Paris, 1935, 15me avril, p. 791). См.: В ez vi с o ni Gh. Càlâtori ruçi în Moldova si Mun-tenia. Bucureçti, 1947, p. 178.
32 См.: Gen. Rosetti Radu. Familia Rosetti, p. 110; Rosetti R. 1) Amintiri, vol. I, p. 97—98; 2) Arhiva senatorilor din Chisinâu. Bucuresti, 1909. p. 104—110. . 9
â3 См.: Ho mm a ire de Hell Xavier. Voyage en Turquie et en Perse, vol. I. Paris, 1854, p. 186.
России.34 Современник Пушкина в Кишиневе Ф. Ф. Вигель утверждал, что Смаранде не чужды были и литературные увлечения. В своих воспоминаниях он упоминает об одном ее произведении, в котором она описывала на французском языке путешествие по Италии.35 Рассказывая о беженцах этерии в Кишиневе, Липранди говорит, что «Богданша жила открыто более других». У нее каждую неделю было три приемных вечера с оживленной карточной игрой; особенно славились ее танцевальные вечера.36 Несмотря на свои 50 лет, Смаранда Богдан выглядела молодой, любила танцы, но наибольшим ее пристрастием была карточная игра. В «Джоке» Вельтмана она изображена пляшущей с Иордаки Рознованом:
Рознован — «качула маре», С Богданясою «пофтим».37
А в своем шуточном стихотворении, в ряде изданий получившем условное название «Кишиневские дамы», Пушкин изображает ее как своего постоянного партнера в карточной игре:
Ты с утра до поздней ночи Рада в банк играть со мной.
(И, 192)
Дом Смаранды Богдан привлекал Пушкина и присутствием в нем красивой дочери Богданши — Марии (Маргиолицы) Балш, о которой Липранди писал: «Она была женщина лет под тридцать, довольно пригожа, чрезвычайно остра и словоохотлива. Владела хорошо французским языком и с претензиями. Пушкин был также непрочь поболтать, и должно сказать, что некоторое время это и можно было только с ней одной. Он мог иногда доходить до речей весьма свободных, что ей очень нравилось, и она в этом случае не оставалась в долгу. Действительно ли Пушкин имел на нее какие виды или нет, сказать трудно».38
Другой современник Пушкина в Кишиневе, князь П. И. Долгоруков, более определенно пишет о чувствах Пушкина к Марии Балш: «Пушкин, любя страстно женский пол, а в особенности, как полагают, г-жу Балш...» и т. д.39 По-видимому, это было взаимное увлечение. Пушкина всегда привлекали в женщинах «остроумие, блеск и внешняя красота»,40 а Мария Балш соединяла
34 Colectia Hurmuzaki. Documente, vol. XVII, p. 531; Bezviconi Gh. Cälätori ruçi în Moldova çi Muntenia, p. 178.
35 Записки Ф. Ф. Вигеля, ч. 6. M., 1892, с. 194.
36 JI и п p a н д и И. П. Из дневника и воспоминаний, стлб. 1243.
37 «Качула маре» — большая (высокая) шапка; «пофтим» — пожалуйста. Полный текст «Джока» см. в нашей книге: Двойченко-МарковаЕ. М. Русско-румынские литературные связи в первой половине XIX века. М., 1966, с. 66-67.
38 Липранди И. П. Из дневника и воспоминаний, стлб. 1422.
39 Долгоруков П. И. 35-й год моей жизни... [Дневник]. — Сб. «Звенья», 1951, т. IX, с. 52.
40 К е р н А. П. Воспоминания. Л., «Academia», 1929, с. 291.
в себе все эти достоинства.41 Однако роман этот продолжался недолго. По словам Липранди, «в это время появилась в салонах: некто Альбрехтша, она была годами двумя старше Балш, но красивее, с свободными европейскими манерами; много читала романов, многие проверяла опытом, и любезностью своей поставила Балш на второй план; она умела поддерживать салонный разговор с Пушкиным и временно увлекла его». В неопубликованной части рукописи воспоминаний Липранди даны о ней интересные-биографические подробности.42 В текст Липранди вкрались, однако, некоторые неточности, которые были нами в свое время исправлены и пополнены по румынским источникам.43 «Альбрехтша» принадлежала к старинному роду молдавских бояр Башота. Шестнадцати лет она была выдана замуж за знатного и богатого боярина Константина Канта,44 который во время русско-турецкой войны 1806—1812 гг. был уличен в связях с известным молдавским гайдуком Бужором. Пойманный русскими казаками, Бужор был казнен вместе с двумя своими покровителями — Константином Кантом и Илие Катаржи. Жена Канта, Екатерина Григорьевна, наблюдала из кареты казнь своего мужа. «Богатая, прекрасная и очень образованная, она недолго оставалась вдовой. Интендант наших войск Алексей Николаевич Бологовский женился на ней. Она не позволяла ему взгляда на другую женщину, но сама пользовалась полной свободой. Когда Бологовский сделан был интендантом в Варшаву, генерал Альбрехт влюбился в нее и конец-концом был тот, что Бологовский уступил ее ему, и генерал женился».45 Но и тут брак расстроился из-за ревности Екатерины Григорьевны. Она уехала к родным в Яссы, а в 1821 г. вместе с ними бежала в Кишинев. По словам Липранди, Пушкин очень интересовался прекрасной молдаванкой, был в близких отноше-
41 Мария Балш была одной из самых блестящих представительпиц. ясского общества первой половины XIX в. Она упомянута во многих мемуарах современников (см.: Rösetti R. Amintiri, vol. I, p. 228— 229), а также явилась одной из героинь исторического романа Д. Алмаша «Здравствуй, лес, дружище» (Alma?. Alei, codrule fírtate. Bucure?ti, 1956).
42 ИРЛИ, ф. 244, on. 17, № 122, л. 107—108. Статья Липранди «Из дневника и воспоминаний» была напечатана в «Русском архиве» (1866) не полностью. В 1936 г. были опубликованы дополнения, но не по рукописи, а по корректурным листам из архива Бартенева (Цявловский М. Из воспоминаний И. П. Липранди о Пушкине. — В кн.: Летописи Государственного Литературного музея, кн. I. Пушкин. М., 1936, с. 548—558). О рукописных материалах Липранди см. в статье: Эйдельман Н. Я. Где и что Липранди? — В кн.: Пути в незнаемое. М., 1972, с. 125—178. Однако в корректуру не вошли некоторые из воспоминаний Липранди, в том числе подробности о Екатерине Григорьевне Альбрехт.
43Dvoicenco Eufrosina. Pu?kin refugiat-ii Eteriei la Ghi?inau. p. 27—28.
44 А не за Катаржи, которого называет Липранди и который был соучастником Константина Канта и гайдука Бужора.
45 Летописи Государственного Литературного музея, кн. I. Пушкин. M.t 1936, с. 554.
ниях с ней, но и его она впоследствии замучила своей ревностью.46
Пушкинистам не удалось расшифровать, кто была «Екатерина III» в «Дон-Жуанском» списке Пушкина, имя которой стоит в непосредственной близости с «Аглаей, Калипсо иПульхерией» — увлечениями Пушкина в кишиневский период его жизни. По-разному истолковывали и «тему ревности», проникшую в произведения Пушкина в это же время и развитую впоследствии в «Цыганах». Едва намеченный в «Кавказском пленнике», мотив страстной ревности господствует в «Бахчисарайском фонтане», а в «Черной шали» и в дальнейшей лирике («Простишь ли мне ревнивые мечты», «Ненастный день потух» и др.) Пушкин обнаруживает глубокое психологическое понимание этой «роковой страсти», которой и сам был, как известно, подвержен.47 Быть может, приведенные нами новые биографические подробности и их уточнения внесут больше ясности в исследования жизни и творчества Пушкина в Кишиневе, в которых остается еще немало слабо изученных страниц.
Одной из них считается пстория ссоры Пушкина с мужем Маргиолицы Балш, в то время «спатаром», Тодором Балшем.48 История эта имеет непосредственную связь с предыдущим рассказом о Марии Балш и Екатерине Альбрехт. После появления «Альбрехтши» в кишиневском обществе отношения Пушкина с Марией Балш становились все более и более натянутыми, особенно после того, как Пушкин откровенно признался, что в Екатерине Альбрехт его привлекают ее «пылкие страсти» п ее «историческое» прошлое. История гайдука Бужора, его связь с Константином Кантом и сцена казни обоих были хорошо известны Пушкину от очевидцев и должны были действовать на его поэтическое воображение.49 События эти были ярко отражены в мемуарах современников50 и в народном творчестве. В истории молдавского гайдучества Бужор был одной из самых романтических и ярких фигур. Народная память окружила его легендами и сложила о нем замечательные песни. Никого из гайдуков так горько не оплакивал народ:
46 ИРЛИ, ф. 244, оп. 17, № 122, л. 108. Там же (л. 107) Липранди приводит неопубликованный куплет «Джока», посвященный «Альбрехтше» (подробности в кн.: Двойченко-Маркова Е. М. Русско-румынские литературные связи в первой половине XIX века, с. 66).
47 См.: Губер П. К. Дон-жуанский список Пушкина. Л., 1923, с. 26— 27, 79.
48 Некоторые биографы Пушкина ошибочно называют его «ворником» и «кишиневским помещиком», см.: Бартенев П. И. Пушкин в Южной России. М., 1862, с. 109—111; Халиппа И. Н. Город Кишинев времен жизни в нем А. С. Пушкина. — Труды Бессарабской губернской ученой архивной комиссии, т. I, Кишинев, 1900, с. 139—140 и др.
49 В упомянутом румынском историческом романе Д. Алмаша о Бу-жоре и Канте Екатерина Григорьевна изображена как главная героиня, предмет последней любви Бужора. Такой она осталась и в народных преданиях Молдавии, широко использованных Алмашем в его романе.
50 См.: S i о n G. Souvenire contemporane. Bucure^ti, 1915, р. 66 sq.
Ой, зеленая метелица! По дороге пыль клубится, На помост Бужор идет, Горько плачет весь народ, — Это смерти черный путь, И с него уж не свернуть.. ,51
Еще при жизни Пушкина, в 1833 г., в журнале «Телескоп» появилась статья Александра Хашдеу «Румынские народные песни на русском языке» с многочисленными примечаниями. В одном из примечаний к гайдуцким песням автор подробно останавливается на истории Бужора, придав образу знаменитого молдавского гайдука политическое значение, изобразив его как борца за независимость.52
Интерес Пушкина к Екатерине Григорьевне Альбрехт, имя которой связывали с романтической историей Бужора, несказанно раздражал Маргиолицу Балш, и она, по словам Липранди, «искала колоть Пушкина». «Он стал с ней сдержаннее и вздумал любезничать с ее дочерью. Аникой, столь же острой на словах, как и мать ее, но любезничал так, как можно было только любезничать с двенадцатилетним ребенком. Оскорбленное самолюбие матери и ревность к Альбрехтше (она приняла любезничанье с ее дочерью-ребенком в смысле, что будто бы Пушкин желал этим показать, что она имеет уже взрослую дочь) вспыхнули: она озлобилась до безграничности».53
На одной из вечеринок у Смаранды Богдан зашел разговор о столкновении брата Тодора Балша с его соотечественником, которое должно было кончиться дуэлью, но противники на нее не решились. Пушкин вмешался и предложил заступиться за честь обиженного. Присутствовавшая при разговоре Маргиолица Балш с насмешкой сказала Пушкину (намекая на его не состоявшуюся дуэль с полковником Старовым): «Да вы сами за себя постоять не можете». На это Пушкин отвечал, что если бы на ее месте был ее муж, он сумел бы поговорить с ним; поэтому ничего не остается делать, как узнать, так ли и он думает. Разговор Пушкина с Балшем вышел резкий. Когда у Балша вырвалось слово «ссы-
51 Молдавский фольклор. М., 1953, с. 304.
52 Телескоп, 1833, ч. 14, № 8, с. 518—519. Подробнее см.: Двойченко-Маркова Е. М. Русско-румынские литературные связи в первой половине XIX века, с. 109—111.
53 JI и п р а н д и И. П. Из дневника и воспоминаний, стлб. 1423. Биография Аники Балш тоже занимает видное место в мемуарах ее современников. Красивая, умная, самоуверенная, не терпящая возражений, она была «притчей во языцех» ясского общества, долго помнившего ее бурное столкновение с председателем суда из-за несправедливого решения одного из ее процессов о наследстве (S u t и Rudolf. Iaçii de odinioarâ, vol. 2. Iaçii, 1928, p. 79—82). Воспитанная англичанкой, Аника Балш устроила свой дом на английский лад и заставляла лакеев и кучеров обращаться к ней по-английски (Rosetti R. Amintiri, vol. I, p. 166—171). Современники долго помнили ее английский экипаж на улицах Ясс и кучеров-цыган, которым она кричала по-молдавски: «Погоняй по-английски, ворона!».
лочный», Пушкин вне себя схватил подсвечник и замахнулся им на обидчика.54 В дневнике князя П. И. Долгорукова, который записывал события по свежим следам, говорится далее: «Сцена, как рассказывали мне очевидцы, была ужаснейшая. Балш кричал, содомил, старуха Богдан упала в обморок, беременной вице-губернаторше приключилась истерика, гости разбрелись по углам, люди кинулись помогать лекарю, который тотчас явился со спиртом и каплями — оставалось ждать еще ужаснейшей развязки, но генерал Пущин успел все привести в порядок и, схватив Пушкида, увез с собою. Об этом немедленно донесли наместнику, который тотчас велел помирить ссорящихся. Вчера поутру свели их в доме вице-губернатора. Балш начал просить прощения, извиняясь похмельем, но Пушкин, вместо милости и пощады, выхватил заряженный пистолет и, показывая оный, сказал Балшу: „Вот как я хотел с вами разделаться. Здесь уже не место". При сих словах, положив пистолет обратно в карман, он ударил его в щеку. Их тотчас разняли, а Пушкин потом приехал к генералу, который мыл ему голову в кабинете и после обеда отправил его с адъютантом под арест».55 В другом месте Долгоруков прибавляет: «Балш подавал просьбу наместнику, но сей, как говорят, помирил его с Пушкиным».56
В 1938 г. в архивах семьи Балш в Бухаресте мне удалось обнаружить черновик жалобы Балша Инзову, написанный по-французски. Рассказывая о столкновении с Пушкиным, Тодор Балш называет поступок поэта «преднамеренным покушением на его жизнь» и просит наказать его так, как по русским законам наказывают «убийц». Для себя он просит защиты и гарантии неприкосновенности, как для иностранца, состоящего под «высочайшим покровительством» .57
Анализируя столкновение Пушкина с Тодором Балшем, советский исследователь Г. Ф. Богач придает этому инциденту политическое значение, предполагая, что «за историей с молдавским вельможей» скрывается «нечто гораздо серьезнее обывательского скандала в великосветском обществе». В связи с этим Г. Ф. Богач
54 Отмечая этот жест Пушкина, Бартенев вспоминает аналогичную сцену в «Выстреле» (VIII, 66): Офицер <.. .> почел себя жестоко обиженным и, в бешенстве схватив со стола медный шандал, пустил его в Силь-вио, который едва успел уклониться от удара» (Бартенев П. И. Пушкин в Южной России, с. 110). Возможно, что Балш позволил себе и другое оскорбление. В ясских мемуарах биографа Балша —Р. Росетти вскользь замечено, что Пушкин был высечен в секретной канцелярии Министерства внутренних дел (на самом деле это был слух, распущенный Ф. И. Толстым, который достиг Кишинева и вызывал ярость Пушкина, отраженную в его письмах и в стихотворении «Чаадаеву»), см.: Rosetti R. Amintiri, vol.1, p. 199.
55 Долгоруков П. И. [Дневник], с. 52—53.
56 Там же, с. 58. В дневнике Долгорукова отмечена и дата инцидента — 6 марта 1822 г. Второе столкновение состоялось 8 марта того же года.
57 Dvoicenco Euphrosyne. Puskin et les Balsch à Kisinev. — Revue des études slaves, Paris, 1938, t. XVIII, fasc. 1—2, p. 73—75.
3 Временник
33
считает необходимым более подробно осветить личность Тодора Балша, которая, говорит он, «до сих пор по-настоящему не установлена, а поиски нужного нам боярина еще це привели к положительным результатам».58
Биография Тодора Балша довольно обстоятельно изложена в мемуарах и воспоминаниях его соотечественников. Но русским биографам Пушкина она была неизвестна, и они часто путали Балша с двумя другими его тезками. С ними Тодор Балш состоял в дальнем родстве, и все они принимали активное участие в политической деятельности. Один из них даже стал в 1856 г. кайма-каном в Молдавии, а Балш, знакомец Пушкина, хотя тоже стремился к господарской власти (на что ушло все огромное состояние его жены Маргиолицы), достиг только высокого положения гетмана (главнокомандующего) молдавского войска. Когда в Молдавии в 1830-х годах при содействии русских началась организация национального войска (милиции), Тодор Балш поступил в специальную ускоренную школу военной подготовки в Одессе, получил чин полковника и занял пост командующего ясским гарнизоном. Став гетманом и устраивая показательные маневры, Тодор Балш всячески подчеркивал свою преданность России. В 1866 г., будучи уже глубоким стариком, он с готовностью снова облекся в военную форму и высказал желание стать на защиту отечества в известном конфликте с турками при возведении на престол объединенных княжеств принца Карла.
В 1820-х годах Тодор Балш вовсе не был «пожилым тяжеловесным молдаванином», каким любят его представлять себе биографы Пушкина. Мемуары соотечественников рисуют Балша очень красивым и ловким ловеласом, известным своими похождениями, и обычно подчеркивают моральное и культурное превосходство его жены.59
После истории с Балшем, находясь под домашним арестом, Пушкин написал известное послание к Н. С. Алексееву:
Мой друг, уже три дня Сижу я под арестом И не видался я Давно с моим Орестом...
(II, 247)
Послание не было закончено. В рукописях Пушкина сохранились отрывки дальнейшего текста:
... Невинной суеты, А именно —мараю Небрежные черты,
68 Б о г а ч Г. Ф. К истолкованию стихотворения Пушкина «Мой друг, уже три дня. ..». — В кн.: Пушкин на юге, т. 2. Кишинев, 1961, с. 255—256.
69 См.: Rosetti R. Amintiri, vol. I, p. 220—234.
Пишу карикатуры, — Знакомых столько лиц, — Восточные фигуры <.. .> <.. .> кукониц И их мужей рогатых, Обритых и брадатых!
(И, 745)
Несмотря на явное раздражение, сквозящее в этих строках, в молодом Пушкине поражает удивительная наблюдательность. Образ Балша очерчен в соответствии с тогдашней модой, усвоенной ясской молодежью. Часть из них сохраняла чалму и бороду при йолувосточном наряде, часть спешила обрить бороду, но все они старались не отставать от русских в умении вести себя в светском обществе и в искусстве лихо плясать модную тогда мазурку.
В тот же период Пушкин написал длинное стихотворение о кишиневских дамах, которое дошло до нас далеко не полностью. Его принято начинать с куплета:
Раззевавшись от обедни, К Катакази еду в дом.
(II, 192)
На самом деле стихотворение начиналось со слов: «Дай, Никита, мне одеться; В митрополии звонят» (II, 470).60
В этом стихотворении Пушкин описывает свой утренний визит в дом кишиневского губернатора Катакази сразу же после обедни в митрополии. Картина, которую поэт застает в этом доме (дамы на диване с поджатыми под себя ногами), это обычный молдавский «тайфаз», т. е. отдых после обильного утреннего завтрака, описанный в мемуарах ясских старожилов. «Завтрак подавался часов в десять утра, после чего все усаживались на диванах в турецкой позе, дамы отдельно, и часто, отдыхая, перебирали четки», — пишет один из них.61
Как известно, Пушкин перенял этот обычай, и до конца его жизни современники отмечали «любимую позу» поэта — сидение на диване с поджатыми ногамп, находя ее несколько необычной и включая ее в число странностей Пушкина.62
00 Приписка В. П. Горчакова к рукописи воспоминаний Липранди (ИРЛИ, ф. 244, оп. 17, № 122, л. 24) уже обратила на себя внимание и отмечена в печати (см.: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. I. М., 1974, с. 290, 602).
61 См.: Rosetti R. Amintiri, vol. I, p. 59.
62 Русский архив, 1866, N° 10, стлб. 1280; Керн А. П. Воспоминания, с. 263 и др.
