CC BY
154
Важенин Вячеслав Валерьевич
кандидат юридических наук, доцент,
начальник кафедры оперативно-разыскной деятельности
в органах внутренних дел
Краснодарского университета МВД России
(тел.: +79181919530)
Васильченко Денис Александрович
кандидат юридических наук,
преподаватель кафедры оперативно-разыскной деятельности органов внутренних дел Омской академии МВД России (тел.: +79139702773)
Зуев Евгений Александрович
заместитель начальника ОБОП УУР полиции УМВД России по Омской области (e-mail: mih_des@mail.ru)
Закономерности формирования и развития высшего криминального сословия в России
В статье исследуются условия возникновения в России лиц, занимающих высшее положение в преступной среде. Анализируются особенности формирования института «воров в законе». Изучаются закономерности исторического развития высшего преступного сословия в годы Октябрьской революции и Великой Отечественной войны.
Ключевые слова: «вор в законе», криминальная среда, криминальное лидерство, преступный авторитет.
V.V. Vazhenin, Master of Law, Assistant Professor, Head of the Chair of Operative and Detective Activity in Law-enforcement Bodies of the Krasnodar University of the Ministry of the Interior of Russia; tel.: +79181919530;
D.A. Vasilchenlo, Master of Law, Lecturer of the Chair of Operative and Detective Activity in Law-enforcement Bodies of the Omsk Academy of the Ministry of the Interior of Russia; tel.: +79139702773;
E.A. Zuev, Deputy Head of the Department of Fight Against Organized Crime of Criminal Office of the Department of Internal Affairs of Russia of the Omsk region; e-mail: mih_des@mail.ru
Regularities of formation and development the highest criminal estate in Russia In the article emergence conditions in Russia of the persons holding the highest position in the criminal environment are investigated. Features of formation of institute of «thieves in law» are analyzed. Regularities of historical development of the highest criminal estate in the years of October revolution and the Great Patriotic War are studied.
Key words: «thief in law», criminal environment, criminal leadership, criminal authority.
Криминальное лидерство представляет собой весьма сложное, многоаспектное явление, неразрывно связанное с самой преступностью. Последняя, несмотря на ее ярко выраженный аморальный, антисоциальный, аморфный, в целом дезорганизованный характер, обладает двумя очень важными качествами, способствующими не только ее существованию, но и развитию, - она постоянна и адаптивна. Постоянство и адаптивность проявляются в способности противостоять мерам, предпринимаемым государством по ее нивелированию, дезактивации, ликвидации, а также в умении подстраиваться под изменяющуюся обстановку, меняя тактику и стратегию выживания. Полагаем, это возможно благодаря кон-
станте преступного мира, его альфе и омеге. Речь идет о преступных лидерах.
Как справедливо отмечает В.М. Анисимков, «современная криминальная среда ... возникла не на голом месте. Преступный мир обладает собственной историей и внутренней логикой развития. Особенно рельефно это проявляется в исправительных учреждениях» [1, с. 96].
Действительно, многие уголовные традиции, в том числе почитание преступных лидеров и соблюдение иерархии, родом из тюрьмы. Именно там в конце XIX в. появились первые представители высшего преступного сословия -«иваны» [2] - авторитеты уголовной среды, тюремные старожилы, главные хранители пенитенциарной субкультуры. Свое название
18
данная категория преступников получила в связи с тем, что многие из них, постоянно занимаясь бродяжничеством и совершая кражи, грабежи и разбои, в случае задержания полицией называли себя Ивановыми Иванами, чтобы скрыть свои настоящие данные и уйти от ответственности за другие, совершенные ранее преступления. Высший неформальный статус для осужденного присваивали тому, кто заслужил привилегированное место своим поведением и образом жизни. Нередко таких лиц называли «паханами», «сидельцами», а чаще всего «бродягами», поскольку именно бродяжничество было первой школой совершения преступлений (отсюда проистекает тюремная традиция заключенных называть друг друга «бродягами», выказывая тем самым взаимное уважение). Этим же обусловлены и некоторые традиции «воров в законе», связанные с запретом не только жить в роскоши, но и иметь любую собственность.
Утверждая себя в качестве своеобразных «князей» арестантского мира, поддерживая друг друга, «иваны» с выгодой для себя руководили артелью заключенных, занимая наиболее комфортные во всех отношениях места. Правилами криминального элемента в местах лишения свободы предусматривалось преклонение перед «иванами», подчинение им всех других категорий осужденных, обязанность последних покрывать противоправные действия криминальных «авторитетов». Хорошо организованная «бродяжня» располагалась всегда на нарах, а остальные ютились большей частью на голом полу, в грязи, темноте и холоде [1, с. 98100]. Полагаем, данная расстановка лидерских приоритетов криминальной среды того времени во многом предопределила роль последователей первых уголовных главарей, а также подчиненное восприятие их другими заключенными.
В специальной литературе отмечается, что существенным образом на характеристику преступных лидеров повлияла Октябрьская революция 1917 г., а также последовавшие за ней колоссальные изменения в жизни общества и, естественно, тюрьмы. Профессиональные преступники всех категорий, спекулянты, «классовые враги» значительно изменили и увеличили состав прежнего населения исправительных учреждений. В силу того, что у многих работников тюрем отсутствовало ясное представление о методах работы с правонарушителями (в 20-е гг. лишь менее 40% работников ИТУ имели соответствующее образование [2, с. 24]), обострилось опасное явление - широкое самоуправление заключенных при весьма скромной и ограниченной функции администраций тюрем, сводившейся к внешнему надзору. Стратификация заключенных укреплялась и
расширялась в условиях постоянных конфликтов между уголовными авторитетами прошлого и преступниками «новой формации» [3, с. 84]. На наш взгляд, такая конкурентная борьба значительно укрепила позиции потомственных арестантов, годами занимавших высшее положение в тюремной иерархии, создав тем самым важную с идеологической точки зрения базу для дальнейшего развития криминального лидерства.
Представители воровских «профессий» -карманники, квартирные воры, воры, совершающие кражи на железной дороге, и проч. -были наиболее близки по духу и образу жизни к «иванам», что позволило им объединиться. «Иваны» и «воры» считали себя настоящими преступниками, поскольку их основным занятием являлось воровство, а большую часть жизни они проводили в заключении. Стоит заметить, что в то время между представителями уголовных верхов не возникало, как правило, никаких конфликтов. В соблюдении неформальных правил поведения «иваны» и «воры» считались самыми «чистоплотными» тюремными представителями. Кроме того, они отличались от других заключенных большей выдержкой, артистичностью, изворотливостью, мгновенной сообразительностью. «Воры» составляли в большинстве своем окружение «иванов», постепенно укрепляя свои позиции по мере приобретения тюремного опыта. Стоит обратить внимание на весьма важное обстоятельство: при очевидном доминировании «иванов», обусловленном их безупречным авторитетом среди заключенных, их количество постепенно сокращалось по сравнению с «ворами». В результате в 30-х гг. произошло обновление преступной иерархии и на лидирующие позиции вышли «воры», которые, считая себя потомственными представителями «урок» и наследниками «иванов», строго отделяли себя от остального преступного люда, именуемого «фраерами», т.е. прочими, «не ворами». Понятие «урка» являлось производным от используемой в царской полиции аббревиатуры УРК - уголовно-регистрируемый контингент, включавший всех лиц, совершивших уголовные преступления. С нашей точки зрения, тогда же возникла и начала стремительно развиваться идея соблюдения так называемых «воровских законов», основанных на традициях и обычаях прошлого и призванных, как мы полагаем, кастомизировать истинных «воров», не допустить в их ряды посторонних лиц. Поскольку статус «воров» уже тогда был весьма высок и многие арестанты стремились попасть в воровскую элиту, упомянутые «законы» значительно сужали круг претендентов на звание их настоящего блюстителя, потомственного
19
вора - «вора в законе». Так, наряду с принятыми от «иванов» правилами, обусловленными их бродяжническим образом жизни (запрет иметь семью; промышлять только воровством; не брать в руки оружия и пр.), «ворам» предписывалось не работать, не заниматься общественной деятельностью, не вступать во взаимоотношения с тюремной администрацией, не служить в армии и пр. Таким образом, «воры», с одной стороны, возвеличивались, наделяя себя огромным авторитетом и властью, что было обусловлено в первую очередь желанием обогащения за чужой счет при минимальных затратах сил и времени. С другой стороны, ограничивали численность воровской «элиты», связанной взаимной круговой порукой (по мнению В.И. Монахова, в тот период насчитывалось не более 7% «воров» [4, с. 16]), повышая тем самым ее значимость и исключительность.
Стоит заметить, что авторы не отличаются единодушием в вопросе появления «воров в законе», которые, кстати, так себя никогда не называли, получив такое наименование от сотрудников правоохранительных органов (себя они называли ворами, братьями, людьми, бродягами, законниками). Помимо озвученной выше версии формирования института «воров в законе», некоторые исследователи связывают их появление со сложившейся в стране Советов обстановкой неразберихи, голода, всплеска преступности. В этих условиях опытные взрослые преступники «жиганы» («жиганами» в дореволюционной России называли тюремный «пролетариат», который формировался из неграмотных рабочих, совершивших впервые преступления или обвиненных в таковых; после революции вплоть до 30-х гг. XX в. «жиганами» называли любых профессиональных преступников), не имея возможностей получения легального дохода, вовлекали в преступную деятельность малолетних беспризорников («босяков», «шпану»), число которых в тот период резко возросло. Не желая собственноручно совершать имущественные преступления, «жиганы» цинично воспользовались детской наивностью (юношеским максимализмом), убедив их в собственной исключительности, заложив в них стремление к профессиональному «воровскому» росту, основанному на соблюдении определенных правил, за соблюдением которых стояло личное обогащение «жиганов» - наставников. К 30-м гг. «босяки» выросли, заматерели, начав конкурировать с «жиганами», выдвигая своих лидеров. Для закрепления своих позиций были разработаны «воровские правила», о которых упоминалось ранее [5, с. 14-15].
По другой версии, которой придерживаются Б.Ф. Водолазский и Ю.А. Вакутин, «воровская
идея» возникла в переломный для страны Советов период, начиная с 20-х гг., когда в места лишения свободы хлынула масса непролетарских, нетрудовых элементов - представителей «эксплуататорских классов», изолируемых по признаку классовой, сословной принадлежности, для «пролетарского перевоспитания». Данная категория заключенных, считая действия властей в отношении себя явно несправедливыми и не имея возможности защищаться от произвола традиционными легальными способами, в порядке протеста против складывающихся неблагоприятных условий существования создала знаменитый «кодекс тюремной жизни» - «воровской закон», в основу которого были положены формы протеста против властей: не участвовать ни в каких формах общественной деятельности, не трудиться на «пролетарское государство», сохранять чувство собственного достоинства и духовную независимость, никогда не служить и не брать в руки оружие, не вступать ни в какие отношения с администрацией тюрем, жестоко преследовать наушничество, ябедничество. Не видя для себя перспектив возврата к прошлому образу жизни, эти «бывшие» организовались в стойкие преступные микрогруппы со своей субкультурой. Будучи в интеллектуальном развитии на порядок выше массы уголовников, «авторитеты» нового преступного сообщества легко увлекли за собой основную массу заключенных [6, с. 5-19].
Иной точки зрения придерживается А.И. Гуров, по мнению которого «воры» и их «закон» появились во время бурного развития советской лагерной системы, когда уголовники при поддержке НКВД СССР взяли на себя функции управления в условиях несвободы, установили свои правила поведения [7].
Полагаем, достоверность той или иной точки зрения принципиального значения не имеет, важен сам факт возникновения данного явления. Несмотря на некоторые расхождения во взглядах ученых, анализ данного исторического периода становления высшего преступного сословия дает основания выделить ряд общих для всех перечисленных версий позиций. Во-первых, каста «воров в законе» появилась не стихийно, ее возникновению предшествовали многолетние, а возможно, и многовековые процессы стратификации уголовной среды, выделения наиболее сильных и грамотных ее лидеров, что, несомненно, обусловило в дальнейшем колоссальное влияние данных лиц на преступное сообщество. Во-вторых, лица, называвшие себя «ворами», обособились, замкнулись, ограничив тем самым возможности других преступников причаститься к элите, но не утратили возможности управлять преступ-
20
ными массами, укреплять собственное превосходство над ними. В-третьих, с целью закрепления собственной потомственной «воровской чистоты», а также формирования идейного содержания своей деятельности, правил поведения «ворами» был сформирован собственный кодекс чести, который, наряду с процедурой коронования, несмотря на последующие многократные метаморфозы, является одним из краеугольных камней «воровского» движения.
Не меньший интерес вызывает следующий этап развития рассматриваемого явления, датируемый по разным оценкам специалистов 40-50-ми гг. прошлого века и именуемый «сучьей войной» («сучья война» получила свое название в связи с появлением новой категории «воров», изменивших традициям и обычаям, в тюремной среде их называли «суками» или «ссучившимися ворами»). В течение 19411943 гг. в соответствии с Указами Президиума Верховного Совета СССР и специальными решениями Государственного комитета обороны из мест лишения свободы были досрочно освобождены различные категории заключенных для отправки на фронт (около 35% от общего числа осужденных). В числе специального контингента, мобилизованного в армию, оказалось и немало «воров». Кроме того, в военный период в результате усилившегося давления администрации многие «воры» были вынуждены начать работать, что было обусловлено ужесточением наказания за отказ от работы, который карался ссылкой на север, а систематические отказы - высшей мерой наказания. Все это повлекло разделение высшего преступного сословия на два противоборствующих лагеря: «воров», оставшихся преданными «законам», и «сук», считавших себя по-прежнему «элитой» преступного мира, но в силу сложившихся обстоятельств вынужденных частично нарушить «воровской закон» [8, с. 71-72].
После окончания Великой Отечественной войны большинство оставшихся в живых «сук» вернулись в криминальный мир и тюрьму. В силу того, что в местах лишения свободы по-прежнему оставались истинные «воры», «суки» признавались предателями, после чего следовала жестокая смерть. В результате крайне агрессивных действий «воров», направленных на истребление «сук» и их окружения, последние, объединившись с «польскими ворами» («польскими ворами» называли несколько категорий заключенных: бывших «воров в законе», отправленных на фронт и побывавших в других странах (в том числе в Польше); авторитетных заключенных, этапированных в СССР из тюрем Прибалтийских государств, Западной Украины и Белоруссии, Бессарабии) [9], стали «развенчивать» «законников», под угрозой оружия заставляя становиться на колени, отка-
зываться от принадлежности к своему сообществу, нередко прибегая к мужеложству. С целью укрепления своих позиций «суки» совместно с «польскими ворами» создали новый «воровской закон», существенно отличавшийся от старого. Например, «авторитетам» мест заключения разрешалось работать в лагерях и тюрьмах старостами, нарядчиками, бригадирами, не запрещалось иметь семьи, не преследовалась прошлая служба в армии [1, с. 129]. Ответной реакцией «воров» стало, напротив, ужесточение правил приема в воровское криминальное сообщество, что выразилось в разрешении убивать лиц, причинивших ущерб преступному миру (ранее это было запрещено). Кроме того, «воры», опять же вопреки «закону», пошли на сближение с «фраерами», которых до недавнего времени считали низшим арестантским сортом, «черным людом».
Важно отметить одно обстоятельство: и те, и другие претендовали на власть, по-прежнему не желая работать, но при этом получать доход за счет других заключенных. Данная позиция, полагаем, существенным образом повлияла на дальнейшее формирование высшего преступного сословия.
Принимая во внимание вышесказанное, следует заключить, что в этот период наметились важные изменения характеристики высшего преступного сословия. Оно не просто поменялось в качественно-количественном отношении, но и существенным образом видоизменилось, грубо нарушив собственные правила, некогда служившие символом «воровского» братства. Полагаем, данное обстоятельство прямо указывает на истинную суть рассматриваемого явления, заключающуюся в стремлении выжить любой ценой, невзирая ни на что.
Думается, предпринятые государством меры (была проведена всесторонняя комплексная работа по нейтрализации негативного влияния авторитетов уголовной среды на остальных заключенных) впервые за всю историю противодействия организованной преступности в целом и ее лидерам в частности привели к конкретным результатам. Так, существенно снизился уровень преступности в исправительно-трудовых учреждениях и лагерях, «воры в законе» вынуждены были перейти от открытой антиобщественной деятельности к скрытой; расширилась сеть нелегальной переписки, «сходки» стали проводиться по правилам строгой конспирации; «коронование» осуществлялось только в тюрьмах. Вновь изменился и «воровской закон», принявший форму чего-то среднего между старым «воровским» и новым «сучьим». Он стал значительно мягче и либеральнее в отношении действующих и вновь принимаемых «воров в законе». Из «старых» устоев неизменным осталось, пожалуй, самое
21
святое для «воровского» сообщества, то, ради чего, на наш взгляд, возникла сама идея криминального лидерства - сбор «общака» [8, с. 74-75].
Подводя итог, сформулируем основные закономерности формирования и развития высшего криминального сословия в России.
1. Перманентное стремление к власти. С момента своего возникновения лидеры сами наделили себя властью, убедив остальной арестантский мир в собственной исключительности и необходимости. Однако, как отмечалось ранее, в основу их положения заложена корыстная мотивация своего поведения, сопряженная с потребностью расширения сфер своего влияния.
2. Адаптивность и гибкость «воровского закона». Несмотря на то, что эти правила приобрели статус символа «воровского» движения, их содержание кардинальным образом корректировалось с изменением внешних условий существования самих «воров». Имея стабильную тенденцию к смягчению и либеральности, «законы» постепенно утрачивают свое значение, что определенным образом характеризует и их основных блюстителей.
3. Высокий уровень выживаемости. В разные периоды своего развития «воровская» каста не единожды оказывалась на грани исчезновения. Полагаем, ее живучести во многом способствовала названная выше гибкость во взглядах на существующие запреты, что ярко проявилось, например, в вовлечении в свои круги некогда отрицаемых «фраеров» для увеличения числа авторитетов и укрепления своих позиций в тюрьмах.
4. Непрерывность существования и развития с момента зарождения. Данная закономерность находится в прямой зависимости от предыдущей и представляется одним из основополагающих традиционных элементов современной организованной преступности, отражающим ее устойчивый характер, наряду с годами выработанной способностью противостоять мерам, предпринимаемым правоохранительными органами.
5. Постепенное искоренение «воровских» традиций и обычаев. Анализ условий развития высшего криминального лидерства в контексте обозначенных закономерностей позволяет заключить, что сегодня мы наблюдаем стремительный регресс «воровского» движения. Это обусловлено, прежде всего, отмиранием основополагающих традиций ограничительно-фильтрующего значения, а также повсеместной и целенаправленной подменой их «новыми» правилами преимущественно лично-корыстного характера (например, разрешение «коронования» за денежный взнос в «воровской» «общак»).
Названный перечень не отражает всех закономерностей развития криминального лидерства, нами предложены лишь основные, использование которых, на наш взгляд, в преломлении к историческому развитию «воровского» движения может способствовать качественному изменению оперативно-розыскного противодействия лицам, занимающим высшее положение в преступной иерархии .
1. Анисимков В.М. Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы. СПб., 2003.
2. Кузьмин С. И. Политико-правовые основы становления и развития ИТУ. М., 1988.
3. Гуров А. И. Криминальный профессионализм и борьба с ним. М., 1983.
4. Монахов В. И. Группировки воров-рецидивистов и некоторые вопросы борьбы с ними: учеб. пособие. М., 1957.
5. Метелев А. В. Криминальная субкультура: учеб.-метод. пособие. Ижевск, 2009.
6. Водолазский Б.Ф., Вакутин Ю.А. Преступные группировки, их обычаи, традиции, «законы». Прошлое и настоящее: учеб. пособие. Омск, 1979.
7. Гуров А.И., Щекочихин Ю. Лев прыгнул // Литературная газ. 1988. 20 июня.
8. Дубягина О. П. Криминологическая характеристика норм, обычаев и средств коммуникации криминальной среды. М., 2008.
9. Гуров А.И., Рябинин В.И. Исповедь «вора в законе». М., 1991.
1. Anisimkov V.M. Russia in the mirror of prison criminal traditions. St. Petersburg, 2003.
2. Kuzmin S.I. The political and legal bases of formation and development of correctional labor institutions. Moscow, 1988.
3. Gurov A.I. Crime professionalism and the fight against it. Moscow, 1983.
4. Monahov V.I. Groupings of thieves-recidivists, and some issues to deal with them: study aid. Moscow, 1957.
5. Metelev A.V. Criminal subculture: guidance manual. Izhevsk, 2009.
6. Vodolazkyy B.F., Vakutin Yu.A. Criminal groups, their customs, traditions and «laws». Past and present: study aid. Omsk, 1979.
7. Gurov A.I., Schekochikhin Yu. Leo jumped // Literary newsp. 1988. June 20.
8. Dubyagina O.P. Criminological characteristics of norms, customs and means of communication of the criminal environment. Moscow, 2008.
9. Gurov A.I., Ryabinin V.I. Confessions «thief in law». Moscow, 1991.
