CC BY
97«Юрисдикция» и «вменение» в решениях ЕСПЧ, связанных с применением Конвенции на территории непризнанных государств: взболтать, но не смешивать?
Вера Русинова*
В делах, связанных с применением Конвенции о защите прав человека и основных свобод на территории непризнанных государств, Европейский Суд по правам человека применяет подход к установлению ответственности государств-участников, который заключается в смешивании понятий «юрисдикция» и «вменение», а также в значительном понижении минимальной планки вменения. В статье обосновывается вывод о том, что применение этого подхода в случаях, когда государство - участник Конвенции не является оккупирующим, не согласуется со сложившимися международными обычаями в области права международной ответственности, вне зависимости от применения теста «эффективного» или «общего контроля».
^ Европейский Суд по правам человека; непризнанные государства; 001: 10.21128/2226-2059-2016-1-59-69 юрисдикция; вменение; международная ответственность
JUS HOMINUM
23 февраля 2016 года Большая Палата Европейского Суда по правам человека (далее — ЕСПЧ, Суд) вынесла очередное решение по делу, связанному с событиями в Приднестровье - Мозер против Молдовы и России', а 16 июня 2015 года — решение по делу, касающемуся Нагорного Карабаха — Чирагов против Армении2. Во всех этих решениях Суд продолжил генеральную линию по применению своего собственного подхода к установлению юрисдикции и вменению действий
* Русинова Вера Николаевна — кандидат юридических наук, LL.M. (Göttingen), доцент кафедры международного публичного и частного права факультета права Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (e-mail: vrusinova@hse.ru).
1 European Court of Human Rights (далее — ECtHR). Mozer v. the Republic of Moldova and Russia [GC]. Application No. 11138/10. Judgment of 23 February 2016.
2 ECtHR. Chiragov and Others v. Armenia [GC]. Application
No. 13216/05. Judgment of 16 June 2015.
органов непризнанных государств Высоким Договаривающимся Сторонам Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — ЕКПЧ, Конвенция). Выработанный ЕСПЧ подход к соотношению юрисдикции и вменения в совокупности с имплицитно используемым стандартом вменения заставляет задуматься над тем, соответствует ли занятая Судом позиция праву международной ответственности: является ли этот подход уклонением от общего международного права или даже его нарушением, или, наоборот, это позитивный плод «фрагментации», развивающий общие подходы и приспосабливающий их к специфическим ситуациям, возникающим из необходимости защиты прав человека на явно образующих брешь в европейской системе защиты прав человека территориях тех непризнанных образований, которые не контролируются «материнским» государст-
вом, а поддерживаются, хотя и не оккупированы, другим?
1. «Юрисдикция» и «вменение» в рассмотренных ЕСПЧ делах о непризнанных государствах: истоки
Как известно, критерии приемлемости направляемых в ЕСПЧ жалоб включают как установление «юрисдикции» государства-ответчика в соответствии со статьёй 1 Конвенции (относимого то к требованию ratione loci, то к требованию ratione personae)3, так и вытекающую из положений статьи 35 необходимость в рамках проверки соблюдения критерия ratione personae установить, является ли надлежащим ответчик, что подразумевает выяснение того, могут ли быть вменены этому государству действия лиц или органов, чьими действиями могли быть непосредственно нарушены права заявителей.
Решения ЕСПЧ, которые касались экстерриториального применения Конвенции в отношении непризнанных государств, конечно, можно разделить на несколько групп в зависимости от того, имела ли место оккупация, присутствовали ли и в каком объёме вооружённые силы другого государства на данной территории, однако, исходя из того, что сам Суд такой градации не придерживается, представляется оправданным проследить становление и развитие подходов ЕСПЧ к решению данных проблем хронологически.
Первое дело в данном ряду — Лоизиду против Турции — было связано с нарушением статьи 1 Протокола № 1 и статьи 8 ЕКПЧ в отношении заявительницы, которая из-за вторжения и последующего военного присутствия Турции на севере Кипра не могла вернуться и воспользоваться правами собственности на принадлежащие ей там земельные участки, на одном из которых было начато строительство дома. В принятом в 1995 году постановлении, касающемся предварительных возражений, ЕСПЧ установил, что ответственность государств — участников Конвенции может возникать, когда «вследствие военной операции, как правомерной, так и неправомерной, они осуществляют эффектив-
3 ECtHR. Practical Guide on Admissibility Criteria, 2014. P 42, 45—46. URL: http://www.echr.coe.int/Documents/Admissibility_ guide_ENG.pdf (дата обращения: 01.03.2016).
ный контроль над территорией», находящейся за пределами их государственных границ4. «Обязанность обеспечивать на такой территории права и свободы, установленные в Конвенции, вытекает из факта осуществления такого контроля напрямую посредством вооружённых сил, а также посредством подчинённых местных органов власти»5. Применяя этот подход, Суд пришёл к выводу, что Турция осуществляет «юрисдикцию» по смыслу статьи 1 Конвенции, указав, что вопрос о вменении будет рассмотрен при разрешении дела по существу6. Однако на стадии рассмотрения дела по существу ЕСПЧ прямо признал, что «нет необходимости в том, чтобы устанавливать, осуществляет ли Турция детальный контроль над политикой и действиями властей ТРСК [Турецкой Республики Северного Кипра. — В. Р. ]»7, потому как, «исходя из большой численности вооружённых сил, которые активно осуществляют свои функции в Северном Кипре», очевидно, что турецкая армия осуществляет «эффективный общий контроль над этой частью острова»8. Далее ЕСПЧ свёл вместе понятия «юрисдикция» и «вменение», применив следующую формулу: «совершённые нарушения подпадают под юрисдикцию Турции и, следовательно, вменяются Турции» (курсив наш. — В. Р.).
Важной характеристикой этого дела является то, что Турция не оспаривала наличие юрисдикции и даже вменение, признавая, что «потеря заявительницей контроля над собственностью вытекала из оккупации северной части Кипра турецкими войсками и создания там Турецкой Республики Северного Кипра», соглашаясь и с тем, что доступ к собственности был заблокирован именно турецкими властями9.
Сформулированные в деле Лоизиду правовые позиции были через несколько лет положены в основу решения уже по межгосударственному спору Кипр против Турции. Это дело касалось пропавших греческих киприотов, их домов и собственности, права про-
4 ECtHR. Loizidou v. Turkey (Preliminary objections) [GC]. Application No. 15318/89. Judgment of 23 March 1995. § 62.
5 Ibid.
6 Ibid. § 64.
7 ECtHR. Loizidou v. Turkey (Merits) [GC]. Application No. 15318/89. Judgment of 18 December 1996. § 56.
8 Ibid. § 56.
9 ECtHR. Loizidou v. Turkey (Preliminary objections) [GC]. Application No. 15318/89. Judgment of 23 March 1995. § 63.
ведения свободных выборов, условий жизни греческих киприотов в северной части Кипра, а также обращения с цыганской общиной. При рассмотрении этого дела Турция поменяла свою позицию и уже ссылалась на то, что все нарушения должны вменяться Турецкой Республике Северного Кипра — «независимому государству, созданному турецко-киприотской общиной в рамках реализации права на самоопределение» и что власти этого государства не подчиняются Турции10. Большая Палата ни на йоту не отошла от уже озвученных в деле Лоизиду позиций, добавив только новый аргумент о том, что, «принимая во внимание продолжающуюся неспособность государства-ответчика выполнять свои обязательства по Конвенции в Северном Кипре, любой другой вывод привёл бы к заслуживающему сожаления вакууму в системе защиты прав человека на рассматриваемой территории, лишив находящихся там индивидов преимущества пользоваться фундаментальными гарантиями, установленными Конвенцией, и их права призывать Высокую Договаривающуюся Сторону к ответственно-сти»11.
Может показаться, что подход к установлению вменения действий органов непризнанного государства Турции в том виде, как он был применён ЕСПЧ в деле Лоизиду и затем в деле Кипр против Турции, уже тогда шёл вразрез с правом международной ответственности. С одной стороны, действительно, хотя проект Статей об ответственности государств ещё разрабатывался Комиссией международного права, имеющаяся судебная практика явно указывала на общую линию трактовки вменения через установление контроля государства над конкретными действиями юридических или физических лиц. Международным Судом ООН уже было вынесено решение по делу Никарагуа против США, в котором планка применимого стандарта проверки была установлена на уровне «эффективного контроля»12. Причём осуществление контроля было привязано к лицам, в то вре-
10 ECtHR. Cyprus v. Turkey (Merits) [GC]. Application No. 25781/94. Judgment of 10 May 2001. § 69.
11 Ibid. § 78.
12 International Court of Justice (далее — ICJ). Case Concerning
Military and Paramilitary Activities in and against Nicaragua. Nicaragua v. United States of America (Merits). Judgment of 27 June 1986. § 115 (далее — Nicaragua v. United States of America).
мя как ЕСПЧ в деле Лоизиду явно исходил из привязки «эффективного контроля» к территории. Однако, с другой стороны, подход ЕСПЧ мог всё же трактоваться и как вполне «ортодоксальный». Для этого необходимо учесть все особенности ситуации в этой части Кипра. Турция осуществляла эффективный контроль не только над границами и на контрольно-пропускных пунктах, но и на остальной территории, о чём свидетельствовало как общее количество задействованных военных — более 30 000 человек, так и осуществление контроля за важными инфраструктурными объектами, а также число военных баз, расквартированных в северной части Кипра13. Тот факт, что нарушения прав заявительницы имели место на фоне оккупации, позволяет в результате подобных рассуждений согласиться с ЕСПЧ, который, по сути, презюмировал наличие контроля Турции над действиями местных властей ТРСК. В случае оккупации действия местных органов власти, действительно, могут вменяться Оккупирующей Державе в силу сложившегося международного обычая как действия собственных органов и должностных лиц. Признавая это, вместе с тем сложно воздержаться от критики в адрес выбранного Судом подхода, когда, по сути, руководствуясь фактом оккупации, он, тем не менее, ни в первом, ни во втором деле прямо на это не ссылался, формулируя стандарт проверки в несколько ином виде.
2. Экстерриториальное применение Конвенции в Приднестровье
Во всех решениях по Приднестровью: делах Илашку и др. в 2004 году, Иванцока и др. в 2011 году, Катана и др. в 2012 году — ЕСПЧ продолжил и, судя по недавно вынесенному постановлению по делу Мозер, продолжает применять подход, основанный на правовых позициях, сделанных в деле Лои-зиду. Во всех упомянутых приднестровских делах, несмотря на количественно и качественно изменившийся характер военного присутствия России в этом регионе, Суд методично устанавливает не только её юрисдикцию, но и ответственность за нарушение Конвенции. Это обстоятельство не может не приве-
13 ECtHR. Loizidou v. Turkey (Merits) [GC]. Application No. 15318/89. Judgment of 18 December 1996. § 16.
сти к постановке принципиального вопроса о том, насколько использование Судом подхода, разработанного для случая оккупации, для явно иного фактического состава согласуется с правом международной ответственности.
Вряд ли кто-то будет спорить с тем, что в череде решений ЕСПЧ по Приднестровью самое первое дело — дело Илашку и трёх других заявителей против Молдовы и России — явно стоит особняком. Установленные Судом факты свидетельствуют как о том, что военнослужащие 14-й российской армии непосредственно участвовали в ряде действий, которые были квалифицированы Судом как нарушения статей 3 и 5 Конвенции14, так и о том, что в 1992—2001 годах, когда разворачивались описанные в этом деле события, 14-я армия принимала участие в конфликте на стороне приднестровских сил, а после окончания боевых действий военное присутствие Российской Федерации в Приднестровье было действительно значительным. К 2001 году, несмотря на вывод войск из Приднестровья, в этом регионе оставалось около 2 200 военнослужащих (к 2002 году их число снизилось до 1 500) и внушительное количество единиц военной техники, включая: «106 боевых танков, 42 бронированные машины, 109 бронетранспортёров, 54 бронированные разведывательно-дозорные машины, 123 артиллерийские и минометные установки, 206 противотанковых орудий, 226 зенитных орудий, 9 вертолётов и 1 648 транспортных средств различных видов»15. При этом факт оккупации не был установлен.
Рассуждая в этом постановлении о том, осуществляла ли Россия в Приднестровье «юрисдикцию» по смыслу статьи 1 Конвенции, Большая Палата вначале отметила в целом, что «ответственность Российской Федерации за неправомерные действия, совершённые приднестровскими сепаратистами, возникает в связи с военной и политической поддержкой, которую она оказывала для того, чтобы помочь им установить сепаратистский режим, а также в связи с участием её военных в конфликте»16, отмечая, что и после прекращения огня в 1992 году Россия продолжила оказывать «военную, политическую и эконо-
14 ECtHR. Ila$cu and Others v. Moldova and Russia [GC]. Application No. 48787/99. Judgment of 8 July 2004. § 188-200.
15 Ibid. § 131.
16 Ibid. § 382.
мическую поддержку сепаратистскому режиму, помогая ему тем самым выжить»17, Приднестровская Молдавская Республика была создана с помощью России и, несмотря на формирование собственных органов власти и управления, «остаётся под эффективной властью или, по меньшей мере, под решающим влиянием Российской Федерации и в любом случае выживает благодаря военной, экономической, финансовой и политической помощи, оказываемой Российской Федерацией»18. Хотя здесь видно применение подхода, базирующегося на деле Лоизиду, сложно не заметить, что он в данном случае подвергается некоторой модификации. Суд делает акцент на самом факте установления сепаратистского режима, а также на том, что непризнанная республика выживает благодаря помощи России. Напомню, что в деле Лоизиду речь шла об осуществлении «эффективного общего контроля» Турцией над территорией — северной частью Кипра, из чего затем был сделан вывод о зависимости местных органов власти от государства-ответчика. Тем не менее с течением времени этот пункт постановления по делу Илашку и др. приобретёт характер правовой позиции и затем будет в качестве надстройки к тесту по делу Лоизиду использоваться в последующих делах по Приднестровью для установления как юрисдикции, так и вменения. В связи с этим примечательно, что в самом деле Илашку и др. ЕСПЧ использует данный подход с тем, чтобы установить юрисдикцию России, и применяет другие критерии при проверке вменения. В частности, Суд указывает на то, что ряд действий: задержание, транспортировка и содержание под стражей заявителей — осуществлялись представителями 14-й армии, то есть государство в полном соответствии с правом международной ответственности должно отвечать за действия своих должностных лиц, и дальше использует выработанный ещё в деле Серинг против Соединённого Королевства подход, в соответствии с которым государство должно нести ответственность за последующее обращение с людьми после их передачи другим субъектам: в случае с Илашку и другими заявителями — приднестровской полиции, то есть «незаконному и неконституционному
17 Ibid.
18 Ibid. § 392.
режиму»19. Таким образом, из постановления по делу Илашку и др. можно вывести, что, помимо установления юрисдикции Российской Федерации, ЕСПЧ всё же уделил отдельное внимание вменению.
В отличие от дела Илашку и др., из фабулы дела Иванцока и др. против Молдовы и России следует, что российские военнослужащие не принимали участия в задержании заявителей и содержании их под стражей. Описанные в жалобе факты имели место с 8 июля 2004 года по 2 и 4 июня 2007 года, когда начался вывод значительной части российских вооружений из Приднестровья. Несмотря на это, ЕСПЧ, определяясь с вопросом юрисдикции, полностью положился на выводы, сделанные в решении по делу Илашку и др. Суд констатировал наличие «продолжающейся и непрерывной линии ответственности со стороны Российской Федерации за судьбу заявителей», ссылаясь, как и раньше, на поддержку приднестровского режима и сотрудничество с ним, продолжающееся военное присутствие, а также на то, что Россия не приложила усилий для того, чтобы положить конец ситуации, в которой оказались заявители, и не предприняла действий, чтобы предотвратить совершение действий, нарушающих Конвенцию20. Подход Суда контрастирует с его собственной практикой очень щепетильного отношения к возможности расширения толкования понятия «юрисдикция». Конечно, на дворе уже не 2001 год с откровенным отскоком назад в решении о приемлемости по делу Банкович и др.21, и Большой Палатой вынесено постановление по делу Аль-Скейни и др.22, в котором сглажены практически все острые углы и исправлены ошибки, сделанные в деле Банкович и др., но сохранено главное — ограничительный подход к возможности экстерриториального применения Конвенции с перечислением всех возможных ситуаций, среди которых эффективный кон-
19 Ila$cu and Others v. Moldova and Russia. § 384.
20 ECtHR. Ivan^oc and Others v. Moldova and Russia. Application No. 23687/05. Judgment of 15 November 2011. § 115, 118, 119.
21 ECtHR. Bancovic and Others v. Belgium, the Czech Republic, Denmark, Greece, Hungary, Iceland, Italy, Luxemburg, the Netherlands, Norway, Poland, Portugal, Spain, Turkey and the United Kingdom [GC]. Application No. 52207/99. Decision on the Admissibility of 12 December 2001.
22 ECtHR. Al-Skeini and Others v. the United Kingdom [GC]. Application No. 55721/07. Judgment of 7 July 2011.
троль над территорией. Однако подход Суда к установлению «эффективного контроля над территорией» в деле Иванцока и др. откровенно не выдерживает проверки на наличие такого контроля в свете правовых позиций, сформулированных в Аль-Скейни и др.
Далее, обратимся к параграфу 120 постановления по делу Иванцок и др. против Молдовы и России, в котором ЕСПЧ, как когда-то в делах Лоизиду и Кипр против Турции, сводит воедино понятия «юрисдикция» и «вменение»: заявители, указывает Суд, «оставались под "юрисдикцией" Российской Федерации в смысле статьи 1 Конвенции до момента освобождения г-на Иванцока и г-на Попа, и, соответственно [курсив наш. — В. Р ], она должна нести ответственность за обжалуемые действия», «возражение российского правительства о неприемлемости жалобы ratione personae тем самым отклонено»23. Однако если в делах против Турции подобная логическая операция ещё могла рассматриваться как оправданная с точки зрения права международной ответственности, то в этом деле ЕСПЧ явно отрывается от сложившихся в этой области международных обычаев24.
Этот отрыв становится ещё более заметным в деле Катан и др. против Молдовы и России25. Факты дела, которое касалось нарушения права на получение образования на молдавском языке, имели место в 2002— 2004 годах, когда в Приднестровье оставались 1 000 российских военных, которые охраняли военные склады, а также 1 125 военнослужащих были расквартированы в зоне безопасности как часть сил по поддержанию мира26. Рассматривая это дело, Большая Палата, между тем, всецело положилась на выводы, сделанные, прежде всего, в постановлении по делу Илашку и др., хотя последнее касалось периода с 1992 по 2001 год. Поста-
23 Ibid. § 120.
24 Milanovic M. Grand Chamber Judgment in Catan and Others // European Journal of International Law: Talk! 2012. 21 October. URL: http://www.ejiltalk.org/grand-chamber-judgment-in-catan-and-others/ (дата обращения: 01.03.2016).
25 ECtHR. Catan and Others v. Moldova and Russia. Applications Nos. 43370/04, 8252/05 and 18454/06. Judgment of 19 October 2012. См. подробнее об этом деле: Бауринг Б. Дело «Катан и другие против Молдовы и России»: геополитика и право на образование. И почему «никому» фактически означает ребёнку // Международное правосудие. 2014. № 1 ( 9). С. 44-59.
26 Catan and Others v. Moldova and Russia. § 117.
новление по делу Катана и др. интересно в контексте проводимого анализа тем, что в параграфе 107 ЕСПЧ сформулировал критерии проверки, осуществляет ли государство «эффективный контроль над территорией», отнеся к ним в первую очередь силу военного присутствия, а затем то, «насколько оказываемая данным государством военная, экономическая и политическая поддержка местной администрации обеспечивает его влиянием и контролем над регионом»27. В итоге, повторив всё уже сказанное в деле Илашку и др., по совокупности обстоятельств Суд сделал вывод об осуществлении Россией «юрисдикции» по смыслу статьи 1 Конвенции и пообещал рассмотреть вопрос ответственности отдельно. В действительности же, рассмотрение вопроса вменения в сущности мало чем отличалось от использованной в деле Иванцока и др. связки: если осуществляется юрисдикция, то, значит, есть и ответственность.
Наконец, 23 февраля 2016 года Большая Палата ЕСПЧ вынесла постановление по делу Мозер против Молдовы и России, которое стало продолжением применения ЕСПЧ выработанного в деле Илашку и др. подхода, развитого в делах Иванцока и др. и Катана и др. Жалоба Мозера состояла в нарушении Молдовой и Российской Федерацией своих обязательств по Конвенции при задержании и содержании под стражей заявителя приднестровскими властями с ноября 2008 года по июль 2010 года. Большинством голосов — шестнадцать против одного («против» голосовал только судья Д. Дедов) — Большая Палата сочла, что пункт 1 статьи 5, статья 3, статья 8, статья 9, а также статья 13, взятая в совокупности со статьями 3, 8 и 9, были нарушены Российской Федерацией; ответственность же Молдовы не была установлена ни по одной из норм Конвенции. Это постановление отличалось от предыдущих уже упомянутых решений по Приднестровью только тем, что Суд заявил о необходимости отдельно проверить, не изменилась ли к 2008 году ситуация с влиянием и ролью, которую играет Россия в Приднестровье, так как в последних делах — Катана и др. и Иванцока и др. — были проанализированы периоды с 2002 по 2004 год и с 2004 по 2007 год соответственно. На деле в тексте постановления Мозер против Мол-
27 Catan and Others v. Moldova and Russia. § 107.
довы и России, помимо повторения и цитирования решений по делам Катана и др. и Иванцока и др., в которых несколько раз фигурировали данные о различных видах поддержки, которую Россия оказывала Приднестровью и после 2007 года, ЕСПЧ отдельно обратил внимание только на один документ28 — принятую в 2012 году резолюцию Парламентской ассамблеи Совета Европы № 1896 «Выполнение обязательств Российской Федерацией», в которой указывалось на то, что «открытие избирательных участков в Абхазии (Грузия), Южной Осетии (Грузия) и Приднестровье (Республика Молдова) без явно выраженного согласия официальных властей в Тбилиси и Кишиневе, а также предшествовавшая этому "паспортизация" населения на этих территориях стали нарушением территориальной целостности этих государств, признанной международным сообществом, включая Парламентскую ассамб-лею»29. Основываясь на этих доводах, Большая Палата сочла, что «в отсутствие какой-либо новой информации, доказывающей обратное», выводы Суда, сделанные в деле Катана и др., распространяются и на ноябрь 2008 года — июль 2010 года.
В деле Мозера представитель Российской Федерации пытался донести до Суда мысль о несоответствии его подхода ни практике Международного Суда ООН, который использует тест «эффективного контроля» (со ссылкой на решения: Никарагуа против США 1986 года и Босния и Герцеговина против Сербии и Черногории 2007 года), ни практике Международного уголовного трибунала по бывшей Югославии, применяющего тест «общего контроля»30. Однако следует обратить внимание на то, что и здесь логика аргументации была нарушена: в частности, представитель ответчика указывал на то, что «концепция "эффективного контроля", применяемая Судом при определении, осуществляло ли государство экстерриториальную юрисдикцию, идёт вразрез со значением этой концепции в международном публичном пра-
28 Mozer v. the Republic of Moldova and Russia. § 107.
29 Парламентская ассамблея Совета Европы. Резолюция «Выполнение обязательств Российской Федерацией». 2 октября 2012 года. §. 18. URL: http://www.coe.int/T/r/Parliamentary_ Assembly/%5BRussian_documents%5D/%5B2012%5D/%5B 0ct2012%5D/Res1896_rus.asp (дата обращения: 01.03.2016).
30 Mozer v. the Republic of Moldova and Russia. § 93.
ве»31, по сути, так же, как и сам Суд, смешивая «юрисдикцию» и «вменение». Можно только спекулировать, рассуждая о том, осознанно ли следовал ответчик терминологии и «логике» рассуждений самого Суда или же не видел либо не верил в силу воздействия аргумента о том, что, помимо установления юрисдикции ответчика, ЕСПЧ обязан проверить, можно ли ему вменить действия органов непризнанных государств, что должно осуществляться в соответствии с общим международным публичным правом либо на основании теста «эффективного контроля», либо на основании теста «общего контроля».
Вполне ожидаема была и реакция ЕСПЧ на этот аргумент: как и во всех предыдущих делах, Суд указал, что нельзя смешивать юрисдикцию и вменение: «тест, на основании которого устанавливается юрисдикция по статье 1 Конвенции, никогда не приравнивался к тесту для установления ответственности государства за международно-противоправное деяние по международному праву»32. Это действительно так: у ЕСПЧ есть полное право наполнять собственным толкованием понятие «юрисдикция» как специальное понятие ЕКПЧ. Возникает только одно «но». Указывая на разницу между «юрисдикцией» и «вменением», Суд тем не менее в постановлении по делу Мозера опять почему-то «забывает» отдельно проверить вменение.
3. Применение Конвенции
в Нагорном Карабахе
Два дела, связанные с нарушениями Конвенции в Нагорном Карабахе: Чирагов и др. против Армении и Саргсян против Азербайджана — вполне логично рассматривались Большой Палатой в комплексе, и неудивительно, что постановления по ним были вынесены в один день — 16 июня 2015 года.
Жалоба Чирагова и др. заключалась в том, что из-за действий ответчика 17 мая 1992 года они были вынуждены покинуть Лачинский район Нагорного Карабаха и не могли вернуться туда, а потому не могли воспользоваться правами собственности на принадлежащее им имущество и дома, а также не получили за это никакой компенсации; со-
31 Mozer v. the Republic of Moldova and Russia. § 93.
32 Ibid. § 102.
ответственно, были нарушены их права, предусмотренные статьёй 1 Протокола № 1, а также статьёй 8 Конвенции. Кроме того, заявители ссылались на нарушение статей 13 и 14 Конвенции.
Устанавливая юрисдикцию Армении в этом деле, в качестве общих принципов Суд повторил свои правовые позиции, сформулированные в делах Лоизиду, Илашку и др., Аль-Скейни и др., а также в деле Катана и др. Применительно к рассматриваемому делу ЕСПЧ сразу подчеркнул, что сосредоточит внимание на проверке того, «осуществляла ли и продолжает ли Армения осуществлять эффективный контроль над указанными территориями» в соответствии с критериями, сформулированными в деле Катан и др. против Молдовы и России33. При этом Суд уточнил, что, хотя дело и касается только одного района, он должен установить, осуществляет ли Армения юрисдикцию над Нагорным Карабахом в целом34.
Основные выводы, сделанные ЕСПЧ на основе анализа фактов, касающихся юрисдикции, можно свести к следующим. Во-первых, как отметил Суд, «сложно представить, что Нагорный Карабах — территория с населением менее 150 000 этнических армян — был способен без значительной военной помощи со стороны Армении выстроить оборону против Азербайджана, население которого около 7 000 000, и не только установить контроль над НКАО [Нагорно-Карабахской автономной областью. — В. Р.], но и к концу 1993 года получить контроль над всей или значительной частью семи прилегающих азербайджанских районов»35. Во-вторых, армянские вооружённые силы принимали непосредственное участие в военных действиях и были «в высокой степени» «интегрированы» с вооружёнными частями Нагорного Караба-ха36. В-третьих, хотя точное число армянских военнослужащих, задействованных в конфликте, оспаривается сторонами (государство-ответчик настаивает на том, что их число не превышало 1 500 человек, в то время как заявители указывают в разы отличающуюся цифру — от 8 000 до 10 000 человек) и не было установлено Судом, Большая Палата соч-
33 Chiragov and Others v. Armenia. § 169.
34 Ibid. § 170.
35 Ibid. § 174.
36 Ibid. § 175, 176.
ла, что данных достаточно для того, чтобы прийти к выводу о том, что «Республика Армения, в силу своего военного присутствия, снабжения военным оборудованием и передачи опыта, была существенно вовлечена в нагорно-карабахский конфликт с самых первых дней»37. В-четвертых, государство-ответчик оказывало различные виды помощи, которые, помимо общей политической поддержки, включали сотрудничество в правоохранительной деятельности, осуществление юрисдикции армянскими судами, а также финансовую помощь. В итоге Суд заключил, что Республика Армения «обладает существенным и решающим влиянием на НКР», они «сильно интегрированы по практически всем важным вопросам», «НКР и её администрация выживает только благодаря военной, политической, финансовой и иной помощи, оказываемой Арменией», и, соответственно, осуществляет «эффективный контроль над Нагорным Карабахом и прилегающими территориями, включая Лачинский район»38.
Что касается вменения, то в § 192 постановления Суд указывает, что далее займётся проверкой того, должна ли Армения «нести ответственность» за нарушения прав заявителей, однако на деле не раскрывает вопросы о том, кто именно совершал действия, которые привели к этим нарушениям39. Это означает, что Большая Палата идёт по пути применения выработанного ещё в делах Лоизиду и Кипр против Турции подхода, в соответствии с которым установления эффективного контроля над территорией достаточно и не требуется «спускаться» на уровень отдельных лиц или совершаемых ими действий. Также как и в упомянутых выше делах, в постановлении Чирагов и др. против Армении Суд прямо не кладёт в основу решения именно факт оккупации, хотя оккупация несколько раз упоминается в решении40, а выдержки из Гаагского положения о законах и обычаях войны 1907 года приводятся в разделе «Пра-
во»41.
Второе дело — Саргсян против Азербайджана — касалось нарушения прав этнического армянина, который не мог вернуться
37 Chiragov and Others v. Armenia. § 180.
38 Ibid. § 186.
39 Ibid. § 193-201.
40 Ibid. § 168, 173, 176.
41 Ibid. § 96, 97.
в свой дом в посёлке Гулистан после того, как он и его семья бежали от военных действий в 1992 году. В жалобе обосновывались нарушения статьи 1 Протокола № 1, а также статей 8, 13 и 14 Конвенции. В отличие от Ла-чинского района, о котором шла речь в решении по делу Чирагова и др., посёлок Гулистан расположен на территории Азербайджана на линии фронта между этим государством и НКР, и предметом проверки Судом был вопрос, осуществляет ли государство-ответчик эффективный контроль над этим посёлком42. В этом случае ЕСПЧ нужно было установить, должен ли Азербайджан отвечать за осуществление не только позитивных обязательств, вытекающих из Конвенции (по образцу Республики Молдова в приднестровских делах), но и негативных. Установив, что этот населённый пункт не находился под оккупацией или эффективным контролем вооружённых сил другого государства, Большая Палата обосновала наличие юрисдикции и возможность Азербайджана нести ответственность за имевшие место нарушения Конвенции43. Соответственно, Суд применил общий принцип права международной ответственности, заключающийся в том, что государству вменяются действия и бездействие его органов власти и должностных лиц, а это делает данное решение неактуальным для целей настоящего исследования.
4. «Вменение»: подход ЕСПЧ и право международной ответственности
Если исходить из формулировки Комиссии международного права ООН, то международный обычай состоит в том, что «поведение лица или группы лиц рассматривается как деяние государства по международному праву», если «это лицо или группа лиц фактически действует» под «контролем этого государства при осуществлении такого поведения»44. Широко известный «спор» между Международ-
42 ECtHR. Sargsyan v. Azerbaijan [GC]. Application No. 40167/ 06. Judgment of 16 June 2015. § 139-142.
43 Ibid. § 144-151.
44 Статьи об ответственности государств за международно-противоправные деяния, приняты резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН A/RES/56/83 «Ответственность государств за международно-противоправные деяния». Ст. 8. URL: https://documents-dds-ny.un.org/doc/uND0C/GEN/N01/ 477/99/PDF/N0147799.pdf?0penElement (дата обращения: 01.03.2016).
ным Судом ООН и Международным уголовным трибуналом по бывшей Югославии о применении теста «эффективного» или «общего контроля» так и не получил и вряд ли получит разрешение, судя хотя бы по тому, что Международный Суд ООН, равно как и югославский трибунал, а вслед за ним и Международный уголовный суд, продолжают использовать два разных теста или стандарта определения планки такого контроля.
Признавать сложившееся положение с одновременным применением разными судебными органами двух разных подходов примером фрагментации Международный Суд ООН решительно отказался. Суд обстоятельно изложил свою позицию на сей счёт в постановлении по делу Босния и Герцеговина против Сербии и Черногории45, вынесенном в 2007 году. В качестве первого аргумента Суд сослался на то, что в компетенцию Международного уголовного трибунала по бывшей Югославии не входит и при рассмотрении дела Тадича не входило разрешение вопросов, относящихся к праву международной ответственности: этот трибунал должен был разрешать вопрос, лежащий в иной плоскости, — о квалификации вооружённого конфликта как носящего международный или немеждународный характер46. По мнению Международного Суда, при такой трактовке два теста вполне логично могут сосуществовать вместе: один — для характеристики конфликта, второй — для определения степени и природы вовлечённости государства, которая необходима для установления его международной ответственности47. Проблема с этим аргументом состоит в том, что Апелляционная палата Международного уголовного трибунала по Югославии, отвечая на вопрос о квалификации конфликта, не нашла норм международного гуманитарного права, которые позволили бы дать толкование пункта 2 части (А) статьи 4 Третьей Женевской Конвенции48, и обратилась именно к общему пра-
45 ICJ. Case Concerning Application of the Convention on the Prevention and Punishment of the Crime of Genocide (Bosnia and Herzegovina v. Serbia and Montenegro). Judgment of 26 February 2007 (далее - Bosnia and Herzegovina v. Serbia and Montenegro).
46 Ibid. § 403.
47 Ibid. § 404, 405.
48 Женевская конвенция об обращении с военнопленными от 12 августа 1949 года // Действующее международное право : в 3 т. Т. 2: Разд. 14—16 / сост. Ю. М. Колосов, Э. С. Кривчико-
ву международной ответственности49. Далее Палата пришла к выводу о необходимости различать два типа ситуаций: если для вменения действий индивидов или неорганизованных групп государству требуется установить наличие «эффективного контроля», как это и вывел Международный Суд ООН в деле Никарагуа против США, то для организованных и иерархически структурированных групп, таких как военные соединения или вооружённые банды, нет необходимости требовать достижения столь высокой планки — для них достаточно проверки «общего кон-
троля»50.
Второй аргумент Международного Суда ООН заключался в том, что «главным изъяном» теста «общего контроля» является «расширение ответственности государств за пределы фундаментального принципа, действующего в праве международной ответственности: государство должно отвечать только за своё собственное поведение, а это значит, за поведение лиц, действующих — вне зависимости от основания — от их имени», а этот тест «слишком сильно растягивает, почти разрывает связь, которая должна существовать между поведением органов государств и их международной ответственностью»51. Здесь вполне резонно возникает вопрос: не зашла ли Апелляционная палата Международного уголовного трибунала по бывшей Югославии слишком далеко? Сопоставление двух тестов, однако, показывает, что и тест общего контроля подразумевает необходимость установления достаточно серьёзной связи между поведением лиц и государством. И хотя тест «эффективного контроля» состоит в проверке каждого отдельного действия на наличие такой связи52, а для прохождения теста «общего контроля» достаточно установить общее планирование, однако и для достижения минимальной планки «общего контроля» недостаточно доказать факты снабже-
ва. М. : Изд-во Моск. независимого ин-та междунар. права,
1999. С. 634-680.
49 International Criminal Tribunal for the Former Yugoslavia (ICTY). Prosecutor v. Tadic. Appeals Chamber. Judgment of 15 July 1999. § 92, 93, 98; Cassese A. The Nicaragua and Tadic Tests Revisited in Light of the ICJ Judgment on Genocide in Bosnia // European Journal of International Law. Vol. 18. 2007. No. 4. P 649-668, 655-656.
50 Prosecutor v. Tadic. § 120, 130-137.
51 Bosnia and Herzegovina v. Serbia and Montenegro. § 406.
52 Nicaragua v. United States of America. § 115.
ния оружием или финансирования группы53. Таким образом, оба теста, не совпадая в определении интенсивности этой связи, основаны на том, что государство, с одной стороны, по общему правилу, не несёт ответственности за действия частных лиц, с другой — не может пытаться уйти от международной ответственности, используя марионеточные группы лиц или отдельных индивидов.
Соответственно, вне зависимости от применения теста «общего контроля» или «эффективного контроля», используемый ЕСПЧ подход, при котором в отсутствие оккупации соответствующей территории вменение выводится из осуществления юрисдикции, планка которой явно ниже требуемого минимального порога, явно идёт вразрез с общим правом международной ответственности.
5. Заключение
Проведённый обзор решений ЕСПЧ по делам, касающимся Турецкой Республики Северного Кипра, Приднестровской Молдавской Республики, а также Нагорного Карабаха, выполненный с целью сопоставить подходы этого международного суда с правом международной ответственности, позволяет сформулировать несколько неутешительных выводов.
Во-первых, в делах, которые нельзя квалифицировать как происходящие на фоне оккупации, Суд неоправданно объединяет понятия «юрисдикции» и «вменения» в рамках конструкции причинно-следственной связи: «если есть юрисдикция, то есть и вменение». В случае оккупации действия местных органов власти, действительно, могут вменяться Оккупирующей Державе в силу сложившихся международных обычаев. В иных ситуациях (по крайней мере, в делах Иванцока и др., Катана и др., а также в деле Мозер) уклонение Суда от отдельной проверки вменения конкретных действий государству-ответчику является откровенным отступлением от общего права международной ответственности.
Во-вторых, ЕСПЧ, как международный суд, явно не добавляет себе авторитета, когда от решения к решению противоречит сам себе, вначале подчёркивая, что «юрисдикция» и «вменение» (или «ответственность») — это
53 Prosecutor v. Tadic. § 131.
разные категории, а затем либо вообще устраняясь от проверки вменения, либо, как было указано выше, прямо выводя вменение из наличия юрисдикции.
В-третьих, в результате подобных «логических операций» стандарт вменения, применяемый Судом в делах, связанных с непризнанными образованиями, которые осуществляют de facto контроль над соответствующей территорией, снижается до уровня «юрисдикции», когда совокупность «военного влияния» и доказательств различного рода поддержки других государств этим образованиям кумулятивным образом признаётся достаточной для порождения международной ответственности, что явно ниже планок как «эффективного», так и «общего контроля», выведенных Международным Судом ООН и международными уголовными судами и трибуна -лами.
В целом, представляется, что, руководствуясь благими целями недопущения возникновения правового вакуума в области защиты прав человека на территории непризнанных образований, как из-за неоправданного смешения конвенционного понятия «юрисдикция» с общим международно-правовым понятием «вменение», так и из-за нежелания разглядеть специфику отдельных фактических составов, ЕСПЧ в итоге всё больше отдаляется от права международной ответственности, подрывая тем самым свою собственную эффективность.
Библиографическое описание: Русинова В. «Юрисдикция» и «вменение» в решениях ЕСПЧ, связанных с применением Конвенции на территории непризнанных государств: взболтать, но не смешивать? // Международное правосудие. 2016. № 1(17). С. 59-69.
"Jurisdiction" and "imputation" in the ECtHR Decisions on the application of the Convention on the territory of unrecognized States: shake, but do not stir?
Vera Rusinova
Candidate of Sciences (Ph.D.) in Law, LL.M. (Gottingen), Associate Professor, Faculty of Law, National Research University - Higher School of Economics (e-mail: vrusinova@hse.ru).
Abstract
In cases related to application of the Convention on Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms on the territories of unrecognized states, the European Court of Human Rights, in order to establish responsibility of a state-party, commonly uses an approach, which is based both on mixture of notions "jurisdiction" and "attribution" and on significant lowering threshold for attribution. The author comes to the conclusion that application of this approach in cases, when a state-party to the Convention is not an occupying one, does not confirm with existing international customs in the sphere of international responsibility, regardless of choice of either "effective"or "overall control" test. Generally speaking, it seems that, guided by good intentions to prevent legal vacuum in the field of protection of human rights in the territories of the unrecognized entities, just because of the unnecessary mixing conventional concept of "jurisdiction" with the general concept of "attribution", and also out of the reluctance to see the actual specifics of individual cases, the ECHR more and more moves away from the international responsibility laws, undermining thus its own effectiveness.
Keywords
European Court of Human Rights; unrecognized states; jurisdiction; attribution; international responsibility.
Citation
Rusinova V. (2016) "Yurisdiktsiya"I "vmenenle"v resheniyakh ESPCH, svya-zannykh s primeneniem Konventsii na territorii nepriznannykh gosudarstv: vzboltat', no ne smeshivat'? ["Jurisdiction" and "imputation" in the ECtHR Decisions on the application of the Convention on the territory of unrecognized States: shake, but do not stir?]. Mezhdunarodnoyepravosudie, no. 1, pp. 59-69. (In Russian).
References
Bauring B. (2014) Delo "Katan i drugie protiv Moldovy i Rossii": geopolitika i pravo na obrazovanie. I pochemu "nikomu"fakticheski oznachaet rebenku [Bowring B. Case Commentary: Catan and Others v. Moldova and Russia: Geopolitics and the Right to Education. And Why "No Person" is, in Fact, a Child]. Mezhdunarodnoye pravosudie, no. 1, pp. 44-59. (In Russian). Cassese A. (2007) The Nicaragua and Tadic Tests Revisited in Light of the ICJ Judgment on Genocide in Bosnia. European Journal of International Law, vol. 18, no. 4, pp. 655-656. Milanovic M. (2012) Grand Chamber Judgment in Catan and Others. European Journal of International Law: Talk! Available at: http://www. ejiltalk.org/grand-chamber-judgment-in-catan-and-others/ (accessed 21.03.2016).
