CC BY
336
УДК 821.161.1 : 811.161.1
ББК 83.014.47
Т 51
Токарева Э.И.
Языковая ситуация Древней Руси и возможности появления публицистических произведений
(Рецензирована)
Аннотация:
В статье дается представление о накоплении арсенала стилистико-экспрессивных ресурсов языка, выявлении стилистических дифференциаций древнерусских и старорусских текстов. Объектом исследования является языковая ситуация Древней Руси, основанная на воззрениях и теориях Б.А. Успенского и других ученых в области русского литературного языка, дана попытка описания сосуществования коммуникативных систем в пространстве языкового сообщества. Представлены краткие выводы о дифференциации церковнославянского и древнерусского языков, а также стилистических сопоставлений, призванных обозначить роль устнопоэтических средств в стилистическом арсенале русского литературного языка старшей поры.
Ключевые слова:
Стиль, экспрессивно-выразительные средства, аугментативы, деминутивы, редупликация, церковнославянский язык, древнерусский язык, южнославянское языковое влияние, некодифицированный язык, коммуникативная система, диглоссия.
Tokareva E.I.
Language situation in Ancient Russia and opportunities of appearance of publicistic writings
Abstract:
The paper discusses accumulation of stylistic-expressive resources of language and stylistic differentiations of Ancient Russian and Old Russian texts. The object of research is the language situation of Ancient Russia basing on views and theories of B.A. Uspensky and other scientists in the field of Russian literary language. The author undertakes an attempt to describe coexistence of communicative systems in space of language community. Brief conclusions are given about differentiation of the Church Slavonic and the Ancient Russian languages, as well as about the stylistic comparisons called to designate a role of oral poetic means in a stylistic arsenal of the Russian literary language of the grown-up time.
Key words:
Style, linguistics, stylistic-expressive means, augmentatives, diminutives, reduplication, Church Slavonic language, Old Russian language, South-Slavonic language influence, noncodifying language, communicative system, diglossia, bilingualism of koine.
Понятие стиля — явление диахронического порядка, результат громадного опыта творческого письменного наследия. Тот массив древнерусских текстов, которым мы располагаем, независимо от содержательно-жанровых особенностей, композиционной и лингвистической специфики, носит наименование древнерусской литературы. Феномен стиля для древнерусской письменности не характерен. Возможно, как отмечают историки, приметой стиля можно считать некоторые штампы, трафаретные конструкции и обороты, характерные для ряда текстов, созданных публичными деятелями Средневековья, к которым, в первую очередь, принадлежат митрополит Илларион и Кирилл Туровский) [1: 4-15].
Тексты указанных авторов являются типичными произведениями средневекового ораторского искусства славянского мира, содержат ограниченный набор экспрессивно-
выразительных средств, свойственных либо античным образцам, либо произведениям тождественной направленности европейских авторов, созданных на латыни.
Историки языка отмечают, что собственно арсенала стилистико-экспрессивных ресурсов, востребуемых разными авторами русского Средневековья, нет вовсе. Их накопление происходило в течение длительного времени, а использование зависело часто от подражапия тем или иным авторам или произведениям народно-поэтической речи. Например, почти полностью отсутствовала синонимия, либо синонимы представляли собой не ряды, а две-три единицы; тропы, которые заимствовались из греколатинских риторик и литературных источников были ограничены в лучшем случае метонимией; сравнение, столь характерное для фольклорных произведений, использовалось, но метафора — троп более сложный, была еще в стадии становления; эпитеты, безусловно, использовались, но были единичны; из стилистических фигур зафиксированы только перифразы, часто негативного содержания.
На исторических этапах развития языка письменности понятие стиля следует соотносить со сферой употребления. Для ранних стадий развития литературы этот процесс был связан с употреблением характерно дифференцирующих образных средств в определенных типах текстов, которые постепенно превращались в жанры. Собственно стили замыкались в понятиях высокий, средний, низкий. Средневековые неавторские повествования относились к среднему жанру, демократичному и понятному простому народу.
Как известно, классическая греко-латинская риторика представляла собой синтетическую науку, объединяющую этику, грамматику, красноречие, учение об использовании стилистических фигур и правил построения речи. Поэтому все труды средневековых книжников оказываются подражанием античным образцам.
Основой стилистических различий древнерусских и старорусских текстов могли быть приемы их построения, особенности композиции, набор устойчивых формул и образов, символов, мифологем языческого прошлого, славянских культурогем, контрастивные простейшие тропы в разных текстах. Очень характерно было наличие некоторых видов переноса или использование аугментативов и деминутивов, бранных и торжественных слов, повторов, редупликаций, что характеризовало тексты, например, скоморохов, былинные и песенные.
Ставя перед собой задачи исторической стилистики, нельзя не обращаться к теме эволюции литературного языка. Кроме того, необходима конкретизация понятий «литературный язык» и «язык письменности», языковой ситуации в Древней Руси [2: 6]. Приведем краткую информацию о языковой ситуации как факторе истории русского литературного языка. Наши размышления связаны, прежде всего, с воззрениями и теориями Б.А. Успенского в области истории русского литературного языка, а выводы сделаны непосредственно под влиянием его идей.
Напомним, что языковая ситуация Древней Руси характеризуется, главным образом, соотношением между церковнославянским и русским языком. Церковнославянский язык, будучи письменным языком Руси ХЬХ1У вв., подвергался неизбежной последовательной русификации, в результате чего образовался особый синтетический продукт - русский национальный извод церковнославянского языка, который значительно отличался от живого русского некнижного языка. Однако с конца Х!У века в результате южнославянского влияния этот новый гибридный книжный язык вновь пополняется южнославянскими элементами, соединяя в себе и южнославянские, и восточнославянские элементы.
Некодифицированный русский язык, напротив, - система более открытая, испытывал влияние со стороны не только церковнославянского языка, но и других языков, например, татарского, финноугорских, западнославянских, германских и т.д. Сосуществование двух коммуникативных систем - книжного церковнославянского языка
русского извода и разговорного некнижного русского языка - представляло собой особый тип языковой ситуации.
Б.А. Успенский в своих многочисленных работах, освещающих вопросы двуязычия и диглоссии на Руси, полагает, что языковая ситуация XI- Х1У и ХУ-ХУП вв. должна быть обозначена не как ситуация церковнославянско-русского двуязычия, а как ситуация церковнославянскорусской диглоссии. По Б.А. Успенскому, диглоссия - способ сосуществования двух коммуникативных систем в пространстве одного языкового сообщества, когда функции обеих систем находятся в отношениях дополнительной дистрибуции. Такая ситуация отличается стабильностью, жизнестойкостью. Иначе говоря, в подобных условиях церковнославянский язык русского извода является не только языком культовым, богослужебным, но и языком письменности и - шире - культуры в целом; некнижный, разговорный язык является деловым языком, языком юридических актов, грамот, челобитных и проч., а также средством бытового общения. В этой ситуации обе системы воспринимаются и функционируют не как два отдельных разных языка, а как один язык. Устойчивая взаимная дополнительность функций позволяет этой ситуации сохраняться в течение многих веков, что фактически имело место в России. В условиях же двуязычия две коммуникативные системы равноправны, функционально дублируют друг друга, одна из них неизбежно избыточна. В последнем случае в ходе эволюции одна из систем обязательно вытеснит другую, тогда как в условиях диглоссии обе системы представляют стабильные вариативные кодовые идиомы, на которые говорящий переключается по желанию в зависимости от условий, целей и задач коммуникации.
Исторически русский письменный язык представляет собой сложнейшее сопряжение старославянской и русской языковой стихии, неразрывный сплав различных элементов этих стихий. Это позволяет квалифицировать русский литературный язык как «двумерный», в отличие от литературных языков, в основе которых лежат только городские койне, которые в своем развитии опираются лишь на разговорную речь [3: 188]. Именно двумерностью русского языка объясняются его более широкие по сравнению с другими европейскими языками экспрессивно-стилистические и выразительные возможности, большая семантическая сложность, способность выражать такие тончайшие нюансы значений в многочисленных рядах идеографических синонимов, какие не известны носителям других языков. Громадный семантический потенциал и практически неограниченные стилистические ресурсы русского литературного языка обеспечивают ему особое место в ряду других мировых языков.
Другой, не менее важной стороной исторической стилистики является изучение становления и развития нормы, которая преобразуется путем последовательного осознания системы языка и ее развития. В отличие от задач синхронной стилистики, историческая наука должна описывать не только функционирование, но и эволюцию стилистических средств языка на фоне нейтральной нормы и в связи с развитием системы языка. Кроме того, стилевые ресурсы могут как принадлежать системе русского языка, так и быть заимствованными из других переводных текстов.
Характер произведений древнерусской литературы Х1-Х1У вв. очень сложен, их список не содержит собственно публицистических памятников. Этот жанр развивается позднее благодаря комплексу факторов. Можно говорить лишь о публицистической направленности многих произведений, о содержании, определенных языковых средствах, т.е. факторах публицистичности многих ее текстов.
Напомним известное предостережение А.И. Соболевского: «В литературном употреблении некогда было несколько церковнославянских языков и несколько русских языков: два новгородских, два киевских, два западнорусских» [4: 22]. И далее он пишет: «Домонгольская Русь не знала одного общего ей всей литературного языка. Она употребляла два языка: один — церковнославянский для собственно литературных произведений, другой — чистый русский для деловой письменности. Эти два языка делились каждый на несколько второстепенных, местных, которые были различны в
разных местах Руси и отличались друг от друга в той мере, в какой отличались друг от друга местные говоры» [4: 39]. Следовательно, домонгольские тексты публицистической тематики или направления должны отличаться наличием диалектных черт, что значительно затрудняет их изучение.
Согласно гипотезе акад. Д.С. Лихачева, в Древней Руси было два литературных языка: церковнославянский, являющийся общим литературным языком восточных и южных славян и румын, и древнерусский литературный язык [5: 83]. Он полагал, что оба языка обладали разными стилистическими функциями и находились в разных условиях существования. Церковнославянский, более строгий как язык богослужений, находился в «постоянном внутреннем интенсивном взаимодействии и по вертикали и по горизонтали: воздействие языка памятников прошлых эпох постоянно сказывалось на языке памятников новых, произведения, написанные на церковнославянском языке в одной из славянских стран, сохраняли специфические черты и перемещались в другие страны [5: 84]. Древнерусский (или русский литературный) язык отличался от церковнославянского рядом особенностей: а) он не имел «образцов»; б) был гораздо разнообразнее церковнославянского; в) менее устойчив, менее замкнут; г) он был лишён «стремления к самоочищению от чуждых форм»; д) не «осознавался как явление определенного высокого стиля» [5: 84]. Сам по себе он также был стилистически неоднороден, что подтверждается сравнением языка, например, таких памятников, как «Первая новгородская летопись» и «Русская правда», Галицко-Волынская летопись и «Моление Даниила Заточника» [5: 85].
Литературный язык представлял собой не простую фиксацию древнерусского койне, а включал в себя заметную струю устной народной поэзии, обладавшей особой стилистической функцией и владевшей своими поэтическими формулами и поэтической лексикой» [5: 85]. Она отчетливо прослеживается, в частности, при рассмотрении в стилистическом плане таких памятников древнерусской письменности, как «Поучение» Мономаха, Ипатьевская летопись, «Слово о полку Игореве», «Повесть о разорении Рязани Батыем» и др. Это открывает еще один план стилистических сопоставлений, призванный установить роль и место устнопоэтических средств в стилистическом арсенале русского литературного языка старшей поры. Однако церковнославянский и русский литературный языки функционировали не строго параллельно, а постоянно и многообразно взаимодействовали между собой: «Литературный этикет требовал иногда быстрых переходов от одного языка к другому. Эти переходы совершались порой на самых коротких дистанциях — в пределах одного произведения» [5: 84].
Примечания:
1. Тарланов З.К. О предмете и задачах исторической стилистики русского языка. Историческая стилистика русского языка. М., 1989.
2. Виноградов В.В. Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка. М., 1958.
3. Успенский Б.А. Языковая ситуация Киевской Руси и ее значение для истории и русского литературного языка. М., 1983.
4. Соболевский А.И. История русского литературного языка. Л., 1980.
5. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979.
References:
1. Tarlanov Z.K. About a subject and problems of historical stylistics of Russian. Historical stylistics of Russian. M., 1989.
2. Vinogradov V.V. Principal problems of studying education and development of the Old Russian literary language. M., 1958.
3. Uspensky B.A. A language situation of the Kiev Russia and its significance for a history and for the Russian literary language. M., 1983.
4. Sobolevsky A.I. History of the Russian literary language. L., 1980. P. 22.
5. Likhachev D.S. Poetics of the Old Russian literature. M., 1979. P. 83.
