CC BY
1303
В.А. Кучинский
Кучинский Владимир Александрович — кандидат юридических наук, профессор, профессор кафедры теории и истории государства и права Академии МВД Республики Беларусь
Юридические презумпции и фикции (общие черты и различия)
Для возникновения юридических последствий, в том числе и для возникновения, изменения или прекращения правоотношений, в некоторых случаях имеют значение не только реальные фактические жизненные обстоятельства, но и законодательно допустимые предположения о имеющих место фактах, или так называемые юридические презумпции и фикции.
В переводе с латыни презумпция (praesumptio) означает предположение, основанное на достаточно высокой степени вероятности. В юриспруденции этот термин означает признание того или иного явления достоверным, пока не будет доказано обратное. «Как правовой термин, — пишет З.М. Чер-ниловский, — она (презумпция. — В.К.) заключает в себе предположение, гипотезу, подтверждение или опровержение которой должно служить средством установления искомых обстоятельств, юридических фактов и их последствий»1.
С точки зрения тех последствий, которые юридические презумпции могут вызывать, их с определенной степенью условности принято разделять на две основные группы: презумпции позитивные и негативные. Негативные презумпции чаще всего применимы в гражданско-правовых отношениях. Так, при неисполнении договора или при ненадлежащем его исполнении презюмируется, как правило, виновность лица, на котором лежала обязанность исполнения. Презумпция виновности может признаваться и на другой гражданско-правовой или семейно-правовой основе, скажем, в случаях ненадлежащего надзора. Так, в соответствии с такой презумпцией отец и мать отвечают за вред, причиненный их несовершеннолетними детьми, опекуны — за вред, причиненный их подопечными.
В уголовном же праве признается такая широко известная позитивная презумпция, как презумпция невиновности (praezumptio bona viri). Будучи закрепленной в законе, эта презумпция обязывает суд ставить под сомнение недостаточно обоснованные положения предъявленного подсудимому обвинения, и, придерживаясь установленной законом процедуры, перепроверить все такого рода положения.
Другим видом юридического предположения (наряду с презумпцией) является так называемая юридическая фикция, признаваемая еще римским правом (fictio — вымысел). Юридическая фикция, как это ни кажется странным, представляет собой нечто не существующее явно, но в значительной мере возможное и признаваемое таковым. Так, правовой фикцией является, в частности, признание в судебном порядке физического лица умершим, если в месте его постоянного жительства в течение предусмотренного законом срока нет сведений о месте его пребывания (ст. 41 Гражданского кодекса Республики Беларусь).
Предпринимаемые в научной литературе попытки провести четкую грань между презумпциями и фикциями еще не могут быть признаны успешными. Например, З.М. Черниловский полагает: «В то время как презумпции имеют дело с вероятностными категориями, которым придается значение действительных..., юридическая фикция признает за действительное то, что на самом деле может быть ложным»2. Но такая оценка не убеждает: и вероятное явление, презюмируемое как действительное, может быть ложным, а ложное явление, признаваемое фикцией, может оказаться действительным. К тому же изначально вкладываемый в понятие юридической фикции смысл (вымысел, признание действительным того, что реально не существует) вызывает у правоведов, воспринимающих юридическую практику как точно выверенную и всесторонне обоснованную деятельность, если не совершенно отрицательное, то весьма критическое отношение.
Р. Иеринг в свое время писал о юридической фикции, как о «кажущемся акте», с помощью которого достигается известный результат, допускаемый данной системой права. Он даже характеризовал юридическую фикцию как «юридическую ложь, освященную необходимостью», которая позволяет избегать трудностей, вместо того, чтобы преодолевать их, и представляет собой своего рода «технический обман»3.
Несомненно, недостаточная разработанность вопроса о презумпциях и фикциях, их соотношении вызывает затруднения не только в определении их научной значимости, но и в использовании в зако-
1 Черниловский З.М. Презумпции и фикции в истории права // Советское государство и право. — 1984. — № 1. — С. 98.
2 Там же. — С. 104.
3 Jhering R. Geist des Romishen Rechts. — Berlin, 1891. — S. 212.
нотворческой и правоприменительной практике. Тем не менее, нельзя не признать, что как реальные правовые институты они не только вызывают определенные сомнения, но и выполняют положительную роль в механизме правового регулирования, поскольку на основе законодательного признания научных обоснований значимости определенных правовых допущений они существенно упрощают и облегчают соответствующие юридические процедуры без ущерба для их качественной стороны. Исторически сложившаяся полезность юридических презумпций и фикций особенно очевидна в отношении физических и юридических лиц, поскольку посредством их не только формируются или прекращаются многие субъективные права и обязанности, но и успешно решаются вопросы возникновения и реализации юридической ответственности.
При этом, однако, принципиальное значение имеет необходимость обоснованного разграничения юридических презумпций и фикций, служащих правовому прогрессу, от таких, которые ему препятствовали и могут мешать сегодня. Известны, например, фикции, которые использовались в борьбе с ересью во времена инквизиции. При тоталитарных режимах значение юридических фикций приобретали фактически принадлежность к определенной национальности, допущение объективного вменения, признание в качестве основания для уголовного преследования не состава преступления, а воли обвиняемого, «устанавливаемой» судом.
В целях уточнения понятий юридической презумпции и юридической фикции, уяснения различий между ними, определения их роли в законотворчестве и правоприменении попытаемся с учетом современных научных представлений о них выяснить реальное содержание как презумпции, так и фикции, а также соотносимость их со смежными логическими категориями.
Когда речь идет о юридической презумпции, то совершенно естественно предполагается, что это такое явление, которое так или иначе облечено в правовую форму, то есть предусмотрено правовым предписанием. Вследствие этого оно не требует процессуального подтверждения, как это имеет место в отношении обычных юридических фактов. Иными словами, такое предположение приобретает императивную значимость, то есть само по себе обязательно для применения в ходе юрисдикционной деятельности. «Презумпция, выраженная в законе, — справедливо отмечает В.И. Каминская, — не только влечет признание за истину того или иного положения без его доказательств, но и связывает с этим признанием определенные правовые последствия»1.
Именно такое понимание юридической презумпции сложилось в романо-германской правовой системе, в частности, во французской правовой науке и практике: «Законная презумпция обязательна для суда даже тогда, когда у него сложилось убеждение, что она противоречит истине»2. Так, например в судебной практике действует презумпция: «Res judicata pro veritatae habetier» — «Судебный приговор следует рассматривать как истину». Будучи закрепленной в законе, эта презумпция предполагает безупречное соблюдение следующего правила: обстоятельства, установленные вступившим в силу судебным приговором, если они имеют значение для какого-либо другого судебного дела, признаются за истину и не подлежат более доказыванию.
Именно в таком ее значении правовая презумпция приобретает свою специфическую значимость, обеспечивающую желаемую эффективность юрисдикционной деятельности. И в самом деле, если бы все юридически значимые обстоятельства, уже раз доказанные или признанные юридической практикой в достаточной степени реальными, каждый раз подлежали новому установлению посредством прямых доказательств, вся правоприменительная деятельность превратилась бы в бесконечный процесс разрешения вопросов, достаточно простых и уже неоднократно решенных. Это, по сути дела, означало бы игнорирование достигнутых научных знаний и приобретенного в течении многих веков юридического опыта.
Таким образом, правовой презумпцией является такое предположение, прямо или косвенно предусмотренное в законодательстве, которым какое-либо явление или связь явлений в области, регулируемой правом, признается существующим обычно, естественно и не требующим вследствие этого специальных, процессуально необходимых доказательств.
И то обстоятельство, что презумпции представляют собой обобщающие умозаключения, принимаемые за истину без особого доказывания, дает основания для проведения некоторых параллелей между презумпциями и другими сходными с ними умозаключениями, такими, в частности, как гипотезы, аксиомы.
Гипотеза — это научное предположение (от греческого hypothesis), выдвигаемое для предварительного объяснения каких-либо явлений, но требующее проверки, подтверждения опытным путем. Юридическая же презумпция не нуждается в подтверждении. Она отражает обычный порядок явлений. Вероятность такого порядка, как показывает жизненный опыт, чрезвычайно высока. И, наоборот, возможность исключений того, что соответствующая связь явлений окажется вне действия презумпции, чрезвычайно мала.
1 КаминскаяВ.И. Учение о правовых презумпциях в уголовном процессе. — М., 1948. — С. 132.
2 Faubrequettes M.P. La logique Yudiciaire. — Paris, 1926. — P. 260.
И тем не менее в теоретических исследованиях нередко допускается смешение таких умозаключений, как презумпция и гипотеза. Так, В.И. Каминская в качестве примера презумпции приводит утверждение: «Лицо, у которого после кражи обнаружено похищенное, предполагается участником преступления»1. Но презумпция — это предположение, принимаемое за истину и не требующее доказательств. В данном же случае речь, скорее всего, идет об улике, то есть косвенном доказательстве, требующем обоснованного подтверждения. Это — гипотетическое суждение, то есть суждение, основанное на гипотезе, требующее проверки и необходимого обоснования.
Гипотеза представляет собой инструментарий научного поиска. Нормальный, обычный процесс любого исследования всегда имеет в своей основе гипотезу как методический прием. Какое бы явление ни подлежало изучению, какие бы цели ни ставил перед собой исследователь, он всегда строит гипотезы, в конечном счете доказывая или опровергая их. В этом заключается суть исследовательской деятельности: на основании уже имеющихся сведений, но недостаточных для однозначных окончательных выводов, определяется предположительное, условное решение подлежащей исследованию проблемы, наиболее соответствующее тому уровню знаний, который уже достигнут исследователем. Вся дальнейшая исследовательская деятельность направлена на установление доказательств, подтверждающих истинность (или ошибочность) выдвинутой гипотезы (в юридическом смысле — версии). Эта гипотеза может соответствующим образом изменяться, отклоняться или заменяться новой.
Само содержание выдвинутой гипотезы позволяет рассматривать ее как промежуточный этап в процессе постижения истины и в то же время как отправной пункт доказывания ее истинности или ошибочности. Научная ценность гипотезы и заключается как раз в том, что она преходяща, что она не может и не должна навечно оставаться предположением. Ее значимость состоит в том, что она обречена быть опровергнутой или доказанной наукой или практикой и превратиться в объективную истину.
В отличие от гипотезы презумпция представляет собой установившееся положение, в каждом конкретном случае принимаемое без доказывания. Она не динамична, а статична и обречена оставаться условной истиной. Ее нормальным состоянием является нахождение вне процесса доказывания. Как отмечалось выше, гипотеза в отличие от презумпции — это этап или момент бесконечного процесса познания. Для нее не только нормальным, но и необходимым является включение в процесс доказывания. Иными словами, гипотеза подлежит доказыванию или опровержению; презумпция же принимается без доказательств, но может опровергаться применительно к конкретному случаю.
Важное значение для характеристики юридических презумпций имеет специфика той сферы объективной действительности, в которой они формируются. Это — сфера общественных отношений, то есть отношений между людьми. Содержание юридических презумпций так или иначе определяется типичным поведением людей, их типичным образом мышления. Но даже при этих обстоятельствах невозможно с достаточной точностью предусмотреть все условия, определяющие во всех деталях поведение всех участников регулируемых правом общественных отношений или образ их мыслей. В связи с этим и возникают вопросы относительно того, могут ли юридические презумпции обладать той необходимой достоверностью, без которой невозможно их практическое применение, допустимо ли их признание в качестве достаточных оснований для возникновения, изменения или прекращения правоотношений, а тем более — для их реализации.
Но эти вопросы не должны и не могут поставить под сомнение целесообразность и важность использования презумпций в юридической практике. Ведь ценность презумпций заключается отнюдь не во всеобъемлющем и абсолютном значении содержащихся в них положений и не в том, что они служат средством обнаружения истины, как гипотезы, а в том, что их положения отражают наиболее обычную связь явлений, вследствие чего вероятность попадания рассматриваемого явления (события, деяния) под действие презумпции достаточно велика, и, наоборот, возможность исключения того, что такого рода явление окажется вне презумптивного установления, исключительно мала.
Из такого своеобразия юридических презумпций как положений, с одной стороны, не требующих доказательств и воспринимаемых как данность, а с другой — не представляющих собой абсолютных истин, а выражающих лишь наиболее вероятные ситуации и поэтому не исключающих возможности опровержения, вытекает и то допускаемое в научной литературе и юридической практике двоякое значение презумпции в логическом процессе отыскания истины: она выступает либо как сама истина, не требующая доказательств, как отправной пункт логического пути (но не возможный его этап, как гипотеза), либо как наиболее вероятное положение, допускающее доказывание его неприменимости к данному конкретному случаю2. Примером может служить презумпция добропорядочности субъекта права, совершающего гражданско-правовую сделку. Эта презумпция не исключает возможности опровержения добропорядочности конкретного субъекта в совершенно определенной ситуации.
1 Каминская В.И. Учение о правовых презумпциях в уголовном процессе. — М., 1948. — С. 21.
2 См. там же. — С. 17.
Не менее значимы для понимания сути юридической презумпции ее отличия от такой логической категории, как аксиома. Аксиома (от греч. ах1ота) — суждение, принимаемое без доказательств, как исходное положение определенной научной теории. В переносном смысле — это неоспоримое утверждение, которое принимается за истину при проведении последующих исследований в соответствующей сфере. Но аксиома — не сама истина, а суждение о ней. Она может в полной мере отражать истину (Земля вращается вокруг Солнца), приблизительно соответствовать ей, но может быть и ошибочной (как когда-то считалось, что Солнце вращается вокруг Земли).
Как и презумпция, аксиома не требует доказательств, но по совершенно другим основаниям. Аксиома отражает научно доказанную закономерность, добытую истину, хотя далеко не всегда абсолютную. Поскольку выраженная в аксиоме истина научно обоснована, она не нуждается в новом доказывании; сама мысль об этом представляется абсурдной. В то же время аксиома может быть опровергнута новыми научными исследованиями, заменена иной научно подтвержденной аксиомой.
Презумпция воспринимается как истина не потому, что она научно обоснована и ее правильность признается бесспорной, а потому, что отражает наиболее распространенную, обычную связь явлений. Презумпция в отличие от аксиомы условно принимается за истину, поскольку представляет собой в определенном смысле допущение, предположение. Она не оспаривается целиком, не отклоняется как аксиома, но возможно доказывание ее неприменимости к конкретному случаю. Более того, доказывание неприменимости той или иной презумпции в некоторых случаях является не только вполне допустимым, но даже получает признание в действующем законодательстве. Например, частью второй статьи 933 ГК Республики Беларусь предусмотрено, что лицо, причинившее вред, освобождается от возмещения вреда, если докажет, что вред причинен не по его вине (то есть презюми-руется, что лицо, причинившее вред, виновно в его причинении).
Когда идет речь об оспоримости, опровержимости презумпции, то не ставиться цель поколебать самое ее содержание, то есть отказаться от соответствующего суждения. Опровергнуть можно лишь применимость общего положения, содержащегося в презумпции, к тому или иному конкретному случаю. Сама же юридическая презумпция как определенное суждение, обобщающее данные человеческого опыта вообще и юридической практики в частности, остается при этом незыблемой. Доказанность неприменимости презумпции к какому-то конкретному случаю не ставит под сомнение ее содержание в целом, она продолжает действовать и в дальнейшем в отношении всех соответствующих обстоятельств, за исключением тех случаев, когда возникает исключительная необходимость оспорить ее применение.
Поэтому, в отличие от аксиомы, которая выражает добытую наукой истину и может быть опровергнута не в отношении единичного случая, а целиком, юридическая презумпция никогда не выступает в форме абсолютно верного суждения, вследствие чего единичные исключения из нее вполне допустимы. Суждения, представляющие собой презумпции, отражают то, что в юриспруденции принято называть «обычным ходом вещей»1. Применительно к конкретным обстоятельствам они, как правило, оказываются достоверными, поскольку их истинность является несопоставимо более вероятной, чем их случайная неприменимость. Правовые презумпции, следовательно, не абсолютны сами по себе, а выражают лишь наиболее вероятную ситуацию, которая возможна в юридической практике.
Таким образом, аксиома, как уже отмечалось выше, неоспорима до тех пор, пока не будет отклонена целиком, а презумпция оспорима применительно к исключительным обстоятельствам.
Рассмотренные выше отличия юридических презумпций от гипотез и аксиом позволяют определить те логические основания, на которых формируются такие презумпции. Большинство правоведов не без серьезных оснований склоняются к тому, что суждение, содержащееся в презумпции, образуется посредством метода неполной индукции, который и обеспечивает ее относительную достоверность. «Вывод о истинности презумпции основывается на жизненной практике, а методом ее образования, — отмечает В.К. Бабаев, — считают неполную индукцию, которая предполагает вероятность презюмпированных обобщений»2.
Совершенно понятно, что неполная (приблизительная) индукция, в отличие от научной, всеобъемлющей индукции, не способна обеспечить абсолютную достоверность какого-либо суждения. Поскольку же суждения, содержащиеся в презумпциях, являются приблизительными обобщениями, допускающими исключения, и в советской юридической литературе высказывались сомнения в допустимости презумпций в праве вообще3. Напомним, что в связи с критической оценкой презумпции невиновности утверждалось, что презумпции в праве не что иное, как предвзятости, что они, якобы, ни на чем не основаны и советскому праву не нужны4. Такая позиция обосновывалась и ссылками на
1 Строгович М.С. Учение о материальной истине в уголовном процессе. — М.; Л., 1947. — С. 276.
2 Бабаев В.К. Презумпции в советском праве. — Горький, 1974. — С. 185.
3 См.: ШтутинЯ.Л. Предмет доказывания в советском гражданском процессе. — М., 1963. С. 186.
4 См.: Тавдевосян В.С. К вопросу об установлении материальной истины в советском процессе // Советское государство и право. — 1948. — № 6. — С. 65—72.
работы некоторых дореволюционных российских правоведов. В частности, Я.Б. Левенталь ссылался на утверждение В.Д. Спасовича о том, что презумпции — это «костыли правосудия», на которые опирается законоведение, когда не в состоянии решить тот или иной вопрос. Приводилось также мнение С.А. Муромцева, который считал, что презумпции свидетельствуют о недостатках юридического мышления1.
Тем не менее, приведенные критические оценки правовых презумпций не смогли поколебать их весьма важную значимость для юриспруденции, а тем более привести к отказу от них. Для практической деятельности презумптивные суждения, основанные на неполной индукции, оказались не просто полезными, но и необходимыми. Причем не в малой степени именно в силу их определенной доказательственной ущербности. Ведь юридическая презумпция допускает оспоримость в отношении конкретных обстоятельств, вследствие чего она и является правовой. Более того, если бы презумпция не допускала исключений, она бы не являлась таковой. Основной смысл юридической презумпции как раз и заключается в том, что она охватывает собой подавляющее большинство однородных явлений, но никак не все.
В сфере юридических презумпций индуктивный метод обоснования суждений, таким образом, отличается значительным своеобразием. В данном случае имеет место признание не только максимального количества случаев, оправдывающих достоверность презумпции, но и допущение случаев, которые ей не соответствуют. Поскольку подавляющее большинство случаев обосновывает презумпцию, она получает первоначально свою логическую доказанность, а затем и законное признание. Такая особенность метода формирования правовых презумпций обусловлена прежде всего тем, что они относятся к той сфере объективной действительности (общественных отношений), в которой логические обобщения имеют более приблизительный характер, чем в тех сферах, где закономерности проявляются с гораздо большей точностью (как законы, открываемые и формулируемые естественными науками).
Презумпции, таким образом, представляют собой всего лишь констатацию фактов, взаимозависимость которых лишена строгой закономерности. Примером может служить законоположение о том, что до достижения определенного в законе возраста дети не подлежат уголовной ответственности в силу презумпции, согласно которой до достижения известного возраста человек не способен в должной мере осознавать значение своих поступков и руководить ими. Но характерно, что такого рода возрастные пределы, установленные в законодательстве различных стран, существенно разняться между собой. Таким образом, даже в этой области, которая непосредственно соприкасается с природными закономерностями (речь идет о формировании личности), опытная возможность установления возраста, по достижении которого человеческая психика достигает зрелого состояния, является условной, то есть достигается эмпирически. При этом закон, опираясь на презумпцию, ставит на место естественной закономерности умозаключение, основанное на неполной индукции, но закрепляемое законодательно в целях упорядочения борьбы с преступностью в условиях конкретного государства.
В правовой литературе издавна велась и не прекращается дискуссия относительно видов юридических презумпций. Иногда их подразделяют на законные и фактические. В числе законных (закрепленных в законодательстве) называют презумпции опровержимые и неопровержимые, материальноправовые и процессуальные, а также отраслевые, межотраслевые и общеправовые. К фактическим презумпциям относят такие доктринальные суждения, которые не получили закрепления в правовых нормах и, следовательно, лишены юридической значимости. Так было, в частности, с презумпцией невиновности в уголовном праве, пока она не была закреплена в конституционном и текущем законодательстве 70-х годов XX века. Но так называемые фактические презумпции носят доктринальный характер и не могут признаваться юридическими в собственном смысле слова, пока не будут закреплены в законодательстве, ибо доктрина как таковая в современном мире, и, прежде всего, в странах романо-германской правовой семьи, источником права не признается. Она может в лучшем признаваться научной основой в правотворческом процессе. Следовательно, юридические презумпции могут быть только законными.
Что касается опровержимых и неопровержимых презумпций, то их разграничивают по юридической силе: вторые, якобы, имеют большую юридическую силу, а первые — поменьше. Условность такого разграничения очевидна, в связи с чем наличие неопровержимых презумпций как в советском, так и в современном праве вызывало и вызывает довольно упорные споры. Так, некоторые авторы утверждают, что презумпции принятия наследства по истечении установленного законом срока и непонимания малолетним общественной опасности своего противоправного деяния — неопровержимы, а презумпция невиновности — опровержима2.
Подвергая критике утверждения о неопровержимости некоторых презумпций, отдельные авторы отмечают, что такая неопровержимость имеет весьма условные истоки. Так, В.К. Бабаев небезосно-
1 См.: Левенталь Я.Б. К вопросу о презумпциях в советском гражданском процессе // Советское государство и право. — 1948. — № 6. — С. 52—59.
2 См.: Иоффе О.С. Вопросы теории права / О.С. Иоффе, М.Д. Шаргородский. — М., 1961. — С. 7, 17—20, 265.
вательно полагает, что неопровержимость презумпции неответственности малолетних происходит отнюдь не по причине абсолютной истинности этой презумпции, а ввиду недопустимости иного решения вопроса с позиций законодателя1.
В качестве неопровержимой презумпции нередко называют преюдиционную силу судебного решения. Но и в данном случае нельзя говорить о неопровержимости, ибо не исключается при достаточных основаниях постановка вопроса перед соответствующими инстанциями о пересмотре состоявшегося решения.
Таким образом, презюмптивные суждения, как отмечалось выше, базирующиеся на неполных индукциях, не могут претендовать на охват всех случаев, встречающихся на практике. Поэтому любые постановления закона о том, что те или иные однородные факты, в силу обычного хода вещей наиболее часто встречающиеся в определенном сочетании, должны приниматься без доказательств за истину, не могут иметь неопровержимого характера по существу, так как в действительности всегда остается возможность отклонения в сторону от порядка явлений, установленного в законе в качестве обычного. Следовательно, анализируя логические предпосылки формирования юридических презумпций, едва ли возможно выявить достаточные основания для подразделения их на оспоримые и неоспоримые. Попытки такого разграничения носят чисто доктринальный, но не юридический характер. По содержанию выраженных в юридических презумпциях суждений, по характеру их формальной (логической) и материальной обоснованности они всегда и при всех условиях остаются оспоримыми применительно к конкретным обстоятельствам.
Говоря об опровержимости всех юридических презумпций, необходимо учитывать, что при определенных обстоятельствах опровергается не достоверность заложенных в них суждений, не истинность самих презумпций, а лишь их применимость в совершенно конкретных, исключительных случаях. Опровержения юридических презумпций, построенных на обобщении реальных отношений, не исключает высокой степени их вероятности вообще2.
Заметно сложнее разрешается вопрос о разграничении презумпций на материально-правовые и процессуально-правовые. К материально-правовым презумпциям относят, например, презумпцию наличия права собственности у лица, обладающего определенным имуществом, а к процессуальноправовым — презумпцию невиновности. Но даже такой последовательный сторонник разграничения презумпций на указанные виды, как В.А. Ойгензихт, признает, что «норм, которые дают основания к признанию наличия одновременно и материально-правовой, и процессуальной презумпции немало». Однако тут же добавляет: «но это не тождественные, а различные презумпции, это не разные аспекты одной презумпции, а разные стороны одной нормы, вызвавшей к жизни две разные презумпции»3. Автор этих строк, видимо, не смущен тем обстоятельством, что допускает наличие норм, относящихся одновременно и к материальному, и к процессуальному праву, а вот презумпций, имеющих как материальное, так и процессуальное значение, — нет.
Между тем по поводу разграничения презумпций на материально-правовые и процессуальноправовые высказываются и иные, не менее серьезные суждения. Так, Я.Л. Штутин, привлекая в качестве примера презумпцию «каждый совершеннолетний дееспособен», справедливо полагает, что она пригодна и для материального, и для процессуального права. Он отмечает, что применительно к материальному праву признание лица совершеннолетним означает также признание его субъектом соответствующего правоотношения, а в отношении процессуального права указанная презумпция предполагает освобождение совершеннолетнего от доказывания им своей дееспособности4.
Таким образом, едва ли будет плодотворным стремление обосновать абсолютное различие между материально-правовыми и процессуально-правовыми презумпциями. Во многих, если не в большинстве случаев, они успешно служат и тем, и другим правоотношениям.
В целях более полного уяснения понятия юридической презумпции весьма важно отграничить его от таких сходных правовых понятий, как юридическая фикция и улика. В современных доктринальных трактовках эти понятия представляются чрезвычайно близкими, а презумпции и фикции нередко даже отождествляются. Так, В.П. Воложанин утверждал, что под юридической презумпцией «понимается предположение о существовании или несуществовании какого-либо факта, освобождающее сторону от его доказывания при доказанности других фактов, поскольку между ними существует причинная связь, проверенная и подтвержденная практикой»5. По этому поводу С.В. Курылев высказывался еще более определенно: «Презумпция обычно понимается как предположение о наличии одних фактов
1 См.: Бабаев В.К. Презумпции в советском праве. — Горький, 1974. — С. 185.
1 См.: Штутин Я.Л. Предмет доказывания в советском гражданском процессе. — М., 1963. — С. 47.
2 См. там же. — С. 104.
3 Ойгензихт В.А. Презумпции в советском гражданском праве. — Душанбе, 1976. — С. 28.
4 См.: Штутин Я.Л. Предмет доказывания в советском гражданском процессе. — М., 1963. — С. 98.
5 Воложанин В.П. К вопросу о юридических предположениях в советском гражданском праве и процессе. — М., 1955. — С. 186.
при доказанности других» 1. Он при этом исходил из того, что в основе презумпции лежит вероятность наличия ожидаемого факта, если уже имеется другой уже доказанный факт. Нетрудно заметить, что при такой трактовке презумпций к ним может быть отнесена любая фикция, в том числе и объявление гражданина судом умершим, если по месту его жительства нет сведений о месте его пребывания в течение трех лет (ст. 41 ГК Республики Беларусь).
Не следует удивляться тому, что при такой трактовке презумпций некоторые авторы рассматривают их как разновидность фикций и наоборот, характеризуют фикции как разновидность презумпций. Еще в XIX веке в российской правовой литературе считалось, что и презумпции, и фикции представляют собой уклонение от нормального порядка в юридической практике, «при котором определения, рассчитанные на известные факты получают силу, хотя последних мы не усматриваем»2. Совершенно очевидно, что презумпции и фикции здесь уравниваются по признаку уклонения от истины, а точнее от того, что в них условно принимается за истину и, следовательно, относятся к суждениям одного класса, хотя и называются по-разному.
Но были мнения и отличные от приведенного выше. В частности, С.А. Муромцев решительно возражал против отождествления презумпций и фикций. «Источник презумпций, — писал он, — заключается в невозможности для судьи во всех случаях добираться путем правильного исследования до истины, вследствие чего право и указывает судье руководиться в некоторых случаях предположениями, выведенными на основании вероятности из данных опыта жизни. Необходимость их существования есть только кажущаяся, и логический прием, составляющий их содержание, не естественный, а искусственный; презумпцию создает рассудок, фикцию — воображение»3. Тем не менее, и в данном случае четкий критерий, позволяющий различать презумпции и фикции, не просматривается.
Как бы то ни было, но в основу разграничения презумпций и фикций кладется всего лишь различие в степени их достоверности. «Первое, что бросается в глаза при сопоставлении фикций и презумпций, — отмечает В.И. Каминская, — это то, что и презумпция, и фикция условно принимаются за истину. Относительно презумпций этот признак не может вызывать никаких сомнений ... Но он в равной мере может быть отнесен и к фикции. В этом легко убедиться на любом примере (условно принимаемое положение, что усыновленный действительно происходит от усыновителя) ... В приведенном примере условно принимается за истину положение, на самом деле заведомо истинным не являющееся, с целью придать ему такой правовой характер, какой оно должно было иметь, если бы оно было истинным»4.
Каков же вывод? Что же собой представляет суждение о том, что в юридическом смысле «усыновленный действительно происходит от усыновителя» — презумпцию или фикцию? Ответ представляется более чем странным: «Следовательно, признаком, объединяющим понятие презумпции и фикции, являться условное принятие тех и других за истину. Однако тот же объединяющий их признак одновременно указывает на различие между ними»5.
«Отличительной чертой презумпции, — поясняет В.И. Каминская, — является то, что высказанное в ней положение основано на высокой степени вероятности и, следовательно, в подавляющем числе случаев оно выразит действительно существующее положение вещей ... Для фикции же характерно объявление в качестве истины положения, заведомо никогда не соответствующего истине»6. Однако с таким мнением согласиться особенно трудно. Возьмем, к примеру, уже приводимую выше фикцию о том, что гражданин может быть объявлен судом умершим, если по месту его жительства нет сведений о месте его пребывания в течение трех и более лет. Разве смерть человека в данном случае исключается («заведомо не соответствует истине»)?
Тем не менее вслед за В.И. Каминской такое же различие между презумпцией и фикцией усматривают и другие авторы. В.А. Ойгензихт полагает, что «фикция заведомо неистинное положение принимает за истинное, тогда как презумпция исходит из высокой степени вероятности истинности, являясь ничем иным, как предположением истины»7. При этом однако указанный автор делает существенно отличающийся от позиции В.И. Каминской вывод: «... Нельзя согласиться с мнением, что сходство между фикцией и презумпцией заключается в том, что обе они условно принимаются за истину. Фикция чисто практический прием, просто норма права, устанавливающая определенный порядок отношений»8. Но такой вывод представляется более чем странным, поскольку в виде нормы права
1 Курылев С.В. Основы теории доказывания в советском правосудии. — Минск, 1969. — С. 94.
2 Мейер Д.И. О юридических вымыслах, предположениях, о скрытных и притворных действиях. — Казань, 1854. — С. 31.
3 Муромцев С.А. О консерватизме римской юриспруденции. Опыт по истории римского права. — М., 1875. — С. 100.
4 Каминская В.И. Учение о правовых презумпциях в уголовном процессе. — М., 1948. — С. 44.
5 Там же.
6 Там же. — С. 45.
7 Ойгензихт В.А. Презумпции в советском гражданском праве. — Душанбе, 1976. — С. 14.
8 Там же.
выступает именно презумпция (и только при этом условии она применяется). Фикция же допускается правовой нормой, но требует процессуального подтверждения.
Столь подробное цитирование высказываний правоведов относительно различий между юридическими презумпциями и фикциями допущено с той целью, чтобы показать неубедительность мнений о том, что различия эти заключаются во всего лишь разной степени их истинности или нормативной значимости. Различия такого рода столь относительны, что позволяют даже отождествлять презумпции и фикции. И презумпции, и фикции как умозаключения, в той или иной степени отклоняющиеся от отражаемой ими истины, могут быть оспоримы. И те, и другие предусмотрены правовыми нормами, вследствие чего и признаются юридическими. Но судебная и другая правоприменительная практика позволяет обнаружить между ними действительно принципиальную разницу: правовые презумпции с точки зрения их реализации самодостаточны (будучи закрепленными в правовых нормах они применяются при рассмотрении юридических дел без особого подтверждения, без доказывания), юридические же фикции в каждом конкретном случае нуждаются в особом процессуальном оформлении, в подтверждающих их правоприменительных актах.
В качестве примера приведем следующую возможную ситуацию. Если бы в правовой норме было закреплено положение о том, что каждый, кто отсутствует в месте его постоянного проживания более трех лет и при этом нет сведений о другом месте его пребывания, считается умершим, то это была бы презумпция. Но поскольку в соответствии с законодательством только суд может объявить гражданина умершим при наличии указанных обстоятельств, то именно такое судебное решение является юридической фикцией. Представляя собой надлежащим образом оформленный правоприменительный акт, юридическая фикция приобретает в определенных случаях преюдиционное значение.
Исходя из проведенного анализа таких специфических правовых категорий, способных исполнять роль юридических фактов, как презумпции и фикции, и сопоставления их признаков, попытаемся сформулировать их определения, которые могли бы получить нормативное выражение.
Юридическая презумпция — это обладающее высокой степенью достоверности и обусловленное практикой правового регулирования предусмотренное правовой нормой предположение о наличии или отсутствии определенного юридически значимого явления.
Юридическая фикция — не существующее явно явление, но признанное в соответствии с законодательством в строго установленном порядке (правоприменительном процессе) существующим в силу высокой степени его достоверности и ставшее вследствие этого юридически значимым.
