CC BY
49К.И. Бринев
ЮРИДИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА И ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ СЕМАНТИКА (НА МАТЕРИАЛЕ КАТЕГОРИЙ СВЕДЕНИЕ И МНЕНИЕ, ОЦЕНКА, ФАКТ)
Появление юридической лингвистики генетически связано с решением определенного рода прикладных задач, прежде всего с обеспечением законодательной и правоприменительной деятельности в форме научных исследований (в юридическом аспекте - заключений экспертов) для установления фактов, имеющих юридическое значение (правоприменение) либо для лингвистической составляющей экспертизы законопроектов (правотворчество).
Настоящая статья посвящена обсуждению проблемы соотношения лингвистики и профессиональной коммуникации. Основной тезис, развиваемый в статье, связан с признанием идеи о том, что роль лингвистики в области профессиональной коммуникации определяются не только прикладными аспектами проблемы - проблемами, которые возникают в конкретных отраслях, где в настоящее время оказывается востребованной лингвистика, но и имеют инвариантные теоретические вопросы, которые нуждаются в обсуждении [Филологическое обеспечение..., 2006, с. 3-5].
К числу таких вопросов относятся, с одной стороны, определение статуса естественного языка в областях специализированной коммуникации. Мы считаем, что в настоящее время роль естественно-языкового компонента в сферах, обслуживающихся «специализированными языками», существенно «занижается». Специализированные языки считаются «искусственными», в их описании доминируют нормативные и «предписательные» подходы1, тогда как любой специализированный язык есть и развитие, и продолжение естественного языка. При таком подходе лингвистика из прикладных отраслей знаний неизбежно переходит в разряд фундаментальных наук по отношению к той или иной профессиональной отрасли) (см. об этом: [Голев, 2004]).
1 См. об этом подробнее: [Бринев, 2006а].
196
С другой стороны, теоретическая лингвистика извлекает из различных сфер коммуникаций новый эмпирический материал, который, во-первых, может служить целям верификации существующих лингвистических гипотез, а во-вторых - ставит перед лингвистикой новые теоретические и прикладные задачи.
Настоящая статья посвящена обсуждению последнего тезиса, который рассматривается на примере роли юридико-лингвистических вопросов в решении проблем лингвистической семантики. Прикладной модус нашей работы (а он тоже в ней присутствует) не является основным и служит всего лишь иллюстрацией теоретических положений, развиваемых в статье.
Материал статьи, по сути, представляет собой продолжение обсуждения проблемы разграничения категорий «сведение» и «мнение», «факт» и «оценка» [Бринев, 2006б].
Основной пафос предыдущей работы был связан с признанием функционального2 статуса этой оппозиции и признанием неединственности «норм» (оценок - в широком смысле) и «истин», которые могут быть проверены на соответствие действительности.
Под противопоставлением фактов и оценок, сведений и мнений, как нам кажется, понимается противопоставление дескриптивных и оценочных высказываний. Такое содержательное наполнение противопоставления факта и оценки, насколько нам известно, связано с логическим моделированием описываемых категорий (см. об этом подробно [Арутюнова, 1976; Логический анализ..., 1995]). В современной логике противопоставление дескриптивного и оценочного ставится в зависимость от возможности проверки высказывания на истинность или ложность.
«Главной функцией описательного высказывания является описание действительности. Если высказывание описывает реальное положение дел, оно считается истинным, если не соответствует реальности - ложным. Обычно само понятие описательного высказывания определяют в терминах истины и
2 То, что даже слова, кажущиеся оценочно нейтральными, способны выражать ценностное отношение, делает грань между описательной и оценочной функциями языковых выражений особенно зыбкой и неустойчивой. Вне контекста употребления выражения, как правило, невозможно установить, описывает ли оно или оценивает или же пытается делать и то и другое одновременно (выделено нами. - К.Б.) [Ивин, http://psylib.org.ua/books/ivina01/index].
лжи (выделено нами. - К.Б.): высказывание есть повествовательное предложение, рассматриваемое вместе с его содержанием (смыслом) как истинное или ложное...
Оценочным называется высказывание, устанавливающее абсолютную или сравнительную ценность какого-то объекта, дающее ему оценку. Например: «Хорошо иметь много друзей», «Безразлично, как мы называем свою собаку», «Плохо - не выполнять обещания», «Лучше обманывать дальних, чем близких», «Пропускать занятия хуже, чем опаздывать на них» и т.п.
Понятие оценочного высказывания может быть прояснено путем противопоставления его описательному высказыванию (выделено нами. - К.Б.).
Оценка является выражением ценностного отношения к объекту, противоположного описательному, или истинностному, отношению к нему. В случае истинностного отношения утверждения к объекту отправным пунктом их сопоставления является объект, и утверждение выступает как его описание. В случае ценностного отношения исходным является утверждение, функционирующее как образец, план, стандарт. Соответствие ему объекта характеризуется в оценочных понятиях» [Ивин, http: //psylib.org .ua/books/ivina01/index].
Таким образом, если высказывание может быть квалифицировано на шкале «истинно/ложно», то перед нами дескриптивное высказывание, если нет - оценочное, т.е. категория истины выступает отправным пунктом для разграничения оценочных и дескриптивных высказываний.
Безусловно, такой подход вполне достаточен для логики, которая имеет свой предмет исследования и берет данные представления в качестве неформальных предпосылок, имеющих в каком-то отношении статус постулатов (в другом аспекте - аксиом).
Лингвист же, оказавшийся в ситуации экспертного исследования, должен ответить на вопрос, каким образом квалифицировать конкретное высказывание на шкале сведение/мнение (факт/оценка).
Данный вопрос, погруженный в более общий лингвофилософский контекст, восходит к спору реалистов и номиналистов о статусе общих понятий. В более поздний период этот вопрос трансформировался в проблему свойств неинтенсиональных языков. Крайним развитием
номиналистической тенденции в логике и лингвистике была
концепция Р. Карнапа, который, по крайней мере, на первом этапе своей деятельности пытался свести проблему устранения метафизических высказываний из языка науки при помощи построения полностью экстенсионального языка (см. об этом подробнее: [Поппер, 2004, с. 431-438]).
К. Поппер, на наш взгляд, доказал невозможность существования неинтенсиональных языков (невозможность существования доказывалась, безусловно, относительно поставленных позитивистами проблем, а именно проблемы демаркации между действительной наукой и метафизикой).
Позволим себе достаточно большую цитату из работы К. Поппера, посвященную данной проблематике: «Можно сказать, что учение (имеется в виду учение Р. Карнапа. - К.Б.) интерпретирует различные слова экстенсионально или перечислительно; их «значение» задано списком или перечнем тех вещей, которые они именуют: «вот эта вещь и эта вещь.» Такое перечисление можно назвать «перечислительным определением» значения имени, а язык, в котором все слова (не-логические или не-образующие) определены перечислительно, - «перечислительным языком» или «чисто номиналистическим языком». Легко показать, что такой чисто номиналистический язык совершенно неадекватен для любой научной цели. Это выражается в том, что все его предложения являются аналитическими - аналитически истинными или противоречивыми - и что в нем нельзя выразить синтетических предложений. Если мы предпочитаем обойтись без терминов «аналитический» и «синтетический», то можем выразить это иначе: в чисто номиналистическом языке нельзя сформулировать предложение, истинность или ложность которого не устанавливалась бы простым просмотром определяющего списка или перечня тех вещей, о которых говорится в предложении. Таким образом, истинность или ложность любого предложения устанавливается сразу же, как только входящие в него слова получают значение3. Ясно, что в таком языке нельзя формулировать гипотезы, и он не может быть языком науки. И наоборот, каждый язык, адекватный
3 «В этом можно убедиться на примере. Предложение "Фидо есть собака" истинно, потому что Фидо был одним из предметов, перечисленных нами в определении слова "собака". А вот предложение "Чанки есть собака" может быть ложным, просто потому что Чанки не был включен в список, определяющий слово "собака"» [Поппер, 2002, с. 436].
199
целям науки, должен включать в себя слова, значения которых не заданы перечислением. Или можно сказать, каждый научный язык должен использовать подлинные универсалии, т.е. слова с неопределенным объемом, хотя, быть может, с четким интенсионалом».
Структуралистская концепция интенсионала представляется нам весьма корректной. Согласно этой концепции семантика - это набор дифференциальных признаков. Развиваясь, лингвистическая концепция интенсионала вылилась в различные по характеру исследования [Апресян, 1974; Мельчук, 1974; Лебедева, 1999;4 и др.], в которых описание интенсионала доведено до глубинного уровня.
Другой вопрос, как интенсионал соотносится с экстенсионалом, безусловно, не менее важен, так как это тоже вопрос семантики, понимаемой как отношение знака с отражаемым им предметом. И в данном случае нет никаких сомнений, что эти отношения являются функцией (в значении «зависимость») интенсионала и экстенсионала. Самым знаменитым примером, иллюстрирующим «парадоксальность» языкового отношения экстенсионала и интенсионала, является парадокс «куча». Напомним содержание этого парадокса.
«Одно зерно кучи не составляет, прибавив еще одно зерно, кучи не получишь. Как же получить кучу, прибавляя каждый раз только по одному зерну, ведь при любом таком прибавлении одного зернышка кучи не образуется? Иными словами, где та грань, начиная с которой «не-куча» превращается в «кучу»?»5 [Казаков, Якушев, 1999, с. 220].
Функция, организующая отношения между интенсионалом и экстенсионалом, действительно, принимает значения от 0 до 1, но
4 Особо остановимся на концепции полиситуативности Н.Б. Лебедевой. Эта концепция значения (=интенсионала) обладает «богатым» содержанием. Под словом, взятым в кавычки, мы подразумеваем следующую концепцию содержания. Более содержательна та теория, из которой вытекает больше следствий. Полиситуативный семантический анализ, представленный в [Лебедева, 1999], описывает семантику предиката как систему следствий, которые на различных уровнях «вытекают» из исходных семантических «атомов», и в этом смысле нам неизвестны более «богатые» теории интенсионала.
5 Верно и обратное: перед нами куча, невозможно получить одно зерно, убирая из кучи каждый раз по одному зерну. См. также парадокс «Лысый».
из этого факта не следует, что семантика языка имеет прототипическое устройство. Возможно, что прототипическое устройство имеет отношение между интенсионалом и экстенсионалом, при этом, весьма вероятно, что равноправность членов экстенсионального ряда является частным случаем их прототипической организации6.
Например, когда кто-то говорит, что Х вор, и тому, кто говорит, 50 лет, то он, вероятно, не имеет в виду, что Х украл у него в десятилетнем возрасте красивую ручку, а если и говорит, то данное утверждение не более чем шутка. Безусловно, возможны и «серьезные варианты» описываемой коммуникации, но они ведут не только к лингвистическим, но и к психологическим следствиям: если кто-то говорит так всерьез, то стоит ставить вопрос о его психологической адаптированности (в другом аспекте -коммуникативной вменяемости).
В развиваемом здесь ключе уместно остановиться на понятии «частный случай». Действительно, представляется, что предикатов с нечеткой интенсиональной функцией в количественном отношении больше, чем предикатов, обладающих обратными свойствами, но это говорит лишь о количественном аспекте их соотношения, не характеризуя их качественно - со стороны устройства и функционирования. Например, правовая
7
коммуникация «настаивает» на взаимнооднозначном отношении между этими слоями семантики и русский язык (при расследованиях и судебных заседаниях) справляется с этой функцией: экстенсионал может быть уточнен при помощи вопроса: «Вы были в 15.00 в доме 36 по улице такой-то?»8
6 На данном этапе приведенный тезис может претендовать лишь на роль гипотезы, при этом изложенные далее соображения, по нашему мнению, свидетельствуют не в ее пользу.
7 Понятие «правовая коммуникация» разрабатывается Н.Д. Голевым [2006].
8 Приведем конкретный пример, взятый нами из обобщения судебной практики Верховным судом РФ, обеспечивающей правильное применение законодательства об уголовной ответственности за кражи, грабежи и разбойные нападения.
«2. Как тайное хищение чужого имущества (кража) следует квалифицировать действия лица, совершившего незаконное изъятие имущества в отсутствие собственника или иного владельца этого имущества, или посторонних лиц либо хотя и в их присутствии, но незаметно для них. В тех случаях, когда указанные лица видели, что совершается хищение, однако виновный, исходя из окружающей
Остановимся на более принципиальном примере.
Предположим, что нам даны два предиката «быть холостяком» и «быть папой Римским» (пример из: [Лакофф, 2004]). Для Д. Лакоффа данный пример иллюстрирует прототипический эффект естественного языка, категории которого восходят к деятельностной когнитивной категоризации. По нашему мнению, нет никакой необходимости объяснять следующий эффект: «быть папой римским» является более плохим представителем категории «холостяк» через понятие членства в категории. Относительно интенсионального уровня Папа Римский как объект является не
9
менее плохим представителем категории «холостяк» , потому что выполняется пресуппозиционное условие «быть мужчиной». Если же сравнивать интенсиональные уровни данных предикатов, то вопрос о степени представленности реального человека, который обладает экстенсиональными (=денотативными) признаками «мужчина» и «Папа Римский», в категории «холостяк», по нашему мнению, не имеет смысла, так как семантический (интесиональный) признак «быть холостяком» в предикате «Папа Римский» нейтрализован. Это два различных в интенсиональном
обстановки, полагал, что действует тайно, содеянное также является тайным хищением чужого имущества.
3. Открытым хищением чужого имущества, предусмотренным статьей 161 УК РФ (грабеж), является такое хищение, которое совершается в присутствии собственника или иного владельца имущества либо на виду у посторонних, когда лицо, совершающее это преступление, сознает, что присутствующие при этом лица понимают противоправный характер его действий независимо от того, принимали ли они меры к пресечению этих действий или нет» [Постановление, 2002].
Интенсиональная неопределенность денотативной ситуации «некто совершает кражу у Х его вещи, но при этом присутствует посторонний и посторонний видит, что Х совершает кражу, при этом Х видит, что посторонний видит, что Х совершает кражу», относительно значений слов «кража» и «грабеж», породила необходимость введения комментариев к соответствующим статьям УК: эта ситуация будет квалифицирована как «грабеж». В данном случае мы оставляем в стороне тот факт, что в обыденном языковом сознании данная ситуация будет квалифицирована, скорее, как «кража», вероятно, в пояснениях Верховный суд руководствовался юридическими, а не лингвистическими критериями.
9 Для того чтобы не создавать дополнительных естественно-языковых ассоциаций, лучше было бы сказать: «Не менее плохим представителем категории неженатых людей».
отношении предиката, имеющие свои контексты употребления, сравнение которых на экстенсиональных объектах некорректно.
Вполне объяснимы реакции информантов, относящих папу римского на периферию категории «холостяк», они есть результат «интесионального сравнения», попытки примирить в каком -то отношении непримиримые семантические признаки, имея в виду реальное физическое лицо (денотат). Естественно, что если задается вопрос, является ли Папа Римский холостяком, информант думает о соотношении интесиональных признаков «быть холостяком» и «быть Папой Римским» и приходит к выводу, что для определения Папы Римского не совсем важен признак холостяк (а он, действительно, нейтрализован10 в данном предикате11). Поясним сказанное на примере. Предположим, что в
10 При этом относительно нейтрализации в данном случае справедливы фонологические постулаты: «элемент, который всегда выступает в роли сопроводителя другого определенного знака, не является самостоятельным знаком» [Панов, 1967, с. 18]
11 Аналогия с языком современной фонологии может быть продолжена. В фонологических концепциях, по нашему мнению, используется прототипическое описание фонологической системы. В школах МФШ и ЛФШ весьма важен вопрос, какой фонеме принадлежит звук Х. При этом полагается, что есть некий первичный прототипический звук, который является лучшим представителем фонемы. Мы не знаем, какие логические следствия порождаются таким представлением о фонеме, было бы интересно их вывести и проанализировать. Выскажем гипотезу, что за таким моделированием стоят прежде всего психологические представления лингвистов-исследователей либо рядовых носителей языка (последнее характерно для концепции Л.В. Щербы). Здесь приведем лишь одно соображение. Допустим, что интенсионал (=фонологическое содержание) фонемы Р в русском языке определено как «дрожащий, переднеязычный». При этом равноправными вариантами данной фонемы выступают Р-бемольное, Р-шепотное и т.п. Прототипический эффект возникает при Р-картавом, это лишь означает, что Р-картавое не определено (значение функции меньше единицы) относительно фонологической системы русского языка. Равноправное моделирование [Ревзин, 1962] фонологической системы, где система фонем - это система регулярных релевантных оппозиций порождает следствия по отношению к объяснению развития фонологической системы, где система стремится к однородности (в терминах Журавлева [1986] система стремится заполнить пустые клетки), это стремление и обусловливает ее развитие. Такие же
203
судебном заседании относительно человека, который в настоящее время является папой римским, требуется установить, является ли он холостяком. Ответ очевиден, денотат, удовлетворяющий интенсиональным признакам «быть мужчиной»12, «быть нежена -
13
тым» является холостяком , при этом неважно, что этот же объект по-другому определен на интенсионале «быть папой римским»14.
Семантика естественного языка относительно категории истинно/ложно, по-видимому, удовлетворяет постулату А. Тарского: ««Трава зеленая» истинно», тогда и только тогда, когда
положения в исследовании [Ревзин, 1962] «иллюстрируются» и морфологическим «материалом».
12 Кстати, вопрос относительно членства папы римского в категории «быть холостяком» не имел бы смысла при условии, что Папа Римский мог бы быть не только мужчиной, но и женщиной.
13 В противном случае судебный спор может вылиться в «спор о значениях слов», а не в разрешение дела по существу, для которого необходимо установить юридически значимые факты. Естественно, в данном случае мы оставляем в стороне юридико-лингвистическую герменевтику, для которой весьма важно установление интесионального содержания юридического текста, что, впрочем, далее непосредственно связано с его (текста) экстенсиональным содержанием.
14 В связи с этим выскажем гипотезу, которая нуждается в обсуждении: язык Д. Лакоффа является «чисто номиналистическим» языком, свойства этого языка описаны К. Поппером (см. выше). Возможна другая интерпретация. Так как Д. Лакофф не вводит никаких ограничений, которые запрещали бы каким-то категориям пересекаться друг с другом, то справедлив следующий вывод: все категории являются членами одной категории, обладая при этом различной степенью членства. Этот тезис осмыслен, если под «одной категорией» понимать язык (точнее, его семантику), а под другой категорией понимать «неязык», например, объекты реального мира, тогда любой реальный объект включен в категорию язык в интервале от 0 до 1. Из этого следует, что отношение между категорией язык и неязык контрарное (= не имеет четких границ). Тогда вполне объяснимо, что пингвин как реальный предмет «включен в язык» со значением 1 относительно признака «живое существо» и «включен в язык» со значением / относительно признака «птица». По нашему мнению, это еще одно объяснение прототипических эффектов, возникающих в языке. Можно ставить вопрос и по-другому: а так ли необходимо включение пингвина в семантику языка относительно признака «птица»? В биологии, возможно, да, в естественном языке, по нашему мнению, такое включение необязательно.
204
(действительно) трава зеленая. Из этого вытекают следствия: высказывание может быть осмысленным, при этом могут отсутствовать критерии проверки данного высказывания на предмет его соответствия действительности, этот результат лингвистически интерпретируется в таком же ключе, как и наличие прототипических эффектов в языке: четко определенные интенсиональные предикаты могут не иметь четких экстенсиональных границ. Поясним это на примере разграничения диспозитивных и дескриптивных предикатов (переводя в более привычную лингвистическую терминологию на примере референциального и атрибутивного употребления имен [Кронгауз, 2005, с. 270]), которое было введено представителями философии позитивизма. Данная проблема является вариацией на тему статуса общих понятий, таких как «рыба», «человек» и т.п. Позитивистская философия, построенная в номиналистическом ключе, пыталась свести общие понятия к понятиям наблюдения, которые можно описывать протокольными предложениями. Данные протокольные предложения являются эмпирическим базисом теоретических описаний. На неосуществимость этой программы указал К. Поппер: «Каждое дескриптивное утверждение имеет характер теории, гипотезы. Утверждение «здесь имеется стакан воды» нельзя верифицировать никаким опытом наблюдения. Причина состоит в том, что входящие в него универсалии нельзя отождествить с каким-то конкретным чувственным опытом. Словом «стакан», например, мы обозначаем физические тела, обнаруживающие определенное законоподобное поведение; то же самое верно и для слова «вода».» - и далее: «Тогда каков же ответ на проблему определения, или введения терминов типа «растворимый? Допустим, что с помощью редукционного предложения» Карнапа. нам удалось «свести» х растворим в воде к предложению «если х опущен в воду, то х растворим тогда и только тогда, когда он растворяется». Чего мы достигли? Нам нужно редуцировать термины «вода» и «растворяется». Иными словами, при введении предиката «растворим» мы не только вынуждены обращаться к слову вода, которое, по-видимому, является диспозицией даже более высокого уровня, но вдобавок попадаем в порочный круг: мы вводим «растворим» с помощью термина «вода», который, в свою очередь, сам не может быть
введен без помощи предиката «растворим», и так далее до бесконечности» [Поппер, с. 456-457]15.
Для лингвистики и юридической лингвистики признание описанных тезисов приводит к следующим следствиям. Мир описывается только в рамках категорий семантики конкретного языка, «уровень точности», «полнота» описания мира связаны с богатством и свойствами семантики языка, на котором этот мир описывается. Это не означает, что один язык «лучше» другого. Так, Г. Фреге считал, «что отношение построенного им языка «исчисления понятий», специального языка формул для чистого мышления, к естественному языку лучше всего можно пояснить, если сравнить его с отношением микроскопа к глазу. Глаз, в силу широкой сферы его применения, в силу его способности приспосабливаться к различным обстоятельствам, обладает большим преимуществом по сравнению с микроскопом. Но как только научные задачи предъявляют более сильные требования к остроте различения, оказывается, что глаз не в состоянии с ними справиться. Напротив, микроскоп самым совершенным образом подходит для решения именно таких задач и как раз непригоден для решения всех иных» [Смирнова, 1996, с. 31-32].
Естественный язык обладает своим уровнем точности и уровнем полноты описания мира, который задается его коммуникативной функцией. Для общения (обмена информацией) достаточно того уровня точности, которым обладает естественный язык. Когда некто, говорит: «Пройдешь мимо кучи с песком, а потом завернешь за угол», его целью не является определение экстенсиональных свойств того, что он назвал «кучей», референциально слово «куча» употребляется в данном контексте в значении «нечто, что можно интерпретировать как куча», а цель говорящего дать слушающему опорные точки для продолжения его
15 На глубинном уровне данная проблема связана с проблемой индукции. Понимая индукцию как обобщение чувственных данных, позитивисты попадали в ситуацию, которую К. Поппер называл «регресс в бесконечность». Выход из этой ситуации возможен только, если признать: а) интерсубъективность знания, которая заключается в обязательном наличии исходных интерсубъективных «конвенций» (в аспекте основного тезиса статьи - языка с универсалиями), б) что ни один из источников знания не является лучшим источником для получения эмпирической информации [Поппер, 2004, с. 15-58].
206
пути. И в данном случае будет, вряд ли, уместен спор о том, являлось ли то, что назвал говорящий словом «куча», кучей в действительности, так как то, что было названо «кучей», помогло или не помогло слушающему дойти до пункта назначения. Другое дело, когда установление более точных характеристик объекта «куча» необходимо, например, при судебном разбирательстве в таком контексте: «Из-за этой кучи я не видел, как грабили Петрова».
В каком-то отношении мы присоединяемся к гипотезе Сепира-Уорфа, согласно которой границы языка человека есть границы его мира, но не разделяем следствия, вытекающего из этой гипотезы, следствия о тождестве языка и мышления. Выскажем предположение, что для того, чтобы стать первоклассным шахматистом, нужно, прежде всего, овладеть семантикой и синтактикой «языка шахмат» (языком позиций, комбинаций и т.п.), а это означает, что при игре в шахматы нужно перестать думать на естественном языке. Другой факт связан с тем, что развитию любой науки соответствует этап, связанный с критикой естественного языка (либо любого другого языка16), следствия этой критики -развитие нового языка с семантикой, позволяющей более адекватно описывать объекты этой науки.
Таким образом, мы приходим к выводу, что противопоставление диспозитивных (=атрибутивных) и дескриптивных (=референ-
цииальных) предикатов функционально, их распределение зависит от условий семантики текста (на глубинном уровне от семантики языка, который позволяет описывать те или иные фрагменты мира).
16 Ср.: «Язык математической логики, ставший символическим языком современной математики, возник в тот момент, когда неудобство математического языка для нужд математики было окончательно осознано» (выделено нами. - К.Б.) [Непейвода, 2000, с. 6]. Добавим, что появление языка математической логики здесь объясняется «инструменталистски» (прагматически), на наш взгляд, такое появление должно быть связано и с «семантическими моментами» - с невозможностью классического языка математики выразить ту семантику, которая стала востребованной в определенный период развития этой науки. Безусловно, это гипотеза лингвиста - для ее проверки требуется профессиональное математическое сознание.
Проиллюстрируем следствия, которые вытекают из этих положений на конкретных примерах.
A) Предположим, что при разбирательстве по делу о защите чести, достоинства и деловой репутации возникла ситуация, когда ответчик должен доказывать соответствие действительности фразы «Это была вода». Предположим также, что эксперт по данному вопросу дал заключение, что это была не вода, а какой-либо другой химический элемент, должна ли быть признана фраза «Это была вода» не соответствующей действительности. По нашему мнению -нет, так как для говорящего было истинно следующее высказывание: «Это вода», только если (действительно) это вода, при этом под первым он понимал «прозрачная бесцветная жидкость17». Таким образом, для говорящего истинно, что если это была бесцветная прозрачная жидкость, то это была вода.
Б) Предикат естественного языка «быть отцом» выполним (= способен принимать значение «истинно», по крайней мере, относительно четырех интенсиональных условий: а) мужчина; б) «по рождению»; в) «юридически»18, г) «относительно воспитания» и т.п. Таким образом, верно утверждение: Х - отец, если Х (мужчина) и
Х находится в отношении к У «быть отцом по рождению» или Х находится в отношении к У «воспитывать У» или Х находится в отношении к У «считаться отцом юридически».
B) Разберем следующее утверждение: «Она и отец ему, и мать». Очевидно, что в данном предложении предикат «быть отцом» выполняет уже другую функцию. Данное высказывание выполнимо на следующем интенсионале:
17 Приведем полное толкование: «.прозрачная бесцветная жидкость, представляющая собой в чистом виде химическое соединение водорода и кислорода» [Ожегов, 1987, с. 80]. Часть, выделенная жирным шрифтом, не имеет, по нашему мнению, никакого отношения к истинности предложения «Это была вода» в описанной выше ситуации.
18 Предположим, что в русском языке данное условие является самым слабым условием коммуникативной истинности предиката «быть отцом», если эта гипотеза верна, то наше предположение [Бринев, 2006б] относительно различий юридической и коммуникативной истин верно.
208
Пресуппозиция: она есть, она находится в отношении «быть в родстве к Х», при этом значение предиката «состоять в кровном родстве» = 1/219.
Модальная рамка. Говорящий оценивает отношения Х к У как «хорошо».
Дескриптивная информация: Существует ситуация Х, из которой вытекает описанная выше оценка.
Проведенное исследование дает следующий результат
" 20 устройства интенсионала предиката :
A) Пресуппозиция21. Выполняет функцию осмысленности
(=выполнимости), в другом аспекте - условия коммуникативной
22
истинности высказывания .
Б) Модальная рамка. Выполняет функцию оценки информации на шкалах «хорошо/плохо», «уверен/сомневаюсь», «эффективно/неэффективно», «можно/нельзя».
B) Дескриптивная информация. Выполняет функцию описания положения дел в мире.
По нашему мнению, данные блоки обязательны для любого высказывания (предиката) и являются его интенсиональным слоем23.
19 Количественное значение / качественно означает «не определено», эта значимость, по нашему мнению, является одним из ведущих факторов, обусловливающих внутриязыковую динамику (см. нашу статью: [Бринев, 2001]).
20 Такая структура, безусловно, не нова (см.: [Апресян, 1974]).
21 «Пресуппозиция - термин лингвистической семантики, обозначающий компонент смысла предложения, который должен быть истинным для того, чтобы предложение не воспринималось как семантически аномальное или неуместное в данном контексте» [Лингвистический энциклопедический словарь, 1990, с. 396].
22 В логических терминах - это универсальное множество, на котором определяется значение истинности того или иного предиката. Например, для предиката «холостяк» универсальным множеством является множество, образованное множеством мужчин, которое является в свою очередь подмножеством универсального множества «человек».
23 При этом мы присоединяемся к точке зрения, представленной в [Цена слова, 2001]: «Суждение типа Н. - козел тоже относится к событию или событиям, а именно к поведению или действиям Н.» [Цена слова, 2001, с. 144]. Диалектическое единство нормативного (=деонтического) и дескриптивного аспекта передаваемой информации раскрыто Н.Д. Арутюновой [1988].
Проиллюстрируем сказанное конкретными примерами:
1. Высказывание: «Он плохой».
Пресуппозиция: Он есть. Дескриптивная информация:
была или есть ситуация Х. Модальная рамка, исходя из которой, я считаю, что он плохой.
2. Высказывание «Он преступник».
Пресуппозиция: Он есть. Дескриптивная информация была или есть ситуация Х. Модальная рамка, исходя из которой, я оцениваю его как преступника.
3. Высказывание: «Х вершит преступление, он не выполнил решение суда».
Пресуппозиция: Х есть, и он должен был выполнить решение суда. Дескриптивная информация: Хне выполнил решение суда. Модальная рамка: отношусь к Х как к преступнику, так как он не выполнил решение суда (в другой формулировке: для говорящего истинно, что если Х не выполнил решение суда, то Х вершит преступление).
В заключение приведем некоторые примеры из экспертной практики по делам о защите чести и достоинства.
1. «В сфере судебного речеведения принято различать утверждения о фактах и оценочные суждения, при этом необходимо, чтобы утверждение о фактах возможно было проверить на соответствие действительности, а оценочные суждения относились к конкретному лицу.
Под фактом понимается истинное событие, действительное происшествие или явление, существовавшее или существующее на самом деле.
С формальной точки зрения утверждения о фактах в тексте анализируемого рассказа имеются. Однако такие утверждения о фактах не могут быть верифицированы, поскольку описывают особый мир - мир художественного произведения, являющийся от начала до конца вымыслом автора. Условный мир художественного произведения не может быть соотнесен с реальной действительностью на предмет соответствия или несоответствия ей».
Вывод, сделанный экспертами, свидетельствует о том, что базовыми критериями для установления высказывания на шкале оценка/факт являются критерии «проверяемости» конкретного высказывания. Естественно, что для лингвиста, не являющегося специалистом в области теории познания, критерий проверяемости
определяется категорией «здравый смысл», точнее говоря, носит индивидуальный характер. В данном случае уверенность лингвистов в том, что определенные утверждения не могут быть соотнесены с реальной действительностью, подкреплены общей квалификацией анализируемого текста как художественного. Таким образом, для экспертов «художественность» априори исключает наличие в произведении предложений, отражающих реальные события именно в контексте реальных событий, а не в контексте целого художественного произведения. Вопрос же о «неподсудности» художественных произведений выходит за рамки чистой лингвистики (это предмет специальных теоретических исследований в рамках юридико-лингвистической отрасли знания) и вряд ли в настоящее время может быть использован как экспертная презумпция24.
2. «Во фразах, представленных к исследованию, содержатся следующие утверждения о фактах:
A) Заскалета не исполнила решение суда;
Б) 500 000 рублей я не получала;
B) заработная плата Каменской присвоена;
Г) Судебный пристав Заскалета совершил преступные действия и должностные преступления».
В представленном фрагменте экспертного заключения эксперт, по нашему мнению, допустил следующую неточность. Из материалов дела следовало, что говорящий семантически «объединяет» смысловые фрагменты, обозначенные под буквами А и Г. То есть говорящий имел в виду следующее: «Судебный пристав
24 В данном случае весьма интересно обсудить, что действительно является критерием неподсудности произведения, сама его художественность или намерение (в юридическом аспекте умысел) создать художественное произведение. Следствия достаточно просты. Если в качестве критерия берется художественность, то могут быть осуждены «графоманы», те, кто хотел создать художественное произведение, а получился призыв к разжиганию межнациональной розни. Обратная ситуация, очевидно, должна трактоваться следующим образом. Был умысел на разжигание межнациональной розни, в результате получилось художественное произведение, преступления,
квалифицируемого по ст. 282 УК РФ, нет, так как нет события преступления. В данном случае остается проблемным определение самой категории «художественность», при этом очевидно, что в первом и во втором случае перед лингвистом (и юристом) стоят различные задачи.
Заскалета совершил преступные действия и должностные преступления тогда и только тогда, когда он не исполнил решение суда и заработная плата говорящего присвоена». Таким образом, последний фрагмент (под буквой Г) относительно поставленной перед экспертом задачи является оценочным высказыванием. Представленная в экспертном заключении квалификация может привести к необходимости доказывания ответчиком факта должностных преступлений, которые отсутствуют в «перечне» фактологических суждений текста и которые говорящий не имел в виду при его производстве. Таким образом, ответчик может быть поставлен экспертом в следующую ситуацию: ответчик доказал, что а) Заскалета не исполнила решение суда, б) заработная плата присвоена, но для того чтобы последнее утверждение было истинным, нужно доказать хотя бы еще один факт должностных нарушений судебного пристава. Отметим еще раз, что такая ситуация не соответствует коммуникативному замыслу текста -распределению в нем фактологических и оценочных суждений.
Заканчивая статью, еще раз отметим, что ее основное содержание было связано с описанием тех возможностей, которые лингвистическая наука получает от исследования нового эмпирического материала, сообщаемого ей (лингвистике) сферами профессиональной коммуникации. Прикладные вопросы и новая эмпирическая база могут способствовать, по нашему мнению, решению традиционных вопросов языкознания: соотношения языка и мышления, соотношения языкового и внеязыкового. В гносеологическом аспекте лингвистика получает возможность для нового типологического взгляда на естественный язык. Фундаментальная гипотеза о статусе естественного языка в правовой коммуникации, разрабатываемая Н.Д. Голевым, возможно справедлива относительно любой искусственной языковой системы и, как мы считаем, может являться основанием для типологических исследований. Данные исследования могут осуществляться в двух направлениях. Первое - специфика естественного языка, где любой профессиональный язык - это зеркало для изучения естественного языка. Так, сравнение принципов устройства семантики различных языковых систем, одной из которых является система естественного языка, позволяет описать свойства этой последней системы.
Второе направление исследований связано с идеей непрерывного языкового пространства, где любой
профессиональный язык - продолжение, естественное развитие (в другом аспекте - функциональный вариант) естественного языка.
Думаем, что при таком подходе лингвистика получает новые «точки отсчета» (=предметные области) для исследования традиционных объектов.
Библиографический список
Апресян Ю.Д. Лексическая семантика: синонимические средства языка. - М., 1974.
Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. - М., 1976.
Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений. - М., 1988.
Бринев К.И. Метаязыковое и собственно языковое в юридическом языке // Филология и человек. - Барнаул, 2006а.
Бринев К.И. Неопределенность как структурная характеристика языка // Текст: проблемы и методы исследования. - Барнаул, 2001.
Бринев К.И. О презумпциях лингвистической экспертизы: конфликтные высказывания на шкалах «сведение/мнение», «утверждение/предположение», «оценка/факт» // Юрислингвистика-7: Язык как феномен правовой коммуникации / Под ред. Н.Д. Голева. -Барнаул, 2006б.
Голев Н.Д. О специфике языка права в системе общенародного русского языка и его юридическом функционировании // Юрислингвистика 5: Юридические аспекты языка и лингвистические аспекты права. - Барнаул, 2004. - С. 41-59.
Голев Н.Д. От редактора: Правовая коммуникация в зеркале естественного языка // Юрислингвистика-7: Язык как феномен правовой коммуникации. - Барнаул, 2006. - С. 8-37.
Журавлев В.К. Диахроническая фонология. - М., 1986.
Ивин А.А. Логика // http://psylib.org.ua/books/ivina01/index.
Казаков А.Н. Логика-1. Парадоксология / А.Н. Казаков, А.О. Якушев. - Ижевск, 1999.
Кронгауз М.А. Семантика. - М., 2005.
Лакофф Д. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категории языка говорят нам о категориях мышления. - М., 2004.
Лебедева Н.Б. Полиситуативность глагольной семантики (на материале русских префиксальных глаголов). - Томск, 1999.
Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990.
Логический анализ языка: Истина и истинность в культуре и языке. - М., 1995.
Мельчук И.А. Опыт теории лингвистических моделей «СМЫСЛ ~ТЕКСТ». - М., 1974.
Непейвода Н.Н. Прикладная логика. - Новосибирск, 2000.
Ожегов С.И. Словарь русского языка. - М., 1987.
Панов М.В. Русская фонетика. - М., 1967.
Поппер К. Предположение и опровержение. - М., 2002.
Постановление Пленума Верховного суда Российской Федерации от 27 декабря 2002 г. №29 о судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое // Справочно-правовая система КонсультантПлюс.
Ревзин И.И. Модели языка. - М., 1962.
Смирнова Е.Д. Логика и философия. - М., 1996.
Филологическое обеспечение профессиональной деятельности. -Барнаул, 2006.
Цена слова. - М., 2002.
