CC BY
87
8. Топоров В.Н. Об иранском элементе в русской духовной культуре // Славянский и балтийский фольклор. М., 1999. С. 51.
9. Афанасьев А.Н. Русский народные сказки: в 3 т. М., 1956. Т. 2. С. 138.
10. Русские сказки в ранних записях и публикациях (ХУ1-ХУШ века) / АН СССР. Институт этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. Л., 1971. С. 76, 244.
11. Сказание о трех богатырех киевских, о славных витезех // Былины в записях и пересказах ХУП-ХУШ веков. М.; Л., 1960. С. 192.
12. Потап Артамонович // Былины: в 25 т. / РАН Институт русской литературы. СПб., 2001. Т. 2. Былины Печоры: Север Европейской России. С. 200.
13. Оксёнышко // Беломорские старины и духовные стихи: Собрание А.В. Маркова. С. 568.
14. Михайло Потык // Былины. Л., 1986. С. 217.
15. Былины Печоры и Зимнего Берега: (Новые записи) / АН СССР; Институт русской литературы (Пушкинский Дом). М.; Л., 1961. С. 206.
16. Данила Денисьевич // Былины. М., 1988. С. 430.
17. Голубина книга сорока пядень // Древние российские стихотворения, собранные Кир-шею Даниловым. М., 1977. С. 208.
18. Бессонов П.А. «Калеки перехожие»: в 2 частях и 6 выпусках. М., 1861-1864. II, 5; 477; 124. (Римская цифра означает часть, арабская
через запятую - выпуск, далее - номер стиха и номер страницы).
19. Поединок Добрыни Никитича с Ильёй Муромцем // Былины: в 25 т. Т. 3 Былины Мезени: Север Европейской России. С. 192.
20. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: в 30 т. Л., 1972-1990. Т. 6. С. 256.
21. Тихонравов Н.С. Отреченные книги Древней Руси. М., 1861. С. 40-41.
22. Словарь книжников и книжности Древней Руси: в 3 т. М., 1987. Т. 1. С. 97.
23. Барсов Е.В. Причитания Северного края: в 2 т. СПб., 1873. Ч. 1. С. 14-15.
Поступила в редакцию 11.04.2008 г.
Buzina T.V. Will in Russian folklore: freedom and arbitrariness. The paper analyzes the concept «will» which is specific to Russian world contemplation and its correlation with the concepts «freedom» and «destiny» exemplified by Russian folklore texts of fairy tales, bylinas and spiritual verses. The analysis was carried out on a material of P. Bessonov’s collected spiritual verses «Cripples Going All Over», E. Barsov’s collected lamentations «Lamentation of the Northern Land», and also collected fairy tales and bylinas placed in Fundamental electronic library (http://feb-web.ru/feb/feb/folk.htm), including A.N. Afana-sev’s collection and a wide range of bylinas.
Key words: will, freedom, arbitrariness, spiritual verses, bylinas, lamentations, Christianity, social determinancy.
ЯЗЫКОВЫЕ СПОСОБЫ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ОНОМАСТИЧЕСКИХ КОНЦЕПТОВ1
А.С. Щербак
Статья посвящена рассмотрению вопроса о необходимости изучения законов и механизмов языковой репрезентации ономастических концептов.
Ключевые слова: языковая репрезентация, антропонимический концепт, фонотеческая структура, словообразовательная конструкция, ономастическая единица.
Несмотря на многолетний интерес к ономастике, перед учеными по-прежнему стоит множество сложных вопросов, которые так и не нашли своего окончательного решения в традиционной парадигме ономастических исследований. На сегодняшний день вопрос о необходимости изучения законов и механизмов языковой репрезентации является актуальным [1-4]. В связи с этим совре-
1 Работа выполнена в рамках проекта РГНФ № 08-04-7040 а/Ц «Современные тамбовские говоры в системе языковой культуры региона» (2008 г.).
менный этап ономастических исследований характеризуется новым уровнем осмысления проблем изучения ономастической картины мира, объединяющим методы когнитивисти-ки и традиционной ономастики [4].
Ономастическая репрезентация - это репрезентация ономастических знаний в виде концептов (единиц знания) и языковых единиц (единиц языка). Речь идет о том, что ономастическая репрезентация осуществляется на концептуальном уровне и собственно языковом уровне. Концептуальный уровень
представлен ономастическими концептами, которые создают когнитивную основу для таксономической деятельности мысли, осуществляющей необходимые операции вычленения, выдвижения, выделенности объекта, сравнения и сопоставления его с другими объектами одного ряда.
Термин «ономастический концепт», в нашем понимании, - это особый тип знания об имене собственном. Рассматривая современное состояние исследования «концепта» в когнитивной лингвистике, философии и литературоведении, Ю.Е. Прохоров справедливо отмечает, что концепт может быть вербализован именем собственным. «Он может именоваться именем собственным - Иван Сусанин и Гамлет» [5].
Ономастическая репрезентация служит для структурирования концептуального содержания и типов ономастических знаний посредством ономастических категорий. Ономастическая категория находит свою языковую экспликацию в материально выраженной совокупности определенных тематических групп ономастической лексики и обнаруживает свое собственное концептуальное содержание на различных уровнях языка: фонетическом, словообразовательном и лексическом.
Фонетический способ репрезентации антропонимического концепта. Фонетическая адаптация как один из этапов преобразования крестильных имен на почве принимающего языка состоит в приспособлении иноязычного слова системой принимающего языка, что вызывает изменения в фонетическом облике ономалексемы. Фонетические процессы, такие как аканье, яканье, ёканье, иканье, изменения в области гласных и согласных, процессы усечения сочетаний звуков, нехарактерных для русского языка, и наращения, соответствующие русским фонетическим нормам, обладают устойчивым характером, являясь одним из способов языкового представления ономастического концепта.
Самые частые и многочисленные преобразования христианских имен проходили под воздействием фонетических закономерностей, существовавших в русском языке. При образовании просторечной или разговорной форм документальных имен происходят такие фонетические изменения, как вокализм первого предударного слога, характеризую-
щийся недиссимилятивным аканьем, которое свойственно значительной части южнорусских говоров. В этом случае выделение фонем как «концептов звуков» позволяет передать информацию об особенностях произношения, «адекватно членить звуковой поток согласно его смысловой организации» [4, с. 8].
Целый ряд форм тамбовских фамилий, в написании которых отразилось аканье, указывает на то, что фонологическая структура данных фамилий отражает сведения о тамбовских говорах, принадлежащих, как известно, к южному наречию. Например:
Агудин восходит к прозвищу Огуда, которое давали плутоватому человеку: огуда от «огудать», что в тамб., волог., пермск. говорах обозначало «обольстить», «обмануть» (огуда - «плут, мошенник, обманщик). Ат-ряскин (Отряскин) восходит к существительному отряска - «отрясти одежду, скатерть, ноги от грязи»; в тамбовских говорах отмечается выражение «отрясать молодых», что означает «трясти за плечи молодых, пока те не откупятся горстью орехов или семян подсолнечника», «отрясать молодых», в написании фамилии отражена фонетическая черта диалектной речи - яканье; тмб.). Алейников (Олейников) ^ олейник - «тот, кто делает растительное масло; олейник - «маслобойщик»; Бахарев (Бохарев) ^ «бахарить», т. е. «болтать, беседовать, разговаривать; говорить лишнее, бахвалить» (по Далю).
Отмечается замена начального Е на А (О). Начальное Е может переходить в О (древнерусская фонетическая особенность), оказываясь в безударной позиции, может графически обозначаться как буквой О, так и буквой А. В этом случае образуются либо просторечные, либо народные формы:
Емельян {Емельянов) ^ Амельян (просторечное) (Амельянов);
Елена ^ Алена (народное) (Аленинский); Елена ^ Олена (просторечное) (Оленин). Одна из отличительных особенностей тамбовских говоров - стяжение гласных, которое отмечается при образовании народных форм имен (Варлаам ^ Варлам (Варламов), Гавриил ^ Гаврил (Гаврилов), Феофан ^ Фофан (Фофанов).
Подобное стяжение гласных, обусловленное утратой интервокального сонорного согласного, свойственно севернорусскому наречию (по Р.И. Аванесову), что свидетель-
ствует о переселенческом потоке на Тамбовщину.
В речи тамбовских жителей после мягких согласных вместо этимологических Е и А во втором предударном слоге появляется И. Эту особенность позволяют увидеть такие формы фамилий, как, например: фамилия Шиварухин (Шеварухин) восходит к прозвищу Шеваруха, которое могли дать, возможно, человеку неряшливого вида. Диалектное слово «шиваруха» означает в тамбовских говорах «швырять, рыться, ворошить», в этом же значении отмечается в калужских, южных, западных говорах.
Отмечается отвердение согласных, что превращает документальную форму имени в народную, или разговорные формы, которые приобретают статус документальных в редких случаях: Сисой ^ Сысой (народное) (Сысоев); Давид ^ Давыд (разговорное) (Давыдов); Фирс (Фирсов) ^ Фурс (разговорное) (Фурсов).
В ударной позиции в антрополексемах отмечается переход О в Ё, что формирует народную форму имени, ставшую документальной: Матрона (Матрошкин) ^ Матрёна (народное) (Матрёнин).
Отмечено и появление дополнительного гласного звука - в начале слова перед сонорным, между согласными, в конце слова. И эта черта нашла отражение в формах фамилий. При этом замечено, что в начале слова гласный может появляться и перед согласными, не являющимися сонорными: Ружейников -Оружейников, Городнов - Огороднов.
В некоторых случаях появление дополнительного гласного связано с влиянием полногласия, которое также наблюдается в тамбовских фамилиях: Бормотин, Барма-тин, Бараматин.
Наблюдается переход А, О в Ы во втором предударном и заударном слогах. Думается, эта черта отразилась в формах фамилий типа Востряков - Выстряков, Моштаков -Мыштаков.
Наблюдается и появление протетическо-го согласного в основе: Мелетий ^ Мелен-тий (просторечное) ^ Мелентьев; Арсений (Арсеньев) ^ Арсентий (разговорное) ^ Арсентьев; Афиноген (Афиногенов) ^ Анфи-ноген (просторечное) ^ Анфиногенов.
Таким образом, фонологическая репрезентация концептуального содержания осу-
ществляется за счет когнитивной природы самих фонем и фонологической структуры как «ментальных сущностей» [4, с. 8], способных передавать собственную информацию. Человек формирует в своем сознании ментальные образы звуков за счет осмысления их различий. Фамилии, отражающие окающее произношение, типичны для вокалической системы севернорусских говоров; фамилии, отражающие умеренное яканье (ассимилятивно-диссимилятивный тип вокализма первого предударного слога), аканье, характерны для южнорусских говоров.
Частотность тамбовских фамилий, отличающихся диалектными фонетическими признаками, обеспечивает концептуальную основу для возникновения фонетических оппозиций на фонетическом уровне языка, формируя тем самым знания о говорах в данной местности. Ср.: Плахотников (плохотник -«охотник, который делает плохи - «просеки в лесу для расстановки сетей на уток»; отражено аканье); Абалкин (обалка - «полный человек» тмб.; обалка в новгор. говорах -«охапка, беремя»; отражено аканье); Барташов (борташ - то же, что бортник, «пчеловод, имеющий борти, занимающийся ле-сым пчеловодством»; отражено аканье); Лоб-зин (Лабза ^ лабза - «лстец»; отражено оканье), Лазо'рев (отражено оканье); Пищурин (Пещура пе ’щер - «неповоротливый человек»; отражено иканье), Ерилин (Ярило -«имя славянского бога весны и любви»; отражено еканье); Дедькин (дедя в сев. говорах -«дядя по отцу или матери», отражено еканье); Цуканов (цукан - «о человеке произносящем Ц вместо Ч», особенно это явление было распространено на Владимирщине. Кроме того, цуканами называют тех, кто вместо С произносит Ц в случаях вроде де-лаеца. Это явление не характерно для жителей Воронежской, Курской, Орловской, Саратовской и Тамбовской областей).
Таким образом, фонетический облик различных региональных ономалексем репрезентирует диалектное фонетическое знание о территории и населяющих ее людях. На фонетическом уровне репрезентируется знание о путях миграции русского населения в данный край с других территорий, а также о территориальных связях тамбовских жителей. Заселение Тамбовского края шло с запада, с северо-запада и севера [6].
Словообразовательная конструкция как способ репрезентации антропоними-ческого концепта. Словообразовательную структуру антрополексемы составляют его производящая основа и словообразовательное средство (формант) в их взаимодействии. Ментальное представление производного слова, что особенно четко прослеживается на примере вторичной номинации, основано на языковых корреляциях между производящим и производным, характерных для большинства фамильных лексем, представление же о нестандартных фамилиях опирается на соотнесенность с одноструктурными словами.
В структурном плане фамилии состоят из фамильной основы и фамильного форманта, под которым понимается статичность конечного элемента современных русских фамилий. Словопроизводная регулярность патронимических по своему генезису форм на
-ОВ, -ЕВ характеризует антропонимическую систему Тамбовского региона в целом, которая отличается большим количеством номинативных образований от некалендарных личных имен.
Концентуальное содержание ономалек-семы формируется на основе «профилирования», т. е. выделения того или иного концептуального признака, выраженного с помощью конкретных словообразовательных формантов: приставки, корня, суффикса. Словообразовательные форманты относятся к универсальным характеристикам языковой системы и являются репрезентантами антропо-нимического концепта, отражающего словообразовательные значения, которые присущи только производным фамилиям. Например, смысл «отсутствие» находит отажение в фамилиях типа Зубов - Беззубов, Руков - Безруков, Укладов - Безукладов (человек, живущий не по правилам, не по «укладу»), Без-детнов, Беспалов. Фамилия Безвёсельный (о человеке несколько безалаберном, глуповатом - «без руля», «без весла», на Тамбовщине - «без гармошки») отражает смысл «отклонение от нормы», репрезентантом названных смыслов является начальный формант БЕЗ-. Смысл искусственных фамилий типа Вознесенский, Преображенский формируют приставочные морфемы церковнославянского происхождения (ВОС-, ИЗ-, ПРЕ- и др.).
В центральном фрагменте тамбовского ономастикона четко прослеживается взаимодействие словообразовательной и семантической деривации. Специфика словообразовательных формантов в тамбовском антропо-нимиконе находит отражение в суффиксальных моделях, наиболее продуктивных при образовании фамилий от уменьшительных форм полного имени и при образовании искусственных фамилий. Выделяются следующие словообразовательные модели:
1. Начальные сочетания, образующие закрытый слог + суффикс + формант -ов/ев, -ин/ын: Илюха ^ Илюшев, Илюшка ^ Илюшкин, Иваха ^ Ивахин, Ивашка ^ Ивашин, Васятка ^ Васяткин, Васечка ^ Васечкин.
2. Сочетание в середине имени + суффикс + формант -ов/ев, -ин/ын: Дмитрий ^ Митяня (Митянин), Митяк (Митяков), Миня (Минин), Митька (Митькин).
3. Сочетание в конце имени (чаще всего конечный слог) + суффикс + формант
-ов/ев, -ин/ын: Ефим ^ Фим ^ Фимка (Фимкин), Фимча (Фимчев).
4. Сочетание из составляющих первых и последнего слогов (редко в усеченном виде) + суффикс + формант -ов/ев, -ин/ын: Семен ^ Сеня (Сенин), Сеничка (Сеничкин), Сеняка (Сенякин).
5. Повтор начальных букв или целого слога + суффикс + формант -ов/ев, -ин/ын: Гавриил ^ Гагий (Гагиев), Гага (Гагин), Га-гуля (Гагулин).
6. Появление дополнительных звуков, удобных для русского произношения: Иоанн ^ Иван (Иванов).
7. Переход основы имени или слова + формант -ов/ев, ин/ын, -ский и др. (Никола Угодник ^ Никольский, Преображение ^ Преображенский, правда ^ Правдин, виноград ^ Виноградов.
8. Сохранение основы слова (отсутствие стандартных фамильных формантов): Бондарь, Деркач, Ермак, Супрун, Шпак.
Интересен тот факт, что в рамках концептуальной области «человек» в зависимости от принципа его номинации осуществляется выбор дифференцирующих прозвищ и их языковое выражение с помощью доминирующего лексико-семантического способа словообразования. Мы не можем выделить какие-либо специальные словообразователь-
ные элементы, которые использовались бы для образования прозвищ: даже суффиксы производных существительных, лежащих в основе прозвищ, не могут считаться онимо-образующими.
Из этого следует, что морфемный уровень служит средством репрезентации концептуального признака «диалектное отличие». Речь идет о территории распространения тех или иных диалектных корней и аффиксов, о динамике их морфемного статуса в различных региональных системах, а также о показателях функциональной полноценности общерусских морфем в различных региональных системах. В то же время классификационное значение в ономастике закрепляется прежде всего за суффиксами с первичным значением принадлежности.
Следует особо отметить, что увеличивающееся количество и особенная роль словообразовательных диалектизмов особенно наглядно видны на материалах Пробного выпуска Лексического атласа русских народных говоров, в котором особое место занимают словообразовательные и мотивационные карты. Данный факт свидетельствует о том, что внимание исследователей в настоящее время привлекается не к самому архаическому слою диалектной лексики, который составляют лексические диалектизмы, а к диалектно специфическим производным словам, которые составляют явные инновации по отношению к непроизводным собственно лексическим диалектизмам. Превалирование словообразовательных диалектизмов в новейших полевых материалах объясняется еще и тем, что собственно лексические диалектизмы выходят из употребления и забываются.
Характер структурной и семантической сочетаемости ономастических морфем, их частотная воспроизводимость, определенность формальных и семантических границ, выполняемые функции в конкретной антрополексеме (корневом гнезде, аффиксальной парадигме) служат основой отражения антрополексем в сознании человека. Наличие регулярных словообразовательных моделей в языке становится основой для передачи от поколения к поколению фамильных прозваний.
Лексический способ репрезентации антропонимического концепта. В процессе познавательной деятельности сознание чело-
века категоризирует лексические единицы, наиболее типичные для данной территории. Как показывает материал, производящей основой большинства фамилий являются диалектные слова южнорусского наречия. Изоглоссы диалектных отличий в территориальном аспекте находят отражение в различных группах говоров.
Так, фамилии, образованные от южного диалектизма (кочет) типа Ко'четов, Коче-то"в, Кочетков, противопоставляются фамилиям, распространенным на севере России. Название петуха хорошо картографируются: слово кочет, широко распространенное в южновеликорусских говорах, противопоставляется севернорусским лексемам: певун и пеун; в псковских говорах отмечается употребительность петун, а в брянских говорах - певень. Это подтверждают и факты русской региональной ономастики. Среднерусское название дало антропонимы Петух, Петухов, Петушков, Петушинский. Севернорусская лексема зафиксирована с отражением иканья на письме: Пиунов. Северозападная лексема представлена в антропониме Петунин. Возможно, что ее основой стала диминутивная форма имени Петр. Обращает на себя внимание тот факт, что имя Петр в тамбовском антропонимиконе лежит в основе многих фамилий, однако уменьшительные и просторечные формы этого имени и других имен имеют свои, в т. ч. диалектные словообразовательные особенности. Ср.: Пекшев (Пекша), Петеров (Петер), Петин (Петя), Петичев (Петик), Петошин (Пе-тоша), Петраев (Петрай), Петраков (Пет-рак), Петрашов (Петраш), Петриков (Петрик), Петрищенко (украинского происхождения, на что указывает формант -нко; Петрище), Петрищенков (украинского происхождения, на что указывает формант
-енко, русифицированная с помощью форманта -ов.; Петрище), Петровичев (образована от отчества Петрович), Петровский (Петр), Петрунин (Петруня), Петрухин (Петруха), Петрушевич (белорусского происхождения, на что указывает формант -евич; Петруша), Петрушин (Петруша), Петрушкин (Петрушка), Петрынин (Петрыня), Петрянин (Петряня), Петьков (Петько), Петянов (Петян).
В региональном ономастиконе отмечаются лексемы, типичные как для южнорус-
ской территории (рогач - «упрямый» ^ Рогачев; курка «то же, что курица» ^ Куркин), так и для других территорий (куря - «цыплёнок», в зап., южн. говорах ^ Курин); курка -«то же, что курица» ^ Куркин; курник -«человек, пекущий для продажи курники (род пирога с курятиной») ^ Курников). Однако среди фамилий, бытущих на территории Тамбовской области, отмечены фамилии, в основе которых лежат слова, не относящиеся к южнорусскому наречию. Например, фамилия Дубасов восходит не к слову дуб и не к глаголу «дубасить» - «сильно бить». Она возникла на той территории России, где когда-то носили старинные сарафаны особого цвета и покроя - дубасы. Традиционная одежда крестьянского населения на территории Тамбовской области принадлежала к южновеликорусскому бытовому комплексу, так называемому «поневному». Слово дубас через прозвище попало в фамилию. Трудно предположить, каким образом слово дубас оказалось в русских тамбовских говорах: привнесено ли оно сюда переселенцами из других русских областей или заимствовано от исконных жителей Тамбовского края, говоривших когда-то по-мордовски.
Поскольку процессы ономастической номинации отражают процедуры обработки структур знаний, то метафора и метонимия как когнитивные феномены, непосредственно влияющие на мышление человека, лежат в основе формирования региональной концеп-тосферы онимов.
Механизмы метафорических и метонимических переносов неразрывно связаны с ономастическими концептами, в формировании которых они участвуют. Метафорические и метонимические отношения в фамильных онимах дают возможность говорить о том, что значительная часть лексических отличий в различных языках и говорах может быть вызвана различиями в структуре образности, которая находит свое воплощение на уровне анропонимической системы при формировании ономастической категории. Речь идет о том, что ономалексемы могут определять количество знания в общепринятых ментальных образах, имеющих устойчивый характер и разделяющихся большим количеством говорящих на данном языке. Системность метафорических и метонимических переносов можно проиллюстри-
ровать следующими репрезентативными фамилиями, характерными для территории Тамбовской области. Так, фамилии Голова-нёв, Голованин, Голованков, Голованов, Го-ловатый, Головачев, Головашин, Головин, Головкин, Головков репрезентируют следующие концептуальные области:
1) «верхняя часть тела человека» (человек с неразмерно большой головой (южн., сиб., волог., онеж.). Головач - «человек с большой головой» (Тут раньши был головач, тела ма-ленькыя, галава большая) / с. Черняное, Тамбовский р-он, Вихляева Е.В., 1927 г. р., запись 1998 г. / Головуха - женщина с большой головой (Женщина ис сибя харошая, а галава бальшая, вот и звали галавуха) / д. Кугушево, Тамбовский р-он, Довцова А.А., 1919 г. р., запись 2001 г.). Головастик - «ребенок с несоразмерно большой головой»;
2) «ум, разум, умственные способности». Ср.: диалектное голованить - «мозговать, думать» (забайкл.). Головастый - «умный сообразительный человек» (Ну и головастый мужик! Глянь че придумал /с. Красносвободное, Тамбовский р-он, Павлова А.Е., 1936 г. р., запись 1999 г.;
3) «первенство» (главный человек в чем-либо, глава в каком-либо деле, глава семьи, хозяин (яросл., костр., свердл., ряз.): Муш мой был галава дома /тмб. повсеместно/;
4) «имя человека» (прозвища Головль, Голавль могли дать человеку с большой головой: головль - «рыба» от голова (Головлев, Головлин).
Таким образом, в сознании человека концепт «голова» отражает знания о частях тела человека, его умственной и мыслительной деятельности, его положении в социуме, а также его положительные и даже отрицательные качества: «глупый, пустой человек» (южн., сиб.) и даже нечто бранное (арх.).
Данный концепт в русских говорах отражает расширение референции характеристики человека, представленной различными концептуальными областями. В связи с этим при осмыслении характеристики человека происходит объединение концептов часть и целое, в результате которого система знаний из одной концептуальной области перераспределяется в другую, о чем свидетельствует другой ряд фамилий: Лобырёв (Лобырь / Ла-барь - «человек с большой головой»), Лобков (Лобок - «большеголовый ребенок»).
Лобов (Лоб - «человек с крупной головой», «человек, наделенный недюжинной силой»), Лобанов (Лобан ^ лобан - «крупный, здоровый мальчик или мужчина» (ряз., тмб., ворон., сарат., самар.); «упрямый человек» (новг.) В этом случае между концептами наблюдаются отношения синонимии.
При этом концептуальная область «характеристика человека», репрезентированная в языке словом ЛОБ, представлена в ряде фамилий, основное значение которых передает концепт лоб человека: Лобанков (Лоба-нок ^ лобанок ^ лобан - «лобастый человек»), Лобачев (Лобач ^ лобач - «ребенок с крупным лбом), Лобчиков (Лобчик ^ лобан -лобастый человек). В современных тамбовских говорах до сих пор употребительны слова лобастый, лобастик, лобан в значении «человек с большим лбом».
Прозвищные фамилии отражают концепты, репрезентированные многозначными диалектными апеллятивами. Каждое из значений многозначного апеллятива может стать внутренней формой антропонима. Выбрать значение, которое легло в основу фамильной антрополексемы, весьма затруднительно. Распространенные на Тамбовщине фамилии Бюрюков (волк - «о нелюдимом человеке»), Бирючков (бирючок ^ волк «нелюдим») содержат семантическую структуру лексемы волк, обращенной к следующим концептуальным областям:
1) поведенческая оценка - характеристи-
ка человека через отношение к нему окружающих, либо через отношение самого человека к окружающим: «нелюдимый», «одинокий», «молчаливый», «неразговорчивый»,
«злой», «замкнутый», «угрюмый» и т. п.;
2) характеристика человека через его отношение к труду («ленивый человек»);
3) характеристика человека по внешнему виду («толстый», «крупного телосложения», «здоровый»);
4) характеристика человека по его возрастному и семейному признаку («старый», «вдовый», «одинокий»). Отмечаются и частные диалектные системы, в которых слово бирюк имеет и другие значения.
Оценочно-экспрессивные метафоры и метафорические переносы, типичные при образовании фамилий, в большей степени отражают знания о визуальном облике и ментальном типе человека как с точки зрения
позитива типа Басов (красавец), Королев (король - «видный»), Быстров (ловкий, спорый), Востриков (вострик - «бойкий, проворный»), Провоторов (провотор - «проворный, ловкий, бойкий, расторопный»), Молодцов (молодец), Погожий (погожий -«статный, красивый»), так и с точки зрения негатива, о чем было сказано выше.
Таким образом, ономастический материал наглядно иллюстрирует, что метафоры и метонимия в сфере онимов, в первую очередь, отражают субъективный и объективный мир, закрепленный и реализованный в языке. Они пронизывают не только сам ономастический материал, но и понятийную систему человека, представленную в психике в виде ментальных репрезентаций различных концептуальных областей.
Метонимические переносы отчетливо проявляются при формировании концептуальной области «место». Например: Кулигин (кулига - «тот, кто живет на кулигах»), Прозоров (прозор - «тот, кто живет на высоком месте, откуда открывается широкий вид во все стороны»), Кустов («живущий возле кустов, т. е. небольшой рощи»), Нагорнов («живущий на возвышенности, горке»), Озеров («живущий у озера»), Бутырский (бу-тыркий - «выходец из бутырок, т. е. пригородов»), Донской (донской - «выходец с берегов реки Дон»), Москвичев (москвич -«выходец из Москвы или ее окрестностей»).
Таким образом, существуют региональные особенности языковой категоризации действительности, связанные со многими факторами. Ономастика, являясь разновидностью языковой картины мира, теснейшим образом связана с реальной действительностью, она хранит и отражает в своей семантике народные знания о внешнем мире, знания о вне-языковой действительности, накопленные коллективом пользователей языка или диалекта. Репрезентация ономастического концепта обеспечивается языковыми механизмами - системами фонологических, словообразовательных, лексических единиц, а также других, которые исторически принадлежат разным языкам, в т. ч. и различным говорам.
1. Albertrazzi L. Directions and perspective points in spatial perception // Albertrazzi L. (ed.), Meaning and Cognition. John Benjamins Publishing Company. Amsterdam; Philadelphia, 2000.
2. Langacker R.W. Concept, Image, and Symbol: The Cognitive Basis of Grammar. N. Y., 1991.
3. Molchanova O. From Words to Altai Place-Names (Topography Cognition and Semantics. Szczecin, 2007.
4. Болдырев Н.Н., Куликов В.Г. Диалектный концепт в когнитивной системе языка // Изв. РАН. Сер. лит-ры и языка. 2006. Т. 65. № 3. С. 3-13.
5. Прохоров Ю.Е. В поисках концепта. М., 2008. С. 152.
6. Щербак А.С. Проблемы изучения региональной ономастики. Ономастикон Тамбовской области: монография. Тамбов, 2006.
Поступила в редакцию 15.04.2008 г.
Shcherbak A.S. Linguistic ways of representing onomastic concepts. The article tackles upon the problem of studying the laws and mechanisms of linguistic representation of onomastic concepts.
Key words: anthroponomical concept, linguistic representation, phonological structure, word-forming construction, onomastic unit.
КОГНИТИВНО-ДИСКУР СИВНАЯ ПАРАДИГМА ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ: ПРИНЦИПЫ АНАЛИЗА ДИСКУРСА (на материале категории аспектуальности)
Т.В. Белошапкова
В современной лингвистике понятие дискурса является одним из наиболее употребительных, но при этом не имеющим четкого определения. В науке представлены две точки зрения на сущность дискурса. Первая точка зрения связывается с социальной активностью человека. Согласно второй точке зрения языковая личность становится частью дискурсивного исследования. В статье сформулированы параметры дискурсивного анализа категории аспектуальности: продуктивность, структурносемантическая модель концепта, функциональность, и приведены результаты проведенного исследования на материале современного русского языка.
Ключевые слова: дискурс, дискурсивный анализ, категория аспектуальности, продуктивность, структурно-семантическая модель концепта, функциональность.
Когнитивный подход к изучению языка, получивший у нас в стране теоретическую основу в виде новой парадигмы лингвистического знания - когнитивно-дискурсивной парадигмы, сейчас развивается все более и более интенсивно. Методология этой парадигмы была сформулирована Е.С. Кубряко-вой: «согласно теоретическим представлениям в этой новой парадигме, по сути своей парадигме функциональной, при описании каждого языкового явления равно учитываются те две функции, которые они неизбежно выполняют: когнитивная (по их участию в процессах познания) и коммуникативная (по их участию в актах речевого общения). Соответственно, каждое языковое явление может считаться адекватно описанным и разъясненным только в тех случаях, если оно рассмотрено на перекрестке когниции и коммуникации» [1].
Коммуникативная составляющая этой парадигмы тесно связана с исследованием дис-
курса. В современной лингвистике понятие дискурса является одним из наиболее употребляемых, но при этом оно является размытым, не имеющим четкого определения.
В конце ХХ - начале XXI в. в отечественной лингвистике шла большая работа по осмыслению этого понятия на основе работ зарубежных лингвистов и включению его в нашу, отечественную, лингвистическую парадигму [2-7]. В связи с тем, что в отечественной лингвистике XX в. «решительно возобладал подход к языку как объективному и надличностному феномену» [8], то изначально понимание и вхождение термина дискурс в лингвистическую парадигму проходило именно в русле этого подхода к языку. Поэтому на сегодняшний день такое понимание во многом связывается с социальной активностью человека (ср.: экономический дискурс, политический дискурс и т. д.) [9]. Однако в науке имеется более широкий взгляд на дискурс, согласно которому языковая
