CC BY
37
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2014. № 2
МАТЕРИАЛЫ И СООБЩЕНИЯ А.О. Шелемова
ЗАГЛАВИЯ И ЗАЧИНЫ В ДРЕВНЕРУССКИХ ПАМЯТНИКАХ КИЕВСКОГО ПЕРИОДА
Статья посвящена исследованию художественной функции заглавий и зачинов-вступлений в древнерусских памятниках XI - начала XIII в. Рассматриваются тексты различных сюжетных, композиционных и жанровых образований. Титульные обозначения анализируются как первоэлемент обоснования авторами идейно-художественных задач, индивидуально реализуемых каждым из них в своих произведениях.
Ключевые слова: древнерусская литература, заглавие, «Слово о полку Игореве», Владимир Мономах, Даниил Заточник.
The article is devoted to research on the artistic function of titles and beginnings-introductions in Old Russian texts considered as towering achievements of Old Russian literature of the period from the XI century up to early XIII century. Texts of various subjects, composition and genre structure are considered. Title designations are analyzed as a first-element ofjustification by authors of the ideological and artistic tasks which are individually realized by each of them in their works.
Key words: Old Russian literature, title, "The Tale of Igor's Campaign", Vladimir Monomakh, Daniel Zatochnik.
Аутентичность заглавий древнерусских книжных произведений -проблема весьма серьезная и актуальная. В современной практике издания средневековых текстов изначально определилась традиция обозначать их названия по первым титульным лексемам. Все мы к этому привыкли и воспринимаем как должное. Однако заглавие в ранних средневековых текстах является не менее важным структурным компонентом, чем вступление-зачин или послесловие-заключение.
Традиционализм, свойственный средневековой художественной системе с присущей ей нормативностью и регламентированностью практически всех внутритекстовых компонентов (сюжетных, композиционных, образных, речевых), декларировал сообразно культурно-исторической ситуации литературные задачи, основанные на показательной «церемониальности» (термин Д.С. Лихачева). Древние авторы, как создатели произведений, так и переписчики, представляли себя соучастниками ритуала, некоего церемониального действа. Совершенство высокой словесности усматривалось в наивозможно точном исполнении эстетических установок, среди
которых приоритетной является демонстрация «книжной премудрости» - начитанности, эрудиции, образованности творческой личности, «дерзнувшей» примкнуть к «скрипторному цеху». Не случайно в летописях самые известные древнерусские авторы наделены качествами, присущими высоким интеллектуалам. Об Иларионе сказано: «муж благ и книжен», Климент Смолятич назван «книжником и философом», подобного которому «не было в Русской земле», Кирилл Туровский сравнивался со Златоустом, «паче всех воссиявшим на Руси», Серапион Владимирский охарактеризован как «зело учителен и книжен». Критерий образованности для древнерусского писателя заключался, во-первых, в совершенном знании Библии и умении мастерски использовать ее в качестве цитируемого претекста в своих произведениях, во-вторых, в следовании более ранним авторитетным литературным образцам, в большинстве случаев переводным, в целях сохранения этикетной константы тех или иных жанровых признаков: хронографических, агиографических, патристических и проч.
Заглавие в древнерусских памятниках - изначальный элемент церемонии, презентация идейно-художественной задачи писателя, важная, неотъемлемая структурная часть текста. Вместе с тем, при всем пиететном отношении к нормативной эстетике, «литературный этикет» оставался зачастую, как отметила в одной из статей Л.И. Сазонова, «частным проявлением более универсального подхода к обобщению действительности»1, открывая возможности проявления авторской индивидуальной инициативы. Следуя правилу, книжник в личностном самовыражении при формулировке художественной задачи в заглавии, даже если он сознательно к этому и не устремлялся, становился в определенной степени исключением из этого правила.
Более консервативный традиционализм в титульном обозначении произведений продемонстрировали Нестор и Иларион. Менее - авторы «Сказания о Борисе и Глебе», «Слова о полку Игореве», «Слова (в другой редакции «Моления») Даниила Заточника» (заглавия приведены в хрестоматийном варианте). Самым оригинальным в названиях своих сочинений, как это ни покажется неожиданным, оказался венценосный писатель Владимир Мономах.
Нестор-летописец в заглавии искусно представил пространственно-темпоральную панораму событий, которую будет освещать: «Се повести времяньных лет, откуду есть пошла Руская земля, кто въ Киев- нача первое княжити, и откуда Руская земля стала есть». Если вдумчиво прочитать оригинальное название древнейшей летописи, то из него можно вынести гораздо больше информации, чем просто
1 Сазонова Л.И. Литература средневековой Руси в контексте Slawia Ortodoxa: теоретические и методологические проблемы исследования жанров // Славянские литературы. Культура и фольклор славянских народов. М., 1988. С. 11.
сообщение о повествовательной составляющей текста: в заглавии летописец формулирует задачу (т. е. идею), ради которой он предпринял свой труд, последовательность (т. е. композиционное построение «по годам»), что, соответственно, указывает и на жанровый признак -историко-хронографическое повествование. Идейно-художественная концепция летописи в заглавии указана четко и лаконично, и, пожалуй, сопоставить подобное идеальное словесное обозначение главной задачи произведения можно лишь с конгениальным комментированием заглавия «Повести временных лет» Д.С. Лихачевым: «Показать русскую землю в ряду других держав мира, доказать, что русский народ не без роду и племени, что он имеет свою историю, которой вправе гордиться, - такова замечательная по своему времени цель, которую поставил себе составитель летописи»2.
Названия двух сохранившихся оригинальных житийных памятников, посвященных святым мученикам Борису и Глебу, свидетельствуют об индивидуальных задачах, которые ставили перед собой агиографы. Нестор озаглавил свое произведение «Чтение о житии и о погублении блаженую страстотерпца Бориса и Глеба», а анонимный памятник именуется «Въ тъ же день съказание и страсть и похвала святую мученику Бориса и Глеба». Задачей Нестора было подробное повествование о судьбе князей (о житии) и их убийстве (о погублении), а неизвестный автор указал в титуле, что рассказ его ограничится лишь эпизодом страданий князей-мучеников. «Прочая же добродетели инде съкажемъ, ныне же несть время»3, - уточнил он во вступлении.
Редкостный по своей емкости образец этикетного оформления заглавия представил Иларион: «О законе Моисеомъ данеемъ, и о благодети и истине Исусомъ Христомъ бывшии. И како законъ отиде, благодеть же и истина всю землю исполни, и вера въ вся язы-кы простреся и до нашего языка рускаго, и похвала кагану нашему Влодимеру, от негоже крещени быхомъ и молитва къ Богу от всеа земли нашеа». Как видим, напрямую обоснованы жанр и композиция (естественно, трехчастная) произведения, более того - титульный текст представляет собой, если можно так выразиться, развернутую аннотацию или, как мы сегодня говорим, резюме произведения в целом.
Сочинение Владимира Мономаха в переводах и комментариях озаглавлено «Поучением» и в подавляющем большинстве случаев рассматривается как единый трехчастный текст, включающий собственно «Поучение», автобиографию и письмо князю Олегу
2 Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 169.
3 Сказание о Борисе и Глебе // Памятники литературы Древней Руси. XI - начало XII века. М., 1978. С. 278.
Святославичу Черниговскому. Подобную условность можно допустить, но с объективной точки зрения это три самостоятельные произведения, написанные в разное время и имеющие существенные жанрово-стилевые различия. Объединяет тексты идейная директива: великий князь, выступивший как писатель, позиционировал свою эстетическую концепцию, свободно используя те или иные нормативные правила и регламентации в целях пропаганды рациональной политической идеи сюзеренитета - вассалитета. «Поучением» духовное завещание Мономаха детям своим обозначено в Суздальской летописи (включенной в ПСРЛ 1921-1927 гг., где указывается, что материал воспроизведен по изданию 1793 г.). Аутентичный текст из второй редакции «Повести временных лет», 1116 г., сохранился в единственном списке в составе Лаврентьевской летописи 1377 г., причем его включение разрывает связный рассказ о происхождении половцев. Было ли сочинение великого князя обозначено самим автором как «Поучение» - вопрос гипотетический, тем более он таковым представляется в связи с минимальным соблюдением Мономахом в своем произведении этикетных канонов красноречия, жанровой модификацией которого является христианское назидание. Если допустить, что он сознательно использовал внешнюю форму христианской проповеди для светского поучения, то гениальность его не только в качестве государственного деятеля, но и как творческой личности не подлежит обсуждению.
Биографическое повествование в древней литературе было представлено агиографическими текстами - житиями, в которых этикетные каноны соблюдались с наибольшей тщательностью. Мономах и в данном случае позволил себе творческую вольность: за пять столетий до Аввакума, который дерзнул написать житие о самом себе (т. е. автобиографию), великий князь счел возможным рассказать о своей жизни, не освещая ее подробно, а акцентируя только «ратный труд». Заглавие произведения повсеместно фигурирует как «Автобиография», хотя в первоисточниках обозначена «Летопись жизни». Мономах, очевидно, как его знаменитые предшественники и современники, был «книжен муж», т. е. литературно образован и сведущ в эстетически дозволенных этикетом правилах, допускающих определенное самовыражение. Поэтому творческим образцом князь-писатель избрал для себя летопись, а не житие и следовал в своем рассказе историческим реалиям без религиозного контекста, который он интенсивно использовал в другом своем произведении - духовном завещании, титульно обозначенном как «Поучение».
Владимир Мономах является инициатором эпистолярного жанра в русской литературе. Заглавие сохранившегося от 1096 г. текста обозначено как «Грамотица», адресованная непримиримому политическому оппоненту - князю Олегу Черниговскому. В древнейшем
художественном наследии продолжателем Мономаха стал только Климент Смолятич, автор «Послания к Фоме». «Слово» и «Моление» Даниила Заточника хотя внешне и оформлены как послания, но в качестве адресата предполагают «безответную» персону, поэтому не идентифицируются в данной жанровой категории. Любопытно отметить, что эпистолярное творчество прославило впоследствии еще одного венценосного писателя - царя Ивана Грозного.
В исследуемой теме невозможно не отметить титульное обозначение самого знаменитого памятника древнерусской литературы -«Слова о полку Игореве».
В издании 1800 г., которое по воле трагического обстоятельства утери древнего списка признано «первоисточником», заголовок, скопированный с оригинального текста, звучит как «Слово о плъку Игореве, Игоря сына Святеславля, внука Ольгова». Первые переводчики позволили себе вольную трактовку титульного словосочетания: «Песнь о походе Игоря, сына Святославова, внука Ольгова», которая и закрепилась изначально в названии произведения, о чем свидетельствуют разнообразные переводы XIX в. К примеру, Н.М. Карамзин предложил свою интерпретацию заглавия - «Песнь воинам Игоря».
В «Слове о полку Игореве» неизвестный автор, обосновывая свои художественные задачи, выходит за пределы заглавия (если, конечно, принять как данность титульную фразу первоиздания) и сразу же запутывает жанровую «ситуацию». Резюме - о чем будет рассказ - представлено помимо заглавия (слово о плъку Игореве) в первых двух предложениях зачина («начати старыми словесы трудныхъ повЪстий о плъку Игореве», «начати же ся тъй пЪсни») и одной из его заключительных фраз: «Почнем же, братие, повЪсть сию отъ стараго Владимера до нынешнего Игоря, иже истягну умь крепостию своею и поостри сердца своего мужествомъ, наплънився ратнага духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Половецкую за землю Руськую»4.
Подобно тому, как в «Слове о полку Игореве», во многих древнерусских произведениях наблюдается закономерная тенденция -перманентно переходящее развернутое дополнение эстетической установки, обозначенной заглавием, в зачин-вступление. Данная ситуация прослеживается в композиционном построении «Слова о законе и благодати» Илариона, «Моления» Даниила Заточника, «Чтения о Борисе и Глебе», «Поучения» Владимира Мономаха.
Обозначим сходства и отличительные особенности зачинов в перечисленных памятниках.
Общее во многих древнерусских текстах выявляется в следующем: обосновывая в заглавии и вступлении художественную задачу,
4 Слово о полку Игореве // Памятники литературы Древней Руси. XII век. М., 1980. С. 372.
авторы определяли сословный круг читателей или слушателей, которым предназначалось произведение. Так, «Слово о законе и благодати» - высокоинтеллектуальный текст. Иларион свою проповедь обращал к светской элите, людям начитанным, образованным, знающим Священное Писание: «Ни къ нев-Ьдующимъ бо пишемъ, нъ пр-Ьизлиха насытьшемся сладости книжныа, не къ врагомъ бо-жиемъ инов-Ьрнымъ, нъ самемъ сыномъ его, не къ странныим, нъ къ несл-Ьдникомъ небеснаго царства»5.
А безымянный автор «Слова о полку Игореве» в зачине, обыграв ситуацию предполагаемой дискуссии с «певцом старого времени» Бояном, воспользовался конфессиональной энергетикой язычества, чтобы донести «братии», слушателям и читателям его уникального литературного проповедничества идею общественной консолидации всех русичей, невзирая на их сословную и конфессиональную принадлежность. Обращаясь не только к княжеской элите, но и к «братии», т. е. ко всем соотечественникам, он о заветной цели - о могуществе, славе, единстве родной земли - поведал понятным им издревле языком внуков Даждьбога, а не как его предшественник Иларион - проповедническими максимами новой религиозной идеологии.
Даниил Заточник, автор «Моления», не менее уникального произведения, чем «Слово о полку Игореве», афористическому сюжетному хитросплетению своих идей предпослал идентичный зачин, где высказал намерение привлечь внимание прежде всего образованной аудитории, почитающей «Псалтырь», но не без поддержки своих сотоварищей - простолюдинов, слушающих «гусли»: «Вострубимъ яко в златокованныя трубы, в разум ума своего и начнемъ бити в сре-бреныя арганы возвитие мудрости своеа. Въстани слава моя, встани въ псалтыри и в гуслях <.. .> Да разверзу въ притчах гаданиа моя и провещаю въ языцехъ славу мою»6.
Древние агиографы как писатели имели особый статус: им, простым смертным книжникам, предстояло поведать о богоугодных личностях, признанных церковью святыми. Поэтому во вступительной части житийных произведений они должны были обосновать свою литературную позицию как скромную и ненавязчивую. Этикет предопределил в качестве обязательного клише самоуничижение автора. Эта литературная константа оказалась самой продуктивной в агиографических сочинениях. Приведем традиционную формулу из зачинного контекста образцового «Чтения о житии и о погублении блаженую страстотерпца Бориса и Глеба», создание которого приписывается Нестору: «Владыко Господи Вседержителю, сотворивый небо и землю и вься, яже на ней. Ты и ныне сы, Владыко, призри на
5Слово о законе и благодати митрополита Илариона // Древняя русская литература: Хрестоматия / Сост. Н.И. Прокофьев. М., 1980. С. 29.
6 Моление Даниила Заточника // Там же. С. 95.
смирение мое и подай сердцю моему, да съповедь окаянный аз всем послушающим жития и мучения святу страстотерпцю Бориса и Глеба. Но, о Владыко, веси (знаешь. - А.Ш.) грубость и неразумение сердца
7
моего, но надеюся твоему милосердию <...>».
Агиографические произведения оказались одними из самых жизнестойких в древнерусской литературе: их нормативный формуляр использовал даже Аввакум, признанный литературный новатор. Житию о самом себе он предпослал классическую зачинную тираду: «<...> писано моею рукою грешнаго протопопа Аввакума <...>. Простите меня, грешнаго, а вас всех, рабов Христовых, Бог простит и благословит»8.
Но задолго до Аввакума писателем, «бунташным» по отношению к условным требованиям нормативной эстетики, выступил Владимир Мономах. «Книжен» князь не преминул продемонстрировать образованность и одновременно проявить дерзость, позволенную ему как верховному владыке. В творческом самовыражении он, придерживаясь этикета, позволил себе и самоуничижение, и право обосновать свое литературное выступление в канонической традиции: «Азъ ху-дый дЪдомъ своимъ Ярославомъ, благословеннымъ, славнымъ <.> и хрестианных людий деля <.> помыслих в души своей и похвалив бога, иже имя сихъ дневъ грЪшного допровади»9.
Заглавия и зачины-вступления, таким образом, в древнерусских памятниках имели важное функциональное значение. Именно в них резюмировались идейная проблема и художественная задача произведения. Финальные заключения при этом приобретали второстепенное значение, трансформируясь в похвалы или молитвы.
Список литературы
Житие протопопа Аввакума. М., 1960.
ЛихачевД.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947.
Моление Даниила Заточника // Древняя русская литература: Хрестоматия /
Сост. Н.И. Прокофьев. М., 1980. Поучение Владимира Мономаха // Памятники литературы Древней Руси.
XI - начало XII века. М., 1978. Сазонова Л.И. Литература средневековой Руси в контексте Slawia Ortodoxa: теоретические и методологические проблемы исследования жанров // Славянские литературы. Культура и фольклор славянских народов. М, 1988. С. 11.
Сказание о Борисе и Глебе // Памятники литературы Древней Руси. XI - начало XII века. М., 1978.
7 Чтение о Борисе и Глебе // Там же. С. 35.
8 Житие протопопа Аввакума. М., 1960. С. 53.
9 Поучение Владимира Мономаха // Памятники литературы Древней Руси. XI - начало XII века. М., 1978. С. 392.
Слово о законе и благодати митрополита Илариона // Древняя русская литература: Хрестоматия / Сост. Н.И. Прокофьев. М., 1980. С. 29. Слово о полку Игореве // Памятники литературы Древней Руси. XII век. М., 1980. С. 372.
Чтение о Борисе и Глебе // Древняя русская литература: Хрестоматия / Сост. Н.И. Прокофьев. М., 1980.
Сведения об авторе: Шелемова Антонина Олеговна, докт. филол. наук, профессор кафедры русской и зарубежной литературы филол. ф-та Российского университета дружбы народов. E-mail: [email protected]
