CC BY
137
ЮГО-ВОСТОЧНАЯ АЗИЯ: АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ
_Выпуск ХХХ (№ 30, 2016)_
© Кирчанов М.В.
ФГБОУ ВО «ВГУ»
ЯПОНСКАЯ ОККУПАЦИЯ ИНДОНЕЗИИ: МНОЖЕСТВЕННОСТЬ ИСТОРИЧЕСКИХ ПАМЯТЕЙ в ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Война и измена: модусы отражения в (нео)советской исторической памяти. Историческая память и политическое сознание в современной России в значительной степени подвержены мифологизации и идеализации. Среди наиболее мифологизированных тем - война - ставшая коллективным местом памяти. Кроме этого тема войны в современной российской идентичности, если таковая и существует, принадлежит также и к числу самых табуированных проблем. Столь широкая идеологизация и табуироваиие проблем и сюжетов, связанных с войной, в значительной степени осложняет как их научное изучение, фактически, исключая какие бы то ни было дискуссии относительно спорных сюжетов, связанных с военной историей.
Среди самых спорных и проблематичных для изучения сюжетов - проблемы коллаборационизма - сотрудничества стран, которые подверглись оккупации Германией или ее военными и политическими союзниками. Рассматривая проблемы истории коллаборационизма, во внимание следует принимать, что в наибольшей степени изучены вопросы, связанные с сотрудничеством с оккупационными властями в Европе. История оккупационной политики, тактики и стратегии дальневосточного союзника Германии - Японии - в отечественной историографии изучена в гораздо меньшей степени.
Неудобные удобные предатели в советском историческом воображении. Между тем, история Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии1 периода Второй мировой войны знает многочисленные факты сотрудничества не только местного населения, но и региональных политических, интеллектуальных и религиозных элит с японскими оккупационными властями. Не является исключением и Индонезия, которая до Второй мировой войны существовала в качестве голландской колонии,
а в период войны подверглась японской оккупации. Отношение к коллаборационистам как в политической литературе, так и в академической историографии является чрезвычайно разнообразным. Часть авторов осуждает коллаборационистов как изменников, другие историки, наоборот, склонны видеть в сотрудничестве с оккупантами в период Второй мировой войны последствия более ранней политики социальной, национальной, культурной и религиозной дискриминации тех групп, которые не имели собственной государственности.
Поэтому в историографии в ряде случаев употребляется не совсем академический термин «патриотические предатели»2 для описания подобных форм политического и военного коллаборационизма. Условия для сотрудничества индонезийских националистов с японскими оккупационными властями сложились не в период Второй мировой войны, а возникли раньше, будучи заложены политическими и социально-экономическими дискриминационными мерами, инициированными нидерландскими колониальными властями. Во время японской оккупации индонезийские националисты оказались среди тех политических сил в регионе, которые открыто сотрудничали с японскими оккупационными властями. Примечательно и то, что факты сотрудничества с японцами не являлись единичными, а носили массовый и серийный характер. В сотрудничестве с японскими военными и гражданскими властями были замечены практически все значимые фигуры в индонезийском национализме, а именно национализм в Индонезии до начала Второй мировой войны был основой освободительного движения.
Именно индонезийские националисты в середине 1940-х гг. привели Индонезию к обретению политической независимости и созданию собственной государственности. Именно представители этого политического поколения определяли основные векторы и направления развития уже независимой Индонезии до середины 1960-х гг., то есть до смены «направляемой демократии» режимом «нового порядка». Таким образом, основу политического класса в независимой Индонезии до середины 1960-х гг. составляли не только индонезийские политические националисты и активисты, но и в различной степени активные
коллаборационисты, которые в период Второй мировой войны сотрудничали с японскими оккупационными властями.
В то же время известно, что Советский Союз, начиная с 1950-х гг., особое внимание в своей внешней политике уделял региону Юго-Восточной Азии, в том числе - Индонезии. Индонезийский политический лидер Сукарно в советской политической мифологии оказался фигурой не только популярной, но и вполне интегрируемой в официальный советский политический и идеологический дискурс. Усилиями советских авторов, которые занимались изучением Индонезии, вокруг фигуры Су-карно был создан своеобразный романтический ореол, а сам индонезийский лидер наделялся всеми идеологически важными и необходимыми политическими добродетелями. Подобными добродетелями могли в советском политическом воображении наделяться и его сподвижники по национально-освободительной борьбе, в частности - вторая фигура в истории индонезийского национализма после Сукарно - Хатта.
При этом, факты сотрудничества лидеров индонезийских националистов с японскими оккупационными властями3 и специальными службами4 пребывали в тени, хотя на завершающем этапе Второй мировой войны СССР принимал участие в войне против Японии и факты сотрудничества с японскими оккупантами на оккупированных территориях, как минимум, должны были оцениваться негативно, но в отношении Индонезии этого не произошло. Советские историки предпочитали столь идеологически и политически опасную тему трактовать с максимально возможной осторожностью. В современной отечественной историографии исследования, посвященные проблемам экономической и политической коллаборации, военного и идеологического сотрудничества индонезийских националистов с японскими оккупационными властями, являются не очень многочисленными.
Поэтому, в центре авторского внимания в настоящей статье будут проблемы коллаборации индонезийских националистов с японскими оккупационными властями в двух уровнях - с одной стороны, нас интересует событийное измерение, связанное с конкретными фактами и проявлениями индонезийского коллаборационизма; с другой, отражение событий периода Второй
мировой войны в различных национальных и идеологически выверенных формах и версиях исторических памятей - в Индонезии, в Нидерландах и в Советском Союзе.
Оккупация... почти без предателей: японская оккупация Индонезии в советском историческом воображении. Столь противоречивый период в истории Индонезии, как японская оккупация, не мог остаться без внимания историков, став чрезвычайно плодородной почвой для мифологизации истории5 и создав условия для политических и идеологических манипуляций с прошлым. События периода японской оккупации Индонезии, с одной стороны, и позиция индонезийских националистов, с другой, в различных исторических и политических памятях получили диаметрально противоположные оценки.
Советская историография предпочитала описывать период японской оккупации Индонезии в идеологически выверенной системе теоретических и методологических координат. Например, в 1972 г. Э.Х. Кямилев указывал на то, что «японские оккупанты», которые в 1942 г. сменили голландцев, принесли «индонезийскому народу новые тяжелые испытания». В целом, советская историография оценивала японскую оккупацию крайне негативно, полагая, что та была ознаменована «настоящим грабежом природных ресурсов страны, от которого страдали трудящиеся массы». Оккупация советскими историками воспринималась в соответствии с искусственно перенесенными идеологическими клише, описываясь как «непрекращающиеся репрессии и полицейский террор». Поэтому, советские историки предпочитали писать о «невыносимых условиях жизни ра-бочих»6, предпочитая при этом не афишировать факты сотрудничества индонезийских националистов с японскими оккупационными властями.
В советской историографии было создано только одно обобщающее исследование, посвященное проблемам истории Индонезии периода японской оккупации. Книга Л.М. Демина была опубликована в 1963 г. и неизбежно несла в себе все родовые травмы советской историографии. Усилия советских историков были в максимальной степени направлены на демони-зацию японской оккупации, что не создавало условия для объективного изучения проблем сотрудничества индонезийских
националистов с японскими оккупационными властями. Проблемы истории оккупации в советской историографии были в значительной степени мифологизированы, а советский идеологически выверенный историографический миф сводился к нескольким моментам, а именно: японские оккупанты, принеся политику «безудержного грабежа» и «большие бедствия индонезийскому народу», «стремились максимально использовать сырьевые ресурсы» Индонезии, а японская оккупация «принесла индонезийскому народы новые тяжелые испытания». В целом усилиями советских историков японская оккупация Индонезии в значительной степени мифологизировалась и демони-зировалась: в вину японцам ставили не только «проведение насильственной японизации», но и «многочисленные аресты и убийства стали обычным явлением. Многие прогрессивные деятели, которых не успели арестовать голландцы, были арестованы японцами», они «всячески оскорбляли национальные и религиозные чувства индонезийского народа». При этом советская историографическая позиция в отношении японской оккупации была чрезвычайно непоследовательной. Анализируя проблемы истории Индонезии периода японской оккупации, автоматическое распространение и трансплантация оценок, которые раннее применялись для анализа истории германской оккупации в Западной Европе или на территории СССР, оказалось невозможным и малопродуктивным, хотя советские историки предлагали преимущественно идеологически выверенный набор нарративов в отношении истории Индонезии 1942 -1945 гг.
С другой стороны, если при описании истории Второй мировой войны в Европе или Великой отечественной войны нейтральные и, тем более, позитивные оценки периода оккупации были невозможны, то в отношении истории Индонезии советские историки могли себе позволить некоторые вольности идеологического плана, которые проявились в описании фактов коллаборационизма будущих лидеров Индонезии. Если Хатта и признавался политиком «правого толка», что советскими историками ставилось ему в вину, то интерпретация роли Сукарно отличалось большей сложностью. С одной стороны, факты его сотрудничества с оккупационной администрацией и даже
встреча с японскими императором признавались, но в советской версии исторического воображения фигуры Сукарно в значительной степени была независимой от тех событий, которые проходили в политической жизни Индонезии периода японской оккупации, то есть советские историки вообще предпочитали не упоминать Сукарно в контексте событий оккупационного периода даже тогда, когда он играл центральную роль.
Советскими историками признавалось и то, что японская оккупация привела к большему распространению индонезийцев на государственной службе, усилению роли индонезийского языка и появлению офицеров-индонезийцев во вспомогательных войсках. Сотрудничество индонезийских националистов советскими историками признавалось, но в условиях политической и идеологической ситуации и конъюнктуры, необходимости развития советско-индонезийского сотрудничества, при понимании того, что коллаборационисты 1942 - 1945 гг. в первой половине 1960-х гг. составляли основу индонезийского политического класса, не критиковалось и не воспринималось как предательство.
Если другие прояпонские и тем более прогерманские коллаборационисты в советской историографии подвергались де-монизации, а в советском историческом воображении и вовсе фигурировали в качестве предателей и антигероев, то индонезийские коллаборационисты, которые с оккупационными властями сотрудничали столь же активно как и их «коллеги» на территории Западной Европы, а порой имели и больше формальной независимости и возможностей для маневра, подобной историографической судьбы и маргинализации не разделили, превратившись, наоборот, в прогрессивных политиков, борцов против колониализма и империализма, претендуя на статус политических и идеологических союзников Советского Союза. Подобные тактики и стратегии описания / написания истории периода японской оккупации указывают на то, что советское историческое воображение не только тонко воспринимало и следовало идеологической и политической конъюнктуре, но и могло позволять себе оценки и интерпретации географически отдаленного коллаборационизма, которые были немыслимы и
недопустимы в истории СССР или маловероятны в европейской исторической перспективе.
В советской историографии признавалось некоторое определенное позитивное влияние японской оккупации, особенно -в сфере развития индонезийского языка, но подобные наррати-вы в силу политических и идеологических условий особого развития не получили. В 1969 г. Ю.В. Маретин полагал, что японская оккупация привела не только к значительному ослаблению европейских языков в Индонезии, но содействовала и усилению индонезийского языка, так как именно он был объявлен оккупационными властями в качестве официального. Кроме этого, позитивное воздействие на язык, точнее - на его более широкое распространение, оказало и то, что японцы «на многие официальные должности в различных областях государственной и общественной жизни были вынуждены назначить индонезийцев». Это, как полагали советские историки, привело к тому, что «индонезийский завоевал те позиции, где раньше безраздельно господствовал голландский, в первую очередь сферу общественно-политической жизни». Кроме этого, советскими историками не осуждалось и то, что японцы проводили принудительную мобилизацию и перемещение населения, что содействовало его «более широкому знакомству
о
с индонезийским» . Таким образом, в советской историографии при описании истории Индонезии периода японской оккупации доминировали нарративы, которые сводились к формальному ее осуждению, но при этом признавалось и то, что оккупация оказала определенное позитивное влияние на развитие национального самосознания индонезийцев, в частности - на укрепление позиций индонезийского языка.
В рамках поздней советской историографии признавалось, что японская оккупация Индонезии «положила конец голландскому господству», а простые жители Индонезии были склонны видеть в японцах «освободителей, обративших в бегство ненавистных европейских угнетателей». В начале 1980-х гг. советские историки в определенной степени пересмотрели более ранние ортодоксальные интерпретации, признав, что «японские власти не только сохранили за индонезийцами посты, но и передали им некоторые должности, ранее занимаемые голланд-
скими чиновниками». Тем не менее, советские историки настаивали на том, что японские власти оскорбляли «национальные и религиозные чувства индонезийцев». Советские историки признавали и факт сотрудничества Сукарно с японцами ради достижения единства в индонезийском национальном движе-нии9. В этом отношении позиция советской историографии начала 1980-х гг. в отношении сотрудничества индонезийских националистов с японскими оккупационными властями отличалась определенной двойственностью: признавая факты коллаборационизма, советские авторы все же полагали, что не сотрудничество, а сопротивление стало магистральной линией в индонезийской истории периода Второй мировой войны.
Оккупация с «квислингами», предателями и коллаборационистами, или европейские рецидивы колониально-сти. Европейские (преимущественно - голландские авторы) оценивают японскую оккупацию Индонезии крайне негативно, что стало следствием политических и идеологических причин. Отрицательное отношение к сотрудничеству индонезийских националистов с японцами стало следствием инерционного развития нидерландской историографии10, представители которой, с одной стороны, не очень склонны признавать факты кол-лаборации с германскими властями в оккупированных Нидерландах11, но при этом, с другой стороны, автоматически переносят негативные и морализаторские суждения с европейских коллаборационистов на индонезийских националистов, рассматривая последних как предателей и местных «квислингов», что можно воспринимать различно, хотя в подобном морализаторстве кроме идеализма содержится немало элементов европоцентристского и колонизаторского дискурса.
Подобное же отношение характерно и для французской историографии, некоторые представители которой (например,
12
Жоэль Котек и Пьер Ригуло ) предпочитают описывать японские зверства в отношении голландцев, не забывая упоминать и то, что с японцами сотрудничали индонезийцы, выполняя, в частности, функции надзирателей в тех лагерях, в которые были направлены бывшие голландские колониальные чиновники, игнорируя при этом объективные противоречия между голландцами и индонезийцами, возникшие в колониальную эпоху,
что проявлялось в ущемлении прав и преследовании индонезийцев. Доминирование подобных нарративов в голландской и французской историографической традиции свидетельствует о сознательной и намеренной фрагментации исторической памяти, апологетики колониализма и стремлении переложить ответственность на представителей индонезийского национально-освободительного движения, представив их исключительно в качестве изменников и коллаборационистов.
Оккупация с националистами: японская оккупация в неосоветском историческом воображении. Ранняя постсоветская историография несла в себе родовые травмы переходного периода и поэтому оценки оккупации российскими историками в первой половине 1990-х гг. были весьма специфическими. В.А. Цыганов, например, полагал, что японская оккупация в целом имела негативное значение для Индонезии, утверждая, что японцы «пытались покончить с индонезийской государственностью, расчленив страну на три зоны оккупации», хотя неясно о какой «государственности» идет речь, если к моменту начала оккупации Индонезия не имела суверенитета, а на ее территории действовала голландская колониальная администрация. Сукарно и Хатта инерционно позиционировались как индонезийские патриоты, связанные с «антияпонским подполь-ем»13, а факты сотрудничества индонезийских националистов с японскими оккупантами практически игнорировались.
Современная российская интерпретация истории Индонезии периода японской оккупации в определенной степени основана на модифицированном воспроизводстве старых советских «больших нарративов». В синтетическом виде эти нарра-тивы доступны, например, в единственной постсоветской «Истории Индонезии» А.Ю. Другова и В.А. Тюрина, опубликованной в 2005 г. и сфокусированной на ее новейшей истории. В целом, пребывая в рамках событийной парадигмы, российские историки дают периоду оккупации следующую интерпретацию. Во-первых, оккупация Индонезии со стороны Японской Империи была «тяжелым временем для населения», которое «попало под власть новых колонизаторов». Во-вторых, Япония преследовала свои агрессивные цели и интересы и «иллюзии, связанные с приходом японцев, развеялись очень быстро», так
как «стало ясно, что никакого освобождения от колониального гнета приход новых хозяев не принес». В-третьих, интересы и мотивы Японии в Индонезии носили преимущественно экономический характер, а «экономическая политика оккупантов была направлена на использование ресурсов Индонезии в интересах военной экономики Японии». В-четвертых, Японская Империя в Индонезии выступала именно в качестве оккупанта и поэтому «японские колонизаторы мало заботились о создании опоры в местном обществе, действуя террором и запугиванием», а «оккупанты оскорбляли национальные и религиозные чувства народа». В-пятых, на протяжении оккупации «национально-освободительная борьба индонезийского народа»14 была магистральной тенденцией в истории Индонезии.
При этом современными российскими историками, несмотря на такой неосоветский бэкграунд в интерпретации истории оккупации, признаются факты сотрудничества индонезийских националистов с японцами и то, что на Западе те имели репутацию «горстки прояпонских квислингов»15. В целом, эти противоречивая и политически не очень удобная страница в истории Индонезии сводится к следующему. Японская оккупация привела к более широкому распространению индонезийского языка, так как «употребление голландского было строжайше запрещено». Нейтрально или относительно нейтрально в современной российской историографии описывается то, что японская администрация разрешила такие проявления индонезийского национального самосознания как красно-белый флаг и исполнение гимна, а также обещала организовать исламский университет. Японские оккупационные власти смогли привлечь к сотрудничеству лидеров индонезийского национализма, в том числе - Сукарно и Хатту.
Современными российскими историками признается и то, что сами индонезийские националистические лидеры пошли на сотрудничество с оккупационными властями и использовали полученные возможности для «пропаганды своих идей и политической организации населения». Кроме этого отмечается и то, что индонезийские националисты, которые одновременно фактически сотрудничали с японцами, периодически страдали от их действий, так как японцы им не доверяли и распускали
националистические организации. С другой стороны, в рамках современного историографического дискурса оккупации признается, что политика Японии была противоречивой: распуская одни организации, они создавали новые (например, «Машу-ми» 16), влияние и роль которых актуализируется спустя несколько лет в уже независимой Индонезии. В целом, современными российскими историками признается, что Сукарно, образ которого в советской историографии был окружен мифом прогрессивности, сотрудничал с японскими оккупационными властями, но в актуальной историографии подчеркивается, что такая коллаборация носила в большей степени вынужденный характер, будучи подчиненной задачам национального и освободительного движения.
Эти положения ранее формировали советский историографический миф о японской оккупации Индонезии. На современном этапе они составляют основу его постсоветской версии. В целом, на интерпретации истории Индонезии периода японской оккупации нередко проецируются некоторые моменты из «большой» российской исторической памяти, в рамках которой память о войне является одним из системных элементов. В подобном контексте оккупация может оцениваться и оценивается исключительно негативно, что создает условиях для развития нарративов, активно апробированных при описании советского опыта Великой Отечественной войны, то есть нарративы, призванные описать тяготы оккупации, непоколебимость народным масс, склонность к национальному освобождению автоматически переносятся и применяются для описания / написания истории Индонезии, но ситуация осложняется тем, что история Второй мировой войны не была столь простой и знала факты, которые в эту версию историонаписания интегрируются крайне плохо. Речь идет о фактах сотрудничества с оккупационной администрацией и врагом как универсальным коллективным Другим вообще. Поэтому, российские историки не отрицают фактов сотрудничества индонезийских националистов с японскими оккупантами, но склонны эти эпизоды воспринимать как второстепенные в политической истории Индонезии Второй мировой войны, полагая, что не коллаборация, а резистенция была магистральной линией в индонезийской военной истории.
В подобной ситуации негативные нарративы об оккупации в рамках инерционной модели развития и функционирования исторической памяти, исторического и политического воображения не только могут переноситься, но и фактически распространяются на национальные истории других стран, которые в той или иной степени также стали жертвами Второй мировой войны, пережив период оккупации.
Оккупация с националистами и коллаборационистами: японская оккупация в англоязычной историографии. В англоязычной историографии проблемы сотрудничества и взаимодействия индонезийских националистов с японскими оккупационными властями получают несколько иную, отличную интерпретацию. Американские историки, которые занимались изучением новейшей истории Индонезии периода оккупации, указывают на то, что появление японцев объективно привело к ослаблению голландского фактора и актуализации качественно новых тенденций в политической жизни Индонезии. Японская оккупация стала не только важным событием в новейшей истории Индонезии, но эпизоды, связанные с сотрудничеством с японцами, присутствуют в политических биографиях индоне-
17
зийских политиков (от Сукарно до Сухарто ), которые были
лидерами страны до 1998 г.
18
Дж.Д. Легге в 1988 г. указывал на то, что представители различных течений в индонезийском национализме во время Второй мировой войны в зависимости от ситуации и их политических и идеологических предпочтений могли как сотрудничать, так и отказаться от подобной политически мотивированной коллаборации с японцами, но сама японская оккупация в целом для индонезийского национализма и Индонезии, за которую он боролся, имела позитивное значение в силу целого ряда факторов, так как временно избавило Индонезию от голландской администрации (впрочем, и после войны индонезийские националисты приложили все усилия, чтобы не допустить ее возвращения) и политизировало широки слои населения, в том числе и молодежь, которая после завершения Второй мировой войны боролась уже против Нидерландов.
Оккупация с оккупантами и националистами, но без измены и предательства: японская оккупация в историче-
ском воображении индонезийского национализма. В индонезийской историографии19, которая в своем развитии испытала несомненное влияние со стороны западных исследователей индонезийского национализма20, интерпретация истории периода оккупации самым тесным образом переплетены с доминированием национальной парадигмы в конструировании образов истории. Японская оккупация в рамках индонезийского исторического воображения и связанного с ним политического мифа интерпретируется в категориях политической истории и
борьбы за независимость, в том числе - и вооруженного со-
21
трудничества с японцами . Кроме этого в индонезийской ис-
22
ториографии предпринимаются попытки представить историю Индонезии периода японской оккупации в междисциплинарном контексте, в частности - на стыке культурной, литературной и интеллектуальной истории. Большинство подобных исследований индонезийских авторов23 сфокусировано на анализе текстов, хронологически и политически связанных с периодом японской оккупации.
Поэтому, японская оккупация рассматривается как составная часть культурной и литературной истории Индонезии, которая была отмечена уникальными тенденциями в развитии, например, индонезийского театра. При этом в подобных штудиях в одинаковой степени актуализируется потенциал как политической, так и культурной истории: индонезийскими историками деятельность националистов в период оккупации анализируются как коллективное место исторической памяти, отмеченное попытками унификации идентичности и попытками ее политизации в прояпонском направлении. В ряде случаев в индонезийской историографии национальный / националистический нарратив переплетается с другими измерениями истории, например - с гендерной (это, например, относится к небольшому числу работ, посвященных принудительной проституции 24) или религиозной историей25. Примечательно и то, что в индонезийской исторической литературе факт оккупации не демонизируется, так как на момент оккупации со стороны Японии Индонезия не обладала суверенитетом.
В подобной ситуации сложились благоприятные условиях для исторической идеализации и мифологизации событий пе-
риода оккупации. В качестве фактора, который также содействует мифологизации периода оккупации, следует признать и то, что два индонезийских президента, несмотря на все дебаты относительно их политического наследия, в той или иной мере сотрудничали с японцами. Важную роль в восприятии оккупации в Индонезии играет и то, что она является постколониальной страной, которая в прошлом стала жертвой западной европейской колонизации. В подобной ситуации поражение Нидерландов от Германии во Второй мировой войне в Европе и от Японии в Юго-Восточной Азии у индонезийских историков чувства сожаления не вызывает. Поэтому негативные или сугубо отрицательные оценки и интерпретации японской оккупации в индонезийской историографии практически невозможны, будучи замененными позитивными или нейтрально событийными попытками описания событий, связанных с оккупацией, так как они чреваты историческим ревизионизмом и пересмотром центральной роли в создании Индонезии и обретении независимости националистического движения, которое не только боролось против Голландии, но и воспользовалось ее поражением во Второй мировой войне, пойдя на временный союз с Японской империей.
Неизбежная множественность исторических памятей об оккупации: итоги и перспективы исследования. Подводя итоги, во внимание следует принимать ряд факторов, связанных с функционированием памяти, точнее - различных памятей, о сотрудничестве с японскими оккупационными властями в период Второй мировой войны на территории будущей Индонезии.
Память о фактах коллаборации в Индонезии после завершения Второй мировой войны в значительной степени оказалась не только политически и идеологически выверенной, но и фрагментированной. После Второй мировой войны о событиях периода японской оккупации одновременно сосуществовали и функционировали как внутренние, так и внешние версии памяти или интерпретации событий. Внутренними можно признать индонезийскую и голландскую версии, а внешними - те, которые были предложены в советской и американской историо-графиях. Индонезийские историки и интеллектуалы, рассмат-
ривая события периода Второй мировой войны и японской оккупации, были склонны интегрировать события этого времени в историю индонезийского национализма, а сотрудничество с японцами воспринималось как тактический шаг в борьбе, направленной на получение политической независимости.
Иные интерпретации в индонезийской историографии и исторической памяти были вряд ли вероятны и возможны, так как лидеры индонезийского национализма были замечены в сотрудничестве с японскими оккупационными властями. С японцами сотрудничал и будущий второй президент Индонезии Су-харто. В индонезийской историографии проблемы истории периода Второй мировой войны и сотрудничества с японскими оккупационными властями подверглись идеологизации, что привело к развитию мифа о поражении голландцев как европейцев от японцев как азиатской нации. Несколько иначе оценивались эти события в голландской исторической памяти и историографии, которые чрезвычайно болезненно восприняли потерю Индонезии. Поэтому, индонезийские националисты, которые в индонезийской исторической памяти обрели статус отцов-основателей Индонезии как независимого государства, в голландской историографии на протяжении длительного времени претендовали на статус местных квислингов, то есть могли фигурировать в исключительно негативном контексте.
В этом отношении память о Второй мировой войне содействует отдалению голландской и индонезийской идентично-стей, особенно если принять во внимание и то, что сами Нидерланды пали жертвой немецкой оккупации. В голландской исторической памяти местные коллаборационисты, которые сотрудничали с немцами, воспринимаются исключительно как предатели. Подобные негативные нарративы голландскими политиками в середине 1940-х гг. распространялись и на Индонезию, но за индонезийскими коллаборантами стояло мощное национальное и освободительное движение. Поэтому, предатели и «квислинги» для Нидерландов оказались национальными героями для последующих поколений индонезийских политиков и историков.
Советская и американская версии истории Второй мировой войны и японской оккупации Индонезии являются не только
внешними, но и написанными в качественно разных системах идеологических координат. Советские историки пытались не замечать сотрудничества индонезийских националистов с японцами, особенно - в контексте того, что формально прогрессивный политик Сукарно сотрудничал в период войны с японскими властями. Советские авторы и их современные российские наследники, в целом, продолжают оценивать японскую оккупацию негативно, предпочитая писать о тяготах, которые переживали индонезийцы, не акцентируя внимания на политически неудобных для российской исторической памяти фактах сотрудничества с Японией, которая формально во Второй мировой войне была союзницей Германии. Американская историография в этом отношении демонстрирует более узкую специализацию, будучи сосредоточенной на политическом сотрудничестве индонезийских националистов с японскими властями, в целом признавая и воспринимая коллаборационизм как один из эпизодов в политических биографиях тех, кто после создания независимой Индонезии составил основу ее политических и военных элит.
Таким образом, исторические и политические памяти об Индонезии периода Второй мировой войны и японской оккупации оказались в значительной степени фрагментированными и подчиненными разного рода идеологическим и методологическим предпочтениям в советской, российской и американской историографиях, логике политики и идеологии, стремлениям освободительного национализма в индонезийском и имперской ностальгии по утраченным колониям в голландском случае. Сосуществование столь различных версий исторической и политической памяти в отношении японской оккупации в Индонезии свидетельствует о значительной фрагментации исторического и политического воображения, одновременном сосуществовании различных версий восприятия прошлого, что придает дополнительную актуальность изучению проблем, связанных со стратегиями исторической памяти и работы с прошлым.
1 Newell W.H. Japan in Asia, 1942 - 1945 / W.H. Newell. - Singapore University Press, 1982. - 123 p.; The Japanese Experience in Indonesia: Selected Memoirs of 1942-1945 / eds. A. Reid, Akira Oki. - Ohio University Press, 1986. - 424 p.; The Encyclopedia of Indonesia in the Pacific War / eds. P. Post, W. Frederick and others. - Brill Academic Publishers, 2009. - 710 p.
2 Littlejohn D. The Patriotic Traitors: A History of Collaboration in German-Occupied Europe, 1940 - 1945 / D. Littlejohn. - L.: Heinemann, 1972. - 391 p.
3 Об этапе в политической биографии Сукарно, связанном с сотрудничеством с японцами, см. подробнее: Giebels L.J. Soekarno: Nederlandsch Onderdaan - Een Biografie 1901-1950 / L.J. Giebels. - Bert Bakker, 1999. -531 p.; Hering B. Soekarno: Founding Father of Indonesia, 1901 - 1945 / B. Hering. - Koninklijk Instituut Voor de Tropen, 2002. - 439 p.; Legge J. Sukarno: A Political Biography / J. Legge. - Butterworth-Heinemann, 2007. -480 p. О сотрудничестве Хатты с японскими оккупационными властями см.: Imran A. Mohammad Hatta: Pejuang, Proklamator, Pemimpin, Manusia Biasa / A. Imran. - Jakarta: Mutiara Sumber, 1991; Noer D. Mohammad Hatta, Biografi Politik / D. Noer. - Jakarta: LP3ES, 1990; Rose M. Indonesia free: a political biography of Mohammad Hatta / M.Rose. - Ithaca: Cornell Modern Indonesia Project, Southeast Asia Program, Cornell University, 1987. - 237 р. О сотрудничестве других лидеров индонезийского национализма с японцами см.: Anwar R. Sutan Sjahrir: Demokrat Sejati, Pejuang Ke-manusiaan / R. Anwar. - Jakarta: Penerbit Buku Kompas - KITLV Press, 2010; Legge J.D. Kaum Intelektual dan Perjuangan Kemerdekaan. Peranan Kelompok Sjahrir / J.D. Legge. - Jakarta, Pustaka Utama Grafiti, 1993; Mrazek R. Sjahrir: politics in exile in Indonesia / R. Mrazek. - Cornell: Cornell South East Asia program, 1994; Mrazek R. Sjahrir: Politik dan Penga-singan di Indonesia / R. Mrazek. - Jakarta: Yayasan Obor Indonesia, 1996.
4 The Kenpeitai in Java and Sumatra: selections from The authentic history of the Kenpeitai (Nihon kenpei seishi) by the National Federation of Kenpeitai Veterans' Associations (Zenkoku Kenyukai Rengokai Hensan Iinkai) / translated by Barbara Gifford Shimer and Guy Hobbs; with an introduction by Theodore Friend. - Ithaca: Cornell Modern Indonesia Project, 1986. - 74 р.
5 Japan, Indonesia and the War: Myths and Realities / eds. Peter Post and Elly Touwen-Bouwsma. - Leiden: KITLV Press, 1997. - 214 p.
6 Кямилев Э.Х. Завоевание Индонезией независимости / Э.Х. Кямилев. -М.: Издательство «Наука», 1972. - С. 3 - 6.
7 Демин Л.М. Японская оккупация Индонезии (1942 - 1945 гг.) / Л.М. Демин. - М.: Издательство восточной литературы, 1963. - 236 с.
Маретин Ю.В. Особенности бахаса индонесиа как государственного языка Республики Индонезия / Ю.В. Маретин // Вопросы социальной
лингвистики. - Л.: Наука, 1969. - С. 182 - 218 [Маретин Ю.В. Индонезия. Избранные работы / ред. В.Ю. Зуев, С.А. Маретина, Ч.М. Таксами / Ю.В. Маретин. - СПб.: Алетейя, 2002. - С. 169 - 206].
9 Капица М.С., Малетин Н.П. Сукарно. Политическая биография / М.С. Капица, Н.П. Малетин. - М.: Мысль, 1980. - С. 67 - 88.
10 Grevers H. Van landverraders tot goede vaderlanders: de opsluiting van collaborateurs in Nederland en België 1944 - 1950 / H. Grevers. - Amsterdam: Uitgeverij Balans, 2014. - 399 p.; Tames I. Doorn in het vlees: foute Nederlanders in de jaren vijftig en zestig / I. Tames. - Amsterdam: Uitgeverij Balans, 2013. - 356 p.
11 Hirschfeld G. Nazi rule and Dutch collaboration: the Netherlands under
German occupation, 1940 - 1945 / G. Hirschfeld. - Berg Publishers, 1988.
12
Котек Ж., Ригуло П. Век лагерей. Лишение свободы, концентрация, уничтожение. Сто лет злодеяний / Ж. Котек, П. Ригуло / пер. с франц. Е. Мурашкинцевой, Н. Малыхиной, Ю. Розенберг. - М.: Текст, 2003. - С. 371 - 377.
13
Цыганов В.А. История Индонезии / В.А. Цыганов. - М.: Издательство Московского университета, 1993. - Ч. 2. - С. 42 - 45.
14 Другов А.Ю., Тюрин В.А. История Индонезии. ХХ век / А.Ю. Другов, В.А. Тюрин. - М.: ИВ РАН, 2005. - С. 127 - 128.
15 Другов А.Ю., Тюрин В.А. История Индонезии. ХХ век. - С. 144.
16 Другов А.Ю., Тюрин В.А. История Индонезии. ХХ век. - С. 128 - 130.
17
Jenkins D. Soeharto and the Japanese occupation / D. Jenkins // Indonesia.
- 2009. - Vol. 88. - October. - P. 1 - 103.
18 Legge J.D. Intellectuals and Nationalism in Indonesia. A Study of the Following recruited by Sutan Sjahrir in Occupation Jakarta / J.D. Legge. - Cornell: Cornell Modern Indonesia Project, 1988. - Р. 41 - 42.
19 Atmoko D., Haryono A., Purwanto H., Soewarno P.J., Rahmanto B. Politik Penguasa dan Siasat Pemoeda: Nasionalisme dan Pendudukan Jepang di Indonesia / D. Atmoko, A. Haryono, H. Purwanto, P.J. Soewarno, B. Rahmanto.
- Jakarta: Kanisius dan Lembaga Studi Realino, 1994. - 161 p.; Radikalisme Lokal: Oposisi dan Perlawanan terhadap Pendudukan Jepang di Jawa (1942 -1945) / ed. A. Lucas. - Jakarta: Syarikat Indonesia, 2012. - 519 p.; Noto-susanto N. Tentara PETA pada Jaman Pendudukan Jepang di Indonesia / N. Notosusanto. - Jakarta: Gramedia, 1979. - 194 p.; Latief A. Pers di Indonesia: Di Zaman Pendudukan Jepang / A. Latief. - Jakarta: Karya Anda, 1980. - 132 p.; Oktorino N. Ensiklopedi Pendudukan Jepang di Indonesia / N. Oktorino. -Jakarta: Elex Media Komputindo, 2013. - 152 p.
20 Anderson B. Revoloesi Pemoeda: Pendudukan Jepang dan Perlawanan di Jawa 1944 - 1946 / B. Anderson. - Jakarta: Pustaka Sinar Harapan, 1988. -554 p.; Kurasawa A. Mobilisasi dan Kontrol: Studi tentang Perubahan Sosial di Pedesaan Jawa, 1942 - 1945 / A. Kurasawa / penterjemah Hermawan Su-
listyo. - Jakarta: Gramedia Widiasarana Indonesia dan Yayasan Karti Sarana, 1993. - 563 p.; Zed M., Kurasawa A. Giyugun: Cikal-bakal Tentara Nasional di Sumatera / M. Zed, A. Kurasawa. - Jakarta: LP3ES, 2005. - 243 p.; Kurasawa A. Kuasa Jepang di Jawa: Perubahan Sosial di Pedesaan Jawa 1942 -1945 / A. Kurasawa. - Jakarta: Komunitas Bambu. 2014. - 620 p.
21 Frederick W. The Putera Reports: Problems in Indonesian-Japanese Wartime Cooperation / W. Frederick. - Equinox Publishing, 2009. - 128 p.; Lebra J.C. Japanese trained armies in Southeast Asia / J.C. Lebra. - Hong Kong: Heinemann Educational Books (Asia) Ltd., 1977. - 226 p.; Suryanegara M. Pemberontakan Tentara PETA di Cileunca Pangalengan Bandung Selatan / M. Suryanegara. - Jakarta, 1996; Suwondo P.S. PETA: Tentara Sukarela Pembela Tanah Air di Jawa dan Sumatera 1942 - 1945 / P.S. Suwondo. - Jakarta: Pustaka Sinar Harapan, 1996. - 295 p.; Bachtiar H.W. Siapa Dia?: Perwira Tinggi Tentara Nasional Indonesia Angkatan / H.W. Bachtiar. - Jakarta: Darat Penerbit Djambatan, 1988.
22 Yoesoef M. Drama di masa pendukan Jepang (1942 - 1945): sebuah catan-an tentang manusia Indonesia di zaman perang / M. Yoesoef // Makara. Sosial Humaniora. - 2010. - Vol. 14. - No 1. - Juli. - P. 11 - 16.
23 Jassin H.B. Kesusastraan Indonesia di masa Jepang / H.B. Jassin. - Jakarta: Balai Pustaka, 1968; Yoesoef M. Lakon-lakon masa Jepang (1942 - 1945): Sebuah refleksi sosial-budaya masa perang. Skripsi / M. Yoesoef. - Jakarta: Fakultas Sastra Universitas Indonesia, 1988.
24 Budi Hartono A., Juliantoro D. Derita Paksa Perempuan: Kisah Jugun Ianfu Pada Masa Pendudukan Jepang, 1942 - 1945 / A. Budi Hartono, D. Juliantoro. - Jakarta: Pustaka Sinar Harapan, 1997. - 230 p.
25 Benda H.J. Bulan Sabit dan Matahari Terbit: Islam Indonesia pada Masa Pendudukan Jepang / H.J. Benda. - Jakarta: Dunia Pustaka Jaya dan Yayasan Ilmu-ilmu Sosial, 1985. - 344 p.
