CC BY
118
6. Денисов П. Н. Лексика русского языка и принципы ее описания. М.: Рус. яз., 1980. С. 69.
7. Шкатова Л. А. Развитие ономасиологических структур (на примере наименования лиц по профессии в русском языке). Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1984. С. 9.
8. Гейм И. А. Словарь, содержащий самые употре-бительнейшие и нужнейшие слова в общежитии на Французском, Немецком и Российском языках, в пользу начинающих учиться сим языкам. М., 1819.
9. Amarakocha, ou Vacabulaire d'Amarasiriha. Publ. en Sanscrit avec une traduc. française, des notes et un index par A. L. Deslongchamps. Paris, 1839.
10. Феофраст. Исследования о растениях. Рязань: Александрия, 2005. С. 20.
11. Грин Н., Стаут У., Тейлор Д. Биология / под общ. ред. Р. Сопера: в 3 т. Т. 1. М.: Мир, 1993.
12. Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. Т. 5. М.; Л., 1950-1965. С. 1893; Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А. П. Евгенье-вой. М, 1980-1984. Т. 2. С. 155; Ожегов С. И, Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений. М.: Азбуковник, 1999. С. 316.
13. Там же.
14. Флоринский В. М. Русские простонародные травники и лечебники. Собрание рукописей XVI-XVII столетий. Казань, 1880. С. 4.
15. Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный. СПб., 1806-1822. Т. 4. С. 1096.16.
16. Максимович - Амбодик, Нестор Максимович. Первоначальные основы ботаники: в 2 ч. Ч. 1. СПб., 1796. С. 15.
17. Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. Т. 5. М.; Л., 1950-1965. С. 1893.
18. Саяхова Л. Г., Хасанова Д. М, Морковкин В. В. Тематический словарь русского языка / под общ. ред. В. В. Морковкина. М.: Рус. яз., 2000.
19. Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений / под общ. ред. Н. Ю. Шведовой. М., 1998. С. 522.
20. Словарь-справочник «Слова о полку Игореве»: в 6 вып. Вып. 3. / сост. В. Л. Виноградова. Л.: Наука. 1965-1984. С. 98.
21. Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: в 5 т. / отв. ред. О. В. Творогов. СПб., 1995. Т. 3. С. 127.
22. Там же.
23. Словарь языка Пушкина: в 4 т. / гл. ред. В. В. Виноградов. М.: ГИС, 1956-1961. Т. 2.
24. Голованевский А. Л. Поэтический словарь Ф. И. Тютчева. Брянск: РИО БГУ, 2009.
25. Лермонтовская энциклопедия / гл. ред. В. А. Мануйлов. М.: Сов. энцикл., 1981.
УДК 811.161.1
И. В. Кириллова
ЯЗЫКОВЫЕ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ КОНЦЕПТА «ГЛУПОСТЬ» В РУССКИХ НАРОДНЫХ СКАЗКАХ
В данной статье, написанной в рамках лингво-культурологического направления современной лингвистики, проводится анализ языковых репрезентаций концепта «глупость» в русской языковой картине мира на материале сборника «Русские народные сказки» под редакцией А. Н. Афанасьева. Проведенный концептуальный анализ сказочного текста представляет собой один из этапов описания языковой картины мира, особенно значимый для глубинного понимания специфики русской национальной концептосферы.
This article is concerned with the linguocultu-rological trend of contemporary linguistics. It contains the analysis of linguistic representations of the concept "foolishness" in Russian linguistic picture of the world. The analysis is based on "Russian Fairy Tales" collected by A. N. Afanasiev. The conceptual analysis of this material is one of the stages of describing linguistic picture of the world, especially important for a more profound comprehension of Russian national concept sphere.
Ключевые слова: концепт, концепт «глупость», русская языковая картина мира, сказка, когнитема.
Keywords: concept, concept "foolishness", Russian linguistic picture of the world, fairy tales, cogniteme.
Язык, созданный человеком, «является бесценным хранилищем древней культуры», «отражает все колебания и особенности нравов, обычаев, верований, способов мышления» [1]. Следовательно, изучение языка этноса важно для понимания носителя данной культуры. Анализ языка в таком - лингвокультурологическом -аспекте, ставший возможным в отечественной лингвистике XX в. благодаря установлению антропоцентрического подхода к исследованию языковых явлений, имеет центральным предметом своего изучения концепт, под которым в данной работе понимается базовая ментальная единица, этнически значимая для данного общества, несущая в словесной форме своего воплощения культурологическую информацию. Принадлежность концепта ментальной области, с одной стороны, и его этнокультурная обусловленность - с другой, являются важными категориальными характеристиками данного понятия.
Концепт, принадлежа национальному языковому сознанию, имеет единственной формой своего выражения и материального существования языковые единицы. Языковая форма воплощения концепта и определяет возможность его описа-
© Кириллова И. В., 2011
ния. Однако вербализованность концепта отнюдь не облигаторна, а является, на наш взгляд, свидетельством его актуальности и важности для данного языкового коллектива. Чаще всего концепт номинирует слово, однако надо иметь в виду, что он, как правило, соотносим более чем с одной лексической единицей. Таким образом, содержание концепта лишь частично может быть раскрыто через средства его языкового выражения [2].
Такие жанры устного народного творчества, как пословицы, поговорки, сказки, сохраняют и позволяют выявить наиболее древние смыслы концептов. Традиционно считается, что сказка -жанр коллективного творчества, предполагающий «совместную ориентацию духовной активности, совместное думанье, совместное оценивание и т.д.» [3], поэтому в ней отражается, как и в других фольклорных жанрах, именно народное, этническое, а не индивидуальное восприятие тех или иных событий, явлений, а также нравственные идеалы. Материалом данной работы и послужили «Русские народные сказки» под редакцией А. Н. Афанасьева [4].
Полагаем, что нет такой сферы человеческой жизнедеятельности, где бы ни встречалась оценка ума или глупости человека. Смысловым ядром концептов «ум» и «глупость», входящих в русском языке в концептуальную оппозицию, и является значение «соотнесение людей по их интеллектуальным способностям».
Изучение и описание концепта любой линг-вокультуры предполагает, прежде всего, обращение к истории происхождения лексемы, вербализующей этот концепт. Именно с выявления этимологии концепта начинают свои работы исследователи, занимающиеся проблемами языковой картины мира: «Важнейшим компонентом семантики языкового концепта является «этимологическая (культурная, когнитивная) память слова», т. е. смысловые характеристики языкового знака, связанные с его исконным предназначением, национальным менталитетом и системой духовных ценностей носителей языка» [5]. Основные параметры нашего анализа: 1) источник и время появления лексемы в языке; 2) ее первоначальное значение; 3) дальнейшее развитие значения лексемы до современного состояния.
Обратимся к этимологии слова глупость. Корень -глуп- является общеславянским и, таким образом, принадлежит к ядру словарного запаса русского языка. Древнерусское слово ГЛУПОСТЬ, появившееся позднее (в словарях зафиксировано с 1704 г.) от слова глупый (XVI в.), имеет общеславянский корень *§1иръ. Остальные производные: глупец - с 1771 г., глупыш, глупить -с 1863 г. [6]
Происхождение слова глупость остается неоднозначным. Обобщая данные этимологических словарей, можно выделить три основные версии происхождения этого корня. М. Фасмер предлагает установить родство с общеславянским корнем *gluchú («глухой») на базе индоевропейского корня *ghleu- (*ghlou-), «потому что тот, кто плохо слышит, часто слывет глупым» [7]. Ср. нем. dumm 'глупый' при старонемецком dumm 'глухой'; 'глупый' [8]. Другие этимологи, как фиксирует П. Я. Черных [9], прослеживают родственную связь с общеславянским корнем *glumú ('шум', 'забава', 'шутка'). При этом указывается на его смысловую и этимологическую общность со словами разных языков: рус. глумиться 'зло потешаться над кем-то', укр. глум 'насмешка', болг. глума 'шутка', 'насмешка', с.-хорв. глума 'игра (актера)', словен. gluma 'шутка', 'насмешка', glumac 'шут', 'скоморох'. В словарях отмечается, что в современных западнославянских языках этот корень отсутствует. Но приводится старочешское hluma 'актер'. По третьей версии, лексема глупость восходит к древнескандинавской корневой морфеме '^орг, обозначавшей 'глупец' [10].
Нам представляется более убедительной первая точка зрения. Давно известно, что абстрактные понятия в современных языках первоначально связывались с предметами, вещами реального мира (т. е. мышление древнейшего человека шло по пути от конкретного к абстрактному). Развитие лексического значения слова глупость представляется примером подобного закономерного движения языка к семантической абстракции. Следовательно, согласно этимологическому анализу слова глупость, произошло расширение его первоначального значения: 'глухой' / 'плохо слышащий или шумный' / 'оглушенный' 6 'непонимающий' 6 'глупый' ('тот, кто не слышит' или 'слушает, но не понимает').
В ходе концептуального анализа текстового материала русских народных сказок методом сплошной выборки нами было установлено, что языковыми репрезентантами концепта «глупость» являются следующие лексемы: глупый/глупость, дура/дурак, олух, худой разум, безумный, неразумный, полоумный, а также фразеологизмы сойти с ума, выжить из ума, помешаться в уме, разум помутился. Общее количество словоупотреблений, номинирующих концепт «глупость» в проанализированных 579 сказках трехтомного сборника А. Н. Афанасьева, составило более 900 языковых единиц. Необходимо сказать, что высокочастотны лексемы с корнем -дур- (827 единиц), напротив, лексемы с корнем -глуп- употреблены лишь в 39 контекстах.
Доказательством особой значимости концепта «глупость» для русского языкового сознания
служит и тот факт, что в сказках мы встретили обилие словообразовательных дериватов от лексем-репрезентантов концепта «глупость»: 1) -ДУР-: дура, дурочка, дурак, дурачок, дурачьё, дурачина, дурашка, дурище, дураковатый, дурашливый, дурень, дуралей, сдуру, дурить, дурной, одурачить, дурачество, вздуриться; 2) -ГЛУП-: глупешенек, глупец; 3) -УМ-: безумный, безумие, неразумный, полоумный.
Субъектом глупости в сказочном тексте выступает человек - молодой парень/мужчина (чаще всего третий сын в семье), женщина (обычно баба, старуха), а также животные в волшебных сказках (волк, кошка, собака и др.).
Когнитивную оппозицию концепту «глупость» в сказочном тексте составляет концепт «ум»: «В некоторой было деревне: жил мужик, и у него было три сына, два было умных, а третий дурак. которого звали Емельяном» («Емеля-ду-рак»). В ценностной картине мира русских сказок глупость, в отличие от ума, в большинстве случаев занимает место на отрицательной части оценочной шкалы, реализуя когнитему «без ума плохо»: «Л скажи мне, которое худо всех хуже? » - «От худого шабра уйду, от худой жены тоже можно, как будет с детьми жить, а от худого разума не уйдешь - все с тобой» («Горшеня»). Более того, концепт «глупость» ассоциативно связан с темнотой (ср. посл. Ученье - свет, а неученье - тьма): «Да вишь, государь нас допрашивал: далеко ли небо от земли, и сколь земля широка, и сколь она глубока; а мы - люди темные, не смогли ответу дать» («Мудрые советы»).
Субъект, не соответствующий таким критериям, как обладание познавательными способностями, способностями к самостоятельному мышлению и пониманию чужих мыслей, в сказочном тексте слывет глупым.
В отличие от ума, имеющего местом своей локализации голову человека (мозги), орган глупости в сказках не вербализован. Ум как мыслительная способность человека может носить как постоянный характер (Василиса Премудрая, мудрая жена), так и изменяться с течением времени (ср. молодой ум). Причинами «временной» глупости может быть молодость, неопытность субъекта, недостаток знаний и навыков: «Мальчик рос-подрастал, в разум входил» («Терешеч-ка»). Обусловленная молодостью глупость не поддается отрицательной оценке, а скорее, заслуживает снисхождения. Еще один случай подобной «временной» глупости - ослабление умственных способностей, связанное с процессом старения человека, или под влиянием каких-либо внешних воздействий: «Вишь ты, старый, совсем из ума выжил! Словно малый ребенок, задумал деньгами играть» («Слепцы»); «Вот один
черт и рассказывает, как он испортил какую-то царевну: царевна ослепла, оглохла, смутилась разумом, вылечить ее никто не сможет» («Правда и Кривда»).
Недостаток ума, глупость в русской сказочной картине мира связывается, как правило, с отсутствием материальных благ, богатства: «Шел мимо купец, услыхал эти речи, что без денег и разума нет: "Л что, - думает, - ведь и правда! Дай-ка я ему помогу"» («Доброе слово»). Сказочный дурак зачастую сам не стремится к собственной выгоде: «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был старик, у него было три сына: двое - умных, третий - дурак. Помер старик, сыновья разделили именье по жеребью: умным досталось много всякого добра, а дураку один бык - и тот худой!» («Дурак и береза»). У дурака полностью отсутствует чувство эгоизма, расчет, его поступками не управляет житейский ум: «Братья опять к нему пристают: «Что, получил деньги?» - «Нет, братцы, пришлось еще денёк подождать». - «Да кому ты продал?» - «Сухой березе в лесу». - «Экой дурак!» («Дурак и береза»).
В русской языковой картине мира представляется уместным в рамках концепта «глупость» выделение отдельного концепта «дурак». Многие исследователи, занимающиеся раскрытием феномена русского дурака [11], подчеркивают, что он воплощает собой целый мир образов, представлений, систему ценностных установок. Словом дурак выделяют не столько определенную группу людей, обладающих рядом характерных признаков, сколько квалифицируют поведение любого человека в случае нарушения им различных социальных стереотипов [12].
Действительно, дурак - один из самых колоритных и популярных персонажей русских народных сказок. Все его презирают, считая отверженным даже в собственной семье, не принимая всерьез. Дурак во всех сказках ленив до предела, лежит на печи: «Умные-то овец в поле пасли, а дурак ничего не делал, все на печке сидел да мух ловил» («Иванушка-дурачок»); «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был старик со старухой. У них было три сына, третьего звали Иван-дурак. Первые двое женатые, а Иван-дурак холостой; два брата занимались делом, управляли домом, пахали и сеяли, третий же ничего не делал» («Иван-дурак»).
Дурак отличается от окружающих его людей своим неумением вести хозяйство, неприспособленностью к жизни: «Жил-был старый бобыль с своею старухой; у него было три сына: двое умных, младший - Иван-дурак. Случится большим братьям на охоту идти, и дурак за ними идет; те ловят зверей да птиц, а дурак крыс да мышей, сорок да ворон» («Мертвое тело»). Ду-
рак ничем не отличается от ребенка: «Мать сжалилась над дураком, стала смотреть за ним, как за малым ребенком; бывало — куда дурак срядится идти, мать с полчаса ему толкует: ты так-то, дитятко, делай и так-то!» («Набитый дурак»).
Если говорить о социальном статусе носителя глупости, то это чаще всего бедняк, третий сын, обделенный наследством: «Жил-был себе в одном селе сын с матерью, а мать была у него старая-престарая старуха, и звали этого сына Иван-дурак. Жили они в убогой избенке об одном оконце и в великой бедности: такая бедность была, что окромя хлеба черствого, почитай, и не едали ничего, а иной раз и того еще не было» («Сказка про перстень о двенадцати винтах»).
Дурак как будто живет в другом измерении, к нему не применимы общечеловеческие шаблоны. Главное его качество состоит в том, что он совершает поступки «по-дурацки», исходя не из здравого смысла, действуя в определенных ситуациях не как все люди. Но в конце сказки его «дурацкое» поведение зачастую становится залогом счастья. Поэтому в таких сказках чаще всего происходят аксиологические сдвиги в противоположную сторону: дурак становится эталоном нормы.
Данные, полученные в результате концептуального анализа материала русских народных сказок, позволяют сделать следующие выводы.
Во-первых, сказочный текст как составная часть языковой картины мира является одним из значимых источников интерпретации концепта в плане реализации его национально-культурной специфики. Ведь без сказки не обходился ни один народ, в этом смысле сказка является памятью народа.
Во-вторых, концепт «глупость» обнаруживает высокую степень лингвистической репрезентации в сказках русского народа, что свидетельствует о значимости данного концепта.
В-третьих, проанализировав весь корпус русских народных сказок под редакцией А. Н. Афанасьева, можно выделить следующий круг семантических и ассоциативных признаков, образую-
щих культурно значимое ментальное образование концепта «глупость»: 'нежелание жить так, как все, а потому ведущий себя глупо', 'нежелание преследовать материальную выгоду', 'неадекватный, не знающий правил человеческого общежития, по-другому мыслящий', 'бездельник, лентяй', 'слабоумный, лишенный рассудка человек'. С лингвокультурологической точки зрения когнитема «неадекватно поступающий человек» в русской языковой картине мира представляется наиболее интересной.
Все сказочные фрагменты так или иначе высмеивают глупость, предостерегая от неразумных поступков. С концептом «глупость» ассоциативно связаны понятия, выражаемые словами беспечность, тьма, смех.
Примечания
1. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейсчких языках. Образ мира и миры образов. М., 1996. С. 16.
2. Попова 3. Д., Стернин И. А. Когнитивная лингвистика. М., 2007.
3. Менг К. Речевое общение, коммуникативная компетенция и понимание // Когнитивные аспекты научной рациональности. Фрунзе, 1989. С. 51.
4. Афанасьев А. Н. Народные русские сказки: в 3 т. М., 1984.
5. Воркачев С. Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании // Филологические науки. 2001. № 1. С. 68.
6. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. М., 2001. Т. 1. С. 192.
7. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. М., 1986. Т. 1. С. 417.
8. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. М., 2001. Т. 1. С. 193.
9. Там же. С. 192.
10. Там же. С. 193.
11. Березович Е. Л. Языковой образ дурака: этнолингвистический аспект // Язык культуры: семантика и грамматика: к 80-летию со дня рождения акад. Н. И. Толстого (1923-1996). М., 2004. С. 368-383; Никитина Л. Б. Образ дурака в русской культурной традиции (лингвокультурологический аспект) // Филолог. ежегодник. Омск, 2005. Вып. 5/6. С. 104-107 и др.
12. Маслова В. А. Введение в когнитивную лингвистику. М., 2004. С. 171.
