CC BY
50
3. Путин В. Указ. соч.
4. Норт Д.С. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики / Пер. с англ. — М., 1997. — С. 34.
5. Баранов В.М. Теневое право. — Н. Новгород, 2002. — С. 8.
6. Там же. — С. 5.
7. См.: Норт Д.С. Указ. соч. — С. 13.
8. Баранов В.М. Указ. соч. — С. 48.
9. Норт Д.С. Указ. соч. — С. 54.
10. Киреев Н.В. Анализ контрактных отношений в институциональной экономической теории // Юридическая наука и практика: Вестник Нижегородской академии МВД России. — 2012. — № 19. — С. 53—59.
11. Баранов В.М. Указ. соч. — С. 20—21.
12. См. там же. — С. 4.
13. Конев А.Н. Юридическая легализация (теория, практика, техника): Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Владимир, 2012. — С. 3
14. См.: Путин В. Указ. соч. — С. 2.
15. Гуриев С. Мифы экономики. Заблуждения и стереотипы, которые распространяют СМИ и политики. — 4-е изд. — М., 2011. — С. 61.
16. Там же. — С. 65.
17. См.: Измалков С. Теория экономических механизмов (Нобелевская премия по экономике 2007 г.) / С. Измалков, К. Сонин, М. Юдкевич // Вопросы экономики. — 2008. — № 1. — С. 25.
18. Там же.
19. См.: Фуллер Л. Мораль права / Пер. с англ. — М., 2007.
20. Хайек Ф.А. Право, законодательство и свобода / Пер. с англ. — М., 2006. — С. 92.
21. Конев А.Н. Юридическая легализация (теория, практика, техника): Автореф. дис. канд. юрид. наук. — Владимир, 2012. — С. 17.
22. Там же. — С. 3.
23. Конев А.Н. Морально-правовые проблемы легализации эвтаназии: Монография. — Н. Новгород, 2011. — С. 27.
24. Найшуль В. Обычное право и судебная либерализация // Мировая экономика и международные отношения. — 1994. — № 2. — С. 35.
25. Сото Э. Де. Иной путь. Экономический ответ терроризму / Пер. с англ. — М., 2009. — С. 182.
26. Конев А.Н. Юридическая легализация (теория, практика, техника): Автореф. дис. канд. юрид. наук. — Владимир, 2012. — С. 5.
27. См. там же. — С. 23.
Ю.Г. Галай
Гзлай Юрий Гэигорьевич — профессор кафедры теории и истории государства и права Нижегородской академии
МВД России, доктор юридических наук
E-mail: ugalay@hse.ru
Законность в деятельности нижегородской полиции первой половины XIX столетия
В статье идет речь о законности в работе нижегородской полиции первой половины XIX века, и о
том, какие меры принимала губернская власть в отношении провинившихся сотрудников.
The paper deals with the legality of act of the police in Nizhny Novgorod in the early 19th century, as well as the measures taken by the provincial government concerning police officers, who committed offence.
Успешная деятельность немыслима без профессиональных знаний. Это важно для государственных чиновников и особенно служащих в правоохранительных органах, так как от их умения, знания и опыта зависят судьбы граждан. Российское правительство в отношении чинов полиции осознало это не сразу, а лишь спустя несколько лет после образования Министерства внутренних дел. Первые шаги в этом плане были предприняты в 1832 году, когда министру внутренних дел предписывалось принять необходимые меры по улучшению профессиональной подготовки среднего звена органов внутренних дел. Было ли это осуществ-
лено и как — неизвестно, так как сведения на этот счет отсутствуют.
С целью привлечения к полицейской службе в среднее звено органов внутренних дел Николай I позволил унтер-офицерам и квартальным надзирателям добиваться первого XIV классного чина по Табели о рангах. Но для этого кандидат, заручившись свидетельством от непосредственного начальства о своих служебных показателях и характеристикой о безупречной нравственности, допускался к сдаче положенных экзаменов. Под руководством опытных офицеров ему разрешалось заниматься учебной подготовкой к испытаниям, программа которых была
Галай Ю.Г. Законность в деятельности нижегородской полиции первой половины XIX столетия
Галай Ю.Г. Законность в деятельности нижегородской полиции первой половины XIX столетия
утверждена самим императором. Экзаменующийся обязан был показать достаточную устную и письменную грамотность, элементарные математические азы, знание правовой статистики и ведения служебной документации. Предусматривались и специальные дисциплины: «Порядок при отыскании людей, скрывшихся от полиции» и «Правила первоначальных следственных действий». Экзаменационную комиссию возглавлял полицмейстер, а ее членами являлись помощник полицмейстера, преподаватели гимназии и священнослужитель. Не прошедшему испытания предоставлялось право, после дополнительной учебной подготовки сдавать повторные экзамены1.
Однако незначительное материальное содержание полицейских вынуждало их пополнять семейный бюджет незаконными способами. Недаром в то время бытовало мнение, что в полицию шли люди для того, чтобы поправить свое материальное положение. Современник В.Н. Никитин, вспоминая свою службу в Министерстве внутренних дел, записал примечательный рассказ старого служащего об одном из гвардейских офицеров, который перешел на службу в полицию, чтобы «наживаться». Как человек умный, он так ловко все обставлял, что слыл честным человеком2. Правда, коррупция в то время поразила весь чиновный аппарат, и полиция в этом плане ничем не выделялась. По признанию Александра I, высказанному им в письме к своему бывшему воспитателю Ф. Лагарпу: «Непостижимо, что происходит, все грабят, почти не встретишь честного человека. Это ужасно!»3.
Вскрытые злоупотребления подвигли Александра I 16 августа 1802 года издать указ «О неприс-туплении губернаторами пределов власти, назначенных им законами», касавшийся и полиции. Губернаторам приказывалось избегать злоупотреблений властью, они призывались оказывать неослабное наблюдение за полицией, чтобы избежать с их стороны злоупотребления и жестокости в отношении задержанных, смотреть за искоренением незаконных поборов и проволочек при ведении дел и неправосудия. Особо подчеркивалось, чтобы начальники губернии «всемерно старались бы о пресечении гнусного лихоимства, отвращая малейшее поползновение к оному во всех подчиненных им»4.
В этот период появляется довольно значительное число дел, связанных с деятельностью нижегородского административно-полицейского аппарата. И эти дела в основном о взяточничестве. В Центральном архиве Нижегородской области сохранилось несколько дел о полицейских-взяточни-ках, полицейских, пренебрегающих своим служебным долгом, полицейских, занимавшихся поборами с населения. Сохранился один любопытный документ «Счет денежной суммы В.С. Шереметеву от бургомистра с. Богородского Семена Кукина», зафиксировавший денежные и материальные подачки чинам полиции. В статье расходов от 23 апреля 1818 года записано: «По убийственному делу
в Мамадышах в презент городовому 2 штофа водки — 5 руб., то же стряпчему 1 штоф — 2,5 руб., сахару — 0,5 фунта». 7 апреля 1819 года старательный бургомистр записал: «Дарено чистопольскому исправнику по случаю вытребования им от нас рекрута во избежание от него притеснения наличными деньгами — 24 руб., фруктов на 1 руб. 80 коп.»5.
Недаром сенатор П.Д. Мансуров, ревизовавший Нижегородскую губернию в 1826 году, указывал на серьезные злоупотребления в земской полиции. В частности, он писал, что набранная из дворянского сословия полиция «действует противно своему назначению»: пользуясь неограниченной властью, налагает подати на жителей губернии. «Сие зло до такой степени укоренилось, что крестьяне перестали роптать на противозаконные сборы», принося их к ним добровольно, думая «оградить себя таким образом от больших притеснений»6.
О чем говорить, если подношениями не брезговали и губернаторы. Так, нижегородского губернатора С.А. Быховца современник характеризовал следующими словами: «.коренной подьячий, по всеобщей молве, большой взяточник»7. Не отставали и надзирающие органы. По воспоминаниям современника, губернский прокурор Р.П. Реннен-кампф «знал дело, но как говорили — “брал”»8.
Следует заметить, что противоправная деятельность полицейских не доводилась до народа. Данный принцип был еще закреплен при создании полицейских органов, и он негласно продолжал существовать и в последующие века. В частности, в «пунктах», данных санкт-петербургскому генерал-полицмейстеру Дивиеру для руководства от 15 мая 1718 года прямо указывалось: «пороки полицейских служителей должны сокрыты быть, дабы публика доверенности к ним не лишилась, чего ради и проповедники церковные да не дерзают в проповедях своих в осуждение полиции или ее служителей разглашать»9.
И, несмотря на эти указания скрывать негативные явления в полиции, все же иногда этого не удавалось, и провинившегося ждала судебная скамья. Так, в 1822 году за преступления по должности оказались на ней ардатовский городничий Тана-гезе и помощник исправника Гавриил Кошкаров10. В 1826 году московские «купеческие дети» Григорий и Василий Крашенинниковы принесли жалобу на балахнинского земского исправника Массария и уездную полицию: на первого в укрывательстве, а последнюю — «в выпуску, представленного ими в оную, должника их санкт-петербургского мещанина Пекера». В результате Массарий и члены полиции получили строгие выговоры, «с подтверждением на будущее время исполнять каждому предписанную должность со всевозможною точно-стию и скоростию по изображенному в законе порядку, под опасением в случае дальнейшего послабления или в чем-либо упущению, отрешению из от должности и преданию строгому суду по законам»11. Через два года государственные крестьяне села Никулина Лукояновского уезда жаловались на
земского исправника, что он под видом взыскания с них казенной недоимки, присвоил 290 рублей, что и было подтверждено следствием. Исправник подал в отставку, но нижегородский гражданский губернатор предложил генерал-губернатору оштрафовать исправника, перечислить деньги в пользу богоугодных заведений12.
Иногда неприятные казусы о превышении власти полицейскими доходили и до высших государственных инстанций. Так, министру юстиции Д.И. Лобанову-Ростовскому стало известно «о поступках частного пристава Болотова в содержании рядового Срамченки в сьезжем дворе на цепи, прикованного к столу и надетой на него». 31 марта 1826 года министр предписал прокурорам «осмотреть, если ли подобные стулья и прочее с цепями» и потребовать «с строжайшим повелением не изобретать ничего подобного». В исполнение указания нижегородский губернский прокурор Дмитрий Николаев рапортовал, что в градской полиции им обнаружены два таких стула с цепями (один в Нижнем земском суде) и он приказал при нем их «истребить»13.
Видимо, такой способ содержания арестованных был распространен повсеместно и практиковался и в нижегородской полиции. Так, из одного архивного материала мы узнаем, что невинно задержанный по подозрению в поджогах нижегородский семинарист Алексей Косаткин в 1808 году «посажен был на цепь со стулом»14.
Несмотря на запреты и предупреждения, местная полиция продолжала злоупотреблять властью. Например, в 1843 году Правительствующим сенатом и Министерством внутренних дел был обьявлен всероссийский розыск макарьевского исправника Бабанина, совершившего несправедливую расправу над крестьянами15. А в 1845 и 1846 годах за необоснованные экзекуции над крестьянами наказали пристава первого стана Жедринс-кого, обвиненного вместе с исправником Макарьевского уезда Рахмановым в преступлении по должности. В указе Сената по этому поводу говорилось: «Становой пристав Макарьевской уездной полиции Жедринский предан суду за участие с помещиком Моисеевым в жестоком обращении с крепостными крестьянами, наказывая всех подряд крестьян, присылаемых Моисеевым, назначая им двести пятьдесят—триста ударов розгами без всякого к тому повода, сам не зная, за что наказывая». Дело Жедринского рассматривалось Сенатом, который определил: «два месяца ареста, от службы отстранить, к государственным должностям не допускать»16.
Но превышения полномочий и нерасторопность в работе полицейских продолжались. Спустя всего два года после случая с Жедринским, нижегородский военный губернатор М.А. Урусов приказал старшему чиновнику особых поручений А.С. Наставину разобраться в градской полиции, почему в тюремном замке содержится дворовый человек госпожи Енгалычевой Никифор Филимонов «без всякого о нем делопроизводства, и, следовательно, напрас-
но изнуряющегося под стражей в течение более полугода»17.
От того времени до нас дошло еще несколько дел о наказаниях полицейских. Так, за бездеятельность был наказан секретарь городского полицейского управления Нижнего Новгорода Воробьевский, а также бывший квартальный надзиратель А.А. Ще-пин, которого отдали под суд за утрату дела по взысканию купцом Барбатенковым с крестьянина Вишнякова денег в размере двести десяти рублей. Суд определил: «предоставить возможность хозяину суммы подать иск на Щепина по утрате денег»18.
Особую активность по наведению порядка в полиции проявлял чиновник особых поручений при министре внутренних дел П.И. Мельников (будущий писатель Андрей Мельников-Печерский), добившись разрешения на проведение ревизии городских учреждений Нижнего Новгорода, в том числе и правоохранительных органов. В результате проведенной работы он рапортовал, что когда «копнул Нижегородскую думу и полицию, нашел большие злоупотребления: глупость городского головы и гласных, с одной стороны, мошенничество полицмейстера ГК. Зенгбуша — с другой»19. П.И. Мельников настаивал на его увольнении. Но губернатор М.А. Урусов не внял его просьбам. В итоге настойчивость П.И. Мельникова сделала свое дело, но полицмейстера не наказали, а лишь отстранили от должности.
Можно приводить достаточно примеров нарушения своих служебных обязанностей нижегородскими полицейскими, в архиве их предостаточно. Однако не из одних мздоимцев и нарушителей законности состояла полиция. Среди нее были и честные, порядочные служащие, отмечаемые благодарностями и правительственными наградами. К примеру, в 1826 году «за совокупное открытие. деятелей фальшивой монеты» и «за искусное и беспристрастное обследование уголовных и других происшествий» семеновский земский исправник был награжден орденом Св. Анны 3 степени20. Тогда же нижегородский губернатор А.Н. Бахметев отметил службу сергачского исправника Беклеми-щева, который «благоразумными своими распоряжениями» раскрыл убийство беглого солдата Ивана Ионова и, кроме того, поймал троих военных дезертиров. Военный губернатор предложил губернскому правлению «сей отличный подвиг» исправника «опубликовать по всей Нижегородской губернии»21.
Губернский суд и полиция постоянно проверялись вышестоящими структурами в отношении законности их служебной деятельности. Так, при ревизии судебных учреждений товарищем министра юстиции В.А. Шереметевым было отмечено много дел о должностных преступлениях (взятка) нижегородской полиции22.
Дело дошло до того, что народ перестал доверять полиции. Особенно это стало очевидным к середине XIX века, когда широкие массы населения страны убедились в неспособности руководи-
Галай Ю.Г. Законность в деятельности нижегородской полиции первой половины XIX столетия
Галай Ю.Г. Законность в деятельности нижегородской полиции первой половины XIX столетия
телей полицейских управлений обьективно рассматривать дела.
Надзор за полицией действительно был необходим. Управляющий нижегородской удельной конторой и известный писатель В.И. Даль в письме губернатору А.Н. Муравьеву отмечал: «Чиновники Ваши и полиция делают, что хотят, любимцы и опричники не судимы. Произвол и беззаконие господствует нагло, гласно. Ни одно следствие не производится без посторонних видов и всегда его гнут на сторону неправды. В таких руках закон — дышло: куда хочешь, туда и поворотишь. Безразличное смешение служебных дел с личными и частными, решение их домашней расправой, по влиянию и воле ходатаев, все это навлекает на себя общий, неумолчный ропот. Вот почему прямым, честным и добросовестным людям служить нельзя»23.
Понимал это и губернатор-декабрист, который стал добиваться, чтобы сотрудники полиции были примером соблюдения элементарных норм вежливости, служебного этикета. Нарушившие их получали взыскания. Так, один из таких «ревностных» служак, «увлекшись за пределы своей обязанности», невежливо обратился к одному из граждан «с резким замечанием». По распоряжению военного губернатора за такой проступок он был арестован. По поводу инцидента Муравьев писал в губернских ведомостях: «Это обстоятельство поставляется на вид нижегородской полиции, дабы она впредь удерживала неблаговидные порывы своих членов, наблюдая за тем, чтобы она, в действиях своих по сохранению порядка и благочиния, не выступала от круга своих обязанностей, соблюдали бы со всеми должную вежливость и не давая неуместных наставлений, там, где они настоятельностью случая не вызываются»24.
28 января 1861 года Муравьев обратился с примечательным циркуляром и к земским исправникам. В нем говорилось о совместных с начальником губернии обязанностях — «ибо мы связаны друг с другом ответственностью». «Цель нашего назначения, — продолжал правитель губернии, — есть доставление людям, вверенным нашему управлению, возможного благосостояния, что тесно сопряжено с обязанностью защищать обижаемого, заступаться за вдову и сироту, ограждать невинного от притеснения, охранять тишину и спокойствие, наставлять на прямой путь уклоняющихся и преследовать зло, в каком бы виде оно не являлось, не взирая ни на какое лицо. Все это мы должны исполнять по званию христианина и гражданина». «Может ли с успехом преследовать зло человек, сам к тому же злу причастный?» — задавался вопросом губернатор. Как можно охранять тишину и спокойствие, если «вместо употребления нравственной силы внушения и убеждения» полицейский находился в тех же отношениях к подведомственным лицам, в каких «состоит укротитель зверей к своему зверинцу?» «Палки да розги, розги да палки, драние и таскание за бороду, биение по зубам вот, однако ж, за некоторым исключением,
обыкновенный язык земской власти!» Это наводило временный трепет, но не приводило к осознанию и убеждению в вине. «Без сознания же и убеждения одни наказания для примера мало приносят пользы, а раздражают и ожесточают», — делал вывод Муравьев.
Какое может подчиненный иметь уважение к начальнику, если видит, что он, «в противность закона», входит, например, в сделки с подрядчиком по подводной, дорожной и другим повинностям, берет с крестьян поборы сьестными припасами. «Не справедливо ли почли бы крестьяне те подобного начальника за такого же грабителя, как и своего брата мужика, уличенного в грабеже, с тою только разницею, что признали бы в лице начальника, грабителя привилегированного и сильнейшего, в лице же уличенного мужика — грабителя слабейшего?»
Представив в общих чертах «отвратительную картину» корыстолюбивых деяний и обыкновенных отношений земской власти к подчиненным, губернатор предложил исправникам «некоторые соображения, клонящиеся к изменению безобразной картины.».
Пока начальник с подчиненным «добровольно не отложит сословные преимущества свои», пока орудия кары должностного лица «не заменятся языком снисходительного внушения и терпеливого вразумления», пока начальник не будет служить примером честности, бескорыстия и правдолюбия, невозможно добиться доверия людей, не будет успеха, подчеркивал Муравьев.
Квинтэссенция муравьевского обращения выражалась в следующих требованиях: смена взгляда на охрану общественного порядка в отношении крестьян, сословных преимуществ перед ними ни у кого не должно быть; орудие кары применять лишь в крайних случаях; начальник должен быть примером для подчиненных, заслужить их уважение и любовь; руководитель уездного управления обязан отвечать перед населением за государственные дела, раскрытие преступлений и проступков; исключить поборы с населения; отказаться от каких-либо действий «противных нравственной чистоте».
В заключение Муравьев пригрозил исправникам, что если кто из них не откажется от традиционных притеснений и поборов, то «немедленно будет удален от должности».
От нового состава исправников губернатор ожидал «службы вполне сообразной с вышеизложенными требованиями». Свои наставления он приказывал обьявить служащим земских судов и в особенности становым приставам, которые «вследствие добавочного по заслугам содержания, могут жить безбедно и свои обязанности исполнять рачительно». В заключение обращения Муравьев сказал, что ему «лестно будет служить с такими товарищами, которые вместе со мною стараться будут удовлетворять требованиям совести и доверию правительства»25.
Это направление деятельности губернатора было воспринято нижегородцами с одобрением, что
и было высказано губернским предводителем дворянства Н.П. Болтиным 22 октября 1861 года по поводу убытия А.Н. Муравьева из Нижнего Новгорода. Говоря об устройстве земской полиции, предводитель сказал, что она, благодаря губернатору, «облагорожена и поставлена» так, что «едва ли подобная ей по своей деятельности и направлению найдется в настоящую минуту в других губерниях.»26.
Несмотря на эти и иные увещевания, губернский полицейский аппарат продолжал оставаться не на должном уровне. В этом плане можно согласиться с одним из губернаторов, который в специальной записке в Министерство внутренних дел, говоря о неудовлетворительном положении местной полиции, советовал искать проблему в порядке ее управления и пополнения кадрами. В частности, он писал: «Ми нистерству в нутренних дел правител ьство дает в качестве исполнительных чинов, да и то только для городских полиций, одно отребье армии, а затем для исполнения всех распоряжений полиции, для охраны порядка и спокойствия между 60 миллионами жителей, тому же министерству представлено отребье всего населения, назначаемое на то обществом под именем сотских и десятских»27.
В первой половине XIX века нижегородской полицией был пройден путь от создания органов общественного порядка не только в городах, уездах, но и сельской местности. Складывалось это непросто: недокомплект в течение всей первой половины XIX столетия ощущался остро, так как была большая текучесть кадров, в основном в нижнем полицейском звене. Причина заключалась в недостаточном материальном обеспечении полиции, которая во многом содержалась за счет жителей, и это вызывало трения между городским обществом и руководством правоохранительных органов. Неудовлетворительное денежное содержание компенсировалось поборами с населения. Губернские власти боролись с этими проявлениями нарушения законности полиции, но делали это не систематически, а время от времени, когда нельзя было утаить от общества наиболее вопиющие случаи злоупотреблений. Впрочем, латентная коррупция процветала на всех этажах губернской власти, которая стремилась скрыть от населения взяточничество и лихоимство, защищая корпоративные бюрократические интересы.
Порок полицейской системы исследуемого периода заключался еще и в том, что на руководящие должности назначались военные, не имеющие опыта в правоохранительной области, к тому же рассматривавшие свое чиновное положение для поправления своего материального положения.
Приведенные в основном негативные факты не были в то время каким-то исключением и присущи не только нижегородской полиции. Подобных казусов можно было привести множество, так как бюрократическая среда исследуемой эпохи была пронизана взяточничеством и лихоимством.
Xарактеризуя отечественную бюрократию, историк Ю.В. Готье, обращаясь к злоупотреблениям
чиновников, делал неутешительный вывод, что их, за небольшим исключением, «совершали все, начиная от высшего чина областной канцелярии, губернского секретаря, до последнего копииста воеводской канцелярии глухого пригорода; совершали как привычное дело по примеру столичных учреждений». Рассказами о взяточничестве «можно наполнить книги, но это были бы книги с очень монотонным содержанием, одинаково относящимся и к XVII, и к XIX столетиям»28.
Примечания
1. См.: Полиция и милиция России / А.Л. Борисов и др. — М., 1995. — С. 78.
2. См.: Никитин В.Н. Воспоминания // Русская старина. — 1906. — Октябрь. — С. 60.
3. Цит. по: Иконников В.С. Граф Мордвинов. — СПб., 1873. — С. 78.
4. ПСЗ 1. — Т. XXVII. — № 20372.
5. ЦАНО, ф. 763, оп. 608, д. 425, л. 6, 10.
6. Из прошлого. Записки флигель-адьютанта Мансурова о состоянии Нижегородской губернии в 1826 году // Нижегородская земская газета. — 1907. — № 17.
7. Фадеев А.М. Воспоминания. 1790—1867 гг. — Одесса, 1897. — Ч. 1. — С. 32.
8. ОР ГНБ, ф. 550, д. Р IV. 861, л. 260.
9. ПСЗ. I. — Т. V. — № 3203.
10. ЦАНО, ф. 176, оп. 94 (1822 г.), л. 376.
11. ЦАНО, ф. 3, оп. 3, д. 510.
12. ЦАНО, ф. 3, оп. 3, д. 506.
13. ЦАНО, ф. 5, оп. 45, д. 367 (1826 г.), л. 1 — 1 об.
14. Действия нижегородской губернской ученой архивной комиссии. — Т. XIII. — Вып. III. — Н. Новгород,
1912. — С. 46.
15. ЦАНО, ф. 176, оп. 94, д. 1843 г., л. 164.
16. ЦАНО, ф. 176, оп. 94, д. 1845 г., л. 705.
17. ЦАНО, ф. 2, оп. 4, д. 2018, л. 6 об.
18. ЦАНО, ф. 176, оп. 94, д. 1843 г., л. 315.
19. Цит. по: Макаров И.А. Губернаторы и полицмейстеры. — Н. Новгород, 2005. — С. 198.
20. ЦАНО, ф. 3, оп. 1, д. 101 (1826 г. ), л. 2.
21. ЦАНО, ф. 5, оп. 45, д. 353 (1826 г.), л. 1.
22. ЦАНО, ф. 118, оп. 26, д. 1951, л. 74—75.
23. Парийский С. Из прошлого. Столкновение
B.И. Даля с борским становым приставом // Волгарь. —
1913. — 15 июля.
24. Нижегородские губернские ведомости. Часть неофициальная. — 1860. — 26 ноября.
25. Нижегородские губернские ведомости. Часть неофициальная. — 1861. — 4 февраля. — С. 31—35.
26. ДНГУАК. Т. X. В память 19 февраля 1861 года. — Н. Новгород, 1910. — С. 120.
27. Цит. по: Шелкопляс В.А. Полицейская реформа в России в 60-х годах XIX века. — Минск, 1981. — С. 11.
28. Готье Ю.В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. — М., 1913. — Т. 1. —
C. 308—309.
Галай Ю.Г. Законность в деятельности нижегородской полиции первой половины XIX столетия
