CC BY
275
К.Ф. Седов
ЯЗЫКОЗНАНИЕ. РЕЧЕВЕДЕНИЕ. ГЕНРИСТИКА.
Опубликовано в сб.: Жанры речи. - Саратов: «Наука», 2009. Вып. 6. Жанр и язык.
За последние три десятилетия облик науки, которую мы традиционно называем языкознанием, существенно изменился. И дело не в том, что в это время были сделаны какие-то существенные открытия, увеличивающие объем лингвистического знания. Изменились очертания границ лингвистики, представления о ее предмете, происходит ломка ее внутренних перегородок, перестройка всего ее старого и добротного здания. Первопричиной, толчком, который запустил процесс трансформации общего пространства науки о языке, стало смелое и энергичное вторжение некоторых ученых-языковедов в смежные области знания. Из науки кастовой, усилия которой были направлены на имманентное описание внутриязыковых отношений, лингвистика сейчас превращается в науку, которая все более решительно устремляется в жизнь, возвращая себе статус гуманитарной (от homo -человек) области знаний. В этом смысле сбываются пророчества Бодуэна де Куртене, предсказавшего, что со временем «языковые обобщения будут охватывать все более широкие круги и все более соединять языкознание с другими науками: с психологией, с антропологией, с социологией, с биологией» [1963: 18].
Следствием этого стало появление у нас «новых» лингвистик (лингвистики речи, психо-, социо-, прагма-, онтолингвистики, лингвистики текста и т.д.), возрождение классической риторики и формирование на ее основе неориторики, практической области гуманитарного знания, призванной влиять на становление коммуникативной ком-
петенции индивида. Однако, как и прежде, все новые научные области, появившиеся на свет в последнее время, сторонниками традиционного языкознания квалифицируются как явления случайные, находящиеся на периферии ее пространства. Сама же лингвистика по-прежнему самоопределяется как «наука о естественном человеческом языке вообще и обо всех языках мира как индивидуальных его представителях» [Иванов 1990: 618].
В старые советские времена, в эпоху засилия только одного, лингвоцентрическо-го, направления, бороться с теоретическим инакомыслием было легко, оперируя главным образом методами администрирования. Тогда любой новый подход можно было легко придушить, произнеся магическое заклятие «это - не лингвистика». Теперь же в атмосфере относительной теоретической свободы традиционалисты вынуждены терпеть на своей территории всевозможных вольнодумцев, открытия которых разрушают прочный каркас устоявшихся представлений о гуманитарном знании.
Пересмотр границ и основных категорий лингвистики не только необходим, но и неизбежен. Будет ли это сделано сейчас или чуть позже - это вопрос времени. В центробежных тенденциях, направленных на преодоление теоретического глобализма нашей науки, можно наметить два вектора. Во-первых, - это перемещение фокуса восприятия с языка как системного образования на индивидуального «человека говорящего» -личности, которая изучается в свете наиболее важных «человеческих» познавательных процессов - способности говорить и мыс-
лить, и вследствие этого, во-вторых, - переключение внимания на процесс и результат коммуникации.
В статьях и книгах по лингвистике все чаще звучит мысль о «человеческом факторе в языкознании», об антропоцентрическом полюсе в общем континууме науки о языке. В ядерной части этого научного направления располагается психолингвистика - молодая междисциплинарная область знаний, изучающая коммуникативную компетенцию человека в индивидуально-психологическом а с п е к т е . Возникнув на магистральном направлении развития мировой гуманитарной мысли, стимулируемая практическими нуждами психологии, педагогики (включая сюда и методику преподавания родного и иностранного языков), речевого воздействия, медицины и т.п., психолингвистика за полувековую историю своего существования не только сумела «оттоптать» себе суверенное научное пространство, но год за годом настойчиво продолжает расширять пределы своей вотчины. Сейчас она все отчетливее осознает себя самостоятельной наукой, наукой со своим и только ей присущим предметом изучения, методами, кругом проблем и исследовательских задач, которые намечают границы, отделяющие ее от смежных сфер (подробнее см.: [Горелов Седов 2008; Седов 2007а; 2008а]). Достижения психолингвистики не просто расширяют границы языковедения, но и существенно меняют представления о его сути.
Вторая тенденция развития нашей науки привела к появлению коммуникативной лингвистики, лингвистики речи в ее многоликих формах, будь то лингвистическая прагматика, теория речевых актов, социолингвистика или лингвистика дискурса. Ее появлению на белый свет прежде всего способствовали успехи коллоквиалистики -науки о разговорной речи.
Отечественная коллоквиалистика возникла в недрах функциональной стилистики, которая до сих пор остается в рамках функциональной парадигмы традиционного языкознания и по-прежнему видит свой
предмет в «выразительных возможностях и средствах разных уровней языковой системы, их стилистических значениях и окрасках (иначе называемые коннотациями), а также закономерностях употребления языка в разных сферах и ситуациях общения» [Кожина и др. 2008: 28]. Феномен разговорной речи в нашей стране поначалу также исследовался с точки зрения языка. Это привело ученых академической школы к парадоксальному выводу о своего рода двуязычии в языковой ситуации в России. В серьезной монографии черным по белому было написано, что мы в повседневном общении используем два языка: разговорный и кодифицированный [Русская разговорная речь 1973]. Дальнейшее развитие науки о русской разговорной речи раздвинули границы отечественной стилистики, поставив перед ней проблемы лингвистики речи, что способствовало адаптации в отечественной науке многих импортных приобретений, и прежде всего -основных идей лингвистической прагматики, лингвистики текста и дискурса.
Другим фактором, стимулирующим интерес к законам и результатам коммуникации, стала попытка возрождения риторики, как практической системы формирования навыков эффективного общения. Обращение к классической традиции искусства красноречия привело к появлению новой отрасли коммуникативной лингвистики - теории речевого воздействия, или неориторики, которая стремится охватить практически все сферы социально значимого взаимодействия людей. Развитие основных проблем этой сферы языковедения, в свою очередь, привело к дифференциации риторики на общую и частные. Любая достаточно отчетливо выделяющаяся в этносе социальная область может породить одну из частных риторик. На сегодняшний день мы уже имеем гомилетику, педагогическую (в рамках которой отдельно выделяется школьная риторика), деловую, юридическую, военную риторики; на стадии выделения риторика медицинская, политическая, рекламная, риторика средств массовой информации; все чаще высказываются мнения о существовании риторики
бытового общения и т.п. Как практическая дисциплина неориторика стремится использовать достижения разных наук, будь то психология общения, психо-, социо-, прагма-лингвистика и т.п. (см., например: [Клюев 2002; Михальская 1996; Стернин 2001; Фор-мановская 2007; Хорошая речь 2007]). Формирование системы частных риторик более всего нуждается в гибкой типологии коммуникативного континуума, которая способна отразить многообразие форм социального существования людей. Функциональная стилистика, предлагающая подразделять область литературного общения на публицистический, научный, официально-деловой, разговорный и художественный стили, решить поставленную проблему не в состоянии. Создание теоретической базы для создания практических моделей эффективной коммуникации в разных сферах общения -одна из насущных задач, которая сейчас выходит на первый план.
Достижения неолингвистики - лингвистики коммуникативной и антропоцентрической - очевидны. Однако наука наша по-прежнему самопрезентируется как языковедение, снисходительно рассматривая новые свои отрасли как маргинальные феномены. Понятно, что подобное представление не отражает существа дела и нуждается в пересмотре. Чтобы количество новых открытий перешло в качество - изменение основных ориентиров, категорий объекта, предмета, основных задач и т.п., - нужна дискуссия, диалог между учеными, работающими в разных отраслях языковедения. Но для этого необходимо понимание того, что делают «собратья по разуму» в иных цехах и на иных площадках. Когда-то в своей знаменитой статье о филологии С.С. Аве-ринцев в качестве основного пафоса гуманитарного знания указал на п о н и м а н и е . «Как служба понимания, - писал ученый, -Филология помогает выполнению одной из главных человеческих задач - понять д р у -гого человека (и другую культуру, другую эпоху), не превращая его ни в исчислимую вещь, ни в отражение собственных эмоций» [Аверинцев 1987: 468]. Понимание, как счи-
тают современные психолингвисты, - это не пассивное запоминание, а встречная мыслительная активность, противопоставленная интенции собеседника. Это действие, на результат которого оказывает влияние весь предшествующий опыт человека, установка, определяющая стремление встать на точку зрения партнера коммуникации.
Идея тотального понимания как главной миссии гуманитарного знания в нашей науке все чаще подменяется идеей толерантности - терпимости к чужой точке зрения. Но без активного противопоставления своей правды правде другого, без стремления посмотреть на мир глазами собеседника толерантность порождает равнодушие, где законы приличия предполагают вместо понимания терпеливое и вежливое пережидание, «когда закончит говорить оппонент». Толерантность подобного толка ведет к полнейшей центрации, научному эгоцентризму, когда ученые разного уровня, подобно гоголевской Коробочке, простодушно исключают из своего кругозора достижения ученых из соседних научных пространств. Все это создает парадоксальную ситуацию, где научный диалог превращается в полифонию, где различные голоса существуют независимо друг от друга. На место горячих споров, конфликтных (в хорошем смысле этого слова) дискуссий пришла вялотекущая толерантность, где за плохо скрываемым неприятием чужого мнения просвечивает неприязнь к новым подходам и страх перед свежими идеями. В основе этого часто лежит теоретический комплекс неполноценности, который в психоанализе называется комплексом «Лисы в винограднике», когда узость собственного научного мышления оправдывается демонстрацией мнимой слабости позиции собеседника.
Первый шаг на пути создания жизнеспособной модели науки о языке (а точнее -о коммуникации), с нашей точки зрения, состоит в провозглашении теоретического антиглобализма в качестве основного принципа сосуществования. Иными словами, необходимо уравнять в правах старые и новые, большие и малые отрасли языкознания. Для
последующего объединения территорий разных его областей нужно провести четкие границы. Чтобы объединиться, сначала нужно размежеваться. Трезвый же взгляд на современную отечественную лингвистику позволяет увидеть в ее пространстве ч е -т ы р е с а м о с т о я т е л ь н ы е о б л а -с т и , которые можно с определенной долей допущения квалифицировать в качестве самостоятельных гуманитарных наук. Основным критерием, позволяющим выделять подобные сферы, служит притяжение к иной научной стихии, влияние другой, соседней с лингвистикой науки.
Изобразим намеченную модель современной лингвистики в виде схемы:
лингвистика
лингвистика языка лингвистика речи психолингвистика лингво-поэтика
Прежде всего, здесь нужно признать суровые очертания традиционной области дескриптивного изучения языков. Она
наиболее удалена от гуманитарной идеи филологии и тяготеет к точным наукам (математике и семиотике). Это направление (назовем его лингвистикой языка) имеет солидную традицию и восходит к штудиям, которые были посвящены описанию мертвых языков. Как совершенно справедливо писал еще в конце 20-х годов прошлого столетия М.М. Бахтин, «в основе тех лингвистических методов мышления, которые приводят к созданию языка как системы нормативно тождественных форм, лежит практическая и теоретическая установка на изучение мертвых чужих языков, сохр анившихся в письменных памятниках.
Нужно со всею настойчивостью подчеркнуть, что эта филологическая установка в значительной степени определила все лингвистическое мышление европейского мира. Над трупами письменных языков сложилось и созрело это мышление; в процессе оживления этих трупов были выработаны почти все основные категории, основные
подходы и навыки этого мышления» [Бахтин 2004: 89].
Другая сфера лингвистики - лингвистическая поэтика - область гуманитарного знания, исследующая закономерности построения художественных текстов. Эта сфера языкознания граничит с литературоведением, а вместе они соседствуют с философской эстетикой, и именно поэтому ее все чаще называют эстетикой словесного творчества.
Нас в большей степени будут интересовать новые молодые ветви отечественного древа гуманитарного знания, к числу которых нужно отнести психолингвистику (с примыкающей к ней когнитологией) и лингвистику коммуникативную, или лингвистику речи.
Как уже было сказано, психолингвистика - научная область, которая тяготеет к психологии и изучает коммуникативную компетенцию в индивидуально-психологическом аспекте. Несмотря на свою молодость, эта научная сфера имеет достаточно внятно определенный предмет; она оперирует категориями (языковое сознание, речевое мышление, речевая деятельность, речевое поведение и т.п.), которые отличают ее от других смежных областей. Было бы безответственным утверждать, что к нынешнему моменту облик отечественной психолингвистики имеет четкие контуры внешнего и внутреннего разграничения, что окончательно разработан и упорядочен ее категориальный и терминологический аппарат и мн. др. Но в то же время не следует преувеличивать степени их аморфности и релятивизма. Более того, наличие разных точек зрения, противоречий и т.п. создает особую романтическую атмосферу, когда глянцевый блеск устоявшихся истин еще не способен затмить яркого света новых научных идей. На фоне таких «пожилых» наук, какими выглядят языкознание и психология, психолингвистика смотрится юным растущим созданием, черпающим энергию для своего развития из противоборств и столкновений различных концепций.
В одной из своих публикаций мы подробно рассмотрели теоретическую модель современной российской психолингвистики (см.: [Седов 2007а]). В дальнейших своих рассуждениях обратимся к четвертой составляющей современной лингвистики -лингвистике коммуникативной.
коммуникативная лингвистика, или лингвистика речи, - направление, которое включает в себя отрасли гуманитарного знания, исследующие внешние процессы и продукты коммуникации. Сюда нужно отнести лингвистическую прагматику, социолингвистику, теорию речевого воздействия (неориторику), генристику и мн. др.
На сегодняшний день эта отрасль языкознания выглядит наименее упорядоченной в смысле четкости определения ее границ, предмета, задач, методов, основных категорий и т.п. Отчасти это связано с тем, что в ее пространстве плохо уживаются отпрыски разных научных корней: с одной стороны, - это ветви таких импортных экзотических растений, как прагмалингвистика, теория речевых актов, социолингвистика, а с другой - отростки от мощной корневой системы отечественной науки.
Из многих подходов к построению модели коммуникативной лингвистики нам ближе всего концепция речеведения, разработка которой ведется в последнее десятилетие (см.: [Кожина 1998; Мишланов 1999; Формановская 2007]). Наиболее системно и непротиворечиво она представлена в интересных и содержательных работах Т.В. Шмелевой [1997; 1999; 2000; 2004]. Скажем сразу, что не все суждения ученого представляются нам одинаково продуктивными и справедливыми. В своих собственных построениях мы пытаемся полемически развить мысли автора, высказанные главным образом в небольших по объему статьях, где не всегда есть возможность детальной аргументации.
Обозначим свое первое несогласие с определением Шмелевой статуса психолингвистики: она явно недооценивает масштабы достижений этой области филологии. Подобное отношение есть проявление неко-
торой толики научной центрации, о которой мы писали выше: психолингвистика, как и психология, просто не входят в исследовательский кругозор Татьяны Викторовны. Понятно, что свое различение языковедение / речеведение она возводит к дихотомии Ф. де Соссюра [1977]. Однако уже Соссюр пытался преодолеть ограниченность бинарной оппозиции, развернуть ее до тетрарной: кроме категорий langue (язык) и parole (речь) швейцарский лингвист в качестве предмета исследования называл faculté du langage (речевую способность индивида), т.е. как раз то, что составляет предмет психолингвистики. Позже о «трояком аспекте языковых явлений» писал и Л.В. Щерба [1974], который предвидел вектор будущего развития отечественной лингвистики: именно такое представление об общем континууме лингвистики легло в основу концепции теории речевой деятельности А.А. Леонтьева - первого варианта отечественной психолингвистики (см.: [Леонтьев 1969]).
Психолингвистика ни по своим задачам, ни по предмету исследования никак не может быть частью речеведения. Это самостоятельная наука, составляющая отдельное княжество в диффузном пространстве пограничных владений лингвистики и психологии. См. об этом в: [Седов 2007а]; в своих последующих публикациях мы представим читателю более подробную аргументацию этого утверждения.
Возвратимся к речеведению. Удачен выбор термина: во-первых, он однословен, что дает возможность для создания производных - речевед, речеведческий и т.п. Во-вторых, он более других отвечает сути дела: именно речь - предмет, объединяющий разных исследователей в единое научное направление. Речь - понятие, которое диалектически сочетает в себе процесс коммуникации и результат этого процесса, т.е. речевые произведения в их когнитивном и коммуникативном своеобразии. В-третьих, само это слово русское (не заимствованное), что ориентирует на нашу отечественную традицию, или, как пишет Т.В. Шмелева, «использование внутренних ресурсов».
В российской науке эта традиция начала складываться еще на рубеже 19 и 20-го веков фундаментальными трудами И.А. Бо-дуэна де Куртене и продолжалась в исследованиях ученых первой половины 20-го века: работами М.М. Бахтина, В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, В.М. Жирмунского, Б.А. Ларина, Е.Д. Поливанова, Л.В. Щербы, Л.П. Якубинского и мн. др. Однако причудливые зигзаги развития гуманитарной мысли в нашей стране, где не последнюю роль играло вмешательство сил далеких от науки, привело к тому, что традиция эта на время пресеклась. В результате подобного вмешательства в языкознании произошло воцарение лингвоцентрического (системо-центрического) направления, во главу угла ставившего изучение языка как имманентной структуры. И вот сейчас - самое время обратиться к животворным истокам нашей отечественной науки.
Прежде всего это относится к научному наследию Михаила Михайловича Бахтина, имя которого сейчас становится своего рода знаменем отечественной неолингвистики. Одной из многочисленных заслуг Т.В. Шмелевой стало то, что она одной из первых обратилась к трудам Бахтина и, прежде всего, к его знаменитой сейчас незавершенной статье о речевых жанрах [Бахтин 1996]. Энергия мысли, запечатленная в этой статье, оказалась настолько зиждительной, что она смогла породить в нашей стране целое научное направление, именуемое чаще жанроведением или генристикой (подробнее см.: [Антология речевых жанров 2007; Жанры речи 1-5, 1997-2007]).
Подчеркнем еще раз, категория «речевой жанр» - ключевая в построении модели речеведения. Кроме нее, Т.В. Шмелева намечает следующий набор характеристик речи: сфера, фактура, поведение, роль, речевые стратегии и тактики. Мы полностью разделяем справедливость и продуктивность приведенного набора: именно он создает специфическую речеведческую парадигму изучения речевого континуума.
Прежде чем мы рассмотрим эти категории более подробно, выскажем еще одно
полемическое дополнение к концепции Т.В. Шмелевой. Оно касается толкования базового для речеведения термина «речь» и принципов речевой системности. Разрабатывая систему категорий речеведения, намечая ее основные задачи, очерчивая границы ее влияния, Татьяна Викторовна никак не может оторваться от традиционного лигво-центрического ракурса рассмотрения нетрадиционных предметов. «Если язык, - пишет Шмелева, - это, как всем известно, средство, инструмент общения, то речь - это и есть языковое общение, или механизмы, принципы пользования этим инструментом» [1999: 5]. Приведенное суждение не отличается большой оригинальностью: откройте любую популярную книжку по языкознанию -и вы встретите что-то подобное. Однако оно не годится для выстраивания концепции ре-чеведения: такая теоретическая установка подрезает крылышки, держит исследователя на коротком приводе старого лингвоцентри-ческого подхода, в основе которого заповедь - «язык и ничего, кроме языка; а все остальное - от лукавого». И не в том беда, что остракизму подвергаются все «неязыковые» составляющие общения (невербальные компоненты), роль которых в успешности коммуникации сопоставима с ролью языковых элементов. Беда - в нежелании выйти за пределы привычного круга категорий в соседние научные пространства.
Преодоление основного противоречия концепции Т.В. Шмелевой и, что гораздо важнее, - значительный шаг вперед к построению методологии речеведения видится нам в обращении к трудам все того же Михаила Михайловича Бахтина, к его лингвистической философии, которую он называл «социологическим методом в науке о языке». «Речевое сознание говорящих, - пишет Бахтин, - в сущности, с формой языка как такой и с языком как таким вообще не имеет дела. В самом деле, языковая форма, данная говорящему <...> лишь в контексте определенных высказываний, дана, следовательно, лишь в определенном идеологическом контексте. Мы, в действительности, никогда не произносим слова и не слышим слова, а
слышим истину или ложь, доброе или злое, важное или неважное, приятное или неприятное и т.д.» [Бахтин 2004: 88].
Иными словами, для продуктивного исследования речи - процесса и результата повседневной (в широком смысле этого слова) коммуникации - необходимо сменить точку зрения, танцевать, говоря фигурально, не от языка, а от социальной реальности, от закономерностей социального взаимодействия людей. И тогда сразу проявляют себя пограничные с речеведением науки, способные питать его энергией своих достижений - социология и социальная психология. Однако продолжим цитирование М.М. Бахтина.
«Организующий центр всякого высказывания, всякого выражения, - пишет наш великий соотечественник, - не внутри, а во-вне: в социальной среде, окружающей особь (Здесь и далее разрядка моя - К.С.) <...> Всякое высказывание, как бы оно ни было значительно и закончено само по себе, является лишь моментом непрерывного речевого общения (жизненного, литературного, познавательного, политического). Но это непрерывное речевое общение само, в свою очередь, является лишь моментом непрерывного всестороннего становления данного социального коллектива. Отсюда возникает важная проблема: изучение связи конкретного взаимодействия с внесловесной ситуацией, ближайшей, а через нее и более широкой. Формы этой связи различны, а в связи с той или иной формой различные моменты ситуации получают различное значение (так, различны эти связи с различными моментами ситуаций в художественном общении или общении научном). Никогда речевое общение не сможет быть понято и объяснено вне э той связи с конкретной ситуацией. Словесное общение неразрывно сплетено с общениями иных типов, вырастая на общей с ними почве производственного общения. Оторвать слово от этого вечно становящегося, единого общения, конечно, нельзя. В этой своей конкретной связи с ситуацией речевое общение всегда сопро-
вождается социальными актами неречевого характера (трудовыми актами, символическими актами ритуала, церемонии и пр.), являясь часто только их дополнением и неся лишь служебную роль» [Там же: 100-101].
В рамках подобных теоретических установок речь - это вовсе не то, «что мы делаем с языком» [Шмелева 1999: 5], а то, как мы общаемся друг с другом в ходе социально значимого взаимодействия. И первично здесь социальное бытие, а не язык с его жесткой структурой. А потому речевая системность есть отражение системности нашего социального существования. В каких же категориях можно измерять речь?
Конечно же, в категориях современной генристики, наиболее важной среди которых выступает речевой жанр, понимаемый как вербально-знаковое оф ормление типической ситуации социального взаимодействия людей. Главное, что подчеркивает данное определение, это первичность в предлагаемом подходе социально-психологического взаимодействия людей. Именно жанры речи - «приводные ремни от истории общества к истории языка» [Бахтин 1996: 165] - составляют тот промежуточный слой языкового сознания человека, в котором глубинные образно-когнитивные конструкты связаны с языковой репрезентацией накопленных знаний. К числу речевых жанров можно отнести разговор по душам, болтовню, ссору, светскую беседу, застольную беседу, анекдот, флирт и т.п. Речевой жанр - центральная единица предлагаемой нами типологии.
Мы совершенно не разделяем точку зрения таких ведущих жанроведов, как В.В. Дементьев и Т.В. Шмелева, о состоянии стагнации, которую якобы переживает современная отечественная генристика (см. [Дементьев, Фенина 2005: 6; Шмелева 2004: 30]). К началу нового столетия были высказаны, как нам представляется, не «программные идеи» теории речевых жанров (как пишет Т.В. Шмелева), а довольно поверхностные суждения «с позиции здравого смысла». Сейчас же построение прочного теоретического фундамента речеведения -
дискурсно-жанровой модели членения коммуникативного пространства - идет полным ходом. Напомним систему ее основных категорий.
Первая составляющая термина (дискурсно-жанровый) мотивирована активным вовлечением в перечень основных категорий речеведения категории «дискурс». В современной науке нет единства в толковании значения этого термина. Однако ныне в большинстве работ отечественных и зарубежных ученых (см.: [Арутюнова 1999; Карасик 2002; Макаров 2003; Седов 2008а; Шейгал 2000] и мн. др.) сложилась традиция, в рамках которой под словом дискурс понимается целостное речевое произведение в многообразии его когнитивно-коммуникативных функций. Мы не ставим своей задачей подробное реферирование и критический анализ всех накопившихся к настоящему времени точек зрения на рассматриваемый феномен. Расставим лишь некоторые акценты, необходимые для уточнения методологического фундамента речеведения. По нашему мнению, наиболее удобной рабочей дефиницией дискурса может быть определение с позиций феноменологического подхода. Дискурс -цело стное знаковое построение (вербальное и невербальное), которое отражает и сопровождает проце сс социального взаимодействия людей.
Подчеркнем интерактивную природу дискурса: он запечатлевает в себе взаимодействие, диалог (см.: [Макаров 2003]). В своей объективности дискурс напоминает многогранный кристалл, стороны которого способны отражать различные особенности этого взаимодействия: национально-этническую, социально-типическую
(жанровую), прагмалингвистическую,
формально-структурную и мн. др. Каждая из граней рассматриваемого феномена может стать основанием для выделения особого аспекта его рассмотрения, который, в свою очередь, способен сформировать самостоятельный раздел в общей теории речеве-дения.
Дискурс предстает как макроединица речевого континуума, отражающего речевое поведение носителей языка. При этом в качестве концептуальной базы формирования речеведения больше всего подходит социально-прагматический аспект теории дискурса (см: [Карасик 2002; Олянич 2004; Шейгал 2000]). Такой «подход к дискурсу не противоречит структурно-стилистическому подходу, а переакцентирует внимание исследователей: в соответствии с основной задачей прагмалингвистики в центре внимания оказывается речевое действие, участниками которого выступают определенные типы языковых личностей, действующие в рамках определенных обстоятельств и условий общения» [Карасик 2002: 27.]. Социально-прагматическая концепция дискурса опирается на типологию сфер общения и коммуникативных ситуаций, которая строится на основе противопоставления личностно-ориентированного (персонального) / статусно-ориентированно (институционального) типов дискурсов. Каждая разновидность дискурса нуждается в более дробном членении, сочетающем в себе представления о специфике той или иной социальной сферы общения и индивидуальных особенностей языковых личностей, принимающих участие в интеракции. Возможность такой дифференцации дает система единиц ген-ристики, где в качестве центральной категории, как уже было сказано, выступает категория «речевой жанр».
Для обозначения ж а н р о в ы х ф о р м , представляющих собой одноакт-н ы е в ы с к а з ы в а н и е , мы предлагаем термин субжанр. В конкретном внутрижан-ровом взаимодействии чаще всего выступают в виде тактики, основное предназначение которой - менять сюжетные повороты в развитии интеракции. Нужно особо отметить способность субжанров к мимикрии в зависимости от того, в состав какого жанра они входят. Так, колкость в светской беседе отлична от колкости в семейной ссоре и т.п. Логика подобной терминологической дифференциации жанровых форм подталкивает к выделению в общем пространстве жан-
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
ров бытового общения макроообразований, т.е. речевых форм, которые сопровождают социально-коммуникативные ситуации, объединяющие в своем составе несколько жанров.
Такие образования мы предлагаем называть гипержанрами, или гипержанровыми формами. Так, например, можно выделить гипержанр застолье, в состав которого войдут такие жанры, как тост, застольная беседа, рассказ и т.п. Другая гипержанровая форма - семейный гипержанр; он включает в себя такие жанры, как семейная беседа, ссора и т.п. В рамках гипержанра дружеское общение можно выделить такие жанры, как болтовня и разговор по душам и т.д. Единый континуум повседневного общения представляет собой систему текучих, меняющихся во времени и в пространстве форм речевого поведения, которые способны мгновенно реагировать на любое изменение в структуре социального взаимодействия внутри того или иного этноса. Явления «житейской идеологии» (М.М. Бахтин), бытового социума, которые исчезают из жизни, заставляют отмирать или видоизменяться речевые жанры, отражающие эти типические социально-коммуникативные ситуации прошлого. Например, на периферию жанрового пространства уходит когда-то весьма актуальный гипержанр общения на кухне в коммунальной квартире; зато формируются новые жанры, связанные с новыми социально-типическими ситуациями, например: жанр разборки при автомобильной микроаварии, вызванной столкновением машин. Подобная текучесть, незавершенность норм внутрижанрового поведения позволяет выделить в рамках предлагаемой типологии переходные формы, которые осознаются говорящими как нормативные, но располагаются в межжанровом пространстве.
Такого рода жанровые образования мы предлагаем называть жанроидами. Так, можно, например, выделить жанроид, представляющий собой гибрид болтовни и разговора по душам, жанроид, сочетающий в себе элементы ссоры и семейной беседы (конфликтная семейная беседа) и т.п.
При том что жанр предписывает языковым личностям определенные нормы коммуникативного взаимодействия, каждое такое жанровое действие уникально по своим свойствам. Разные жанры дают участникам общения неодинаковый набор возможностей: так, одна степень языковой свободы -в разговоре по душам и совершенно другая -в семейной ссоре. Вариативность в выборе речевых средств выражения внутри жанра предопределяется стратегиями и тактиками речевого поведения. внутрижанровая тактика - это р е ч е в о й а к т, о б с л у ж и -вающий трансакцию (в монологическом жанре это сверхфразовое единство, выступаю щее в роли минимальной текстовой единицы - микротекста), котор ый обозначает сюжетный поворот в рамках внутрижанровой интеракции. В том случает, когда тактика существует в общении вне жанровой формы, она становится самостоятельным жанровым образованием - субжанром. Стратегии вну-трижанрового поведения о п р е д е л я ю т общую тонально сть внутрижанро-вого общения. Они зависят от индивидуальных особенно стей языковых личностей, вступающих в общение и влияют на тактические предпочтения говорящего.
Нужно сказать, что различные ситуации социального взаимодействия людей предоставляют говорящим разную степень стратегической и тактической свободы. Здесь прежде всего различаются письмен-н ы е и у с т н ы е жанры речи. Устный и письменный тексты находятся как бы на разном расстоянии от их создателя. Письменная речь вынуждена опираться на наиболее формальный, технический способ разворачивания мысли в слово, потому письменные жанры дают автору сообщения значительно меньшую свободу для языкового варьирования, нежели жанры речи устной, широко использующей преимущества и недостатки непосредственного общения. Так, в речевых жанрах заявления, объяснительной записки, даже письменного научного отчета значи-
тельно меньше проявляется индивидуальные стиль личности, чем, скажем, в жанре светской беседы или публичной лекции. Особенно стандартизированы жанры делового дискурса.
Сказанное позволяет противопоставить по степени вариативности (жанровой свободы) жанры о ф и ц и а л ь н о й ( п у -бличной) / неофициальной (быто-в о й ) речи. Можно, к примеру, говорить о разных стратегических возможностях у научного доклада или интервью и болтовни или бытовой ссоры. Разработка общей теории речевых жанров неизбежно сталкивается с целой серией вопросов о существовании и функционировании жанровых норм речевого поведения людей.
Жанровые нормы в меньшей степени подчиняются формализации, нежели орто-логические нормы литературного языка. Как справедливо отмечает Е.Ф. Тарасов, поведение членов социума «определено социально-кодифицированными и некоди-фицированными нормами. Знание этих норм характеризует личность как общественное существо, и следование этим нормам составляет одну из существенных сторон бытия личности» [Тарасов 1974: 272]. Важнейшей характеристикой жанровой нормы и должно быть соответствие речевых форм социальной ситуации взаимодействия людей. Мера нормативности речевого поведения в разных жанрах зависит от степени же сткости, ф ормализованности социальных отношений в разных сферах общения. К числу жестко нормативных можно отнести многочисленные ситуации делового, военного и т.п. институционального общения. Ненормативные ситуации социального взаимодействия индивидов (и прежде всего - многообразные ситуации повседневного бытового общения) предоставляют говорящему большую свободу в построении внутрижанровой интеракции. При этом категорию ненормативности следует понимать как относительную: разные ситуации устной коммуникации характеризуются неодинаковой степенью жесткости, и эта степень может расширять или сужать
меру вариативности в рамках нормативного речевого поведения. Здесь нужно иметь в виду только одну закономерность: чем больший спектр языковых возможностей предоставляет речевой жанр говорящему, тем больше языковая личность может проявить индивидуальные особенности в пределах нормативного речевого поведения. В рамках нежестких ситуаций речевого общения необходимо соблюдать общую тональность, задаваемую гипержанром, использовать разнообразные жанры речевого взаимодействия в рамках общего события, определяющего гипержанр, и наконец, гибко применять тактики внутрижанровой интеракции в ходе развития коммуникации. Результативное и эффективное разворачивание интеракции в типических ситуациях устного публичного официального общения предполагает использование многообразных тактик р и -торического общения (к их числу, например, можно отнести знаменитые топики красноречия).
Значительное теоретическое пространство речеведения располагается между проблемами «жанр и социальная группа» и «жанр и личность».
Первая из названных проблем чаще затрагивает область лингвокультурологии, определяющей круг задач генристики поисками этнолингвистических отличий в структуре и семантике одноименных жанров речи (см., например: [Дементьев Фенина 2005; Дементьев 2007а; 2007Ь; Ларина 2003; Седов 2006; Слышкин 2004]). В этой связи нам кажется чрезвычайно важной и продуктивной мысль о том, что разные культуры оказывают разные предпочтения разным жанрам, структурирующим коммуникативное пространство этноса. Как справедливо пишет В.В. Дементьев, существует «только один, действительно важный, признак, который может быть положен в основу лингво-культурологической / концептологической типологии РЖ: деление жанров и жанровых образований, используемых в коммуникативном пространстве внутри определенной речевой культуры, на поддерживаемые данной культурой и не поддерживаемые ею»
[Дементьев, Фенина 2005: 11].
Этнические отличия в построении внутрижанрового взаимодействия демонстрируют н е й т р а л ь н ы е ж а н р ы п о -вседневного общения, которые в отечественной генристике часто называют терминами болтовня (бытовой разговор), разговор по душам и светская беседа (светский разговор). Все они выступают вариантами общего инварианта - жанра разговор - и могут различаться на основе эмоционально-концептальных признаков (см.: [Седов 2006; Седов (в печати)]).
Эмоционально-концептуальные несовпадения жанровой лингвокультурной картины мира приводят к тому, что Г.Г. Слышкин предлагает называть концептуальным диссонансом. Именно этим объясняется то, что англичане считают русских или грубыми ((-) в жанре бытовой разговор), или навязчивыми ((-) в жанре разговор по душам); поляки приписывают нашим соотечественникам неумение строить «вежливое общение» и излишнюю откровенность ((-) в жанре разговор по душам); немцы считают нас излишне легкомысленными ((-) в жанре бытовой разговор). Соответственно, англичане кажутся нам отчужденными и фальшивыми, поляки - неискренними и хитроватыми, немцы - мнительными и ригидными. Определение своего/чужого по жанровому признаку можно назвать чувством жанровой идентичности.
Развивая мысль о воздействии социума на структуру жанра, мы приходим к выводу о том, что в рамках одного этноса разные социальные образования также способны поддерживать / не поддерживать разные речевые жанры или их варианты. Так, прежде всего необходимо поставить проблему территориальной и региональной жанровой идентичности языкового сознания. В докторской диссертации В.Е. Гольдина [1997] впервые была высказана мысль об отличии жанроворечевых картин мира села и города. Любой уроженец крупного областного центра испытывает некоторую неловкость в общении с деревенскими жителями. Автор этих строк был свидетелем коммуни-
кативного конфликта между студентками, проходившими под его руководством диалектологическую практику, и местными жителями небольшого села, причиной которого стало неумение городских девушек строить коммуникацию в соответствии с нормами сельского нейтрально-жанрового общения. Специфика жанрового мышления обитателей деревни относится к числу белых пятен речеведения. В еще большей степени это относится к жанровой картине небольших городков - районных центров, бывших уездных городов и т.п. - речежанровая идентичность которых определяет своеобразие языкового сознания их жителей.
Больше других социальных сфер, определяющих жанровую идентичность сознания, повезло в речеведении профессиональным большим и малым социальным группам. Основная заслуга здесь принадлежит Волгоградской школе дискурсивной лингвистики, известной у нас, как школа В.И. Карасика (см., например: [Жура 2008; Карасик 2002; Шейгал 2001] и др.). Довольно подробно изучены жанровые предпочтения политического, медицинского, педагогического дискурса. Другие профессиональные сферы ждут своих исследователей.
К числу неисследованных пространств речеведения относится и комплекс проблем онтогенеза жанрового мышления, жанровой компетенции. Во многих своих публикациях не раз мы ставили проблему изучения д е т с ко го п е р с о н а л ь н о го д и с -курса, под которым мы понимаем коммуникативное пространство, отражающее каждодневное речевое поведение становящейся языковой личности. Формирование жанровой компетенции неизбежно оказывается в центре коммуникативной онтолингви-стики. Если говорить об истоках жанрового мышления, то их следует искать уже в младенческом возрасте, в самом начале жизни человека. Здесь мы как бы сталкиваемся с парадоксом: жанровое мышление начинает формироваться значительно раньше первых вербальных проявлений, задолго до начала образования у ребенка языковой структуры. Повторяющиеся ситуации взаимодействия
ребенка с взрослыми у ж е з а к л а д ы -в а ю т п р о т о ж а н р о в у ю о с н о в у ко м м у н и к а т и в н о й ко м п е т е н -ции языковой личности, которая станет базой для формирования ее дискурсивного мышления. В ходе своего социального становления языковая лично сть « вр астает» в систему жанровых норм. В свою очередь э та система « врастает» в сознание говорящего индивида по мере его социализации, определяя уровень его коммуникативной компетенции, влияя на характер его дискурсивного мышления. При этом каждый возраст имеет свою жанровую идентичность: свои речежанровые предпочтения демонстрируют дошкольники, подростки и т.д. Молодежь, как возрастная и социальная группа, кроме возрастной речежанровой идентичности, различается и по иным признакам социальной принадлежности.
Логика приведенных выше рассуждений предполагает все большее сужение социального пространства обитания человека до таких малых социальных групп как неформальные объединения по интересам (рыбалка, охота, фитнес, огородничество, баня и т.п.). Здесь мы тоже можем встретить речежанровую идентичность. Предпоследней ступенью в выделении критериев дифференциации коммуникативного пространства будет семья, семейная коммуникация, которая также уникальна по жанровым признакам.
Наконец, последним звеном в цепи проблем изучения жанровой компетенции будет индивидуальный человек, его созна-
ние, где жанровый слой выступает в виде «приводных ремней», соединяющих глубинный концептуальный подвал, где хранится социальный опыт, с верхним уровнем языковых сетей, где знания репрезентируются в вербальный дискурс. В этом случае речеведение вторгается в недавно сформировавшуюся область антрополингвистики, которая получила название лингвоперсоно-логии, или лингвистики индивидуальных различий (подробнее см.: [Карасик 2007; Седов 2008а]). Для моделирования жанровой компетенции индивидуального человека нами введено понятие «личностный комплекс», где в качестве критериев для создания речевого портрета личности через призму жанровой компетенции используются стратегические особенности речевого поведения, жанровые и тактические предпочтения в построении дискурса (подробнее см.: [Седов 2007Ь; 2008Ь]). Разные по коммуникативным чертам характера личности в сходных ситуациях социального взаимодействия будут демонстрировать различия в речежанровой идентичности.
Высказанные соображения не исчерпывают круг проблем современного речеве-дения. Они намечают лишь один из векторов ее развития - движение в сторону социальной психологии и социологии. Однако не в этом пафос статьи. Существование лингвистики в современной культурной ситуации невозможно в условиях самоизоляции от других сфер знаний. Обращение же к достижениям других наук позволит расширить ее пространство и открыть новые перспективы, возвращая ее к человеку и его социальному бытию.
литература
Аверинцев С.С. Филология // Литературный энциклопедический словарь. - М., 1987.
Антология речевых жанров: Повседневная коммуникация / Под ред. К.Ф. Седова. -М., 2007.
Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990.
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. - М., 1998.
Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Собрание сочинений в семи томах. - М., 1996. Т.5.
БахтинМ.М. Марксизм и философия языка // Общая психолингвистика: Хрестоматия. - М., 2004.
Беликов В.И., Крысин Л.П. Социолингвистика. - М., 2001.
Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. - М., 1963. Т.2.
Гольдин В.Е. Теоретические проблемы коммуникативной диалектологии: Дис. в виде научного доклада ... докт. филол. наук. - Саратов, 1997.
ГореловИ.Н., Седов К.Ф. Основы психолингвистики. [6-е пер. и доп. изд.]. - М., 2008.
Дементьев В.В. Аспекты проблемы «жанр» и «культура» // Жанры речи. - Саратов, 2007. Вып. 5. Жанр и культура. (Дементьев 2007а)
Дементьев В.В. Изучение речевых жанров в России: Аспект формализации социального взаимодействия // Антология речевых жанров: Повседневная коммуникация. - М., 2007. (Дементьев 2007Ь)
Дементьев В.В., Фенина В.В. Когнитивная лингвистика: внутрикультурные речежанро-вые ценности // Жанры речи. - Саратов, 2005. Вып. 4. Жанр и концепт.
Жанры речи. - Саратов, 1997-2007. Вып. 1-5.
Жура В.В. Дискурсивная компетенция врача в устном медицинском общении. - Волгоград, 2008.
Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. - Волгоград, 2002.
Карасик В.И. Языковые ключи. - Волгоград, 2007.
Клюев Е.В. Речевая коммуникация: Успешность речевого взаимодействия. - М., 2002.
КожинаМ.Н. Речеведческий аспект теории языка // Stylistyka. VII. Оро1е, 1998.
КожинаМ.Н., ДускаеваЛ.Р., СалимовскийВ.А. Стилистика русского языка. - М., 2008.
Ларина Т.В. Категория вежливости в английской и русской коммуникативных культурах. - Волгоград, 2003.
Леонтьев А.А. Язык. Речь. Речевая деятельность. - М., 1969.
МакаровМ.Л. Основы теории дискурса. - М., 2003.
Михальская А.К. Основы риторики: Мысль и слово. - М., 1996.
Мишланов В.А. Предмет речеведения и его отношение к лингвистике // Речеведение. Научно-методические тетради. № 1. - Новгород, 1999.
Олянич А.В. Презентационная теория дискурса. - Волгоград, 2004.
Русская разговорная речь. - М., 1973.
Речеведение: Научно-методические тетради № 1-2. - В. Новгород, 1999-2000.
Седов К.Ф. Нейтральные жанры в коммуникативном пространстве современной России // Stylistyka XV. 2006. Оро1е, 2006.
Седов К.Ф. Принципы построения современной отечественной психолингвистики // Вопросы психолингвистики. 2007. № 5. (Седов 2007а)
Седов К.Ф. Человек в жанровом пространстве современной коммуникации // Антология речевых жанров: Повседневная коммуникация. - М., 2007. (Седов 2007Ь)
Седов К.Ф. Теоретическая модель психолингвоперсонологии // Вопросы психолингвистики. 2008. № 7. (Седов 2008a)
Седов К.Ф. Онтопсихолингвистика. - М., 2008. (Седов 2008b) Седов К.Ф. Жанровая компетенция личности и эмоции. (в печати). Слышкин Г.Г. Речевой жанр: перспективы концептологического анализа // Жанры речи. - Саратов, 2005. Вып. 4. Жанр и концепт.
Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. - М., 1977. Стернин И.А. Введение в речевое воздействие. - Воронеж, 2001. Тарасов Е.Ф. Социолингвистические проблемы теории речевой коммуникации // Основы теории речевой деятельности. - М., 1974.
ФормановскаяН.И. Речевое взаимодействие: Коммуникация и прагматика. - М., 2007. Хорошая речь. - М, 2007.
Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. - Волгоград, 2000. Шмелева Т.В. Речеведение: в поисках теории // Stylistyka. VI. 1997. Opole, 1997. Шмелева Т.В. Так что же такое речь? // Речеведение: Научно-методические тетради. № 1. - В. Новгород, 1999.
Шмелева Т.В. Речеведение'2000 // Речеведение: Научно-методические тетради. № 2. - В. Новгород, 2000.
Шмелева Т.В. Речеведение в современной русистике // Русский язык: исторические судьбы и современность. - М., 2004.
Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. - М., 1974.
