CC BY
26ЗАМЕТКИ АНГАЖИРОВАННОГО ИСТОРИКА
сергей сергеев
I. Миф о 6дагодетеаьном опоздании
К теме номера
Тема русских как молодого народа, с опозданием являющегося на арену мировой истории, но именно благодаря этому опозданию имеющему шанс совершить некий великий прорыв в будущее, на который уже неспособны народы, пришедшие раньше, — мудрые, но утерявшие свежесть и силу, — о, насколько эта тема избита в истории русской мысли!
Кажется, впервые она появляется в «Слове о Законе и Благодати» митрополита Илариона, но подлинным мейн-стримом становится в XIX — начале XX в.: Чаадаев (написавший не только нигилистическое первое «философическое письмо», но и мессианскую «Апологию сумасшедшего») и В. Одоевский, Гоголь и Герцен, Данилевский и Михайловский, Достоевский и Леонтьев... Да что там! Разве предсказание Ленина о неизбежности социалистической революции в России из-за недоразвитости в ней капитализма («слабое звено в цепи империализма») не из той же оперы?
К сожалению, к счастью ли, но нельзя считать эту идеологему нашим ноу-хау, она неизбежный спутник всех наций, вынужденных «догонять» авангард Западной цивилизации — англосаксов и французов. Достаточно вспомнить, что удивительно схожие рассуждения — сквозной мотив германской саморефлексии, чтобы уже не вступать на зыбкую почву горячечных восточноевропейских (и тем более неевропейских) фантазий. «И последние станут первыми» — кого из аутсайдеров не греет это великое обетование,
эта гениальная в своей простоте психологическая компенсация за историческое непервородство?..
Данная идеологема (или даже мифологема) интересна для характеристики самосознания «опаздывающих наций», но имеет ли она значение для научного описания самого процесса их становления? Разумеется, нет. Грёзы Фихте и Достоевского мало что нам объяснят в политике Бисмарка и Столыпина. Все положительные предсказания русских мессианистов провалились, сбылись только их страшные сны. Так что же, миф о благодетельном опоздании приказал долго жить? Кто знает. Может быть, он будет просто переформатирован? Но не в исключительно футуристском, а в смешанном — футуристско-пассеистском — ключе.
Общеизвестно, что Россия опоздала с национальным государством, но значит ли это, что ей нужно с разбегу бросаться в неизведанный океан постнационального? Не довольно ли прыжков в неизвестность? Не лучше ли попробовать у себя что-то хорошо известное и успешно апробированное старшими по истории? Ибо ничего лучше, чем национальное государство, в мире пока не придумано, несмотря на все «постмодернистские» кунштюки. Не всякое движение вперёд есть прогресс. Шаг в невидимую пропасть, конечно же, прорыв — но в небытие. Тем более что вожди старой Европы, один за другим, сигнализируют игЫ et ОгЫ о провале мультикультуралист-ского эксперимента.
Меркель, Кэмерон, Саркози... Это уже даже не тенденция, а позиция. Новая (точнее, хорошо забытая старая) позиция Запада. Так что русские националисты с идеей русского национального государства — совсем не обречённые донкихоты Модерна, как это ещё вчера с торжествующим презрением возвещалось разномастными могильщиками наций и трубадурами химер существующего только в их головах «Постмодерна». Напротив, рус-
232
ские националисты сегодня в авангарде нового европейского мейнстрима. И именно потому, что опоздали.
Новый миф о благодетельном опоздании будет странным кентавром. С одной стороны, модернистским, ибо мы боремся за то, чего у русских ещё не было. С другой — консервативным, ибо мы отстаиваем священные камни Европы позапрошлого столетия. Революционеры для себя и «удерживающие» для всего мира — такой «цветущей сложности» русская мифология ещё не знала. Как пишет Михаил Ремизов, сейчас для нас национальная модернизация «оказывается уже не догоняющей, а альтернативной стратегией. Стратегией, в которой почвенники будут рады узнать оттиск "особого пути". Фантасты — контуры "параллельной истории". А стоики — просто шанс сохранить верность себе».
Думается, что только в таком обличье старый русский миф может обрести вторую молодость, и под его знаком в новой/старой социально-политической реальности вновь обретёт волю к жизни наш — на этот раз так вовремя опоздавший — народ.
II. По поводу статьи Д.Г. Роули
Публикуемая выше статья Д.Г. Роу-ли очень интересна и в основных своих положениях верна. Но стремление автора безоговорочно следовать своей жёсткой концептуальной схеме и его отказ от использования первоисточников по истории русского национализма (т.е. текстов самих националистов), опора лишь на труды западных исследователей приводят его к весьма важным (хотя и частным в данном контексте) ошибкам.
Во-первых, Роули считает, что в Российской империи русского национализма не было не только как органи-
зованного политического движения, но и как политического дискурса, ибо в русской мысли национализм блокировался, забивался имперской идеей, якобы с подлинным национализмом несовместимым. Странно, что это пишет англосакс, будто бы забывший о двух великих национальных государствах, ставших одновременно и великими мировыми империями, — Англии и США. Или в политическом дискурсе этих стран национализм не соединялся с империализмом? Достаточно открыть «историческое евангелие английского империализма» — «Расширение Англии» Дж. Р. Сили, одной из главных идей которого является то, что Британская империя есть процесс «разлития» английской нации, чтобы убедиться в обратном. Дилемма «империя — нация», столь животрепещущая для современных русских (и, как явствует из статьи Роули, не только русских) националистов не была дилеммой и для русских националистов Х1Х-ХХ вв., им эти вещи казались вполне совместимыми, как и их западноевропейским коллегам.
Читаем у П.Б. Струве (кстати, поклонника и пропагандиста упомянутого выше Сили) в 1914 г.: «...ощущение России как национального государства есть правда национализма как чисто политического начала. Россия есть Империя с национальным ядром (русским), неоспоримо первенствующим. Россия не просто национальное государство вроде Франции или Германии, а именно национальная Империя». Совсем в другом ключе отстаивает нерасторжимость национального и имперского яростный оппонент Струве М.О. Меньшиков: «Если царство покоряло народности, скрепляло их и поглощало, то империя предполагает все эти функции в сугубом виде.. Чтобы быть в наше время империей, вовсе не нужно. владеть многими народами и отказаться от национального эгоизма.. Русская Империя есть живое царствование русского племени, постоянное
одоление нерусских элементов, постоянное и непрерывное подчинение себе национальностей, враждебных нам».
Подавляющее большинство русских националистов двух прошлых столетий были сторонниками программы «национализирующейся империи». Нам сейчас понятно, что эта программа оказалась реалистичной, но двести и даже сто лет назад это не казалось столь очевидным. Начиная с декабристов, русской мысли присущ вполне классический националистический дискурс, окончательно оформившийся в 1860-х гг. у М.Н. Каткова и И.С. Аксакова, а в конце XIX — начале XX в. и само слово «национализм» вошло в общее употребление. И наличие в этом дискурсе имперского концепта нимало не меняет его характера.
Кроме того, Роули утверждает, что националистический дискурс может быть только секулярным, а посему религиозно-универсалистская риторика, свойственная русской мысли периода империи, также свидетельствует об отсутствии в ней нормального национализма. Ну, это просто какой-то коперникианский переворот в нациоведении! Надо ли полагать, что Редьярд Киплинг, объявлявший своим соотечественникам: «Воистину вы происходите из Его (Бога) Крови», не был английским националистом? Шарль Пеги и Леон Блуа, воспевавшие религиозную миссию Франции, стало быть, не причастны к французскому национализму никаким боком? А отец итальянской нации Джузеппе Мадзи-ни с его политико-религиозным мессианизмом? На религиозном мессианизме замешана вся идеология польского («Польша — Христос человечества») и испанского («Испания — безумец во Христе») национального возрождения. Даже сегодня в речах президентов США мы слышим о «крестовых походах» и «Армагеддоне». И что, всё это вычеркнуть из истории национализма как «неправильное»?
Роули просто экстраполирует со-
временные нормативы в прошлое, и получается вопиющий анахронизм — лучшее доказательство того, что никакие самые интересные схемы не будут убедительными без кропотливой работы с конкретным историческим материалом.
III. Еще рдз об этнических корпорациях в русской истории
В прошлом номере «ВН» (в связи с «делом Вдовина») я уже касался этой темы. Теперь хотелось бы на выстроившийся концептуальный костяк нарастить немного фактического «мяса».
Конечно, можно начать с «греческой партии» в Русской Церкви, с которой соперничала «русская партия» (об этом, помнится, писал А.Г. Кузьмин). Действительно, греческое лобби там было очень сильным, и в X-XII вв. мы знаем только двух этнически русских Киевских митрополитов — Ила-риона и Климента Смолятича. Да и в Московской Руси это лобби продолжало существовать, по крайней мере, до Флорентийской унии. Но есть существенное отличие «греческой партии» от, например, «немецкой»: греки не были опорой русской власти, они проводили интересы другой власти — своей родной, византийской. Русские князья нередко были с греческими митрополитами в весьма напряжённых отношениях и, напротив, старались поддерживать «русскую партию»: Иларион был явным ставленником Ярослава Мудрого, Климент — Изя-слава Мстиславича, который его назначил без санкции Константинополя. Можно также вспомнить сюжет о том, как Дмитрий Донской неудачно пытался сделать митрополитом своего человека Митяя (которого, видимо, греки отравили) и его конфликте с греком
Киприаном... То есть это совсем другая история, хотя и чрезвычайно интересная, заслуживающая специального исследования.
Начало данной темы (как и вообще истоки нашей «империи наоборот») надо искать всё-таки во второй половине XVII в.
Э. Геллнер в «Нациях и национализме» интересно рассуждает о стратегии «оскопления», «мамелюкства», проводимой авторитарной властью для того, чтобы ее непосредственная опора состояла из людей или групп, «которые оказались бы беспомощными без поддержки пользующегося их услугами государства». Одним из наиболее распространенных вариантов «оскопления» является использование в качестве управленцев этнических групп, чуждых «туземному» населению страны.
В Средние века такая практика для европейских монархов была обычным делом. Но с появлением национальных государств она сошла на нет (что не исключает ее реанимации в связи с кризисом nation-state). На Руси, напротив, с XI в. мы ее практически не наблюдаем. Попытка Василия II после возвращения из ордынского плена использовать в качестве «мамелюков» приехавших с ним татар закончилась для великого князя плачевно — потерей зрения и престола. Но всё меняется при Алексее Михайловиче.
Лучший исследователь русского старообрядчества С.А. Зеньковский пишет в своей работе «Раскол и судьба империи»: «В эти годы, 1653-1667, решается переход Руси от политики национальной культурной изоляции, от великорусского государства, к включению в сверхнациональное (над-великоросское) культурное развитие, к созданию сверхнациональной империи. Ради идеи империи правительство жертвует гордостью, традицией и
_ культурным складом Москвы. Куль-
234 турное руководство европеизирую_ щейся Имперской России конца XVII
и начала XVIII века почти не имеет в своих рядах великороссов... С начала XVIII в. положение великороссов в церкви ухудшается. Церковная иерархия постепенно переходит в руки малороссов. Великороссы сами, видимо, неохотно идут в церковную администрацию, а государство их не пускает на руководящие роли в церкви, как идеологически ненадежный элемент. Позже, с 1710-х гг., великороссы оказались почти совсем оттеснены от руководства церковью киевскими монахами, захватившими епископские кафедры и Синод в свои руки. Уже в 1722 г. в Синоде 5 малороссов и 4 великоросса, в 1725 г. великороссов в Синоде еще меньше, их всего двое на пятерых киевлян. В 1751 г. Синод уже состоял из 9 епископов-малороссов и только одного великорусского протопопа». Любопытно, что именно малоросс Феофан Прокопович ввел в широкое употребление слово «россияне». Дело дошло до того, что Елизавета Петровна в 1754 г. была вынуждена издать специальный указ: «чтобы Синод представлял на должности архиереев и архимандритов не одних малороссиян, но и из природных великороссиян». Впрочем, когда великорусское духовенство было окончательно стреножено и приручено, Екатерина II успешно использовала его для разгрома слишком уж много возомнивших о себе малоросских иерархов, посмевших сопротивляться секуляризации церковных земель.
Про немцев в Российской империи я уже подробно писал в «ВН» (№ 3), потому повторяться не буду.
Не нужно быть антисемитом, чтобы признавать особую роль евреев в становлении советской государственности. Ленин прямо говорил, что евреи спасли большевиков, ибо русская интеллигенция бойкотировала коммунистическую власть, а евреи охотно пошли к ней на службу, что давало отличные шансы для социального продвижения вверх. Они сделались
передовым отрядом социалистической модернизации. Израильский историк Жозеф Тартаковский пишет: «Бесспорно, что доля участия евреев в Руководстве СССР в период с 1917 по 1952 год была очень велика, значительно больше, чем была доля евреев в населении СССР. Более того, и в абсолютных цифрах количество евреев в составе Руководства СССР значительно превышало количество деятелей любой другой национальности, разумеется, кроме русских. Так, с 1917 по 1952 в состав Руководства СССР входили 68 евреев, тогда как за этот же период в состав Руководства СССР входили 49 украинцев, 34 армянина, 26 грузин, 23 латыша, 16 белорусов, 14 азербайджанцев, 13 поляков, 12 туркмен и т.д. При этом надо учесть, что большинство из деятелей — не евреев входили в состав руководства своих Союзных республик, тогда как у евреев на территории СССР никогда не было своего национального образования (не считать же таковым ублюдочную Еврейскую автономную область)». Симптоматично непропорционально высокий процент евреев наблюдается в советских карательных органах (до 1938 г.). По данным, размещённым на сайте общества «Мемориал», получается, что на 1 октября 1936 г. в верхушке НКВД русские составляли 30%, евреи — 39%.
С 1960-х гг. евреи в связи с антиизраильской политикой Москвы из самой просоветской этической группы превратились в самую антисоветскую. Но в 1990-х гг. они снова явились «проводниками модернизации», на сей раз капиталистической, поддержали реформы Ельцина и стали влиятельнейшей этнической группой в составе
новой правящей элиты. Журналист Л. Радзиховский в своей знаменитой статье «Еврейское счастье» (1996) писал: «. евреи сегодня в России после 20 лет непрерывной эмиграции молодых и самых энергичных из них оказались сильнее, чем 20 лет назад. Больше того, рискну предположить, что евреи имеют больший удельный вес в русской политике и бизнесе, чем в политике и бизнесе любой другой христианской страны. При этом чувствуют они себя в России куда менее комфортабельно, чем в других христианских странах».
В «нулевые» еврейское влияние несколько поубавилось, хотя и осталось весьма значительным.
Нынешние фавориты Кремля — чеченцы — не составляют значительного процента в центральной российской администрации. Но очевидно, что Чечня имеет в составе РФ особый правовой статус, по сути, выпадающий из общефедерального поля, при том, что чеченцы чувствуют себя на территории всей России как самый привилегированный этнос. Посадка Аракчеева, изъятие тома энциклопедии издательства «Терра», «дело Вдовина» — такое не позволяется ни одной этнической корпорации. За что чеченцам такие преференции? За то, что Кадыров как бы гарант спокойствия на Кавказе? За 110-процентную поддержку «ЕР» на выборах? А может, правы те эксперты, которые считают, что дело в личной лояльности Кадырову Верховной власти, которая (лояльность) может стать залогом того, что в случае возможных социальных потрясений Верховная власть получит поддержку субъекта федерации, обладающего боеспособными вооруженными формированиями?
