CC BY
56
УДК 330.34
Светлана ГЛИНКИНА, Наталия КУЛИКОВА
ЗАИМСТВОВАНИЕ РЫНОЧНЫХ ИНСТИТУТОВ РАЗВИТЫХ СТРАН: ОПЫТ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ1
Аннотация: Авторы обобщают в статье теоретически и практически наиболее важные результаты своих многолетних исследований постсоциалистических трансформаций и оценивают социально-экономические эффекты системных преобразований, осуществленных в странах ЦВЕ.
Ключевые слова: постсоциалистические трансформации, модели перехода, евроинте-грация, страны ЦВЕ.
В ряду крупномасштабных социально-экономических и политических изменений конца ХХ - начала XXI вв. постсоциалистические трансформации заняли особое место. Они затронули почти три десятка стран. Реформы в постсоциалистических странах более четверти века находились в центре внимания обществоведов всего мира. Однако и сегодня выводы исследователей остаются дискуссионными, а углубленный анализ результатов трансформационных преобразований, дальнейшая разработка методологии исследования переходного процесса, включая такие важные вопросы как характеристика исходной точки трансформации, движущие (национальные и международные) силы проводимых реформ, критерии завершенности переходного периода, не утратили свою актуальность.
Трансформация: подходы и критерии завершённости
Среди теоретических подходов к трансформации можно выделить четыре основных:
1 В основу статьи положены разработанная С.П. Глинкиной методология многоуровневого анализа посткоммунистических трансформаций и научный доклад "Страны Центрально-Восточной Европы: евроинтеграция и экономический рост", представленный авторами на учёном совете ИЭ РАН 17.02.2015 г.
© Глинкина Светлана Павловна - д.э.н., профессор, научный руководитель направления "Международные экономические и политические исследования" ИЭ РАН. Адрес: 117218, Москва, Нахимовский пр-т, 32. E-mail: sveglinkina@yandex.ru © Куликова Наталия Владимировна - к.г.н,, руководитель Центра восточноевропейских исследований ИЭ РАН. Адрес: 117218, Москва, Нахимовский пр-т, 32. E-mail: kulikova@transecon.ru DOI: http://dx.doi.org/10.15211/soveurope42015105117
• телеологический, рассматривающий создание новой экономической системы как быстрый переход от одного состояния общества и экономики к другому, соответствующему некоему идеалу или проекту;
• абсолютизированный эволюционизм, реализованный западными государствами за несколько столетий формирования рыночной экономики;
• генетический, представленный целым рядом научных концепций, среди которых - идея постепенной, поэтапной социальной инженерии К. Поппера [Поппер, 1992], подход Н. Кондратьева [Кондратьев, 1989] к формированию целей и разработке плановых заданий, базирующийся на необходимости учёта объективных тенденций развития и др.;
• "переход через заимствование" существующих в развитых странах Запада институтов в надежде на догоняющую модернизацию [Глинкина, 2008].
Первые два подхода не были задействованы в практике постсоциалистических трансформаций, третий (генетический) реализован только в Китае. Широко востребованным оказался четвертый подход, осуществленный странами Центрально-Восточной Европы (ЦВЕ) практически в чистом виде в ходе подготовки к членству в Европейском союзе и апробированный с крайне неоднозначными результатами в ряде государств, возникших на территории бывшего СССР, включая Россию [Глинкина, Куликова, 2013: 4-5; Результаты трансформации..., 18-21].
Казалось бы, для стран, избиравших заимствование институтов западных стран как способ трансформации, траектория реформ и их конечный пункт очевидны. На деле же всё не так просто. Достаточно вспомнить, какими скромными (а порой плачевными) были результаты предпринятой в 1950-1960-х гг. попытки быстрого преодоления отсталости странами "третьего мира" по кейнсианским рецептам [Ольсе-вич, 2007: 264-268]. Не внушают оптимизма и результаты развития большинства латиноамериканских стран, где был применен господствовавший в мире в 1980-1990-х гг. подход к реформам, который базировался на неоклассических теориях и заключался прежде всего в переводе нерыночного сектора экономики на рыночные рельсы. Мало кто хотел слышать слова С. Хантингтона о том, что "Запад - странное, хрупкое, ни на что не похожее образование, которому ни в коем случае нельзя придавать статус общечеловеческого. Западный путь развития никогда не был и не будет общим путем для 95% населения Земли.. .Запад уникален, а вовсе не универсален" [Huntington, 1996].
Чьи позиции в этой дискуссии усиливает 25-летний опыт трансформации в странах ЦВЕ?
Евроинтеграция как предпосылка догоняющего развития
Членство в ЕС создаёт рамочные условия для догоняющего развития стран ЦВЕ по трём направлениям: институциональная адаптация, экономическая интеграция и финансовая помощь из фондов ЕС. Рассмотрим здесь два первых направления, по сути определившие модель экономического роста в новых странах - членах Евросоюза.
Институциональная адаптация. Страны ЦВЕ осуществили переход от плановой к рыночной экономике на основе заимствования институтов рынка и демократии, существующих в Европейском Союзе. Перспектива членства в ЕС выполнила роль "внешнего якоря" в осуществлении сложных институциональных преобразований. Процесс проходил под жёстким контролем со стороны руководящих органов Евросоюза, что в значительной степени блокировало возможность отторжения или мутации заимствованных институтов [Глинкина и др., 2014: 2, 7-14; Глинкина, Куликова, 2013: 6].
В эмпирических исследованиях приводятся свидетельства того, что совершенствование институтов даёт мультипликативный эффект: умелое управление, власть закона, политическая стабильность и низкий уровень коррупции приносят долгосрочные дивиденды в плане экономического роста и таким образом косвенно влияют на качество жизни граждан [Hall and Jones, 1999; Acemoglu, Johnson and Robinson, 2004; Eichler and Schreiber, 2010]. Однако совокупный экономический эффект институциональных реформ с трудом поддаётся измерению.
Очевидно, что существовавшая в ЕС нормативная база накануне трансформации не представляла собой оптимальных институциональных рамок для стран ЦВЕ, намного отстающих от западноевропейских стран по уровню развития. Имплемен-тация правовых норм ЕС порой оборачивалась для них источником экономических и социальных проблем. Так, хозяйствующие субъекты стран ЦВЕ, конкурентоспособность которых должна была по замыслу евробюрократов формироваться уже после вступления в ЕС, понесли потери из-за открытия процедуры размещения государственных заказов для фирм из стран Евросоюза. Немалыми затратами обернулось внедрение некоторых технических стандартов ЕС, ещё дороже обходится соблюдение его норм в области экологии [Глинкина, Куликова, 2013: 7].
Анализ используемых в мировой практике индексов, характеризующих развитие институциональной среды, приводит к выводу, что, несмотря на серьёзную работу по адаптации европейских правовых норм в новых странах-членах, в ЕС всё ещё не удалось создать однородное правовое пространство. По показателю удалённости от "передового рубежа" (разница между практикой регулирования предпринимательской сферы в данной стране и передовыми практиками по 31 параметру, включенному в 10 индикаторов ежегодно проводимого Всемирным банком исследования "Ведение бизнеса") отрыв новых стран-членов ЕС от лучших образцов составляет от 31 до 21 балла, а по отдельным компонентам, например, по защите миноритарных инвесторов, может достигать 50 и более баллов (Венгрия, Словакия). Большая дифференциация наблюдается по показателям налогообложения, обеспечения выполнения контрактов, разрешения неплатёжеспособности [Глинкина и др., 2014: 15-16].
Ещё менее очевидна степень влияния членства в ЕС на неформальные институты в странах ЦВЕ. Так, их сближение со "Старой Европой" по индексу восприятия коррупции, публикуемому ежегодно международной организацией Transparency International, идёт медленно, и не только за счёт улучшения ситуации в ЕС-11, но и вследствие её ухудшения в ЕС-15. Среди наиболее коррумпированных стран в ЕС оказываются и "старожилы" - Греция и Италия, и "новички" - Болгария и Румыния, а также, неожиданно, Словакия.
Таким образом, несмотря на то, что стратегия ЕС по присоединению стран ЦВЕ была продумана досконально, необходимые практические шаги по её реализации логически выверены, оказана техническая и материальная помощь в проведении институциональных реформ и разработаны механизмы принуждения к реализации программ преобразований, результаты институциональной адаптации оказались далекими от желаемых как старыми, так и новыми членами Евросоюза.
Экономическая интеграция. В теории экономическая интеграция даёт импульс экономическому росту и способствует сокращению разрыва между участниками по уровню развития за счёт роста внешней торговли, свободного движения капиталов и трансфера технологий. Однако практика показывает, что интеграция несёт с собой, наряду с преимуществами, серьёзные риски для более слабых членов интеграционных объединений. В случае стран ЦВЕ и первые, и вторые реализовались в полной мере - как в области торговли, так и в сфере инвестиций [Глинкина и др., 2014: 20; Глинкина, Куликова, 2013: 7].
Торговая интеграция. Рынок ЕС после распада СЭВ довольно быстро стал для стран ЦВЕ основным. Сегодня на Евросоюз в большинстве стран приходится от 70 до 83% экспорта и импорта, что свидетельствует о более высокой степени их торговой евроинтеграции по сравнению со старыми членами ЕС.
Полученная странами ЦВЕ возможность поставлять товары на общеевропейский рынок без таможенных пошлин и нетарифных ограничений обеспечила бурный рост экспорта. В Венгрии, Словакии, Чехии и ряде других стран он стал главным мотором экономического роста, а экономика приобрела значительно более сильную экспортную ориентацию, чем в странах старого ЕС [Глинкина и др., 2014: 20-22; Глинкина, Куликова, 2013: 7].
Структура экспорта коренным образом изменилась - в нём радикально уменьшилась доля традиционных трудоёмких изделий (одежды, мебели и пр.) и возросла доля капиталоёмкой машиностроительной продукции. В Венгрии, Словакии и Чехии машины и транспортное оборудование стали преобладающей экспортной позицией. Прочное место в экспорте Венгрии, Чехии и Эстонии заняли компоненты для электронного оборудования, компьютеры, средства связи и другие высокотехнологичные товары. По доле высокотехнологичного экспорта эти страны обогнали большинство стран ЕС, включая Германию, Австрию, Швецию и Финляндию [Глинкина и др., 2014: 22].
Основной вклад в расширение экспорта и "облагораживание" его структуры внесли предприятия с иностранным капиталом, прежде всего филиалы ТНК. Среди собственных фирм лишь немногие оказались способны противостоять конкуренции на едином европейском рынке. Более того, значительная их часть утратила свои позиции и на внутренних рынках после снятия барьеров на пути импорта из ЕС. В итоге импортная зависимость стран ЦВЕ стала значительно более высокой, чем в "старой" Европе. При этом причины, по которым отечественные фирмы не смогли успешно противостоять возросшей конкуренции, не всегда имели "рыночную" природу. Например, значительная часть продукции местного агропромышленного сектора была вытеснена с рынков из-за существенно меньших дотаций Евросоюза сельхозпроизводителям новых стран-членов по сравнению со старыми [Глинкина и др., 2014: 23; Глинкина, Куликова, 2013: 8].
Большинство экспортных производств в странах ЦВЕ ныне встроены в вертикальные цепи поставок ТНК, в рамках которых одни и те же товары пересекают межгосударственные границы многократно. Официальная внешнеторговая статистика, измеряющая товарооборот валовыми показателями, не отражает стоимость, вносимую в товар каждой конкретной страной. Истинную картину даёт только объём экспорта, очищенный от иностранной составляющей добавленной стоимости. Её доля за годы трансформации во всех странах ЦВЕ существенно увеличилась, а в Болгарии, Венгрии, Литве, Словакии и Чехии превысила 50%. Таким образом, ростом экспорта в значительной степени движет стоимость, поступившая из-за границы, а не созданная внутри стран [Глинкина и др., 2014: 24]. Динамика отношения произведенной в стране добавленной стоимости экспортируемых товаров к ВВП свидетельствует о значительно меньшем усилении экспортной ориентации экономики стран ЦВЕ, чем следует из сравнения валового объёма экспорта с ВВП. Лидирует по этому показателю Чехия (35%), за ней следуют Венгрия (30%), Словакия и Словения (по 29%), Литва (25%) и Польша (20%) [Rahman and Zhao, 2013: 9].
В рамках вертикальных цепей поставок в странах ЦВЕ создаётся от половины до 70% стоимости экспорта, но интегрирована в эти цепи лишь незначительная часть производств (в основном это производство транспортного оборудования, электрических приборов, общее машиностроение). Ни в одной из отраслей ни одна
страна не стала производственным хабом, подавляющее большинство предприятий-экспортёров являются сборочными.
Интеграция в инвестиционной сфере. Глубокая торговая интеграция между Центрально-Восточной и Западной Европой - в значительной степени следствие интеграции в инвестиционной сфере. Привлечение как можно большего объёма ПИИ стало ключевым элементом экономической и индустриальной стратегии большинства стран ЦВЕ. Считалось, что приток ПИИ крайне необходим для восполнения недостатка национальных сбережений и роста внутренних инвестиций. Ожидалось, что ПИИ сыграют ключевую роль в сужении разрыва с высокоразвитыми странами по уровню технологий и организации бизнеса благодаря трансферу современных ноу-хау на предприятия прямого иностранного инвестирования. Наконец, существовали надежды, что ПИИ будут способствовать технологическому прогрессу отечественного сектора экономики вследствие развития его кооперации с предприятиями с иностранным капиталом, а также распространения зарубежных технологических и управленческих ноу-хау путём копирования их местными производителями, миграции кадров и т.п. [Barrell and Holland, 2000; Глинкина и др., 2014: 26-27].
В стремлении выиграть в жёсткой глобальной и региональной конкуренции за ПИИ страны ЦВЕ широко использовали налоговые послабления и таможенные преференции для инвесторов, оказывали им прямую финансовую поддержку в виде государственных субсидий (в основном на развитие инфраструктуры), включали инвестиционные льготы в число инструментов политики занятости, регионального развития и НИОКР. Борьба за ПИИ велась с помощью агрессивного понижения ставок налогов на доходы корпораций и посредством снятия "деформирующих" рынок ограничений свободы работодателей в вопросах найма/увольнения персонала [Куликова, Фейт, 2006; Глинкина и др., 2014: 27-30].
Наряду с дружелюбным отношением к ПИИ инвестиционную привлекательность стран ЦВЕ повышали сравнительно хорошо развитая инфраструктура, географическая близость к основным западноевропейским экспортёрам капитала и вовлечение в процесс европейской интеграции, снизившее экономические риски для инвесторов и практически сведшее к нулю риски политические. Большое значение для инвесторов имели ненасыщенные местные рынки и дешёвые ресурсы. Средние затраты работодателей на одного работника в расчете на 1 час рабочего времени в Германии, Франции и Австрии остаются выше, чем в странах Вышеградской четвёрки в 3-5 раз, в странах Балтии - в 4-6 раз, в Румынии - в 8-9 раз, в Болгарии - в 14-16 раз [Глинкина и др., 2014: 30].
Однако главным стимулом для инвесторов стало право неограниченного участия в приватизации. Иностранные компании скупили в странах ЦВЕ большинство крупных и средних предприятий, почти все банки, телекоммуникационные системы и крупные торговые объекты [Kalotay and Hunya, 2000]. Около трети всех ПИИ, поступивших в регион, были связаны с приватизационными сделками [Mileva 2008: 21].
Страны ЦВЕ обогнали Западную Европу по значимости ПИИ в экономике. Предприятия под иностранным контролем обеспечивают в них в среднем 75 занятости и генерируют более валовой добавленной стоимости в нефинансовом частном секторе. ПИИ ускоряли экономический рост, внося весомый вклад в накопление основного капитала и повышая факторную производительность на предприятиях прямого инвестирования за счёт переноса современных технологий и оборудования; без притока ПИИ темпы прироста ВВП, которые начиная с 2000 г. и вплоть до мирового кризиса составляли в странах ЦВЕ, Румынии и Болгарии в среднем 5%, а в странах Балтии - более чем 7% в год, были бы, по оценке, в 3-4 раза ниже.
ПИИ сыграли важную роль в подъёме промышленности, увеличили в ней долю производств со средним, а в некоторых странах и с высоким уровнем технологий, обеспечили бурный рост промышленного экспорта (в Венгрии, Словакии и Чехии на "иностранный" сектор во второй половине 2000-х гг. приходилось более 80% его объёма). Иностранные инвесторы также расширили и модернизировали ранее слабо развитую сферу услуг. ПИИ в момент поступления покрывали значительную часть дефицита счёта текущих операций стран ЦВЕ, они также обеспечивали дополнительные поступления в государственные бюджеты в виде доходов от приватизации и рентных платежей, расширяли налогооблагаемую базу. Наконец, иностранные инвесторы создавали новые рабочие места, особенно в случае greenfield проектов (покупка предприятий в процессе приватизации, напротив, часто сопровождалась сокращением работников [Hardy, 1998; Smith and Ferencikova, 1998]).
Вместе с тем эффект от крупномасштабного притока ПИИ в странах ЦВЕ был не только положительным. Опора на них создала долгосрочный риск неустойчивости развития. ТНК вытеснили отечественных производителей из целых сегментов экономики, и экономический рост попал в опасную зависимость от деятельности ограниченного числа лидирующих на рынках иностранных филиалов. Иностранные инвесторы "навязали" странам узкую производственную специализацию. Филиалы иностранных банков чрезмерно "раздули" финансовый сектор, осуществляя кредитную экспансию в значительной степени за счёт краткосрочного фондирования средствами материнских структур. Платёжные балансы стран стали зависеть от решений иностранных инвесторов об использовании прибыли (начиная с 2000 г. доля реинвестируемых доходов от ПИИ в большинстве стран ЦВЕ не превышала половины). Обильные ПИИ в сектор услуг больше стимулировали внутренний спрос, чем предложение, что вело к росту импорта [Kinoshita 2011: 12]. Этому росту способствовали также производственные предприятия с иностранным капиталом, которые обычно больше отечественных фирм используют импортные материалы, оборудование и комплектующие. Владение ТНК финансовыми технологиями, позволяющими уменьшить платежи в государственные бюджеты принимающих стран (что было отмечено ещё в теории интернализации Р. Баккли и Д. Кассо-на, 1976 г.), могло стать, наряду с низкими налоговыми ставками, причиной того, что государственная казна ни в одной из стран ЦВЕ даже при высоких темпах экономического роста не получала тех доходов, которые позволили бы избавиться от хронических бюджетных дефицитов. Наконец, ПИИ обострили структурные проблемы на рынке труда. Предприятия с иностранным участием набирали персонал в основном из работников с высоким и средним уровнем квалификации, в результате чего в отечественных компаниях зачастую возникал их дефицит. Одновременно трудоустройство неквалифицированной рабочей силы, безработица среди которой в странах ЦВЕ наиболее высока, превратилась в серьёзную проблему из-за сворачивания многих трудоёмких отечественных производств [Глин-кина и др., 2014: 36-39].
Наиболее спорным представляется вопрос о значении ПИИ для технологической модернизации в странах ЦВЕ. Существенное превосходство в технологиях наблюдается, как правило, только у предприятий, которые ТНК основали "с нуля". Трансфер технологий на предприятия, приобретённые в ходе приватизации, и на совместные фирмы иногда откладывался годами или отсутствовал вовсе [Stancik, 2009; Djankov and Hoekman, 2000]. Часть приобретённых предприятий была закрыта или перепрофилирована под производство простейших товаров в силу дешевизны рабочей силы.
Результаты многочисленных эмпирических исследований, проведенных на базе панельных данных, говорят об отсутствии или очень незначительном масштабе распространения ("диффузии") ввезённых технологий за пределы предприятий прямого инвестирования и модернизации благодаря этому всей экономики принимающих стран, а не только её "иностранного" сектора [Напошек, I. й а1., 2010]. Слабое влияние ПИИ на местный технологический прогресс в странах ЦВЕ стало в значительной степени следствием ограничения национального суверенитета в установлении инвестиционных режимов. Правила ЕС не допускали селективного подхода к ПИИ, что стало одной из причин их концентрации в относительно несложных производствах и на предприятиях со 100%-м иностранным участием, которые обычно слабо интегрированы в национальную экономику [Глинкина и др., 2014: 39-42].
Преимущества и риски "интеграционной " модели экономического развития
Неоднозначные результаты докризисного периода. До начала мирового кризиса в научной литературе преобладали высокие оценки экономических результатов евроинтеграции стран ЦВЕ. Действительно, эти страны, как группа, уже к 2000 г. восстановили дореформенный объём регионального валового продукта, а в последующие годы, вплоть до кризиса, входили в число наиболее динамично развивавшихся регионов мира. От половины до % прироста регионального валового продукта обеспечивалось за счёт повышения общей факторной производительности, в том числе производительности труда, и одновременно в большинстве стран устойчиво сокращалась безработица [Глинкина и др., 2014: 56-58].
Своими успехами страны ЦВЕ были во многом обязаны преимуществам, полученным в результате евроинтеграции. Главные среди них - возможность широкого привлечения иностранного капитала во всех формах и гарантированный спрос на продукцию экспортных секторов экономики, поднявшихся в основном за счёт западноевропейских прямых инвестиций. Однако не все экономические эффекты ев-роинтеграции были положительными.
Увеличение вклада в ВВП отраслей с более высокой добавленной стоимостью и рост производительности сопровождались угнетением традиционных, трудоёмких отраслей. Так, общая сельскохозяйственная политика ЕС сдерживала развитие агропромышленного сектора ввиду жёстких квот на производство сельхозпродукции, помощь ЕС по этому направлению была увязана с целым рядом трудновыполнимых условий, что обернулось ликвидацией многих аграрных хозяйств. Часть предприятий пищевой промышленности, особенно по переработке животноводческой продукции, была закрыта ввиду несоответствия европейским санитарно-гигиеническим нормам. Многие производства в условиях полной либерализации внешней торговли не выдержали наплыва импортных товаров. В то же время членство в ЕС способствовало гипертрофированному росту финансового сектора и сектора платных услуг.
Во многих странах уровень безработицы снижался не столько благодаря росту числа занятых, сколько вследствие сокращения численности новых поколений трудоспособного населения и значительной миграции в Западную Европу. Особенно активно этой возможностью воспользовались поляки, болгары, румыны и прибалты. Только в Великобритании перепись населения 2011 г. насчитала 579 тыс. про-
живающих и работающих поляков - в десять раз больше, чем десять лет назад1. Демографический и миграционный факторы смягчили ситуацию на рынках труда, но одновременно произошло обеднение трудовых ресурсов, а во многих странах наблюдалась даже депопуляция.
Полное открытие экономики для иностранного финансового капитала вылилось в фактически неуправляемую кредитную экспансию западноевропейских банков в регионе. Легкодоступные кредиты отучили производителей и потребителей соизмерять свои потребности с реальными финансовыми возможностями и в конечном счёте превратились в нездоровый источник экономического роста. К началу мирового кризиса объём кредитов в странах ЦВЕ превышал объём депозитов в 1,4-1,8 раза, а в Латвии в 3 раза.
Ставка на модернизацию имитационного характера на основе ПИИ отвлекла внимание стран ЦВЕ от развития собственных исследований и разработок. Эта важнейшая для модернизации экономики сфера хронически недофинансируется. Недостаточная поддержка научно-технической сферы консервирует слабый инновационный потенциал стран. Эстония, Венгрия и Чехия отстают от общего уровня изобретательской активности в ЕС в 6-8 раз, Хорватия, Латвия, Словакия и Польша - в 16-20 раз, Литва и Болгария - примерно в 30-45 раз, а Румыния - почти в 90 раз! Изобретения в сфере высоких технологий в странах ЦВЕ, кроме Эстонии, Словении и Венгрии, отсутствуют почти полностью. В условиях усиливающейся инновационной конкуренции такая ситуация в перспективе может увеличить технологическое отставание стран ЦВЕ и их разрыв по факторной производительности и уровню экономического развития со странами, активно развивающими сферу исследований и разработок [Глинкина и др., 2014: 58-63].
Проверка устойчивости экономического роста мировым финансово-экономическим кризисом и долговым кризисом в еврозоне. Сформировавшаяся в странах ЦВЕ модель экономического роста оказалась весьма уязвимой перед лицом негативных явлений в мировой и западноевропейской экономике. В пик мирового кризиса Центрально-Восточная Европа пережила более глубокую рецессию, чем большинство других регионов со всеми вытекающими последствиями для занятости и доходов населения. Страны Балтии в 2009 г. потеряли от 14 до 18% своего реального ВВП, в остальных государствах (за исключением Польши) ВВП сократился больше чем на 6%, и только польская экономика, наименее интегрированная в рынок ЕС, сохранила небольшой рост - на 1,6%. Сближение по уровню экономического развития со "старой" Европой, наблюдавшееся с начала 2000-х гг., в большинстве стран прервалось или замедлилось, а в некоторых тенденция сменилась даже на противоположную. По душевому объёму ВВП по ППС Словения и Чехия, самые развитые из новых членов ЕС, продолжают уступать ЕС-15 в 1,2-1,4 раза, а наиболее отсталые Румыния и Болгария - в 2,5 раза [Глинкина и др., 2014: 70-71].
В 2010-2011 гг., когда мировая экономика и торговля начали оживляться, Центрально-Восточная Европа показала один из самых низких темпов восстановления в мире. При этом в Болгарии, Венгрии и Словении экономика фактически продолжала оставаться в состоянии стагнации, а Хорватии не удалось остановить сокращение ВВП.
Разразившийся кризис суверенных долгов в еврозоне в 2012-2013 гг. прервал едва возобновившийся экономический рост в Центрально-Восточной Европе (не
1 The Polish paradox, http ://www. economist.com/news/britain/21591588-britons-loathe-immigration-principle-quite-immigrants-practice-bulgarians, Dec 14th 2013.
считая стран Балтии, экономика которых продолжала преодолевать последствия катастрофического спада не без финансовой помощи со стороны ЕС). В Словении, Хорватии и Чехии, а в 2012 г. и в Венгрии, вновь отмечалось сокращение ВВП. В большинстве других стран, включая ранее наиболее успешную Польшу, экономика фактически пришла в состояние стагнации при росте ВВП менее чем на 2% в год. В итоге все страны ЦВЕ, кроме Польши и Словакии, в 2013 г. по объёму ВВП всё ещё находились ниже уровня докризисного 2008 г.
Слабые экономические результаты не позволили справиться с проблемами на рынке труда. Безработица, пик которой в регионе пришёлся на 2010 г., остаётся во всех странах ЦВЕ значительно выше, чем была до кризиса. Особенно остро проявляется проблема занятости молодых людей - среди них в регионе не имеет работы каждый третий.
Причины высокой чувствительности Центрально-Восточной Европы к негативным явлениям в мировой экономике в значительной степени кроются в её чрезмерной торговой, финансовой и инвестиционной зависимости от Западной Европы. Очевидно, что снижение там деловой активности незамедлительно подавляет спрос на экспорт из стран ЦВЕ. В пик мирового кризиса это привело к лавинообразному спаду в их промышленности и, как следствие, к сокращению ВВП.
Экономический рост в регионе в значительной степени утратил такую свою важную опору, как ПИИ. Его объём в 2009 г. упал сразу в 2,3 раза - значительно больше, чем в развивающихся и даже в развитых странах, которые первыми пострадали от кризиса. Из некоторых стран ЦВЕ, в частности из Венгрии, иностранные инвесторы активно выводили накопленную прибыль, из Словении и Словакии вывезли больше капитала, чем вложили. Когда мировые потоки ПИИ начали восстанавливаться, иностранные инвесторы не стали спешить с возвращением в Центрально-Восточную Европу, где программы приватизации в основном завершены, а пережившая глубокий спад экономика обременена структурными проблемами, которые сдерживают её оживление. Объём притока ПИИ в регион сокращался три года подряд, рост начался только в 2011 г., но активность ТНК в регионе восстанавливалась значительно медленнее, чем в мире в целом.
Резко возросшая с началом мирового кризиса глобальная потребность в наличности сильно ограничила трансграничные операции западноевропейских банков, что перекрыло странам ЦВЕ кредитные краны (другой причиной остановки кредитной экспансии стала неуверенность банков в надёжности заёмщиков: некоторые страны региона превзошли по доле "плохих" долгов даже самые "проблемные" страны еврозоны). Утрата лёгкого доступа к кредитам, вдобавок к сокращению доходов, привела к инвестиционному спаду в регионе и сокращению потребления населения. В итоге ослабление совокупного внутреннего спроса усилило негативное влияние на объём выпуска продукции.
Сказанное не означает, что возникшее непростое положение в экономике стран ЦВЕ - следствие только внешних причин. Свою роль сыграла также экономическая политика, допустившая во многих странах в "тучные" годы появление крупных дефицитов государственных бюджетов и отрицательных сальдо счёта текущих операций. Это вело к росту валового государственного долга (в трёх новых странах-членах ЕС - Венгрии, Словении и Хорватии - он превысил 60% ВВП, допустимые Маастрихтскими критериями) и валового внешнего долга. Совокупный объём последнего в странах ЦВЕ с 2000 по 2008 г. увеличился в пять раз; в Болгарии, Словении, Венгрии, Эстонии и Латвии долг превысил объём ВВП. Впоследствии ситуацию пришлось исправлять в ущерб экономическому росту.
С 2014 г. в экономике Центрально-Восточной Европы наблюдается небольшое оживление. Тем не менее пока нет признаков перехода к уверенному развитию. Сдержанный экономический рост, низкий внутренний инвестиционный и потребительский спрос, высокая безработица, почти полное отсутствие структурных изменений, слабая восприимчивость к научно-техническому прогрессу - всё это говорит о том, что экономика большинства стран ЦВЕ всё ещё находится в депрессивном
состоянии [Глинкина и др., 2014: 64-68].
* * *
Размышляя о критериях успешности трансформационного процесса в постсоциалистическом мире, нельзя не учитывать того, что они не могут быть сведены к голой статистике экономического роста, основных макроэкономических показателей либо факту появления системы формальных институтов рынка и демократии. Наличие экономического роста не может однозначно свидетельствовать о завершении трансформации, как, в прочем, и его отсутствие не означает, что трансформация не состоялась. Бесспорно, необходимо соотнесение "ожиданий" и полученных обществом результатов, что требует проведения глубоких страновых исследований, поскольку имеющиеся многочисленные интегральные индикаторы скорости и эффективности реформирования представляют собой лишь экспертную оценку результатов реформ. Кроме того, не исключена практика манипуляции данными и введения "поправочных" коэффициентов для политически турбулентных стран, если они отклоняются от поддерживаемого международными организациями курса.
Процессы трансформации проходят одновременно на нескольких взаимосвязанных уровнях - глобальном, региональном и национальном, что делает картину перехода многомерной, а критерии завершённости трансформационного перехода в постсоциалистических странах более сложными [Глинкина, 2008]. Анализ показывает, что факт нахождения постсоциалистической страны в поле влияния того или иного центра силы, либо способность сформировать самостоятельный центр геополитического и экономического влияния, во многом детерминируют выбор страной (предопределенность) национальной модели трансформации. То есть в трансформации, осуществляемой отдельными странами или группами стран, присутствует геополитическая составляющая.
Применительно к постсоциалистическому миру сегодня можно, видимо, говорить о следующих реализуемых геополитических стратегиях:
- Формирование Китаем нового геополитического центра силы, создание которого невозможно без всесторонней, прежде всего технологической модернизации страны. В ходе трансформации упор делается на продуктивности самого процесса реформ, но не на конечной цели в виде некой определённой социально-экономической модели, ради построения которой следует терпеть и жертвовать. Соотношение между планом и рынком, открытостью и протекционизмом, демократией и управлением были и остаются для китайских реформаторов инструментами достижения целей модернизации и усиления геоэкономического влияния страны. Решающее влияние на стратегию реформирования оказывают внутренние факторы (социальные и демографические). Сохранение режима "принудительно управляемой экономики" [Портяков, 2002: 26] является не следствием политического выбора, а требованием учёта масштабов населения. Традиции становятся не тормозом, а инструментом модернизации. Определённая геополитическая свобода, ограниченная лишь складывающейся в глобальной экономике международной специализаци-
ей на основе сотрудничества в области факторов производства, позволяет Китаю опровергать в ходе трансформации многие устоявшиеся на Западе постулаты. Среди них, в частности, представления об обязательности демократизации политической сферы для ускорения экономического роста, о необходимости проведения широкомасштабной приватизации для создания полноценного частного сектора экономики, о роли полупатриархальной семьи в условиях формирующегося рынка, о необходимом соотношении накопления и потребления в развивающихся странах, о природе инфляции и многие другие;
- Острая конкурентная борьба основных центров силы (США, ЕС, Китай, Россия) и ряда региональных держав (Турция, Иран) за государства постсоветского пространства. Внешних игроков интересуют прежде всего ресурсы новых независимых государств [Социально-экономическое развитие.], модели же управления и состояние институциональной среды имеют для них второстепенное значение. Сохранение значительной институциональной специфики, большого числа неформальных институтов, играющих решающую роль в развитии экономики и общества (клановость, коррупция и др.) допускается до тех пор, пока не препятствует доступу иностранного капитала к национальным ресурсам;
- Формирование евроатлантическим миром (ЕС, США) "пространства под себя" за счёт втягивания в свою орбиту европейских постсоциалистических стран. Суть трансформации для стран ЦВЕ (нынешних новых членов и кандидатов в члены ЕС) в таком случае - заимствование институтов развитой рыночной экономики и демократии, формирующее среду хозяйственной деятельности аналогичную господствовавшей в ЕС-15. Происходит коренное изменение структуры ресурсных потоков в соответствии с общей логикой развития европейского единого внутреннего рынка, и требованиями функционирующих на нём капиталов. В новых форматах этот подход реализуется также в отношении стран, принявших инициированную ЕС в 2010 г. программу "Восточного партнёрства", - прежде всего Грузии, Молдавии и Украины.
Таким образом, важную роль в выборе постсоциалистическим государством стратегии трансформации играло и играет сознательное либо принудительное попадание в сферу модернизационного и политического влияния того или иного центра силы, что, безусловно, не отрицает важности выстраивания странами "оптимальных траекторий развития" [Полтерович, 2005, 2006]. Принципиально разное позиционирование в планетарной системе, выстраиваемой геоэкономическими центрами притяжения, приводит к тому, что по форме одинаковые экономические процессы, проходящие в различных группах постсоциалистических стран, наполняются существенно разным содержанием (достаточно посмотреть на роль ПИИ в развитии различных постсоциалистических государств) [Глинкина, 2008; Глинкина, Куликова, 2013].
Размышляя о критериях завершённости постсоциалистического переходного периода, можно выдвинуть гипотезу о том, что стабилизация постсоциалистического государства на орбите планетарной системы, выстраиваемой геоэкономическим центром притяжения, либо формирование страной подобной системы самостоятельно, могут рассматриваться в качестве такого критерия [Глинкина, 2008]. Если взять его за основу, то Россия и другие постсоветские государства должны быть признаны переходными, в то время как переход в странах ЦВЕ с момента присоединения их к ЕС можно считать состоявшимся. При этом завершение перехода не
исключает сохранения значительной специфики и трудностей в функционировании национальных экономик и институтов политической организации общества.
Список литературы
Социально-экономическое развитие постсоветских стран: итоги двадцатилетия (2012) / Под ред. Л.Б. Вардомского. - М.: ИЭ РАН.
Глинкина, С.П. (2008). Методология многоуровневого анализа посткоммунистических трансформаций. - М.: ИЭ РАН.
Глинкина, С.П., Куликова, Н.В. (2013), "Трансформация и ее социально-экономические эффекты в Центральной и Восточной Европе", Белорусский экономический журнал, № 3, сс. 4-17.
Глинкина, С.П., Куликова, Н.В., Синицина, И.С. (2014). Страны Центрально-Восточной Европы: евроинтеграция и экономический рост. Научный доклад. - М.: ИЭ РАН.
Кондратьев, Н.Д. (1989). Проблемы экономической динамики. - М.: Экономика.
Куликова, Н., Фейт, Н. (2006), "Политика стран Центральной и Юго-Восточной Европы в отношении прямых иностранных инвестиций", Проблемы теории и практики управления, № 1, cc. 13-21.
Ольсевич, Ю.Я. (2007). Влияние хозяйственных реформ в России и КНР на экономическую мысль Запада. - М.: ИНФРА-М.
Полтерович, В.М. (2005), "К руководству для реформаторов: некоторые выводы из теории экономических реформ", Экономическая наука современной России, №1 (28), сс. 7-24.
Полтерович, В.М. (2006), "Стратегии институциональных реформ. Перспективные траектории", Экономика и математические методы, Т. 42, № 1, сс. 3-18.
Поппер, К. (1992). Открытое общество и его враги (в 2 томах), перевод В.Н. Садовского. - М.: Феникс.
Портяков, В.Я. (2002). Экономическая реформа в Китае. - М.: Ин-т Дал. Востока РАН.
Результаты трансформации в странах Центральной и Восточной Европы (общественно-политический и экономический аспекты) (2013) / Под. ред. Н.В. Куликовой. - М.: ИЭ РАН.
References
Vardomsky, L.B. (ed.j (2012), Social'no-e'konomicheskoe razvitie postsovetskikh stran: itogi dvadcatiletiya [Socio-economic development of the post-Soviet countries: results of two decades], IE RAS, Moscow, Russia.
Glinkina, S.P. (2008), Metodologiya mnogourovnevogo analiza postkommunisticheskih transformacij [Methodology of multilevel analysis of post-communist transformation], IE RAS, Moscow, Russia.
Glinkina, S.P. and Kulikova, N.V. (2013), "The transformation and its socio-economic effects in Central and Eastern Europe", Belorusskij e'konomicheskij zhurnal, no. 3, pp. 4-17.
Glinkina, S.P., Kulikova, N.V. and Sinicina, I.S. (2014), Strany Central'no-Vostochnoj Evropy: evrointegraciya i e'konomicheskij rost. Nauchnyj doklad [The countries of Central and Eastern Europe: European integration and economic growth. Scientific report], IE RAS, Moscow, Russia.
Kondratiev, N.D. (1989), Problemy e'konomicheskoj dinamiki [Problems of Economic Dynamics], E'konomika, Moscow, Russia.
Kulikova, N. and Faith, N. (2006), "The policy of the Central and South-Eastern Europe on foreign direct investment", Problemy teorii ipraktiki upravleniya, no. 1, pp. 13-21.
Kulikova, N.V. (ed.) (2013), Rezul'taty transformacii v stranakh Central'noj i Vostochnoj Evropy (obshhestvenno-politicheskij i e'konomicheskij aspekty) [The results of transformation in Central and Eastern Europe (socio-political and economic aspects)], IE RAS, Moscow, Russia.
Ol'sevich, Y.Y. (2007), Vliyanie hozyajstvennykh reform v Rossii i KNR na e'konomicheskuyu mysl' Zapada [Effect of economic reforms in Russia and China in the economic thought of the West], INFRA-M, Moscow, Russia.
Polterovich, V.M. (2005), "The leadership of the reformers: some conclusions from the theory of economic reforms", E'konomicheskaya nauka sovremennojRossii, no. 1 (28), pp. 7-24.
Polterovich, V.M .(2006), "Strategies for institutional reforms. Future trajectory", Ekonomika i matematicheskie metody [Economics and Mathematical Methods], Vol. 42, no. 1, pp. 3-18.
Popper, K. (1992), Otkrytoe obshhestvo i ego vragi (v 2 tomax) [The Open Society and Its Enemies (2 volumes)], Translated by Sadowski, V. N., Feniks, Moscow, Russia.
Portyakov, V.Y. (2002), E'konomicheskaya reforma v Kitae [Economic reform in China], In-t of the Far East RAS, Moscow, Russia.
Acemoglu, D., Johnson, S. and Robinson, J.A. (2004), "Institutions as the Fundamental Cause of LongRun Growth", NBER Working Paper No. 10481.
Barrell, R. and Holland, D. (2000), "Foreign direct investment and enterprise restructuring in Central Europe", Economics of Transition, Vol. 8, issue. 2, pp. 477-504.
Djankov, S. and Hoekman, B. (2000), "Foreign investment and productivity growth in Czech enterprises", The World Bank Economic Review, Vol. 14, pp. 49-64.
Eichler, T.S. and Schreiber, T. (2010), "Structural policies and growth: Time series evidence from a natural experiment", Journal of Development Economics, no. 91, pp. 169-179.
Hall, R.E. and Jones, C,I. (1999), "Why Do Some Countries Produce So Much More Output per Worker than Others? ", Quarterly Journal of Economics, Vol. 114, no. 1, pp. 83-116.
Hanousek , J., Kocenda, E. and Maurel, M. (2010), Direct and Indirect Effects of FDI in Emerging European Markets: A Survey and Meta-analysis, William Davidson Institute at the University of Michigan Working Paper 976.
Hardy, J. (1998), "Cathedrals in the Desert? Transnational, Corporate Strategy and Locality in Wroclaw", Regional Studies. Vol. 32, no. 7, pp. 639-652.
Huntington S. (1996), "West is unique, and not so universal", Foreign Affairs. April 8.
Kalotay, K. and Hunya ,G (2000), "Privatization and FDI in Central and Eastern Europe", Transnational Corporations, no. 9(1), pp. 39-66.
Kinoshita, Y. (2011), Sectoral Composition of Foreign Direct Investment and External Vulnerability in Eastern Europe, IMF Working Paper WP/11/123.
Mileva, E. (2008), The Impact of Capital Flows on Domestic Investment In Transition Economies, ECB Working Paper Series no. 871.
Rahman, J. and Zhao T. (2013), Export Performance in Europe: What Do We Know from Supply Links?, IMF Working Paper WP/13/62.
Smith, A. and Ferencikova ,S. (1998), 'Inward Investment, Regional Transformations and Uneven Development in Eastern and Central Europe: Enterprise Case-studies from Slovakia", European Urban and RegionalStudies, Vol. 5, no. 2, pp. 155-173.
Stancik, J. (2009), FDI spillovers in the Czech Republic: takeovers vs. Greenfields, European Economy, Economic Papers no. 369.
Adopting market institutions of developed countries: experience of Central and Eastern Europe
Authors: Glinkina S.P., Doctor of Economics, professor, supervisor of scientific direction "International Economic and Political Studies" IE RAS. Address: 32, Nakhimovsky Ave, Moscow, Russia, 117218. E-mail: sveglinkina@yandex.ru
Kulikova N.V., PhD, Head of the Center for East-European Studies IE RAS. Address: 32, Nakhimovsky Ave, Moscow, Russia, 117218. E-mail: kulikova@transecon.ru
Abstract: In the article, the authors summarize the most important theoretical and practical results of their long-term research of the post-socialist transformations, and assess the socio-economic effects of systemic reforms undertaken in the CEE countries.
Key words: post-socialist transformation, transition model, Euro-integration, CEE countries.
