Язык древнеславянской проповеди: неординарность глагольной морфологии в гомилиях Кирилла Туровского Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Язык

древнеславянской проповеди: неординарность глагольной морфологии в гомилиях Кирилла Туровского'

Олег Феофанович Жолобов

Казанский (Приволжский) федеральный университет Казань, Россия

Old Slavic Sermon Language: The Extraordinary Nature of Verb Morphology in Cyril Turovskij's Homilies

Oleg F. Zholobov

Kazan (Volga Region) Federal

University

Kazan, Russia

Резюме

В статье впервые подробно рассматривается функционирование ряда глагольных словоформ в проповедях древнерусского церковного писателя второй половины XII века Кирилла Туровского по самой ранней рукописи, в которой они сохранились, — Толстовскому сборнику второй половины XIII века. Поскольку проповеди Кирилла Туровского обращены к широкому кругу слушателей и читателей, они должны были опираться на понятные и привычные языковые формы, сохраняя вместе с тем связь с книжной литературой. Это проявилось в значительной русификации книжного языка. В статье выявлены такие особенности языка проповедей Кирилла Туровского, как наиболее ранние случаи широкого использования настоящего исторического; исключительное употребление аористов с дополнительным окончанием типа начатъ; особый

* Исследование выполнено при поддержке РФФИ/РГНФ (проект 15-04-00283).

This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution-NoDerivatives 4.0 International

2017 №2 Slove

функциональный и синтаксический характер употребления аориста ртша; необычно широкое употребление аористов и имперфектов во 2-м лице единственного числа; употребление перфективных имперфектов и имперфектов с дополнительным окончанием; проспективное, футуральное и модальное функционирование перефрастических форм со вспомогательным глаголом хощю; особые случаи использования словоформ императива первого лица множественного числа; особый характер рефлексивной энклитики -ся; неординарная дистрибуция форм сложных претеритов. Отмечается близость функционирования ряда глагольных словоформ в проповедях Кирилла Туровского и в "Слове о полку Игореве", а также в начальной летописи, раннедревнерусских переводах и паримейнике.

Ключевые слова

проповеди, старославянский язык, древнерусский язык, морфология глагола, неординарная природа, Кирилл Туровский, "Слово о полку Игореве"

Abstract

The article's subject matter—verbs functioning in the sermons of the Old Russian church writer Cyril Turovskij (second half of the 12th century)—is considered in details for the first time on the basis of the earliest source, Tolstovskij Sbornik (second half of the 13th century). Since Cyril's sermons were addressed to a wide range of listeners and readers they had to be based on intelligible and simple language forms that also preserved a connection with literary standards. This manifested itself in the significant Russification of the preaching language. The article describes the following features of the language of Cyril's sermons: the earliest and widespread usage of "praesens historicum"; the exclusive usage of aorist forms with additional endings (nac§tb type); the special functional and syntactic nature of the aorist res§; the unusually wide usage of 2 Sg. aorist and imperfect forms; the usage of perfective imperfect forms and imperfects with additional endings; the prospective future tense and modal functioning of the paraphrastic forms with the auxiliary verb xosce; special cases of 1 Pl. imperatives usage; the special character of the reflexive enclitic s§; and the extraordinary distribution of periphrastic preterits forms. Some similarity of verbs functioning in Cyril's homilies and The Tale of Igor's Campaign is detected as well as in the original Chronicle, early Old Russian translations, and Paroemiarion.

Keywords

homilies, Old ChurA Slavonic, Old Russian, verb forms, extraordinary nature, Cyril Turovskij, Tale of Igor's Campaign

Общие сведения и положения

Проповедь занимает особое место в христианской культуре — по существу это ее квинтэссенция и архетип [Левшун 2001: 107]. Кирилл Туровский — церковный и литературный деятель раннедревнерусского периода, второй половины XII века, с именем которого связаны наиболее

яркие ранние образцы проповедничества. В. П. Виноградов — один из лучших специалистов по истории учительно-уставной литературы, рассматривая зависимость Кирилла Туровского от внешних источников, приходит к следующему выводу:

Следуя при построены своего слова творешю Григор1я Богослова, Кириллъ ярко проявляетъ характерныя свойства своего проповЪдническаго творчества. Вращаясь въ круге идей своего прототипа, Кириллъ беретъ ихъ только въ ихъ самомъ общемъ виде, давая имъ собственное самостоятельное раз-вит1е и особый оттЬнокъ; заимствуя форму или букву, онъ вдохновляетъ ихъ собственными идеями. И въ томъ и въ другомъ случае Кириллъ пытается свести все къ созданш единаго, целаго произведешя по собственному плану [Виноградов 1915: 115].

Обращаясь к Кирилловой проповеди на Фомину Неделю, В. П. Виноградов отмечает:

Исходнымъ и центральнымъ пунктомъ своей постройки Кириллъ кладетъ текстъ изъ апостола, заимствованный у Григор1я [Богослова. — О. Ж.]: днесь "ветхая конецъ пр1яша и се быша вся нова", с дополнешемъ, соответственно главной идее постройки: "видимая и невидимая". У Григор1я былъ раскрыть только первый терминъ "видимая", Кириллъ хочетъ дополнить и раскры-т1емъ другого — "и невидимая" [Виноградов 1915: 108-109].

В. П. Виноградов [1915: 109] приводит поразительные примеры трансформации заимствованного у Григория Богослова текста, как, например, в этом случае:

"Видимая" картина обновленного качества у Григория Богослова под пером Кирилла Туровского разрастается вширь расширением предикаций "видимого", но и достраивается предикациями "невидимого". Эта трансформирующая энергия заимствования, глубокая переработка исходного образца — коренная черта начиная с самых ранних примеров оригинальной литературы в Древней Руси.

Творчеству Кирилла Туровского посвящено немало работ, главным предметом которых было исследование стиля писателя (см., в частности, дополнение к библиографии, представленной у О. В. Творогова [1987]: [Двинятин 1996; Рогачевская 1999: 47-83; Трапезникова 2011;

Григорш Ныне солнце высочайшо, и златовиднейшо,

Ныне солнце красуяся къ высоте восходить и радуася землю огреваеть: взыде бо праведное солнце отъ гроба Христосъ и вся верующая къ нему спасаеть.

Кириллъ

Черторицкая 1984]). В последнее время богатое литературное наследие Кирилла Туровского получило текстологическое описание в работах Г. С. Баранковой [2010] и И. И. Макеевой [Баранкова, Макеева 2013]. Г. С. Баранкова [2017] отдельно останавливается на обилии толкований, обогащенных разнообразными деталями, иносказательности и диалого-вости как манере Кирилла-писателя. Вместе с тем полновесное категориально-грамматическое изучение языка проповедей не предпринималось, а значит, в лингвистическом отношении проповедничество Кирилла Туровского остается белым пятном в истории русской словесности. Вместе с тем, ввиду включения грамматической системы в художественный строй и тонкую разработку сферы грамматики, шедевры ранне-древнерусской литературы могут дать едва ли не лучшее представление о функционировании грамматических форм, чем какие-либо другие памятники письменности.

В дальнейшем изложении мы остановимся на функционировании ряда единиц глагольной системы, которые, с одной стороны, являются фактом определенного этапа в истории книжно-литературного языка, а с другой — позволяют составить представление об узуальных формах живого языка. Функционирование глагольных форм рассматривается на фоне ряда источников, в том числе инославянских. В статье учитывается не весь свод сочинений Кирилла, поскольку он дошел во множестве разновременных и варьирующихся списков, а материал шести проповедей, которые вошли в самый ранний из сохранившихся сборников с ними, — Толстовский сборник второй половины XIII века (далее — СбТол ХШ2). Ввиду древности сборника можно предполагать большую близость кирилловых Слов и Поучений из сборника оригиналу. Данная рукопись не издана1. В Казанском университете ведется подготовка "машиночитаемого" интернет-издания рукописи, которое будет включено в Казанскую электронную коллекцию славяно-русских памятников письменности ХП-Х1У веков [Манускрипт 2004-2017]. При сплошной выборке форм в данном исследовании использовалась фотокопия рукописи.

В СбТол ХШ2 были включены следующие проповеди Кирилла Туровского в соответствии с их заглавиями: 1) в Неделю Фомину (л. 1-5 об., без начала); 2) Слово о снятии тела Христова с креста, мироносицах, похвала Иосифу, в Неделю третью по Пасхе (л. 5 об.-16); 3) Слово о расслабленном, в Неделю четвертую по Пасхе (л. 16-23); 4) Поучение в Неделю пятую по Пасхе (л. 23-25); 5) Слово о слепце, в Неделю шестую по Пасхе (л. 25-32); 6) Слово на Вознесение Господне, в четверток шестой Недели по Пасхе, о воскрешении Адама (л. 32-37 об.); 7) Слово на

1 Существует давнее издание Слов по сборникам XIV века [Сухомлинов 1858], материал которого использован в "Словаре древнерусского языка (Х!-Х^ вв.)".

Собор трехсот восемнадцати святых отцов, похвала отцам Никейского собора, в Неделю перед Пятидесятницей (л. 37 об.-46); 8) Поучение на Пятидесятнице (л. 46-48) (с уточнениями и исправлениями по сравнению с [Сводный каталог 1984: 324]). Предполагается, что принадлежность двух Поучений в сборнике Кириллу не может считаться бесспорной (под номерами 4 и 8). Они, однако, имеют малый объем и никак не влияют на дальнейшее изложение и итоговые выводы. В отличие от этих двух поучений, остальные Слова занимают большое текстовое пространство и отличаются разнообразием глагольных единиц. Будучи проповедями, связанными с определенными днями церковного календаря и богослужения, они обращены к пастве и по этой причине в той или иной степени отражают элементы гибридного языкового регистра, поскольку включают как общеславянские, так и восточнославянские формы.

Художественное открытие Кирилла и заключается в самом раннем в истории русского литературного языка и весьма последовательном сближении двух языковых стихий — церковнославянской и русской, в чрезвычайно тонком понимании их специфики и пределов использования в художественной речи [Колесов 1981: 38].

Мы склонны видеть в этом случае не столько художественное открытие, сколько прагматические установки Кирилла-проповедника.

Язык проповедей представляется нам ясным и простым, лишенным вычурности и риторических излишеств, и вместе с тем насыщенным экзегетической образностью, синтаксическим и лексико-грамма-тическим разнообразием. Книжный язык проповедей адаптирован в том смысле, что они обращены к рядовому слушателю или читателю. Нельзя забывать и об их миссионерской направленности, их цель — разъяснения евангельских событий, вероисповедных принципов и церковной истории. Такие яркие черты стиля Кирилла Туровского, как частотность биномов и полиномия или синтаксический параллелизм, соединяют в его творчестве традиции фольклорной и литургической поэтики. За ними стоит не украшательство, а стремление к полноте обозначения и выражения.

К проповедям примыкает анонимная "Притча о премудрости" (л. 48-49 об.), которую можно было бы связать с именем Кирилла. Большой фрагмент "Притчи" с редакторским сокращением вошел в состав берестяной грамоты из Торжка № 17 ХП-ХШ века, который оказался современным жизни Кирилла [Зализняк 2004: 464-465]. Вместе с тем принадлежность "Притчи о премудрости" Кириллу Туровскому вызывает большие сомнения. "Притча" записана иным почерком, нежели предшествующие Слова и Поучения, и представляет иной дискурсивно-

прагматический тип текста. Бросается в глаза следующее отличие. В Притче автор ведет речь от собственного лица: и азъ ти швэщаю [СбТол XIII2, 48]; и азъ тя наоучю [ibid., 49] и под., — в то время как в Словах автор настаивает на том, что в его рассказе нет ничего субъективно личного:

нъ не 8 свокго срца н^ношю словеса • въ дши ео грэшьнэ ни дэло докро • ни слово поль2,ьно ражактьсА • нъ творимъ повэсть въземлюще о стго кваньгэлию • почтенаго намъ ныня о иоана фелога • самовидьцА увы^ чюдесъ [СбТолXIII2, 25 об.]; иуХже вла^ъ о Еодъхновеньныхъ скажемъ книгъ • мы ко словоу нэ||смъ творци • нъ пррчьскыхъ и аплкыхъ въслэдоующе глъ [ibid.: 33-33 об.]; Иъ молю вашю краё люковь • не Замрите ми гроукости • ничтоже ко сде о свокго оума сде въписаю • нъ прошю о ей" дара словоу [ibid.: 38 об.];

сравним в обличении Ария: Си 8 свокго оума а не 8 стуъ книгъ и^вэщалъ кси [СбТол XIII2, 40 об.]

Эвиденциальность в ее сакральном варианте выступает идеологическим центром проповедей, что отличает их от "Притчи", материал которой поэтому не учитывается в дальнейшем исследовании.

В связи с проповедническим характером Слов в функционировании глагольных форм с большой долей вероятности можно подозревать не только следование книжной норме, но и разговорным интенциям. Так, в Словах отсутствуют старославянские рефлексы *dj > жд в уожаше [СбТ XIII2, 20], вижь [ibid.: 26], уюжа [ibid.: 30 об.], межю [ibid.: 38] и под.; наблюдается русификация неполногласия посредэ [ibid.: 20]; преже [ibid.: 29 об.], требы [ibid.: 29 об.], на престолэ [ibid.: 39 об.] и под.; отсутствует простой аорист (кроме форм 3 л. ед. числа) и сигматический аорист от консонантных основ, исключая рэша (см. далее); сохраняются исконные формы супина с управлением Р. п.: пришьдъшааго шживТтъ насъ поувалимъ [ibid.: 5 об.], приде шкновитъ твари и сп'стъ Члвка [ibid.: 26] и под.; присутствует только 3-е лицо дв. числа на -та: кноуъ и или1 не шкрэтостася на Земли [ibid.: 19]2, неко и земля токэ служита [ibid.: 19 об.], осоужена коудета ока [ibid.: 28 об.], станета нозэ кго [ibid.: 32] и др.; наблюдается частотное употребление восточнославянских форм Р. п. ед. числа тьмницэ [ibid.: 6 об.], 8 магдалынэ [ibid.: 11 об.] и под., В. п. мн. числа рыкарэ [ibid.: 27 об.], клоудьницэ [ibid.: 28], младьньцэ, манастырэ [ibid.: 37 об.] и под.; наблюдается развитие категории одушевленности в дв. числе: Книжници изумэвъшеся пытають родителю прозрэвъшаго [ibid.: 26 об.]3; отмечаются регулярные исконные формы существительных *й-основы: Р. п. медоу 25 (2х), дому [ibid.: 45], звательная форма с¥у [ibid.: 40 об.], М. п. ед. и

2 Надстрочные знаки, помимо титла, здесь и далее опускаются.

3 Сравним исконный В. п.: вратарА възъвавъ пыташе и [ЖФПXII, 45б].

мн. числа ш свокмь сн'оу [ibid.: 41] (2х), въ с¥оуъ нзлвэуъ [ibid.: 27] и ТП мн. числа в смешанном типе грэуъмн (2х) [ibid.: 44, 46]4 (см. в мягком склонении: стражьмн стрэгомъ [СбТол XIII2, 13]), исконные звательные формы существительных *Г-основы: звэрн, татн [ibid.: 40 об.]; фигурируют регулярные древнерусские формы личного и возвратного местоимений Д.-М. п. тобэ [ibid.: 19 об.], собэ [ibid.: 30 об.], на собэ [ibid.: 34 об.], въ собэ [ibid.: 45 об.], в том числе с русифицирующей адаптацией южнославянских форм: вндящн на себе [ibid.: 34]; встречаются древнерусские формы действительных причастий наст. времени: И. п. мн. числа муж. рода рэшауе [ibid.: 13]5, И. п. ед. числа муж. рода мнмонда [ibid.: 25 об.], а также примеры деклинационной унификации: н^са веселяться свою о у к р а -ш а ю щ е свэтнла [ibid.: 34], творящомоу [ibid.: 36]; древнерусской инновацией является местоименное склонение причастных и адъективных форм в дв. числе типа зрящею зэннцю [ibid.: 26 об.]6 (vs. на крнлоу вэтрьнюю [ibid.: 35 об.]); в количественных сочетаниях отмечаются как архаичные, так и новые формы существительных и числительных: 3а четырн десяте Днн [ibid.: 32 об.] (по И. п. вместо десятн), боле пятн сотъ Братню ивнся [ibid.: 33 об.]; пятью днъ [ibid.: 41]; аврамъ пять Цревъ съ снламн нуъ погоубн [ibid.: 38 об.]. В проповедях отмечаются редкие лексемы и гапаксы: аще въсуодящю сл"нцю • съмьжарнть кто шчн свон • не уотя вндэтн свэта сего • н Гля лоучьшн ксть тма свэта [ibid.: 24]; аще соусэда нмате • нлн р о д н н а нлн женоу нлн дэтн [ibid.: 25]; н трьмн дн'ьмн пакы въставнтн ю уоупеться [ibid.: 28]; оу егюптянъ [. . .] о у с в о н т н [ibid.: 28] (т. е. обрести); ну}же в л а з ъ ш Бодъуновеньныуъ скажемъ кннгъ [ibid.: 33] и др.; н лоуна съ звэздамн нощь ШБэлякть [ibid.: 20]; Лазоря оуже раскысэвъшаго въ гробэ • н четырн дн'н нмоуща въ мьртвыуъ • словомь жнва створнуъ [ibid.: 20 об.]; нзведе всеродьна адама [ibid.: 32 об.]; съ седмьдесятьнымн увы оученнкы [ibid.: 33 об.] (т. е. принадлежащими к числу семидесяти апостолов); нешбратьнын разбонннче • нераскакмын грэшьннче [ibid.: 40 об.]; н а нзвълуеннк топящнмъся въ телесныуъ поуотьуъ [ibid.: 45 об.]7 и др.

4 Формы Т. п. мн. числа на -ми исконного о-склонения принято связывать с письменной традицией первого поколения прямых учеников Кирилла и Мефодия [Пичхадзе 2008: 164].

5 См. ранний пример адъективной дифференциации причастной формы: ш горяча срца [СбТол Х1112, 24].

6 Так и в Слове о полку Игореве: на своею нетрудною крилцю (цит. по [Зализняк 2008: 473]).

7 Как и в других древнерусских источниках, словоформа имеет регулярное русское написание телес- vs. регулярные формы без -ес- с ятем, например, в биноме дшамъ и тэломъ, в отличие от старославянского, где сохранялся корневой ять и в формах на -ес-.

Praesens historicum

Считается, что в древнеславянских переводах настоящее историческое встречается крайне редко под влиянием греческих прототекстов, обычно этим формам предпочитались аористы — формы реального прошедшего. Редкие формы настоящего исторического в старославянском были отмечены А. В. Бондарко [2005: 569]. Установлено, что в ранних древнерусских памятниках формы настоящего исторического являются большой редкостью, исключением является только "Слово о полку Игореве", в котором употребляются не единичные примеры настоящего исторического, а целые цепочки форм. "Слово о полку Игореве" называется единственным ранним текстом, в котором обнаруживается настоящее историческое от основ несовершенного вида не в событийном, а процессном значении, когда актуальное настоящее "транспонировано в план прошедшего и является художественно-изобразительным средством" [Новикова 2016: 101-103]. Однако в проповедях Кирилла Туровского, по существу современных "Слову о полку Игореве", настоящее историческое от имперфективных основ также представлено в цепочках форм, где событийные значения не отделены от процессных. См., в частности, в Слове в Неделю о слепце:

Оле моудрость е'шл и неиздреченьнок члвколюЕик • кам дша не веселиться о млти кго • кюже ны възлюки • и далече соуща близь къ сокэ приведе • всего члвка сдрава створивъ • раслаклена въстави • хромым оукыстри • прокаженым очисти • слоукым исправи • глоууыю и нэмым докрэ слышаща и гливы створи • соухороукым оукрэпи • кэсы 8 члвкъ прогнавъ • и слэпым просвэти • Иъ жидове ся на клгтля гнэвають • и июдэи ръпъщють на чюдотворца • изльтяне съвэтъ т в о р я т ь на спса свокго • снве имковли погоукити м ы с л я т ь пришьдъшаго сп*стъ всего мира • садоукэи прозрэвъшаго на соудище в л е к о у т ь • иродьмне съкорище съвъкоупляють • не в э р о у ю т ь ко члвкоу • 1ко тъ ксть кывыи прэже слэпъ • Книжници изумэвъшеся пытають родителю прозрэвъшаго • аще то к с т ь глще ваю снъ, • левгити дивяться видяще зрящею зэницю оу родивъшагося кезъ очью • старьци оукаряють въ соукотоу а>вьрзъшаго шчи слэпьцю • народи хваляще ей1 прэславьномоу дивиться чюдеси • и вьсь икрлмъ р а д о у к т ь с я • ica уа величающе • нъ фарисэи льстяще народы х о у л я т ь чюдотворца • жьрци изгонять 8 съкорища помилованаго кмь • архикрэи п р э т я т ь прозрэвъшемоу • да похоулить просвэтивъшаго и • глще сии человэкъ нэ1 8 ей" понеже сукоты не хранить • Сами межю сокою злохытрькмь пряться • а не радоуються ш прэславныхъ Еии'хъ чюдесехъ • иже не въ иномь мзыцэ съдэвахоуся • ни иноплеменьникомь въ мьчтэ творима кяхоу [СбТол XIII2, 26-27]8 и под.9

8 Заметим, что в пассаже довольно много контекстов с бессоюзием — прежде всего во фрагментах с параллелизмом, так что А. А. Зализняк [2008: 190-205] не вполне прав, указывая на эту черту "Слова о полку Игореве" как на уникальную.

9 Хабитуальное су ко ты не хранить (см. Р. П. ед. числа существительного) в данном пассаже уравнивается с другими формами, поскольку речь не идет о субботе вообще, а о конкретном субботнем дне исцеления слепорожденного.

Если действия Христа описываются в пассаже формами абсолютного прошедшего — аориста, то действия его многочисленных противников (у Кирилла тут дано полное их "исчисление"), как и последователей, автор совмещает с моментом речи, переносит и помещает прямо перед взором слушателя или читателя. Автор воспроизводит с максимальной полнотой в формах настоящего времени евангельский сюжет из далекого прошлого. По функциональному, дискурсивно-прагматическому и психологическому эффекту в чтении выступает полнокровное настоящее историческое экспрессивного характера — живой эмоциональный рассказ о прошлых событиях как происходящих в момент самого повествования. См. аналогичные формы в Слове на Вознесение:

ш възнесеннн увэ покесэдоунмъ • н юже кыша на горэ ёлешньстэн • тамо ео англкыю силы • н архангльскаю вонньства • швн оклакы вэтрьннмн прнносять • на въ2,Атнё ш земля ха ка" нашего • дроузнн же прэстолъ уэровнмьскын г о т о в я т ь • е¥ шЦь ж н д е т ь ёгоже прэже нмэю въ юдрэуъ съ сокою • Дхъ же стын в е л н т ь всэмъ англмъ ёго • възмэте врата нкнаю • да вънндеть црь славы • нЕса веселяться свои оукрашающе свэтнла • да кл?вяться ш своёго творца • съ плътню сквозэ тэуъ врата на шЕлацэуъ възноснма • земля радоуёться вндящн на секе ка1 ювствьно уодяща • н вся тварь красоуёться ш ёлешньскыю горы просвэщаёма • юко на тон н англн съ стымн аплы • по повелэнню ка" шца съвъкоупншася • шжндающе сновьня пришествию • тэмь снн праздьннкъ паче ннэуъ чьстьнэн еы намъ [34] и под.

Наблюдения Б. Гаспарова над настоящим историческим в "Слове о полку Игореве" столь же справедливы и по отношению к проповедям Кирилла Туровского, в связи с чем "Слово о полку Игореве" оказывается в этом плане не уникальным и поэтому исторически ещё более аутентичным:

Аорист первых предложений представляет событие отделенным от читателя / слушателя, задавая интонацию рассказа о прошлом. Переключение в настоящее время создает эффект, который можно сравнить со сменой кинематографического плана: картина внезапно приближается и приобретает наглядно-изобразительный характер; все звуки оживают, и читатель оказывается в позиции непосредственного наблюдателя [Гаспаров 2000: 407].

Отличие настоящего исторического у Кирилла в том, что у него оно сближено с хабитуально-ритуальным. Описываемые события носят повторяющийся характер в годовом кругу, однако каждый раз переживаются заново, прежде всего теми, кто впервые слышит эту евангельскую историю.

Так называемое будущее сложное I

В проповедях наблюдается единственный из возможных тип конструкций, с которыми принято связывать формы будущего сложного I.

Засвидетельствованы сочетания со вспомогательным глаголом хотэти — глаголом желания или намерения в самостоятельном употреблении:

не хощю ко жити нъ варити тя въ адэ [СбТол XIII2, 7]; Бамъ хощю таины повэдати е'и'ю чдвколюеию [ibid.: 12]; аще и внимакте и хощете наоучитТся [ibid.: 24] (Т из е); хощю искоусити [ibid.: 24 об.]; ижрэщи хощеть [ibid.: 27 об.]; ци ли на высокым холмы хощете мя повести [ibid.: 29]; хощемъ [. . .] оувэдати [ibid.: 32].

Нельзя быть уверенными, что приведенные конструкции грамматикализованы как сугубо футуральные. Футуральность их следует понимать в смысле гипотетической ситуации, к которой некто желает или намерен привести [Юрьева 2009: 207]. В большей их части просматривается знаменательный характер служебного глагола. В [SJS, 4: 784789] некоторые контексты, где имеются конструкции с этим глаголом, характеризуются как футуральные. Футуральное значение в этих случаях является потенциальной величиной и может быть отождествлено с проспективом, т. е. с подготовкой того, что позже произойдет [Плун-гян 2011: 286-287]. Таким образом, для автора выбор конструкций с данным глаголом обусловлен как предпочтением определенного грамматического сочетания, так и семантической насыщенностью глагола хотэти, для которого в [SJS, 4: 784-789] выделено девять семантических фракций. Заметим, что в "Слове о полку Игореве" употребляются аналогичные формы: "Хощу бо, рече, коше приломити конець поля Половецкаго; съ вами, Русици, х о щ у главу свою п р и л о ж и т и , а любо и с п и т и шеломомь Дону" [Зализняк 2008: 462]. Известен, однако, и другой тип: "Аще его опутаевЪ красною девицею, ни нама будетъ сокольца, ни нама красны девице, то почнутъ наю птици б и т и въ полЪ Половецкомъ" [ibid.: 475]. Данная конструкция у Кирилла Туровского может выступать и с определенно модальным значением:

Уто же и кще хощете 8 мене слышати • понеже рекохъ вамъ и не вэроукте • кда и вы оученици кго съ мною хощете кыти [СбТолXIII2, 29 об.].

Императив

Императив отличает яркая региональная, юго-западная, примета — обобщение суффиксального -т- в 1-м спряжении [Зализняк 2004: 153]: этот суффикс заменяет исконный суффикс -и- у глаголов 3-го лескинов-ского класса:

не гТэте на ей" неправды • нъ смотрите пррчьскыхъ писании [СбТол XIII2, 30]; въсплещэте руками • въскликнэте боу глмь радости [ibid.: 35].

Вместе с тем известно, что такая же особенность развития представлена и в древнеболгарском, так что суффиксальный -т- в этом случае выявляет тождество книжной традиции и регионального явления. Однако у Кирилла Туровского это явление носит ограниченный характер и не распространяется на глаголы 4-го класса и 3-го класса с основным йотом, как это было в болгарском: не с к ъ р б н т е нн сэтоунте [СбТол XIII2, 12] и др.

Диалогический характер Слов ярко проявляется в совмещении 1 л. и 2 л. мн. числа повелительного наклонения. Это выразительное средство единения говорящего и слушающих (я + вы = мы-единство):

рекъ въстанэте възндемъ въ вышины сншнъ [СбТол XIII2, 35 об.]10; тэмьже н мы Брак прндэте въздрадоунмъся ?вн [ibid.: 36 об.-37].

В этих двусловных обозначениях просматривается прототип будущих инклюзивных, со значением совместности форм — как биномных, так и однословных: Давайте сделаем! Пойдёмте! Формы 1 л. мн. числа напоминают здесь гортатив ряда языков мира [Плунгян 2011: 328-329], с которым все же не принято отождествлять русские формы, выводя их за границы императивной парадигмы.

Формы 1 л. мн. числа с побудительным значением чрезвычайно частотны в Словах. Они несут мощный заряд убеждения и единения, образуя длинные ряды тематически близких лексем в синтаксически однородных конструкциях, каждый раз завершая воспоминание о евангельском событии или вероисповедном принципе:

Н рече к нему 1съ юко вндэвъ мя вэрова • Блжнн не вндэвъшен въ ма вэровавъшен •

.т. Т Т I

1эмьже Брак вэроунмъ уоу Боу нашемоу • распьнъшемоуся поклоннмъся • въскрьсъшааго прославнмъ • ювнвъшемоуся аплмъ вэроунмъ • н свою фомэ показавъшааго ребра въспонмъ • прншьдъшааго шжнвйтъ насъ поувалнмъ • н просвэтнвъшааго ны нсповэданмъ • н всэуъ Блгъ подавъшааго намъ шБнлнк възвелнунмъ • ш трца п о з н а н м ъ кднного • га Ба1 сп*са нашего 7с уа [СбТолXIII2, 5 об.]11.

В пассаже объединяются евангельские и "пост-евангельские" события как нечто целое и неразрывно связанное.

10 Здесь встречается ранний пример общевосточнославянского смешения в

1 л. мн. числа императива с индикативными формами — възндемъ вместо възндэмъ. Вероятно, оно обусловлено исконным совпадением индикативных и императивных форм в 4-м лескиновском классе поклоннмъся, помолнмъся и под. С этим явлением связано образование новых индикативных форм на основе императивных дадим вместо дамъ, едим вместо тмъ.

11 Важное место во всем пассаже принадлежит причастиям — прежде всего от перфективных основ как предикативным признакам свершившегося и непреходящего. Причастные формы И. п. мн. числа и Р. п. ед. числа имеют стилистически отмеченные архаические формы.

В "Слове о полку Игореве" формы 1 л. мн. числа также могут образовывать цепь, обозначая побуждение к совместному действию: "Нъ рекосте: «мужаимЪся сами, преднюю славу сами похитим, а заднюю ся сами подЪлимъ!»" [Зализняк 2008: 468].

Аорист на -тъ

Особой характеристикой Слов является стопроцентная реализация аористов с окончанием -тъ. Слова в этом отношении наследуют исключительно старославянскую кирилло-мефодиевскую традицию:

клоудница грэховъ ^поустъ примтъ [СбТол XIII2, 5 об.]; вдовица • 8 мьртвы^ъ свокго сна съ дшею жива примтъ [ibid.: 5 об.]; мже 8 кезаконьникъ за Елгам п р и 1 т ъ [ibid.: 6 об.]; и призва сътьника въпроси и аще оуже о у м р е т ь пропятыи 1съ и оувэдавъ д а с т ь тэло и8сифоу [ibid.: 10 об.]12; и коупивъ плащаницю с ъ н я т ъ тэло 1сво съ крта [ibid.: 10 об.]; инъ женоу помтъ [ibid.: 24 об.]; акы пьрвэньца примтъ кго [ibid.: 30 об.]; 8блакъ свэтьлъ подъмтъ и 8 очию и^г [ibid.: 35 об.]; начатъ злок сэмя сэмти [ibid.: 39]; и начатъ 8каньныи сице догматисати [ibid.: 40].

Необычным может показаться тот факт, что в этом случае отсутствует вариативность, присущая как переписанным с кирилло-мефодиевских переводов источникам — например, Захариинскому паримейнику 1271 года, так и оригинальным древнерусским текстам — например, Житию Феодосия Печерского по списку XII века в Успенском сборнике. Слова Кирилла Туровского оказываются в этом отношении родственными переводным текстам с архаичными единицами, близкими гимнографи-ческим текстам, которые были переведены учениками Кирилла и Ме-фодия [Пичхадзе 2011: 68, 323].

Аорист 2-3 л. ед. числа с окончанием -тъ стал наследственной чертой кирилло-мефодиевской школы письменности [Zholobov 2016: 164-168]:

и примтъ илим милоть свою и съвитъ и оудари въ водоу [Зах 1271, 12г1-5]; и все клико еэ на соуши о у м р э т ъ [84г19-85а2]; Щц^ь мок заклятъ мя [162б19-162в1]; житъ и8сифъ •рь [164в14-15]; ?ь дасть гь 8тятъ [180г19-181а1]; и п о к р ы т ъ ю 8Елакъ шесть днии [246а8-10] и мн. др.

Такие формы могут соответствовать аористам без окончания -тъ в других списках, в том числе в среднеболгарском Григоровичевом паримейнике:

12 Форма оумреть (ст.-сл. оумрэтъ), вероятно, содержит восточнославянское флективное -ть, однако в рукописи конечный ь в верхней части смыкается с перемычкой т и может быть прочитан как ъ. Такое же написание имеет форма дасть, которая довольно регулярно употреблялась в древнерусских источниках. Возможно, неясное написание писцом выбрано осмысленно, поскольку рядом имеются хорошо различимые чтения на -ть и -тъ.

н вэроу итъ н аврамъ гвн [Зах 1271,120в7-9] i вэру 1 т ъ аврамъ гвн [Тр XIV2, 52г1-2] Н вэрж я Аврамъ Вговн [Григ XII/XIII, 484]

и покрытъ ю ШЕлакъ шесть дннн [Зах 1271, 246а8-10] н п о к ры ёго ОЕЛакъ •&• днн [Тр XIV2, 141б1б-17]

се ламэуъ оукн два брата ёноуова • н поитъ соеэ женэ ёю [Зах 1271, 260 об.ю-ц] а ламеуъ оубн два Ера' ёноуова • н п о 1 себэ женэ ёю [Тр XIV2, 140г14-17]

Г. А. Ильинский [1900] видел в таких глаголах архаические формы сильного аориста с медиальным окончанием или образования с флексией инъюнктива, что, по его мнению, объясняет отсутствие в этих случаях суффикса сигматического аориста перед -тъ. В новых работах высказывается предположение о развитии "приращения" -тъ у глагольных основ без автономного ударения, которым приращение придавало акцентную самостоятельность [Пичхадзе 2011: 316]. Как известно, этот фактор не проявил себя сколько-нибудь последовательно в восточнославянских диалектах праславянского языка, тогда как в ранний период подобная акцентная перестройка вовсе отсутствовала.

В аористе в праславянском положение было таково. Окончания 2-3 л. ед. ч. -е, -tb были минусовыми, все прочие — (-ъ, -отъ, -te, -§, -ve, -ta) плюсовыми; соединительное -о- в новом сигматическом аористе, вероятно, было минусовым. При этом у а-, i- и корневых глаголов, подвергавшихся перемаркировке в инфинитиве [. . .], такая же перемаркировка происходила и в аористе, кроме 2-3 л. ед. ч. [Зализняк 1985: 144].

Круг глаголов с автоматическим — не автономным — ударением основы был довольно широк, однако это никак не способствовало развитию приращения: см., в частности, исконную отрицательную акцентную маркировку основ типа "лови- и словоформ типа "съблюде [Зализняк 1985: 148, 159]13. Вариативность словоформ презенса, аориста и имперфекта на -ть (-тъ) < *-ti и -0 < *-t, судя по всему, имеет общий генезис и восходит к индоевропейско-праславянской модели с варьированием первичных и вторичных окончаний в паре индикатив vs. инъюнктив, а также в формах конъюнктива [Жоловов 2012; idem 2015; Zholobov 2014]. Модель аористов на -тъ была генерализована и закрепилась в группе глаголов с

13 Как было показано Й. Райнхартом, морфологические изменения не

сдерживаются более серьезными препятствиями — принадлежностью к разным акцентологическим парадигмам. Так, в хорватских рукописях отмечаются примеры образования сильного аориста для глаголов, которые акцентологически было принято связывать исключительно с сигматическим типом: 1 л. дв. ч. tekove, 1 л. ед. числа otvrbz', 1 л. ед. числа ne ozegse и др. [Reinhart 1988: 300].

омонимичными формами страдательных причастий типа дтъ, съвитъ, пэтъ. Их близость была отмечена Н. Ван-Вейком [1957: 314]. На взаимосвязь активных форм аориста на -тъ и пассивных форм с суффиксом -т- в своем структуралистском описании старославянской глагольной системы указал К. Кох [Koch 1990: 239]. Ассоциированность данных форм засвидетельствована менами при трансформации страдательных конструкций в активные. Яркий пример подобной трансформации приведен В. Б. Крысько [2011: 826] со следующим комментарием:

О том, что аорист примтъ был для древнерусских книжников совершенно обычной формой, свидетельствует преобразование конструкции с омонимичным страдательным причастием: 3-й писец Соф заменил оборот, сохраненный другими писцами (С) в виде примтъ кы, на примтъ и стыи 135а2014.

Аорист рЬша

Такое же соотношение наблюдается в случаях с употреблением сигматического аориста глагола речи/рещи. Данный глагол в последних работах включается в число ключевых единиц ренарратива как разновидности категории эвиденциальности [Копотев 2014]. В Словах обнаруживаются почти всегда только формы сигматического аориста рэша "сказали, говорили", которые были характерны для кирилло-мефодиевских источников [Вайан 1952: 266]15; исключения единичны:

Си ко рече соломонъ помыслиша и прэльстишася ослэпи Ео 1 злоба и^ъ • р е к о ш а ко оуловимъ правьдника • руганикмь и ранами стяжемъ кго • и смртию кезлэпотьною 8соудимъ кго [СбТол XIII2, 9]; Уто же и кще хощете 8 мене слышати • понеже р е к о х ъ вамъ и не вэроукте • кда и вы оученици кго съ мною хощете кыти [ibid.: 29 об.]; к немоуже възгласивъше стии наши р е к о ш а ai^M [ibid.: 40 об]16.

В Словах Кирилла Туровского лексико-грамматическая единица рэша получила значение не просто введения прямой речи, а своего рода экспрессивного документального подтверждения чужой речи:

ни въздаша хвалы е'би • въздвигноувъшоомоу раслакленаго 8 одра немощи • н и рэша како ти ся крате жилы оукрэпиша [СбТол XIII2, 20 об.]; моужи ко рэша галилэистии что стоите зряще на мео [ibid.: 33].

14 Соф — Софийский пролог (РНБ, Соф. 1324, л. 1-160, ХП-ХШ вв.).

15 Кирилло-мефодиевский тип форм преобладает в позднедревнерусском Захариинском паримейнике 1271 года, однако нужно иметь в виду, что здесь и сам перевод имеет кирилло-мефодиевское происхождение. Соотношение здесь такое: 1 л. ед. число рэуъ — 11, рекоуъ — 2; 3 л. дв. число рэсте, рэста — 2, рекоста — 0; 2 л. мн. число рэсте — 1, рекосте — 2; 3 л. мн. число рэша — 11, рекоша — 6; нарэша — 0, нарекоша — 1 ^ноьовоу 2016: 164].

16 Нельзя исключать появления этих форм под пером переписчика.

Особая функция данной словоформы подчеркивается ее употреблением в прямой речи на месте энклитики:

нстрэбнмъ бо рэша память кго [СбТол XIII2, 10]; Иъ нспытанмъ рэша добрэ • възовэмъ н кще второк прозрэвъшаго [ibid.: 28 об.]17.

Оба способа употребления словоформ могут сочетаться в одном контексте:

съннде бо рэша на землю ннкомуже не чювшю • н се рабнн нося шбразъ въсуоднть • шнн же рэша не Боудемъ покорн • аще не оуслышнмъ слова б'ню [СбТолXIII2, 36]

Заметим, что подобное употребление не выделяется историческими словарями, хотя, например, использование формы рече как знака цитации в древнерусских текстах хорошо известно [Камчатнов 2004]. Сходные случаи отмечаются и в "Слове о полку Игореве":

Помняшеть бо, речь, пръвыхъ временъ усобщЪ (цит. по [Зализняк 2008:

461]); "Хощу бо, рече, коше приломити конець поля Половецкаго; съ вами, Русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону" [ibid.:

462]; А Святославъ мутен сон видЪ въ К1евЪ на горахъ. "Си ночь съ вечера одЪвахуть мя, рече, чръною паполомою на кроваты тисовЪ. . ." [ibid.: 467]).

Сигматический аорист в "Слове о полку Игореве" отсутствует, см.:

рекоста бо братъ брату: "се мое, а то мое же" [ibid.: 466]); И р к о ш а бояре князю: "Уже, княже, туга умь полонила" [ibid.: 467]; Нъ рекосте: "мужаимЪся сами, преднюю славу сами похитим, а заднюю ся сами подЪ-лимъ!" [ibid.: 468].

В "Слове о полку Игореве" лишь однажды прямая речь вводится глаголом млъвить.

А. А. Гиппиус [2009: 249] отмечает, что "повествование о древнейшей истории Русской земли, легшее в основу Начальной летописи, вообще не знало новых форм аориста (типа рекоша), употребляя исключительно старые (типа ртша)".

Таким образом, у Кирилла Туровского сигматический аорист рэша — это грамматикализованное, морфосинтаксическое средство, в качестве одной из единиц категории эвиденциальности обслуживающее указание на чужую речь. В чем здесь допустимо видеть переход языковой единицы

17 В формальном отношении данные контексты близки русским: Год, говорят, грибной будет. Однако они имеют значение не документального свидетельства, а предположения с опорой на неопределенные источники. См. также в древнерусской летописи в конструкции с косвенной речью и предположительной семантикой бэ бо нуъ прншло, творяуоу, -в нлн Боле, Новг. I лет. 6736 г. (цит. по: [Срезн., 3: 936]), где творнтн — 'говорить (что-л. про кого- или что-л.); указывать, утверждать' [Ibid.; СлРЯ XI-XVII, 29: 257].

с рубежа лексического на ступень грамматикализации или близкий к ней уровень? Отмечается употребительность сигматического аориста данного глагола в древнерусской письменности — прежде всего раннего периода — как переводной, так и оригинальной [Пичхадзе 2011: 324-325]. В связи с этим формы типа рэша, пожалуй, основного глагола речи, могут отражать не только влияние кирилло-мефодиевской традиции, но и сохранение функционально обособленной праславянской формы. Данный факт может быть сопоставим с сохранением еще более глубокого, индоевропейского, архаизма — медиального перфекта вэдэ "я знаю", являющегося ключевой лексико-грамматической единицей категории эвиден-циальности в функции указания на непосредственный субъектный источник информации [Zolobov 2016]. ". . . Evidentiality [. . .] actually involves the speaker's attitude toward the truth of the statement" [Friedman 1986: 186]. Прямая речь, сопряженная с употреблением рэша, несет большую дискур-сивно-прагматическую нагрузку, придавая пассажам проповеди характер документального свидетельства. Итак, рэша < *тец — это изолированный индоевропейско-праславянский архаизм с единственной функцией маркера чужой речи, тяготеющий к клитическому употреблению и контрастирующий с живыми аористами типа рекоша. Наряду с приведенными выше данными А. А. Гиппиуса, язык кирилловой проповеди в этом отношении может отсылать еще к праславянской традиции ренаррации.

Простые претериты 2 л. ед. числа

В Словах Кирилла Туровского отмечается такая архаичная черта, как правильное употребление 2 л. ед. числа аориста, которое по частотности превосходит какой-либо другой источник:

Бижю ребра ш ниуъже источи водоу и кръвь • воду да шчистиши осквьрнивъшююся Землю • и кръвь же да шсТиши чл'вчьскоё ёстьство • Бижю роуцэ твои имаже прэже створи всю тварь • и раи насади • и члвка созда • имаже Е^гослови патриаруы • имаже п о ма 3а црэ • имаже шсти аплы [СбТол XIII2, 5]; Н рече къ немоу ёъ 1ко видэвъ ма в э р о в а • клжни не видэвъшеи въ ма вэровавъшеи [ibid.: 5 об.]; ныня влко растьрзаюся оутрокою • твоё видящи тэло • пригвождено къ дрэвоу [. . .] ёдинъ ш несэиныи п р о и д е оутрокы • цэлы печати моёго съклюдъ двьства [. . .] и пакы двою с х р а н и [ibid.: 7-7 об.] и под.

А. А. Зализняк [2008: 107-114] отмечает подобное употребление аориста в ряде ранних источников (таких как Повесть временных лет и перевод "Истории Иудейской войны" Иосифа Флавия), а также в "Слове о полку Игореве"18, в отличие от более поздней традиции замены аориста 2 л. ед. числа перфектом.

18 Он отмечает также 10 форм аориста 2 л. ед. числа в Мариинском евангелии.

Данные Слов Кирилла Туровского остались ему неизвестны.

У Кирилла Туровского рядом с аористом 2 л. встречается также имперфект. Чрезвычайно показательны контексты, в которых рядом с простыми претеритами во 2 л. ед. числа употребляется перфект во 2 л. ед. числа:

нБо помрачнся н свон свэтъ скры • ты же тогда радоуюся на свокю рукоу бд" н о с а ш е • землю лн тя БТгоцвьтоущю нарекоу • нъ тою чтьнэн ся показа • тъгда бо н та страуомь трясашеся • ты же съ веселнкмь Б'нё тэло съ ннкоднмомь • въ плащаннцю съ вонямн шбнвъ положнлъ ксн • Аплмь лн тя нменоую • нъ н тэуъ вэрнэк н крэпъчэк ОБрэтеся • кгда бо • шнн страна радн жндовьска разбэгошася • тъгда ты без Боюзнн н Бесоумнэнню послоужнлъ ксн х~вн [СбТол XIII2, 15]; нъ съуранн тя 8 тэуъ i ?ъ кгоже ты х р а н я ш е тэло • не оубоювъся гнэва жндовьска • не прещенню жречьска • нн напрасно оубнвающнхъ воннъ не оустрашнся • не пожалнсн по мнозэмь Бдтьствэ • чаю трндневнаго въскрнню • Иъ паче всэхъ стхъ подвнзалъся ксн БоЕджнын ншснфе • н паче всэхъ нмашн дерзновеннк къ х"оу [ibid.: 15 об.].

В приведенном пассаже простые претериты обозначают исторические и физические действия, в то время как перфекты — подвергшийся текущей оценке, общезначимый, в том числе метафизический их смысл.

В известной берестяной грамоте № 605 (кон. XI - 1-я треть XII) также встречаются формы 2 л. ед. числа аориста розгнэвася (с восточнославянской приставкой) и имперфекта мълвляше рядом с разными формами перфекта, что подчеркивает расхождения в их семантике:

покланянне 8 ефрэма къ Братоу моемоу нсоухнэ не распрашавъ розгнэвася мене нгоумене не поу-стнле а я прашалъся нъ посълалъ съ асафъмь къ посадьннкоу медоу деля а прн-шьла есвэ олн звоннлн а чемоу ся гнэваешн а я вьсьгда оу тебе а соромъ мн оже мн лнхо мълвляше н покланяю тн ся Братьче мон то сн хотя мълвн ты есн мон а я твон [Зализняк 2004: 271].

Формы аориста и имперфекта, с одной стороны, и формы перфекта — с другой, несут разную дискурсивно-прагматическую нагрузку. Они оформляют разные сюжетные линии эпистолы. Аорист и имперфект оформляют внешнюю сюжетную канву, связанную с действиями адресата послания, в то время как перфекты описывают действия, относящиеся к автору. Они имеют удостоверительное значение, свидетельствуют о реальном ходе событий в прошлом.

В приведенных примерах из Слова Кирилла Туровского при определенном сходстве представлена более сложная картина, поскольку

простые претериты и перфект относятся к одному и тому же лицу, к которому обращается автор. Подобные контексты являются в определенном смысле ключевыми для прояснения исходной семантики перфекта. Их анализу должно быть посвящено отдельное исследование.

Перфективный имперфект и имперфект на -ть

У Кирилла Туровского находим лишь краткие, стяженные разновидности имперфекта19, при том что изредка встречаются нестяженные формы прилагательных и причастий: нынэшьняаго и коудоущаго к е с к о -ньчьнааго вэка [СбТXlll2, 4 об.], ни въздаша хвалы кви • въздвиг-н о у в ъ ш о о м о у раслакленаго 8 одра немощи [ibid.: 20 об.] и др.20

В Слове "О расслабленном" Кирилла Туровского, как и в гомилии, посвященной этому же евангельскому чтению в старославянской Су-прасльской рукописи (далее — Супр.), встречаются формы перфективного имперфекта, в отличие от самого евангельского чтения, однако они связаны с разными глаголами21. В то же время весьма показательно, что сама по себе дискурсивно-прагматическая природа этого пассажа способствовала включению в него имперфектов от перфективных ос-нов22. Сравним (надстрочные знаки, кроме титла, опущены):

кгоже и врачеве некрэгома створиша • кгоже презряхоу въмэтающеи въ купэль • кгда ко възмоутяшеться вода • вьси 8 каты^ь, пекоущеся • сдравии

сего о)рэ1хоу [СбТ XIII2, 16 об.];

а'нглъ ко гнь приходя възмоущаше водоу

• и по возмоущении первок вълэзыи цэлъ кываше • Си же кэ 8Еразъ стго крщним

• понеже не всегда ицэляше • нъ кгда ю а'нглъ възмутяше [17]

Оригинальный характер перфективных имперфектов в Слове Кирилла

19 Соф - Софийский пролог (РНБ, Соф. 1324, л. 1-160, XII-XIII вв.).

20 Аналогичные формы отмечаются в Троицком сборнике XII-XIII вв.: ннщошмоу, съпддъшо©моу [Паймина 2012: 19]. В нашем случае чтение, однако, не совсем ясное: возможно, БъздБнгноуБъшеомоу. Аналогичные формы отмечаются в Изборнике 1073 года, 16г къ БАщьшеомоу и в Архангельском евангелии 1092, 24 об. просАщеомоу, 51 об. нмоущеомоу [Кузнецов, Иорданиди, Крысько 2006: 102].

21 О перфективном имперфекте в старославянском [Жолобов 2016].

22 "Наиболее справедливой представляется поэтому гипотеза, согласно которой дискурсивное использование грамматических механизмов в естественных языках в основном осуществляется с целью разграничить разные типы пассажей" [Плунгян 2008: 20].

Slovene 2017 №2

сьнидэаше тамо рече ангелъ и възмжштааше водж • и иже еи вьлэзлъ по възмжштений воды • наслаждааше с© ицэленш • сниде ангельскыи владыка въ йшрданьскыя воды • и свдтивъ водьноё ёстьство вьсж вьселенж\ исцэлилъ • сего ради • тамо оуко • иже снидэаше по прьвээмъ • оуже не ицэлэаше [Супр 248 об.]

Туровского подчеркивается употреблением основы без чередования с дополнительным окончанием -ть: възмоутяшеться, възмутяше. Рядом выше употребляется и ожидаемая форма с чередованием при глаголе възмоутнтн: възмоущаше. Очевидно, именно имперфекты от глаголов на -нтн и стали основным источником имперфективных основ с чередованием, которые, таким образом, сохраняют двоякую соотнесенность — с исходным перфективным глаголом и новым — имперфективным (сравним: наслаждааше с©, нцэляше и под.). См. также мысляше [СбТол Xlll2, 4]; льстяше [ibid.: 40].

Полная самостоятельность Кирилла Туровского при употреблении имперфекта проявляется и в другом: у него находим имперфект-гапакс с полногласием полокахоу "полоскали"23 при разъяснении гебраизма внфезда, которое является уникальным в древнеславянской письменности:

того радн прн мнозэ прнде народэ • къ соломонн вододьрьжн • нже нарнцакться внфезда • снрэчь швьча коупэль • понеже т о у полокахоу жьртвьныхъ овець о у т р о б ы [СбТол Xlll2, 17].

Употребляется перфективный имперфект со вторым полногласием и со значением завершенного дистрибутивно-кратного действия "никак не умолкнут, все не умолкали": нъ жндове не оумълъкняху глще • кто ксть нцэлнвын тя въ соукотоу [СбТолXIII2, 21 об.]. См. также законченное дистрибутивно-кратное значение: н все се съдэвахоу жндовьскыю старэн-шнны • нъ завнсть не дадяше нмъ познатн кню клгтн [СбТол XIII2, 27 об.]. Сравним имперфект с имперфективной основой однокоренного глагола: н начаша глтн всэмн юзыкы • юкоже д^ъ даюше нмъ провэщатн [СбТолXIII2, 46 об.].

Как и в других древнерусских оригинальных текстах, в Словах Кирилла Туровского употребляются формы имперфекта на -ть, не ограниченные какими-либо особыми морфосинтаксическими условиями:

кгоже сномь б'шмь нарнцяхуть кннжьннцн [СбТол XIII2, 8 об.]; с ъ б н р а -хоуться въ нкрлмъ [ibid.: 16 об.]; не вэровахоуть кмоу • нъ протнвоу клгтн хоулять [ibid.: 16 об.]; кже н нБса повэдахоуть звэздою [ibid.: 31 об.]; Нмэюшеть же съ сокою гь [ibid.: 35 об.].

Литургический, "редуцированный" тип употребления имперфектов с дополнительным окончанием почти исключительно перед новой энклитикой н "его" для избежания неблагозвучных сочетаний автору Слов также хорошо знаком: сърэтахоутн н [СбТол XIII2, 9 об.] (с ранним южнорусским обозначением фонетического изменения -ть н > -тн н)

Ср. праслав. *polkati, *polskati и ст.-сл. плакатн, укр. полокати 'полоскать' [Фасмер, 3: 315].

[Жолобов 2015] и др.

Как по употреблению перфективных имперфектов, так по использованию имперфектов на -ть проповеди Кирилла Туровского сближаются со Словом о полку Игореве (см. в "Слове о полку Игореве" [Зализняк 2008: 94-106]).

Рефлексивы с препозиционной энклитикой сл

В Словах Кирилла Туровского обнаруживается вакернагелевское употребление энклитики ся, связанной с развитием категории рефлексивности, как в "Слове о полку Игореве" и других ранних источниках [Зализняк 2008: 54 и сл.]:

како ти са крате жилы оукрэпиша • и телесный оуди оутвьрдиша [СбТол XIII2, 20 об.]24; нъ да са 1вять дэла е'ию на немь [ibid.: 26]; Иъ жидове са на елгтла гнэвають [ibid.: 26 об.]; да са прославить е¥ въ съвэтэ стуъ своиуъ [ibid.: 39 об.]; что са вамъ мнить ш уэ [ibid.: 40].

В первом примере энклитика относится к двум последующим глаголам. А. А. Зализняк [2008: 68] отмечает: "Одно ся на два возвратных глагола встречается крайне редко и только в текстах, сочиненных или переведенных очень рано".

Перфект

В Словах Кирилла Туровского большой частотностью отличаются формы перфекта. Их примерно в четыре раза больше, чем в ЖФПXII, сравнимом по объему. Они обладают разнообразной семантикой, словно бы иллюстрируя выводы работы [Lindstedt 2000: 378], которые требуют проверки:

Although expressing the current relevance of a past situation is the central and prototypical meaning of the perfect, I know of no perfects that only have this function. I propose the following tentative universal: If a gram has the CR meaning, it also has at least one of the following meanings: resultative; experiential (indefinite past); inferential; reportative25.

А. А. Зализняк [2008: 108] отмечает в связи с этим: "Упрощенно говоря, аорист указывает просто на действие в прошлом, а перфект — на состояние, наступившее в результате действия в прошлом". Рядом с аористом, обозначающим исторический, физический факт, перфект оказывается необходим как своего рода экзегетический инферентив, чтобы оценить

24 И = В. п. вместо И. п. телесьнии.

25 CR = current relevance.

и вскрыть текущий общезначимый и надфизический смысл действия: Кръвь с водою нздрекръ и сто у и • имаже телесноую всю сквьрноу шунстнвъ и дша Улвуа о с ти лъ ёсть [СбТол ХШ2, 13]. Таким образом, перфект у Кирилла значим именно в связи с его исконным традиционным значением, которое Кирилл наделяет новыми, свежими обертонами, демонстрируя исконную смысловую подвижность перфекта. Поскольку связочный глагол ксть и под. имел двойное значение существования или утверждения сущности чего-либо, перфект зачастую обслуживал текущую смысловую оценку фактов прошлого вместе со свидетельствова-нием о них. Перфектные формы в проповеднических источниках должны быть рассмотрены в отдельной статье.

Общие выводы

Обращает на себя внимание большое число схождений в языке проповедей Кирилла Туровского со Словом о полку Игореве, в том числе в тех случаях, где характеристики Слова рассматривались как уникальные. Эта тема требует дальнейшего изучения. Схождения имеются также с паримейником и ранними древнерусскими текстами. Данные схождения свидетельствуют о системном статусе ряда явлений в грамматике глагола, несмотря на их особый, неординарный характер, обусловленный особенностями дискурсивно-прагматической природы текстов.

Сокращенные названия библиотек и древлехранилищ

РГБ Российская государственная библиотека (Москва)

РНБ Российская национальная библиотека (С.-Петербург)

BN Biblioteka Narodowa (Warszawa)

NUK Narodna in univerzitetna knjiznica (Ljubljana)

Библиография

Источники и электронные коллекции

Григ XII/XIII

РГБ, Григ. 2, 104 л., Григоровичев паримейник XII-XIII вв., по изд.: Рибарова З., Хауптова З., Григоровичев париме^ик, 1: Текст со критички аппарат, Скоще, 1998.

ЖФП XII

Житие Феодосия Печерского, л. 26-67, по изд.: Князевская О. А., Демьянов В. Г., Ляпон М. В., изд., Успенский сборник XII-XIII вв., ред. С. И. Котков, Москва, 1971.

Зах 1271

РНБ, Q^.L13. 264 л., Захариинский паримейник, 1271 г., по интернет-изданию: Жолобов О. Ф., Кузовенкова А. И., "Захариинский паримейник 1271 г." [Манускрипт

2004-2017].

Манускрипт 2004-2017

Портал "Манускрипт", Лаборатория по автоматизации филологических работ УдГУ, Ижевск, 2004-2013; Кафедра лингвистики ИжГТУ, Ижевск, 2005-2017 (http:// manuscripts.ru/; последнее обращение 12.07.2017).

СбТол XIII2

РНБ, Из собр. Ф. А. Толстого, Б.пЛ. 39. 184 л., Сборник Слов и поучений, втор. пол. XIII в. Тр XIV2

РГБ, ф. 304.I (Главное собрание Троице-Сергиевой лавры), № 4, 142 л., Паримейник, втор. пол. XIV в., по интернет-изданию: Жолобов О. Ф., Кузовенкова А. И., "Паримейник втор. пол. XIV в." [Манускрипт 2004-2017].

Супр

BN, BOZ (Собрание Замойских), № 21, 151 л., NUK, Cod. Kop. 2, 118 л., РНБ, Q.^72, 16 л., Супрасльская рукопись, XI в., 285 л., по интернет-изданию: Рябова-Чернова Е. В., "Минея четья на март, сер. XI в., старослав." [Манускрипт 2004-2017].

Литература

Баранкова 2010

Баранкова Г. С., "Текстология и язык «Повести о беспечном царе и его мудром советнике» Кирилла Туровского", in: Лингвистическое источниковедение и история русского языка (2006-2009), Москва, 2010, 313-354.

--2017

Баранкова Г. С., "Оригинальное и заимствованное в творчестве Кирилла Туровского", in: Седьмые Римские Кирилло-Мефодиевские чтения. Тезисы, Москва, 2017, 5-8.

Баранкова, Макеева 2013

Баранкова Г. С., Макеева И. И., "Повествовательные произведения Кирилла Туровского и проблемы русского литературного языка", in: Письменность, литература, фольклор славянских народов. История славистики: XVМеждународный съезд славистов, Минск, 20-27 августа 2013 г.: Доклады российской делегации, Москва, 2013, 52-81.

Бондарко 2005

Бондарко А. В., "Настоящее историческое глаголов совершенного и несовершенного вида в славянских языках", in: idem, Теория морфологических категорий и аспектологические исследования, Москва, 2005, 425-608.

Вайан 1952

Вайан А., Руководство по старославянскому языку, Москва, 1952. Ван-Вейк 1957

Ван-Вейк Н., История старославянского языка, Москва, 1957. Виноградов 1915

Виноградов В. П., Уставные чтения: Очерки по истории греко-славянской церковно-учительнойлитературы, 3, Сергиев Посад, 1915.

Гаспаров 2000

Гаспаров Б. М., Поэтика "Слова о полку Игореве", Москва, 2000. Гиппиус 2009

Гиппиус А. А., "«Рекоша дроужина Игореви. . . —3». Ответ О. Б. Страховой (Еще раз о лингвистической стратификации Начальной летописи)", Palaeoslavica, 17/2, 2009, 248-287.

Двинятин 1996

Двинятин Ф. Н., "Лингвопоэтический анализ Торжественных слов св. Кирилла

Туровского" (автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук, С.-Петербург, 1996). Жолобов 2012

Жолобов О. Ф., "О рефлексах инъюнктива в древнерусских книжных источниках", Русский язык в научном освещении, 1 (23), 2012, 194-231.

-2015

Жолобов О. Ф., "О древнерусском имперфекте", Ученые записки Казанского университета. Серия: Гуманитарные науки, 157/5, 2015, 28-35.

-2016

Жолобов О. Ф., "От праславянского языка к старославянскому: о перфективном имперфекте", Вопросы языкознания, 3, 2016, 64-80.

Зализняк 1985

Зализняк А. А., От праславянской акцентуации к русской, Москва, 1985. -2004

Зализняк А. А., Древненовгородский диалект, 2-е изд., Москва, 2004. -2008

Зализняк А. А., "Слово о полку Игореве": взгляд лингвиста, 3-е изд., Москва, 2008. Ильинский 1900

Ильинский Г. А., "Из истории старославянского аориста", Известия Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук, 5/1, 1900, 191-203.

Камчатнов 2004

Камчатнов А. М., "Форма аориста рече как знак цитации в древнерусских текстах", Древняя Русь. Вопросы медиевистики, 1 (15), 2004, 14-16.

Колесов 1981

Колесов В. В., "К характеристике поэтического стиля Кирилла Туровского", in: Труды Отдела древнерусской литературы, 36, Ленинград, 1981, 37-49.

Копотев 2014

Копотев М. В., "Эволюция русских маркеров ренарратива: синтаксис или лексика?", in: С. С. Сай, М. А. Овсянникова, С. А. Оскольская, ред., Русский язык: грамматика конструкций и лексико-семантические подходы (= Acta lingüistica petropolitana. Труды Института лингвистических исследований РАН, 10/2), С.-Петербург, 2014, 712-740.

Крысько 2011

Крысько В. Б., "Морфологические особенности житийной части Софийского пролога", in: В. Б. Крысько, Л. В. Прокопенко, В. Желязкова, И. М. Ладыженский, А. М. Пентковский, изд., Славяно-русский Пролог по древнейшим спискам. Синаксарь (житийная часть Пролога краткой редакции) за сентябрь-февраль, 2: Исследования, Москва, 2011, 798-837.

Кузнецов, Иорданиди, Крысько 2006

Кузнецов А. М., Иорданиди С. И., Крысько В. Б., Прилагательные (= Историческая грамматика древнерусского языка, 3), Москва, 2006.

Левшун 2011

Левшун Л. В., История восточнославянского книжного слова XI-XVII вв., Минск, 2001. Новикова 2016

Новикова М. В., "Особенности нарративных функций видо-временных форм в севернорусских былинах в сопоставлении с памятниками русской письменности XII-XVII вв." (диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук, Москва, 2016).

Паймина 2012

Паймина О. С., "Языковые особенности Троицкого сборника XII-XIII вв." (автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук, Казань, 2012).

Пичхадзе2008

Пичхадзе А. А., "Южнославянские традиции в древнерусской письменности (лексика и грамматика)", in: Письменность, литература и фольклор славянских народов/XIV Международный съезд славистов. (Охрид, 10-16 сентября 2008 г.). Доклады российской делегации, Москва, 2008, 152-172.

--2011

Пичхадзе А. А., Переводческая деятельность в домонгольской Руси: лингвистический аспект, Москва, 2011.

Плунгян 2008

Плунгян В. А., "Предисловие: дискурс и грамматика", in: В. А. Плунгян, В. Ю. Гусев, А. Ю. Урманчиева, ред., Исследования по теории грамматики, 4: Грамматические категории в дискурсе, Москва, 2008, 7-36.

--2011

Плунгян В. А., Введение в грамматическую семантику. Грамматические значения и грамматические системы языков мира, Москва, 2011.

Рогачевская 1999

Рогачевская Е. Б., Цикл молитв Кирилла Туровского: Тексты и исследования, Москва, 1999.

Сводный каталог 1984

Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. XI-XIII вв., Москва, 1984.

Срезн., 1-3

Срезневский И. И., Материалы для Словаря древнерусского языка по письменным памятникам, 1-3, С.-Петербург, 1893-1903.

СЛРЯ XI-XVII, 1-30

Словарь русского языка XI-XVII вв., 1-30-, Москва, 1975-2015-.

Сухомлинов 1958

Сухомлинов М., Рукописи графа А. С. Уварова, 2, С.-Петербург, 1858.

Творогов 1987

Творогов О. В., "Кирилл, епископ Туровский", in: Д. С. Лихачев, отв. ред., Словарь книжников и книжности Древней Руси, 1: XI - первая половина XIV в., Ленинград, 1987, 217-221.

Трапезникова 2011

Трапезникова О. А., "Цитата как актуализатор авторской интенции в древнерусском тексте (на материале Торжественных слов Кирилла Туровского)", Вестник Томского государственного педагогического университета, 3 (105), 2011, 27-33.

Фасмер, 1-4

Фасмер М., Этимологический словарь русского языка, 1-4, пер. с нем. и доп. О. Н. Трубачева, 3-е изд., стер., Москва, 1996.

Черторицкая 1984

Черторицкая Т. В., "Стилистическая симметрия и архитектоника торжественных слов Кирилла Туровского", in: Вопросы сюжета и композиции, Горький, 1984, 20-25.

Юрьева 2009

Юрьева И. С., "Семантика глаголов имтти, хоттти, начати (почати) в сочетаниях с инфинитивом в языке древнерусских памятников XII-XV вв." (диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук, Москва, 2009).

Friedman 1986

Friedman V. A., "Evidentiality in the Balkans: Bulgarian, Macedonian, and Albanian,"

in: W. Chafe, J. Nikols, ed., Evidentially: The Linguistic Coding of Epistemology, Norwood (NJ), 1986, 68-87.

Koch 1990

Koch C., Das morphologische System des altkirchenslavischen Verbums (= Münchner UniversitätsSchriften, Reihe der Philosophischen Fakultät, 22/1), München, 1990.

Lindstedt 2000

Lindstedt J., "The Perfect—Aspectual, Temporal, and Evidential," in: Ö. Dahl, ed., Tense and Aspect in the Language of Europe, Berlin, New York, 2000, 365-383.

Reinhart 1988

Reinhart J., Eine Innovation bei der Aoristbildung im Kroatisch-Glagolitischen, Zeitschrift für slavische Philologie, 48/2, 1988, 298-303.

SJS, 1-4

Slovnik jazyka staroslovenskeho, 1-4, Praha, 1956-1997. Zholobov 2014

Zholobov O., "On Reflexes of ti- and t-forms of Verbs in Ancient Russian," Russian Linguistics, 38/1, 2014, 121-163.

-2016

Zholobov O., "The Synthetic Indicative in Cyril and Methodius' Sources (The Internet Edition of the Paroemiarion Zacharianum Dating from 1271)," Russian Linguistics, 40/1, 2016, 153-172.

Zolobov 2016

Zolobov O., "Present Tense Forms Variability in the Paroemiarion Zacharianum d. 1271 (To the Parchment Internet-edition)," Zeitschrift für Slawistik, 61/2, 2016, 305-321.

References

Barankova G. S., "Tekstologiia i iazyk 'Povesti o bespechnom tsare i mudrom sovetnike' Kirilla Turov-skogo," in: Lingvisticheskoe istochnikovedenie i istoriia russkogo iazyka (2006-2009), Moscow, 2010, 313-354.

Barankova G., "Originality and Adoption in the works of Cyril of Turov," in: Sed'mye Rimskie Kirillo-Mefodievskie chteniia. Tezisy, Moscow, 2017, 5-8.

Barankova G. S., Makeeva I. I., "Povestvova-tel'nye proizvedeniia Kirilla Turovskogo i problemy russkogo literaturnogo iazyka," in: Pis'mennost', literatura, fol'klor slavianskikh narodov. Istoriia slavistiki: XV Mezhdunarodnyi s"ezd slavistov, Moscow, 2013, 52-81.

Bondarko A. V., Teoriia morfologicheskikh kate-gorii i aspektologicheskie issledovaniia, Moscow, 2005.

Chertoritskaya T. V., "Stilisticheskaia simmetriia i arkhitektonika torzhestvennykh slov Kirilla Turovsko-go," in: Voprosy siuzheta i kompozitsii, Gorky, 1984, 20-25.

Friedman V. A., "Evidentiality in the Balkans: Bulgarian, Macedonian, and Albanian," in: W. Chafe, J. Nikols, ed., Evidentially: The Linguistic Coding of Epistemology, Norwood (NJ), 1986, 68-87.

Gasparov B. M., Poetika "Slova o polku Igoreve", Moscow, 2000.

Gippius A. A., "'Rekosha drouzhina Igorevi. . . —3.' Otvet O. B. Strakhovoi (Eshche raz o lingvi-

sticheskoi stratifikatsii Nachal'noi letopisi)," Palaeo-slavica, 17/2, 2009, 248-287.

Kamchatnov A. M., "Forma aorista reche kak znak tsitatsii v drevnerusskikh tekstakh," Drevnyaya Rus—Voprosy Medievistiki, 1 (15), 2004, 14-16.

Koch C., Das morphologische System des altkirchenslavischen Verbums (= Münchner UniversitätsSchriften, Reihe der Philosophischen Fakultät, 22/1), München, 1990.

Kolesov V. V., "K kharakteristike poeticheskogo stilia Kirilla Turovskogo," in: Trudy Otdela drevne-russkoi literatury, 36, Leningrad, 1981, 37-49.

Kopotev M. V., "The Ways to Re-narrate: Development of the Reported Speech Markers in Russian," in: S. S. Say, S. A. Ovsjannikova, S. A. Oskolskaya, eds., Acta Linguistica Petropolitana, 10/2, St. Petersburg, 2014, 712-740.

Krysko V. B., "Morfologicheskie osobennosti zhitiinoi chasti Sofiiskogo prologa," in: V. B. Krysko, L. V. Prokopenko, V. Zhelyazkova, I. M. Ladyzhen-skiy, A. M. Pentkovskiy, eds., Slaviano-russkii Prolog po drevneishim spiskam. Sinaksar', 2: Issledovaniia, Moscow, 2011, 798-837.

Kuznecovs A. M., Iordanidi S. I., Krysko V. B., Prilagatel'nye (= Istoricheskaia grammatika drev-nerusskogo iazyka, 3), Moscow, 2006.

Levshun L. V., Istoriia vostochnoslavianskogo knizhnogo slova XI-XVII vv., Minsk, 2001.

Lindstedt J., "The Perfect—Aspectual, Temporal, and Evidential," in: Ö. Dahl, ed., Tense and Aspect in the Language of Europe, Berlin, New York, 2000, 365-383.

Pichkhadze A. A., "Iuzhnoslavianskie traditsii v drevnerusskoi pis'mennosti (leksika i grammatika)," in: Pis'mennost', literatura i fol'klor slavianskikh naro-dov / XIV Mezhdunarodnyi s"ezd slavistov, Moscow, 2008, 152-172.

Pichkhadze A. A., Perevodcheskaia deiatel'nost' v domongol'skoi Rusi: lingvisticheskii aspekt, Moscow, 2011.

Plungian V. A., "Predislovie: diskurs i grammatika," in: V. A. Plungian, V. Yu. Gusev, A Yu. Ur-manchieva, eds., Issledovaniia po teorii grammatiki, 4: Grammaticheskie kategorii v diskurse, Moscow, 2008, 7-36.

Plungian V. A., Vvedenie v grammaticheskuiu semantiku: grammaticheskie znacheniia i grammaticheskie sistemy iazykov mira, Moscow, 2011.

Reinhart J., Eine Innovation bei der Aoristbildung im Kroatisch-Glagolitischen, Zeitschrift für slavische Philologie, 48/2, 1988, 298-303.

Rogachevskaya E. B., Tsikl molitv Kirilla Turov-skogo: Teksty i issledovaniia, Moscow, 1999.

Trapeznikova O. A., "Citation as Actualisator of the Author's Intention in Old Russian Text (Data of Kirill Turov's Speech)," Tomsk State Pedagogical University Bulletin, 3 (105), 2011, 27-33.

Tvorogov O. V., "Kirill, episkop Turovskii," in: D. S. Likhachev, ed., Slovar' knizhnikov i knizhnosti Drevnei Rusi, 1, Leningrad, 1987, 217-221.

Vaillant A., Rukovodstvo po staroslavianskomu iazyku, Moscow, 1952.

Van Wijk N., Istoriia staroslavianskogo iazyka, Moscow, 1957.

Vasmer M., Etimologicheskii slovar' russkogo iazyka, 1-4, transl. and add. by O. N. Trubachev, 3rd ed., Moscow, 1996.

Zaliznyak A. A., Otpraslavianskoi aktsentuatsii k russkoi, Moscow, 1985.

Zaliznyak A. A., Drevnenovgorodskii dialekt, 2nd ed., Moscow, 2004.

Zaliznyak A. A., "Slovo o polku Igoreve": vzgliad lingvista, 3rd ed., Moscow, 2008.

Zholobov O. F., "On Reflexes of the Injunctive in Old Russian Literary Sources," Russkij jazyk v na-uchnom osveshchenii (Russian Language and Linguistic Theory), 1 (23), 2012, 194-231.

Zholobov O., "On Reflexes of ti- and t-forms of Verbs in Ancient Russian," Russian Linguistics, 38/1, 2014, 121-163.

Zholobov O. F., "On the Old Russian Imperfect," Uchenye Zapiski Kazanskogo Universiteta (Proceedings of Kazan University), 157/5, 2015, 28-35.

Zholobov O. F., "From Proto-Slavic to Old Church Slavonic: On Perfective Imperfect," Voprosy Jazykoznanja, 3, 2016, 64-80.

Zholobov O., "The Synthetic Indicative in Cyril and Methodius' Sources (The Internet Edition of the Paroemiarion Zacharianum Dating from 1271)," Russian Linguistics, 40/1, 2016, 153-172.

Zolobov O., "Present Tense Forms Variability in the Paroemiarion Zacharianum d. 1271 (To the Parchment Internet-edition)," Zeitschrift fur Slawistik, 61/2, 2016, 305-321.

Acknowledgments

Russian Foundation for Basic Research. Project No. 15-04-00283.

проф. Олег Феофанович Жолобов, д. филол. наук Казанский (Приволжский) федеральный университет,

Институт филологии и межкультурной коммуникации им. Льва Толстого,

профессор кафедры русского языка и прикладной лингвистики

420008 Казань, ул. Кремлевская, д. 18

Россия/Russia

[email protected]

Received February 19, 2017