CC BY
79
Балтийский институт иностранных языков и межкультурного сотрудничества, Санкт-Петербург
Ю. С. СОРОКИН О РУССКОМ ПРОСТОРЕЧИИ XVIII ВЕКА 1. Постановка вопроса
Проблеме просторечия в русском литературном языке XVIII в. посвящена большая статья Ю. С. Сорокина «Разговорная и народная речь в Словаре Академии Российской» [Сорокин 1949]. Значение этой статьи для исторической стилистики русского литературного языка и исторической лексикологии заключалось прежде всего в том, что до Ю. С. Сорокина не было сделано сколько-нибудь полного научного описания материалов этого словаря, не было вообще ни одного фундаментального исследования, специально посвященного «Словарю Академии Российской» (далее — САР ). Сам Ю. С. Сорокин упоминает только статью Г. О. Винокура «К истории нормирования русского письменного языка XVIII в.» [Винокур 1947], в которой материалы САР исследуются в плане истории орфографии. Между тем САР1 имел большое значение для становления норм национального русского литературного языка, так как его появление и «монопольное обращение в писательской, научной и читающей среде падает на годы, имевшие решающее значение для развития нашего литературного языка» [Сорокин 1949: 95].
2. Статус просторечия в русском языке XVIII в.
Характеризуя содержание категории просторечия, как она представлена в САР , Ю. С. Сорокин пишет:
С одной стороны, просторечие охватывает те черты разговорной речи, которые противостоят нейтральным формам книжного языка и его общим нормам; с другой же стороны, как просторечные часто квалифицируются и характерные русские формы в их отличии от церковнославянских форм высокого стиля. В этом
смысле неразличимо сливаются между собой “просторечие” и “простое, обыкновенное употребление языка”. Смежными оказываются, далее, понятия “просторечного” и “простонародного”. [Сорокин 1949: 100].
Итак, с одной стороны, просторечие противостоит нейтральным единицам книжного языка как совокупность стилистически окрашенных единиц языка; с другой стороны, просторечие противостоит церковнославянизмам как совокупность характерных русских слов и форм. Ю. С. Сорокин был тем самым одним из первых ученых, обративших внимание на двойственный генетико-стилистический статус категории «просторечие» в русском литературном языке XVIII в.
Из двойственного генетико-стилистического характера категории «просторечие» вытекает важный вывод: с генетической точки зрения просторечие можно характеризовать как целостную подсистему, противопоставленную церковнославянскому языку, т. е. можно использовать терминологическое обозначение «язык»: просторечие — «простой русский язык», не обладающий статусом литературности. Со стилистической точки зрения, просторечие — совокупность стилистически маркированных средств, относящихся к простому (низкому) стилю литературного языка (оставляем пока в стороне вопрос — какого: русского? церковнославянского? славяно-русского?). Такая двойственность статуса просторечия привела историков языка к идее разграничения двух аспектов изучения просторечия: а) как стилистической категории литературного языка и б) как подсистемы языка общенародного, не входящей в литературный язык.
На необходимость разграничения двух взаимосвязанных аспектов изучения просторечия позднее обратил внимание
В. Д. Левин, настаивая и на терминологическом различении, соответствующем этим двум разным аспектам:
Термины “просторечное” и “простонародное”, с одной стороны, и “низкое” слово (или слово “низкого”, “простого” стиля), с другой стороны, характеризуют лексику с разных точек зрения: первые указывают на ее принадлежность разговорной, бытовой речи (отмечая при этом и различия внутри этой лексики), второй — на ее функцию в литературе, письменности. И хотя фактически эти понятия совпадают — просторечие и простона-
родная речь, попадая в литературу, выступает как примета низкого стиля, — эти два аспекта при изучении рассматриваемой лексики должны различаться, как должна учитываться и их взаимозависимость. [Левин 1964: 91-92].
Г. П. Князькова также подчеркивает, что необходимо различать просторечие как одну из форм существования общенародного языка и просторечие как стилистическую категорию литературного языка. С ее точки зрения, эти категории имеют «разный объем и содержание» [Князькова 1974: 8].
Итак, говоря о статусе просторечия, фиксируемого САР1, мы должны признать, что это одновременно и функциональностилистическая категория литературного языка XVIII в., и особая подсистема общенародного языка, выходящая за пределы литературности, и никакой границы между тем и другим «просторечием» САР провести не позволяет. Эта граница проходит в речевой практике, а не в словаре: отбор осуществляет не словарь, а автор литературного текста, в соответствии с критериями меры, вкуса, стилистическим заданием и т. п.
3. Классификация просторечия
Статья Ю. С. Сорокина представляет первый опыт классификации просторечного материала САР . Исследователь классифицирует этот материал по следующим основаниям: а) по пометам (просторечное — простонародное); б) по форме (просторечная лексика, просторечная фразеология, просторечные значения общих слов, морфолого-словообразовательное просторечие, фонетическое просторечие); в) внутри этих рубрик просторечные единицы классифицируются с точки зрения их дальнейшей судьбы в истории русского литературного языка (нейтрализовавшиеся, перешедшие в разряд разговорных, сохранившие просторечный характер, архаизировавшиеся или ставшие областными).
Значение этой классификации состояло в том, что: во-первых, она послужила основой для дальнейшего изучения стилистической истории просторечия в XVIII-XIX вв., отчасти и в XX в.; во-вторых, она позволила увидеть внутреннюю неоднородность категории «просторечие», наметить стилистическую дифференциацию внутри этой категории, что в даль-
нейшем имело большое значение при разработке системы стилистических помет и стилистических квалификаций «Словаря русского языка XVIII века»; в-третьих, она помогла ученому реконструировать стилистические представления составителей САР и наметить критерии идентификации просторечия в САР . Таких критериев в итоге выявилось семь:
1) Соотнесенность со славянизмом: из млада сл. — просто же с молода; жадный — противополагается славянизмам алчущий и жаждущий [Сорокин 1949: 102] и мн. др. Ю. С. Сорокин относится с большим недоверием к тому, как применяется формально-этимологический критерий авторами САР и к той маркировке, которая ими используется. Так, он выделяет три ряда сопоставлений в Словаре, неравноценных и неравнозначных, с его точки зрения:
а) есенъ, Сл. — просто же осень; медяный, Сл. — просто же медный; жву, жвеши, жвати, Сл. — просто же жую, жуешь, жевать; хожду, ходиши, хождах, ходити, Сл. — просто же хожу, ходишь, ходить, хаживать — здесь слова и формы, ушедшие из живого употребления, противопоставлены нейтральным русским;
б) крава, Сл. — просто же корова; из млада, Сл. — просто же с молода; млат, Сл. — просто же молот; разногласица, Сл. — просто же разноголосица и т. п. — здесь обычные употребительные в высоком слоге славянизмы противопоставлены нейтральным русизмам;
в) плен — просто же полон; правица, Сл. — просто же правша (‘правая рука, десница’); охра— просто же вохра, гречневик, а просто грешневик; мощь, Сл. — просто же мочь, ныне — просто же ньтеча и т. п. — здесь нейтральные «славен-ские» и русские формы противопоставлены, по мнению Ю. С. Сорокина, просторечным и даже областным [Сорокин 1949: 98-99].
Основную причину «непоследовательного» использования пометы «просто» ученый видит в «двуязычности» САР :
Основным недостатком словаря была его “двуязычность” (...) Эта “двуязычность” приводила также к тому, что, как результат этого главного “противостояния” русских и “славенских” форм, в одно понятие простого, русского, не книжного “диалекта” укладывались
очень различные, со стилистической и диалектологической точки зрения, формы. Эго понятие “простого языка” было, таким образом, еще очень слабо дифференцировано, оно находило свою определенность скорее во вне, чем внутри себя. [Сорокин 1949: 157-158].
И тем не менее, исследователь здесь, на наш взгляд, в известной степени модернизирует языковую ситуацию XVIII в. (может быть, под влиянием идеологических стереотипов своего времени). В этой «двуязычности» САР читателю и исследователю XXI в. видится, скорее, достоинство Словаря, так как она адекватно отражает языковую и, шире, культурную ситуацию
XVIII в. Как нам уже приходилось писать, церковнославянские, и в особенности канонические тексты, входили в круг чтения, были предметом изучения и обучения, а потому было бы совершенно неправильно исключать их из числа источников Словаря. Для составителей САР они и были одним из главных источников отбора и нормализации лексики. А потому настолько ли существенны, с точки зрения языкового сознания XVIII в., различия между есенъ, медяный, жву, хожду, с одной стороны, и крава, млат, разногласица, из млада — с другой? И те и другие были понятны образованному читателю, и те и другие регулярно встречались в текстах прошлого, разница лишь в том, что слова первого ряда всё реже и реже употреблялись в новых текстах. Заметим попутно, что в полном соответствии с рекомендациями Ломоносова, «обетшалые» и малоупотребительные славянизмы маркируются в САР соответствующими пометами. Ср.: Влаю, влаеши, влаяти (...) Сл. вышедший из употребления. Обуреваю, волную, произвожу волнение, воздвигаю волны. [САР 1: 764]; Гаждаю, ждаеши, ждати (...) Сл. вышедший из употребления. Браню, поношу, ругаю, порицаю. [САР1 2: 12]; Гнушаю, шаеши, шати (...) Сл. вышедш. из употребл. Презираю, уничтожаю. Освятите уничижающаго душу свою, гнушаемаго от язык рабов княжеских. Исаии. ХЬХ1. 7. [САР1 2: 131] и др. под.
С другой стороны, не столь уж «просторечны», по-видимому, были для носителей языка того времени единицы типа мочь, правша, грешневик и под., особенно если принять во внимание, что пометы «простореч.» и «простонар.» также достаточно регулярно использовались при противопоставлении «славенских» и «русских» форм (см. примеры далее). Заметим,
что просторечность обычно предполагала и какое-то иное семантическое качество слова в сравнении с его формальным «славен-ским» оппозитом. Именно поэтому при отсутствии семантических различий между вариантами для маркировки сниженного, простого варианта использовалась помета «просто же», если же «русский» вариант получал иное в сравнении со славянизмом семантическое качество, подключались пометы «простореч.», «простонар.». Ср., напр., оппозицию мощь — мочь: Мощь, щи. Сл. просто же Мочь, чи. с. ж. 1) Сила, крепость тЪлесная. Выбиться из мочи. Работает, покуда мочь есть. 2) В прострЪчии: сила душевная. У него мочи не стало с таким ленивцем биться. Мочи н'Ът терпеть, сносить его обид, притеснений. [САР 4: 206].
Таким образом, как просторечный маркируется только не соотносимый со славянизмом лексико-семантический вариант (далее — ЛСВ). Как видим, составители САР стараются достаточно тонко дифференцировать пометы.
2) Соотнесенность с нейтральным словом-синонимом: жара: «слово по формальным признакам противопоставляется нейтральному и книжному жар, с одним из значений которого оно совпадает», тотчас — «противопоставлено нейтральному и книжному сейчас» [Сорокин 1949: 102] и др. Говоря о словах этого типа, Ю. С. Сорокин замечает, что
их просторечный характер определялся зачастую не их стилистическими качествами (напр., выражением непринужденности, грубости и т. д.), но соображениями этимологического и формально-грамматического характера. [Сорокин 1949: 105].
Ученый пытается объяснить их нейтрализацию в XIX в. изменением характера синонимической системы:
В дальнейшей судьбе этих и подобных слов, вошедших в основной, нейтральный лексический запас уже в конце первой трети
XIX в., сказывается различный подход к синонимике при господстве системы трех «штилей» и после разрушения этой системы. В недрах этой системы синонимика — не свободное, а связанное богатство литературного языка. На пути к ее широкому использованию стоят законы классической стилистики, привязывающие крепостной зависимостью определенные слова к определенным только стилям и жанрам. Многие синонимические ряды разорваны этими стилистическими перегородками (...) Падение поэти-
ки классицизма приводит к стилистическому раскрепощению слов, к выявлению многих свободных синонимических рядов, к нейтрализации и широкому, непринужденному применению в различных литературных контекстах прежних «диалектных» слов [Сорокин 1949: 104-105].
3) Особый характер семантики (экспрессивность, оценоч-ность, чаще отрицательная, соотнесенность с определенной реалией, «низкой материей»): блудить— «шалить», головорез — «сорванец, забияка, дерзостный», жилиться — «стараться, силиться, употреблять все силы к чему», издыхать, издохнуть — «в просторечии и в смысле уничижительным употребляемый» и т. п. [Сорокин 1949: 105-106] Отметим, что и в этих случаях Ю. С. Сорокин обращает внимание на возможность их синонимической замены:
просторечие включает и ряд стилистически ограниченных форм, синонимы к словам общим, нейтральным, не совпадающим с последними своей особой экспрессией. [Сорокин 1949: 105].
4) Соотнесенность с определенной сферой бытования — с народной средой. Отмеченные в САР как просторечные: ась, брязги — «вздор, пустошь, пустые речи, сплетни», домовище — «в просторечии означает то же, что гроб» [Сорокин 1949: 108]. В этом разряде, замечает Ю. С. Сорокин,
просторечие незаметно сливается с другим разрядом лексики — простонародным. Часто поэтому трудно теперь установить какие-либо отчетливые границы между просторечным и простонародным, как они представлены в Словаре. [Сорокин 1949: 113].
5) Противопоставленность значений полисеманта как «сла-
вянское — просторечное» или «нейтральное — просторечное», т. е. просторечные значения многозначных слов: мытарь — «сл. собиратель мыта» — «в просторечии: кто через разные обманы снискивает, добывает что-н.» [Сорокин 1949: 117], [САР1
3: 1126]; всяко: 1.В славянск. значит непременно, точно так. Всяко подобает народу снитися. Деяния 21, 22. — В просторечии: разнообразно, неодинаково, и так и сяк. Всяко в жизни случиться может» [Сорокин 1949: 117-118], [САР1 4: 138].
По поводу этих значений Ю. С. Сорокин замечает, что
здесь не имеет места какая-либо стилистическая обособленность их; эти значения чаще всего (в приведенных примерах и др. под.) литературно-нейтральны, и мотивы зачисления таких значений в просторечие отнюдь не стилистического порядка (...) с другой стороны, основную массу такого рода выражений составляют все-таки формы резко-экспрессивные, стилистически ограниченные. [Сорокин 1949:118].
Ср.: лупить — «брать высокую цену, взятки», барабанить — «сплетничать, разглашать» и др. под., квалифицируемые как просторечные в противоположность нейтральным значениям [там же].
6) Особые просторечные формы, аффиксы: а) существительные со значением лица с суффиксами -ак, -як, -ик, -ник, -ач, -яй (-тяй), -ьш {мерзляк, крадун, негодяй и др. под.); б) существительные общего рода (ненаеда, плакса, скряга и др.);
в) существительные с некоторыми суффиксами отвлеченного значения -ица, -щина (безурядица, бесхлебица, бесовщина, бестолковщина); г) некоторые собирательные существительные: братовщина (община), дедовщина (наследство от деда), деревенщина; д) глаголы на -ничать (баклушничать, бражничать, греховодничать); е) некоторые префиксальные глагольные образования: о- (опохмелять, околесить), вы- (выбражи-вать, вымещать, выжрать) и др.; ж) некоторые наречия: смаху, накануне, наверное и наверно, мало-мальски, волочмя и т. п. По поводу этих форм исследователь делает тот же вывод, что и относительно предыдущих классов:
В литературном употреблении XVIII в. не было полной последовательности в отнесении всех форм того или иного характерного словообразовательного типа к определенному разделу литературной речи, например, к просторечию. Словарь (...) ярко отражает эту непоследовательность, относя отдельные слова таких характерных типов к просторечию или к простонародной речи, а другие, подобного же типа, оставляя без помет», но: «В этой непоследовательности далеко не все следует отнести на долю простого случая при подготовке и редактировании первого Академического словаря. [Сорокин 1949: 122].
7) Фонетический критерий (особое произношение слов, отличное от книжного): «безвремение, в просторечии же без-
временъе и безеремянъе», «государь, в просторечии же сударь»; «одежда, в просторечии же одиожа» [Сорокин 1949: 128-129].
4. Реконструкция стилистических представлений XVIII в.
Ю. С. Сорокин предпринимает попытку реконструировать стилистические представления составителей САР и соотнести их с реальной речевой практикой. Эту функцию выполняет обширный цитатный материал из произведений разных жанров литературы XVIII в., призванный мотивировать стилистические пометы САР . В некоторых случаях ученый приводит цитаты, непосредственно относящиеся к стилистической оценке тех или иных языковых единиц, напр.: само слово кручина есть простонародное, низкое (Измайлов, Бетницкий «Цветник») [Сорокин 1949: 110]; знаем значение, только вовсе не областное слова собить, которое употребляется в разговоре, если только не на письме; собить значит собственно прочить себе (стараться приобресть себе, присвоить, «он собит эту вещь») (К. С. Аксаков) [Сорокин 1949: 111-112].
Вероятно, уже в этой ранней статье выкристаллизовывалась идея нового типа исторического словаря XVIII в. [СРЯ XVIII], который совместил бы в себе особенности словаря нормативного и тезаурусного типа: принцип тезаурусности должен реализоваться в максимальной полноте фиксации лексического материала, принцип нормативности — в детальной стилистической оценке материала и в стремлении отразить коннотативные изменения, показать динамику стилистической системы. Важное значение имеет предостережение Ю. С. Сорокина:
Перед исследователем литературной речи XVIII в. во многих случаях стоит опасность не только принять просторечные или народные, с точки зрения стилистики того времени, формы за нейтрально-литературные, но в еще большей степени опасность, исходя из норм позднейшего времени, принять за специально просторечные формы те, с которыми тогда еще не сопрягалось особых стилистических или диалектных оттенков. Рамки просторечия XVIII в. и Х1Х-ХХ вв. не совпадают во многих отношениях. [Сорокин 1949: 154].
Все вышесказанное и побудило ученого детально проанализировать стилистические пометы САР , соотнести их с реаль-
ной речевой практикой ХУШ-Х1Х вв. и со стилистическими оценками позднейших словарей.
5. Анализ стилистических помет САР1
Все исследователи САР1 отмечают, что Словарь пытается более тонко и дифференцированно подойти к стилистической интерпретации лексики, чем это наблюдалось в предшествующих лексикографических источниках. По отношению к просторечию это проявилось в том, что на смену одной пуристической помете уи/£., используемой другими лексикографическими изданиями, в САР приходит система помет: просто, в обычном языка употреблении, простор., простонар., важнейшими из которых и наиболее часто используемыми являются две последние.
1) Ю. С. Сорокин следующим образом реконструирует содержание, стоявшее за этими терминами:
Помета “просто” или “обыкновенное употребление языка” имеет целью (...) прежде всего противопоставить русские формы “сла-венским” формам высокого слога. Она относится обычно к наиболее общим и нейтральным (но не “высоким”) русским формам, которые могли выступать не только в соответственно простых, но и средних литературных жанрах (практически — отчасти и в высоких). “Просторечие” охватывает простую разговорную речь и составляет основную опору простого литературного слога. В этом смысле оно не нейтрально и дает достаточно пеструю гамму особых экспрессивных красок, отражая непринужденность, грубоватую определенность и подчеркнутую образность устной бытовой речи. Наконец, “простонародная речь” — это речь прежде всего свойственная наиболее демократическим слоям общества, его социальным низам, основной массе сельского и городского населения. (...) тут сосредоточивается лексика и фразеология наиболее экспрессивно резкая и грубоватая, с которой по правилам стилистики того времени связаны как со своей питательной средой только “низкие” литературные жанры, те жанры, которым предоставлялась наибольшая языковая свобода. Эти общие разграничения можно установить в употреблении основных помет Словаря и можно подкрепить их ссылками на целый ряд примеров. Но строго провести на практике эти общие разграничения оказывалось очень затруднительным. [Сорокин 1949: 147].
Итак, если оставить в стороне нейтральную лексику, маркируемую пометами «просто» и «в обыкновенном языка употреблении», то можно говорить о двух группах просторечия в САР и, следовательно, в русском языке XVIII в.: а) собственно просторечие и б) «простонародные» языковые средства. Позднее Г. П. Князькова предложила в ряде случаев использовать разграничение «неэкспрессивное просторечие» и «экспрессивное просторечие», хотя полностью оно не покрывает содержания категорий «просторечное» и «простонародное», поскольку простонародные средства могли быть и неэкспрессивными, а просторечие, в свою очередь, могло быть и экспрессивным. [Князькова 1974: 152-182]. Отчасти данное подразделение пересекается и с двумя аспектами изучения просторечия, о которых шла речь выше:
а) просторечие как подсистема национального языка и б) просторечие как стилистическая категория литературного языка.
Нельзя не заметить, что все эти разграничения в целом верно описывают объективную сложность и неоднородность категории «просторечие» в русском языке XVIII в. Поэтому в использовании САР (пусть даже не всегда последовательном) двух помет — «простор.» и «простонар.» — следует усматривать несомненное достоинство Словаря. Отметим, что, хотя современная социолингвистическая ситуация существенно отличается от ситуации XVIII в., исследователи современного просторечия также склонны выделять две его группы, по-разному их называя: «разговорно-просторечная лексика» и «собственно просторечие»; «окололитературное просторечие» и «грубое просторечие»; «коллоквиализмы» и «вульгаризмы»; «литературное просторечие» и «внелитературное просторечие» (см. работы Ю. А. Бельчикова, Ф. П. Филина, Л. А. Капанадзе, В. В. Химика и др.).
2) В то же время Ю. С. Сорокин отмечает непоследовательность стилистических помет САР . В его статье этому аспекту посвящен целый раздел: «Непоследовательность стилистических оценок словаря и ее источники». Исследователь, в частности отмечает, что в САР довольно часто
языковые формы, наделенные сходными признаками, попадают все же в разные категории, т. е. то зачисляются в просторечие, то относятся к обыкновенному употреблению языка, то к области
простонародной речи, то, наконец, вообще никак специально не оговариваются [Сорокин 1949: 146].
Автор статьи в целом справедливо утверждает, что наиболее четко очерченные границы в САР имеют славянизмы. Это и понятно: для выделения этого пласта слов составители САР могли опереться на канонические тексты, в случае же с просторечием такой опоры не было.
3) Ю. С. Сорокин приводит большое количество примеров, свидетельствующих, по его мнению, о «смешении» категорий «просторечное» и «простонародное» в Словаре при маркировке дериватов одного гнезда:
в целом ряде (...) случаев мы обнаруживаем полное смешение этих двух терминов. Ср., напр., следующие: норов (и выражение что город, то норов) — “простонародн.”, но норовить — “прос-торечн.”, хотя мы видим, как настороженно Словарь относится к специфически разговорным отыменным глаголам. Вестимо — “простонародн.”, но вестимый — “просторечн.”. Околотитъся “привыкнуть к побоям” — “простонародн.”, но не менее характерное существительное околотень “упрямец, которого побои не берут” — “просторечн.” Батя — “отец” — “простонародн.”, но выражение батя детям (“говорится о человеке возмужалом”) — “просторечн.”; как просторечное отмечено и батька, характерное народное наименование, обращение ко всякому мужчине (ср. распространенность его в языке низшего и среднего дворянского круга) (...) и т. д. [Сорокин 1949: 149].
Исследователю почему-то кажется противоречивым, что дериваты одного гнезда по-разному маркируются. Ту же непоследовательность Ю. С. Сорокин находит в грамматиках Ломоносова и Востокова.
4) Отмечены в исследовании Ю. С. Сорокина и факты различной маркировки одних и тех же лексем в разных изданиях САР . Напр., нахлобучивать в первом издании отмечено как «просторечн.», во втором — как «простонародн.»; наян и ная-нитъся в первом издании оставлены без помет, а во втором — с пометой «простонародн.»; то же относится к наречию посвойски и союзу коли; лексема молокосос без пометы в первом издании и с пометой «в просторечии» во втором. Имеются и обратные случаи снятия пометы, напр., у слова вздор в первом издании
помета «просторечное», а во втором лексема оставлена без помет. [Сорокин 1949: 152].
5) Исследователь, естественно, не ограничился только констатацией этой «непоследовательности», но и пытается ее объяснить. Основные причины такого понимания просторечия в лексикографии XVIII в. носят, по мнению Ю. С. Сорокина, социолингвистический характер:
а) отсутствие нормированной разговорной речи в XVIII в.: «сатирические журналы и бытовые комедии XVIII в., так же, как еще позднее— бытовые сцены в произведениях Грибоедова и Пушкина, показывают, как далека была от литературных норм, как свободно еще соприкасалась устная речь даже образованной части городского дворянства с речью «низших» социальных слоев — мещанской и крестьянской». [Сорокин 1949: 101];
6) «двуязычность» САР , обусловленная переходным характером эпохи — от славяно-русского двуязычия к единому литературному языку на национальной основе (см. выше);
в) большая подвижность категории «просторечие» в рассматриваемый период, связанная с тем, что из просторечия постепенно выкристаллизовывался разговорный стиль русского литературного языка (литературно-разговорная речь). По мнению Ю. С. Сорокина,
можно считать бесспорным то общее положение, что границы просторечия в последующее время, и особенно под влиянием развития литературного языка в карамзинскую и пушкинскую пору, сильно изменились, и не только в том направлении, что ряд ранее просторечных слов и форм стал общелитературным достоянием и нейтрализовался, но также и в прямо противоположном: ряд слов и особенно форм, не воспринимавшихся еще как просторечные к концу XVIII в., в дальнейшем получили эту специфическую стилистическую окраску, а многие из них вообще оказались за пределами литературных норм и остались в области диалектного. [Сорокин 1949: 151].
Следует только добавить, что отмеченные Ю. С. Сорокиным стилистические перемещения в словарном составе интенсивно происходили уже в конце XVIII в., т. е. как раз в период создания САР .
6. Судьба просторечия в русском языке Х1Х-ХХ вв.
Предпринятое Ю. С. Сорокиным исследование просторечия выходит за узкие пределы анализа материалов САР . Ученый в общих чертах рассматривает судьбу этой категории в русском литературном языке Х1Х-ХХ вв. С этой целью данные САР сопоставляются с данными других лексикографических источников: Словаря 1847 г., Словаря В. И. Даля, Словаря под редакцией Д. Н. Ушакова. Исследователь использовал также выборку из произведений XIX в. (Вяземского, Гончарова, Салтыкова-Щедрина, Григоровича, Мельникова-Печерского, Решетникова, Гл. Успенского и др.). Наблюдения Ю. С. Сорокина можно обобщить в следующей таблице:
Коннотативные изменения в XIX в. Пометы в САР1
просторечное простонародное
1. Нейтрализация быт, вполне, да, дельно, жадный, жара, заносчивый, лакомый, мешковатый, молодежь, молодиться, молча, назойливый, огласка, плутать, полюбовно, раздумье, свойство, святки, свадьба, скряга, тотчас, удача, чваниться, чопорный. барахтаться, белобрысый, битком, бухать, буянить, верезжать, взбал-мочный, визгливый, впервые, впрям, вычуры, вышка, грохотать, дохлый, ерошить, жгут, жеманный, задушевный, затея и затевать, знать (сущ.), карабкаться, копышиться, крыша, кургузить, ластиться, лачуга, лунка, малютка, мольбище, муслить, набекрень, назло, остервенять, пачкать, пиликать, рухнуть, северкий, тормошить, ура, цапать, чокать, этот, юркать.
2. Переход в разряд разговорной лексики бочениться, бурчать, вздор, головолом, клюка и ключка, коверкать, ковылять, ковырять, корнать, окорнать, куксить, кукситься, мастерить, смастерить, надернуть, недотрога, неженка, неровно (‘паче чаяния, может быть’), нукать и понукать, остолбенеть, попусту и попустому, раздолье, разумник, разумница, ребячиться и ребячиться, с позаранку, сулить, тараторить, тезка или тиозка, удалый, удаль, черкать, школить, вышколить. ахинея, балагур, балагурить, бацнуть, бедокур, белоручка, бесталанный, буркать, невдогад, ветрогон и ветрогонка, верзило, вертопрах и вертопрашка, гаркать, глазеть, дрязги, дребедень, егозить, зевака, зариться, зубастый, зубоскал, кляузы, корпеть, кумиться, куролесить, мирволить, орава (арава), присест, приструнивать, соня, такать.
3. Сохранение просторечной окраски блудить, сблудить (‘шалить’), бурда, головорез, жилиться, жилить, жрать, издыхать, издохнуть, колеть, кропать, мерзавец, одиор, осердчать, прихвостень, прихрапнуть, пройдоха и прошлец, пропащий, пустомеля, пырять, пырнуть, раздобреть и подобреть (‘растолстеть, похорошеть’), раздобриться, ротозей (и ж. р. ротозея), рохля, ряхнуться, слоняться, авось, барабошить, валандаться, вахлак, вахлять, втюривать, вякать, грабаздать, дрыхнуть, жигнуть, зюзя, канючить, ляпать, маячить, наяривать, пентюх, прокуратить, рюмить, тузить, турить, хапать, хайло, чудесить, шастать, шиш, шушера.
смазливый, стрекнуть, тарабарский, турусы, хват, хрыч, чушь, шашни, штукарь, эдакой.
4. Архаизация или переход в разряд областной лексики ась, брязги, буровить, вараксать, вдругорядь, вдругорь, ведомо, гайтан, глот, домовище, дутик, жемулька, куликать, кучиться, кручина, ляд, мудровать, насуслиться, ономедни, ономеднись, ономеднясь, отилка, отилкий, очестливый, пропастный, собить, сочить, толмачить, торить, точить, уростать, честить, чечениться, чудородье, шильничать, щепеткий. бахарь, болобан, ботать, бузовать, булдырь, бутор, власно, врючивать, втора, вызвезживать, голомя, гузать, гуня, дубец, жукнуть, звяки, зобать, колты, колотырной, колотырник, конче, кортышки и закортышки, кропотать, кудесить, кутить, лабзиться, лылы, лытать, наян, наянливый, наяниться, огурь, огурник, покон, посыкаться, ре бриться, суслить, тазать, трелюдиться, фаля, хабар, шалберить и шалберничать, шишкать, шишимора, шишиморить, щечить, щирый, юрить.
Эти наблюдения привели исследователя к справедливому в целом выводу, что «развитие литературного языка в XIX в. связано с более тонкой стилистической дифференциацией целого ряда грамматических классов слов». [Сорокин 1949: 154].
7. Выводы
Значение исследования материалов САР1, предпринятого Ю. С. Сорокиным, видится нам в следующем:
1) Ю. С. Сорокин конкретизировал содержание категории «просторечие» применительно к ломоносовскому и предпушкин-скому периодам, а также определил место этой категории в национальном литературном языке в целом, с учетом тенденций его развития в Х1Х-ХХ вв. Ю. С. Сорокин был, пожалуй, первым, кто обратил внимание на генетико-стилистический характер категории «просторечие» в XVIII в. Не употребляя самого термина «генетико-стилистическая категория», исследователь, тем не менее, отмечает, что редакторы САР , квалифицируя лексику как просторечную или простонародную, постоянно сбивались то на «этимологический» критерий (противопоставление «славенским» словам и формам), то на собственно стилистические. Из этого следовал и другой важный вывод: содержание категории «просторечие» исторически менялось, и в XIX веке система стилистических противопоставлений была уже в значительной степени иной.
2) Ю. С. Сорокин определил объем категории «просторечие» в САР1 (и тем самым в значительной степени — в национальном языке исследуемого периода), показав, какие пласты лексики составители САР квалифицировали как «просторечные» и «простонародные». В результате этого анализа ученый представил первую классификацию просторечного материала САР1 и тем самым определил основные группы просторечия в русском языке ХУНТ в.
3) Ю. С. Сорокин выявил внутреннюю дифференциацию в категории «просторечие», показав ее диффузность и неоднородность, и отчасти — взаимодействие разных пластов внутри этой категории. Он предпринял первую попытку раскрыть содержательное различие между пометами, используемыми САР : «просто» (или «обыкновенное языка употребление»), «просторечное», «простонародное».
4) Ю. С. Сорокин поставил перед исторической стилистикой важную задачу реконструировать стилистические представления XVIII в. и предпринял первые шаги к ее решению. Ученый соотнес стилистические оценки составителей САР с реальной речевой практикой, а также со стилистическими взгля-
дами и оценками писателей и литературно-общественных деятелей рубежа ХУШ-Х1Х вв., современников САР1.
5) Ю. С. Сорокин предпринял первую попытку выявления тех критериев, которыми руководствовались составители САР , идентифицируя языковые единицы как просторечные или простонародные, и выявил основные причины «непоследовательностей» и «противоречивостей» ряда стилистических оценок САР .
6) Ю. С. Сорокин дал общую оценку нормализаторской деятельности составителей САР1 в контексте перспектив развития русского литературного языка в XIX в. и представил классификацию просторечной лексики с точки зрения ее динамики в русском языке, перспектив развития (нейтрализация, архаизация и проч.). Тем самым исследователь наметил пути и принципы изучения эволюции категории «просторечие» в русском языке Х1Х-ХХ вв., сопоставив материалы САР1 с данными последующих нормативных словарей.
7) Ю. С. Сорокин заложил тем самым теоретические основы для создания исторического словаря нормативно-стилистического типа, каким впоследствии стал «Словарь русского языка XVIII века».
Литература
Винокур 1947 — Г. О. Винокур. К истории нормирования русского письменного языка в конце XVIII в. // Г. О. Винокур. Избранные работы по русскому языку. М.: Учпедгиз. 1959.
Князькова 1974 — Г. П. Князькова. Русское просторечие второй половины XVIII в. Л.: Наука. 1974.
Левин 1964 — В. Д. Левин. Очерк стилистики русского литературного языка конца XVIII — начала XIX века. Лексика. М.: Наука. 1964. Сорокин 1949 — Ю. С. Сорокин. Разговорная и народная речь в «Словаре Академии Российской» // Материалы и исследования по истории русского литературного языка. Т. I. М.-Л.: АН СССР. 1949.
С. 95-160.
Словари
САР1 — Словарь Академии Российской. Ч. 1-У1. СПб. 1789-1794. Репр.
изд-е. М.: МГИ им. Е. Р. Дашковой. 2001-2006.
СРЯ XVIII— Словарь русского языка XVIII века. Вып. 1-19. Л., СПб.: Наука. 1984-2011.
