Научная статья на тему 'Юрисдикция над башкирами в конце XVIII В. : о «Национальном» факторе организации и деятельности судебной системы Российской империи'

Юрисдикция над башкирами в конце XVIII В. : о «Национальном» факторе организации и деятельности судебной системы Российской империи Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
169
46
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ / БАШКИРЫ / СОСЛОВНЫЙ СТАТУС / ИСТОРИЯ ПРАВА / ИСТОРИЯ СУДЕБНОЙ СИСТЕМЫ / THE BASHKIR / JUDICIAL RIGHT / COURT / RUSSIAN EMPIRE

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Воропанов В. А.

Консолидация прерогатив правосудия в провинции Российской империи в конце XVIII в. обеспечивалась широким вниманием к культурным и религиозным особенностям местного населения. Коренной этнос Южного Урала, получивший признаки сословия, сохранял право юридического плюрализма, пользовался в государственных судах правом особого представительства, тюркским языком в делопроизводстве. Общая эффективность мер, принятых для охраны прав личности и собственности в России, обусловливалась уровнем развития общества в рамках имперской модели государственности. Подобно иным группам населения башкиры охотно обращались в органы юстиции во всех ситуациях, неразрешимых посредством традиционных институтов.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

JURISDICTION ON BASHKIR ESTATE AT THE END OF 18TH CENTURY: NATIONAL FACTOR IN ORGANIZING AND ACTING OF RUSSIAN COURT SYSTEM

Consolidation of prerogatives of justice in a province of the Russian empire at the end of the 18 th century was provided by a wide attention to cultural and religious peculiarities of local population. The native ethnos of Southern Urals kept the right of legal pluralism used in the state courts, the right of special representation and the Turkic language in office work. General efficiency of the measures which were accepted for protecting person and property rights in Russia was caused by the level of society development within the limits of the state imperial model. Like other estates the Bashkir willingly addressed to judicial authorities in the situations insoluble by traditional institutes.

Текст научной работы на тему «Юрисдикция над башкирами в конце XVIII В. : о «Национальном» факторе организации и деятельности судебной системы Российской империи»

УДК 321 (091); 34 (091)

ЮРИСДИКЦИЯ НАД БАШКИРАМИ В КОНЦЕ XVIII В.: О «НАЦИОНАЛЬНОМ» ФАКТОРЕ ОРГАНИЗАЦИИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СУДЕБНОЙ СИСТЕМЫ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

© В. А. Воропанов

Челябинский филиал

Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ Россия, 454077 Челябинск, ул. Комарова, 26.

Тел.: +7 (351) 771 35 88.

E-mail: vvoropanov@yandex.ru

Консолидация прерогатив правосудия в провинции Российской империи в конце XVIII в. обеспечивалась широким вниманием к культурным и религиозным особенностям местного населения. Коренной этнос Южного Урала, получивший признаки сословия, сохранял право юридического плюрализма, пользовался в государственных судах правом особого представительства, тюркским языком в делопроизводстве. Общая эффективность мер, принятых для охраны прав личности и собственности в России, обусловливалась уровнем развития общества в рамках имперской модели государственности. Подобно иным группам населения башкиры охотно обращались в органы юстиции во всех ситуациях, неразрешимых посредством традиционных институтов.

Ключевые слова: Российская империя, тория судебной системы.

Интерес к изучению системы юридического регулирования различных сторон жизнедеятельности башкир в Российской империи не ослабевает. Комплекс вопросов, связанных с правовым регулированием статуса башкирского народа, раскрыт в трудах И. Г. Акманова [1], А. З. Асфандиярова [2], М. М. Кульшарипова [3], У. Х. Рахматуллина [4], Б. Х. Юлдашбаева [5]. В 2000-х гг. в свет вышли труды Б. А. Азнабаева [6], А. И. Акманова [7], А. З. Асфандиярова [8-10], И. Н. Биккулова [11], Г. В. Жарниковой [12], М. М. Кульшарипова [13], А. Я. Ильясовой [14]. Вопросам имперской политики в отношении коренных народов Азиатской России и в частности башкир уделяют внимание зарубежные авторы (А. С. Доннелли [15], Р. Порталь [16], Ч. Стейнведел [17]). Общий обзор судебной системы в Башкирском крае в дореформенный период сделан в трудах А. Ф. Абдрахманова [18], У. И. Гибадатова [19], Ф. А. Ишкулова [20]. Тем не менее множество аспектов данной темы остаются малоизученными. К их числу относится организация и деятельность судебной системы на Южном Урале в конце XVIII в.

В общественном строе России XVIII в. башкиры были наделены сословными признаками коллективных землевладельцев на этнической основе, наделенных особыми обязанностями и правами [4, с. 31]. Таким образом, в процессе интеграции обособленный сословный статус де-факто был распространен на отдельный народ в целом. На народ распространялись общие правила сословной организации населения в империи. Дворянское сословие являлось открытым для пополнения этнической знатью [21], однако башкирская аристократия оставалась тесно связанной с народом и вотчинным землевладением.

Судебная реформа 1775-1785 гг. ввела в областях империи систему судебных органов, соответст-

башкиры, сословный статус, история права, ис-

вовавшую сословной организации подданных. Сфера объектной юрисдикции нижних и верхних расправ, рассчитанных на подсудность от 10 до 30 тысяч человек, унифицировалась, охватив служилых людей старых сословий и казаков, ямщиков и непомещичьих крестьян, ясачные народы [22]. Монарх инструктировал высшую администрацию об обязательном представительстве всех этнических общин в судах [23, с. 15]. В Южном Приуралье судейские коллегии формировались в смешанном составе, но без учета преобладания языковых групп в уездах. В нижние расправы поступали списки подсудных селений и имен сельских начальников [24].

Коренной народ Южного Урала насчитывал к концу XVIII в. свыше 160 тыс. чел. [25, с. 88] В 1780 г. генерал-губернатор А. А. Ступишин ограничил компетенцию нижних расправ и уездной полиции, образованных в Вятском наместничестве, повелев соотносить законодательство с нравами и обычаями башкир. Сведения о народе были запрошены в Оренбурге [26]. В январе 1782 г. монарх предписал уфимскому наместнику определить башкир, а также близких им по статусу мещеряков, в подсудное ведомство отдельных расправ [27]. В 1782-1784 гг. специальные расправы вступили в действие в Белебее, Бирске, Оренбурге, Троицке, Уфе и Челябинске. Сословные суды в Оренбурге, Троицке, Уфе и Челябинске получили порядковые номера, наименование их по этническому признаку возбранялось [28]. Председатели расправ отбирались из чиновников, понимавших культурноязыковые особенности членов коллегий и подсудного населения. Так, в Бирск и Челябинск генерал-губернатор А. И. Апухтин направил людей, отобранных им «по способности и по сведениям башкирских и мещерякских обычаев и обрядов, находя достойными быть расправными судьями». А. Михайлов, заметил глава администрации, вырос в

обществе башкир и «достаточное приобрел сведение как в знании их языка, так и во всех нравах и оборотах» [29]. А. Михайлов, служивший в Челябинске с 1746 г., успешно трудился в должности судьи до июня 1794 г. [30].

Избиратели приводились муллой к присяге о добросовестном отношении к формированию сословного представительства. Обыватели выдвигали кандидатов, пользовавшихся морально-нравственным авторитетом, женатых, имевших детей, имущих и способных исполнить почетные обязанности, документально обосновывая и подтверждая свой выбор, подписывая или припечатывая общественные приговоры. Связи и отношения, сложившиеся среди служилых людей, создавали преимущества низшей администрации во время определения кандидатов. Высокий статус должностных лиц определялся принципом их родоплеменного единства с населением [31, с. 67]. В 1783 г. башкирские депутаты занимали 80% вакансий заседателей в нижних расправах, 20% (4 из 20) - в Оренбургской и Уфимской верхних расправах, 100% (две) - в совестном суде. Заседателями преимущественно становились старшины, их дети, помощники, есаулы, сотники, писари [32]. Особым приоритетом обладали ветераны, лица, удостоенные боевых наград. Кроме исполнения регулярных повинностей не менее 10 из известных заседателей 1783 г. участвовали в походах против Пруссии, Польши, Турции, пугачевских отрядов [33]. В условиях социально-политической стабильности влияние рядовых башкир на преобразованные государством институты самоуправления возросло, выбор кандидатов для занятия как волостных, так и уездных, губернских должностей предполагал коллективное согласие и доверие к претендентам [34]. К концу 1780-х гг. команды полным составом участвовали в выдвижении кандидатов, свободно подавая голоса, выставляя подписи и тамги под документами [35].

Официальное делопроизводство велось на русском и тюркском, интенсивно усваивавшем русизмы [36, с. 65]. На тюрки в расправы и суды поступали как присяжные и опросные листы свидетелей, так и указы начальства, рапорты заседателей. Суды с национально-сословной юрисдикцией обеспечивались частью законодательных актов в переводах. Так, кроме подшитых в «книги» указов и инструкций правительства на русском языке, начиная с 1714 г., заседатели Челябинской второй нижней расправы имели в распоряжении копии ключевых законов на тюркском, включая Учреждения о губерниях и Устав благочиния [37]. Работу судов облегчали штатные переводчики и толмачи, нанимавшиеся с одобрения обывателей [38]. Для процессов с участием мусульман в судебном присутствии хранился Коран [39]. Приведение к присяге и «увещевание» фигурантов исполняли муллы [40]. Избирателям рекомендовалось включать священнослужителей в судейские коллегии в целях непо-

средственного морального воздействия на мусульман, привлеченных к ответственности [41].

Работу компетентных органов правосудия разгружали полицейская администрация, религиозное руководство, низшие суды. Штаты уездной полиции ориентировались на численность сословий, состав населения. В двух нижних земских судах Оренбургской провинции предусматривались дополнительные вакансии для замещения тюркоязычными заседателями [42]. Семейно-брачные вопросы, имущественные споры мусульман перешли в компетенцию Уфимского Духовного собрания [43], что, по мнению наместника А. А. Пеутлинга, освободило общие суды «от великой тяжести и премножества вступающих таковых дел, которые кажется лучше и к большому удовольствию народов могут рассудить по закону их духовные особы» [44, с. 207]. Духовное собрание приступило к созданию единой организации мусульман России, ведя учет служителей, контролируя порядок их избрания [45].

Деятельность представителей всех сословных групп в бюрократических структурах имела объективно противоречивые результаты. Лица, призванные осуществлять суд, не имели минимального образования и оставались во власти традиционного мировоззрения. Злоупотребление полномочиями, прежде всего, обусловливалось обыкновениями народной жизни, стремлением удовлетворять семейноклановые, иные узкогрупповые интересы [46]. Пассивность или согласие заседателей с чиновниками на неправомерной основе вели к серьезным нарушениям в работе судов. В 1797 г. к ответственности по скандальному делу о взяточничестве председателя уголовного департамента Уфимской верхней расправы М. Бекчурина были привлечены заседатели, оправдавшиеся плохим знанием русского языка [47].

Тем не менее на Урале складывался новый механизм улучшения кадров аппарата управления и суда. Реагируя на жалобы частных и рапорты должностных лиц, губернская администрация лишала постов секретарей, сельских и дворянских заседателей, уездных исправников и расправных судей. Чиновники приспосабливались к социокультурной среде профессиональной деятельности, вынужденно сокращая социальную дистанцию, демонстрируя уважение к культурным ценностям, национальным обычаям обывателей. Заседатели и фигуранты дел чувствовали полноценность официальных отношений, должностные лица осознавали ответственность и престиж принятых обязанностей [48]. Уволенные заседатели нередко вновь баллотировались на штатные места и благодаря сложившемуся авторитету в глазах мирских обществ и губернского начальства получали поддержку. Иные лица употребляли полученный ими практический опыт решения дел по законам в помощь сообщественни-кам, ведшим тяжбы или привлеченным к уголовной ответственности [49]. Наконец, бывшие заседатели

оказывали содействие государственным органам, участвовали в следственных действиях в качестве толмачей-переводчиков [50].

Выборность должностей оказала позитивное влияние на взаимодействие расправ, полиции, заводской, казачьей, сельской администрации, представителей разных сословий и этносов. Сельские заседатели помогали в организации сословных выборов [51], исполняли обязанности земской полиции [52], строго оценивали скорость делопроизводства [53]. В ходе расследования дел о кражах в казахской степи выявлялись и ставились под контроль государственных органов постоянные ходоки за линию, при недостатке улик расправы требовали от сельских старшин посредством земской полиции справок о лицах, привлеченных к ответственности [54]. С уездными органами с 1786 г. согласовывалась работа Оренбургского пограничного суда [55].

Взаимодействие населения с государственными органами и правом включало социальный контроль над обеспечением содержания обвиняемых, взятых под арест. Обыватели могли следить за сбором кормовых денег, отказывая должностным лицам в случае необоснованного предписания о подсудимых, уже освобожденных из-под стражи [56]. Представители волостной и сельской администрации участвовали в исполнении судебных решений. Осужденные лица передавались под ответственность сельских начальников и соседей, имевших положительную репутацию [57].

О неоднозначности результатов правовых реформ, критиковавшихся с момента их проведения, свидетельствовал рост доверия к властным структурам, популярности обновленного суда, его доступности, отраженный в материалах делопроизводственной документации, умножавшейся в 17801790-х гг. Население засыпало губернскую администрацию прошениями в целях защиты своих прав через суды, а также обжалования действий уездных и низших властей, побудив Уфимское наместническое правление разъяснить в 1793 г. посредством уездной полиции и нижних расправ необходимость блюсти установленную субординацию в интересах просителей [58].

Официальное правосудие имело исключительное значение при решении вопросов о коллективной земельной собственности. Судебные представители прекращали поземельные споры и конфликты различных социумов. Утверждение прав служилых команд осложнялось как спецификой землевладения, так и последствиями военно-политических событий. Так, в 1783 г., реагируя на встречные иски башкир Кыпчакской и Тангаурской волостей, Верхнеуральский нижний земский суд потребовал обоснования претензий на спорные территории и подачи «формального челобития» в Оренбургскую вторую нижнюю расправу, предупредив об исключении дела из числа нерешенных в случае бездействия истцов. Тангаурцы настаивали на факте длительного припуска кыпчакцев [59]. Тогда же

по спору о лесе и сенных покосах башкир Катай-ской и Тамьянской волостей, продолжавшемуся с 1773 г., нижний земский суд собрал уведомления от заводских начальств [60].

Деятельность сословных представителей стимулировала эволюцию правосознания обывателей, выносивших на рассмотрение выборных коллегий имущественные споры и «обиды», наглядно получавших правосудие. Прежде всего, обращение к власти рассматривалось как эффективный способ давления на лиц, причинивших материальный, физический или моральный ущерб. Множество дел в судах числилось нерешенными из-за длительной неявки истцов, не желавших нести реальную нагрузку разбирательств и часто удовлетворенных ответчиками внесудебным порядком.

В то же время наряду с крестьянами, казаками, служилыми татарами башкиры основательно осваивали и использовали механизм формальной правозащиты, составляя с участием канцелярских служителей, безусловно, содержательные заявления [61], знали о значении зазывных грамот, «билетов» и «реверсов», обращались к услугам сообществен-ников, порой выдавая им «тетради на записку» судебной информации по делу [62]. Так, в «доноше-нии» отставного старшины Тамьянской волости Б. Баракова, просившего в 1784 г. опроса по уликам, были изложены обстоятельства кражи, описан нанесенный ущерб, объявлен подозреваемый с обоснованием причин [63]. Рядовые башкиры посредством государственных органов удовлетворяли имущественные претензии к вышестоящим на социальной лестнице соплеменникам [64], имели возможность по решению судов переводиться в другие команды, избегая давления и злоупотреблений со стороны прежнего начальства [65].

Иски о краже и отгоне скота, прежде всего, в пограничных уездах, играли важную роль в массе удовлетворяемых башкирскими судьями жалоб, создавая устойчивую альтернативу самосуду. У населения вырабатывалось понимание ценности законного владения имуществом и стремление получать поддержку государственных органов в восстановлении своих прав на собственность. Так, текст заявления сотника М. Елдашбаева, составленный в декабре 1796 г., завершался словами: «...Дабы Высочайшим Вашего Императорского Величества указом повелено было мое прошение принять и по вышеписанным обстоятельствам из-следовать и мне в украденных лошадях доставить законное удовольствие а с винным поступить по законам иск же сей показывал по долгу присяги и чистой совести» [66].

Наконец, при решении семейно-бытовых дел мусульмане охотно доверялись власти земской полиции и расправ, искали прямой защиты своих интересов. Г осударственные органы оформляли указы в адрес местных мулл и контролировали исполнение постановлений шариатских судов [67].

Таким образом, население Южного Урала, безусловно, приняло реформированные государственные органы и воспользовалось предоставленными правами и полномочиями. Осуществлению право -судия мешали нехватка стандартов общей культуры, желание защищать групповые интересы, ограниченное распространение единого языка коммуникации. Однако сословные представители в судах оценивали массовые иски и жалобы населения, применяли законодательство, учитывая локальную специфику общественного быта и менталитет жителей, следили за условиями содержания подсудимых, контролировали исполнение судебных решений. Продуктивность делопроизводства обеспечивали штатные толмачи и переводчики, широкое использование тюркского языка. Злоупотребление властью сдерживалось множественностью должностных лиц, исполнявших государственные функции. Сельские представители превосходили числом чиновников на судейских и полицейских постах. Успешная карьера государственного служащего становилась возможной при условии уважения представлений населения о социальном порядке и справедливости. Бывшие исполнители укрепляли политическое влияние монархии на подданных. Обладатели «аттестатов» о добросовестном прохождении службы заботились о закреплении личного престижа среди сообщественников, инициативно сотрудничали с государственными органами, распространяли идеи права.

Деятельность нижних расправ успешно поддержала баланс межсословных отношений, сглаживая последствия сложившихся форм социальноправового неравенства. Обыватели стремились использовать авторитет и потенциал государственного принуждения для достижения правовых целей, правомерная активность смещала приоритеты в консервативном мышлении народов, ослабляла вековое недоверие населения к органам государственной власти. Доступность присутственных мест позволяла избирателям демонстрировать правовое влияние на органы управления и суда, стимулируя работу органов административного и прокурорского надзора. Интенсивное межсословное и межэтническое взаимодействие объективно повышало роль закона в урегулировании споров и конфликтов, по-лиэтничное сообщество усваивало начала законности и сословного правопорядка.

Интегрируя коренной этнос Южного Урала в государственную систему, правительство заменило традиционное самоуправление башкир узаконенными институтами, санкционировав юридический плюрализм и приняв комплекс мер для охраны прав личности и собственности, эффективность которых обусловливалась уровнем развития российского общества в рамках имперской модели государственности. Башкиры сохранили относительный демократизм родоплеменных отношений, демонстрируя свободу воли во время выборов волостных ру-

ководителей и этнических представителей в уездные и губернские инстанции. Специфика родовых связей облегчала амальгамацию знати в государственные структуры. Взвешенная религиозная политика, осуществляемая администрацией, превращала духовенство, постоянно задействованное в отправлении правосудия, в проводника официальной правовой культуры. Подобно иным группам населения, башкиры охотно апеллировали к третейской роли государственных органов во всех ситуациях, неразрешимых вмешательством старейшин и духовных пастырей.

ЛИТЕРАТУРА

1. Акманов И. Г. Башкирия в составе Российского государства в XVII - первой половине XVIII в. Свердловск: изд-во Уральского ун-та, 1991. 153 с.

2. Асфандияров А. З. Башкирия в период кантонного управ-

ления: дис. ... канд. ист. наук. М., 1969.

3. Кульшарипов М. М. Политика царизма в Башкирии (1775-

1800 гг.): дис. ... канд. ист. наук. М., 1971.

4. Рахматуллин У. Х. Население Башкирии в XVII-XVIII вв. Вопросы формирования небашкирского населения. М.: Наука, 1988. 186 с.

5. Юлдашбаев Б. Х. Проблема нации и политическое положение башкир в составе царской России. Уфа: БГУ, 1979. 88 с.

6. Азнабаев Б. А. Интеграция Башкирии в административную структуру Российского государства (вторая половина XVI - первая треть XVIII в.). Уфа: РИО БГУ, 2005. 312 с.

7. Акманов А. И. Земельные отношения в Башкортостане и башкирское землевладение во второй половине XVI - начале XX в. Уфа: Китап, 2007. 358 с.

8. Асфандияров А. З. Башкирия после вхождения в состав России. Уфа: Китап, 2006. 504 с.

9. Асфандияров А. З. Башкирские тарханы. Уфа: Китап, 2006. 160 с.

10. Асфандияров А. З. Кантонное управление в Башкирии (1798-1865 гг.). Уфа: Китап, 2005. 256 с.

11. Биккулов И. Н. П. Д. Аксаков - воевода и вице-губернатор Уфимской провинции. Уфа: НМЦ «Педкнига», 2009. 181 с.

12. Жарникова Г. В. Исторические особенности местного управления в Российской империи (на примере Уфимской провинции в первой половине XVIII в.): дис. ... канд. ист. наук. М., 2005. 224 с.

13. Кульшарипов М. М. Политика царизма в Башкортостане (1775-1800 гг.). Уфа: РИО БГУ, 2003. 150 с.

14. Ильясова А. Я. История башкирского дворянства: дис. ... канд. ист. наук. Уфа, 2010. 208 с.

15. Доннелли А. С. Завоевание Башкирии Россией. 15521740. Уфа: Башкортостан, 1995. 287 с.

16. Порталь Р. Башкирия в XVII-XVIII в. Уфа: УНЦ РАН, 2000. 221 с.

17. Стейнведел Ч. Племя, сословие или национальность? Изменения в характере башкирской обособленности в контексте Российской империи // Новая имперская история постсоветского пространства / Под ред. И. В. Герасимова, С. В. Глебова, А. П. Каплуновского, М. Б. Могильнер, А. М. Семенова. Казань: Центр Исследований Национализма и Империи, 2004. С. 473-500.

18. Абдрахманов А. Ф. Государственное управление, суд и прокуратура в Уфимской губернии. 1865-1917 гг. Уфа: РИО БГУ, 2005. 160 с.

19. Гибадатов У. И. Судебная реформа 1864 г. в Башкирии: историко-правовое исследование. Уфа;М.: Наука, 2008. 192 с.

20. Ишкулов Ф. А. Судебно-административная реформа в Башкортостане. Уфа: Китап, 1994. 152 с.

21. ПСЗ РИ. Собр. I. Т. XXI. №15432, 15673.

22. ПСЗ РИ. Собр. I. Т. XX. №14392. Ст. 279, 335.

23. Бехтерев Н. Открытие Вятского наместничества // Столетие Вятской губернии. 1780-1880: Сб. материалов к истории Вятского края. Вятка, 1880. С. 15-28.

24. ОГАЧО (Объединенный государственный архив Челябинской области). Ф. И-44. Оп. 1. Д. 38. Л. 3.

25. Томашевская Н. Н. От социального пространства к социальному времени: Опыт этнической истории башкирского этноса в новое время. Уфа: Китап, 2002. 240 с.

26. ГАКО (Государственный архив Кировской области). Ф. 583. Оп. 600. Д. 10. Л. 1-2 об., 43-43 об.

27. ПСЗ РИ. Собр. I. Т. XXI. №15324.

28. ОГАЧО. Ф. И-44. Оп. 1. Д. 38. Л. 6; ЦГИА РБ (Центральный государственный исторический архив Республики Башкортостан). Ф. 1. Оп. 1. Д. 17. Л. 144, 198; Ф. 346. Оп. 3. Д. 1. Л.

3.

29. ЦГИА РБ. Ф. 346. Оп. 3. Д. 1. Л. 1 об.-3 об.

30. ГАОО (Государственный архив Оренбургской области). Ф.

6. Оп. 2. Д. 902. Л. 135-141; ОГАЧО. Ф. И-115. Оп. 1. Д. 58. Л. 107.

31. Шакурова Ф. А. Башкирская волость и община в середине XVIII - начале XIX в. Уфа, 1992. 137 с.

32. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 17. Л. 124-143, 198.

33. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 17. Л. 143-155.

34. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 11. Л. 126-128 об.; Д. 17. Л. 191

об.-196 об., 303-304 об.

35. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 14. Л. 30-37.

36. Галяутдинов И. Г., Ишбердин Э. Ф., Ураксин З. Г., Халико-ва Р. Х. Очерки по истории башкирского литературного языка. М.: Наука, 1989. 254 с.

37. ОГАЧО. Ф. И-115. Оп. 1. Д. 99. Л. 11-12.

38. ОГАЧО. Ф. И-115. Оп. 1. Д. 40. Л. 27-27 об.

39. ОГАЧО. Ф. И-115. Оп. 1. Д. 99. Л. 11-12.

40. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 4. Л. 156; Д. 11. Л. 11; Д. 14. Л.

133-135.

41. ОГАЧО. Ф. И- 115. Оп. 1. Д. 38. Л. 162-162 об.; Ф. И-117. Оп. 1. Д. 14. Л. 62-91.

42. ПСЗ РИ. Собр. I. Т. XLIV. Ч. 2. № 17494. С. 265.

43. ПСЗ РИ. Собр. I. Т. XXII. №16710, 16711; Т. XXIII. №16759, 17146.

44. Ислаев Ф. Г. Ислам и православие в Поволжье XVIII столетия: от конфронтации к терпимости. Казань: изд-во Казанского ун-та, 2001. 220 с.

45. ГАТО (Государственный архив Тюменской области). Ф. И-10. Оп. 1. Д. 810. Л. 1-12.

46. ОГАЧО. Ф. И-115. Оп. 1. Д. 56. Л. 2-3.

47. ЦГИА РБ. Ф. 100. Оп. 1. Д. 2. Л. 136 об.

48. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 19. Л. 51, 142-144 об.

49. ОГАЧО. Ф. И-44. Оп. 1. Д. 201. Л. 1.

50. ОГАЧО. Ф. И-116. Оп. 1. Д. 20. Л. 2-3; Д. 23. Л. 58, 77 об.,

78.

51. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 14. Л. 30.

52. ОГАЧО. Ф. И-115. Оп. 1. Д. 4. Л. 191.

53. ОГАЧО. Ф. И-115. Оп. 1. Д. 4. Л. 226; Д. 6. Л. 30-39, 50-52,

201-201 об.

54. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 4. Л. 109-109 об.

55. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 14. Л. 3-3 об., 21-22 об.

56. ОГАЧО. Ф. И-115. Оп. 1. Д. 38. Л. 453-454.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

57. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 4. Л. 18-28; Д. 6. Л. 634-634 об.

58. ОГАЧО. Ф. И-115. Оп. 1. Д. 59. Л. 5.

59. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 4. Л. 35-42 об.

60. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 6. Л. 866-869.

61. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 11. Л. 1-1 об.

62. ОГАЧО. Ф. И-115. Оп. 1. Д. 37. Л. 7, 8, 99-101 об., 103-106

об.

63. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 4. Л. 69.

64. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 6. Л. 443.

65. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 4. Л. 385-385 об.

66. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 19. Л. 21 об.

67. ОГАЧО. Ф. И-117. Оп. 1. Д. 6. Л. 279-283, 355-378, 580-581.

Поступила в редакцию 02.01.2012 г. После доработки - 08.04.2012 г.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.