CC BY
57
ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ XVII-XX вв.
УДК (09) (4) «16/19»
Ю. Е. Смагин
Язык вещей и знаков в новоевропейской философии
В статье рассматривается конвенциональная природа вещей и знаков в новоевропейской философии, стремление к созданию универсального языка. Язык знаковых исчислений позволяет диктовать вещам и природе в целом. Общий для всех язык выступает как искусственная и договорная конструкция, с помощью которой можно установить отношения между людьми.
The article deals with the conventional nature of things and characters in the modem European philosophy, the tendency to create a universal language. Language of symbolic calculus allows to dictate things and nature in general. The universal language acts as an artificial and negotiated construction, which can be used to establish relationships between people.
Ключевые слова: новоевропейская философия, вещь, язык, знак, метка, договор.
Key words: modern European philosophy, thing, language, sign, note, treatment.
Начиная с XVII столетия, человеческий разум охватывает пафос новизны, новоевропейские ученые и философы претендуют на абсолютную оригинальность и неповторимость. Такого рода притязанию предшествовали три великих события: открытие Нового Света; Реформация и вызванное ею лишение церкви и монастырей их имущества, что способствовало процессу индивидуальной экспроприации; наконец, устранение различия между небесными и земными условиями, когда земная природа рассматривается уже в горизонте всего универсума в целом. Говорят о вещах, никогда до этого прежде не наблюдавшихся, говорят о мыслях, которые никем прежде не продумывались и не высказывались. Так, Г. Галилей в «Звездном вестнике» намеренно подчеркивает абсолютную новизну своих открытий; Т. Гоббс возвещает, что вся политическая философия не старше, чем его книга «О гражданине». В предисловии к «Началам философии» Р. Декарт пишет, что не знает ни одного мыслителя, кроме себя, способного вообще хоть с каким-то успехом философствовать. Новизна противопоставляется и в делах, и в познании всей предшествующей культурно-исторической традиции. В сфере мышления человек отчуждается от своего непосредственного окружения. Благодаря дистанции, полагаемой между человеком и миром, возрастает власть и могущество над вещами природного мира. Дистанцирование требует осуществления измерительной способности, прису-
щей человеческому существу, отчуждение от мира, который редуцируется к протяженности, выдвигает на первый план анализ актов сознания. Формируется общество как «коллективный субъект жизненного процесса». Земля обрела «благородный статус» небесного тела, а это уже означает, что человеческий разум освобождается от зависимости со стороны чувственно-земной данности. Утверждается картезианское убеждение о невозможности надежного познания там, где разум не «движется» в сфере своих познавательных форм и собственных идей. Определяющей становится алгебраическая трактовка геометрии, т. е. редукция чувственной данности к математическим построениям и вычислениям. Язык символических исчислений уже не имеет пространственной привязки. Вот почему Т. Гоббс «Основы философии» начинает с интерпретации языка (примечательно, что первый раздел называется «Исчисление, или логика»). Язык здесь понимается как конвенциональная система знаков, которая используется по строго определенным правилам. Само общество понимается как множество индивидов, которые образуют государство в силу общественного договора.
В классическую эпоху знак перестает быть фигурой мира, он уже не относится к фигурам сродства и сходства. Еще в XVI столетии знаки были внутренне присущи вещам, благодаря им можно было познавать тайну, природу и достоинство вещей. А это означало их возможное использование и служило оправданием их существования. Но чтобы «существовать», знаки не нуждались в том, чтобы быть известными или познаваемыми. Они ничего не теряли в своем бытии, если их никто не воспринимал, и оставались «немыми» для человека. Знаки в их изначальной функции утверждал сам язык вещей, а не познание как таковое. Начиная с XVII в., сфера знака распределяется между достоверным и вероятным, поскольку отныне знак конституируется только посредством знания. В силу этого обстоятельства уже нет места ни немой примете, ни неизвестному знаку. Поэтому знак утрачивает присущий ему ранее характер знамения, тем самым знание перестает быть прорицанием. Знаки, имевшие смысл знамения, предшествовали прорицанию, которое призвано было понять и выявить вписанный в мир язык. Благодаря такой природе знака, знание всегда прорицало о божественном. Но в XVII в. знание «разрывает» свое прежнее родство с прорицанием (ётпайо). Отныне знак начинает обозначать что-либо только внутри познания, у которого теперь он заимствует свою достоверность.
«И если Бог еще применяет знаки, чтобы говорить с нами через посредство природы, то Он пользуется при этом нашим познанием и связями, которые устанавливаются между впечатлениями, чтобы утвердить в нашем уме отношение значения. Такова роль чувств у Мальбранша или ощущения у Беркли: в естественном суждении, чувстве, в зрительных впечатлениях ... именно мимолетные, смутные, но навязчивые, необходимые и неизбежные сведения служат знаками для дискурсивного познания.» [3, с. 109-110].
Не обладая «чистым разумом», мы не можем только силой своего ума достигнуть дискурсивного познания. Нет больше прорицания в смысле проникновения познания в загадочное, таинственное и священное пространство знаков, а есть лишь сосредоточенное на себе познание, которое замыкает в своем специфическом пространстве знаки и «развертывается» от самой слабой вероятности к совершенно несомненной достоверности. Дж. Беркли подчеркивал:
«.связь идей не предполагает отношения причины к следствию, а только метки или знаки к вещи обозначаемой. Видимый мною огонь есть не причина боли, испытываемой мною при приближении к нему, но только предостерегающий меня от нее знак. Равным образом шум, который я слышу, есть не следствие того или иного движения или столкновения окружающих тел, но их знаки» [1, с. 201].
Если ранее роль знака заключалась в соединении и связывании вещей, то теперь полагание знака неотделимо от анализа. Знак возникает в результате анализа, и в то же время является инструментом анализа. Будучи однажды определен и изолирован, знак уже может соотноситься с новыми впечатлениями.
«Поскольку ум анализирует, постольку появляется знак. Поскольку ум располагает знаками, постольку анализ продолжается» [3, с. 111].
Выяснение аналитической мощи мышления и учение о знаках тесно соприкасаются с одной и той же теорией - теорией познания. Само знание призвано уже не столько разгадывать тайные знаки мира, сколько с помощью знаков «расчленять» мир посредством непрерывного развертывания замещающих его понятий, в которых он осмысливается.
«Благодаря этому открывается возможность и для анализа, и для комбинаторики, что делает мир от начала и до конца упорядочиваемым. В классическом мышлении знак не уничтожает расстояний и не упраздняет время; напротив, он позволяет их развертывать и постепенно обозревать. Вещи при посредстве знака становятся различными, сохраняются в своем тождестве, разъединяются и соединяются. Западный разум вступает в эпоху суждения» [3, с. 111-112].
Еще до «Кратила» Платона было известно, что есть знаки, данные природой, и знаки, образованные человеком. Но искусственные знаки действенны лишь в силу их верности естественным знакам, поскольку последние составляют основу всех других знаков. В XVII в. изменяется радикальным образом соотношение природы и «соглашения». Естественный знак есть элемент, выделяемый из самих вещей и в качестве знака конституируемый познанием. Это предписываемый знак, который ум не может себе подчинить. Знаки по соглашению, с другой стороны, выбираются благодаря их простоте, удобству и применимости к множеству
элементов. Они легко запоминаются и могут входить в состав других знаков. Устанавливаемый человеком знак превращает воображение в сознательную память, спонтанное внимание - в рефлексию, инстинкт - в разумное познание. Т. Гоббс разъясняет происхождение знака и различие между естественными и искусственными знаками. Он утверждает:
«.для занятия философией необходимы некоторые чувственные объекты запоминания, при помощи которых прошлые мысли можно было бы оживлять в памяти и как бы закреплять в определенной последовательности. Такого рода объекты запоминания мы будем называть метками (N0-1ае), понимая под этим чувственно воспринимаемые вещи, произвольно выбранные нами, с тем чтобы при помощи их чувственного восприятия пробудить в нашем уме мысли, сходные с теми, ради которых мы применили эти знаки» [2, с. 82].
Однако даже человеку выдающегося ума, посвящающему «все свое время мышлению и изобретению соответствующих меток для подкрепления своей памяти и преуспеянию благодаря этому в знаниях», все эти старания принесли бы мало пользы. Для развития философских знаний необходимо преобразование меток в знаки, «.при помощи которых мысли одного могли бы быть сообщены и разъяснены другим. Знаками (signa) же друг друга нам служат обычно вещи, следующие друг за другом, предваряющие или последующие, поскольку мы замечаем, что в их последовательности существует известная правильность» [2, с. 82].
Среди знаков есть естественные. Скажем, темные тучи служат знаком предстоящего дождя. «Другие же произвольны, т. е. выбираются нами по произволу.». К ним относятся и «определенные сочетания слов, обозначающие наши мысли и движения нашего духа. Разница между метками и знаками состоит в том, что первые имеют значение для нас самих, последние же - для других» [2, с. 82]. Знаки мыслей образуют в их звучании речь, а отдельные части речи называются именами. Имена суть прежде всего метки, необходимые для закрепления памяти. И лишь во вторую очередь они служат для обозначения и изложения всего того, что мы сохраняем в своей памяти.
«Отсюда вытекает следующее определение имени. Имя есть слово, произвольно выбранное нами в качестве метки, чтобы возбуждать в нашем уме мысли, сходные с прежними мыслями, и одновременно, будучи вставленными в предложение и обращенными к кому-либо другому, служить признаками того, какие мысли были и каких не было в уме говорящего» [2, с. 83].
Между именами и вещами, говорит Т. Гоббс, нет и не может быть никакого сходства. Несерьезно вообще думать, «будто имена вещей вытекают из их природы. Изначальные имена, установленные самим Богом, вышли из употребления после неудачи с построением вавилонской башни и были заменены другими, произвольно изобретенными и применяе-
мыми людьми» [2, с. 83]. Искусственные знаки составляют сущность языка, а потому только искусственный, произвольно выбираемый знак есть знак во всей его полноте и значимости функционирования. При этом устанавливается произвольная система знаков, но присущий такой системе элемент произвола измеряется своей функцией, и этот произвол имеет свои строго определенные правила, которые позволяют анализировать и систематизировать вещи в их наиболее простых элементах. А это произвольное создает определенное пространство для комбинаторики. Посредством метода анализа и комбинаторики утверждается, что природа обнаруживает свою сущность на уровне сходных впечатлений и во всевозможных формах их соединения. В своей совершенной форме система знаков представляет собой простой, абсолютно прозрачный язык, способный к обозначению элементарного, а также совокупность операций, определяющую все возможные соединения. С одной стороны, допускается идеальный генезис, поиск источника сложности и непонятности вещей, а с другой, - исчисление возможных соединений элементарного. Также имеет место расхождение между системой и природой как таковой. Но в горизонте классического мышления в этом нет никакого противоречия. Всю «классическую эпистему, - отмечает М.Фуко, -пронизывает совместное вхождение универсального исчисления и поиска элементарных основ в систему, которая является искусственной и которая благодаря этому может раскрыть природу, начиная с ее исходных элементов и вплоть до одновременного существования их всевозможных комбинаций» [3, с. 113].
Необходимо отметить, как мало внимания обращается на то обстоятельство, что с распространением и развертыванием понимания бытия как сознания сама проблема словно бы исчезает из сферы философской мысли и все более «вгоняется» в сферу языка и логики. Но поскольку бытие есть прежде всего сфера сознания, а исходным субъектом сознания оказывается человек, то вследствие этого бытие, чего бы то ни было, может быть ему подвластно при условии, что мы раскроем природу языка и мышления. В новоевропейской философии имеет место та скрытая предпосылка, что человек способен истинно познать лишь только то, что он сам способен оформить и сконструировать. В попытке редуцировать весь природный порядок вещей к протяженности (res extencia) Р. Декарт, по сути дела, предлагает проект построения мира из ничего. А Т. Гоббс, выступая против аристотелевской идеи человека как общественного существа, исходит из понимания человека в качестве существа в природном порядке вещей, для того чтобы потом выяснить, почему «естественный» человек вынужден создавать общество, и каким образом он таковое задание осуществляет, соглашаясь с установлением определенного порядка власти и подчинения, принятием прав и обязанностей. Человек не создал природу, поэтому он не способен полностью детально ее познать. Но человек определил и построил общество, тем самым истинной наукой может быть исключительно и только наука об обществе.
Но и язык как таковой создал тот же человек, следовательно, возможна наука о языке, о логике, которая, по сути дела, и есть полагание природы языка.
Интерпретация предложения и связи, которую развивает Т. Гоббс, в значительной мере подчиняется аристотелевско-схоластической традиции. Поэтому неудивительно, что постижение языка и логики в философии Т. Гоббса обычно описывается в качестве примера наиболее крайнего номинализма. Проблемы языка и логики в номинализме, призванные раскрывать природу мышления и знания, выясняются с рассмотрения предложения, которое есть высказываемый словесный комплекс. Все проблемы, возникающие относительно предложения, связки и истины, ориентируются номинализмом в контексте слов и имен. Уже в древнегреческой философии вопрос о знании и высказывании был неотделим от понимания «логоса». Вот почему мышление о знании становится логикой. Вопрос тем самым определяется тем, в каком направлении тематизируется логос и в какой перспективе он рассматривается. Уже во времена Сократа, Платона и Аристотеля в лице представителей софистической мысли имело место распространение определенной формы номинализма. В период Средневековья возникали иные формы номиналистической тенденции мышления, которые определялись прежде всего в школе английских францисканцев. Представитель поздней схоластики У. Оккам выражал философски-крайнюю номиналистическую позицию, которая имела важное значение для его интерпретации сугубо теологических проблем. Необходимо заметить, что и М. Лютер опирался на номиналистическую позицию для собственных формулировок теологических вопросов и разрешения связанных с ними внутренних трудностей. Поэтому вовсе не случайно то обстоятельство, что и Т. Гоббс разрабатывал позицию крайнего номинализма.
Выясняя структуру и природу предложения как выражения в языке высказывания, Т. Гоббс в своей «Логике», в первой части трактата «О теле», обсуждает глагол «есть», связку как таковую. Здесь важно обратить внимание на структуру его трактата «Основы философии». «О теле» - первая часть, при этом первый раздел этой части носит характерное название: «Исчисление или логика». Этот раздел включает в себя главы о философии, о наименованиях, о предложении и т. д. В посвящении В., графу Девонширскому, Т. Гоббс пишет, что эта часть «легка для понимания и ясна для внимательного читателя, хорошо знакомого с математикой. все в ней ново, однако новизна ее никому не причинит вреда». Здесь речь идет о том, что «начало астрономии. следует .отнести не далее как к Николаю Копернику, который в прошлом столетии вернулся к воззрениям Пифагора, Аристарха и Филолая» [2, с. 67]. В дальнейшем, когда стало известно о движении земли, Г. Галилей «. первым открыл нам врата всей физики, а именно указал природу движения. Следовательно, физика - новое явление. Но философия общества и государства (РЫ^орЫаст^) является еще более новой, она не старше. чем напи-
санная мною книга О гражданине» [2, с. 67-68]. Тем не менее, выяснение основных элементов философии Т. Гоббс начинает с рассмотрения природы языка и логики. Глагольная связка «есть» - это простой консти-туент предложения типа S есть P.
«Предложение есть словесное выражение (огайо), состоящее из двух соединенных связкой имен, посредством которого говорящий хочет выразить, что он относит второе имя к той самой вещи, которая обозначается первым, или (что то же самое) что первое имя содержится во втором. Например, выражение человек есть живое существо, в котором два имени соединены связкой есть, образует предложение, ибо говорящий считает как слово человек, так и слово живое существо (animal) именами одной и той же вещи или полагает, что первое имя человек содержится в последующем имени живое существо» [2, с. 92].
В предшествующие столетия использование знаков было стремлением выявить некий изначальный текст мира, божественный текст Творца мироздания. Безусловно, ясно, что только Бог знает мир абсолютно, поскольку Он сам его сотворил и непрерывно сохраняет. И если сообразовываться с божественной премудростью, тогда следует в подражании Богу вообразить себе план построения мира из ничего, а затем попытаться осуществить этот план, чтобы каким-то образом приблизиться к божественному знанию мира. Отсюда стремление оформить и создать такой произвольный, искусственный язык, который позволил бы развернуть внутреннюю сущность природы и все ее скрытые качества и однородную протяженность и который способствовал бы выявлению основных терминов ее анализа и законов построения. Знание уже не признано раскрывать изначальное Слово. Оно должно конструировать искусственный язык, способный быть действенным, т. е. анализирующим и комбинирующим. И тогда он будет действенным языком исчисления. Элемент произвола оказывается необходимым и оправданным в рамках только такой системы, которая вводит в познание комбинаторику и анализ. Такого рода система открывает пространство как для реконструкции генезиса, начиная с самых простых элементов, так и для исчисления и построения таблиц. «Именно эта система сближает всякое знание с языком и стремится заместить все языки и системы искусственным символом и логических операций» [3, с. 114]. Возникают разного рода проекты построения универсальной характеристики, системы универсального языка и исчисления. Именно такого рода проекты определяли мысль Г оббса и Беркли, Спинозы и Лейбница, Юма и Кондильяка.
Список литературы
1. Беркли Дж. Трактат о принципах человеческого знания // Сочинения. -М., 1978.
2. Гоббс Т. Соч.: в 2 т. Т. 1. - М., 1989.
3. Фуко М. Слова и вещи. - М., 1977.
