CC BY
61
2012
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 9
Вып. 2
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 81'37 Т. Е. Аникина
Язык и литература: семантика концептуального слова и принципы организации художественного текста
В Нобелевской лекции Иосиф Бродский говорил, что писатель находится во власти языка, и «то, что в просторечии именуется голосом Музы, есть на самом деле диктат языка... <...> Язык подсказывает или просто диктует следующую строчку» [1]. Создавая литературное произведение, писатель строит его таким образом, чтобы замысел осуществился с исчерпывающей полнотой. Он невольно отбирает те художественные средства, которые позволяют ему наиболее полно воплотить мысль, решить эстетическую задачу.
Смысл художественного произведения, вернее каждый из смыслов, часто можно выразить словом или словосочетанием, фразеологическим оборотом. Такое слово или выражение будет концептуальным, смыслообразующим, смыслопорождающим, центральным для данного художественного текста. Иногда оно становится названием произведения («Инженеры-бессребреники» Н. С. Лескова, „О г1усЬ зашоНпсЬ" И. Ольбрах-та или рассказ С. Довлатова «Виноград»)1. В данном случае нас интересуют не свойства заглавий, а смыслопорождающее слово, концептуализирующее художественный текст, вернее, семантическая структура этого слова.
Такое слово (или словосочетание) не обязательно присутствует в тексте произведения. Оно часто может быть выражено имплицитно и являет собой, концептуализирует суть авторского замысла или существенную часть этой сути. И в этом случае подчас мы сталкиваемся с тем, что семантическая модель концептуального слова, имплицированного в тексте, как бы «заставляет» писателя определенным образом строить литературное произведение.
Для прояснения мысли вспомним пассаж о Максиме Телятникове, сапожнике из «Мертвых душ» Н. В. Гоголя:
«Максим Телятников, сапожник. Хе, сапожник! „Пьян, как сапожник", говорит пословица. Знаю, знаю тебя, голубчик; если хочешь, всю историю твою расскажу: учился ты у немца, который кормил вас всех вместе, бил ремнем по спине за неаккуратность
1 Проблема заглавий — непростая тема, их изучению посвящен целый ряд всем хорошо известных работ и литературоведов, и лингвистов (С. Крыжановского, Э. Б. Магазаника, М. Проскурякова, О. И. Фоняковой и др.). © Т. Е. Аникина, 2012
и не выпускал на улицу повесничать, и был ты чудо, а не сапожник, и не нахвалился тобою немец, говоря с женой или с камрадом. А как кончилось твое ученье: „А вот теперь я заведусь своим домком — сказал ты, — да не так, как немец, что из копейки тянется, а вдруг разбогатею". И вот, давши барину порядочный оброк, завел ты лавчонку, набрав заказов кучу, и пошел работать. Достал где-то втридешева гнилушки кожи и выиграл, точно, вдвое на всяком сапоге, да через недели две перелопались твои сапоги, и выбранили тебя подлейшим образом. И вот лавчонка твоя запустела, и ты пошел попивать да валяться по улицам, приговаривая: „Нет, плохо на свете! Нет житья русскому человеку, все немцы мешают"» [2].
В данном случае фразеологический оборот присутствует в тексте. И язык осуществляет свой диктат, язык, повторим слова И. Бродского, «подсказывает или просто диктует следующую строчку». Гоголевский текст демонстрирует «механику» этого диктата. Он являет собой как бы развернутую пословицу.
Таким образом, семантическая структура концептуального смыслопорождающего слова повторяется в линейном построении художественного целого.
Обратимся к произведениям русской литературы, описывающим бессребреника. Нестяжательство является одной из черт русского национального характера. «...Непогоня за внешним жизненным успехом; непогоня за богатством, довольство умеренным достатком» — такие черты увидел А. И. Солженицын в русском народном характере [3] и воплотил в образе Матрены (хотя в тексте рассказа героиня не называется словом «бессребреница»). «.За обзаводом не гналась; и не бережная; и даже поросенка не держала, выкармливать почему-то не любила; и, глупая, помогала чужим людям бесплатно (и самый повод вспомнить Матрену выпал — некого было дозвать огород вспахать не себе сохою)» [4, с. 143]. Изобразил бессребреника и И. С. Тургенев. Калиныч такой же бессребреник, как и героиня А. И. Солженицына. «...Калиныч ходил в лаптях и перебивался кое-как» [5, с. 312]. «Эка, сапоги!.. на что мне сапоги? Я мужик.» [5, с. 315].
«Бессребреник» определяется как «бескорыстный человек» [6], через отрицание — «бескорыстный», то есть «не корыстный». Семантическая структура концептуального слова повторяется в линейном построении художественного целого. Писатели, создающие образы бессребреников, как правило, используют отрицания.
Рассмотрим случай, когда концептуальное слово вынесено в заглавие произведения. Это рассказ Н. С. Лескова «Инженеры-бессребреники», посвященный святителю Игнатию Брянчанинову, схимонаху Михаилу Чихачеву и Николаю Фермору.
«Ни Брянчанинов, ни Чихачев не участвовали тоже ни в каких проявлениях молодечества и прямо говорили, что они желают не знать о них, потому что не хотят быть о них спрошенными, ибо не могут лгать и не желают ни на кого доказывать. Такая твердая откровенность поставила их в особенное, прекрасное положение, в котором они никогда не были в необходимости никого выгораживать, прибегая ко лжи, и ни на кого ничего не доказывали. Воспитатели знали этот „дух" Брянчанинова и Чихачева и никогда их не спрашивали в тех случаях, когда представлялась надобность исследовать какую-нибудь кадетскую проделку» [7, с. 139].
Грубые подсчеты показали, что половину объема рассказа составляют контексты, содержащие отрицательные конструкции. Причем это — пространные контексты, как правило, характеризующие героев, их мысли, поступки, слова. Они, иной раз, содер-
жат целые цепочки отрицаний: «никогда не были в необходимости никого выгораживать»; «ни на кого ничего не доказывали» и т. п.
Если мы сравним «Инженеров-бессребреников» с «Левшой» (сравнение не очень удачное, так как мотив бессребреничества есть и в «Левше», хотя концептуальным словом для последнего рассказа все-таки является слово «мастер»), то обнаружим существенную разницу. В «Левше» отрицательных конструкций в два раза меньше, чем положительных. И эти отрицательные конструкции представляют собой краткие контексты, как бы необходимые писателю «между делом», хотя двойное отрицание присутствует и здесь.
«Но только пришли в самую последнюю комнату, а тут стоят их рабочие в тужур-ных жилетках и в фартуках и держат поднос, на котором ничего нет.
Государь вдруг и удивился, что ему подают пустой поднос.
— Что это такое значит? — спрашивает; а аглицкие мастера отвечают:
— Это вашему величеству наше покорное поднесение.
— Что же это?
— А вот, — говорят, — изволите видеть сориночку?
Государь посмотрел и видит: точно, лежит на серебряном подносе самая крошечная соринка. Работники говорят:
— Извольте пальчик послюнить и ее на ладошку взять» [8].
Разница между фрагментами разительная. Во втором случае в сравнительно большом фрагменте употреблено всего несколько отрицаний.
Таким образом, структура концептуального слова, в данном случае это отрицание корысти, ее отсутствие, повторяется в способе организации художественного текста, его линейного построения, которое можно охарактеризовать как «описание через отрицание».
Отчасти это наблюдение перекликается с мыслью о референциальной функции литературы М. Риффатера, о природе фиктивной правды в литературном произведении. Нарративная правда воспринимается как реальность потому, что она опирается на разнообразные грамматические модели реально существующих слов живого языка, эксплицируя их в текст. «Нарративная правда — это идея правды, созданная в соответствии с правилами грамматики, использующими принцип заменяемости», — пишет ученый в первой главе своей известной работы «Правда вымысла». «Правда диегези-са» — «каждый имплицитный компонент данной структуры производный вымышленный текст замещает эксплицитным и развитым описанием. С одной стороны, чтобы быть грамматически корректным, каждое из них должно подчиняться консенсусу о реальности, уже закодированному в языке. С другой, каждое из этих описаний распространяется на семантические компоненты той же данности. Комбинация этих разнообразных отсылок к данности, к проверяемости на соответствие принятой идее реальности, и к конвергенции в одно изначально лексически или фразеологически данное, создаёт впечатление правды» [9]. Думается, что в данном случае речь идет не только и не столько о художественной правде. Скорее о неких общих свойствах художественного текста и художественного мышления.
Так, Ж. Вардзелашвили считает, что язык диктует мысли, мысль диктует языку [10]. То есть концептуальное слово, условно говоря, порождает мысль о создании нар-рации, которая, в свою очередь, облекается в слова текста. Однако думается, что это не
последовательный процесс, а одновременный. Трудно сказать, что рождается раньше в сознании творца: концептуальное слово, которое разворачивается в текст, или нарративная конструкция, текст, который сворачивается в слово.
Вернемся к героям И. Тургенева и А. Солженицына, к текстам, где понятие бессребреник выражено имплицитно.
Так, И. С. Тургенев, характеризуя своего героя, часто употребляет отрицательные конструкции: «.услуживал мне без раболепства» [5, с. 308], «хозяйство, содержать не может» [5, с. 309]», «без него Полутыкин шагу ступить не может» [11, с. 308], «а детей и не бывало вовсе» [5, с. 308], «Калиныч не любил рассуждать и всему верил свято» [5, с. 312].
А. И. Солженицын, рисуя Матрену, также прибегает к отрицаниям: «Ефим ее не любил. не имела. не гналась за обзаводом. не выбивалась, чтобы купить вещи. не гналась за нарядами. не понятая, брошенная. не стоит село без праведника» [3, с. 143].
Традиции русской литературы продолжаются и в наши дни. Современный петербургский писатель Михаил Аникин в рассказе «Жизнь Валентины» [11] описывает праведницу, страстотерпицу, бессребреницу. Весь рассказ М. Аникина построен на отрицаниях. С первых же строк рассказа героиня характеризуется как «бесхитростная русская женщина» [11, с. 15]. «Деда своего Валентина видела только на фотографиях, в живых его не застала. других родных у нее не было» [11, с. 85]. «Но здесь у нее близких родственников и друзей никого не осталось» [11, с. 85]. «Маленькую дочурку оставить было не с кем, детского сада в деревне не было» [11, с. 87]. «Устроится тогда было негде» [11, с. 86]. «В колхоз она не пошла — не хотела сдавать паспорт» [11. с. 87], «не выдержала. манеры всех поучать» [11, с. 94]. В какой-то момент жизнь Валентины наладилась, она даже приобрела относительный достаток. Однако и этот положительный момент в жизни героини М. Аникин описывает через отрицания: «Но хозяйство они не бросали» [11, с. 91].
Поскольку смысл слова бессребреник несет в себе отрицание корысти, сребролюбия, то писатели, рисуя образы бессребреников, невольно, интуитивно употребляют отрицательные конструкции. Тем самым линейное построение текста повторяет семантическую структуру концептуального слова. Возможно, как считает Д. М. Поцепня, на этот процесс влияют механизмы отражения картины мира, существующие у разных народов2. Язык отражает мир своим способом, литература — своим.
Рассматриваемое явление носит универсальный характер. Обратимся к творчеству К. Чапека. Сравним два рассказа из «Книги апокрифов». Само определение апокрифов как неканонических библейских историй несет в себе отрицание [12, стб. 157-172]. Поэтому трудно ожидать в чапековских текстах отсутствие библейских конструкций.
Первый рассказ называется «Псевдо-Лотт, или О патриотизме», то есть «ненастоящий», а вернее, «неканонический» Лотт.
«Lot se vrátil domu, ale neulehl, nybrz premyslel po celou noc.
A kdyz bylo ráno, nutili jej andelé, rkouce: "Vstañ, vezmi zenu svou, a dve dcery, které
más; abys i ty spolu nezahynul v neslechetnosti mesta".
"Nepüjdu", rekl Lot. "Odpust'te mi, ale já nepüjdu. Premyslel jsem o tom po celou noc.
Nemohu odejít, protoze i já jsem jeden ze Sodomskych".
2 Мысль высказана при обсуждении сходной проблемы в 2009 г.
"Ty jsi spravedlivy", namítli andelé, "avsak oni jsou nespravedliví, a krik jejich cinû ro-zlítil Hospodina"» [13, s. 41].
В произвольно выбранном отрывке чешского текста, часть которого приведена выше, на семьдесят пять слов семь отрицательных, т. е. соотношение слов образованных по положительной и отрицательной модели приблизительно десять к одному.
В следующем рассказе «Марта и Мария», апокрифе, с концептуальным словом «хозяйка», соотношение положительных и отрицательных конструкций совсем иное — приблизительно пятьдесят к одному. На сто слов — одно двойное отрицание.
«Tu vyhrkly slzy z palcivych ocí Martinych. "Marto, Marto, peclivá jsi a starás se o mnohé veci: ale jednoho je stpotrebí, Marie si vyvolila lepsí stránku, a tu jí nikdo nevezme. — Tak nejak to, paní Támar, rekl".
Bylo chvíli ticho. "A to bylo vsechno, co promluvil?" ptala se paní Támar.
"Vsechno, pokud já vím", dela Marta, stírajíc si drsne slzy. "Pak jsem sla koupit ta holou-bata — zlodeji jsou to na trhu, paní Grünfeld — a pekla jsem je, a uvarila pro vás tu polévku z holoubích drûbkû"
"To vím", pravila paní Grünfeldová. "Vy jste moc hodná, Marticko"» [13, s. 51].
И третий пример из рассказа «Лазарь», где концептуальным словом является слово «больной». По-чешски — „nêmocny", построенное по отрицательной модели. Здесь пропорция двадцать к одному. Из ста восьмидесяти восьми слов — девять имеют отрицательную конструкцию.
«"Já vím, ze pûjdes", pravila Marta s tezkym srdcem. "Nekdo Mu musí bezet na pomoc; to vís, tebe On — vyhojil", dodávala váhave, nebot' take jí pripadalo nejak nesetrné mluvit o vzkrísení z mrtvych. "Heled, Lazare, az Ho vysvobodíte, mûzes Ho aspoñ poprosit, aby ti pomohl — kdyby ti snad nebylo dobie"
"To je pravda", vydechl Lazar. "Ale co kdybych tam nedosel? Co kdybychom uz prisli pozde? Musís uvázit vsechny moznosti.A co kdyz se to v Jeruzaléme nejak se mele? Holka, ty neznás rímské vojáky.Ach boze, kdybych já byl zdráv!"
"Vzdyt' jsi zdráv, Lazare", vypravila ze sebe Marta. "Musís byt zdráv, kdyz On te uzdravil!"
"Zdráv", rekl Lazar horce. "To snad vím já, jsem-li zdráv nebo ne. Reknu ti jen, ze od té doby mne ani chvilinku nebylo lehko — Ne ze bych Mu nebyl strasne vdêcny za to, ze mne... postavil na nohy; to si o mne, Marto, nemysli; ale kdo to jednou poznal jako já, ten — ten" Lazar se otrásl a zakryl si tvár. "Prosím te, Marto, nech me ted; já se seberu — já jenom ch-vilku — to jiste prejde"» [13, s. 54].
Таким образом, можно предположить, что возникает некий творческий импульс, требующий словесного воплощения, которое происходит двояко. Автор выстраивает текст в определенном порядке, выражающем суть замысла, в том порядке, которого «требует» данный духовный импульс. Если этот порядок адекватен художественному замыслу, мы имеем дело с произведением литературы. Язык также воплощает данный импульс своими средствами, преобразуя его в слово. Структура словесного воплощения аналогична воплощению художественному. Произведение искусства возникает на пересечении двух процессов: стремления автора подобрать нужные слова для воплощения творческого замысла, решения эстетической задачи и стремления языка выразить сущность, смысл духовной субстанции в слове.
Иными словами, энергия духа воплощается в реальном слове живого языка и в развернутом сценарии художественного целого, руководствуясь одной стратегией.
Литература
1. Бродский И. Нобелевская лекция // Бродский И. Проза и эссе (основное собрание). URL: http://bookz.ru/authors/brodskii-iosif/brodsky_prose/page-33-brodsky_prose.html (дата обращения: 12.04.2012).
2. Гоголь Н. В. Мертвые души. URL: www.klassika.ru/read.htmHproza/googol/dushi. txt.&page=26 (дата обращения: 12.04.2012).
3. Солженицын А. И. Россия в обвале. М., 1998. URL: http://www.rodon.org/sai/rvo.htm a35 (дата обращения: 12.04.2012).
4. Солженицын А. И. Рассказы. СПб., 2003.
5. Тургенев И. С. Соч.: в 2 т. Самара: Парус, 1997. Т. 1. 670 с.; Т. 2. 623 с.
6. Словарь русского языка: в 4 т. М.: Рус. яз., 1981. Т. 1. 696 с.
7. Лесков Н. С. Собр. соч.: в 11 т. М.: Гослитиздат, 1958. Т. 8. 634 с.
8. Лесков Н. С. Собр. соч.: в 11 т. М.: Гослитиздат, 1958. Т. 7. 570 с. http://www.e-reading.org.ua/ bookreader.php/97328/Leskov_-_Tom_7.html
9. Ильин И. П. Риффатер М. // Западное литературоведение ХХ века. М.: Intrada, 2004. С. 356357.
10. Вардзелашвили Ж. Внутренняя сторона текста // Славистика в Грузии. Тбилиси: ТГУ, 2004. Вып. 5. С. 32-34.
11. Аникин М. А. К Макарию. СПб., 2010.
12. Энциклопедический Словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. СПб., 1890-1907. Т. 3.
13. Capek K. Kniha apokrifu. Praha, 1974.
Статья поступила в редакцию 16 апреля 2012 г.
